Все равно, вокруг полнейшая неизвестность. "Утро вечера мудренее!" – всплыла откуда-то дурацкая поговорка и выгнала, наконец, все думы, в том числе и о том, мудренЕе или мудрЁнее будет утро.
      Ян уже совсем погружался в сон, когда вдруг ощутил на краю восприятия странное ощущение то ли зова, то ли притяжения внутри себя. Это чувство было очень слабым и пробилось сквозь его озабоченные дневными проблемами мысли только сейчас, когда он почти уснул. Но оно было четким. Он не знал почему, но он знал, куда теперь ему надо идти. Опять-таки, он не мог сказать: надо ли идти туда же его компаньонам по побегу? Но с этого момента в нем включился внутренний компас, как у перелетных птиц, китов или потерявшихся кошек. Он просто ощущал, что ему очень надо в сторону… кстати, почти совпадающую с направлением их побега. Что же – ему не надо менять планов, если такие и были. Они просто будут двигаться в этом направлении втроем… так Ян и уснул посреди неоконченных дум и странных ощущений.
      Алекс тоже не спал на своем месте. Ему не давал покоя голод и сбитая нога. Из-за чего он вертелся с боку на бок и постоянно вздыхал. На самом деле его сердце, кажется, посетила одна незамысловатая болезнь, особенно характерная для столь юного возраста. Он очередной раз крутанулся с боку на бок, и перед его глазами в темноте леса вырисовался стройный силуэт причины его "сердечной недостаточности".
      Раздался шорох платья, и рядом с ним на мох присела легкая лесная тень, тихонько спросив:
      – Алекс, ты не спишь? Мне немного страшно, можно я с тобой рядом посижу?
      – Конечно, Сашенька!.. Можно я тебя так буду называть? – Алекс, обрадованный визитом Саши, не знал, как выказать свою признательность за то, что девушка пришла за помощью к нему, а не Яну.
      – Конечно, называй. Я не помню, кто, но мне кажется, меня именно так называли раньше. Может, маменька или бабушка… жаль, что я о них ничего не помню.
      – Странно как-то все это. Я тоже понимаю, что у меня должны быть родственники или хотя бы друзья, но вспомнить что-либо конкретно о них не могу, – пожаловался Алекс и предложил. – Давай, лучше я провожу тебя до твоей лежанки и посижу рядом с тобой, пока ты не уснешь. А потом вернусь сюда спать.
      – Хорошо, только не уходи так далеко, ляг где-нибудь рядом. Если я проснусь, то опять со страху в голову начнут всякие кошмары лезть, – попросила Саша.
 

***

 
      Утром проснувшийся Ян застал странную сцену. Парочка молодых, целомудренно лежала ногами в разные стороны. Причем голова Алекса умостилась на краю Сашиной лежанки, касаясь ее виска. "Милые нравы девятнадцатого столетия!" – Ян опять удивился странному сравнению, всплывшему у него в голове. Почему милые нравы?
      Причем тут столетия? И все-таки, он внутри понимал, что это именно так, и не смотря на поверхностное раздражение, он, действительно, умилялся этой наивности и чистоте чувств.
      Удача сопутствовала им. После спокойной, хотя и голодной ночи, они, несмотря на сбитые ноги, довольно высоким темпом двигались примерно до полудня, пока не вышли на сенокосы какой-то деревушки. Первая попавшаяся им пожня с высокой, по грудь травой, была еще не скошена. Найдя выходящую с нее тропинку, беглецы двинулись по ней дальше. На второй пожне во всю шла работа. Мужчина косил траву, а две женщины, по всей видимости, мать с дочерью, сгребали сушеную траву и складывали ее в копны. Одеты они были очень похоже на беглецов. Ян, мгновенно оценив обстановку, решил разыграть приблудившихся крестьян и, пройдя прямо к крестьянину, выдал откуда-то вспомнившуюся глупую фразу:
      – Бог в помощь! – хотя, что она должна была означать, он не понимал.
      – Спасибо, коли не шутите, – как-то без вдохновения ответил крестьянин.
