«Венерины башмачки» росли теперь и на других планетах. Но не так густо, как на Минькиной, отдельными кустами. А у Сырой Веранды всего один стебель с мелкими и бледными, почти белыми цветами. Ну зато она и дрожала над ним…
      У меня это растение тоже не очень-то привилось: видать, почва не та. А у Миньки вымахал целый лес. Поэтому я любил бывать у него. Ну и, конечно, не только из-за зелени. Просто мне нравился Минька. Больше всех ребят.
      Почти так же сильно нравился Кирилка. Но с ним я не мог держаться просто. Он… такой весь честный, такая чистая душа, что невольно чувствуешь себя перед ним виноватым. В том, что ты не такой ясный и справедливый.
      Другие ребята были тоже хорошие. Никто ни с кем не ссорился всерьез. Бывали мелкие стычки, но так, на пару минут. Даже Веранде прощали ее хныканье и мокрые глаза, терпели героически. Только иногда Коптилка бурчал под нос: «Ну, опять сопли развесила». И умолкал под взглядом Кирилки.
      Минька был чем-то похож на Кирилку, но проще и бесхитростней. И хотя он младше меня чуть ли не на три года, мы с ним сделались как друзья-одноклассники. Иногда я оставался у него ночевать, и мы болтали о чем придется. И о прежней жизни вспоминали тоже, хотя это и было нарушением главного неписаного правила. Конечно, «обратной дороги нет» и Серая Печаль обязательно отомстит за эти воспоминания, но как удержишься?
      Однако любому из нас хотелось иногда побыть одному. И мне, конечно…
      А однажды случилось, что и к ребятам не хочется, и в своей комнатушке надоело, и переделывать ее лень. К тому же наступило время сна.
      Я улетел с планеты и повис в пустоте. С четырех сторон от четырех очень ярких звезд протянул к себе крепкие серебряные шнуры. Подвесил на них капроновый гамак. Улегся в него, устроил под собой поле тяжести (потому что, если невесомость, какой смысл в гамаке). Стал смотреть на путаницу созвездий. Они все были незнакомые, не с земного неба.
      Господи, хоть бы что-то похожее на Большую Медведицу, на Орион или Кассиопею…
      «Не смей», - сказал я себе. И вдруг почувствовал, что хочу есть. По-настоящему, как раньше. Я обрадовался, сел. Придумал себе фаянсовую тарелку с рисунком из кленовых листьев (с трещинкой), а в ней - капустные пельмени, такие, как готовила м… ой! Ну ладно. Я капустные люблю больше, чем мясные. Я придумал вилку с коричневым пластмассовым черенком, слопал всю пельменную порцию, лег опять, погладил себя по животу. Нормально…
      А что нормально-то? Пять минут удовольствия, а потом?
      Тихо-тихо было. Только шептались звезды и еще слышалось, как за тридевять пространств скребет лапами по магнитной постели дрыхнущий Рыкко…
      Вся необъятность космической пустоты вдруг вошла в меня и… нет, не испугала, а как-то оглушила. Своей безысходностью.
      Зачем вся эта громадная красота? Для кого? Для нас, семерых пацанов и двух девчонок? Для Рыкко?
      Почему больше нет никого? Если по какому-то закону мы попадаем после Земли в этот мир, то почему же нас тут так мало? Потому что Вселенная бесконечна и других Бесцветные Волны уносят в иные края? Но есть же какое-то правило! Ведь недаром почти все мы здесь из одного времени, из одной страны. Только Локки затесался к нам непонятно как, но это, видимо, случайность… А может быть, вообще всё случайность? И то, что с нами сделалось, и… даже вся Вселенная?
      Какие здесь законы, кто всем этимуправляет? Голован любит иногда беседовать с Рыкко о «закономерностях природы Мироздания». Да чушь это! Ни он, ни Рыкко ничего не знают! Мы, как муравьи, попавшие в компьютер. Кое-как разобрались, где какого цвета провода и детальки, а что за хитрости происходят в магнитной памяти машины, понятия не имеем. И никогда не узнаем…
      Если в этотмир попадают только дети, то куда деваются взрослые? Почему нельзя сделать так, чтобы следом за нами прилетали те, кто нас любит?
      «Обратной дороги нет»… А путь вперед - есть? Мы здесь - зачем? По каким законам Вселенной? Или не по законам, а просто так?
