- Размещение животных в соответствующих портовых бассейнах, играющих роль тренировочных полигонов.
      - Форсированная дрессировка с помощью квалифицированных военно-морских инструкторов.
      - Размещение на спинах дрессированных дельфинов гвардейских стрелков и массированная атака этой морской кавалерии на английское побережье.
      Последующие разделы 30-страничного описания содержали подробности снаряжения (в том числе удила и уздечки) морских "коней" и способы управления ими. Изобретатель даже предусмотрел возможность встречи дельфином своих "старых друзей, с которыми животному захотелось бы поболтать под водой", что привело бы всадника к неожиданному купанию. Для этой цели он предусмотрел наличие двух заполненных воздухом мешков, закрепленных на теле дельфина, которые не позволили бы ему нырнуть.
      Закончив чтение, император разозлился и хотел сурово наказать Кватремера, но через какое-то время злость прошла и он сказал:
      - Наказывая его, я сам бы опустился до уровня этого несчастного идиота.
      Зато маршалу Даву его легкомысленно выданное рекомендательное письмо даром не прошло. Во время обеда в кругу элиты офицеров Великой Армии Наполеон внезапно спросил:
      - Господа, а что вы думаете о прекрасно вымуштрованных боевых дельфинах?
      - Присутствующие остолбенели, император же продолжал, издевательски глядя на Даву:
      - Ведь это был бы прекрасный отряд морской кавалерии, не так ли, Даву?
      Маршал прикусил губу под оглушающий смех коллег.
      - Автора подобного проекта нужно посадить в сумасшедший дом в Шарантоне! - крикнул генерал Фолтрие.
      - Только лишь потому, что у него не все дома? - спросил Наполеон, после чего, сурово глядя на маршала, закончил:
      - Если бы мне пришлось помещать туда всех, кто подсовывает мне подобные замыслы, в Шарентоне не хватило бы места. А мсье Кватремеру посоветуйте, чтобы он поменьше занимался моими делами, а побольше собственным здоровьем!
      3 Прекрасная роль Марлона Брандо.
      4 "Жена моряка - жена недовольная (неудовлетворенная)".
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ - КОРОЛИ
      Четыре короля - это четыре мусульманских владыки, из которых каждый в какой-то период своего правления оставался в союзе или же в связи с Бонапарте. Четыре рассказа о них - это четыре ориентальные сказки, блистающие изумрудами словно одеяние, к которому прижимаются ножны кривой сабли.
      Наполеон мечтал о Востоке с первых же лет занятий военным ремеслом. "Европа - это кротовая нора, - говаривал он, - лишь на востоке можно совершить нечто великое. Слава, равно как и солнце, рождается там". Вплоть до 1815 года его агенты добирались до самых отдаленных краев Азии и до самых маленьких островков, затерянных в безграничных просторах Индийского океана. Славу же, на которой он и построил собственную империю, Наполеон закрепил после итальянской кампании, как ему и хотелось - над Нилом, в тени сорока веков, глядевших на него с вершин пирамид.
      После египетского похода, уже перед самой своей смертью в 1799 году, великий Бомарше так прошептал о Наполеоне: "Достижения этого юноши - это тема даже не для истории, но для эпопеи. Когда я читаю его бюллетени, мне кажется, что слышу очередной раздел из сказок тысячи и одной ночи".
      .
      КОРОЛЬ ПИК
      ~ 1750
      МУХАММЕД МУРАД-БЕЙ
      1801
      ХРАБРЕЙШИЙ ИЗ ВРАГОВ
      Это был храбрейший, наиболее активный и опаснейший из наших врагов.
      (Людовик Бурьенн, секретарь Наполеона для специальных
      вопросов, в своих "Мемуарах")
      1
      Храбрых врагов Бонапарте хватало всегда - если бы было иначе, тогда какая цена была бы у его побед? Тот, о котором идет сейчас речь - пиковый король - был истинным королем оружия, одним из тех, которым стоит бросить перчатку, чтобы к старости иметь прекрасные воспоминания.
