Бену казалось, что из него вытекла вся кровь. Мокрые от крови кюлоты и чулки прилипли к седлу, кровь хлюпала в башмаках, он лязгал зубами от бившего его озноба. За те пять дней и ночей, что он провел в седле, боль из груди расползлась по всему телу, от головы до кончиков пальцев ног. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и он умрет, но ему было уже все равно.
      И все же, когда он увидел море – перед глазами возникло поле кораллов, над которым, как розовый туман, поднимались многочисленные коралловые башенки и шпили, – оно ошеломило Бена. И в его голове родилась мысль, что жизнь лучше смерти хотя бы потому, что радует глаз такой красотой, и он затрясся всем телом, и это был его смех. Но измученное тело не поняло этого и отреагировало на сотрясение слезами.
      Восхищение настолько захватило Бена, что он не сразу понял, что лошадь его остановилась, и не потому, что хотела позволить ему вволю налюбоваться открывшимся великолепием, а потому, что где-то впереди дорогу им перекрыли. В полубредовом состоянии Бен едва мог различить скопление каких-то людей, вроде бы солдат: их было много, каких-то разноцветных, причудливых, даже смешных. У большинства из них на головах были какие-то странные красные шапки, шитые золотом, по форме напоминавшие ночные колпаки, широкие белые рубахи и еще более широкие шаровары, заправленные в желтого цвета сапоги. Все они были пешие. Он вспомнил, что в Богемии при дворе клоуны выглядели точно так же.
      Но преградившие им путь люди не были клоунами. Их было, наверное, человек пятьдесят – пятьдесят разных лиц, по цвету от молочно-белых, покрытых веснушками, до иссиня-черных, по форме от круглых до вытянутых, как дыня, с носами от горбатых до совершенно расплющенных. Но вела себя вся эта разношерстная толпа совершенно одинаково, и лица у всех выражали свирепую решимость. Этот вид говорил Бену о многом, он хорошо знал, чего можно ожидать от этих разодетых во все цвета радуги и вооруженных до зубов людей.
      Турки. Они опустошили Вену, подчинили себе Венецию. Непримиримые враги христианского мира. Дорогу им преградили турки.
      Он знал, что их надо бояться.
      Карл XII, который, как всегда и во всем, был впереди, выехал навстречу туркам. Приветственно подняв руку, он держался в седле гордо и прямо, и только темные круги под глазами выдавали его усталость.
      – Мои приветствия ошаку и тебе, курбаши.
      Человек с оливкового цвета лицом, кучерявыми волосами, белым шрамом под глазом и с четырьмя перьями на шапке, который, по всей видимости, был главным среди турок, поклонился.
      – Иншалла, Железная Голова, – ответил он на приветствие Карла.
      Карл кивнул:
      – Это любезно с твоей стороны, что ты решил встретить меня здесь и проводить в город.
      Турок несколько секунд кусал нижнюю губу и вдруг заговорил с сильным акцентом по-немецки:
      – Сожалею, – сказал он мягко, – но я тут не для этого.
      – Нет? Тогда позволь мне спросить тебя: что же ты тут делаешь? Мои люди проделали такой длинный и тяжелый путь, они устали, и среди нас есть раненые.
      – Я здесь, чтобы предупредить тебя, король. Это знак уважения со стороны твоих турецких друзей.
      – Я высоко ценю уважение, которое выражают мне янычары и которого я, возможно, и не заслуживаю. Но, мой друг, говори, о чем ты хочешь меня предупредить.
      – Всего лишь об одном: Блистательная Порта лишает этот город неверных своей защиты и покровительства.
      – Я слышал об этом. Но если это город неверных, почему меня должно огорчать то, что он лишается защиты и покровительства Блистательной Порты?
      – Железная Голова, ты многие годы был султану другом и врагом его врага, русского царя. И он желает, чтобы ты понял, что с его уходом из Венеции он не может сказать, что случится здесь с тобой без его сабли и его могущества.
      – Это слова самого султана?
