Его резко очерченное лицо и правую руку покрывала мелкая сеточка из ярких пятен - отблесков последних лучей заходящего солнца, пробивавшихся сквозь широко раскинувшиеся ветви акации, стоявшей в центре двора. Заехав за ней в студию на своем темно-зеленом "Форде", Бонстил предложил ей заглянуть в этот ресторан на Линбрук в Вествуде. Это было приятное и довольно просторное заведение, украшавшееся к тому же в предзакатные часы множеством танцующих огоньков всякий раз, когда ветер раскачивал акацию. Небо над их головами, очистившееся от туч, казалось выкрашенным в два тона: лиловый и золотой. Создавалось такое ощущение, что ресторан находится в другом городе.
      Дайна, истолковавшая слова Бонстила как предвестие плохих новостей, поспешила допить вино из своего бокала. Однако лейтенант тотчас заказал еще вина для них обоих, словно только и ждал удобного предлога.
      - Что произошло? - не выдержала в конце концов Дайна.
      Бонстил походил на сжатую до предела пружину, и, увидев его таким. Дайна едва не испугалась. Она прикоснулась к его запястью, чуть повыше браслета золотых часов "Ролекс". Он резко повернул голову и так пристально уставился на нее, словно видел первый раз в жизни.
      - В чем дело, Бобби? - спросила она. - Неужели это так ужасно?
      - Да, - ответил он грустным и безжизненным голосом, точно человек, находящийся под гипнозом. - Это действительно ужасно. - Он подождал пока официант поставит перед ними полные бокалы, и, наклонившись вперед, произнес. - Все изменилось. Теперь мы знаем, что Модред непричастен к убийству Мэгги.
      Дайна почувствовала легкий озноб, будто Бонстил плеснул ей в лицо ледяной водой.
      - Означает ли это, что вы знаете, кто убил ее?
      Пауза, последовавшая за вопросом, показалась Дайне невыносимо долгой. Бонстил безмолвно разглядывал светлые крапинки на рукаве своего пиджака по мере того, как солнце на западе клонилось к горизонту. Дайна представила разбухший диск, сползающий в пучину безмятежного Тихого океана.
      Наконец пятнышки света исчезли совсем, и Бонстил поднял взгляд на Дайну. Она пыталась прочитать в нем, о чем думает лейтенант, но тщетно. Эти серые с сиреневым отливом глаза не выдавали секретов, хранившихся за ними.
      - Вчера вечером произошло событие, заставившее нас в корне пересмотреть нашу версию. Случилось то, что в Хайлэнд Парке мы обнаружили труп молодой женщины.
      - Знак Модреда присутствовал?
      - Да.
      - Прошло совсем немного времени с того дня, когда Мэгги... не стало.
      - Немного - не то слово. Психиатры говорят, что Модред не может быть повинен в обоих убийствах, принимая во внимание его особенности. Слишком короткий промежуток для него.
      - Я полагала, что вы не особенно прислушиваетесь к их мнению.
      Он пожал плечами.
      - Да, в тех случаях, когда они не могут предложить ничего путного и мямлят что-то невнятное, обращаясь к самим себе. Теперь ситуация изменилась, и у них в руках бездна информации.
      Дайна ждала продолжения и, не дождавшись, поинтересовалась.
      - Вы собираетесь завершить рассказ?
      Бонстил взглянул ей прямо в глаза.
      - Вы непременно хотите знать? Вряд ли вам понравится то, что у меня есть.
      - Вовсе не обязательно, чтобы мне это нравилось. Я просто хочу знать и все.
      - Да, - согласился он. - Я знаю, что так оно и есть. - Дайне показалось, что в его тоне промелькнуло сдержанное уважение. - Слова психиатров натолкнули меня на мысль попытаться сравнить эмблемы. В результате мы установили, что рисунок из квартиры Мэгги не совпадает с тем, который мы нашли на теле девушки, убитой в Хайлэнд Парке. - Он потер пальцами ножку бокала. - Все обнаруженные нами эмблемы похожи одна на другую, и лишь та на панели колонки отличается от прочих.
