Он прочистил горло и, высвободив руки, убрал их со стола.
      - Хватит об этом, мама.
      - Так, так, так, Бэб. Вот это сюрприз.
      Они оба одновременно повернули головы и увидели человека, стоявшего в узком проходе между столиками. Не будь они столь поглощены беседой, то наверняка заметили бы его в ту же секунду, как он вошел в ресторан. Во-первых, потому что он был одет во все серое с ног до головы, включая элегантные замшевые ботинки. На месте галстука у него красовался широкий шелковый платок. Однако еще более замечательной была внешность этого человека. Высокий и стройный он двигался с грациозностью животного, даже когда ему приходилось протискиваться в узкую щель между стульями. Длинные кисти рук его заканчивались короткими, на вид очень сильными пальцами. Тыльные стороны ладоней, испещренных множеством мелких пятнышек, заросли золотистыми волосками. Узкое лицо его, казавшееся еще более вытянутым из-за слегка прижатых продолговатых ушей и коротко подстриженных вьющихся рыжих волос было все усыпано веснушками. Широко расставленные, полуприкрытые тяжелыми веками, бледно-голубые глаза казались бесцветными в ярком свете. Хищный рот и острый, выступающий вперед подбородок придавали его лицу свирепое выражение.
      На лице Бэба медленно расплылась улыбка. Подняв руку, он произнес:
      - Дайна, перед тобой Аурелио Окасио. Алли, ты присядешь к нам?
      - Если ты не возражаешь. Юная леди... - Окасио взял ее руку, собираясь поцеловать, однако, подержав ее навесу несколько мгновений, передумал. Этого времени было достаточно для Дайны, чтобы ощутить, как холодны его пальцы, пахнущие одеколоном. Он уселся рядом с девушкой, напротив Бэба, сделав знак двум темноволосым пуэрториканцам, которые тут же опустились за маленький столик на двоих, стоявший возле стены неподалеку от входа.
      - Похоже, ты стал красть младенцев, Бэб, - сказал он, хрипло рассмеявшись. Потом налил себе бурбона и скорчил недовольную физиономию. - Господи, как ты можешь пить такое дерьмо. Неужто у них здесь нет рома?
      - Его стоит искать немного восточней, - язвительно парировал Бэб.
      - Охо-хо. Он все больше продвигается на запад вместе с нами. Бизнес процветает.
      - Я вижу.
      Окасио метнул быстрый взгляд на Дайну, и та заметила, что у него удлиненные глаза-щелочки, очень похожие на лисьи.
      - Digame, amigo, не собираешься ли ты расширять свое предприятие?
      - Ты имеешь в виду Дайну? - Бэб рассмеялся и глотнул из стакана. - Не дергайся понапрасну, Алли. Она всего лишь друг семьи.
      - У тебя нет семьи, amigo.
      - Ха-ха! Теперь есть. Что скажешь? Окасио поднес стакан к губам и долго пил, наблюдая за понижающимся уровнем жидкости в нем.
      - Я скажу, что все в порядке, пока дело обстоит именно так. Просто не хочу, чтобы кто-то наступал мне на пятки... особенно ты, amigo, ведь у тебя такая тяжелая ступня! - сказав это, Окасио даже не улыбнулся, так что было непонятно шутит он или говорит без тени юмора.
      - С каких пор я стал интересоваться подобными вещами? Я ничего не знаю и знать не хочу об этих делах.
      - Время идет, amigo. Всем нам начинает хотеться большего, сам знаешь. Непомерные амбиции - начало краха для каждого из нас.
      Бэб поставил стакан на скатерть перед собой.
      - К чему ты клонишь, Алли?
      - Гм, ну что ж. Смайлер говорит, будто ты собираешься поднять цены, начиная с новой партии товара...
      - Это правда. Инфляция, дружище. Даже изгоям надо что-то есть.
      - Уф, инфляция. Ты уверен, что в этом все дело? Бэб внимательно следил за выражением его лица.
      - А может ты хочешь подзаработать деньжат, чтобы расширить свой бизнес? Бэб рассмеялся.
