Относительно некоторых упомянутых здесь подробностей источники расходятся. К примеру, сообщается другая дата смерти Нак-Хидиль: год 1819 (именно эту дату мы находим в одном из писем госпожи де Лоренсен). Кроме того, часть всех этих предполагаемых источников - это источники вторичные, не имеющие реальной ценности. Наилучшим примером здесь является обнаруженное в архивах французского посольства в Константинополе письмо зятя Эме, Марле, от 21 января 1821 года, содержащее информацию о том, что Эме была женой Абд-уль-Хамида I. Этим "источником" и содержащимися в нем бессмыслицами дали себя обмануть многие авторы, в то время, как совершенно очевидно, что Марле в своем письме просто повторил фальшивую информацию, опубликованную в 1809 году лондонской прессой.
      Возвращаясь к версии госпожи дю Тейль, следует признать, что не все ее элементы имеют под собой достаточную документальную основу, чтобы можно было довериться ей полностью. Если говорить о турецком этапе данной истории, самыми верными являются следующие утверждения:
      - Во время правления Селима III, Мустафы IV и в самом начале правления Махмуда II в гареме падишахов находилась одалиска европейского происхождения, до 1809 года оказывавшая огромное влияние на пронаполеоноское направление турецкой политики11.
      - Султан Махмуд II воспитывался француженкой или же европейкой, прекрасно владевшей французским языком12, и он единственный из всех тогдашних турецких повелителей этот язык знал.
      9
      Чтобы выйти из всего этого хаоса на более прозрачные воды давайте подведем определенные итоги: существование Эме дю Бук де Ривери сомнениям не подлежит, равно как и существование Нак-Хидиль. Вся штука состоит в том, была ли это одна и та же особа.
      На этот вопрос могли бы, в первую очередь, ответить воды Бискайского залива, поскольку именно там находится связь между мадемуазель дю Бук де Ривери и рабыней, отосланной барбаресками в Константинополь. Можно ли быть уверенным, что пассажиры корабля, идущего на Мартинику и затонувшего, спаслись? И откуда взялись вести об этом? Среди иных, из весьма интересного письма мадам де Лоренсен от 28 июня 1821 года. В нем имеется следующий абзац: "Мы оплакивали ее, получив сообщение о затонувшем корабле. Но, как говорят, на тонущий корабль напали корсары, ее же продали в сераль падишаха..."
      Генерал Шпильман в своей книге "Наполеон и Ислам" (Париж, 1969 год) заявил, что нет полностью верных доказательств того, что Эме дю Бук де Ривери и Нак-Хидиль - это одно и то же лицо13. Неужто? Мое "следствие" говорит о чем-то абсолютно противоположном.
      Султан Махмуд II должен был сильно любить свою приемную мать, если уж именовал ее "Первой во Дворце" (этот титул оставался за ней до конца жизни), и если после ее смерти, которую он пережил очень тяжело, приказал построить для нее в собственной мечети (мечеть Махмуда II) прекрасный мавзолей, который впоследствии сравнивали с самыми замечательными произведениями исламского искусства. На этом мавзолее было выбито имя: Нак-Хидиль. Одновременно, сразу же после ее смерти, султан предпринял поиски семьи Нак-Хидиль и ради этой цели даже выслал специального перводчика-драгомана на Мартинику!
      Крайне интересную запись мы находим в книге XIX века "История малых братьев капуцинов старой французской провинции", на которую ссылался Сен-Кру де ля Ронсьер: во время бурной зимней ночи кто-то начал колотить в ворота монастыря святого Антония в Константинополе, являющегося основным местоположением турецкой Миссии капуцинов. Посланец Махмуда II, сопровождаемый двумя янычарами, вручил префекту Миссии, отцу Алексису д'Аррасу, фирман с приказом немедленно прибыть в сераль. Туда они добрались уже после полуночи, и монах очутился в богато обставленной комнате, где на смертном ложе находилась какая-то женщина. Кроме рабынь в помещении находилось только двое мужчин: врач и Махмуд II. Увидав, что монах прибыл, султан подошел к ложу, опустился на колени и шепнул:
      - Мать моя, ты желала умереть в вере своих предков, и так произойдет. Вот католический священник, которого ты желала пригласить.