      Это воспоминание посвящено великолепнейшему из мамелюков.
      2
      Мамелюки были белыми рабами, в основном кавказского происхождения (черкесы и грузины). Похищаемые или покупаемые в детском возрасте мусульманами, после чего лишаемые национальной принадлежности и подготавливаемые к воинской службе, они составляли (начиная со средины XIII века) - как и янычары в Турции - гвардию египетских владык, а позднее, после захвата Египта Турцией, наместников падишаха. С самого начала вся эта система была чисто формальной - практически вся власть на берегах Нила находилась в руках не терпевших никакой зависимости мамелюков. Подчинялись они исключительно собственным беям, являясь их инструментом для того, чтобы держать в ежовых рукавицах многонациональное население Египта. Особенно тяжелым была ситуация крестьянской бедноты - феллахов - к которым мамелюки относились хуже, чем к скоту1.
      Именно так представляла собой ситуация в Египте в 1798 году, то есть в тот момент, когда в направлении земель над Нилом уже плыл человек, намеревавшийся заменить повелителя данной страны, и который терпеть не мог насилия над народом. Впрочем, даже не это было самым главным. Более всего следовало считаться с тем фактом, что этот человек не умел проигрывать битв. Вся же штука заключалась в том, что в дельте Нила его поджидал другой солдат, которого, в свою очередь, в этой части земного шара считали "непобедимым". А поскольку в битвах всегда имеются свои победители и свои побежденные, один из этих замечательных людей вскоре должен был испытать вкус поражения.
      Того, кто плыл к Нилу, звали Наполеон. Вторым же был Мурад-бей.
      3
      По происхождению Мурад был черкесом. Родился он где-то около 1750 года, и еще ребенком его продали мамелюкам. Безумная храбрость и необыкновенная удача молниеносно вынесли его на самые высоты: Мурад посягнул на титул бея и в 1776 году захватил Каир, делаясь независимым от Порты, разделяя сферы влияния с другим беем, хитрым и коварным Ибрагимом. Доменом последнего были гражданские вопросы; основные военные силы страны подчинялись Мураду. Говоря другими словами, истинная власть принадлежала ему, поскольку пергамент редко когда выигрывает у дамасской стали.
      В 1786 году султан выслал против Ибрагима и Мурада двух других беев, Хассана и Измаила. После победы над ними Мурад с Ибрагимом стали фактическими хозяевами Египта и могли совершенно спокойно умножать свои богатства. Методы, которыми они набивали свои кошели, полностью соответствовали их же характерам. Ибрагим делал это с помощью мошеннических финансовых махинаций и ростовщичества, в соответствии с максимой, изложенной еще в XV веке Бенвенуто де Имола: "Qui facit usuram vadit ad infernum, qui non facit usuram vadit ad inopiam (Кто занимается ростовщичеством, идет в ад, тот же, кто не дает денег в рост, идет в нищие)".
      Из описаний, оставленных французами, принимавшими участие в египетской кампании Наполеона, вытекает, что Мурад-бей был великолепно сложенным громадным мужчиной с мрачным и страшным лицом, на котором виднелся косой, до самого подбородка, сабельный шрам; что он был отважным как лев, тщеславным, порывистым, способным на невероятную жестокость при первом же удобном случае, испытывающим приступы необузданной ярости человеком, и при всем при том великодушным, готовым на самые благородные поступки, расточительным, ненавидящим (помимо поля битвы) какой-либо физический труд, тратящим огромные деньги на те из наслаждений, которые не запретил Пророк. В большинстве сообщений повторяется одно наблюдение: Мурад, равно как и Наполеон, был одарен тем неуловимым чем-то, что позволяет одним людям доминировать над другими, тем истинным талантом и инстинктом предводителя, которым нельзя научиться, купить, взять напрокат, и с которыми необходимо родиться. И хотя стратегическими талантами он не мог сравниться с "богом войны", все сообщения французов о нем наполнены уважения. Это был достойный противник.