      Я не хочу! Лучше уж Абсолютное Ничто! В нем не помнишь, не чувствуешь, в нем тебя просто нет. Ничего нет. И Серой Печали…
      Меня вдруг затошнило. Сильно. Я быстро сел, нагнулся, непереваренные пельмени ушли в мировое пространство. Я заплакал.
      Я всхлипывал, размазывал по лицу сырость и тихонько скулил. Как в детсадовские времена, когда тебя накажут и ты сидишь в пустой комнате, пускаешь слезы и надеешься, что кто-нибудь придет и пожалеет…
      Кто?…
      Бесшумно спланировал из пустоты Голован. Уселся рядом. Чуть не вывернул меня из гамака, но тут же уравновесил тяжесть.
      Я сердито отвернулся - звезды, конечно же, блестели на моих сырых щеках.
      - Да не прячься, - тихо сказал Голован. - Чего такого… Думаешь, ты один плачешь по ночам?
      - А кто еще? - буркнул я. - Веранда, что ли?
      - Все. Когда одни…
      Тогда я всхлипнул, не скрываясь:
      - Послушай…
      - Не надо, Вовка. Я ведь знаю, про что ты хочешь сказать. Это у всех…
      - Но все-таки почемутак? Почему пусто кругом? Везде-везде-везде… Миллиарды звезд, миллиарды планет, и ни одной живой… Куда ни прилетишь - не то что человека, даже букашки никакой, даже травинки. Камень, камень… Да еще эти оранжевые межпланетные комары… Но они, по-моему, мертвые…
      Голован сел поближе, обнял меня за плечо.
      - Вовка… я тебе скажу. Я невеселое тебе скажу, даже безнадежное, но ты ведь все равно и сам когда-нибудь это понял бы… Мы никогдане увидим живых планет. Их очень много - и таких, как Земля, и всяких других, но они… но мы не можем видеть их, а они не могут видеть нас. Даже если бы мы отыскали Землю, то все равно увидели бы пустой каменный шар.
      - Но по-че-му?
      - Потому что мы и они в разных измерениях. Мы ушли с нашей планеты, оставили там свои тела, и теперь… ну, как бы прозрачны для землян… и вообще для всех живущих. А они - для нас. Мы в разных мирах…
      - Да я понимаю… Но Вселенная-то одна!
      - Она одна, а измерений… Ну вот представь двух жучков на черном шаре. Один ходит снаружи, другой внутри. Ходят они, ходят, но друг дружку никогда не увидят, никогда не сойдутся. Потому что у них - разные плоскости…
      - Но тот, который внутри… он ведь как-то попал туда! Должна же быть в шаре дырка! - В шаре-то, может, и есть. А для нас… обратной дороги нет.
      Я сжал зубы.
      - Ладно… А где же те, кто приходит в этоизмерение с планет? Почему здесь никого, кроме нас?
      - Наверно, рассеяны в Бесконечности… Нам еще повезло, что вместе. Могло закинуть куда-нибудь поодиночке…
      - Это что же? Причуды Бесцветных Волн?
      - Не знаю, Вов… Может, какая-то ошибка.
      Тогда я сказал про последнюю несбывшуюся надежду:
      - Даже Планеты Кусачих Собак нет. Я весь тот пятый угловой конус обшарил. Думал… может, не все собаки там такие уж злые… Хоть бы погладить одну. Или щенка найти для Аленки. Щенки-то всегда добрые…
      - Я тоже искал, - признался Голован. - Нету ее нигде. Наврал Рыкко, скотина.
      А «великий и непобедимый носитель Мирового Зла» дрыхнул, задрав свои лапы, на магнитной кровати. Довольный такой…
      Я пожалел, что не умею делать из пространства линзы. А то (я быстренько прикинул координаты Рыкко) сейчас бы собрал весь звездный свет и прижег бы паразиту… даже не лапу, а что-нибудь почувствительней.
      Ладно, линзы нет, но можно и по-другому!
      Я придумал гигантскую катапульту, вложил в нее глиняный шар, начиненный механическими осами со стальными жалами-булавками… Едва ли у Рыкко над кроватью сплошной защитный полог: мы давно всерьез не воевали, и злодей не ждал нападения.
      Голован смотрел с интересом. Хорошо, что нет рядом Кирилки, некому упрекнуть меня в вероломстве.
      Я велел катапульте закрутить свою пружину из синтетических жил и сказал:
      - Пуск!
      - … А-а-а! Бандиты! Сопляки паршивые! Что я вам сделал, негодяи?!
