– Да. Я когда-то жил в одной комнате с вашим другом. С Йакуном.
На этот раз, чтобы скрыть эмоции, Нен Йим пришлось скрутить щупальца в жгут. Опасна и болезненна была эта история и слова, которые в ней упоминались.
– Йакун? – сказала она, как бы вспоминая, что где-то слышала это имя. – Он был инициатом из домена Кваад на “Баану Коре”?
Цун кивнул:
– Да. Он как-то представил меня тебе, когда вы вместе работали в прудах по разведению мернипов.
– Это было до его ереси, – сказала Нен Йим.
– Да, – подтвердил Цун. – До того, как его забрали.
– Значит, нечего о нем говорить, – ответила Нен Йим. – Ибо он был еретик, и вспоминать его не должно. Я прощаю тебе твои слова. На этот раз.
Цун преклонил колени.
– Я хорошо его знал, адепт Нен Йим, в дни после твоего назначения на другой “летающий мир”. Он часто говорил о тебе. Часто говорил, что хотел бы получить от тебя весточку. Особенно перед самым концом.
Язык и щупальца Нен Йим оставались неподвижными, как безжизненный камень, но она вспомнила. Вспомнила, как услышала новость об обвинении Йакуна и принесении его в жертву. Вспомнила запретные мгновения наедине с ним и свои напрасные мольбы Йун-Тксиину и Йун-К'аа защитить его.
О том, как она старалась вообще не думать о нем.
Должно быть, Цун понял ее душевное состояние, или же парик выдал ее, но сквозь новую вспышку боли, застлавшую взор, она увидела, что он все знает.
– Я не хотел тебя расстраивать, – сказал он. – Просто мастер Межань Кваад попросила меня сказать тебе, что я знал его, что он был моим лучшим другом.
Боль отпустила так же внезапно, как и пришла. “Его прислала Межань Кваад, – подумала Нен Йим, и тревога ее отступила. – Таким образом она передает, что я должна ему доверять. Йакун был еретиком. Моя наставница – еретичка. И Цун тоже.” – Инициат Цун, – строго промолвила она. – Я же сказала, что мы не должны говорить об этой личности. Я все поняла. А теперь давай я покажу тебе нашу работу.
Глаза джиидай были расфокусированы; в ее взгляде больше не горела ярость хищного зверя. Теперь она проводила долгие часы, уставившись в ничто, и на лице ее застыло недоуменное выражение.
– Она выглядит оглушенной, – заметил Цун.
Нен Йим знаком приказала виварию сделаться непроницаемым для звука.
– Она слышит нас, и она знает язык богов. Даже в таком состоянии она может запомнить все, что мы говорим. Или ничего.
– Она под наркотиком?
– Нет. Мы переделываем ее память.
– А, – понимающе сказал Цун. – Протокол Ка.
– Нет, – поправила Нен Йим. – Не совсем. Этот протокол оказался недейственным на ее человеческом мозге.
– Как такое может быть?
– Это простой биотический протокол, по которому в мозг йуужань-вонга вводятся пучки нейронов памяти. Но мозг джиидай слишком отличается от нашего.
– И тем не менее вы переделываете ее память.
– По кусочку за раз. Скоро мы сможем делать это более эффективно.
– Вы молились о ниспослании нового протокола? – лукаво спросил Цун.
– Нет, – ответила Нен Йим. – Мы двигались в двух направлениях. Мы составили и откорректировали карту ее нервной системы. Мы идентифицировали ее сети памяти и теперь при помощи ската-раздражителя препятствовуем их использованию.
– Ты имеешь в виду, что старые воспоминания вызывают боль?
– Да. Доступ к долговременной памяти исторгает болевую жертву. Чем более связные воспоминания она пытается свести в осознанную мысль, тем сильнее ее страдания.
– Почему бы просто не стереть центры памяти и не записать все заново?
– Потому что она сохраняет знания о своих джиидайских способностях. Однажды – после того, как мы сформируем ее – мы захотим, чтобы она вспомнила, как ими пользоваться.
