Эрдэнэ выехал ночью с запасным конем. Было пасмурно, но вскоре небо очистилось от облаков и большая луна осветила землю. Все пока шло благополучно, но у Маймачена его остановил китайский солдат.
      - Я мирный арат, еду в свое кочевье, - сказал Эрдэнэ, когда китаец спросил, куда он направляется. В это время подъехали еще четверо китайцев на лошадях. Это был, видимо, ночной патруль. Дело принимало плохой оборот, и Эрдэнэ, сильно хлестнув коня плетью, с места пустил его в галоп. Гамины бросились вслед. Эрдэнэ на ходу сделал несколько выстрелов из маузера. Один китаец свалился с коня. Остальные стали стрелять в Эрдэнэ из винтовок. Погоня продолжалась более получаса. Но кони у Эрдэнэ оказались резвее, преследователи стали отставать, выстрелы доносились все глуше и вскоре совсем прекратились. Эрдэнэ перешел на рысь. Дорогу ему преградила Тола. Не долго думая, Эрдэнэ въехал в воду. Противоположный берег порос густым ивняком. Под его прикрытием Эрдэнэ рысью затрусил на юг. Рассвет встретил уже у Горхинской пади.
      Что-то принесет ему новый день? Вон он уже занялся над вершинами гор! Но ничего, может, все обойдется, как на этот раз. Пока он цел и невредим, а там видно будет.
      13
      Итгэлт вовремя откочевал к северному подножию Черной горы. Тут глушь, сюда гамины не явятся. А пока что он, слава богам, не потерял ни одного козленка.
      По всей Монголии идет смута, а у него все в порядке, и он спокоен. Гамины хотя и ограбили Луу-гунский монастырь, но во двор Итгэлта даже не заглянули. Что найдешь в рваных юртах?
      А он нарочно поставил там такие.
      Как-то собрался Итгэлт в монастырь навестить семью Павлова. Жена и дочь его так и не уехали. Гамины их не трогали, чтобы не портить отношения с русскими.
      К вечеру, перед заходом солнца, Итгэлт прибыл в павловскую усадьбу. Во дворе стояло более десяти лошадей, а в доме царило веселье.
      Итгэлта встретил сам Павлов, пьяный, но веселый. Они обнялись и расцеловались.
      - Это мой лучший друг и компаньон, - представил он гостям Итгэлта. - А это мои русские друзья. Познакомьтесь!
      Павлов, вернувшись в Иркутск, участвовал в мятеже белых, а в Омске вступил в армию Колчака. За активную борьбу против Красной Армии и за беспощадное истребление большевиков его произвели в офицеры.
      Колчаковская армия, перевалив через Урал, продолжала наступать широким фронтом. Но вскоре Красная Армия начала контрнаступление и погнала на восток белогвардейские полчища. Омское правительство пало. Армия Колчака была разбита. Видя крах своих планов, Павлов вместе с несколькими друзьями бежал в Монголию.
      - Мы вначале здорово били красных, а потом они накопили силы, и нам пришлось отступить. Но мы не капитулировали. Вот снова соберем силы, и тогда увидишь, чья возьмет, - закончил Павлов свой рассказ.
      Итгэлт заметил, что Павлов как-то опустился. Рыжая борода и усы отросли, лицо огрубело, голос стал хриплым, да и вся компания была ему под стать. Они походили на бандитов, злобных, оголтелых, заливавших свои неудачи и обиды водкой. Их пьяные выкрики напоминали карканье ворон, дерущихся из-за падали.
      "Куда бы побежденного короля ни ставили, мата ему не избежать. Дело ваше, друзья, проиграно", - подумал Итгэлт, оглядывая пьяную компанию и делая вид, что разделяет печаль друга. Более того, чтобы подбодрить своего бывшего компаньона, он даже сказал: "Мужчина семь раз падает, а восемь раз поднимается".
      - Когда большевики будут разбиты, мы с Итгэлтом откроем в Монголии крупные предприятия по переработке кожи и шерсти. Правда, друг? - Павлов фамильярно похлопал по спине Итгэлта, сидевшего рядом с ним. - Мой Итгэлт имеет такое состояние, что сможет экипировать целую армию, а ум у него не хуже, чем у Саввы Морозова.
      - Я понес большие убытки. Гамины забрали у меня почти весь скот, соврал Итгэлт.
      - Где эти гамины? А ну, давай их сюда! Да мы их, как червей, раздавим! Верно, друзья? - с пеной у рта кричал Павлов.