      Когда д'Аррас исповедал умирающую, султан подошел к нему, поблагодарил и попросил сохранять абсолютную тайну, ибо даже ему, падишаху, не простили бы подобного святотатства, на которое он пошел из любви к матери. Возвратившись в монастырь, отец Алексис несколько часов молился за душу "Французской султанши, Эме дю Бук де Ривери, матери Махмуда II, суверена Ылдыз-Киоск".
      Нет никаких причин не верить данной записи. Но даже если ее и отбросить, остается еще одно доказательство, которое, по моему мнению, решает обо всем. Так вот, когда в эпоху Второй Империи султан Абд-уль-Азиз прибыл во Францию с официальным визитом, первое, о чем он попросил Наполеона III, это предоставление ему возможности встретиться с членами рода дю Бук! По приказу императора государственный секретарь Яхан привез в Париж дю Бук-Лороя, которому султан торжественно вручил миниатюрный портрет... Нак-Хидиль! Люди, видевшие эту миниатюру, утверждали, что - делая поправку на возраст - черты Нак-Хидиль проявляют удивительное сходство с портретом 14-летней Эме дю Бук де Ривери.
      Лично мне никаких других доказательств уже не нужно.
      10
      Фигура таинственной султанши Нак-Хидиль вдохновляла европейскую литературу и искусство уже в первой половине XIX века. На великолепной гравюре Т. Аллома "Одалиска", у белой наложницы черты Эме дю Бук де Ривери с маленького портретика XVIII века, репродукцию которого я помещаю в этой книге. Конкретно именем фаворитки Селима III не пользовались, но именно из нее, равно как и из такой же таинственной и интригующей фаворитки Али, паши из Янины, и создали ту самую легендарную Великую Одалиску, тень которой прошла через всю эпоху Романтизма. Она была ребенком уже упомянутых личностей и творческой фантазии, но в гораздо большей степени она была дитя эпохи, что началась уже в конце XVIII века, после заморского похода Бонапарте, создала пред-ампирный стиль "возвращения из Египта" и достигла своего апогея во времена Романтизма.
      Романтизм вдыхал испарения Востока более жадно, чем какая-либо иная эпоха - присмотритесь к увлечениям Байрона и Словацкого, поглядите на оргию азиатской жестокости в обезумевшей красочностью, наготой и демоническим эротизмом "Смерти Сарданапала" Делакруа. Эти безвольные гуриссы, с которых сорвали одежду, и которым чернокожие рабы перерезают горло, чтобы бросить их к стопам умирающего монарха. Персидские ковры, мозаики Византии, арабские скороходы, фонтаны сералей, обшитые изумрудами тюрбаны, страстные женщины и любовная рафинированность мужчин Ориента - вот что представляли собой наркотики Романтизма.
      Мужчинам того времени снились "Алжирские женщины" Делакруа из Салона 1834 года. "Сны - это эхо наших мыслей", написал Делиль в "Имажинасьон". Известна ли вам более возбуждающая мысль?
      Такая женщина появляется и в моих снах. В ней нет ничего от внешней красоты и окружения востока - на ней европейская одежда моей эпохи, блузка и брюки, длинные светлые волосы и светлая кожа; она сидит, погрузившись в одуряющую тишину, переполненная невысказанной меланхолии, здесь и не здесь. Она молчит и уже тем самым порабощает тебя.