      Турок неловко заерзал в седле:
      – Мы хорошо знаем, о чем думает султан.
      Карл язвительно усмехнулся:
      – Настолько хорошо, чтобы предупреждать о том, о чем сам султан мог забыть?
      – Ты совершенно верно заметил, – начал турок, лицо его при этом оставалось непроницаемым, – султан обременен неотложными делами.
      Карл многозначительно кивнул:
      – Мой друг, я тебе весьма признателен за предупреждение, у меня у самого много дум и печалей на сердце. Я в неоплатном долгу перед тобой, но боюсь, твое предостережение не изменит моих планов. В Венеции расквартированы мои солдаты…
      – Одно твое слово, Железная Голова, и мы, если поспешим, выведем их из города всех до единого.
      Карл помолчал какое-то мгновение, затем продолжил:
      – В этом городе остались мои солдаты, и я хочу видеть их. И я хочу в последний раз поговорить с моим братом, с беем.
      Тень, которую можно было принять за презрение, скользнула по лицу турка.
      – К утру его уже не будет в городе, – сказал он.
      – Значит, мне повезло, я прибыл вовремя. Мне очень важно поговорить с беем, но еще важнее поговорить с моими братьями янычарами. Как ты думаешь, это возможно?
      – Возможно все, на что воля Аллаха, – ответил турок. – Мы глаза и уши наших братьев. Так что ты хочешь сказать нам?
      – Я хочу сказать это не на дороге, а в городе, – ответил Карл. – Ты позволишь мне войти в город?
      Повисла долгая тяжелая пауза, наконец турок покачал головой:
      – Мы не будем стоять у тебя на пути. Мы будем сопровождать тебя. И мы почтем за честь видеть тебя в нашем доме.
      – И я почту за честь переступить порог вашего дома, – ответил Карл.
 
      – Ты только посмотри, улиц совсем нет, одна вода кругом, – ворчал Роберт, пока караван баркасов янычар вез их по широкому каналу.
      Он вертел головой из стороны в сторону, разглядывая ручейки улиц, заполненные элегантными гондолами, теснящимися и толкающимися, как прохожие и паланкины на улицах самого обычного города.
      – Да, чудный город, – согласился Бен, – вот если бы только не воняло так ужасно.
      И действительно, отовсюду несло смрадом, как с болот Роксбери в жаркий летний день. Здесь кисловато-солоноватый запах моря перемешивался с запахом нечистот.
      – Меня тоже от этого воротит, – признался Роберт.
      На близком расстоянии город не утратил своей притягательности, а лишь перестал казаться чем-то нереальным, фантастическим. Бен даже подумал, что, верно, такие же чувства испытываешь, когда впервые видишь свою возлюбленную обнаженной. Издалека город словно был облачен в одежды, напомажен и напудрен, скрывал свои изъяны и выставлял напоказ свои достоинства. Вблизи стали видны поры, бородавки, явственно проступила несимметричность черт. Но это в глазах Бена никогда не делало женщину менее соблазнительной, даже напротив. То же самое происходило и с Венецией. Очарование ее не уменьшалось оттого, что он теперь мог видеть разрушающиеся сваи, черные тени крыс, снующих по карнизам домов, плавающий в воде мусор и отходы вперемешку с человеческими фекалиями. Венеция брала над ним власть, являясь его взору в своем подлинном обличье.
      Но все же был в ее облике некий диссонанс. На пути в город им попались громоздкие турецкие галеры. Как и подобает на Востоке, богато украшенные, ощетинившиеся рядами весел, которые вот-вот приобретут подвижность в руках рабов, кишащие людьми в разноцветных одеждах, готовыми сопровождать своего султана на пути из Венеции. При иных обстоятельствах его отбытие превратили бы в пышный праздник, так как Турция владела Венецией почти двадцать лет. Но как только они уйдут, другие, еще более ужасные корабли слетятся сюда с небес. Как скоро? Через день-два?
      – Ты знаешь, что нас ждет? – устало спросил Бен Роберта, пытаясь поднять руку и помахать девушкам, высунувшимся из окна верхнего этажа дома.