      Итгэлт ночевал у Павлова. На другой день попойка продолжалась. Около полудня к Павлову заехали два всадника. Это были Жамбал и Зая-гэгэн. Жена и дочь Павлова встретили гэгэна с почтением.
      Итгэлт встал и попросил гэгэна благословить его. Жена Павлова сказала что-то по-русски, и все присутствующие поднялись.
      - Садитесь, друзья, - сказал гэгэн и удовлетворенно улыбнулся. Итгэлт сразу заметил, что молодого гэгэна в этом доме принимают с большим почетом, а ведь еще недавно самым почетным гостем был Итгэлт. Это задело самолюбие луу-гунского богача, и он нахмурился.
      Гэгэн Зая прошлой осенью посетил Луу-гунский монастырь. Здесь он увидел дочь Павлова, познакомился с ней и зачастил в монастырь.
      Гэгэна усадили на самое почетное место. Выпив предложенную ему чашечку водки, он откашлялся и поднял руку, как бы призывая к тишине.
      - Я хочу сообщить вам приятную новость. По велению богов на ханский престол возведен генерал царской армии барон Унгерн, который разбил гаминов под Ургой и занял со своими войсками столицу. Он готовится сейчас к священной войне с красными смутьянами и с помощью неба разобьет их.
      - Ура! - рявкнул один из сидевших за столом.
      - По случаю этого радостного события, - крикнул Павлов, - налить бокалы и выпить за здоровье барона Унгерна! - Наливая водку, он нагнулся к уху Итгэлта. - Что я тебе говорил вчера? Вот она, сила! Я слов на ветер не бросаю, - шепнул он.
      - Это верно, - ответил Итгэлт, но водку почему-то не выпил, а незаметно вылил на пол.
      Жамбал сидел рядом с гэгэном и подсказывал ему, что нужно говорить.
      Опьяневший гэгэн снова заговорил, но за столом стоял шум и слушали гэгэна уже без интереса.
      - А нашим милым дамам гэгэн привез скромные подарки, - громко сказал Жамбал и вытащил из-за пазухи завернутые в хадак золотое кольцо и жемчужные серьги.
      Присутствовавшие с восхищением рассматривали подарки.
      - Это кольцо и серьги сделал придворный ювелир бэйса Цокто, - сообщил гэгэн, самодовольно оглядывая всех.
      - А ведь это червонное золото! - сказал Павлов. - Смотрите-ка, как на нем солнце играет!
      - Эх, нам бы его сейчас пудов десять! Тогда бы у нас война с большевиками окончилась быстро, - сказал один из присутствующих.
      - У нашего царя-батюшки было его побольше, но оно ему не помогло. А мы его верные слуги, вишь, куда забрались!
      - Надо уметь им пользоваться. Тогда только его сила показывает себя. Если б мы сейчас имели десять пудов золота, можно было бы поехать в Америку и там заняться коммерцией...
      На следующий день и гэгэн и Итгэлт уехали. Перед отъездом Итгэлт отозвал Павлова в сторону.
      - Дорогой Павлов, я скоро прикочую к тебе. Мы еще вместе поторгуем.
      Прослышав, что гамины в Урге разбиты, Бадарчи нацепил оружие, добытое с Тумэром, взял с собой нескольких верных людей и отправился в Луу-гунский монастырь. Тем временем в Луу-гунский хошун прибыли разрозненные группы вооруженных белогвардейцев - остатки разбитых Красной Армией частей. Под руководством Павлова они были сведены в бригаду, и Павлов послал об этом донесение в ставку барона Унгерна.
      Заверения барона Унгерна в том, что он возродит Великую Монголию Чингис-хана, вдохновили монгольских феодалов, и по указу богдо в аймаках была объявлена мобилизация. На призывные пункты потянулись рекруты. Так феодалы решили вступить в борьбу на стороне тех, кто не хотел, чтобы Монголия пошла по пути революционного развития.
      На территории Сайдванского и Луу-гунского хошунов, а также Заяинского духовного ведомства были созданы объединенные воинские части. Со стороны монголов командующим этих частей был назначен тайджи Пурэв, со стороны русских - Павлов.
      Эти части прежде всего стали грабить китайские торговые фирмы, а заодно и монгольских скотоводов.
      В эти тяжелые времена, когда монгольских аратов на каждом шагу подстерегала опасность и трудно было даже предвидеть, с какой стороны она может нагрянуть, семья Улдзи жила у подножия горы Гунжи.
      Как-то и к ним явились гости. Утром, когда Цэнд выгоняла коров, к стойбищу подъехал на усталом рыжем коне молодой человек в старом дэле из синей далембы и спросил, дома ли ее муж. Цэнд сказала, что дома, и гость направился к юрте. На лай собаки из юрты вышел Хояг. Он широко раскрыл от удивления глаза.