      4
      Мурад узнал о приближавшейся к берегам Египта французской экспедиции, после завоевания ею Мальты, от австрийского консула в Александрии, Карла Росетти. Сообщение о близящейся угрозе он принял взрывом хохота. Тогда Росетти рассказал бею весьма поучительную историю про маленького корсиканца, над которым два года назад смеялась вся Европа, когда он с бандой оборванцев переходил Альпы, чтобы вступить в бой с несколькими прекрасно снаряженными армиями Габсбургов. И презираемые всеми французы, под командованием этого 27-летнего юноши в течение всего лишь одного года выиграли 18 битв2 и 77 стычек, взяли в плен 150 тысяч человек, захватили 170 знамен, 555 осадных и 600 полевых орудий, 5 понтонных парков, 9 линейных кораблей, 12 фрегатов, 12 корветов и 18 галер - и тогда смеяться перестали. Австрийцы были изгнаны из Италии, маленького же корсиканца признали первым солдатом Европы.
      Мурад-бей все это терпеливо выслушал, после чего заявил, что первый солдат Европы у мамелюков пригодился бы разве что для того, чтобы чистить им оружием, заметив же удивление в глазах Росетти, он пожал плечами и прибавил:
      - Чего же вы хотите, чтобы мы опасались людей, что у нас занимаются кофейнями? Даже если сюда прибудет сотня тысяч таких, будет достаточно выслать против них отряд мамелюкских учеников, и они срубят французам головы клинками на своих стременах!
      Приведенный выше диалог, известный нам по сообщениям Клот-бея, был свидетельством не сколько гордыни вождя мамелюков, сколько характерной вплоть до средины XIX века уверенности одного почти что герметично замкнутого мира в превосходстве над иным. Таких миров на нашем земном шаре было тогда еще несколько, и каждый из них считал себя наивысшим по праву. Идеальной иллюстрацией такого утверждения является первая японская биография Наполеона, изданная в Токио под конец первой половины прошлого века3. В предисловии к этой особенной книге, переполненной комическими ошибками (Москва, к примеру, находится на океанском берегу), выдумками (описание того, как Наполеон поджаривает на медленном огне английского посла) и гравюрами (все персонажи, включая самого императора, одеты в традиционное японское платье), имеются такие слова о Наполеоне: "Вполне возможно, что это и был величайший из героев западного мира, но если сравнивать его с нашими японскими воинами, то это так же, как сравнивать свинью с львами" (sic!).
      5
      План завоевания Египта Наполеон предложил французскому правительству в декабре 1797 года. Директорат тут же принял данный проект, причем, в первую очередь, не из-за желания захвата колонии и достижения контроля над Средиземным морем, но для того, чтобы отправить из страны генерала, звезда которого начинала светить слишком уж ярко. Наиболее интересное положение в связи с походом занял министр иностранных дел, князь Талейран: в 1797 году он был решительно против, но уже через год рьяно доказывал, что это он сам был автором данной идеи, через два же года так же рьяно клялся, что не имеет с этой "аферой" ничего общего. Все это полностью соответствовало эго знаменитому кредо: "По любому вопросу с утра у меня одно мнение, в полдень другое, а к вечеру... ох, к вечеру у меня нет никакого мнения".
      Громадный французский флот, несущий на своих бортах 30-тысячную армию "Восток" (в том числе и 6 польских офицеров: Сулковского, Зайончка, Лазовского, Грабиньского, Шумляньского и Хауманна) вышел из Тулона 19 мая 1798 года и, обманув флот Нельсона, 1 июля добрался до египетского побережья. В тот же самый день началась высадка под Александрией. Узнав об этом, Мурад-бей вызвал Росетти и раздраженно заявил ему:
      - Эти грубияны и вправду решились вступить на египетскую землю! Напишите им от моего имени, чтобы они убирались, причем, как можно скорее!
      - Французы не затем приплыли сюда, чтобы тут же отступить, - просветил его консул.