      – Все зависит от разговора со шведами. Эти разноцветные, – Роберт кивнул в сторону турецкой галеры, – янычары.
      – Понятно, что янычары, но кто они такие?
      – Солдаты. Но не простые. Многие из них когда-то были христианами, но их еще в детстве похитили и продали в рабство, и их воспитывали как бесстрашных воинов. Они считаются фанатиками, не знающими ни жалости, ни пощады.
      – Но, кажется, они благосклонно настроены к королю Карлу.
      – Да, Карл завоевал у них уважение, так, по крайней мере, говорят его люди. А еще говорят, что янычары относятся к нему лучше, чем султан, который сам никогда, в отличие от Карла, не воюет. Янычары чувствуют в шведском короле родственную душу, он для них такой же отважный солдат, как и они сами. И вот я думаю, именно сейчас янычары отказываются выполнять приказы султана.
      – Да разве такое может быть?
      – Нам известно, что султан и русский царь тайно сговорились: Турция уходит из Венеции и оставляет здесь Карла без защиты и покровительства. И ему ничего не останется, как дать деру в свою Швецию, которая сейчас фактически находится в руках русских и голландцев, и получается, что Карлу вообще некуда деться.
      – Но ведь Россия и Оттоманская империя враги?
      – Похоже, они считают, что пришло время поделить мир и установить границы, – сказал Роберт. – Так что во всем этом деле крайним оказывается только Карл. Царь не будет заключать с ним мир здесь, а Карл никогда не перестанет натравливать султана на царя. К этому следует добавить, что янычары – истинная сила империи, ее плоть и кровь. Но они склонны прислушиваться, что посоветуем им их друг Железная Голова.
      – Так получается, что в Венеции Карл попадает в капкан. Турция уходит, Россия приходит…
      – Ходят слухи, как только Карл будет схвачен или успеет убраться куда подальше, то московиты тоже оставят Венецию.
      – Кому оставят?
      – Венецианцам, наверное, а может, турки вновь сюда вернутся. Да кто их разберет, не знаю я!
      – Ну и игры! – пробормотал Бен. – Весело тираны развлекаются.
      – Ты только не забывай, что и наш дорогой капитан Фриск один из таких игроков-тиранов.
      – Он совсем другой, Робин. Он честно бьется за свое место под солнцем.
      – Ага, ну и посмотри, где его место. Не сегодня-завтра это храброе насекомое раздавит нога какого-нибудь гиганта.
      Бен пожал плечами:
      – Мне, конечно, неприятно, что он был не совсем честен с нами, но, несмотря на это, я очень люблю нашего тирана Фриска. Но сейчас все это нас не должно волновать. Для нас сейчас главное – найти Ньютона и Ленку.
      – Ха, да как же ты найдешь Ньютона? Даже если поверить Фриску на слово, что Ньютон отправился именно сюда…
      Бен с трудом улыбнулся, доставая что-то из кармана. Это «что-то» оказалось металлической пластинкой с привязанной к ней ниткой. Она секунду бесцельно поболталась в воздухе, а потом уверенно показала куда-то вглубь города.
      – Я точно не знаю, где Ньютон, – сказал Бен, – но его лодка вон там.
      – Хочешь сказать, где-то рядом?
      – Ты за стрелкой наблюдай. Будь лодка далеко, стрелка бы не подавала признаков жизни.
      Роберт кивнул и стал пристально рассматривать окружавшие его здания.
      – Каким-то странным курсом мы плывем, Бенджамин, – проворчал он.
      – Пока на место не прибудем, я не могу сказать, странный у нас курс или нет.
      Роберт кивнул, что-то увидел вдали и воскликнул:
      – О боже! Ты только посмотри туда, Бен!