      - Кто тебе сказал подобную чушь, Алли? Это же надо, как все меняется. Когда-то у тебя были самые надежные источники информации с улиц. Неужто они перестали работать на тебя в эти черные дни?
      Окасио пожал плечами, словно боксер, который, пропустив искусно выполненную комбинацию ударов противника, готовится к ответу.
      - Ты знаешь эти источники не хуже моего amigo. Los cochimllos! У этих бесчестных людей неудачные дни чередуются с удачными.
      - Однако цены есть цены, - сказал Бэб, осушая стакан. - Я должен идти в ногу со временем.
      Окасио также поставил свой стакан на стол.
      - Не правда ли, - заметил он, поднимаясь со стула, - мы все рады, что этот маленький визит состоялся. Adios. - Он просигналил своим людям, и один из них открыл перед ним дверь. Все это время они просидели молча, не потревоженные никем, и ничего не ели и не пили.
      Когда дверь закрылась, Бэб вытер рот и повернулся к Дайне.
      - И он еще толкует о чести, называя своих людей свиньями. Он сам - вонючая свинья, этот спик.
      - Ты не слишком любишь пуэрториканцев, а?
      - Совсем нет, мама. Именно они принесли городу дурную славу. Загадили его по самые крыши! - Он улыбнулся. - О них можно сказать одну вещь с определенностью: они стоят еще ниже, чем мы, нигеры. - Запрокинув голову, он так зашелся от смеха, что многие из посетителей ресторана обернулись на шум.
      Дайна сидела в "Ворхаусе", глядя в окно, за которым сгущались вечерние сумерки, в которых мерцали далекие огоньки, похожие на капли краски, разбрызганной по холсту, и потягивала "Бакарди", думая обо всем сразу и ни о чем. Она прислушивалась к неразборчивому гулу голосов, доносившемуся из главного обеденного зала ресторана, и тихому позвякиванию кусочков льда в стакане, и наблюдала за стоновящейся на якорь сорокафутовой яхтой, украшенной гирляндой разноцветных лампочек. Крыша вытянутой каюты и гладкий корпус судна белели в темноте двумя полосками, образующими некое подобие знака равенства из отсутствующего уравнения.
      - Не возражаешь, если я присяду?
      Дайна подняла глаза и у нее мелькнуло в голове: "О, господи! Только этого еще не хватало".
      В двух шагах от ее столика стоял Джордж Алтавос. Судя по тому, что в руке у него был стакан, он вышел сюда из переполненного бара.
      - Я видел, как ты появилась здесь. - Его голос звучал лишь чуть-чуть невнятно, однако Джордж вполне мог околачиваться в "Ворхаусе" уже несколько часов и быть достаточно пьяным. - Вначале я решил притвориться, что просто не заметил тебя. - Он издал резкий смешок. - Довольно забавно, не правда ли? Мы оба сидим в одной и той же дыре и напиваемся в одиночку, не обращая внимания друг на друга.
      - Арми Арчерд был бы необычайно рад, пронюхав о такой сенсации.
      - Ага. И Рубенс вышвырнул бы меня с площадки в два счета, - он попытался скрыть горечь, заключавшуюся в этой фразе.
      Дайна взглянула на него.
      - Почему бы тебе не выражаться ясней. Он открыл рот, собираясь сказать что-то в ответ, но вместо этого судорожным движением поднес к губам стакан.
      После некоторой паузы Джордж произнес:
      - Ты заблуждаешься, если думаешь, будто я считаю, что ты попала в картину прямиком из постели Рубенса.
      - Я думаю о том, - раздельно и отчетливо сказала Дайна, - как ты обошелся со мной тогда во время съемок. Джордж поставил пустой стакан на ее столик.
      - Сегодня нам удалось сделать немного. - Он провел пальцами по ободку стакана, и тот отозвался легким визгливым звуком. - Очень нервная обстановка. Все чувствовали себя неуютно, точно не в своей тарелке.
      Это прозвучало как извинение, пусть и весьма туманное.
      - Садись, - пригласила его Дайна.