      Дайна заметила, что он внимательно следит за выражением на ее лице, будто раздумывая, стоит продолжать рассказ или нет.
      - Оглядываясь назад, - продолжал он, - легко найти объяснение. Кто-то очень тонко рассчитал убийство Мэгги, стараясь представить его работой Модреда. - Он оттолкнул от себя бокал. - Ужасно то, что если б Модред сам не вышел на охоту, мы бы никогда не догадались.
      У Дайны быстро забилось сердце. Она инстинктивно чувствовала, что Бонстил на грани того, чтобы сообщить ей нечто очень важное для нее. Наклонившись вперед она, вместо того, чтобы задать прямой вопрос, неожиданно сказала:
      - Вы говорили, что вам пригодится моя помощь.
      - Дайна, - он положил свою руку поверх ее, - мой капитан пинком бы выпроводил меня за дверь, если б услышал, что я разговариваю с посторонним человеком вот так, как с вами, но... Мне представляется, что ваша помощь необходима, чтобы я смог поймать убийцу Мэгги. - Какая-то мысль мелькнула в мозгу Дайны, но та решила не обращать на нее внимание, целиком сосредоточившись на рассказе лейтенанта.
      Странное спокойствие вдруг снизошло на него, и он наконец-то расслабился.
      - Почти не приходится сомневаться в том, - заявил он, - что тот, кто убил вашу подругу непосредственно связан с группой.
      Внезапно ей показалось, что она ослышалась.
      - Группой? - повторила она. - Какой группой?
      - "Хартбитс".
      При этих словах кровь бросилась в голову Дайны, и она почувствовала головокружение. Она больше не могла сидеть здесь и молча внимать словам Бонстила.
      - Давайте уедем отсюда, - охрипшим голосом сказала она вставая.
      Не говоря ни слова, Бонстил, не дожидаясь счета, залез в карман и, вынув оттуда несколько банкнот, положил их на стол.
      Океан казался темным. Длинные серые с красноватым отливом воды лениво катились по поверхности. "Где они, волны, спешащие наперегонки к скалистому берегу, высокие белые барашки пены, грохот и эхо прибоя? - с тоской подумала Дайна. - За три тысячи миль отсюда на такой далекой Атлантике". Она пожалела теперь, что не может поехать в Нью-Йорк вместе с Рубенсом. Однако это была чисто деловая поездка, и Дайна понимала, почему он не мог взять ее с собой. Тем не менее на уик-энд съемок не намечалось, и можно было отправиться куда-нибудь еще.
      Бонстил первым нарушил молчание, однако заговорил он вовсе не об убийстве Мэгги. Дайна несколько раз пыталась повернуть разговор к этой теме, но лейтенант упорно не желал уступать.
      - Я родился в Сан-Франциско, - говорил он, ведя спутницу вдоль Пасифик Палисайд. - Поэтому я часто думаю о море. - Они спустились на пляж Санта-Моника, миновав по пути группу любителей кататься на "скейтах" и коньках.
      - Переехав сюда, я похоже превратился в белую ворону в своей семье. Мои родственники поразительно узколобы, когда речь заходит о подобных вещах. Они сочли мой переезд предательством.
      - Почему вы переехали?
      - Я приехал вслед за женщиной. - Они шагали по темному песку, направляясь к передвижному знаку, отмечавшему самую высокую точку прилива. - Я встретил ее на вечеринке в "Президио" и мгновенно влюбился. - Бонстил засунул руки в карманы, и Дайна тут же вспомнила позу, которую он принял в момент их первой встречи. - Разумеется, я ее ничуть не заинтересовал. Сама она жила здесь и, когда она вернулась домой, я полетел вслед за ней.
      - Ну и что дальше?
      - Я преследовал ее до тех пор, пока не уломал ее, и она не вышла за меня замуж.
      Вдалеке, на самом горизонте маячил черный силуэт судна. Дайна сколько не прищуривала глаза, не могла разобрать в сумерках, принадлежал ли он танкеру или киту, выскочившему на поверхность.