      С каждым уходящим столетием через уста европеек проходило все больше слов, криков и угроз, так чему удивляться, что их мужчины все сильнее начали мечтать о женщинах Востока? Они мечтают о них и до нынешнего дня, и в этом вся жестокость незнания о судьбе всех этих "алжирских женщин". Нужно было слышать, каким голосом алжирский режиссер Лакхдар Хамина, завоевавший Гран При в Каннах в 1975 году, говорил о своем фильме "Песчаная буря", посвященном восточным женщинам, "женщинам-предметам, плененным и избиваемым". Как он рассказывал, дрожа всем телом, о собственной матери и об отце, который пал в борьбе за свободу Алжира:
      - Моя мать говорила: "Твой отец погиб как герой, но целых сорок лет он держал меня, словно в тюрьме, в стенах двора нашего дома. Я не знала, что такое улица. Даже если Бог его простит - я не прощу никогда!" Она любила моего отца, по-настоящему... "Страна ему простит", - говаривала она, - "я же - никогда!"...
      В Европе долго еще не прекратятся сны о женщинах Ориента, возможно и никогда. Для мужчин Севера и Запада они находятся вне времени с того момента, когда первый крестовый поход добрался до Востока, а может и раньше, с того самого утра, когда послы Карла Великого проснулись рядом с алебастровыми рабынями, которых подарил им щедрый калиф Гарун-аль-Рашид. Сексуальные мечтания о рабыне, сладкой и выполняющей любые желания, не похожей на гордых европеек, любящей как бейрутская куртизанка и скромной словно монашка, когда наступает день, для которой ты являешься царем, каудильо, дуче, негусом, Господом Богом...
      И здесь же следует добавить, что для творцов и тогдашних пользователей Романтизма подобного рода сны были еще и модой.
      11
      Александр Дюма-отец принадлежал к числу тех людей, для которых самым сильным наркотиком были мечтания о гареме и гуриссе, которая:
      От мира вдалеке, в чарчафе и под охраной стражи,
      Лишь одному хозяину принадлежа и телом, и душой,
      О выходе из клетки не мечтает даже,
      Любовь даря лишь повелителю... (фрагмент из "Чайлд-Гарольда" Байрона)
      Этому великану мавру с лицом Отелло, проклинавшему снега и импотенцию Европы, всю жизнь снилась восточная наложница, ласковая словно котенок, нагая, со сливочно-белым телом, лениво возлежащая на подушках с кистями, с веером из павлиньих перьев в руке, жаждущая его мышц, ждущая - живая копия "Большой одалиски" Энгра, в которую он всматривался в Лувре. Повернувшаяся спиной, но с лицом, обращенным к нему, казалось, она молит глазами: сними меня с холста! Не имея возможности сделать этого, он сотворил Гайдэ и подарил ее графу Монте-Кристо, только на самом деле он оставил ее себе, равно как и Гюго, когда тот придумал красавицу цыганку, вроде бы для Квазимодо. Андре Моруа, который изучил жизнь Дюма и знал его как мало кто, написал: "Гайдэ, ориентальная любовница, рабыня, которой Дюма всегда желал владеть".
      Граф Монте-Кристо купил Гайдэ на базаре в Стамбуле за изумруд стоимостью в 2 тысячи цехинов. Она была нужна ему для того, чтобы отомстить предателю, из-за которого он много лет испытывал страдания в заточении, но и для любви. Только вот месть стояла на первом месте.
      В шедевре Дюма измена и месть образуют замкнутую систему, они словно электрический аккумулятор, в котором необходимо соединить минус (измена) с плюсом (месть), чтобы получить энергию; либо как "дао". В китайской философии "дао" является последствием действия двух элементов: пассивного "инь", содержащегося в глубинах тьмы, и активного "янь", всегда остающегося в высших сферах и облученного светом. Уже упомянутая замкнутая система в романе Дюма и образует нечто вроде "дао", являясь плодом соединения "инь" (измены, которая после совершения является элементом пассивным, приносящим дивиденды, но которому грозит месть) с "янь" (мести, стремящейся к цели будто выпущенная из лука светящаяся стрела). Само же слово "дао" означает буквально - "путь".