Цун изучающе оглядел джиидай.
– Я вижу, вы вырезали у нее на лбу знак домена Кваад.
– Со временем мы сделаем больше. Мы переделаем ее лицо, в первую очередь этот ее странный нос. Но это внешнее. Смотри внимательно.
Нен Йим присела у мембраны вивария, вновь открыла ее для звука и окликнула джиидай.
– Как тебя зовут? – спросила она.
Джиидай не отреагировала. Вздохнув, Нен Йим стимулировала скатом-раздражителем малый центр боли и корковый нерв.
То, от чего юная джиидай всего несколько циклов назад завизжала бы от боли, теперь лишь заставило ее сверкнуть глазами и нахмуриться.
– Да, адепт? – сказала джиидай, словно бы неохотно пробудившись ото сна.
– Как тебя зовут? – спросила Нен Йим.
– Меня?
– Да.
– Меня зовут… – джиидай нахмурилась, потом вдруг закатила глаза и схватилась за голову.
– Меня зовут… – она стиснула зубы, лицо ее побелело. Затем, как будто от внезапного озарения, лицо джиидай прояснилось.
– Меня зовут Риина Кваад, – сказала она.
– Очень хорошо, Риина, – похвалила ее Нен Йим. – Ты выучила. А сегодня ты выучишь еще больше.
– Теперь я вижу, – сказал Цун. – Вы фильтруете ее мысли. Неправильные ответы вызывают боль. А правильные не вызывают.
– Нет, – ответила Нен Йим. – Это было имя из имплантатированной памяти.
– Но ты только что сказала, что протокол Ка не действует.
– Да. Но мы можем вырастить подобие Ка-клеток, используя ее собственные, человеческие мозговые клетки.
Инициат смотрел на нее с искренним восхищением.
– Значит, это правда, – прошептал он. – Вы здесь воплощаете нашу мечту о сверхпротоколе, о методах отыскания новых знаний без обращения к богам.
Нен Йим почувствовала, что его восторг передался и ей, но, тем не менее, сплела щупальца в форму мягкого предостережения.
– Здесь, в палатах мастера, о таких вещах можно говорить без опаски, – предупредила она. – Но за стенами этой комнаты будь осторожен.
– Да, конечно. Я знаю, что бывает с еретиками, так же как и ты. Но что я должен делать? Приказывай мне, адепт Нен Йим. Сделай меня частью этого! “Он совсем как Йакун”, подумала Нен Йим. Как она сразу не заметила страсти в его глазах? Как будто ее любимый возродился. “Займись непосредственно делом”, посоветовала она сама себе.
– Модифицированные клетки памяти слабы, – сказала она Цуну. – Большая их часть отторгается в течение нескольких часов, и их приходиться пересаживать заново. Моя задача – понять, почему; причина здесь не биохимическая, насколько я понимаю – это сложно обьяснить, возможно, это связано с ее джиидайскими способностями. Твоя задача, инициат Цун – выращивать для нее память. Мы сейчас работаем над переносом полного набора фальшивой памяти, разработанной по Ка-протоколу, на ее эквивалент для человеческих клеток. Если это удасться, мы сможем копировать их столько, сколько будет нужно. Когда я найду способ вводить ей имплантатированную память навсегда, мы получим полный набор для пересадки. А пока мы модифицируем клетки, вводим их и смотрим, сколько они живут. По ходу дела мы можем наткнуться на биологическое решение, в самом худшем случае – узнаем больше о том, как работает ее память.
– Слушаю и повинуюсь, – с энтузиазмом сказал Цун. – Но если нет руководящего протокола…
– Я покажу. Испытания были весьма тщательными, потребовалось обширное тестирование…
– Тестирование, – выдохнул Цун. – Я никогда не слышал, чтобы это слово произносили вслух в таком контексте.
– Ты слушаешь, инициат, или собираешься комментировать каждое мое слово? – сделала замечание Нен Йим, стараясь придать своему голосу строгость.
