Наутро Кирилка был совсем здоров. Он даже требовал, чтобы мы разрешили ему нести рюкзак. Но это уж «дудки вам, молодой человек», как сказала Веранда.
      Дорога была все та же - мощеный тракт с травянистыми кюветами и высокими березами по сторонам.
      Сквозь березы брызгало горячими огоньками солнце. Каждому - в правую щеку.
      Мы шли по обочине. Никто нас не догонял, никто не встречался. Потом влево от тракта отошел за березы, в луга, проселок. Вдали виднелись крыши, трубы, высокий ветряк и башня ретранслятора.
      И Веранда сказала - просто, будто мы из недальнего турпохода идём:
      - Ну ладно, ребята, я сворачиваю. Вон там поселок мой, Сопёлкино…
      - Как?… Какое Сопёлкино? - выговорил Голован. А мы, остальные, открыли рты.
      - Ну, какое… Мое. Кто-то же должен вернуться первым. Так вышло, что я…
      - Постой! А башмаки? - вспомнил Кирилка.
      - А чего башмаки? Вот… - она дернула ногой. На ступнях была ржавая труха. У нас, кстати, тоже.
      - Но ведь есть еще по две пары в рюкзаках! - Это опять Кирилка. Он, кажется, никак не хотел расставаться с Верандой.
      Она скинула рюкзак и вытряхнула из него всё в кювет. Да никакое не «всё» - там опять же была одна ржавчина.
      - Алена, возьми сумку. Будешь теперь походный врач… И Аленка молча взяла сумку.
      - Ну, пока, - сказала сразу всем Веранда. Длинная, в обвисшем платье с полинялым цветастым узором. Обвела нас синими глазами. - Не сердитесь на меня, ладно?
      Мы стояли как замороженные. Неужели она правда сейчас уйдет?
      А она повернулась и пошла по проселку. И остановилась. Шагнула к нам опять.
      - Коптилка… Валера… Я хочу перед тобой извиниться.
      - За что? - сипло удивился он.
      - Там, на планетках, я несколько раз… украдывала… брала без спросу твоего Алика. Это нехорошо, я знаю. Но очень хотелось поиграть. Ты не сердись…
      - Я… не… - выдохнул Коптилка.
      Веранда неловко махнула над плечом ладошкой и опять пошла от нас.
      Коптилка стремительно догнал ее.
      - Вот… На! - и сунул ей в руки жирафа.
      - Да ты что!
      - Бери, я говорю!… Потому что… Ну, бери, вот и все! Я кому сказал!… - Он даже топнул ногой, с которой посыпались остатки ржавчины.
      - Бери! Бери! - закричали мы наперебой.
      И Веранда взяла Алика. Прижала к груди. Улыбалась и смотрела на нас. А мы - на нее. Потом пространство сдвинулось, проселок и Веранду закрыли кусты. Мощеный тракт превратился в асфальтовое шоссе. Вместо берез - бетонные заборы и кучи мусора.
      Мы снова не удивились, только грустно стало. Вот и сделалось нас меньше на одного. Коптилка стоял совсем понурый. Я подумал: «Наверно, ему все-таки очень жаль Алика». Он будто услыхал мою мысль. Глянул из-за плеча, встряхнулся:- А может, я найду другого Алика! Нашего кота!
      Мы сели на валявшуюся у края асфальта бетонную балку. Надо было надевать новые башмаки - для продолжения пути.
      Но в наших рюкзаках тоже оказалась чешуйчатая ржавчина. И мы побросали рюкзаки.
      А что дальше?
      - Мы так не договаривались, чтобы топать босиком. Я отвык, - пробурчал Коптилка. Потом оглянулся. - Ой, да кажется, уже недалеко топать-то… И вдруг закричал: - Алик! Алик!
      Через дорогу шел серо-полосатый тощий кот с одним ухом.
      Коптилка бросился за котом. Тот не обрадовался встрече, кинулся прочь. Коптилка за ним. А мы за ними обоими! И выскочили на свалку, где возвышались мусорные кучи.
      Там Коптилка наконец поймал одноухого Алика. Упал на него животом, подхватил на руки.
      И тогда между куч возникли двое. В сером камуфляже и беретах. С дубинками у пояса.
      - Ты чего мучаешь животное, шмакодявка! А ну стой!