      - Теперь, - продолжал Бонстил, - я жду не дождусь, когда нас разведут. Она - владелица "Ньюмакс" в Беверли Хиллз, - добавил он, точно этот факт мог объяснить Дайне, почему Бонстил хочет избавиться от жены.
      Он издал резкий короткий смешок.
      - Теперь ты знаешь, что я не врал, говоря, будто состою на содержании.
      Дайна неожиданно для себя открыла в характере Бонстила черту, существование которой несколько дней назад показалось бы ей невозможным. Лейтенант в эти мгновения походил на маленького мальчика, пытаясь скрыть под маской яростного желания расстаться с женой свою любовь к ней. Дайна, однако, видела в этом не проявление слабости, но скорее ценное качество, сближающее ее с Бонстилом. Она не хотела торопить его, зная, что ей предстоит узнать еще многое относительно того, что случилось с Мэгги. Однако причастность к делу кого-то из "Хартбитс"? "Невероятно, - думала она. - Он наверняка ошибается".
      - Это не имеет значения, - сказала она и в ту же секунду поняла, что совершила ошибку. Он резко повернул голову.
      - Значение? - переспросил он. - Конечно, это имеет значение. Именно поэтому мы и разводимся. - Сонная волна медленно подкралась к их ногам и откатилась назад, еле слышно журча. Бонстил устремил взгляд вдаль туда, где у самой линии горизонта в небе плыл самолет. Голубые огни на его крыльях мигали в сгущающейся темноте, точно подавая какие-то сигналы. - Когда-то мне казалось, что у меня есть достаточно серьезное основание, чтобы жениться на ней. Возможно, она напоминала мне кого-то или что-то, чего у меня никогда не было. Но, - он сделал паузу и опять повернулся к Дайне, - имелась и другая причина. Не знаю почему, но мне кажется, если я открою ее тебе, то ты поймешь меня.
      Окраины, похожие на городские, мелькали за окнами их машины связкой разноцветных ленточек. Перешептывание пальм лишь изредка прерывалось истерически тяжелой и агрессивной музыки, доносившейся из попадавшихся навстречу автомобилей.
      Дома сменились украшенными орнаментами фасадами зданий банков и вереницей стоянок подержанных машин, многочисленные развевающиеся вымпела над которыми казались выцветшими в резком свете фонарей. Улицы были необычно безлюдны. Бонстил свернул на бульвар Сансет, и их глазам открылся тихий, пустой Strip, протянувшийся стрелой между гигантскими афишами, рекламировавшими новый фильм Роберта Редфорда и последний альбом Донны Саммер. На завтра здесь было намечено проведение съемок какой-то картины. Никогда еще огромный Лос-Анджелес не казался Дайне таким плоским и двумерным, как в эти минуты.
      Выехав на дорогу, петлявшую по склонам холмов, Бонстил гнал свой "Форд" вперед, пока яркое пятно Голливуда, потеряв свои очертания, не расплылось в облако тускло мерцающего света, неподвижное и безмолвное.
      Он свернул на Бенедикт Каньон Драйв, и огни Голливуда исчезли совсем, скрывшись за темной стеной деревьев.
      Дайна и Бонстил остались один на один с ночным небом, подернутым дымкой тумана.
      Прилично углубившись в каньон, Бонстил сбавил скорость и свернул к большому деревянному дому красного цвета. Он располагался на пологом склоне каньона в самом низу, где в несколько театральной манере его окружала зеленая масса листвы, темной и густой, как в лесу. Дайна подумала про себя, что Рубенс наверняка презрительно фыркнул бы при виде подобного места.
      - Собственность Карин, - произнес Бонстил. - Дом. - Он выключил мотор. Их уши тут же наполнились чириканьем и щебетом деревенской природы. - Как я ненавижу это место.
      - Оно мне показалось довольно милым, - возразила Дайна, глядя поочередно на изобилие камелий и сирени, горный лавр и аквилегию, прятавших от взоров обе половины лестницы.
      - Этот дом - мертвый призрак, - сказал он. - Пустой звук, не значащий ровным счетом ничего.