– Извини, адепт, – сказал он. – Я весь внимание.
– Хорошо. Я говорила, инициат, что разработать процесс было нелегко, но результирующий протокол прост и так же легок в использовании, как и любой из дарованных богами. Если ты пройдешь сюда, я обьясню тебе его.
Цун поклонился колени и стал напряженно следить, но больше не прерывал ее, за исключением необходимых вопросов.
***
Риина в замешательстве смотрела на двух йуужань-вонгов, занятых своим делом. Кто они такие? Почему она здесь?
Рваная реальность. Она очнулась, вся дрожа, мысли проносились рассерженными роями, не желая связываться одна с другой. Она вспомнила, как женщина спросила ее имя, и она ответила: "Риина". От этого не было больно.
Но почему-то это было неправильно.
Она знала, что некоторые вещи, видимые краем глаза, нельзя разглядеть, если смотреть в упор. Ее настоящее имя было таким же – оно ускользало от взгляда. Когда она пыталась смотреть на него в упор, оно кусало ее горячими острыми зубами.
Это относилось и ко множеству других вещей. Лицо, что появлялось во тьме ее сознания, голос, иногда звеневший в ее голове, и постоянно пытавшиеся всплыть воспоминания о том, как она здесь очутилась – все это были непостоянные следы на песке, все они вели к боли.
Но она не могла сдаться. Она не должна быть здесь.
Или должна? Замелькали другие цвето-звуковые образы: мир, свернутый изнутри, в котором не было неба, а лишь земля, что загибалась вверх и смыкалась сама с собой. Ясельная мать со скошенным лбом и почти безносым лицом. Дразнящий сладкий запах воскуряемого омипала во время ритуала наименования. Пряный, чуть гнилостный вкус вон'у – редкого угощения, которое ей дал отец-именователь.
Они назвали ее Рииной. Рииной Кваад.
Ей казалось, что ее несет ласковый поток воды, а вокруг звучат утешающие голоса. Она коснулась лба и нащупала знаки своего домена, и даже свежая боль от них казалась по-своему хорошей. “Тахири!” Снова этот голос. Воспоминания о прошлом разбились, как кристалл, и осколки впились в ее мозг. Вспыхнули другие образы, имена. Одно имя. “Энакин.” Поток превратился в бурлящую реку, ее затягивало под воду, и Энакин был там вместе с ней. Она ухватилась за этот образ, несмотря на пароксизмы боли, сотрясавшие ее тело.
Это было настоящее. “Это было! Мы были детьми, в академии, и мы бежали за мечтой, которая свела нас вместе…” Тахири вскрикнула, подпрыгнула и бросилась на барьер, отделявший ее от йуужань-вонгов. Она потянулась наружу с помощью Силы, пытаясь задушить их, но их почему-то не было. За их испуганными лицами не было ничего реального.
– Меня зовут Тахири! – закричала она. – Я джедай! Тахири!
Затем приливная волна ослепляющей боли поползла по всем ее нервам, словно многоножка с огненными лапками, и она потеряла сознание.
– Что она сказала? – спросил Цун.
– Это общегал, язык неверных, – пояснила Нен Йим.
– Ей позволен доступ к этой информации?
– Нет. Она все еще сопротивляется. Мы обнаружили, что она каким-то образом переключается на нервные кластеры, которые мы не отметили. Однако скат-раздражитель продвигается по этим резервным путям и тоже стимулирует их. Скоро для нее не останется ни входов, ни выходов из этих кластеров, кроме как через боль. Но к тому времени это не будет иметь значения – она уже не будет неверной и с радостью примет вызов.
– Спасибо за разъяснения, – сказал Цун.
Нен Йим ответила ему взмахом щупальцев и вернулась к работе.
ГЛАВА 27
Корень дамютека представлял собой полую трубу; когда Энакин и Вуа Рапуунг влезли в нее, она оказалась где-то с метр в поперечнике. Тесно, но без клаустрофобии.