      Бен повернул голову и в первую секунду ничего не мог понять. Канал впереди обрывался и уступал место городской площади, только вместо настоящей площади был огромный бассейн с водой. По нему суетливо сновали туда-сюда гондолы, небольшие парусники, баржи, баркасы. За площадью открывался выход к морю, на рейде стояли большие морские суда, на них-то Роберт и показывал пальцем. Среди византийских галер, бригантин, пинок, галеотов, среди многоцветья флагов и парусов возвышалась стройная мачта нью-йоркского шлюпа. Сотню раз Бен наблюдал, как эти красавцы заходили в гавань Бостона. Гордо реял на самом верху мачты, сопротивляясь прихотям средиземноморского ветра, королевский флаг.
      У Бена на глаза навернулись слезы, он схватил Роберта за руку.
      – Я верил, – прошептал он, – что мы их встретим.
 
      Он проснулся на узкой, но удобной кровати – и в полном изумлении. Последнее, что он помнил отчетливо, был развевающийся над шлюпом флаг и охватившая его уверенность, что все будет хорошо.
      Он протер глаза, огляделся, и волосы у него встали дыбом.
      Турки! В комнате было полным-полно турок, и ни одного европейского лица.
      – Тебе лучше, англичанин?
      Вздрогнув, Бен повернулся и увидел юношу в полосатом халате примерно его возраста, с большими черными продолговатыми глазами.
      – Ты говоришь по-английски? – спросил Бен, и вопрос прозвучал как-то глупо. Но за последние три года с ним по-английски говорили только сэр Исаак и Роберт, и его поразило, что какой-то иностранец заговорил с ним на его родном языке.
      – Немного, но я очень давно им не пользовался. Ты хочешь съесть что-нибудь?
      – Что-нибудь? – В животе у Бена было так пусто, что он чуть ли не закричал. – Ну конечно!
      – Хорошо. Я скоро вернусь.
      Юноша развернулся и пошел к выходу через всю комнату, представлявшую собой узкую галерею с высокими окнами. Вокруг стояли кровати, на некоторых лежали люди. Он насчитал пять турок – все мужчины. Они бросили взгляд в его сторону, тут же отвернулись и продолжили о чем-то говорить на своем языке.
      Бен обратил внимание, что он не в крови, и его охватил новый приступ недоумения. Кто же это его вымыл, и как он мог при этом крепко спать? Он также обратил внимание, что на его груди свежая повязка и рана не так сильно болит. Ему очень хотелось знать, где же сейчас Роберт, Карл, да и все остальные.
      Через несколько минут вернулся юноша, неся поднос с хлебом, сыром, каким-то рыхлым на вид, и с маленькими продолговатыми фруктами черного цвета. Бен уставился на хлеб с сыром, как изголодавшаяся собака.
      – А это что? – спросил он с набитым ртом, тыча пальцем в неведомые фрукты.
      – Оливки. Только осторожно, внутри косточки.
      – Оливки. Ха!
      Он читал о них в Библии, но и понятия не имел, какими они могут быть на вкус. Он взял одну и попробовал. Оливка оказалась вполне съедобной – чуть с горчинкой и соленая. Когда во рту у него исчезла последняя оливка, он наконец-то оценил их вкус.
      – Спасибо, – поблагодарил он юношу, после чего протянул ему руку. – Меня зовут Бенджамин Франклин.
      – Хасим, – ответил юноша, пожимая протянутую руку.
      – Спасибо, Хасим. А теперь могу ли я спросить, где нахожусь?
      – Ну конечно. Ты в доме моего отца.
      – Твой отец один из тех людей, что привезли меня сюда? Он янычар?
      – Да, – с гордостью произнес Хасим. – Он корбаши.
      Бен вспомнил, что именно так Карл называл начальника янычар, которые встретили их на въезде в город.
      – Боюсь, я не знаю, что это значит.
      – Это как… э-э-э… генерал или полковник, может быть. Он командует ортой. Орта – это как… как полк.
      Бен кивнул:
      – А ты? Ты тоже янычар?
      Хасим чуть склонил голову:
      – Это неугодно Аллаху. Сын янычара не всегда может быть янычаром.
      – А-а-а, – протянул Бен и заерзал на постели.
      В комнате стоял сладковатый запах, такой же запах исходил и от Хасима. Это были не то духи, не то благовония.