      Коптилке чего бояться-то? Встал бы да объяснил: никого я не мучаю, поймал сбежавшего из дома кота Алика. Но прежний страх перед такими вот, с дубинками, не выжгла из Коптилки даже долгая астероидная жизнь. И он кинулся прочь!
      - Стой, паскуда!
      Коптилка перескочил через ржавую проволоку, она горбилась над землей черными изгибами. Один конец ее был примотан к торчащей балке.
      Кирилка и я сообразили одинаково. Прыгнули к другому концу! Дернули, натянули проволоку перед мужиками в беретах!
      Грохот, вопли, ругань! А Коптилка с котом Аликом на руках убегал все дальше, дальше, скрылся за трансформаторной будкой.
      Дай Бог ему удачи…
      Мы торопливо отступили на асфальт. Свалка и бетонные заборы исчезли. Шоссе сделалось прямым, как стальная лента. По сторонам стояли аккуратные подстриженные клены.
      Мы пошли не по асфальту, а по тропинке рядом с кленами. Все равно Дорога… Или уже не Дорога? Ведь мы износили все железные башмаки.
      - Локки, надень свою накидку, - велел Голован. - Здесь цивилизация.
      Локки сказал, что это «ц-дурацкая циви-вилизация», но послушался.
      - Люди, подождите. Надо посоветоваться, - вдруг остановил нас Доня. Он был теперь не в прежней потрепанной одежде, а почему-то в полосатой пижаме. Она была ему мала, смешно торчали худые щиколотки.
      - Люди, - повторил Доня. - Возникла непредсказуемая ситуация… Хотя, возможно, и предсказуемая, но… Мы как-то неожиданно отрываемся друг от друга. Да, видимо, мы пришли. Пора… Но давайте тогда хотя бы попрощаемся заранее. Неизвестно, кто следующий. И увидимся ли потом…
      Все было неизвестно. И грустно. И непонятно. И, конечно, следовало на всякий случай попрощаться.
      Но не удалось. С визгом застопорила на обочине серебристая «Лада». Выскочила из машины очень красивая, очень взволнованная женщина.
      - Доник! Ты с ума сошел! Посмотри на папу, у него больное сердце!
      У открытой дверцы стоял мужчина. Не старый, но лысый. Суетливо протирал платком очки.
      - Папа, ты только не нервничай, - быстро сказал Доня. - Ситуация под контролем.
      - Хорош контроль! - Женщина вцепилась в Донино плечо. - Мы думали, ты уже взрослый мальчик, а ты… Сбежать из больницы! Поставить на голову весь персонал!
      - Потому что я здоров!
      - Врачи лучше знают, кто здоров, а кто нет! Тебе необходим реабилитационный период!… Дети, где вы его нашли?!
      - Можно сказать, случайно, - уклончиво отозвался Голован.
      - Спасибо вам большое! Ардональд, в машину!
      Не успел бедный Доня опомниться, как оказался в кабине. Дверца - хлоп! Машина - ф-р-р… И не стало с нами Дони Маккейчика.
      Потом шагали мы вдоль асфальта часа два. Ужасно хотелось есть. Минька догнал каких-то туристов, выпросил у них батон. Наврал, что возвращаемся из похода и не рассчитали запас продуктов, съели, мол, вчера последние. Один батон на шестерых - это слону дробина. Ну, подкрепились слегка и потопали снова. И каждый думал: что случится дальше? Как? С кем?
      «Грустно будет шагать одному, когда все остальные уйдут», - думал я. И тосковал заранее. Потому что был уверен: последним останусь я.
      Но все получилось не так.
      Асфальт превратился в белую кремнистую дорогу, а друзья мои исчезли.
      - Беги к автобусу! Скорее!
      И я побежал к автобусу, который ярко желтел впереди под горячим солнцем. Я мчался и уже тоскливо знал, что будет сейчас.
      И засвистело. И - тьма…
 

      Потом все говорили, что мне повезло необъяснимо. Мина взорвалась в нескольких метрах, но все осколки - через голову. Только шарахнуло взрывной волной. Так шарахнуло, что я со всякими контузиями и сотрясениями провалялся два месяца. Сперва в южном госпитале, потом в нашей городской больнице.
      В школу пошел только в октябре.
      Конечно, на больничных койках мне казалось, что все случившееся - сон и бред. После такого взрыва чего только не покажется!
      Но тогда откуда взялась песня, которая то и дело всплывала в памяти?
      Над землей заря алеет,
      Время звезды рассыпать.