Почувствовав их присутствие, труба сжалась, охватив очертания их тел с настойчивой силой. Энакину пришлось выставить перед собой руки и спускаться на кончиках пальцев.
Ему казалось, что он вот-вот задохнется. Повернуть назад он не мог, потому что следом лез Вуа Рапуунг. Вдобавок приходилось двигаться против вялого, но неослабевающего течения. Когда давление становилось слишком сильным, Энакин складывал свое тело в позу эмбриона, что забирало практически все силы. Когда он высвобождал свое тело и распрямлялся, всего через несколько секунд стены корня стягивались и опять охватывали его. Процесс напоминал карабканье по пищеводу змеи, занятой глотанием. Единственной проблемой с этой аналогией было то, что будь оно так, Энакин был бы уверен, что увидит свет в конце слизистого туннеля. Здесь же он полз в темноту, а может, и в небытие. Что, если корень выходит в закрытый водоносный горизонт? Как долго будет работать дыхательный аппарат, сидящий в его горле? Вероятно, пока Энакин не умрет с голоду.
"Если мне удасться выбраться с Явина 4, – пообещал он себе, – я как-нибудь слетаю на дядину планету Татуин или еще в какое-нибудь сухое место." Воды и прочих жидкостей этого путешествия ему хватило бы на десятилетия.
Борясь с приступами паники, Энакин продвигался вниз.
Минуты складывались в часы.
Он думал о солнце, ветре и неограниченном пространстве.
Он думал о Тахири. Правильно ли он делает, что пытается восстановить световой меч? Не рискнуть ли отбить Тахири без меча? Отчетливые прежние контакты в Силе свелись к редким прикосновениям, наиболее ощутимым в моменты ее страданий. У Энакина было твердое ощущение, что Тахири избегает контакта, отталкивает его.
Несмотря на это, в его сознании вырисовалось изображение ее темницы – маленькой комнатушки, отделенной от более просторного помещения тонкой, но несокрушимой мембраной. Ее тюремщиками были такие же йуужань-вонги, как и та женщина, которую Энакин видел у водосборника – с волосами, похожими на щупальца. Рядом виднелось еще несколько таких же клетушек, но они были пустые и темные – по-видимому, ждали других юных пленников-джедаев.
Кроме того, Энакин был уверен, что Тахири в большом замешательстве. Она не только не отвечала на его прикосновения – иногда она даже не узнавала их.
"Если бы, – подумал джедай, – если бы можно было спасти ее без светового меча…" Но это было невозможно. Так считал даже безрассудно-дерзкий Вуа Рапуунг, иначе они ни за что не стали бы протискиваться сквозь эту километровую кишку.
Тахири продержится еще пару дней. Должна продержаться. А он проползет через что угодно, чтобы спасти ее.
Мускулы дрожали, даже когда Энакин подпитывал их Силой, но джедай продолжал спускаться.
***
Наконец он оказался в полости – достаточно большой, чтобы там можно было свободно плавать, не задевая стенок. Он молча отпраздновал это событие, принявшись растягивать и сгибать руки, хлопать ими и махать ногами. Ничего более приятного он в тот момент не мог себе представить. С минуту Энакин не думал ни о чем, кроме этого бесхитростного удовольствия, но затем тьма, таившаяся в его сознании, напомнила ему, что, если пещера никуда не ведет, придеться лезть обратно наверх по той же ситовой штуке. Он достал светляка и велел ему ожить.
Показался Рапуунг, он плавал рядом и был похож на водную рептилию. За его головой Энакин увидел выходное отверстие трубы, пробитое в каменном своде, который изгибался вокруг них, образуя пещеру неопределенной величины. Энакин нашел направление силы тяжести и полез по склону вверх, держась одной рукой за его поверхность. Одновременно он тянулся наружу с помощью Силы, чувствуя, как вода медленно долбит камень, и находя скрытые резонаторы – полости, где царил воздух.
***
Энакин думал, что выбраться из трубы было счастьем. Но залезть на сырой камень, сорвать с себя гнуллит – это было безгранично приятнее. Он сидел на суше, мокрый и задыхающийся, а за его спиной вылезал из воды Вуа Рапуунг.