      - Несомненно, кто-то взял на себя труд основательно благоустроить местный ландшафт.
      - Карин должно быть наняла умелого садовника, - он говорил так, точно и впрямь не имел понятия о том, что происходит в этом доме. - Пошли. - Он распахнул дверцу и выбрался наружу.
      Дайна, обойдя машину спереди, присоединилась к нему. Воздух вокруг благоухал ароматом множества цветов. Дайна даже услышала в кустах возню какого-то зверька, зашебуршившегося при ее приближении.
      Бонстил впустил ее внутрь и зашел сам. В прихожей бросался в глаза черный, до блеска отполированный приставной стол явно старинной английской работы. На столе на безупречно белой льняной скатерти стояла фиолетовая хрустальная ваза с длинными побегами красной гавайской розы гибикуса. На стене над всем этим гениальная рука художника-декоратора поместила овальное зеркало, на полу была постелена узкая индийская дорожка, сплетенная в бордовых и золотистых тонах.
      За прихожей начиналась гостиная. У всякого входившего туда впервые, захватывало дух при виде сводчатого потолка на высоте второго этажа, искусно подсвеченного снизу таким образом, что казался еще выше. Окна на каждой стороне доходили почти до самого потолка и создавали иллюзию, будто между пространством гостиной и пышными зарослями на склоне каньона не существует никакой преграды.
      Над дальней третьей огромной комнатой нависал балкон, где, как поведал Бонстил Дайне, находилась хозяйская спальня. Слева располагались кухня и столовая.
      Дайна принялась бродить по гостиной. Светло-голубые стены прекрасно гармонировали с бледным, цвета лаванды, ковром на полу. Вся комната была заставлена высокими растениями; в правом углу под балконом позади зарослей папоротника стоял небольшой рояль "Стейнвэй". Подставка для нот на его крышке была поднята. Дайна прочитала название произведения на листе нотной бумаги: "Скрипичный концерт Вивальди", в переложении для клавишных инструментов.
      Дайна обернулась и вопросительно посмотрела на Бонстила.
      - Кто это играет?
      - Она, - ответил тот и указал пальцем перед собой. Взглянув в том направлении, куда он указывал. Дайна увидела цветную фотографию в серебряной рамке с мексиканским орнаментом. Со снимка на нее глядело лицо девушки, уже становящейся женщиной. Темные глаза ее смотрели твердо и прямо; большой рот, казалось, чуть заметно улыбается. Приглядевшись ко рту девушки, Дайна убедилась, что он точь-в-точь такой же, как у Бонстила. Темные волосы, гладко зачесанные назад, придерживались парой бриллиантовых заколок. Высокие скулы и необычной формы, с едва заметной горбинкой, нос спасали ее лицо от унылого и холодного совершенства черт, от чего оно производило впечатление еще более милое.
      - Когда-то данным давно играл я сам, - сказал Бонстил, подойдя к Дайне. Он, не отрываясь смотрел на фотографию, которую она держала в руке. - Я играл довольно неплохо, когда был ребенком, но перестал заниматься слишком рано. В тот момент я вступил в бунтарский возраст. Теперь, когда уже слишком поздно, мне жаль, что я поступил так. Я по-прежнему могу читать ноты с листа, но мои пальцы поставлены иначе и этого не исправишь. - Сказав это, он ласково провел рукой по глянцевому боку рояля.
      - Мы купили его для Сары, - продолжал он, - и я рано начал заниматься с ней. - Он пожал плечами. - Не знаю, почему. Может быть, я хотел, чтобы у нее был шанс, от которого столь легкомысленно отказался сам.
      - Сара сейчас живет здесь?
      - О, нет... - Улыбнувшись, он бережно водрузил фотографию на прежнее место. - Она в Париже. Учится в консерватории. Для своих семнадцати она играет, впрочем... - Оставив Дайну в одиночестве, он перешел на другой конец комнаты и вставил кассету в деку. - Время от времени она присылает нам записи своей игры. - Он нажал кнопку, и почти мгновенно из динамиков полилась музыка. Это был Моцарт, и его волшебная мелодия засыпала комнату серебристой пылью.