      Эссенцией "Графа Монте-Кристо" как раз и является путь мести. Наполненный определенными и реализуемыми, несмотря на что-либо, действиями. Кульминационным же моментом романа Дюма сделал смертельный удар, нанесенный предателю своей Большой Одалиской - Гайдэ.
      12
      Граф Монте-Кристо, мстя с помощью Гайдэ, заплатил предателю за собственную и за ее трагедию; дело в том, что один и тот же человек, который усадил его за решетку на четырнадцать лет, выдал палачам султана Махмуда II отца Гайдэ, Али Тебелина, пашу из Янины.
      Описание смерти Али-паши, которая потрясла общественным мнением в эпоху Реставрации, стало одним из наиболее драматических эпизодов романа. В ситуации, когда истинные обстоятельства этой смерти были покрыты мраком, пропитанным неясными слухами и демоническими сплетнями, Дюма оперся на французской версии событий, то есть той, что и кружила тогда на Сене. Сегодня мне уже известно, что в ней было много провалов и обыкновенных глупостей. Другие версии ходили и до сих пор ходят по Греции и Турции, на Ионических островах и в Эпире, в Албании и на юге Италии. Все они говорят об измене, и все различаются между собой. Не осталось никаких письменных свидетельств кого-либо из свидетелей смерти Али, остались немногочисленные устные сообщения. Мрачный лабиринт истины и легенды XIX века, колодец с тайной, который искушает: войди в меня. Я вошел... Стремлению к объяснению этой тайны я благодарен одному из прекраснейших путешествий в собственной жизни.
      Влюбленный в Дюма, как и он я не мог оставаться безразличным к той измене, пахнущей гашишем и оливками, звучащей строками восточной поэзии и мелодией струн бузуки, вздымающейся и неуловимой словно дымок от наргиле. Дюма поместил ее в своем романе, поскольку восточная экзотика была тогда в моде и в цене, а имя Али пронзало Романтизм клинком ятагана. Я решил добраться до ее источника, на острове озера Памвотис, и обнаружить ее следы, поскольку увлеченность миром Романтизма закончится для меня только с моей смертью, но и в этом я не уверен.
      1 После завоевания этих княжеств Потемкиным, Россия отдала их в 1792 году Турции, однако, вынудив султана признать их автономию и назначить господарями греков, которые практически игнорировали полумесяц, выслуживаясь перед Петербургом.
      2 О Бутене см. в главе о даме пик.
      3 У янычар это было сигналом к бунту, означавшим, что больше они не намерены получать питание из рук правителя.
      4 Вскоре после того Себастьяни по собственному желанию был отозван из Турции.
      5 Среди всех прочих: "Illustration" за 11.02.1854 г., "Le Correspondant" за 10.08.1926 г., "Le Temps" за 10.09.1923 г., "Le Figaro" за 31.12.1927 г. В 1912 году несколько потомков семьи дю Бук созвало Комитет Приятелей де Ривери (похоже, что существовал он не слишком долго) с целью поисков документов, касающихся Эме.
      6 Здесь интересно отметить, что в 1798 - 1799 годах один из Дюбуков был доверенным лицом Типу-Сахиба.
      7 Именно так, du Buc, пишут эту фамилию французы.
      8 На брачном контракте Марии Аныы дю Бук де Беллефондс, вдовы графа Монтрабёф-Раза, и шевалье де Лоренсен от 8 июля 1788 года мы видим подпись Эме дю Бук де Ривери, что является непосредственным свидетельством ее пребывания в Нанте в это время.
      9 Первые свои расследования мадам дю Тейль опубликовала в "Ле Фигаро" за 3 апреля 1927 года ("Историческая загадка") и 31 декабря 1927 года ("Рассказ о Султанше").
      10 Мне очень кажется, что англичане спутали именно эту наложницу Абд-уль-Хамида с Эме дю Бук де Ривери, создав в собственной версии слепок из двух женщин.