– Надеюсь, дело того стоит, – проворчал Рапуунг.
– Так и будет.
– Лечи свое оружие, и хорош прятаться в этой дыре.
– Сейчас приступаю, – сказал Энакин. – Но сначала, Вуа Рапуунг, расскажи мне кое о чем. Ты действительно считаешь, что знаки твоего позора – дело рук формовщицы? Что она сделала это, потому что ты отверг ее любовь?
– С кем ты разговаривал?
– Так говорят другие «отверженные». Они видели меня с тобой.
Лицо Рапуунга перекосилось, как будто он проглотил самую противную вещь в мире, но воин утвердительно дернул головой.
– Наша любовь была запрещена. Мы оба знали это. Сначала никого из нас это не волновало. Мы надеялись, что Йун-Тксиин и Йун-К'аа сжалятся над нами, пренебрегут гневом Йун-Йуужаня и дадут нам особое разрешение. Не знаю, какие глупости ты слышал, но раньше такие случаи бывали. – Его губы скривились. – С нами этого не произошло. Мы ошибались.
– И ты порвал с ней.
– Да. Любовь – это безумие. Когда рассудок начал возвращаться ко мне, я понял, что не могу нарушить волю богов. Я сказал ей об этом.
– И ей это не понравилось.
Рапуунг фыркнул.
– Она стала богохульствовать. Сказала, что никаких богов нет, что вера в них – это предрассудки и что мы вольны делать все, что захотим, пока мы сильны. – Воин отвел глаза. – Несмотря на ее ересь, я никому не собирался говорить о ее словах. Она не поверила. Она боялась, что я донесу на нее или что однажды наши запретные встречи привлекут внимание ее начальства. Она честолюбива, Межань Кваад. И злокозненна. Она сделала так, чтобы я выглядел как «отверженный», потому что знала, что тогда никто не поверит моим словам: все, что я скажу, будет принято за бред лунатика.
– Почему она просто не убила тебя? – спросил Энакин. – Почему не подсунула тебе какой-нибудь яд или смертельную заразу?
– Она слишком жестока для этого, – прорычал Рапуунг. – Она ни за что не даст мне освобождение в смерти, если может меня вместо этого унизить.
Его взгляд упал на светляка.
– Что еще говорили «отверженные»? Они назвали меня безумцем, да?
– Собственно говоря, да.
– Я не безумец.
Энакин тщательно продумал свой ответ.
– Мне это безразлично, – сказал он. – И твоя месть меня заботит не больше, чем тебя заботит Тахири. Но я должен знать, как далеко ты способен зайти. Ты говоришь, что примирился с тем, что я буду пользоваться световым мечом.
– Я сказал это.
– Я собираюсь починить его, как я тебе говорил. Чего я не упомянул – я собираюсь починить его, используя вот это.
Он продемонстрировал светляка.
Глаза йуужань-вонга вылезли из орбит:
– Ты хочешь привить живого слугу к своей машине?
– Световой меч – это не совсем машина.
– Он неживой.
– В определенном смысле – живой, – сказал Энакин.
– В определенном смысле экскременты – то же самое, что еда. На молекулярном уровне – может быть. Говори внятно.
– Чтоб было внятно, я должен рассказать тебе о Силе, а ты должен выслушать.
– Сила – это то, чем вы, джиидаи, убиваете, – сказал Рапуунг.
– Сила – это нечто гораздо болшее.
– Почему ты хочешь мне это объяснить?
– Потому что, когда я буду действовать световым мечом, я не хочу никаких сюрпризов, как тогда, когда я зажег огонь. Я хочу покончить с этим здесь и сейчас.
– Очень хорошо. Объясни мне вашу ересь.
– Ты видел, как я использую Силу. Ты должен признать, что она реальна.
– Я видел. Это могли быть трюки. Говори дальше.