      Дайна внимательно следила за выражением на лице Бонстила, одновременно слушая превосходное исполнение: помимо блестящей техники, Сара обладала еще одним достоинством, как музыкант - она играла с подлинной страстью. Мягкая улыбка, застывшая на губах лейтенанта, была отражением выражения лица дочери на фотографии. Дайна подумала о Генри и Джейн Фонда, принадлежащим к разным полам и поколениям, и тем не менее в определенные моменты похожих друг на друга, как две капли воды.
      Однако в улыбке Бонстила, казалось, проглядывала боль, затаившаяся внутри. Через некоторое время Дайна была не в силах выдерживать болезненную напряженность этой улыбки и отвернулась в сторону, не дожидаясь окончания музыки.
      Его слова вдруг опять всплыли в ее сознании. "Как я ненавижу это место!" Разумеется, иначе и быть не могло. Здесь все ему было чужим, за исключением фотографии Сары и, возможно, рояля, на котором она стояла. Атмосфера в доме была холодной, почти мрачной, как в больничной палате. Если интерьер его отражал особенности душевного склада хозяйки, как это обычно бывает. То Дайна недоумевала, что вообще мог Бонстил найти в своей жене. Что-то непостижимое, сказал он. Не было ли это непостижимое той самой тайной женской плоти и ума, которая рождает любовь в сердцах всех мужчин?
      В гостиной наступила тишина.
      - Она играет чудесно, Бобби. - Вдруг она увидела, что Бонстил плачет, и его боль обожгла Дайну. Она подошла к нему и положила руку ему на плечо. - Мне жаль, - прошептала она. - Мне жаль. - Она несколько раз повторила эти слова бессмысленный набор звуков, помогающих облегчить тяжесть, лежащую на сердце.
      - Глупо, - отозвался он, отстраняясь от нее. - Просто глупо. Мне не следовало ставить эту кассету.
      - Напротив, я рада, что ты включил ее. Такое исполнение предназначено для слушателей.
      - Карин не понимает этого, - он говорил так тихо, что Дайне пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать его слова. - Она считает, что Саре надо кататься на лыжах или коньках. Заниматься чем-нибудь, что укрепило бы ее.
      - Всякое учение укрепляет мозги человека, - возразила Дайна.
      Бонстил пристально посмотрел на нее и несколько раз моргнул. У Дайны вновь возникло ощущение, будто он видит ее впервые в жизни.
      - Вы знаете, вы совсем не такая, какой я вас представлял.
      - Я не слишком испорчена? - она улыбнулась. Он рассмеялся.
      - Нет, совсем нет, - внезапно он отвернулся, точно вспомнив нечто важное. - Я должен объяснить причину - иную причину - по которой женился на Карин.
      Он подошел к строгому и аккуратному письменному столу, стоявшему в дальнем углу гостиной в тени какого-то высокого растения. Еще до того, как он протянул Дайне то, что достал из ящика стола, она уже знала, что это такое.
      Пока она читала, он тихо вышел на кухню и приготовил превосходный салат из рыбы, тропических овощей и лука с помидорами. Затем он пригласил Дайну к столу и, поставив тарелку только перед ней, открыл бутылку белого вина. Они выпили вместе.
      - Рукопись очень хороша, Бобби, - сказала она. - В ней есть злость и энергия. Она очень похожа на игру Сары на пианино. - Последнее обстоятельство особенно поразило Дайну. - В ней есть страсть.
      - И Карин была моим счастливым билетом, - сказал он. - Я любил ее, а у нее было много денег. Как чудесно, думал я, мне удастся посвящать перу столько времени, сколько понадобится. Но писательский труд не укладывается в рамки обычного рабочего дня: с девяти до пяти. - Он подлил еще вина им обоим. Человек, который сам никогда не пробовал писать, не в состоянии понять это, и Карин, не разбирающаяся ни в чем, кроме своего бизнеса, не являлась исключением. Она постоянно требовала ответа, почему я не могу работать в те же часы, что и она. А эти уик-энды! Они должны были быть всегда свободны и посвящены выполнению ее светских обязанностей.