      В гриме или без него Джордж был замечательно красивым мужчиной, хотя он не обладал внешностью типичной для актера Голливуда. Его грубо очерченные черты вызывали образы звезд тридцатых и сороковых годов. На открытом овале лица выделялись темные, глубоко посаженные глаза, придававшие ему вечно сонное выражение. Во время съемок он одевал небольшой парик.
      Подождав, пока Джордж закажет новые порции алкоголя для них обоих. Дайна сказала:
      - Я огорчилась, услышав, что произошло между тобой и Ясмин.
      - Ну да, впрочем, ничего страшного не произошло. Просто конец мимолетного увлечения.
      Когда принесли их заказы, Джордж, долгое время внимательно наблюдавший за девушкой, вдруг заявил.
      - Я - гомосексуалист.
      Дайна от неожиданности поставила стакан с "Бакарди" назад на столик.
      - Я не знала этого.
      - Да в общем-то никто не знает, за исключением Ясмин. - Он принялся поигрывать пластиковой палочкой для перемешивания коктейля, постукивая ей о стенки стакана. - Когда я увидел ее, то подумал: "Черт возьми, может она - та самая девушка, которая способна изменить меня". - Он пожал плечами. - Однако я ошибся. Мне кажется, невозможно переделать человеческую природу. - Придерживая палочку пальцем, он отхлебнул виски и заглянул внутрь стакана. - Раньше я разбавлял виски содовой, но потом перестал. - Он неожиданно поднял голову. Знаешь почему? Проходило слишком много времени, прежде чем я напивался. - Он сделал еще один большой глоток. - Теперь мне это удается быстрей. Гораздо быстрей.
      Дайна пожала плечами.
      - Если ты несчастлив...
      Джордж прервал ее, отрицательно покачав указательным пальцем.
      - Нет, нет. Ты путаешь несчастье со злостью. Я вырос в большой семье: у меня четверо братьев и трое сестер. Все они женаты или замужем ... счастливо или нет, какая разница? Главное то, что находясь в браке или будучи разведенными, они следуют по узкой и безопасной тропинке. Каждый раз, когда мы все вместе собираемся на Рождество в большом родительском доме в Нью-Мексико, мне начинает казаться, что я вот-вот умру. - Допив виски, он жестом приказал официанту принести новую порцию. - Но знаешь, что самое любопытное? Меня все равно тянет домой и хочется чем-то порадовать родителей. Слава богу, они не знают, кто я такой, иначе бы это убило бы их. Мой отец по-прежнему настоящий мужчина, хотя ему уже за семьдесят. Поэтому, приезжая в Анимас, я слоняюсь по городу с чувством вины в душе. И тем не менее я вновь и вновь возвращаюсь домой, словно ищу чего-то.
      - Ты когда-нибудь брал с собой Ясмин? На лице Джорджа появилась гримаса.
      - Она собиралась поехать со мной в этом году. - Он безнадежно махнул рукой. В этот момент официант поставил перед ним полный стакан и забрал пустой. Джордж тут же приложился к нему. - Какое это имеет значение.
      Однако Дайна думала иначе.
      - Джордж, если это правильно, то тебе сможет помочь другая женщина.
      Он мрачно усмехнулся.
      - О, нет. Она была единственной, и я не думаю, что у меня опять когда-нибудь появится женщина. - Он пожал плечами. - Какого черта, в самом деле. Я таков, каков есть, верно? К тому же взаимоотношения с партнером гораздо легче, если ты - гомосексуалист, и сводятся только к сексу. Никаких истерических звонков посреди ночи и рыдающих женских голосов в трубке. Полная свобода и возможность жить так, как тебе хочется; не надо ни перед кем держать ответ за случайные встречи.
      - Джордж, у меня складывается впечатление, что ты используешь гомосексуализм в качестве легкого пути ухода от проблем.
      - Что дурного в том, чтобы время от времени выбирать легкий путь? Я сыт по горло проблемами в прошлом. - Он ткнул пальцем в сторону Дайны. - Ты знаешь, почему я стал актером? Мне казалось, если я изменю свою личность, то, возможно... мне начнут нравиться девушки. О, да! Глупо, не правда ли? - Он снова махнул рукой. - Но нет, я просто путал личность и это. Растворение собственной личности, исполнение ролей перед матерью... единственное, чего я этим добился - ускорил процесс... долгого соскальзывания в никуда.