      – Мы тут, того… приблудились маленько, – начал немного косноязычно выговаривать Ян, подделываясь под простонародную речь и вспоминая свой прошлый рабский опыт.
      – Дак и чего надобно? – прямо спросил крестьянин.
      – Дак вот, работу ищем. Не найдется ли у тебя какой? – стал без обитняков подряжаться в батраки Ян.
      – Да работы-то завсегда найдется. Только оплачивать ее мне нечем.
      – Да нам платы и не надо! Дашь приют, да покормишь, того и довольно. Нам сейчас не до торга. Обувка почти сносилась, а в дороге разбойники напали, хорошо их мало было – мы удрать сумели. Только вот, ничего с собой не осталось, – продолжал заливать Ян. Он здраво рассудил, что для начала нужно было разобраться, что к чему в этой местности, а уж потом предпринимать какие-либо действия, согласно обстановке. Так что передышка в гостях у крестьян была весьма кстати.
      – А че, мне годится! – даже обрадовался халявной рабсиле мужик. – Как раз сезон в разгаре, а сыновей бог не дал, так что очень даже к месту помощь придется, – потом, внимательно разглядев спутников Яна, сказал. – А ребятки-то хлипковаты.
      Но ничо, ты вон экий бугай – без лошади пахать можно! Они-то шо тебе, родня чай какая?
      – Да племяши, сестра с братом, Алексашки оба. А меня-то по-уродски, Яном прозвали, вот и мыкаюсь.
      – Да уж, прикрякнул сочувственно крестьянин. – Это ж в каких же это местах так людев кличут?
      – Да, честно сказать, издаля мы, не сумею и объяснить. Вот бродим, без кола, без двора.
      – Ну ладно, коль с местными магами у вас свары нету, то это не моего ума дело. А меня Артемом кличут, да женку Ефросиньей, можно Фроськой, да дочка на выданье, Параша, – и, завидев ухмылку на лице Яна, вызванную немного странноватым именем, крестьянин неправильно ее истолковал. – И чтоб у меня без баловства! Знаю я, эти молодеческие ухватки – дрыном туда, дрыном сюда. Ежели что, быстро отростки повыкорчевываю!
      Однако Ян заметил, как мужичок сам, украдкой облизываясь, посмотрел на Сашу и понял, что политика нравов здесь, скорее всего, соблюдается только в отношении одной стороны. "Ну, это ничего, и у Саши защитники найдутся!" – несколько раздраженно подумал Ян про себя. Крестьянин, заметив плачевное состояние путников, смилостивился над ними:
      – Ладно, сегодня вечор уж близко, так что идите с Парашкой в деревню – она вам наш дом покажет. Помойтесь, да поешьте, а завтра с утра за работу!
      Парашка, заслышав об отпуске, свалившемся ей на голову посреди самой страды, весело подхватила юбки и уже пританцовывала, в нетерпении ожидая гостей и батраков по-совместительству. Девчонка оказалось веселой, и без задней мысли выбалтывала все деревенские новости. Ян внимательно слушал и только иногда направлял мысль юной крестьяночки в нужное ему русло, одновременно подмигивая Сашеньке, чтобы она прониклась важностью выуживания новостей, а не ринулась с головой в такую же беззаботную болтовню.
      Слушанье беседы двух девчонок о цветочках и парнях его не прельщало, поэтому он аккуратно пару раз показал Саше прижатый к губам палец, когда она, вдохновенно набрав полные легкие воздуха, уже произносила магические женские фразы, типа "А знаешь, я тут…" или "Ты представляешь, как…". Такие, которые обычно предваряют тирады, могущие длиться от нескольких минут до многих часов, но одинаково не обладающих какой-либо смысловой нагрузкой.
      Из нескончаемых речей веселой крестьянской молодухи, они почерпнули весьма важную информацию. Тот зиндан, в котором они появились, принадлежал большому волшеру, чей маг слыл либералом и прогрессивным властителем. Хотя это не мешало ему иметь изрядный гарем из "пришедших" девушек. Сопоставив это с тем, что их зиндан был неплохо закрыт, Ян не спешил верить этим мифам о добром барине.