      Мальчик вовсе не болеет,
      Мальчик просто хочет спать…
      Разве бывает, что песня сочиняется в голове сама собой?
      Было или не было?
      Не осталось никаких доказательств. Там, на обочине Дороги, мы легкомысленно бросили рюкзаки и забыли вынуть из их карманов кораблики - подарок Рыкко.
      Но оказалось, есть вещи, которые не теряются.
      Девочка, с которой я давно еще подружился в кружке, принесла мне в больницу книгу «Фрегаты, бриги, шхуны». Об устройстве парусных судов. Я листал ее, разглядывал чертежи и рисунки, вспоминал золотой и черный клипера (были они или приснились?), и на одеяло мне упал из книги кораблик. Плоский, вырезанный из бумаги. Темно-синий с одной стороны, серо-желтый - с другой.
      Я не спал целую ночь, а наутро позвонил из больничного вестибюля девочке:
      - Слушай, это ты вложила в книгу закладку-кораблик?
      - Нет, я даже не видела такую…
      - Тогда откуда она?!
      - Рындик, да что ты так разволновался? Книга же библиотечная, кто угодно мог положить закладку.
      Но я уже знал, кто…
      А потом была поставлена последняя точка. Меня навестил Минька Порох!
      Ушли последние сомнения. Ведь Миньку-то до моей поездки в станицу Краснотуманскую я совершенно не знал! И он меня…
      Минькина левая рука была в гипсе.
      Мы сели в больничном вестибюле на скамью, и я сразу спросил:
      - Всё помнишь?
      Он похлопал белыми ресницами и тихонько сказал:
      - Конечно… Только тебе, наверно, про это нельзя, ты еще больной…
      Можно или нельзя - какая разница? Все равно никуда не денешься от того, что было. Да и зачем?
      - Минька, только давай никому ни слова про это.
      - Ладно. Я и так…
      Оказалось, он живет недалеко от нас и учится в соседней школе. Вот странно. Там, на астероидах, мы столько болтали обо всем, но не сообразили, что на Земле были соседями…
      Впрочем, хватало и других странностей. Наша школа находилась не в Техническом переулке, а на углу Партизанской и Смоленской. Клуб, где наш судостроительный кружок, назывался почему-то не «Парус», а «Бригантина». И в комнатах у нас были не привычные голубые, а серо-желтые обои. Возможно, после взрыва у меня кое-что перепуталось в голове… Ну и наплевать! Главное, что Минька был рядом!
      Оказалось, что в первых числах сентября Миньку на Касловском шоссе сбила легковая машина. Но не насмерть. Две недели он ходил с загипсованной рукой. А студентку, которая выгнала его с урока, после того случая чуть не исключили из института. Когда меня выписали, мы с Минькой сделались неразлучными. Девочка даже порой сердилась на меня:
      - Что ты все время с этим младенцем? Он же всего в третьем классе!
      Я смеялся и говорил, что у нас крепкая боевая дружба, которая закалилась в летних приключениях.
      - Какие приключения? Расскажи! Ну, Рындик…
      Я смеялся опять и с ходу придумывал всякие происшествия, которые будто бы случались с нами в летние каникулы… Потом Минька записался в наш кружок, и мы стали дружить втроем. Но, разумеется, при девочке вспоминать астероиды мы с Минькой не могли. Вспоминали, когда было нас двое.
      У Миньки тоже был кораблик Рыкко. Минька нашел его прямо в своем дневнике.
      Случалось, мы даже грустили по астероидным временам, по пространствам. Но дома, конечно, было в тысячу раз лучше.
      Мы часто гадали: что стало с нашими друзьями? Особенно с теми, кто покинул Дорогу после нас. Минька-то ушел с нее сразу же следом за мной. Увидел заросли «Венериного башмачка», свернул на пустырь, пересек его, прыгнул на шоссе…
      Странно. Это было, когда я уже долго лежал в больнице. А с Дороги мы ушли почти вместе. Как перепутывается время в пространствах…
      Где теперь Аленка, Кирилка? В какие времена и страны занесло снова Локки?
      Он, малыш, очень хотел обратно. Когда мы еще на Дороге говорили об этом, Коптилка довольно безжалостно спросил:
      - А если тебя там… опять?
      - Ну и ц-што… Зато маму увижу.
      И вот чудо! Именно про Локки мы узнали все подробно.
 

      Это случилось уже зимой, в каникулы.