      Слышно было, как Рыкко лупит по спине и пузу лапами и хвостом. Лупи, лупи, всех моих ос быстро не перебьешь!… Наконец он их все же перебил. И снова:
      - За что?! Шпана!… Я же вас не трогал, спал себе спокойно! Живодеры!
      - Если мы живодеры, то ты… драная живность! - громко ответил я.
      - Это тебе за вранье! - сообщил Голован.
      - За какое вранье?! Я самое честное существо-вещество-естество во Вселенной! Не то что вы!
      - А кто пустил дезинформацию про собачью планету! Мы, как дураки, шарили там и ни шиша! Ни одной самой паршивой собачонки! - проорал в пространство Голован.
      - Сам ты дефи… дезин… дезинтерия вонючая, вот кто! Надо уметь искать! Думаете, прыгнули на сто парсеков и нашли, что хотели? Обрадовались на готовенькое!… Такую планету надо открыть, бестолочи!
      - Как это? - спросил я. Небрежно спросил, чтобы Рыкко не почуял моего интереса.
      - «Как это», «как это»! Раскакались на все пространства… Вот если бы Колумб с маху перепрыгнул океан, как лужу, нашел бы он там Америку? Хрен с редькой и коровьи кучи он бы нашел! А он плыл! На кораблях! Он страдал! Потому что открытия бывают лишь в конце трудных путешествий, а не… - Мы услышали, как Рыкко захлопнул пасть. Видно, понял, что сказан лишнее.
      Откуда-то спланировал Минька, втиснулся между мной и Голованом.
      - Не спится. Рыкко разорался чего-то, да и вы тоже… Я повозился, чтобы Миньке стало посвободнее.
      - А-а-а! О-о-о! - Это каким-то образом оказалась подо мной механическая пчела, из тех, что не попали в шар. - Ой-ёй-ёй! - Так я вопил, пока не догадался сделать укушенное место бесчувственным.
      Рыкко в своих пространствах сказал назидательно и высокопарно:
      - Всякое коварство чревато возмездием.
      И я подумал: будь здесь Кирилка, он бы, наверно, согласился.
      Но был Минька. И он вполне одобрил мои действия, когда узнал, что к чему.
      И признался со вздохом:
      - А я тоже искал ту планету…
      - Все, наверно, искали, - сказал Голован.
      - Кроме Веранды, - заметил я. Минька вступился за нее:- Может, и Веранда искала…
      А Голован задумчиво покачал ногами.
      - Интересно, откуда эта рептилия знает про Колумба? И… про все остальное.
      - Наверно, он подглядывает наши сны, - догадался Минька. - Я недавно видел во сне телесериал про Колумба. Только не весь, а отрывки. Будто я сам там, на корабле… - И смутился: опять вырвалось про земное. Но мы не упрекнули Миньку.
      - Ну ладно, сон про сериал, это понятно, - согласился Голован. - А кто же видит сны про коровьи лепешки? Я сказал с досадой:
      - Дались тебе лепешки! Он же сказал про путешествие. Это же…
      - Про это я тоже думаю, - спокойно согласился Голован. - Сразу тут ничего не придумаешь. Перелетные птицы не годятся, не тот масштаб…
      Значит, он тоже читал про мальчишку-принца! Минька прислонился головой к моему плечу.
      - Вов, а иногда кажется, что весь мир вокруг - это черный шар, а звезды - кем-то проткнутые дырки. А за ними, снаружи шара, такой яркий свет пробивается лучиками…
      - Что? - сказал я. - Да… Ох… - И зажмурился, и уши зажал, чтобы не спугнуть мысль. Вернее, догадку. Может быть, это была догадка о спасении.
      - Что ты охаешь? Опять оса? - недовольно сказал Голован.
      - Нет… ох… послушайте! Сумеет кто-нибудь придумать, чтобы получилось, как сказал Минька? Небо - черный шар, а мы внутри его. Звезды - проколы в шаре, а за ними - свет…
      Голован считал неприличным удивляться. Поэтому отозвался спокойно:
      - Вообще-то дело сложное. В масштабе Вселенной… Ардональд, наверно, сможет. Такой шар - это ведь сфера. А Доня - он тоже всегда в сферах. Правда, в музыкальных, но это уже детали.
      И мы помчались к Доне. Голован ни о чем не расспрашивал. Он понял: у меня какая-то идея и лишними вопросами можно ее спугнуть. А Минька ничего не понимал, конечно. Он просто во всем доверял мне и Головану.