      Деревня, к которой они вышли, находилась на краю волшера, а дальше начинались почти что ничейные земли, граничащие, с одной стороны с совсем уж дальним волшером, а с другой – с морем. Село стояло в тупике дороги, дальше был только лес, откуда, собственно говоря, они и пришли. Крестьяне здесь поголовно занимались скотоводством и помаленьку охотой, огородами и выращиванием злаков на прокорм себе и скотине. Он понял, что им еще повезло с побегом, так как, по рассказам Параши, в лесу хватало, как хищников, так и колдовской нечисти, образовавшейся в результате деятельности магов.
      Кроме того, наивная крестьяночка, принимая их за своих коллег, заговорщицким тоном поведала о "пришедших", которые почти все, умели сколько-нибудь колдовать, зная хотя бы одно "слово". Она сильно сокрушалась о том, что "рожденные", то есть крестьяне, не владеют "словами", но зато и их "слова" почти не берут. Эти данные оказались для Яна просто откровением. Если это правда, то надо было остерегаться любого путника на дороге. С другой стороны, с "рожденными" нужно было полагаться на свои силы, а не заклинания. Интересным оказалось и то, что Параша пожалела "пришедших", которые оказывается, не могли иметь детей.
      Получалось, с одной стороны, "пришедшие" могли перерождаться, а с другой стороны, платой за это было бесплодие. Кажется, это сильно повлияло на Сашеньку. Она заметно загрустила после этих слов.
      Яна сильно беспокоило то, что он никак не мог вспомнить останавливающее "слово", которое ему поведал Петруха. Это было бы самым мощным его оружием и защитой ребятам. Но этот мир, похоже, избирательно стирал информацию по своей прихоти, или просто, заковыристое чужое слово не задержалось памяти. Ян все время мысленно перебирал в памяти "се-ла-сэс", "се-на-сос", "си-но-сис" и так далее.
      Он помнил только три певучих слога и сочетание букв "с" и "н". Видимо, должно было случиться что-нибудь экстраординарное, чтобы он вспомнил это "слово".
      Вскоре они подошли к типичной деревне, какие Ян уже видел в прошлую свою жизнь здесь. Несколько бревенчатых изб с небольшими огородами для самой необходимой зелени к столу. Пыльная дорога посередине и река со стороны задних дворов. Окна в избах были маленькие. Стены домов и заборы – некрашеные, крыши из дранки.
      Они прошли по тропинке ко второй с краю избе. Ян внимательно заметил расположение дома, так как он помнил, что здешние крестьяне, как и их жилища до ужаса похожи друг на друга, и, выйдя из дома вечером, можно потом долго искать по всей деревне нужную избу и ее хозяина, если заранее не сориентироваться.
      С этого момента началась их, местами тяжелая, местами забавная, деревенская жизнь. В избе, кроме старшей сестры, бегала еще пара шустрых рыжиков помладше.
      Параша оказалась очень гостеприимной, сразу же на скору руку накормив путников хлебом с молоком и холодной кашей. Ян посоветовал ребятам не налегать на еду, чтобы потом не мучаться от колик, и буквально вытащил их из-за стола после небольшой перекуски. Молодая хозяйка, сверкая зубами на счастливом веснушчатом лице со вдернутым носом и мелькая огненно-рыжими косами, быстро организовала баню гостям, видя их чумазые физиономии.
      Тут начались первые забавные сложности у молодых беглецов. Отправившись всем гуртом под руководством Параши смотреть, натопилась ли баня, они увидели небольшой сруб, стоящий у самого берега реки. Зайдя в чистенький предбанник, Ян сразу прошел вперед и заглянул в парную. К своему удивлению он обнаружил, что баня топилась по белому и прямо сверкала чистотой. Он спросил у радостно тараторящей Параши, нужно ли принести воды, и получил от нее два пустых деревянных ведра. Вернувшись в предбанник с полными ведрами воды, он застал забавную сцену.