      Джордж погремел кубиками льда в стакане.
      - Я скажу тебе, что дало мне ремесло актера. Оно заставило меня хотеть большего. Дело дошло до того, что меня перестала удовлетворять игра перед камерой. Я ощутил в себе потребность делать в реальной жизни то же, что и в кадре.
      - Так я начал шляться повсюду в поисках случайных партнеров, потому что обнаружил, что такие приключения содержат в себе все, что мне нужно. Я воспринимаю их точно так же, как исполнение ролей в кино. Они создают ощущение жизни в постоянном напряжении. Ты знаешь, что рано или поздно ошибешься, и тебе конец. Возможно, кого-то подобная мысль испугает. Но нет. Она придает тебе сил, заставляет вновь и вновь выходить из дому, чтобы в очередной раз очутиться лицом к лицу... с этим нечто, назови его как угодно, полным неумолимой притягательности.
      - Ты спрашиваешь себя: "Случится ли это сегодня ночью?", когда подцепляешь мускулистого белокурого парня на Санта-Моника, целыми днями катающегося на серфинге. Ладно, он связывает тебя и награждает несколькими вполне безобидными тумаками, прежде чем трахнуть. Пока все в порядке.
      - Однако допустим... на мгновение, под очаровательной внешностью блондина скрывается душа маньяка. И вот ему приходит в голову, что может быть вовсе не стоит развязывать тебя. Он проходится по дому, забрав деньги и драгоценности, начинает крушить мебель, а потом возвращается назад, чтобы заняться тобой...
      - Прекрати! - закричала Дайна, затыкая уши ладонями. - Прекрати, немедленно! - Многие посетители повернулись в направлении их столика, куда уже спешил метрдотель Франк узнать, не случилось ли с ней что-нибудь.
      Джордж жестом отослал его, а когда они с Дайной вновь остались, вдвоем, сказал:
      - Я подозреваю, что именно за это Ясмин и презирает меня. За то, что я большую часть времени - бездушная скотина. - Он дотронулся до тыльной стороны ладони девушки и тут же отдернул руку. - Убийства совершаются каждый день. В том, что произошло с твоей подругой, нет ничего уникального. Это следствие...
      - Меня не волнуют другие люди, - яростно возразила Дайна. - Только Мэгги!
      - Последствие современного образа жизни, - продолжил он упрямо. - Никто у нас уже не в состоянии различать плохое и хорошее. Смерть потеряла всякое значение.
      - Как ты можешь говорить так!
      - Могу, так как это правда, Дайна. Темные силы, заключенные в нас, обнажили клыки, ощутили вкус крови и теперь стремятся целиком овладеть нами, чтобы ускорить гибель. - Его лицо расплылось в широкой насмешливой улыбке.
      - Эль-Калаам понял бы это, как ты считаешь?
      - Почему бы и нет? - ответила она. - Эль-Калаам - террорист. А ты сам рассуждаешь, как настоящий террорист.
      - Совершенно верно! - Джордж оперся ладонями о стол. - Эль-Калаам более реален, чем Джордж Алтавос. Должен признаться, я невзлюбил эту картину вначале... даже почти не читал свой текст. Однако Марион - наш проклятый гений Марион - пришел ко мне, вытащил меня из постели и заставил прочитать. Он не хотел никого другого на эту роль, однако я все еще колебался. Он проник в самую суть дела, пока я барахтался в дерьме вместе с собственным эго и... дрался с тобой.
      Он задумчиво водил холодным стаканом вдоль губ, до тех пор пока они не стали влажными.
      - Эль-Калаам постиг то, что я долго силился понять. Теперь мы - одно целое, Дайна; террорист и я. Одно целое.