      – Хасим, а где сейчас мои друзья?
      – Король Карл ждет встречи с ошаком…
      – Ошаком?
      – То есть с янычарами. Ошак – это значит место, где еда готовится для большого числа людей. Мы говорим, что янычары всегда едят вместе. Ты меня понимаешь? Это как семья. Поэтому их называют ошак.
      – Как семья…
      Эти люди с глазами, подобными черным алмазам, семья? Он попытался представить их сидящими за одним столом, ведущими разговоры и обменивающимися шутками.
      – А что с моим вторым другом?
      – Он в другой комнате, спит. Хочешь на него взглянуть?
      – Нет, нет, подожду, пока он проснется, спасибо. Я… – Он помолчал, раздумывая, стоит ли заводить разговор на эту тему, но все же решился: – Ты слышал что-нибудь о человеке, который… э-э-э… прилетел по воздуху в лодке?
      Хасим округлил глаза:
      – Ты спрашиваешь о сихирбаз?
      – Сихирбаз?
      – Ну да, прилетел в лодке четыре дня назад. Лодка небольшая.
      – Ты видел, как он прилетел?
      – Люди видели. Они думают, что это царь прислал сихирбаз.
      – Сихирбаз? Что это значит?
      – Э-э-э… маг… тот, который зачаровывает.
      – А он все еще там? Ну, там, где приземлился?
      – Насколько мне известно, да. Люди ходили к нему, хотели поговорить, но им не удалось. Сихирбаз находится за стенами старой крепости, и туда невозможно проникнуть, потому что он поставил магическую преграду. Янычары не могут проникнуть внутрь крепости.
      – И с ним никто не говорил?
      – Он согласен говорить только с Железной Головой.
      – А-а-а! А там… А с ним есть женщина? В лодке еще должна была женщина прилететь!
      Хасим пожал плечами:
      – Об этом мне ничего не известно.
      Бен закусил губу. Даже если Ньютон и сошел с ума, он не мог сделать что-нибудь нехорошее с Ленкой. Не мог. Хасим поклонился.
      – Меня ждут другие обязанности, – извиняющимся тоном сказал он.
      Бену хотелось схватить его за руку и удержать, но он не сделал этого. Он сгорал от желания расспросить Хасима побольше, но не знал, как продолжить разговор. Хотя ясно понимал, что говорить ему нужно не с Хасимом, а с Карлом.
      – Ты можешь мне сказать, где сейчас Железная Голова?
      – Нет, – ответил Хасим, чуть улыбнувшись. – Он переезжает с места на место, он все время в движении. – Он изобразил двумя пальцами руки шагающего человека, и Бен понимающе кивнул.
      – А где же он спит? – спросил Бен.
      – Мне нужно навестить других. Кто не спал еще… – сказал Хасим и, вежливо кивнув, продолжал: – Мне нужно узнать о женщине и о шведском короле, да? Но сейчас я должен идти.
      – Спасибо тебе, – сказал Бен, – и передай своему отцу благодарность за его гостеприимство.
      Хасим улыбнулся и кивнул.
      «Если это гостеприимство, – подумал Бен. – Если я не узник в сладостной тюрьме».
      Когда Хасим ушел, Бен попытался встать, но обнаружил, что его ноги, а особенно ступни покрыты ссадинами и волдырями, которые лопались, а затем вновь вздувались и вновь лопались. Однако все было не так плохо, как он себе представлял, и боль в теле медленно угасала, уступая место слабой истоме выздоровления. По большому счету его беспокоила только рана в груди, которая время от времени пронзала резкой болью, волной растекавшейся по всему телу.
      Встав на ноги, он уже мог выглянуть в окно. Там было то же самое огромное водное пространство, что открылось перед ним, когда они плыли в барке по каналу. Он перебегал взглядом от одной мачты к другой, пока наконец не нашел английский флаг, и облегченно вздохнул. Он боялся, что ему тогда все померещилось. Сейчас он видел три или даже четыре шлюпа, каравеллу и большой фрегат, за которым, похоже, стоял еще один. Радостное возбуждение росло. Он гадал: откуда они все? Неужели из Лондона? А вдруг город все-таки уцелел?