      Обнаженная огненноволосая крестьянская нимфа, бесхитростно выставив на обозрение все свои розовые и рыжие прелести, недоуменно уставилась на остальную молодежь, которая (в особенности мужская часть оной) краснела, как перезрелый помидор и не знала, куда прятать глаза. Ян не удержался от довольного ржания, поняв, что произошло вопиющее несовпадение представлений о банной процедуре.
      – Прошу прощения, Параша за мой хохот. Просто ребятки из деревень, в которых мужикам и бабам принято мыться раздельно. Вот они и в некотором смущении.
      Давайте сделаем так, сначала моются девушки – теперь вам воды будет достаточно, а потом мужики. Так немного дольше, но проще будет. Да и папенька твой не осерчает, что мы на твою красоту зарились, – и, заметив, что Параша как-то немного приуныла, с хитрой улыбочкой добавил для поднятия девичьего настроения.
      – Хотя я бы и не прочь с такой хозяйкой-красой помыться, но не будем ребят одних оставлять.
      – Дак и пущай моются вдвоем! Нечай, брат с сестрой! – загнала Яна в тупик одной фразой, воспрянувшая молодая хозяйка, намекая, что они с Яном тоже могут вдвоем помыться.
      "Вот влип! Не хватало еще от папаши огрести по полной!" – у Яна, в принципе, не было возражений против банной беседы с милой представительницей местной молодежи, но кроме простой осторожности, ему почему-то не хотелось травмировать психику молодежи. Поэтому он брякнул первое, что пришло на ум:
      – Ладно, красавицы, мойтесь! Не могу же я поперек данного батюшке обещания пойти! – и вытолкнул глотающего ртом от переизбытка эмоций Алекса на улицу, сам выскочив за ним следом и подарив на прощанье рыжей девахе оценивающий мужской взгляд.
      – Уф-ф! – только сумел выдохнуть Алекс. – Я даже как-то растерялся!
      – Не скажи! Тут, кто хочешь, растеряется – эдакая огневка в крапинку! Это наш первый большой прокол. Хреновые из нас крестьяне, если с бабами в одной бане помыться не можем. Ладно, если продержимся здесь несколько деньков – и то хорошо.
      Все равно отсюда дальше пойдем, а заодно и на ус намотаем, как себя вести нужно по-крестьянски.
      – В том числе, не отказываться мыться тет-а-тет с сельскими дамами? – иронично переспросил Алекс.
      – Ну что ж, если придется взвалить на себя сей тяжкий крест… – Ян глубоко и тяжко вздохнул. – Чего не сделаешь для соблюдения имиджа!
      – Чего соблюдения?
      – Ну, имиджа, это… – Ян хотел объяснить, что это такое, но в голове всплыла только глупейшая фраза: "Имидж все, баня ничто!" или там как-то по-другому было.
      Так ничего и не придумав, Ян состроил серьезную рожу и изрек ничего не значащую фразу. – Это что-то вроде яблока, снаружи красивое, а внутри червями изъедено.
      Они сидели на завалинке и предавались отдыху. В животах приятно урчало, а ноги еще приятнее ломило усталостью, дававшей непередаваемое ощущение благодати, когда осознаешь, что больше не надо месить дороги, болота и леса в поисках, где бы приткнуться переночевать. Однако рыжая селянка решила еще раз испытать их мужской имидж, внезапно выскочив, в чем мать родила из бани и с радостным смехом пробежала к речке, где с удовольствием принялась барахтаться, сверкая над водой то грудью, то бедром. Ян про себя хихикал над опять смутившимся Алексом и чуть-чуть пожалел, что не принял бесхитростного предложения Параши. Саша выскакивать купаться, естественно, постеснялась.
      Где-то через час-другой, они опять уселись на завалинке, но уже распаренные и чистые в стиранных обносках, милостиво выданных им веселой Парашей. Их белье, тоже выстиранное, только еще мокрое, сушилось тут же на жердях. Девушки уже где-то в доме готовили ужин к приходу хозяев.
      – Эх, хорошо! Если бы еще не работа, век бы здесь оставался! Сейчас рыбки бы половить на удочку… – почти искренне заявил Ян.