      Дайна не могла более выносить общество Джорджа и ушла, оставив его напиваться в одиночестве, хотя еще было рано ехать в аэропорт. Уже направляясь нетвердой походкой к своему "Мерседесу", она вдруг поняла, что какая-то часть ее хотела остаться, будучи завороженной представлением, устроенным Джорджем. Однако в глубине души она была испугана до смерти, и ее всю трясло точно в лихорадке; он произвел на нее впечатление человека, напрочь потерявшего контроль над собой.
      Долгое время она сидела в машине, опустив все стекла. Вскоре прохладный ночной ветерок осушил все капли пота у нее на лбу. Однако его нежное дуновение не могло унести прочь черные мысли, окольными путями закрадывавшиеся в ее сердце. Мысли, в которых она предпочла бы не признаваться самой себе.
      Судорожным движением она вставила ключ и включила зажигание. Громкое рычание заводящегося мотора и привычный запах выхлопных газов, на мгновение заглушивший аромат моря, привели Дайну в чувство. Она зажгла фары и, выехав со стоянки, повела машину назад вдоль Адмиралти Вэй. Щелкнув ручкой, она включила приемник и, добавив громкости, услышала слова из середины песни:
      Мне нравится веселая компания,
      Мне нравится звук опасности в твоем голосе,
      Теперь я жду, пока огонь не станет частью меня.
      А ты ждешь, пока у тебя не останется выбора...
      Сюда вновь приближается ночь,
      И она поворачивает меня навстречу тебе...
      Дайна смеялась в полный голос, давя на газ все сильней и сильней, одновременно удаляясь и приближаясь к одному и тому же знаку: знамени неизвестного победителя.
      Их путь пролегал через ослепительно сверкающий мириадами ярких огней центр города, потом - через темный Центральный Парк, расцвеченный прерывистыми нитями рождественских гирлянд, свисавших с потрескавшихся черных ветвей, подобно волшебной паутине. Чистый горизонт расстилался за панорамой высоких зданий - молчаливых стражей, возвышавшихся над лесом, покрытом копотью и сажей.
      Бэб сидел возле Дайны, похожий на могучего исполина из легенды. Он был одет в темно-синий вельветовый костюм, украденный, вне всяких сомнений, с передвижного лотка Калвина Клейна на Седьмой Авеню. Тем не менее, он как нельзя лучше облегал фигуру Бэба, поскольку тот носил его Гершелю, портному старой школы, владевшему убогим ателье на Девятой Авеню, но выполнявшему свою работу безукоризненно.
      Дайна по этому случаю облачилась в чесучовое шелковое платье - чудо темно-фиолетового цвета, которое ей с невероятным трудом удалось выпросить у матери. Оно открывало ноги до колен и значительную часть груда, держась лишь на двух тоненьких бретельках. Дайна считала, что ее старания не пропали даром.
      Она обладала необычайно хорошо развитыми для семнадцатилетней девушки формами: недаром уже в пятнадцать она не имела ни малейших проблем, покупая сама себе выпивку в баре. Она носила длинные волосы, зачесанные назад, и уже давным давно проколола себе уши в ювелирном магазинчике, примыкавшим к одному из многочисленных кафе, в которые она частенько захаживала.
      Опустив боковое стекло у заднего сидения такси, она подставила встречному потоку студеного вечернего воздуха Щеки и открытый рот. Закрыла она его, только почувствовав, что ее десны онемели.
      Они ехали в жилые кварталы города на вечеринку по случаю Рождества. Парк открывал им навстречу свою черную пасть, чей вид немного смягчали розоватое свечение Манхэттена, огни которого расцвечивали листву, создавая впечатление будто она покрыта настоящим инеем.
      Таксист их высадил на 116-й стрит возле огромного довоенного здания на самой границе между восточной и западной частями города, проходившей вдоль Пятой Авеню.
      - Свободная территория, - сказал Бэб Дайне, разглядывавшей покрытый штукатуркой бетонный фасад дома, украшенный горгульями, точно древний французский собор. Его архитектура по стилю напоминала европейскую, что было характерно для небольших участков верхнего Манхэттена, еще не задетыми генеральным планом строительства города, предусматривавшим быстрое увеличение числа однообразных, унылых зданий. Оно было вынужденным из-за большого притока иммигрантов, как утверждали одни, или из-за желания получить сверхприбыль представителями растущего сословия толстосумов, как говорили другие. - Сюда открыт доступ всем и каждому.