      - Так чего же они хотят, эти неверные псы, эти голодоморы?! Послать им пару тысяч патаков4, и пускай идут к дьяволу!
      Росетти подумал про себя о Мураде то, что подумал, и холодно возразил, что необходимо готовиться к обороне, поклонился и вышел. Тем временем "голодоморы" ударили на Александрию и захватили ее после непродолжительного, но кровавого штурма.
      Еще перед высадкой Бонапарте обратился с воззванием к солдатам, в котором были и такие слова:
      "Солдаты! Вы начинаете кампанию, которая будет иметь колоссальное влияние на мировые цивилизации5. (...) Беи мамелюков, которые тиранят несчастный народ Египта, падут спустя несколько дней после нашего прибытия. (...) Здесь вы встретите народ с совершенно иной религией и обычаями. Относитесь к ним с уважением, обращайтесь к ним дружелюбно. Не допускайте насилия и грабежей; они обогатят небольшое число людей, зато покроют нас позором и навлекут ненависть народа, который мы должны сделать своим союзником..."
      В захваченной же Александрии Наполеон обратился к египетскому народу. Среди всего прочего в этом воззвании можно было прочитать следующее:
      "Издавна уже эта кучка рабов, купленных на Кавказе и в Грузии, угнетает прекраснейшую страну мира, но пришло время покарать их. Народ Египта! Тебе будут говорить, что я пришел, чтобы уничтожить твою религию - не верь этому. Я пришел, чтобы вернуть тебе твои утраченные права и наказать твоих обидчиков и завоевателей. (...) Хедивы, шейхи и имамы! Передайте людям, что мы являемся истинными друзьями мусульман, а Коран и Пророка почитаем более, чем мамелюки. Разве не были мы в течение многих веков приятелями великого султана (да исполнит Аллах все его желания), против которого мамелюки подбивают вас бунтовать? Передайте им, что все люди равны пред Аллахом, и только наука и талант делают людей разными. Какой же это наукой, какими способностями и добродетелями отличаются мамелюки? (...) Всякий клочок урожайной земли, всякий замечательный конь, любая красивая рабыня - все это принадлежит мамелюкам. Если они взяли эту землю в аренду, тогда пусть покажут договор, заключенный с Аллахом! Воистину, Аллах, всемогущий и милосердный к беднякам, приказал покончить с их правлением. (...) Трижды счастливы те, кто присоединится к нам. Они будут жить в радости и достатке. Но беда тем, кто станет помогать мамелюкам - эти погибнут все!..."
      Наполненная восточными стилистическими красотами и заканчивающаяся словами: "Проклятие мамелюкам! Счастье египетскому народу!" эта прокламация была шедевром агитационного искусства. Наполеон поглаживал в ней арабских вождей и пытался нейтрализовать Турцию, давая понять, что вовсе и не мечтает о захвате Египта, и, наконец, обещал народу лучшую судьбу. Вот это последнее демагогией не было - в течение всей кампании предводитель французов старался держать слово, и обидеть феллаха в радиусе действия власти Наполеона было то же самое, что покончить с собой. Однажды, в присутствии дивана наиболее значительных шейхов, Наполеон узнал, что арабы из племени Оснадис убили феллаха, который защищал свое имущество от грабежа. Он тут же выслал крупный отряд кавалерии, чтобы наказать виновных. Шейх Эль-Мохди, видя взбешенность генерала, удивленно спросил:
      - Неужто этот крестьянин был твоим родственником, господин, что ты так обеспокоен его смертью?
      - Да! Все мои подданные - это дети мои! - ответил на это Бонапарте.
      - Сахиб, - склоняя голову, прошептал шейх. - Ты говоришь словно Пророк!
      6
      Из Александрии армия "Восток" направилась к Каиру через пустыню Даманхур. Мурад, когда ему донесли об этом, воскликнул:
      - О Аллах! Эти французы сошли с ума! Идти через пустыню в средине лета!