      Мы с Минькой катались на лыжах с бугров, на том самом пустыре между Касловским шоссе и Корнеевским тупиком. Начинали уже синеть сумерки, и рядом с нами никого не осталось.
      Мы съехали с бугра в ложбину. Синева сумерек задрожала, раздался стеклянный звон, и перед нами повис… Ну, не знаю, как назвать такой летательный аппарат. Квадратная площадка с пестрым балдахином на золотых фигурных столбиках, с фонариками вдоль навеса, с узорчатыми перилами, с размалеванными скульптурами пернатых чудищ по углам. Пасти этих чудищ извергали искрящийся дым.
      Площадка повисела и плюхнулась в ломкие сухие сорняки, торчащие из снега. А мы плюхнулись перед ней - от удивления.
      Минька пришел в себя первым. Вскочил и завопил:
      - Локки!!
      С освещенных фонариками ступеней спускался кто-то маленький в расшитом хитоне до пят, в головном уборе вроде украшенной перьями короны.
      Минька подскочил к пришельцу, они обнялись, корона упала. Тогда я тоже узнал Локки.
      История Локки была удивительна. Он остался на Дороге последним. Как исчезли Голован, Кирилка и Аленка, он даже не помнил толком, так быстро это случилось. Локки до ночи шел один. Мимо проносились машины с яркими фарами, пахло бензином и нагретой травой. Локки лег в кустах у обочины, поплакал от одиночества и уснул.
      А проснулся у края Большого Каменного Пути, который соединял его город с другими городами страны Цтаанатаиннакоа-ката.
      Локки встал и пошел домой. На груди его припух контур красного квадрата - след от жертвенного ножа.
      Когда Локки вошел в город, слух побежал впереди воскресшего мальчишки. Люди валились ниц перед маленьким Цтинотакачтилокки-цдана, вернувшимся с небес, из царства Великих Пернатых Владык, которые поручили мальчику вновь сойти на земную твердь, чтобы он вывел к свету народ, погрязший в пучине греха. Отец, братья и сестры и даже мама тоже повалились перед ним, но Локки поднял маму и прижался к ней.
      Локки, хотя и малыш, сообразил, что к чему. Он не стал отрицать своего тесного знакомства с Пернатыми Владыками. Народ потребовал, чтобы Цтинотакачтилокки-цдана был объявлен Верховным Правителем страны. Жрецам куда деваться? Они через полгорода, от Главной Пирамиды до жилища мальчика и его семьи, ползли на коленях и долго умоляли его принять высочайшую должность.
      Локки поломался и принял.
      Прежде всего он строжайше и на все будущие века запретил человеческие жертвы. Именем Пернатых Владык. Главного жреца, который усомнился в полномочиях Верховного Правителя, Локки отправил в ссылку на дикий, заросший тростником островок посреди озера Татикатапупа. Там жреца скушали крокодилы. («Но я не виноват, ц-честное слово! Он сам зазевался!»)
      Печальная судьба жреца была истолкована как проявление небесной воли, и авторитет юного Правителя укрепился.
      Локки объявил, что отныне всякую войну (если уж без нее нельзя обойтись) его страна будет начинать только после честного объявления. И предложил правителям соседних государств поступать так же. Те почесали в затылках и обещали подумать…
      - А вообще-то ц-паршивое дело быть Верховным Правителем, - признался Локки. - Просто наказание… Советников тьма, а проку от них, как шерсти от черепахи. Как увидят - падают на брюхо и лижут пол. А за спиной делают гадости. И жулье такое… Папаша и старший брат связались с ними, плетут заговоры…
      И Локки признался, что скорее всего он плюнет на свое Верховное Правление, заберет маму, сестренок и братишек и сбежит вниз по реке Паратакана. Там в джунглях живут не очень развитые, но славные и мирные племена. Никого не режут, ни на кого не нападают, выращивают себе всякие фрукты-бананы и сочиняют песни-легенды. А по ночам веселятся у костров.
      - И у них там, говорят, много некусачих собак. Я очень скучаю по той косматой и серой. Так бы и обнял опять…
      Я тоже скучал по собаке, по рыжей дворняге…
      Минька спросил:
      - А откуда у тебя эта летающая штука?