      Они стояли на тротуаре у обнесенного витиеватым орнаментом входа. Пошел мокрый снежок, и шины автомобилей шуршали по мокрому асфальту. Снежинки искрились в ярком ореоле света фонаря, стоявшего возле левого угла дома.
      - Ты говоришь об этом, точно о войне. Бэб кивнул лохматой головой.
      - Так оно и есть, мама. Спики хотят расширить свою территорию. Они постараются прижать нас. Так что нам приходится следить не только за белыми, мама. - Он взял ее за руку и повел внутрь.
      - Бэб, - спросила она. - Почему ты остаешься здесь? Я знаю, что в этом для тебя нет необходимости.
      Он внимательно посмотрел на нее своими желтоватыми глазами.
      - Я чувствую себя здесь уютно, вот и все. Никто не тронет меня. Никаких властей надо мной. Я сам по себе - изгой на краю города.
      Огромный вестибюль был весь облицован мрамором. На многочисленных зеркалах в позолоченных рамах то тут, то там темнели пятна: серебристое покрытие на задней поверхности стекол медленно разрушалось, и в результате отражения выглядели странными и непонятными.
      Слева от них в непосредственной близости сверкала всеми цветами радуги рождественская елка. Справа начиналась мраморная лестница, верхние ступеньки которой скрывал полумрак. Прямо по ходу находилась деревянная дверь лифта. Дайна бросила взгляд в ромбовидное окно, нижний конец которого располагался на уровне улицы.
      Вечеринка проходила на седьмом этаже, и, едва покинув кабинку лифта, они услышали громкий шум бурного веселья.
      Хозяин апартаментов встретил их у дверей. Это был необычайно высокий негр, двигавшийся с грациозностью гигантского кота. Его коротко подстриженные волосы блестели; нос походил на клюв; широко расставленные глаза находились в непрерывном движении, точно ища повсюду скрытую угрозу. Он улыбнулся, потряс ладонь Бэба в приветственном рукопожатии и, наклонившись вперед, поцеловал щеку Дайны.
      - Очаровательно, - сказал он. - Очаровательно.
      Он провел их внутрь душного и шумного помещения. Все жесты его были проворными и экономными, а когда он отвернулся в сторону. Дайна заметила у него в ухе золотую серьгу. Звали его Стиксон.
      Они тут же очутились в таком водовороте движений и голосов, словно в мгновение ока перенеслись в центр урагана. Повсюду сияли раскрашенные и веселые черные лица; огромные глаза радостно светились. Появление Дайны и Бэба было встречено взрывом веселого смеха, прозвучавшего выстрелом откуда-то из самых сокровенных глубин самого бытия.
      Бэб, тут же раздобыв выпивку для себя и Дайны, принялся знакомить ее с присутствовавшими. Там были адвокаты и танцовщицы, ростовщики и актеры, и все они казались равными между собой, своими здесь, в этом месте, в этот момент. И все же во взглядах, устремленных на нее со всех сторон. Дайна ощущала зависть. Мало кому из них в жизни улыбалась удача, хотя они и тщательно скрывали это печальное обстоятельство. Белизне кожи девушки, доставшейся ей от природы, вот чему завидовали они: единственному товару, который никто из них не мог приобрести ни за какие деньги. Товару, открывавшему перед ней любые двери в этом городе.
      - Привет, Бэб, привет! Как дела? - к ним протискивался боком невысокий, слегка прихрамывающий человек. Его кожа была более светлого оттенка, чем у большинства.
      Лицо этого человека выглядело несимметричным и носило на левой стороне следы не слишком удачной пластической операции. Сильно натянутая кожа в этом месте была гладкой и безволосой, в то время как густая щетина на правой щеке торчала вперед, создавая видимость коротенькой бороды.
      - Отлично, брат, - Бэб обнял Дайну за плечи. - Дайна, это Трип.
      - Привет.
      - Так, так, так. Значит, ты, Бэб, таскаешь за собой красоток, старый лис. Дайна рассмеялась.