      - Другими словами, вы попади в золоченую клетку. - Дайна отодвинула тарелку от себя. - Но как получилось, что вы стали полицейским?
      Он пожал плечами.
      - В моей семье сильны военные традиции. Так что мой выбор был вполне естественный. - Что-то изменилось в его взгляде. - Ну, а вскоре я обнаружил, что получаю удовольствие от этой работы.
      - От расследования убийств?
      - От восстановления справедливости и правосудия. - Он с размаху хлопнул ладонью по столу. Законы должны соблюдаться. Тех, кто нарушает их, должна настичь кара. Негодяи бродят по этому городу - так же как и по любому другому - и совершают преступления, словно чувствуют свою безнаказанность. Им чуждо всякое уважение к человеческой жизни. Их жестокость не знает границ, и безразличие, с которым они взирают на собственные деяния, худшее из зол.
      Дайна была поражена: вечно сонный голос Бонстила изменил тембр и звучал гораздо громче, точно лейтенант читал гневную проповедь с кафедры.
      Наступила пауза. Бонстил не смотрел на Дайну, стыдясь того, что позволил своим чувствам вырваться наружу. Наконец он, откашлявшись, произнес:
      - Мы нашли целый склад наркотиков в доме Криса: кокаин, героин низкой очистки. - Он заметил выражение, появившееся в глазах у Дайны. - Что касается меня, то я плевать хотел на это. От рок-музыкантов приходится ожидать чего-то подобного. Некоторые из них, - он пожал плечами, - живут исключительно на этой дряни. - Он допил вино из бокала. - Вы бы удивились, узнав, как много может выдержать человеческое тело, прежде чем разрушиться окончательно.
      - Это не похоже на Мэгги, - промолвила Дайна. - Конечно, она время от времени баловалась кокаином. - Эта маленькая ложь не могла никому повредить теперь, - Но героин... - Она покачала головой. - Я бы знала об этом.
      Бонстил задумчиво постучал вилкой по бокалу, отозвавшемся хрустальным звоном.
      - Вы говорите, она не употребляла героин.
      - Да, - она заметила особый блеск в его глазах. - О чем вы думаете?
      - О заключении медицинской экспертизы. - Он внимательно посмотрел на Дайну. - Мэгги умирала тяжело. Для начала ее накачали героином.
      - Накачали? - недоуменно повторила она вслед за Бонстилом. - Вы хотите сказать, что не верите, будто она сама вколола его себе?
      - Нет, не верю.
      - Слава богу. Однако, вы говорили, что нашли героин в доме.
      Он кивнул.
      - Я отправил его в лабораторию на анализ. Выяснилось, что это порошок отборного качества.
      Что-то в его словах заставило Дайну насторожиться опять.
      - А что написано в заключении эксперта? Бонстил вздохнул.
      - В дряни, вколотой в тело Мэгги Макдонелл, содержался стрихнин.
      - Горячая доза, - слова сорвались с губ Дайны, прежде чем она успела подумать.
      - Так, так, так. - Он склонил голову набок. - Позвольте узнать, в какой мерзкой книжонке вы почерпнули подобное выражение?
      Дайна немного перевела дух, услышав из его уст это ошибочное предположение. Бонстил, между тем, продолжал.
      - В обычном случае вы были бы правы. Однако в Мэгги впрыснули дьявольскую смесь, даже еще пострашней, чем просто "горячая доза". Дело в том, что содержание стрихнина в порошке было недостаточным для мгновенной смерти. Некоторое время ей... пришлось помучиться. - Он накрыл ладонь Дайны своею. Мне жаль. - Эти слова прозвучали точно так же, как несколько минут назад, когда она произнесла их, обращаясь к Бонстилу.
      - Боже милостивый, - выдохнула она. - Я ничего не понимаю.
      Бонстил по-прежнему не выпускал ее руку.
      - Кто-то впрыснул ей дозу, а потом изнасиловал и безжалостно избил.