– Сила порождается жизнью. Она связывает все на свете. Она во всем – в воде, в камне, в деревьях. Я – рыцарь-джедай. Мы рождаемся с предрасположенностью к Силе, со способностью чувствовать ее, направлять ее – охранять ее равновесие.
– Равновесие?
Энакин заколебался. Как объяснить слепому, что такое зрение?
– Сила – это свет и жизнь, но это также и тьма. И то, и другое необходимо, но их нужно держать в равновесии. В гармонии.
– Оставим в стороне глупость самой идеи, – сказал Рапуунг. – Ты говоришь, что вы, рыцари-джиидаи, поддерживаете это “равновесие”. Каким образом? Спасая своих товарищей? Убивая йуужань-вонгов? Что, борьба с моим народом приносит баланс в эту "Силу"? Как это может быть, если ты сам признаешь, что мы в ней не существуем? Ты можешь двигать камни, но не можешь двигать меня.
– В чем-то ты прав, – согласился Энакин.
– Очень хорошо. Если ваше суеверие заставляет вас добиваться равновесия этой таинственной энергии, при чем здесь тогда йуужань-вонги? Каное вам до нас дело?
– Вы вторглись в нашу галактику, убиваете нас, отнимаете наши миры. И ты не ждешь от нас отпора?
– Я жду, что воины будут сражаться, принимать боль и смерть, петь окровавленными ртами песнь всеобщего убийства. Так поступают йуужань-вонги, и мы поступаем так, чтобы принести не равновесие, но истину. То, что ты рассказал – это вздор. Скажи мне: йуужань-вонги – часть этой “темной стороны”, о которой ты говоришь?
Энакин посмотрел ему в глаза.
– Думаю, да.
– Это тебе говорит твоя магическая Сила?
– Нет. Потому что…
– Потому что мы в ней не существуем. Ни она не является частью нас, ни мы – частью ее. Опять же: почему ты считаешь нас частью этой вашей вашей “темной стороны”?
– Я сужу по вашим поступкам, – сказал Энакин.
– Поступкам? Мы убиваем в бою – вы убиваете в бою. Мы убиваем скрытно – вы убиваете скрытно. Ты сражаешься за свой народ – я сражаюсь за свой.
– Это наша галактика!
– Боги отдали ее нам. Они приказали нам принести вам истину. Эта твоя Сила – она для низших существ, не знающих богов.
– Я не могу с этим согласиться, – сказал Энакин.
– Но при этом хочешь, чтобы я поверил в то, чего я не могу ни видеть, ни обонять? Просто потому, что ты говоришь, будто оно существует? Ты веруешь в богов?
Энакин помедлил и начал заново.
– Ты видел, как я использовал Силу.
– Я видел поразительные вещи. Я не видел, чтобы ты сделал что-то такое, чего мы, йуужань-вонги, не могли бы повторить. Наши довины-тягуны могут перемещать планеты. Наши йаммоски и даже этот жалкий светляк, что у тебя в руке, могут общаться, передавая мысли. Я признаю то, что вижу – что ты обладаешь способностями, которых у меня нет. Мне нет нужды верить в ваши предрассудки относительно происхождения этих способностей.
– Ну и не надо, – раздраженно сказал Энакин.
– А какое отношение все это имеет к сооружению твоего мерзкого оружия?
– Световой меч – это не просто оружие. Каждый джедай конструирует свой собственный меч. Части его связываются воедино Силой и волей джедая, и образуется нечто большее, чем сумма своих составляющих. Он оживает в Силе.
– Он состоит из неживых частей. Он не может быть живым.
– Все живые существа состоят из неживых частей, если посмотреть при достаточном приближении, – заметил Энакин. – Нет ничего совершенно неживого. Как я сказал, Сила везде. В моем мече будет что-то от меня, и что-то от этого светляка – во мне.
Вуа Рапуунг задумчиво кивнул головой:
– Теперь я начинаю видеть корни вашей поганой ереси. Вы пользуетесь мерзостями, потому что каким-то образом считаете их живыми?
Энакин резко поднялся на ноги.