      Было 45 градусов Цельсия в тени. Солдаты, проклиная миражи, безжалостное солнце и туманы пыли, тащились по глубоким пескам словно привидения, с пересохшим горлом, теряя зрение и падая бездыханными. "Даже самые храбрые сомневались в том, что останутся живыми", - вспоминал впоследствии майор Шумляньский. За бутылку грязной воды, настолько протухшей, что ее не желали пить даже лошади, платили по 12 франков. С флангов кружили бедуины, убивая всякого, кто удалялся на несколько шагов от колонны. Ни у кого не было сил гнаться за нападающими. Один лишь одноногий, шагающий на протезе генерал Кафарелли не терял настроения и старался подбадривать солдат. Те ворчали:
      - Ему-то хорошо, одна нога у него уже во Франции!
      Мурад-бей ожидал французов, радуясь сообщению, что их армия состоит, в основном, из пехоты.
      - Чтобы их разбить хватит одних моих слуг, - заявил он. - Это всего лишь тыквы, которые необходимо порубить!
      Его мамелюки и сами с удовольствием повторяли эти слова, готовясь к победе в расцвеченном Каире. Разодетые в богатые, псевдо-средневековые одежды, снабженные английскими ружьями и наилучшими саблями, с высоты своих скакунов они с пренебрежением ожидали встречи с неприятельской пехотой. Правда, уже первые атаки в пустыне Даманхур были французами отбиты с легкостью, только Мурад не сделал из этих уроков надлежащих выводов. Зато это совершил Ибрагим. Взбешенный тем, что война прервала ему "dolce far niente", а более того, чуя своим носом, что может произойти, он обвини Мурада в том, что тот своими неосторожными действиями стал причиной нашествия, и начал потихоньку отступать от игры. Мурад, разозлившись на него, воскликнул:
      - Тогда я и сам спасу Египет!
      И 13 июля он ударил на французов под деревней Шебрейсс (Хобракитт).
      Бонапарте сформировал пять своих дивизий в пять наполеоновских каре, с артиллерией по углам и обозами внутри6. Волны мамелюкской конницы разбивались на непоколебимой стене французских штыков и отходили, оставляя десятки убитых прицельным огнем. Уверенные в победе беи не были в состоянии ничего понять. Вот уже пять веков никакая пехота не могла противостоять их атаке; они сломили бронированных крестоносцев святого Людовика и множество других легионов с востока и запада. Потому-то, что творилось сейчас, укрепляло их в мысли, что "султан-эль-кебир"7 - это волшебник, который связывает своих солдат веревкой, после чего перетаскивает в какую захочет сторону. После двух часов сражения они отступили с поля боя, потеряв несколько сотен убитых. Для французов стычка под Шебрейсс была проба боем перед решающим сражением, для мамелюков - урок уважительного отношения к французской пехоте.
      7
      После возвращения в Каир обезумевший от ярости и стыда Мурад-бей в первый же момент возжелал отрубить головы всем находившимся в городе французским купцам. Росетти отговорил его делать это, аргументируя:
      - Зачем все эти казни? Они ведь не отгонят отсюда французов; если ты убьешь, а потом проиграешь, то заплатишь за это своей жизнью. Если же победишь, тогда сможешь без какого-либо риска казнить кого угодно.
      В результате всех французов посадили в крепость, которую окружила возбужденная толпа. Всех их спасла, пряча в собственном дворце, уважаемая всеми жена Ибрагима, Зетти Зулейка из рода самого Магомета. Ибрагим, для которого возможная смерть Мурада была бы весьма кстати, сам лично не собирался оборонять Каир. Он ограничился лишь тем, что раздувал фанатизм собравшихся:
      - Неверные, что пришли с вами драться, - провозглашал он, - выглядят просто ужасно и отвратительно. У них когти футовой длины, огромный рот и дикие глаза; все они одержимые иблисом убийцы, а сражаются они связанные все вместе!
      Когда французы встали в Гизе, Ибрагим пригласил каирский диван, чтобы советники увидели сражение словно спектакль, и приготовил невольников с мотыгами и лопатами - они должны были закапывать убитых после победы мамелюков неприятелей. Несмотря на Шебрейсс, мамелюки даже не допускали возможности поражения.