      - Изнасиловал? - Дайне показалось, что кровь застыла у нее в жилах. Она дрожала. - Откуда вы знаете?
      - Я думаю, что нет необходимости...
      - Зато я так не думаю! - яростно перебила она его. Она впилась в него глазами. - Теперь я должна узнать все до конца.
      Бонстил несколько секунд молча смотрел на нее, затем покорно кивнул.
      - В самом кратком изложении это можно выразить так: медицинская экспертиза обнаружила следы крови и спермы во влагалище и прямой кишке.
      - О, боже мой, - она вздрогнула.
      Бонстил крепко сжимал ее ладонь, точно стараясь влить в тело Дайны часть собственной силы. Наступило молчание, в котором внезапно раздался бой изящных старинных французских часов, стоявших на серванте из красного дерева в футляре из золота и стекла. Когда они перестали звонить, Бонстил тихо произнес:
      - Это еще не все.
      Дайна безжизненно взглянула на него.
      - Еще не все? Еще не все? - хрипло проговорила она. - Что может быть еще?
      - Статистика утверждает, что более девяносто процентов раскрытых убийств совершают люди, близко знавшие погибшего: члены семьи, близкие друзья или соседи. То есть те, у кого имелись серьезные личные мотивы для совершения преступления.
      - Однако в случае с Мэгги я даже представить себе не могу, кто бы мог желать ее смерти.
      Бонстил на мгновение зажмурил глаза и еще сильнее сжал ладонь Дайны. Когда он открыл глаза, его лицо было смертельно бледным.
      - Я сказал вам, что есть еще кое-что, - прошептал он, - Знали ли вы, что ваша подруга находилась на третьем месяце беременности?
      Некоторое время Дайна невидящими глазами смотрела на Бонстила. Перед ее взором вновь предстала исковерканная масса из костей, мяса, порванной кожи, в глубине которой скрывался... Наконец, ее губы задрожали, и Бонстил, из всех сил напрягая слух, услышал:
      - Боже мой, Мэгги, во что ты впуталась?
      - Вы действительно готовы пройти через все это? Его глаз не было видно в полумраке, и Дайна поймала себя на мысли о том, что без их помощи невозможно понять его настроения. Она еще раз отметила про себя поразительное умение скрывать свои чувства. Но тем не менее, он все же плакал, слушая запись Сары, играющей Моцарта, на кассете, проделавшей путь в девять тысяч миль.
      Дайна молча вглядывалась в неподвижную фигуру Бонстила. Вначале, услышав какой именно помощи он ждет от нее, она колебалась. Но в тот момент она все еще пребывала в шоке от его рассказа. Теперь, успокоившись, она приняла решение.
      - Я хочу найти того, кто убил Мэгги, - голос Дайны звучал слишком резко даже для ее собственных ушей. Она не могла отвлечься от мыслей о ребенке, таком хрупком и... невинном. Она хорошо знала Мэгги: та никогда не согласилась бы на аборт. Это было бы невозможно отчасти из-за ее воспитания, а также собственных взглядов на жизнь.
      Мэгги никогда не смогла бы сознательно лишить жизнь другое существо. Нет, ребенок бы родился и жил, если б ее не... - Глаза Дайны наполнились слезами, и она поскорей отвернулась и крепко зажмурилась с мрачной решимостью не дать ему увидеть, как она плачет. Разве она сама не говорила, что уже отплакала свое и больше не станет? Однако нерожденный малыш висел перед ее мысленным взором, словно подвешенный на сверкающей паутинке. Боже, как же ей хотелось, чтобы справедливость восторжествовала! Теперь ей казалось, что она, хотя бы отчасти понимает чувства Бонстила. Как он сказал об этом? "Безразличие, с которым они взирают на собственные деяния". Столь вопиющее пренебрежение человеческой жизнью вызывало у нее тошноту омерзения, и она знала, что сможет успокоиться по-настоящему, только когда убийца будет найден и дело закрыто. Она поняла также, почему он столь настойчиво стремился рассказать ей о себе. Он перестал быть для нее просто полицейским.