– Я объяснил, что я собираюсь делать. Ты будешь мне препятствовать? Нападешь на меня, когда я подниму световой меч против твоих сородичей?
Вуа Рапуунг уставился на него в тусклом свете светляка. Было слышно, как он скрежещет зубами.
– Боги привели меня к тебе, – промолвил наконец воин. – Не Йун-Шуно, многоглазая матерь плакс, но сам Йун-Йуужань. Он сказал мне в видении, что неверный джиидай с клинком из света приведет меня к мести и оправданию. Вот почему я последовал за тобой сюда, хотя мои инстинкты кричали против этого. Вот почему я не убил тебя, когда ты применил первую мерзость. Все, что ты говоришь – для меня ложь. Доказательства, которыми ты убеждаешь меня примириться с твоим оружием, – это вздор. Но Йун-Йуужань говорил со мной.
– Значит, ты согласен с тем, что я рассказал тебе о Силе?
– Конечно, нет. Как я сказал, я признаю то, что мне сообщают мои органы чувств, и мне не нужна вера в ваши бессмысленные обоснования. Твое оружие может быть угодно богам; твоя ересь – нет. Делай свой меч.
Сказав это, Рапуунг шагнул в темноту.
– И ты говоришь, что мои слова – вздор, – вздохнул Энакин.
***
Энакина охватила досада, но он переборол ее.
Он чувствовал светляка – не в Силе, не так, как остальные детали меча. Все было на месте, все было подогнано и готово работать. Но то, что он сказал Рапуунгу, было правдой; миг, когда световой меч действительно становился оружием джедая, наступал тогда, когда через него протекали первые амперы тока, когда каждый кусочек его становился частью другого и частью джедая, создавшего оружие.
Но светляк сопротивлялся этому. Ну, не то чтобы сопротивлялся, но и в схеме работать не хотел.
А время шло, и каждый миг приближал Тахири к чему-то ужасному. “Сконцентрируйся, – подумал Энакин. – Не пытайся – делай”.
Но кто делает, тот ошибается, и где-то была ошибка. Слова мастера Йоды, вся его философия, требовали присутствия Силы во всем.
Но в йуужань-вонгах Силы не было. Ее не было в их биоустройствах. С ними можно было сражаться лишь опосредованно, с помощью того, что ощущалось в Силе.
Тут ему будто вкатили оплеуху – тот, кто ударил, замахивался очень долго.
Мастер Йода ошибался.
Джедаи ошибались, а Вуа Рапуунг был прав. Если джедаев не интересовало ничего, кроме равновесия Силы, тогда драться с йуужань-вонгами было ни к чему. О да, он может спасти Тахири; в конце концов, не дать ей стать темным джедаем – это было в сердцевине всей философии. Но действия йуужань-вонгов, пускай злые и нехорошие… нужно ли препятствовать этим действиям и самим йуужань-вонгам, если они никак не отражаются в Силе?
Конечно, чужаки убивали жителей галактики, и это порождало возмущения в Силе. Но нарушало ли это равновесие? Йуужань-вонги не собирали вокруг себя темную энергию. Если кто этим и рисковал, то как раз джедаи – такие, как Кип или сам Энакин. Похоже, борьба против йуужань-вонгов грозила больше разбалансировать Силу, чем любые действия самих йуужань-вонгов.
Да, в этом был определенный смысл. Почти то же самое сказали бы Джейсен и дядя Люк. Однако все это основывалось на аксиоме, что Сила присутствует везде.
Но на самом деле было не так. И несмотря на то, что реальность бросала факты им в лицо, никто из джедаев не нашел в себе мужества бросить вызов этой новой реальности. Вместо этого они вели себя как испорченные дети, жаловались, что йуужань-вонги играют нечестно и нарушают их черно-белые правила. Потому-то Кип и отправился их убивать – чтобы избавиться от проблемы путем ее уничтожения. Джейсен отступил в нерешительности. Возможно, он был прав.