      Но, с другой стороны, английские корабли плавают по всему миру, и сюда они могли прийти откуда угодно, не обязательно из Лондона. И зачем забивать голову надеждами на невозможное, у него и без того масса нерешенных дел. Но связаться с английскими кораблями было крайне необходимо, и казалось это довольно-таки простой задачей. Если, конечно, его здесь не держат взаперти и если корабли московитов не прибудут в самое ближайшее время.
      Другим важным делом было разыскать Ньютона и Ленку. Его «компас», по всей видимости, указывал на место, где приземлилась лодка. Даже если это где-то рядом, как он найдет это место в городе, в котором он даже не знает, на каком языке говорить? На каком языке здесь вообще говорят? На каком-нибудь итальянском диалекте? И, наверное, на турецком. Некоторые турки говорили по-немецки, но он сомневался, что немецкий или английский будут ему хорошими помощниками на улицах Венеции.
      Улицах? Здесь их вообще может не оказаться. Ему потребуется лодка или деньги, чтобы ее нанять. У него осталось несколько богемских крон, но может статься, что они здесь не в ходу.
      Вдруг его осенило: он не знает, где его одежда, а следовательно, есть ли у него деньги и сохранился ли его «компас». Сердце у него оборвалось, он, как безумный, оглядел комнату в поисках своей одежды. К великому облегчению, она оказалась в полосатом мешке под кроватью. Теперь и деньги, и «компас» были при нем.
      Ну по крайней мере в этом турки проявили честность, вопреки всему тому плохому, что о них говорили.
      Теперь он примерно знал, где находится Ньютон и – он очень надеялся – Ленка. Если они, конечно, живы.
      Мысль о том, что Ленки может вообще уже не быть на свете, весьма портила Бену настроение. И найти Ленку сейчас для него было важнее, чем найти Ньютона. Он считал себя виноватым за все те неприятности, в которые она могла попасть по его милости. Ньютон же мог и сам о себе позаботиться, что о нем беспокоиться. Да и помимо всего прочего, Ленка привлекательная девчонка, и совершенно естественно, что он…
      Бен прервал свои рассуждения. Когда это пришло ему в голову, что Ленка красивая? Разве вначале он не считал ее самой обыкновенной, даже совершенно непривлекательной?
      Он нахмурился. Ему не понравилось, что мысли в голове рождаются сами собой без его на то позволения.
      – Ну, мой юный турок, – раздался у него за спиной голос, – не совершить ли нам набег на гарем?
      Он узнал голос Роберта и, обернувшись, погрозил ему пальцем:
      – Лучше попридержи свой язык, неверный среди верных.
      Бен заметил, что несколько человек в комнате внимательно посмотрели в их сторону. И Роберт, одетый в некое подобие домашнего халата и выглядевший не в пример чище по сравнению с тем, каким Бен видел его в последний раз, тоже заметил обращенные в их сторону взгляды.
      – У-у-у… – протянул он. – Может, нам обоим стоит прикусить языки. Трудно понять, чем это может здесь обернуться.
      – Ты только что проснулся?
      – Несколько минут назад, но я в спячку впал не так быстро, как ты. Если бы они захотели меня утопить в ванной, то встретили бы яростное сопротивление. А ты же…
      – А меня что, сонного мыли? – изумился Бен.
      – Да уж ты заставил их повеселиться, – ответил Роберт. – Этого я от тебя скрывать не стану. Но зато посмотри на нас теперь: мы живы, одеты в роскошные одежды и пребываем во дворце самого паши…
      – Да, с нами все в порядке, – перебил его Бен. – Давай-ка лучше обсудим наши планы.
      – Я думаю, для начала нам надо определить, есть ли у нас земля под ногами.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – А то. Я только что говорил с одним шведом. И он сказал, что разговор у короля с бей-черт-его-знает-кем состоялся не самый дружественный. По-видимому, его шведское величество неожиданно ворвался к турецкому монарху весь в грязи, крови и конском поту.