      Тем временем французы купались в той самой реке, к которой стремились в пустыне, и о которой пели в моменты сомнений:
      Вода Нила совсем не похожа на шампанское,
      Так какого же черта тащиться по стране, где нет кабаков?
      Затем по левому берегу они направились в сторону Каира. Те из солдат, кто знал сказки "Тысячи и одной ночи", подпитывали запал товарищей, рассказывая им про сокровища, которые они найдут в городе. 20 июля они увидели верхушки пирамид, а слева от них - минареты Каира. На дороге их поджидала армия Мурада.
      Еще в тот же самый день произошло событие, которое французские солдаты сочли добрым предзнаменованием. Когда авангард генерала Десекса столкнулся с неприятелем, и когда громадного роста мамелюк вызвал французов на поединок, командующий передним отрядом лейтенант спросил:
      - Кто желает добыть прекрасного коня?
      При этих словах из рядов вырвался 16-летний драгун Раморель. Обе стороны замерли, следя за стычкой поединщиков. Через несколько минут Раморель вернулся в отряд с конем и редкой красоты дамасской саблей.
      8
      21 июля в два час дня Мурад расставил свои силы на равнине перед Гизой, между укрепленной деревней Эмбабех и пирамидами. В окопах Эмбабех (на правом фланге) находилось около 20 тысяч очень плохо вооруженных феллахов, 4 тысячи янычар турецкого паши (турки не дали себя обмануть сладкими словами Бонапарте) и египетская артиллерия. Вцентре находились основные силы - 10 тысяч великолепных мамелюкских конников. Под пирамидами (левый фланг) несколько тысяч бедуинов ожидало возможности пограбить и поубивать после завершения битвы.
      Наполеон, располагавший, как и под Шебрейсс, пятью сформированными в каре дивизиями, решил отрезать мамелюков от укрепленного шанцами обоза, столкнуть их в Нил, и только лишь после того атаковать Эмбабет. К тому же он заметил, что у снятых с кораблей египетских пушек нет лафетов, поэтому их будет невозможно перемещать, что, скорее всего, обездвижит вражескую пехоту. Перед самым началом сражения Бонапарте крикнул солдатам, указывая на пирамиды:
      - Идите и помните, что с вершины этих памятников на вас глядят сорок столетий!
      Мурад же крикнул своим воинам совершенно другое:
      - Порубим их как тыквы!
      Предугадывая намерения Наполеона, Мурад-бей решил предупредить атаку французов и во главе 8 тысяч мамелюков налетел на правый фланг врага - на только-только формирующееся среди пальм каре Десекса.
      Французы ожидали неприятеля с флегмой, рядом с которой вошедшее в пословицу поведение англичан заслуживало смирительной рубашки, и только лишь когда разогнавшийся таран очутился шагах в пятнадцати от каре, они нажали на курки. Словно земля треснула - два первых ряда золоченых всадников смело в ничто. В течение последующих сорока пяти минут мамелюкская кавалерия металась между каре Реньера и Десекса, несмотря на чудовищные потери, возобновляя свои атаки. Непоколебимые "живые крепости" отплевывались ружейным и пушечным огнем, проделывая кровавые туннели в разноцветной толпе. Охваченные боевым безумием мамелюки раз за разом набрасывались на ощерившиеся штыками стены. Некоторые останавливали коней, поворачивали их задом и так пытались пробиться в ряды французов. Уже лежа на земле, они подрезали саблями и кинжалами ноги французам, лишившись же клинков вгрызались зубами. Откинутые, они попали на каре Дюгуа, где их приветствовала стена артиллерийского огня. И тогда они начали удирать часть к пирамидам, другие же к Эмбабех, возбудив в обозе полное замешательство.