Нет. Йуужань-вонги не имели права уничтожать целые планеты. Они не имели права обращать в рабство жителей галактики. Эти действия были плохими, неправильными, и с ними нужно было бороться. Если Сила не вела этим путем, а лишь била тревогу о великой опасности темной стороны – тогда, возможно, Энакин служил не Силе. Точнее, он служил чему-то более фундаментальному, чем Сила; Сила была проявлением этого, эманацией – инструментом. Не боги Рапуунга и вообще не божество, а некая фундаментальная истина, встроенная во вселенную на субатомном уровне. В этой галактике слугой такой истины была Сила. Там, откуда были родом йуужань-вонги, должно было существовать какое-то другое проявление. Но свет оставался светом, а тьма – тьмой. И, что бы не случилось с йуужань-вонгами, они давным-давно повернулись к темной стороне. Если бы Империя Палпатина победила и отправила завоевательную экспедицию в другую галактику – в галактику, где Сила неизвестна, – какое понятие имели бы тамошние жители о светлой стороне Силы? Знали бы они, что Империя – лишь отклонение от того, что должно быть? Нет. Точно так же Энакин не знал – не мог знать – от какого проявления света отвернулись йуужань-вонги. Но они отвернулись.
Может, это был результат полного обращения целого народа к темной стороне. А может, Сила просто отвергла их, или они ее.
Это не значило, что все они злодеи, так же как не были злодеями все те, кто служил Империи. Но отсюда следовал вывод, что с йуужань-вонгами нужно бороться. Без гнева и ненависти – да. Но они должны быть остановлены, и Энакин Соло не мог закрыть на это глаза.
С нахлынувшей вдруг уверенностью он схватил Силой детали светового меча и прижал их покрепче друг к другу.
Итак, он должен косвенным образом работать с йуужань-вонгами и их вещами. Хорошо. Но за кажущейся разобщенностью должно быть единство.
И тут его озарило. Связующим звеном между мечом и светляком был Энакин Соло. Перемена должна была произойти в нем.
Энергия выплеснулась и загудела, пещера отозвалась щипящим эхом, и где-то зарычал Вуа Рапуунг.
Энакин взглянул на лиловое сияние светового меча и почувствовал, как ухмылка делит его лицо пополам.
– Я снова джедай, – тихо сказал он.
Возможно, джедай совершенно нового вида.
***
– Два цикла уже прошли, – пробурчал Вуа Рапуунг через несколько секунд. В лиловом свете его черты его лица казались глубоко запавшими. – Кажется, твое мерзкое оружие работает. Теперь уже можно не прятаться? Можем мы наконец встретиться с нашими врагами?
– Ты встретишься с ними, – сказал Энакин. – Я намерен с ними расправиться. Твоим формовщикам нужны джедаи? Один уже идет.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗАВОЕВАНИЕ
ГЛАВА 28
Когда Нен Йим вошла в лабораторию, Межань Кваад закрутила щупальца своего парика, приветствуя ее.
– Опиши свои успехи, адепт, – сказала наставница. Слова ее звучали отрывисто, а положение щупалец свидетельствовало о раздражении.
– Мы добились неплохих успехов за время вашего отсутствия, наставница, – осторожно произнесла Нен Йим. – Я думаю, что при минимальной генетической корректировке имплантаты памяти станут постоянными. Она сопротивляется уже меньше, чем когда вы последний раз были здесь.
– Да, – ответила Межань Кваад, в гневе подергивая щупальцами. – Пропущены ценные дни. – она повернулась к Нен Йим. – Но, по крайней мере, здесь была ты, мой адепт, способная продолжать работу.
Нен Йим смотрела, как Межань Кваад направляется к виварию. Большую часть времени взгляд джиидай по-прежнему оставался пустым, но теперь время от времени Нен Йим казалось, что она видит за этим чужими зелеными глазами проблески сознания. Сознания скорее йуужань-вонгского, чем человеческого.
– Ты можешь сказать мне, как тебя зовут? – спросила у джиидай Межань Кваад.
На этот раз лишь легкая нерешительность.