      11 В этом месте на мгновение стоит вернуться к английской версии, согласно которой, султанша, являясь родственницей императрицы Жозефины, и по этой причине будучи горячей сторонницей Наполеона, поменяла свои предпочтения в тот момент, когда Бонапарте заставил Жозефину развестись с ним. Даты подтверждают эту гипотезу: Жозефина выразила согласие на развод в декабре 1808 года, а турецко-английский трактат был заключен в январе 1809 года.
      12 В то время в султанском гареме было несколько таких женщин, в том числе, возможно - если верить записанному в мемуарах наполеоновского гвардейца, Салезия Гавроньского, сообщению главного врача парижских тюрем в эпоху Террора, поляка Юзефа Марковского - и Розалия из семейства Жевуских, княжна Любомирская. В соответствии с этим сообщением, княжне удалось избежать (вопреки официальной версии) гильотины и, удрав в Марсель, она села на судно, которое захватили турецкие пираты. Ее продали султану Селиму III, которому она родила сына, который, якобы, тоже правил.
      13 Сомнения Шпильмана будил, среди всего прочего, тот факт, что ни Руффен, ни Себастьяни, ни сама Жозефина никогда не вспоминали о родственнице французской императрицы в гареме султана. Если она действительно там находилась - разве не могли они об этом не знать? Так вот, могли (не говоря уже о том, что даже зная, по самым разным причинам не были обязаны вспоминать); в те времена гаремные тайны охранялись настолько строго, что во многих случаях даже врачи не имели в гарем доступа - им разрешалось лишь щупать пульс больной наложницы через небольшое отверстие в стенке. Британская разведка потратила много лет, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию об этой женщине, но и та, которая в конце концов была добыта, в большинстве своем оказалась фальшивой.
      КОРОЛЬ ТРЕФ
      ~ 1740
      АЛИ ТЕБЕЛИН
      1822
      ЧЕТКИ ИЗ ЯНИНЫ
      В чертах его, пропаханных годами
      Уж боле мягкими лучами закрывает
      Клоаку деяний, что там таясь, его позорит и пятнает,
      Лет благородство (...)
      Поступки злые, что с издевкой сносят страданий стон,
      Которые людям старым недостойны,
      Его дарили клыками тигра;
      Но разве так не в мире происходит, что кровь
      Рождает кровь,
      И что в крови родилось, порождает
      Лишь большее кровопролитье?
      (Строки, посвященные Али Тебелину, паше из Янины в "Чайлд-Гарольде" Байрона)
      1
      Жизнь Али Тебелина-паши, а в большей мере - его смерть в Янине, затмевает самые живописные приключения сказок 1001 ночи, являясь чуть ли не литературной вещью в себе. Даже сухого сообщения было бы достаточно, чтобы увлечь читателя. Но вот для Дюма его было недостаточно. Он был из тех, кто делает историю горничной литературной выдумки. "История, живущая только лишь на континенте фактов - это окаменевшая ученость. Об этой истине лучше всего знали прозаики XIX века", - верно заметил Михал Спрусиньский.
      Среди всего прочего, Дюма нужно было как-то увязать события в Янине с Францией, главной ареной происходящего в его романе. Для этого он и поместил рядом с Али предателя француза. Это никак не соответствует действительности, но насколько же занимательно, особенно для французов. Дюма прекрасно понимал, что "Святилище искусства остается закрытым для тех, кто не полюбил красоту более, чем истину" (лорд Парадокс), и потому не забавлялся слишком въедливыми поисками правды - он разыскивал внебрачного сына правды, туманность чувств. С полным пониманием он смешивал исторические факты, переставлял их во времени, бросал их словно опытный шулер мечет кости, получая в результате те числовые комбинации, которые и были ему нужны. К примеру: описанный Дюма предатель не мог в 1823 году быть капитаном, затем сражаться в Испании, чтобы потом служить Али Тебелину в чине генерала, поскольку паша Янины погиб в начале 1822 года. Вы скажете: историко-математические бессмыслицы? Так что с того? "Вы не поймете искусства, пока до вас не дойдет, что в искусстве 1 + 1 может дать любое число, за исключением 2". Это сказал сам Пабло Пикассо.