 

      Мы собирались бесцеремонно растолкать нашего музыканта, но тот не спал. Он сидел на скамейке со спинкой-лирой над шахматной доской. Шахматы были особенные. От обычных они отличались не только тем, что фигуры сами двигались по приказу игроков. Там среди белых и черных пешек были по одной особенной. Назывались «пройдохи». Во время игры они старались незаметно занять наиболее выгодное место, пролезть вперед. Заметит противник - тогда иди обратно. Не заметит вовремя - так ему и надо…
      Доня решал какую-то хитрую шахматную задачу. Так, по крайней мере, казалось со стороны. Он сосредоточенно смотрел на доску. Как всегда аккуратный, в белом своем «концертном» наряде, галстук-бабочка, прическа с пробором.
      Мы зависли у него за спиной.
      Голован тоже был знатоком шахматной игры. Он секунд пять глядел на доску и возмутился:
      - Куда ты смотришь! Черная «пройдоха» вот-вот проберется в ферзи!
      - А? - Доня будто очнулся. И я вдруг почувствовал: он вовсе не решал задачу. Он думал о чем-то таком. Как я недавно. Впрочем, глаза у него были сухие.
      - Извините, я не сразу вас заметил, - наконец сказал он.
      - Летим на мост, - сказал Голован.
      - А? Да, пожалуйста… А в чем, собственно, дело?
      - Там узнаешь, - пообещал я.
      Мы опять уселись на перилах. И я объявил Доне, какую задачу он должен решить сейчас. Это покруче всяких там гамбитов и эндшпилей.
      Доня взялся за подбородок. Несолидно покачал ногами в белых отглаженных штанинах и белых же башмаках.
      - Понимаете… чтобы сделать это, надо знать кое-что заранее.
      - Что? - недовольно сказал я. Потому что и сам почти ничего не знал. Только чувствовал. Называется «интуиция».
      - Если окружающая нас небесная сфера превратится в твердую оболочку, - начал дотошный Ардональд, - а звезды, соответственно, станут отверстиями, пропускающими внешний свет, то… надо знать: что это за свет? Ты знаешь, Володя? Я, разумеется, понятия не имел. И засопел от досады. Хотел буркнуть: «Не все ли равно», однако ясно было - Доню это не устроит.
      Меня выручил Минька! (Вот и говорите потом, что у человека нет фантазии!)
      - Знаете что? А может быть… оно все-таки есть, это… Абсолютное Ничто? Тогда этот свет… он - наоборот…
      Третьекласснику Миньке не хватало слов. Но я сразу уловил - о чем он! Даже обидно стало: ведь и сам я ощущал что-то такое, а до конца осознать не мог! Обиделся я на себя, бестолкового, а не на Миньку.
      - Да! Минька правильно говорит! Этот свет - сила, которая обратная Абсолютному Ничто! Это его про-ти-во-по-лож-ность! Вот! Ничто - это ничто, а он - всё. Мировой Свет! Абсолютное Всё!
      - Ну, вы философы, - сказал Голован. - Господа, я снимаю перед вами шляпу. - Он тут же придумал себе старинную шляпу-цилиндр, помахал им и выкинул в пространство.
      Я почувствовал, как Минька затеплел от похвалы. А Доня осторожно спросил:
      - Но Володя… а зачем тебе это?
      - Сейчас увидите! Ты только сделай! Сможешь?
      - Ну… на несколько минут. Конечно, это будет не всеобщее явление, а только для нас…
      - Годится и так!
      - Но… нужен аккордеон. Сказали бы сразу… Доня сорвался и улетел.
      А я взялся мастерить лазерный пистолет. Такой, у которого тонкий выжигающий луч может лететь на любые расстояния, хоть до Бесконечности, и не слабеть… Смастерил, получилось! А ведь раньше-то я даже линзу для прижигания пяток придумать не умел. Вот что значит вдохновение! Оно булькало во мне, как вода в закипающем чайнике.
      Прилетел Доня. Сел между мной и Голованом.
      - Раздвиньтесь, пожалуйста… - И растянул аккордеон.
      Я такую музыку раньше не слыхал. Да, она была не земная. Видимо, здешняя. Меха выдыхали ее с какой-то особой энергией. Будто не аккордеон дышал здесь, а космических размеров орган (я слышал однажды орган в городской филармонии, но этот был в тысячу раз могучее). Вздохи энергетических полей заставили замереть дрожание звезд и стихнуть космические шорохи. Потом сквозь органную мощь прорезалась ясная тонкая мелодия, словно заиграла свирель (или засмеялась Аленка). И тихо стало. И Доня сказал:
      - Ну, вот. Всё…
      Звезды теперь не висели гроздьями, а виделись на одном уровне - на громадном черном куполе. Будто в планетарии. И я даже почувствовал, какая она твердая, эта угольная сфера.