      – А мне кажется, что ты сбежишь отсюда при первой возможности! – наблюдательно заметил Алекс.
      – С чего ты взял? – удивился Ян.
      – Ты над всем здесь подсмеиваешься. Не зло, но как-то снисходительно, как взрослые подсмеиваются над детьми. Ты как будто наперед все знаешь, что тут случиться может.
      – Ну ты хватил – все знаю! Просто я помню быт и нравы крестьян по первому своему приходу. Они, действительно, ведут себя немного, как дети, – потом подумал и признался. – Хотя ты прав, у меня есть в этом мире какая-то цель. Я не знаю какая, но я должен к ней идти, я чувствую это.
      Ян не знал, сколько раз и как сильно прокалывалась Саша в болтовне с Парашей, но за ужином их ждала еще серия таких нестыковок. Первый ляпсус возник, когда Сашенька с непосредственностью ребенка подскочила к столу и уселась за него, подумав, что все вокруг ждут только ее. Ян сообразил, что Саша, видать, была приучена когда-то, что кавалеры стоят у стола и ожидают, пока все дамы не сядут, и не заметила, что все домочадцы замерли, пока хозяин не даст своего благоволения на ужин. Поэтому Ян, якобы подхватив под руку, случайно упавшую на сидение Сашу, и поставив ее на ноги, заявил:
      – А вот и наша шалунья подоспела! – интенсивно подмигивая ей одним глазом.
      Слава богу, девушка быстро соображала и, скромно потупив глазки, улыбнулась, будто ничего не произошло.
      Хозяин, напыжившийся, как индюк, выждал минутку и дал команду:
      – Ну, с Богом! – видимо эта фраза в соответствие с местным домостроем, одновременно заменяла и молитву, и напутствие домочадцам, так как все облегченно уселись на лавки и принялись за еду, черпая себе варево из чугунка в строгом соответствии рангам – сначала хозяин, затем мужики, а потом уже бабы и дети по старшинству.
      Ян заметил, что все-таки быт крестьян был здесь довольно продвинутым, так как ели они из керамических плошек – каждый из своей, и даже ложки из твердого дерева были не только для своих, но и гостям нашлись. Пища была простой: каша, овощи, хлеб. Пока Яна устраивало все. Хозяин даже достал шкалик с вонючим самогоном и угостил нового батрака. Алекс отказался, сославшись на молодость.
      Для Яна настало тяжелое испытание – вести беседу с Артемом и не проколоться в мелочах. Он, как обезьяна, передразнивал манеру хозяина вести себя за столом и беседовать, постоянно приговаривая: "Понимаешь, вот!" или "Это, однако, да!", на что хозяин довольно гудел в ответ: "Эт тебе не лаптем щи хлебать!" или "А то как?!".
      Беседы тоже велись обстоятельные, начинаемые вопросами вроде: "А что, травы нынче хорошо поднялись?" или "Как скотина, этот год, без потерь перезимовала?".
      Хозяин только заливался басистым соловьем, радуясь возможности похвастаться перед нищим мужиком, и не замечая некоторых нескладух в поведении и разговорах пришлых людей. Однако не обошлось и без вопросов со стороны любопытного крестьянина.
      – А вы что, бежите от своего мага? – ни с того ни с сего спросил крестьянин и выжидающе уставился на Яна.
      – Ох, бежим! Так далеко уже убежали, что и мест не упомнить. Наши места болотным волшером звались.
      – Не знаю такого, – недоверчиво сказал Артем, наливая еще по стопарику – Потому и не знаешь, что мы все лесами, да лесами. Не знаю, сколько уж и волшеров прошли. А жизнь у нас была – сплошное рабство и нищета. Лучше в дороге сдохнуть, чем так жить, – дальше Ян врал, как мог, а хозяин все въедался своей недоверчивой мыслью в мелкие детали. Тогда Ян вдруг сообразил, что надо врать по крупному, чтобы тебе поверили.