      Мотив Али, сам по себе являющийся небольшим романом в романе, сказкой внутри сказки, восточным княжеством в королевстве Запада, был основан Александром Дюма на исторических фактах, но продан читателю совершенно по-своему, принципы чего я изложил несколько выше. Ниже же я попытаюсь показать истинное лицо трефового короля.
      2
      До лежащей на озером, замкнутым в глубокой котловине гор Пиндос, Янины (470 м над уровнем моря), я добрался в один из прекрасных августовских дней 1973 года.
      Янина - это столица Эпира. Название пошло от осевших здесь когда-то иоаннитов, название же региона - от слова "apeiron", что переводится как "бесконечность, бесконечное время". Может потому, что околдованность этой гористой страной над Ионическим морем может быть безграничной, потому что хочешь восхищаться ею целую вечность? Еретическая секта зерванитов считала "Бесконечное Время" ("Зерван Акарана") божеством высшего порядка. Красота этого царства оливок, апельсинов и табака, мифов и воспоминаний, что достигают пра-эллинских эпох, несет в себе нечто по-настоящему божественное.
      Если взойти на гору Святой Троицы, расположенную к востоку от города, то с вершины видно, что Янина по форме похожа на орла, с крыльями, распростертыми вдоль озера. Голова орла - это практически квадратный мыс, выдвинутый в направлении острова, так что тот выглядит висящей над головой птицы короной. На этом небольшом полуострове был выстроен укрепленный замок, из которого правили владыки Эпира. В течение веков он много раз перестраивался и модернизировался. Окончательный вид ему придал Али-паша.
      Озеро носит имя Памвотис, что по-гречески означает: "питающийся всем". Питалось оно, прежде всего, трупами, особенно во время битв, ведущихся на лодках, крупнейшая из которых имела место в 1743 году.
      Памвотис - это официальное название. Здешние люди говорят: Озеро Фросини (Ефросиньи). В 1801 году Али-паша приказал бросить в озеро Ефросинью, любимую женщину своего сына Мухтара, вместе с 16 другими одалисками. В Янине можно купить цветную репродукцию картины анонимного мазилы, представляющей самый момент казни. Ночь, диск Луны, просвечивающей через редкие облака; лодки с факелами, горящими в корзинах на носах; вдали берег, наежившийся остриями минаретов. Бронзовокожий, усатый паликар, с искривленной саблей на боку и глазами, фосфоресцирующими белизной, держит над бортом лодки Ефросинью. У женщины связаны запястья, с ног свисает веревка, отягощенная камнем, ее черные длинные волосы рвет ветер. Через мгновение ее бросят в глубину. На дне той же самой лодки лежат ее подруги, следующие жертвы, спрятав лица в руках. На корме соседней лодки стоит старец в шароварах и в тюрбане, с большой белой бородой, и смотрит. Это Али Тебелин, паша Янины.
      Живописный китч, до трогательности драматизированный, как примитивные народные песни, придумываемые и тут же распеваемые в тавернах Эпира, Фессалии и Македонии. И все же есть в них крошка инстинктивной мудрости: у Ефросиньи - со сложенными в молитве руками, с обращенными к небу глазами лицо совершенно спокойное, печальное, молитвенное, нет в этом лице ни тени отчаяния, страха, панического ужаса перед смертью. О такой женщине, осужденной арабским племенем и взывающей милости лишь Бога, но не людей, Сент-Экзюпери написал в "Цитадели": "Она уже переступила через страз страдания, что являются болезнями овец, созданных ради существования в покорной отаре. Она же открывает истину". Сент-Экзюпери был божественным философом; нем же был анонимный автор этой картинки - мудрецом? Оба открыли ту же истину о женщинах, вступающих в смерть.
      Остров на озере имеет 800 метров в длину и 500 в ширину. Первоначально и очень недолго он назывался Тхибето, затем - Ниси, что, просто, означает: Остров, теперь же его называют Островом святого Пантелеймона, по одному из шести выстроенных здесь монастырей. Стены этого монастыря видели смерть Али-паши.