      И… я поднял пистолет. И послал вверх рисующий луч.
      Я знал, что буду рисовать. Однажды я уже рисовал такое. На стене в детском клубе «Парус». Там я занимался в судомодельном кружке, и однажды Иван Яковлевич, наш мастер-наставник, предложил нам разрисовать свободную от полок стену силуэтами судов. Пусть каждый из ребят нарисует свой кораблик. Я выбрал многопарусный трехмачтовый фрегат, вроде клипера «Фермопилы». И когда я кончил работу, Иван Яковлевич взлохматил мне на макушке волосы.
      - Да ты не только в парусах собаку съел, Рындик. Ты еще и художник.
      «Рындик» - это смесь двух слов: «Рыжик» и «рында». Иван Яковлевич так прозвал меня за мои волосы. Говорил, будто они того же цвета, что медный корабельный колокол.
      Я, конечно, засмущался тогда от похвалы, словно красна девица.
      …Но сейчас было не до смущения. Нужна была твердость и решительность. И быстрота. Ведь «черная сфера» - лишь на несколько минут.
      И я повел по затвердевшему звездному небу тонким режущим лучом. Показалось даже, что твердь зашипела. И в ней осталась золотая щель!
      Я удлинил щель, и она стала килевой балкой клипера!…
      Я нарисовал острый стремительный корпус и длинный бушприт. Над бушпритом - узкие треугольники кливеров. Над корпусом выстроил нижние четырехугольные паруса, а выше - марсели, брамсели, бом-брамсели. В полукруглых просветах между парусами прочертил вертикальные линии - мачты и стеньги. Между мачтами натянул треугольные стакселя…
      Главное сделано, остальное потом! Я еще раз обвел послушным лучом внешние контуры клипера. Вцепился взглядом в корабельный силуэт и… дернул его на себя.
      Фигура клипера - словно вырезанная из черной фанеры - опрокинулась и отлетела в сторону, пропала… В небе засиял золотой корабль!
      Вернее, окно в форме корабля.
      И в это окно хлынул поток Мирового Света.
      Я перепуганно охнул: не надо столько, нужна лишь частичка этих лучей. Я замахал ладонями - будто хотел заслонить окно. И оно послушно затянулось чернотой со звездными проколами… Нет, проколов уже не было. Опять висели гроздьями привычные звезды.
      А свет, что успел влететь в «корабельную прорезь», никуда не девался. Он висел перед нами желтой горящей глыбой. Как янтарный астероид, внутри которого включили множество ярких ламп. А по форме астероид был почти что готовый клипер…
 

      Я сделался героем. Все меня хвалили, хлопали по плечу. Голован придумал большой орден «Великого Корабельного Мастера первой степени» и прицепил мне на рубашку.
      Но корабль, конечно, еще не был готов. Это была лишь грубо обработанная глыба света, из которого следовало сделать настоящий космический клипер. Как говорится, «довести до ума».
      И мы доводили!
      Можно, разумеется, спросить: а зачем столько хитростей? Не проще ли было поднапрячь фантазию и за минуту придумать готовый корабль? Но одно дело выдумка, вроде Дониного цирка, а другое - клипер, построенный из лучей Мирового Света. Он-то не фантазия, он создан из всех энергий Вселенной. Он должен выдержать всё, что выпадет нам в дальнем-дальнем пути? и привести нас к настоящимоткрытиям…
      Конечно, главная работа досталась мне. Тут уж пригодились все мои знания судомоделиста. Я придумывал для парусов тончайшую и прочнейшую золотую ткань, натягивал от мачт к бортам ванты и бакштаги, проводил через блоки шкоты, фалы и топенанты.
      Но и для других нашлись дела.
      Локки на носу под бушпритом соорудил фигуру шестилапого пернатого ягуара - какого-то персонажа из легенд народа Цтаанатаиннакоа-ката.
      Минька и Аленка украшали орнаментом из янтарных листьев корму и борта. Голован и Кирилка придумывали многолапые якоря, чтобы во время путешествия можно было остановиться, зацепившись за подходящую планету.