      – Не может быть!
      – Как раз и может! И потребовал, чтобы турок остановил вывод из города своих кораблей. Еще он требовал от него остаться и драться с русским царем. Бей отказался и стремительно покинул город сегодня утром, как и предупреждали нас янычары.
      – Но янычары-то здесь остались?
      – Остались и ждут, что скажет им Карл.
      – Да, Хасим что-то такое говорил об этом. Когда и где состоится эта встреча?
      – Да через час в этом самом доме. Вот тут-то мы и выясним, есть ли у нас почва под ногами. И вот еще что: появились кое-какие новости о русских кораблях.
      – И какие же?
      – Дня через три они уже могут быть в Венеции.
      Бен отвернулся к окну и уставился на воду:
      – И что тогда? – Все теперь зависит от того, что решится здесь через час.
      – А о Ньютоне ты что-нибудь слышал?
      – Да, сказки всякие про летающую лодку. Янычары взяли в осаду какой-то остров. Будто бы он там приземлился. Но, кажется, сэр Исаак прихватил с собой одну из своих эгид, сквозь которую никто к нему не может прорваться. Это все, что слышали мои уши.
      – И ничего о Ленке?
      – Ни единого слова.
      – Я должен увидеть Карла.
      – До собрания, я думаю, это невозможно.
      – Ну, тогда на собрании, – проворчал Бен. – Мы должны там быть.

      Петр неотрывно смотрел в окно, проделанное в полу его каюты, зачарованный красотой проплывающей под ним земли. Его поражало буквально все. Когда вдруг удавалось разглядеть тот или иной объект, от этого общая картина делалась узнаваемой. Особенно приковывали к себе внимание реки. К каждой живой реке обязательно примыкали две или три мертвые – эти заброшенные каналы представляли собой призрачное подобие рек, в которых то там, то здесь еще стояла вода, но в большей части русла осушили, перекопали и засеяли. Селения и поля тянулись вдоль воды и тоже напоминали своего рода каналы.
      Он знал, что реки время от времени меняют свои русла, особенно после больших наводнений и сноса плотин. Но наблюдение этих картин с высоты заставляло понимать, что смена русла не просто некая случайность, а процесс, повторяющийся неизменно и регулярно с самого первого дня творения. Ему захотелось узнать, что же сталось со старыми городами, некогда располагавшимися вдоль этих мертвых рек. Исчезли люди вместе с городами или переселились на новые места? Он прищурился, размышляя, какой из всего этого можно сделать вывод.
      «Вот где должна поработать научная мысль, – подумал он, – воздушные корабли открыли ворота в мир непознанного». Практической стороной дела могло бы стать составление новых карт, а с хорошими картами можно и войну легко выиграть, и границы правильно устанавливать, и торговые пути прокладывать. А с точки зрения познания чудесного, так здесь и вообще не существует пределов. Про себя он решил, что создаст отдельную коллегию философов, целью которых будет изучение Земли с воздуха. И он улыбнулся, представив исследовательский корабль, который он построит, и те уголки Земли, куда он отправится, – на самый край света, а возможно, и дальше. И в историю царь Петр войдет не просто как первый император России, но и как отец науки Нового времени.
      Стук в дверь прервал его мечтания.
      – Войдите, – сказал царь.
      Дверь открылась, и вошел человек лет тридцати, с серыми глазами, его округлый, мягкий подбородок скрывала рыжеватая двухнедельная щетина.
      – Входи, капитан Андроков, – тихо сказал Петр.
      – Благодарю, господин капитан.
      Петр уселся в кресло и указал на такое же напротив:
      – Присаживайся.
      Капитан Андроков сел, лицо его выражало беспокойство.
      – Капитан, ты хорошо служил мне и России. Особенно я запомнил смелость, проявленную тобой в Пруссии.
      – Благодарю вас, господин капитан.
      – Я уверен, что ты любишь свою страну.