      3
      Родился он приблизительно в 1740 году в Тебелине (Тепелени), в Албании, той самой дикой стране, которая поставляла оттоманской империи самых жестоких ее солдат, и которая тогда все еще жила в средневековье. Своим появлением на свет Али подгадал как никогда вовремя. Именно тогда мощные провинциальные турецкие управляющие начали бунтовать против метрополии, последствием чего стали восстания христианских народов Балканского полуострова в конце XVIII и начале XIX века.
      Когда Али был подростком, он стал сиротой, поскольку его отца, Вели-пашу убили соседние турецкие паши во время осады острова Корфу (1754 год). Мать Али, Камео, поняв, что роду Тосков (Точидов) грозит полное уничтожение, через два года поставила парня во главе своих войск, и тот начал войну с соседями. Али проиграл и попал в плен. Тем не менее, избитого бичом, его отпустил на свободу Курд-паша, которого тронула красота юноши. Али вновь схватился за оружие, но снова проиграл. Тогда он сбежал в горы и, чтобы не умереть с голоду, заложил собственную саблю. Узнав об этом, Камео написала ему, что он должен одеть женское платье и служить в гареме! В третий раз юноша вышел на поле боя, но в третий раз его разбили, и ему вновь пришлось бежать. Только на сей раз, с саблей он не расстался.
      Али скрывался в развалинах заброшенного дома и там, как гласит легенда, ковыряясь палкой в земле, он нашел сундук с золотом, за которое завербовал две тысячи горских бандитов. Эти шкипетары1 сделались в его руках чудесным орудием. Командуя ими, он совершал удачные грабительские нападения и, что самое главное, ему наконец удалось разгромить врагов собственного рода. В Тебелин юноша вернулся с триумфом.
      В момент победы и родился новый, истинный Али. Несколько лет поражений и унижений научили его, как побеждать по-новому; он понял, что в существующем вокруг него укладе только глупец станет пытаться добиться чего-нибудь рыцарственным соперничеством, мудрец же должен идти кривыми дорогами, обманывать и без жалости исключать всех: врагов и друзей, которые могут стать соперниками. Он не читал Макиавелли и его интерпретаторов, но сделался одним из самых жестоких в истории практиком "черного макиавеллизма". Методы, которыми он с момента возвращения в родной город и до самой смерти пользовался в своем походе по жизни, напоминали буддийскую молитвенную мельницу - каждый поворот несложного механизма означал очередную измену или убийство. Али не выпускал этой мельницы из рук. Опять же, несколько десятков лет ему способствовала удача, которая, как известно, чаще всего помогает сильным и решительным.
      Первым, что он сделал, вернувшись в Тебелин, это обвинение брата в измене с последующим его отравлением. Таким вот несложным способом он решил проблему наследования после отца. Мать же, которой, по его мнению, уж слишком нравилось быть регентшей, он обвинил в убийстве своего обожаемого брата и приказал посадить ее под замок именно туда, где женщинам и место - в гарем. Но тут до него быстро дошло, что это средство половинное. А полусредства никак не помещались в те правила игры, в которой сам он намеревался стать победителем, в связи с чем отравил еще и мать. Это не помешало ему впоследствии, после захвата одного из враждебных городов, загнать в 600-тонный корабль всех его жителей и взорвать их (этим Али-паша хвастался в письме Байрону) за оскорбления, которые, якобы, много лет назад болгарский гарнизон этого города нанес его любимейшей родительнице и сестре.