      Он рассказал сказку про то, как болотный маг съедал крестьянских девиц и разводил сумасшедших драконов, питающихся, в свою очередь, зрелыми мужиками и откладывающими за это магу молодильные яйца, которые маг ел, в свою очередь, и поэтому оставался бессмертным со времен сотворения мира. Почему и пришлось удирать Сашеньке и Яну, чтобы не быть съеденными магом или драконами. Это прошло на ура. Ян только заметил, как после его рассказа над столом зависла мертвая тишина. Все заворожено слушали его бредятину, и было такое впечатление, будто даже Сашенька поверила его рассказу. С этого момента он стал бесспорным лидером коллектива и впоследствии все домочадцы по очереди, время от времени приставали к нему с уточняющими вопросами на счет длины зубов драконов и количества поедаемых магом девушек или яиц.
      Другой проблемой стало, как и предполагал Ян, неравнодушие хозяина к новой батрачке. Однако изрядная скученность мешала тому приставать к Сашеньке. Спать улеглись прямо на полу рядком в горнице. Ян, видя расположение Саш друг к другу, хитро усмехнувшись, лег прямо посреди комнаты, указав Алексу лечь рядом и поместить Сашеньку у стены. Так что Сашу "прикрывал" от посягательств "брат", а уж их обоих прикрывал "дядюшка" Ян. Хозяева спали в светелке, а дети на полатях у печи…
      Саша тихо лежала у стенки и прислушивалась к дыханию Алекса. Мысли слепо бились о стену беспамятства, как ночные мотыльки в освещенное окно. Она чувствовала, как их закручивает волна новой жизни и у них складываются какие-то отношения, но обычно, связи между людьми строятся на опыте их жизни. И какой-то опыт у нее был – она могла сказать, что и как надо делать в разных ситуациях. У нее было четкое отношение ко многим вещам и событиям, но конкретные факты были словно стерты из ее памяти. Она чувствовала, что Алекс оказался точно в таком же состоянии одинокой души, выброшенной прихотью судьбы на берег чуждого мира. И это общее, какое-то ущербное состояние их внутреннего мира сближало их сильнее любых внешних обстоятельств. Даже Ян не был так обделен – он хоть что-то помнил из своей прошлой жизни, а им было просто не на что опираться в своих мыслях и поступках. Она вдруг ощутила такую смертную тоску по неизвестному, утраченному ей миру, что слезы сами навернулись на глаза. Вдруг она ощутила легкое касание и поглаживание по волосам.
      – Не грусти, я всегда буду с тобой рядом! – раздался еле слышный шепот в самое ухо.
      Она, не выдержав, повернулась лицом к Алексу и уткнулась ему в рубашку, совсем разрыдавшись. Но теперь это были слезы облегчения, смывавшие тяжесть одиночества с ее души. Она прижалась к парню и затихла, как маленький ребенок, нашедший спасительное прибежище в объятиях мамы или папы. Кто были ее родители? – она не знала. Теперь Алекс заменил ей и родителей и весь прошлый мир. Они молчали.
      Алекс только тихонько поглаживал ее волосы, ни о чем не спрашивая и чувствуя ее душу, как бы молча отвечая на все ее незаданные вопросы. Ей было так с ним хорошо! Ее душа сейчас просто отдыхала, забыв обо всех тяготах и страхах неласкового мира. Она несколько раз порывалась что-то сказать или спросить, но останавливалась, понимая ненужность и напрасность слов. Наконец в ней созрело то, что она хотела обязательно сказать Алексу. Она приподнялась и, потянувшись вплотную к его уху, шепнула:
      – Саша, спасибо тебе за все!
      – За что, милая моя? – послышался удивленный шепот.
      – За все! За то, что ты есть, за то, что ты понимаешь меня без слов, за то, что ты снял с меня камень тоски и одиночества! – с жаром прорвались все ее чувства наружу.
      – Но за это не надо благодарить! Ведь я люблю тебя и получаю те же чувства взамен! Без тебя мне в этом мире было бы так же одиноко, как и тебе, – Алекс отважился и, найдя в темноте Сашенькино еще мокрое от слез лицо, осторожно поцеловал ее, почувствовав, как ее губы встрепенулись от переживания, но не отодвинулись, а наоборот, ласково приоткрылись ему навстречу.