      Коптилка и Доня проделывали в фальшборте квадратные люки и устанавливали перед ними корабельные орудия - карронады - на тот случай, если Рыкко Аккабалдо или кто-нибудь другой вздумает чинить нам козни. Для карронад они изобрели ядра с начинкой из такой могучей сжатой энергии, что едва ли Рыкко сумеет в ответ придумать подходящую броню.
      Мачты и весь рангоут, обшивку корпуса и палубные доски мы сделали будто бы из дерева. Но это было особое дерево, с золотистым отливом. Оно светилось изнутри медовой желтизной. Ясно, что такая «древесина» никогда не рассыплется, она ведь из Мирового Света!
      Хорошо, что в здешнем мире строительство всегда идет быстро. Главное, все придумать как надо, а потом повел ладонью или просто мигнул - и готово! И тем не менее мы работали целую неделю (если считать по тому, сколько раз ложились спать). И наконец - вот он, наш клипер!
      Мы смотрели на него с новой, незнакомой до этого момента радостью. Я видел, как он крошечными золотыми корабликами отражается в глазах моих друзей. Даже Сырая Веранда улыбнулась, хотя она одна ничего не делала на строительстве, только поглядывала со стороны. Говорила, что «никаких корабельных фантазий» в голове у нее нет.
      Единственное, чего мы не придумали, это название клипера. Спорили, спорили, а потом решили, чтобы никому не стало обидно: пусть будет просто «Корабль». Потому что все равно никаких других кораблей (так мы думали тогда) в обозримой части Вселенной не встречается.
      Зато флаг у нас получился замечательный - такого во всех флотах, на всех планетах никогда не было, это уж точно. Придумал флаг Минька Порох (при этом он почему-то застеснялся), и мы его радостно одобрили. На золотом полотнище - бело-синий полосатый жираф Алик.
      Пока мы строили клипер, Алик все время был с нами. Смотрел на корабль синими глазами-пуговками. А мы то и дело поглядывали на Алика. Посмотришь на него, и появляется… надежда какая-то, что ли… Так уж получилось, что в корабельных делах главным оказался я. Наверно, поэтому Коптилка именно у меня и спросил:
      - А куда будет первое путешествие? Зачем? Вот тебе и на!
      Я был уверен, что это дело уже решенное. Но оказалось: все так увлеклись строительством клипера, что о цели путешествия не думали. Я переглянулся с Голованом - уж он-то помнит! И Голован объявил:
      - Конечно, на собачью планету, за щенком для Аленки! Помните, она о нем мечтала? Да и все мы… Рыкко проболтался, что такую планету можно открыть лишь в путешествии на корабле.
      И наши друзья шумно одобрили эту идею. Нам казалось, что живой щенок - это такое великое дело! Он будет прыгать с планеты на планету, весело тявкать на Рыкко, играючи хватать нас за штаны и за пятки и лизать наши щеки и подбородки…
      Ради этого стоит облететь Вселенную!
      Конечно, в космосе не бывает воздушных ветров. Да они и не годились для нас: далеко ли улетишь с такой скоростью. Даже скорость света не годилась. Но в пространствах есть потоки космических излучений, которые в миллиарды раз быстрее света. Вот эти межгалактические ветры и надуют наши паруса.
      Итак, мы сделались корабельным экипажем. Я посоветовался с Голованом и объявил всем, что нужна морская форма. По правде говоря, я не был сильно уверен, что нужна, однако появилась причина, чтобы наконец одеть Локки. Хватит ему шастать по пространствам без штанов. И пусть попробует заупрямиться! Отныне у нас флотская дисциплина.
      Голован сказал, что лучше всего белые шорты и белые голландки - форменные рубашки с синими воротниками. Как у матросов где-нибудь в тропических морях. И никто не спорил (даже Локки). Коптилка добавил только, что нужны еще белые береты с синими шариками на макушках - как у французских моряков из песенки «В Кейптаунском порту с какао на борту "Жанетта" поправляла такелаж». Никто опять не возражал, только Веранда вздохнула почему-то и отвернулась. Будто с укором. Наверно, подумала: «Вот опять нарушили правило, вспомнили песню из той жизни». А мы, надо сказать, нарушали это правило все чаще. Что-то изменилось в наших обычаях.
      Кирилка подошел ко мне, строго оглядел с головы до пяток.
      - Но тебе-то нужна особая форма, с фуражкой и нашивками. Ты же капитан.
      - Да с какой стати?! Почему я капитан?
      - А кто же еще? - сказал Голован.
      Я заспорил: чем я лучше других? Но мне доказали, что так надо. Потому что я один понимаю в парусах.