      Первым этапом на пути соглашения с Константинополем было подавление Тебелином направленного против турок бунта везира Скутари (Скодры). В результате, Али не только возвратил назад территории, захваченные у своего отца, но в качестве довеска получил еще несколько греческих городов. Затем он женился на Эмине, дочери паши Селима из Дельвино, тут же заявил о неверности тестя по отношению к Порте и немедленно избавил ее от усилий по нанесению наказания: он напал на Селима, приказал его обезглавить и объявил себя его преемником. Тем не менее, Порта не пожелала признать самозванца, в связи с чем Али пришлось как можно скорее заняться тем, чтобы избавиться от соперников на пост. В первую очередь он убил своего зятя, пашу Агирокастры, и над еще теплым трупом взял в жены собственную сестру (Шекспир, верно, крутился в гробу, сожалея, что не дожил до времен, в которых появился столь несравненный источник вдохновения). Последнее из этих преступлений сделала Али знаменитым, зато не принесло ожидаемых результатов: султан оставался глухим к просьбам албанского бандита.
      Но тут Али вспомнил, что золотой ключик открывает любые замки. Подкупленные его постоянным агентом в Константинополе члены Дивана именовали албанца заместителем Древенджи-паши, в обязанности которого входил надзор за безопасностью на дорогах. Свое хозяйствование на новом посту Али Тебелин начал с того, что начал продавать атаманам разбойничьих банд свидетельств, делавших их законными владельцами того, что они награбили на дорогах и в других местах. Узнав об этом, Порта сняла Али с этой должности. Тогда он вновь достал из казны новую порцию золота. Диван вернул ему должность, и все пошло по-старому.
      Воистину, те времена были настолько веселыми, что если бы с той поры хоть что-то изменилось, нам всем пришлось бы посыпать себе головы пеплом.
      4
      Оказию полностью войти в милость к Стамбулу дало Али греческое восстание 1770 года. Он помог туркам подавить освободительное движение. Паша был по-своему жестоким и не совершил ошибки, которая стала уделом тогдашнего паши Эпира, который, по мере возможностей, пытался смягчить суровые средства, применяемые по приказу султана к бунтовщикам. На мягкосердечного пашу это обратило (наверняка не без помощи Али) подозрение Порты в контактах с Россией и венецианцами. Впрочем, даже само мягкосердечие было достаточно тяжелым преступлением в тот период, когда турецкая империя распадалась по швам словно старый шатер, и когда вассалы султана все чаще отказывали в послушании. Так, например, паша Багдада не только отказался выплатить дань, но в добавок еще и приказал казнить султанского сборщика дани, который прибыл за деньгами. В подобной ситуации Порта предпочитала дуть и на воду, поэтому Али получил приказ казнить пашу Эпира. Провел он это в своем уже прекрасно отработанном стиле: пригласил пашу в гости, зарезал и отрубленную голову переслал в Стамбул. В качестве награды он получил фессалийский санджикат и командование над 4 тысячами человек, во главе которых он огнем и мечом очистил территории от Фермопил до долины Тампы.
      На более высокую ступеньку наш король треф поднялся в 1787 году. К этому моменту он так замечательно помогал своим албанским корпусом Турции, воюющей с Россией и Австрией, а вернее, столь умело смог свою помощь разрекламировать, что благодарный султан назначил его пашой Прикали в Фессалии. Благодарность султана, наверняка, не была бы столь глубокой, если бы ему было известно, что в течение всего хода военных действий Али постоянно переписывался с Потемкиным.
      В следующем (1788) году Али Тебелин весьма остроумно овладел всем Эпиром. Он подступил под Янину, ворота которой ему открыли, когда жителям был предъявлен султанский фирман. К своему несчастью янинцы не догадались, что фирман фальшивый. Это недомыслие с первого же момента стоило им очень дорого. Али заставил янинцев, чтобы они выслали прошение падишаху, чтобы тот именовал его наместником Янины, одновременно выдавив из них деньги на подкуп Дивана. Султан Абд-уль-Хамид не остался глухим к просьбам народа, и таким образом Али получил должность паши Янины.
      С этого момента он последовательно увеличивал собственные владения и богатства с помощью интриг, измен, насилия и хитроумнейших договоров (в частности, он назначил себя наследником всех тех, кто умер от чумы, довольно частой в те времена).