      – Да, ты прав, я просто буду благодарить судьбу, а тебя любить, так же, как ты меня, – шепнула счастливо Сашенька, когда они все-таки разомкнули уста, чтобы вздохнуть. Они еще долго шептались и уснули, найдя друг в друге так нужную им опору в этом чужом для них мире.
 

***

 
      Уснув, как бревно, Ян где-то посреди ночи почуял, что самогон оказался неплохим мочегонным средством. Приподнявшись на локте чтобы выбраться "до-ветру", он прислушался – похоже все спали. Ян улыбнулся – в темноте просматривалось, что Алекс совсем не по-братски обнимал во сне свою "сестру", доверчиво прильнувшую к нему всем телом. Их отношения довольно быстро развивались. "Надо бы по утру их разбудить до того, как проснутся хозяева, чтобы те не подумали, бог знает чего!" подумалось Яну.
      Утром хозяйка все-таки встала первой, тихо выйдя из-за занавески, прикрывающей вход в светелку. Но и ребята не подкачали. Когда Ян открыл глаза, услышав легкие хозяйкины шаги, он быстро приподнялся, с одной панической мыслью: "Только бы ребят не застукали!" Но ребята оказались молодцами – хотя и спали рядом, но уже без тесных обниманий – прямо, как настоящие брат с сестрой. В принципе, можно было бы не врать на счет их братских отношений с самого начала, но Ян не мог без их согласия объявить их крестьянам мужем и женой. Тогда бы им действительно, пришлось бы спать вместе, а он чувствовал, что ребятам нужно время, чтобы постепенно пройти все те восхитительные этапы любви, какие проходят молодые и чистые души, да еще если борются со всякими препятствиями. Ну, хотя бы вот с такими, как эта ночевка "по стойке смирно", когда "близок плод, да не укусишь".
      На счет близкого плода он, правда ошибался, и совсем не в отношении Саш…
      С работами, как опасался Ян, не возникло сложностей. Они просто соглашались с хозяином на любой труд, и оказалось, что их руки помнят те работы, про которые они ничего не знали. Так, Ян неплохо управился с косой, а Саши сносно ходили за коровами и работали на огороде. Единственно, что не выдержало – это их руки. К вечеру все могли пощеголять новенькими мозолями. Ян уговорил хозяина, что они не были привычны к таким работам, в основном занимаясь изготовлением резины, поэтому и набили мозоли. Так что на следующий день они сменили виды работ и сумели заработать мозоли на новых местах, зато старые, при этом, немного зажили.
      А по ночам Ян бдел над молодежью, разнимая их иногда на приличествующее расстояние перед побудкой, чтобы не застукали хозяева.
      На вторую ночь он сам столкнулся с одной молодой и горячей проблемой. Вернувшись из своего турне до-ветру и ложась в темноте, он с удивлением заметил, что его место кем-то занято. Он наклонился, чтобы рассмотреть, кто там, и его шею внезапно обвили горячие и ласковые руки. Он пошарил рукой и наткнулся на не менее горячее и упругое женское тело. "Ах ты, рыжая бестия! Твой же папочка нас застукает!" – только успел подумать он и хотел уже начать ругаться шепотом, как его губы залепил страстный поцелуй. Оторвавшись от губ юной насильницы, он зашептал, теряя всякий контроль, ей в самое ухо:
      – Тебя же батька заругает!
      – Не боись, ты у меня не первый! А папка, слышишь, как храпит? Хоть галопом по горнице скачи! – страстно прошептали в ответ мягкие губы, а шаловливые ручки нетерпеливой девушки уже гуляли по всем его достоинствам и недостаткам.