      - Вы знаете, что должны делать? - это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
      - Я все поняла.
      - Слава богу, вы - актриса.
      Она видела, что Бонстилу хочется засмеяться и ободряюще улыбнуться, давая понять, что это нисколько не заденет ее.
      Через некоторое время он сказал.
      - Я должен быть уверен, что вы осознаете всю опа...
      - Бобби, - тихо прервала она его, - мы обсудили это. Я не смогу жить спокойно в ладах с собой, зная, что в силах что-то сделать и не делаю этого.
      - Крис - ваш друг, - это было тактичное напоминание.
      - С Крисом все будет в порядке.
      - Кажется, вы действительно верите в это.
      - Да, верю. - Она почувствовала его близость. Во всем доме царила такая тишина, что Дайне казалось, будто она слышит собственное дыхание. - Крис никогда не смог бы убить Мэгги. Он любил ее.
      - У разных людей любовь приобретает разные формы... простирается до разных пределов... - Дайне вновь показалось, что в его последнем утверждении содержится больше, чем она поняла.
      - Я думаю, он обрадовался бы появлению ребенка.
      - Но вы не знаете этого наверняка.
      - Никто не знает, за исключением Криса и Мэгги, - она остановилась, потом спросила. - Вы полагаете, это Крис убил ее?
      Бонстил помедлил с ответом. В конце концов он положил ей руку на плечо и сказал:
      - Я действительно не могу ничего утверждать по этому поводу, пока все улики не будут собраны.
      Дайна повертела головой и так, и эдак, однако так и не смогла разобрать выражение его глаз, скрытых непроницаемой стеной полумрака.
      "Хартбитс" снова собрались вместе, сказал ей Бонстил. Разумеется, она ему не поверила. Дайна была в Лос-Пальмосе, когда там произошла стычка между Крисом и Бенно. В тот момент казалось, что залатать возникшую в результате этого пробоину в корпусе судна "Хартбитс" невозможно. Она позвонила Ванетте в офис группы прямо от Бонстила, и секретарь подтвердила, что они целыми сутками торчат в студии, заканчивая новый сингл и работу над альбомом.
      - Однако сейчас в Лос-Пальмосе их нет, - сообщила Ванетта, произносившая слова с особым акцентом, являвшем собою смесь негритянского произношения и кокни. - Я только что пыталась дозвониться туда. Наверное, они все отправились домой к Найджелу.
      Дайна съехала с автострады Лос-Анджелес - Сан-Диего на дорогу, ведущую в Мулхолланд. Бонстил отвез ее назад к стоянке у студии: ему хотелось, чтобы Дайна воспользовалась собственным автомобилем.
      Найджел и Тай жили в каньоне Мэндевил. Он начинался к западу от Бел Эйр, восточная сторона которого примыкала к каньону Бенедикт, и был более пустынным и изолированным от окружающего мира, чем последний.
      Немногочисленные дома, широко разбросанные по заросшему лесом каньону, по внешнему виду были более типичны для восточного побережья, нежели территория, прилегающая к Лос-Анджелесу. Здесь обитали любители верховой езды, совершавшие прогулки на своих лошадях вдоль торчавших повсюду белых изгородей. Дайна подумала о том, что Найджел должно быть немало позабавился, переехав сюда и оказавшись среди людей, чьи представления о рок-музыке ограничивались легкими и безобидными песенками Линды Ронстадт или Джеймса Тейлора.
      Среди своих соседей он выглядел очаровательным парнем, что как нельзя лучше удовлетворяло его желаниям. Он и Тай, возвращаясь домой, предпочитали уединение.
      Снаружи дом Найджела ничем не отличался от домов, стоявших по соседству. Дайна свернула на широкий подъездной путь, посыпанный толченым мрамором, и повела машину совсем медленно, чтобы как следует рассмотреть место. Дом представлял собой двухэтажное строение - образец колониальной архитектуры - с колоннами, без малейшего зазрения совести скопированными точь-в-точь с тех, что были в Торе.