      Видя отход неприятеля, Бонапарте направил в наступление на Эмбабех две свежие дивизии (Бон и Мену), которые заключили обоз в огненное кольцо. В этот момент Мурад-бей ударил во фланг французов со своими резервами и остатками распыленных перед тем мамелюков. Лицо его было покрыто кровью, от бешенства он ничего не видел, потому он и метался на своем чудном арабском скакуне, только ярость его уже ничего не могла изменить. Французы тут же выстроились в новые каре, которые продвигались вперед, медленно и мерно, словно танки на первой передаче, отпихивая и раздавливая все, что стояло на пути. В решающий момент, по знаку Наполеона каре раскрылись, развернулись, а затем соединились, будто звенья цепи, и значительно поредевшие мамелюки очутились между окопами и стеной неприятелей. Началась резня.
      Мурад уже не думал о победе - главное теперь было вырваться из кровавого круга. Последняя атака разорвала цепь, и оставшиеся в живых мамелюки бросились в сторону Нила. Их нагоняла колонна Бона, сбрасывая врагов в реку, из которой потом солдаты вылавливали их, сдирали все ценное, а трупы снова выбрасывали в воду. Останки гордых всадников плыли к морю, рассказывая прибрежным деревням о триумфе неверных.
      Предводителю мамелюков удалось уйти живым от разгрома. Успев еще поджечь "джермы" - плавающие по Нилу корабли - с сокровищами, он промчался через Гизу и скрылся в бескрайней пустыне. Наполеон же устроил в его чудесной, окруженной виноградниками и садами вилле в Гизе свою штаб-квартиру, а после захвата Каира поселился во дворце Мурад-бея.
      Баланс битвы под пирамидами для мамелюков был ужасен. Они потеряли три тысячи человек, сорок пушек, четыреста верблюдов с грузом и столько же лошадей - у французов было только 400 убитых и 120 раненных. Несмотря на поражение, храбрость мамелюков заставила их уважать. У них не было ни малейшего шанса - за противостояние собственной стихийной, импровизированной, насчитывающей сотни лет тактики военной машине человека, который превратил войну в сложнейшее, управляемое разумом искусство, и был в этой игре гроссмейстером, им пришлось заплатить наивысшую цену. И заплатили, поскольку здание их могущества в этот июльский день разрушилось уже бесповоротно.
      А памятником их храбрости стало описание битвы, сложенное Абдер-Рхаманом. Это нечто вроде рыцарского эпоса, в котором можно услыхать нотки далеких, позабытых времен, крестовых походов, поэм Тассо о Танкреде, наполненного поклонением тем самым фанатичным чувствам и идеалам, которые поднимали мамелюков на бой с неверными еще со времен средневековья и до самой пред-промышленной эры. Абдер-Рхаман воспевает смерть молодого Эюб-бея, которому приснился сон о собственной смерти в бою с французами. Перед битвой юноша готовится к смерти с традиционным церемониалом, он провел обмывание, прочитал последние молитвы и закончил их словами: "О Аллах, тебе доверяюсь!". Неверных он атаковал с возгласом: "О Аллах! Во имя твое иду на бой!", сражаясь же, он видел небесную гуриссу, нашептывающую ему: "Будь первым в стремлении к славе, и, покинув свой свет, ты прибудешь к нам. Здесь истинная жизнь". Когда же он получил смертельный удар, упавшая с неба звезда окружила его голову ореолом и осветила гаснущие глаза.
      9
      Довольно скоро после битвы под пирамидами в штаб французов поступила информация о появлении Мурада во главе с недобитыми мамелюками в Верхнем Египте. Наполеон направил для того, чтоб окончательно расправиться с ним одного из своих способнейших офицеров, генерала Луи Десекса.
      Десекс выступил со своей дивизией в начале августа 1798 года, и после крайне тяжелого марша вдоль Нила 7 октября, под Седиманом, встретился с мамелюками. Случившаяся там битва во многих отношениях была уменьшенной копией сражения у пирамид. 8 тысяч феллахов Мурада окопались в деревне, сам эе он с 4 тысячами мамелюков и бедуинов выступил перед укреплениями. У Десекса было 3 тысячи солдат, и он построил их в два больших каре и два поменьше, на флангах. Под Седиманом французская пехота впервые не выстояла под ударом атаки мамелюков - малое правое каре было разбито, и кавалерия Мурад промчалась по нему в направлении крупного каре Десекса.