      Яну нечего было возразить на такой железный логический довод, и он покорился могучему велению изголодавшегося тела, буквально упав в девичьи объятия. Может, спустя какое-то время ему и стало немного стыдно, но в тот момент он просто ничего не соображал. Все ли обитатели и гости дома проснулись от их далеко не мышиной возни или так и остались спать праведным сном? – Яну оставалось только догадываться. Рыжая плутовка упорхнула бесшумной тенью на полати к сестричкам, а он остался лежать, обуреваемый противоречивыми чувствами. Тело пребывало в блаженной истоме, а в душе был какой-то горький осадок и разочарование от неправильности происходящего. У него не было никаких особенных чувств к простоватой деревенской девушке, да и становиться зятем этого крестьянина была не лучшая перспектива. С другой стороны и ей, кажется, ничего другого и не было нужно, так как на следующий день она вела себя, будто ничего и не произошло.
      Но когда на следующую ночь он проснулся от напряжения в определенном месте, вызванного умелыми ласками и нашел все то же исходящее желанием молодое тело у себя под боком, он понял, что отсюда надо бежать, пока не поздно. Он все-таки не сумел справиться с зовом плоти и опять накинулся на эту необузданную фурию.
      После этих ночных поползновений ему почему-то было стыдно смотреть Сашам в глаза, будто он своим поведением давал им обратный пример, как не надо строить отношений. Хотя вряд ли они о чем-либо догадывались – молодой сон крепок. Вообще, все было неправильно – несмотря на приятность телу и шпионские ночные интриги, он чувствовал себя какой-то скотинкой в загоне, к которой привели матку на случку.
      Судьба сама решила за него проблему побега, ввергнув их в совсем уж неожиданные приключения. На третий день их пребывания в гостях у крестьянской семьи, по проселочной дороге заклубилась давно не смачиваемая дождями пыль, и в село въехали три разукрашенных и неплохо вооруженных всадника. Один из них, спешившись, прошел по избам и потребовал всех крестьян собраться через полчаса в центре деревни. На покос, где косили сено Ян с Артемом, прибежала запыхавшаяся Параша и громко запричитала:
      – Папка! Маговы посланники прискакали, всех собирают, что-то важное говорить будут! Беги скорее, а то осерчают, будет от них мороки!
      Артем, не говоря ни слова, сунул косу в кусты и припустил в село. Ян призадумался, бежать ли сразу за ним или лучше присмотреться, чем эти события обернутся. А рыжая деваха, не долго думая, кинулась к замявшемуся на месте Яну.
      – Они за вами приехали, чует мое сердце! Бежать тебе надоть! – а сама уже повисла у него на шее. – Приласкал бы хоть на прощание! – пожаловалась она, видя, что Ян думает о чем-то другом.
      А думать ему было над чем. Ребята оставались в поселке, и убегать одному, означало отдать их, фактически беззащитных, в руки неизвестного мага. Ян сморщился от уже надоевшей ему мысли: "Опять не остается выбора!" Параша, увидев скривившееся лицо Яна, приняла это на свой счет и принялась мотать слезы на кулак. Ян сообразив, что ни за что обидел крестьяночку, поспешил ее успокоить:
      – Да это я не про тебя подумал, а про то, что придется ребят идти выручать или с ними к магу отправляться! – и погладил ту по рыжей голове.
      – А я уж подумала, что совсем тебе немила! – обрадовано, сказала девушка и без обитняков, разом скинула сарафан через голову и повисла у Яна на шее.
      Что, спрашивается, оставалось делать истинному джентльмену, каковым в душе считал себя Ян? Не отвергать же последнюю просьбу девушки, соблазнительно демонстрирующую свои развитые на чистом воздухе и деревенском молоке молодые прелести, все в забавных веснушках и рыжих завитушках, да еще, в столь поэтической природной обстановке. Пришлось немного отложить поход в магово логово и попрощаться, так сказать, крепко, по-мужски с жаждущей ласки сельской прелестницей…
      Подходя к селу, они встретили идущего навстречу Артема. Он хмуро посмотрел и сказал:
      – Ведь чуял все время подставу! Никакие вы не "рожденные"! Одного только никак не могу понять, очень уж молоды твои "племяши"! Ведь "пришедшие" тут появляются уже взрослыми, ну хоть бы двадцать пять годков им было, а этим двадцати нет, наверное. Ну что уж теперь, иди к маговым послам, ребят твоих они уже забрали, теперь тебя ждут!