      – Надеюсь, я не давал вам повода в этом сомневаться, господин капитан.
      Петр почувствовал раздражение, и лицо его судорожно дернулось, отчего раздражение только усилилось. Как он ненавидел этот свой недостаток! Когда он вновь заговорил, голос его уже не был тихим и спокойным, как вначале:
      – Так зачем же ты, Илья Михайлович Андроков, отпустил бороду?
      Страх отразился на лице Андрокова: то ли вопрос царя его напугал, то ли его раздражение.
      – Отвечай! – возвысил голос Петр.
      – Господин капитан, священник говорит…
      – Ах, священник говорит! А скажи-ка мне, Илья Михайлович, кто царь?
      – Вы, господин капитан.
      – Так кто стоит над всеми священниками и самим патриархом? Кому они подчиняются?
      – Вам, сударь.
      – Мне! И никому другому! – Петр ударил себя в грудь.
      – И, господин капитан, простите меня… но еще Богу.
      – Богу?! И ты что думаешь, что Всемогущему Богу есть дело до твоей бороды? Хм. Ты что, и в самом деле так думаешь? Ты что, жить без нее не можешь? Или Бог от тебя отвернется по причине отсутствия у тебя бороды?
      Андроков совсем смешался:
      – Сударь, так то ж старый русский обычай. А священник говорит, что мы должны держаться обычаев наших отцов и дедов.
      – Патриарх, капитан, страдает оттого, что он не царь, а священники слезы горькие льют, что их в губернаторы не пожаловали. И вот когда ты слушаешься их и поступаешь так, как они тебе велят, то делаешься пешкой в их игре. Ты глупо себя ведешь. Все эти старые обычаи держат нас в темноте, на задворках Европы. И попам выгодно держать людей в темноте, потому что темными и забитыми куда как легче управлять.
      Мышцы лица опять предательски дернулись, и он замолчал, чтобы вздохнуть поглубже.
      – Послушай меня, дурачина, – снова заговорил Петр. – Ты думаешь, твоя борода – пустяк? Ты отпустил ее и тем самым просто выказал свое благочестие? Но это не так. Твоя борода сделала тебя моим врагом. Это Богу безразлично, есть у тебя борода или нет, а царю России это не безразлично. В моих глазах это означает, что ты вступил в сговор со староверами, которые до сих пор оплакивают стрельцов. Ну а стрельцов-то ты, конечно же, помнишь. Тоже мне, возомнили, что они лучше царя знают, как надо управлять страной. Неужели ты был совсем несмышленышем и не видел, как летели их отрубленные головы?
      У Андрокова вконец сдали нервы, он потупился, не в силах выдержать взгляд царя.
      – Видел, ваше величество, – пробормотал он. – Мой отец водил меня смотреть казнь.
      – Ну, вот и хорошо. А теперь послушай меня, капитан Илья Михайлович, у меня есть к тебе вопрос поважнее предыдущего.
      – Слушаю, господин капитан.
      – В этом нет ничего страшного, – сказал Петр, кладя на стол кожаный футляр. Он открыл его, внутри лежала бритва. – Скажи мне, чего ты желаешь: жить и служить России или отправиться к стрельцам в ад?
      Капитан расправил плечи и снова поднял глаза на Петра:
      – Я не трус, господин капитан.
      – Так я и не говорю, что ты трус. Я, кажется, спросил тебя совершенно о другом, вот и хочу на то, другое, услышать твой ответ.
      Капитан помолчал, затем кивнул:
      – Я ошибку совершил, господин капитан, простите мне мою бороду.
      – Ну, хватит, – мрачно сказал Петр, поднимаясь с кресла. Андроков напряженно наблюдал, как царь взял в руки блестящее лезвие и направился к нему.
      Петр был хорошим плотником, а вот цирюльником – увы, и к концу процедуры лезвие сделалось красным от крови. Петр отошел в сторону, полюбоваться плодами своего труда, на лице его отразилось удовлетворение. Порадовало его и то, что за все время бритья Андроков не издал ни единого звука.