      - Не стрелять, пока они не приблизятся на двадцать шагов! скомандовал Десекс.
      - На десять шагов, генерал, - поправили его солдаты.
      Война пробуждает в нас отвращение, и это правильно, но, благодаря подобным фразам, даже и во взаимном убийстве можно обнаружить ростки чего-то возвышенного.
      Продолжение битвы под Седиманом было копией столкновения в тени пирамид. Десекс подождал, пока люди Мурада истекут кровью на французских штыках, после чего одним ударом захватил их укрепления. Разница же состояла в том, что, отступая, мамелюки сделали полукруг и проскакали через побоище, оставшееся после атаки на каре - и там они начали вырезать раненных французов. Им заплатили тем же, хотя это уже не вернуло жизни 300 солдатам армии "Восток".
      После Седимана Мурад сменил свою тактику на партизанскую. Избегая крупных битв, он замучивал неприятеля мелкими стычками, провоцировал к столкновению, чтобы тут же скомандовать отступление, что отбирало силы французов. Одновременно он пытался установить контакты, даже за границами Египта, со всеми, готовыми защитить веру Пророка. Его многомесячный поединок с армией Десекса превратился в сказочную эпопею, переполненную актами безумной решительности и жестокости с обеих сторон. Осажденный мамелюками и арабами капитан Моранди взорвал себя вместе с кораблем "Италия"8. В Бенуте же французы взорвали дом мамелюка, в котором захваченные врасплох неприятели защищались совершенно обнаженными, с пистолетами в руках и саблями в зубах.
      Мураду удалось навязать Десексу правила игры, напоминавшей сражение с тенью. Десекс преследовал мамелюка по трактам и бездорожью Верхнего Египта, почти догоняя, но, тем не менее, не имея возможности уничтожить врага. Таким образом, в течение нескольких месяцев Мурад-бей мог считать себя победителем, ведь основная идея партизанской войны состоит в том, что партизаны выигрывают, когда не проигрывают, зато обычные вооруженные силы проигрывают, когда не выигрывают. (Янки во Вьетнаме поняли это слишком поздно.)
      Во время этой погони, в пустынях и в руинах святынь фараонов, между оазисами и небольшими деревушками, забытыми Богом и людьми, где с римских времен не ступала нога европейца, сновали таинственные личности, благодаря которым связующая нить не разрывалась. Именно благодаря этим таинственным личностям, Мурад не мог бесследно раствориться в пустыне, а Десекс всегда знал о передвижениях неприятеля.
      Всеми этими шпионами дирижировал бригадный генерал Юзеф Зайончек, приказом Наполеона поставленный на должность управляющим провинциями Бени-Суэф и Фаюм, то есть, именно там, где в кровавые догонялки игрались Десекс и Мурад-бей. Собирая налоги, усмиряя бунты9, захватывая городки и деревни и размещая в них воинские гарнизоны, Зайончек все время контролировал игру Мурада с помощью двух, не известных нам до сих пор агентов. В десятках писем в штаб Десекса он передавал их рапорты, наполненные подробной информацией о силах, вооружении и перемещениях мамелюков. Через месяц после Седимана, 13 ноября 1798 года, Зайончек докладывал Десексу: "Мои шпионы не спускают с него (Мурада) глаз. Он взбешен и проклинает своих мамелюков, обвиняя их в подлости и слабости".
      Десексу удалось полностью взять ситуацию в свои руки лишь весной 1799 года. Он добрался до руин Фив и до последнего порога на Ниле, и его солдаты выбили на камнях храмов Изыды острова Филаэ свои имена, рядом с именами древних финикийских и греческих воинов. Таким образом, весь Верхний Египет был завоеван. Десекс управлял им столь умело, что местные жители называли его "Справедливым султаном".