      - Рада нашей встрече. Трип пришел в восторг.
      - Дружище! - воскликнул он. - Она может соображать, что к чему!
      - Получше даже тебя, сукин ты сын, - ответил Бэб и, влив в себя содержимое своего стакана, добавил. - Послушай, мама. Мне надо отлучиться по делу. Ты остаешься со старым Трипом. Он позаботится о тебе, пока я не вернусь. Верно, брат?
      - Не сомневайся.
      - Ты знаешь здесь всех? - спросила Дайна. На лице Трипа расплылась улыбка, малопривлекательная из-за неподвижности левой щеки.
      - О да. Всех до единого. Хочешь познакомиться с кем-нибудь? Этот сукин сын Бэб - уродливая скотина, а?
      - О, не знаю. Он... - она вдруг поняла, что ее разыгрывают, и рассмеялась. - Он похож на плюшевого медведя.
      - Точно, мама. На медведя-монстра. Хо-хо! Хочешь чего-нибудь выпить?
      - Давай.
      Он провел Дайну к бару и стал наполнять ее стакан.
      - Кстати, ты не слишком молода для этого?
      Она посмотрела на него.
      - Даже если так, это имеет значение?
      - Никакого. Пожалуйста. - Он вручил ей стакан. - Просто интересно. Бэб никогда не теряет рассудка.
      - Что ты имеешь в виду? - Не дождавшись ответа, она добавила. - Что он делает с такой молодой девчонкой?
      - Это не мое дело, мама.
      - Не твое. - Музыка гремела у них над головами, и они наталкивались то на одну, то на другую танцующую пару, пробираясь к стене, где было не так много народу. Все стулья, однако, оказались занятыми. - Но тем не менее, я не возражаю, если...
      - Да?
      - Если ты расскажешь мне, чем ты занимаешься.
      - О, мама. Ты не хочешь знать этого.
      - Но я хочу.
      Трип покачал головой.
      - Ох-хо-хо. Ладно, мама. Только, чур, не проболтайся Бэбу о том, что я сказал тебе. - Дайна кивнула, - Сворачиваю головы.
      Из-за громкого шума ей показалось, будто она ослышалась.
      - Что?
      - Мама, я сворачиваю головы. - Он мило улыбнулся. - А что тут такого, чего мне следовало бы стыдиться? Это уважаемая профессия. Мой отец делал то же самое, пока его однажды не подловили и не прикончили. - Он побарабанил пальцами по стене. Они были длинными, худыми, очень сильными и походили на пальцы хирурга. - Это убило бы мою маму, если б она узнала, чем я занимаюсь. Но она уже умерла, так что теперь это никого не касается. Кроме меня, конечно.
      - Но ты...
      - Такой маленький, - закончил он за нее фразу и пожал плечами. - Вначале все так говорили. Рост здесь не играет никакой роли, мама. - Трип подмигнул ей. - Я тебе выдам один секрет, если его, конечно, можно считать таковым. Большинство людей налагаются на силу. Она дает ощущение безопасности. - Он покачал головой. - Но сила не имеет никакого значения. Надо научиться пользоваться тем, что у тебя есть, понимаешь. Да. Надо научиться этому ремеслу так же, как любому другому. Если ты валяешь дурачка, то тебе - крышка.
      - Но я не понимаю, почему ты выбрал...
      - Выбрал! - Взгляд Трипа стал жестким, и Дайна почувствовала, как все его тело внезапно напряглось. - Выбор тут совершенно ни при чем, мама. Это игрушка для белых, у которых есть время учиться в колледжах. Я не выбирал ничего. Мне пришлось встать на этот путь, потому что другого для меня просто не существовало. Проклятье!