      - Отыскал в подвалах у жрецов. Давным-давно прилетали какие-то дядьки с далекой планеты, оставили. Ну, я и отобрал ее у служителей Главной Пирамиды. Именем Пернатых Владык…
      На «летающей штуке» можно было перемещаться с громадной скоростью не только в пространствах, но и через Время. Когда Локки понял это, он первым делом кинулся искать друзей. Перед визитом к нам Локки уже побывал у Кирилки. С Кирилкой все было в порядке. История с заложниками кончилась без крови, пули в Кирилку не попали. Он жил с мамой и папой и воспитывал маленькую сестренку. Одно тревожно - он то и дело спорил с учителями и завучем, боролся за справедливость в школе. Дело совершенно безнадежное - это понимал даже пришелец из далекой страны маленький Цтинотакачтилокки-цдана. Не пришлось бы Кирпичику тоже удирать в какие-нибудь джунгли - туда, где нет завучей и крикливых учительниц…
      Потом Локки сказал, что ему пора.
      - Как-нибудь опять прилечу. Только не очень скоро. Эта телега жрет столько энергии! Сейчас я домой, на заправку…
      Он быстренько обнял нас, вскочил на платформу, и она взмыла в синеву. Растворилась.
      Вот чертенок…
      Мы с Минькой потом несколько дней ругали себя и друг друга, что не успели спросить Кирилкин адрес. А как Локки-то его отыскал? Наверно, с помощью магии древних жрецов…
 

      В конце февраля мы увидели передачу о зимнем детском фестивале. Там выступал танцевальный ансамбль «Пострелята». В основном мальчишки. Но главным солистом у них была конопатая девчонка. Ух и плясала, ух и кружилась!
      Конечно, мы с Минькой сразу узнали Аленку. Да и диктор сказал: «Солистка Алена Травина». Только из какого города ансамбль, мы не расслышали.
      Сразу же мы с Минькой написали в Центральное телевидение: просим сообщить, откуда ансамбль «Пострелята» с Аленой Травиной. Но ответа не было. Видимо, на ЦТ приходит очень много писем, там не успевают всем отвечать. Мы ждали, ждали. А еще надеялись: вдруг повторят передачу.
      Передачу не повторили, зато наступило лето.
      В конце июня ко мне пришел полосатый жираф Алик. Ночью.
      Ночь была светлая, в открытое окошко бросала отблески желтая заря. Если сидеть на подоконнике, можно даже читать без электричества. Ну, я и почитал немного «Одиссею капитана Блада». Потом лег.
      И раздался тихий стук.
      В полусумерках я разглядел Алика. Это он стучал деревянными копытцами. Вышел из-за книжного шкафа и пошел к моей постели.
      Вы же знаете - во сне человека не удивляют никакие странности. И я не удивился, только почему-то слегка опечалился. Алик подошел и положил голову мне на грудь.
      - Здравствуй, - прошептал я. - А где Веранда? То есть Вероника…
      Алик молчал. Он ведь не умел говорить своим нарисованным ртом. В глазах-пуговках отражалась заря, и похоже было, что это блестят слезинки.
      - Ты что, Алик? Что-нибудь случилось?
      Полоски на его шее казались черными. Он по-кошачьи потерся головкой о мою грудь. И снова - стук-стук-стук - ушел за шкаф.
      Я полежал с полминуты. Сердце стукало, как копытца Алика. Я вскочил, заглянул за шкаф. Пошарил. Никого там, конечно, не было.
      Целый день потом я вспоминал этот сон. Сон ли? И почему так тревожно и грустно?
      В девять вечера в «Новостях» передали, что какие-то экстремисты совершили еще один террористический акт. В дальнем городе Иерусалиме. На главном рынке. Взорвали там бомбу. Много раненых, в том числе и несколько русских туристов, которые так некстати оказались на этом базаре. А одна русская девочка погибла. Вероника Донцова, четырнадцати лет…
      «Да нет же! - закричал я себе. - Это просто совпадение!»
      Конечно, имя Вероника не самое распространенное, и фамилия Донцова - не Петрова или Сидорова. Но все же Вероник Донцовых немало на свете.
      Да и как могла Веранда оказаться в Иерусалиме? Вроде бы семейство ее в поселке Сопёлкино, со скандальным отчимом, не из тех, кто путешествует по заграницам.
      Но тут показали фотографию…
      - … Ты куда?! - закричала мама. - Скоро ночь на дворе!
      - Я ненадолго!
      Я ненадолго. Может быть, это и правда будет недолго по земным понятиям. А может быть…
      Я выскочил на улицу. Никакой ночи, конечно, еще не было. Солнце зайдет лишь через час. А пока оно блестело в мокрых после недавнего дождика тополях. Листья тополей пахли так здорово! По-земному.