      - Какая-то сволочь приходит и убивает моего отца: что мне остается делать? Сидеть над трупом и обливаться слезами? Ни за что на свете, мама! Я вышел на улицу, держа отцовский "Магнум" 357-го калибра обеими руками, и в тот момент, когда этот ублюдок садился в свой "Континенталь", я сказал: "Извините, сэр, у вас что-то на лобовом стекле". И нажал на курок. Выстрел, отбросивший меня на десять футов, пробивает в стекле дыру достаточную, чтобы в нее пролез человек. Я заглянул внутрь и заблевал все бархатные сидения в салоне, потому что этому козлу снесло весь череп, и на его месте торчал темный обрубок, из которого кровь хлестала как вода из фонтана. - Он внимательно взглянул на Дайну.
      - Таков был мой выбор, мама. Если это можно назвать выбором.
      - Что случилось потом?
      - Что случилось? Черт возьми, ты наивна, малышка. Они явились за мной друзья этого ублюдка: у него их было много. - Он улыбнулся, точно вспомнив что-то приятное. - Однако я быстро учился. За голову каждого из них обещали неплохие деньги: это была моя первая зарплата...
      - Ты убил их всех? Ты шутишь.
      - Черта с два, мама. Только не спрашивай Бэба. Он надерет мне задницу, если узнает, что я так распустился в твоем присутствии.
      - Я же обещала, что ничего не скажу ему, - ответила Дайна. - Я просто хочу знать... Ты, случайно, не водишь меня за нос?
      - Зачем мне это нужно, мама? Я, черт побери, не шучу, если речь заходит о таких вещах, спроси любого. Да вот хотя бы Стиксона. Спроси, спроси его.
      - О, да, - произнес Стиксон, высоко поднимая брови. - Трип всегда серьезен, когда говорит на эту тему. Должен заметить, что невозможно представить более надежного и верного друга. Рядом с ним чувствуешь себя в полной безопасности. - Он улыбнулся и погладил Дайну по голове. - Ну как, тебе нравится здесь?
      - Лучше и быть не может, - сказала она. - Однако меня интересует одна вещь.
      - Какая, малютка?
      - Как они выживают?
      - Ну, многим этого не удается или, что даже более правдоподобно, они просто идут своим путем, если ты понимаешь, что я имею в виду. Хотя, разумеется, вся жизнь вообще представляет собой следование тому или другому пути.
      - Но ведь это такой... тайный путь. Стиксон опять улыбнулся.
      - В этом заключается часть его привлекательности. Они нужны, их знают и уважают. Во многом они даже идут тропами богов. Чего большего они могут желать? Они обретают завершенность, заглаживающую боль и страдания в прошлом, ранний разрыв с семьей. Именно мысль о семье поддерживает их на самом деле, потому что это единственное, что они имели, когда были детьми.
      - Ты говоришь так, словно сам не являешься одним из них; словно ты выше этого...
      В глазах Стиксона появилось особенное выражение; он несколько раз моргнул, точно пытаясь прогнать его.
      - Да, пожалуй. Наверное, таким образом мне... удается отложить в сторону эти воспоминания. Не забыть, заметь; нет, нет, никогда. Просто жить в настоящем, не позволяя прошлому довлеть над тобой. - Он смотрел на Дайну сверху вниз, точно с олимпийских высот. - Я - профессиональный танцор, Дайна. Я не стреляю в людей. И тем не менее в этом мире я такой же пария, как и Трип. - Стиксон разглядывал ее так, словно ей, в конце концов, удалось вывести его из себя.
      - Странно, что ты здесь, - медленно проговорил он, - в это самое мгновение стоишь передо мной. И ты не боишься...
      - Из-за Бэба.
      Он бросил на нее странный взгляд.
      - Да. Совершенно верно. Но ведь ты здесь. Мне представляется, что скорей ты должна прийти к Бэбу, а не наоборот.
      - Так оно и было.
      - Хорошо. Значит, ты сама пришла к нему. Но не сбежала из дому, само собой. По крайней мере, ты не похожа на других беглецов, появляющихся среди нас. Ты пришла не для того, чтобы стать шлюхой или за наркотиками. - Он задумчиво потер губы указательным пальцем. - Тогда почему же ты пришла?
      - Я... вряд ли я могу ответить сама.
      - Ну что ж, - он вновь погладил ее волосы, - сейчас это не имеет значения. Но потом будет. Обязательно. - Последние слова он пробормотал рассеянным тоном.