      Господи, что не живется на этой планете людям? Отчего этот мир такой вздыбленный, то и дело давится злостью?
      Минька бежал мне навстречу. В старом, истрепанном своем желто-зеленом костюме, похожем на бразильскую футбольную форму. Минька заметно вырос, костюмчик его стал куцым.
      - Слышал? - выдохнул он.
      - Да.
      - Ты думаешь, она теперь там?
      А что я еще мог думать?
      - Наверно… А где еще? Дорога-то туда знакомая…
      - Тогда что? Прямо сейчас? - тихо спросил Минька.
      - А чего тянуть? Клипер с тобой?
      Минька вытащил из кармана плоский бумажный кораблик. У меня в кармане джинсов был такой же.
      Меня вдруг взяла такая злость на Веранду! На эту швабру с вечно сырыми глазами!
      Какая холера понесла ее в Иерусалим?! Вечно из-за этой дуры неприятности! Бросай теперь всё и тащись в дальние дали! И еще неизвестно, вернешься ли…
      Ну да, она спасла Кирилку. Но все равно…
      А что «все равно»? Не хочется лететь? Боишься?
      «Еще бы…» - сказал я себе. И спросил Миньку:
      - Боишься?
      - Ага, - тихо признался он. - А ты?
      - Я… Минька, а как ты думаешь, другие слышали это?
      - Не знаю… Лишь бы Кирилка не услышал. Кинется как сумасшедший. А ему… лучше не надо. Опять схватит какую-нибудь хворь…
      «Ох, а сам-то ты…» - Я мельком прошелся по нему глазами.
      Мы зашагали на пустырь, к тем буграм, где зимой катались на лыжах. Уже зацветал «Венерин башмачок», на цветах висели мелкие капли. Мы оба промокли в густой высокой траве. Минькины трикотажные шорты и рубашка облепили его, и теперь он казался совсем щуплым. И я наконец сказал то, что должен был сказать:
      - Минь… тебе, наверно, незачем лететь. Я и один управлюсь. Как-нибудь вытащу эту ненормальную… А чего рисковать двоим…
      И тогда впервые в жизни Минька Порох взорвался, как порох!
      - Вот как дам сейчас по шее! Это он-то даст мне по шее! Хотя и подрос, но все равно он мне лишь до уха и руки как у Буратино. Я засмеялся, И сделалось легче.
      Мы выбрались на то место, где зимой приземлялся Локки. Неподалеку торчал обломок стены с остатками штукатурки и полустертыми карандашными буквами: «Вовка ду…»
      Уж не обо мне ли это? Может, я и правда «ду…»? Ну а что делать?
      Не лететь? Может, ничего не было?
      Минька нагнулся, отлепил от мокрого колена лепестки «Венериного башмачка». Глянул на меня не разгибаясь, улыбнулся.
      - Жалко, что еще не созрели семена. Взяли бы с собой.
      - Там и без того, наверно, целые рощи…
      - Ой… - ласково сказал Минька.
      Из сырых стеблей к нам вышел полосатый жираф Алик. Ткнулся губами в Минькины ладони.
      Я опять не удивился, хотя ясно уже - не сон. Минька взял Алика на руки. Глянул на меня опять:
      - Ну?
      - Будем склеивать кораблики? Или используем один?
      - Лучше один, - рассудил Минька (и Алик закивал головой на тонкой шее). - Другой оставим про запас. Мало ли что…
      Я взял свой кораблик, приложил его к сырой штукатурке (где «Вовка ду…»). Бумага сразу приклеилась. Я оглянулся.
      - Как там Рыкко говорил? Надо на него дыхнуть, чтобы стал настоящим?
      - Ага… Дыхнем вместе. - И Минька с полосатым жирафом Аликом встал рядом.
      А я наконец понял, чегоя боюсь. Не дальнего полета, не всякой там неизвестности, не долгого обратного пути по Дороге. Я боялся, что ничего сейчас не получится с кораблем Рыкко Аккабалдо.
      Тогда что?
      «Ладно, не юли», - сказал я себе.
      Потому что я знал и другой путь. И знал, что Миньке он тоже известен.
      Не так уж это и трудно, пока по всей Земле рвутся снаряды и мины…
 

Первая часть
 
БАЛАЛАЙКОЙ ПО ТАНКУ