      - Из какой щели ты вылез? - спросил Хояг, когда гость, соскочив с коня, стал привязывать его к волосяной веревке, опоясывающей юрту.
      Неожиданным гостем оказался Доржи.
      Цэнд вскипятила чай, приготовила обед и достала заветную бутылочку водки.
      Доржи подробно рассказал, как он вернулся из армии, как жил в Хужирбулане, как пришли гамины и вынудили сдать оружие.
      - Теперь настало время погибнуть или победить. Пришло время помериться силами. И прежде всего надо изгнать непрошеных гостей, которые самовольничают здесь, - сказал Доржи.
      - Так ведь оружие-то вы сдали? Чем теперь выгонять? - спросил Хояг.
      - Оружие найдется. Помнишь Гоймон-батора?
      - Помню. Смелый парень.
      - Так вот, наш Гоймон-батор и его товарищи создали Народную партию. Мы собираемся просить новое русское правительство о помощи и начать освобождение всей Монголии. Понял?
      - Народная партия, говоришь? Это что же такое? - спросил молчавший до сих пор Улдзи.
      - Народная партия - это наша партия, партия бедняков, - сказал Доржи.
      - Ты тоже в ней состоишь? - спросил Улдзи.
      - Состою.
      - И вы ведете переговоры с красной Россией?
      - Да.
      - Ну, тогда тебе здесь делать нечего. Не морочь голову моему сыну. Мы верим нашим богам и не собираемся терять совести, а свяжись с вашей Народной партией и красной Россией, ни того, ни другого не останется, - решительно проговорил Улдзи.
      - Отец, так нельзя. Доржи мой хороший друг, - примиряюще сказал Хояг.
      - Кто бы он ни был, а я говорю то, что надо. Я о той партии ничего хорошего не слышал, а ты, сынок, должен идти своей дорогой. А не то я поеду в хошунную канцелярию и заявлю. Мы не можем идти против своей религии, сказал Улдзи и встал, давая понять, что разговор окончен.
      Доржи попытался рассказать о целях и задачах Народной партии, но Улдзи не дал ему говорить.
      Улдзи наслышался о Народной партии в Ханундэрском монастыре от лам и решил, что это сборище богохульников и грабителей. Вот почему, как только Доржи заговорил об этой партии, он перебил его и уже зло сказал:
      - Уходи-ка ты, дорогой, из нашей юрты. Здесь тебе делать нечего.
      У Хояга было другое мнение о Народной партии. Он верил, что партия выступает за освобождение Монголии, но сомневался, нужно ли для этого объединяться с русскими. От Доржи он услышал, что почти все солдаты, которых он знал в армии, связали свою судьбу с Народной партией, а это для него имело уже большое значение. Ему хотелось еще поговорить с Доржи, чтобы обстоятельно во всем разобраться, но Улдзи помешал этому.
      - Правда рано или поздно победит, а правда на нашей стороне. Ты, старик, еще пожалеешь о своих словах, - сказал Доржи на прощание.
      Доржи уехал в полдень, а вечером приехали двое сооруженных всадников и вручили Хоягу повестку о мобилизации его в армию барона Унгерна.
      - Все ясно, - сказал Хояг, прочитав повестку, - я старый солдат и порядки знаю. Завтра буду в хошунной канцелярии.
      - Это что же, сынок, опять придется расставаться?
      Улдзи как-то сразу сгорбился, глаза у него наполнились слезами.
      - Не волнуйся, отец. Я скоро вернусь.
      - Говорят, армия барона находится под покровительством самого богдо. Да хранят тебя боги!
      На следующий день Хояг уезжал. При прощании Улдзи поцеловал его в правую щеку.
      - А когда вернешься, поцелую в левую, - сказал старик и снова заплакал. Плакала и Цэнд, молчаливо дожидаясь, когда муж попрощается с ней.
      Вот Хояг в последний раз обнял отца и подошел к жене.
      - Проводи меня немного, - попросил он ее.
      Они вышли из юрты. Хояг обнял жену и тихо сказал:
      - В армию барона я не пойду. Мой путь лежит в войска Народной партии. Завтра можешь сказать об этом отцу.
      Он поцеловал жену и, вскочив на коня, пустил его крупной рысью. Удаляясь от родного дома, он несколько раз оглянулся. Цэнд стояла у хашана, и ей казалось, что все вокруг вдруг покрыла черная пелена и степь потонула во мгле.
      14
      Во время первого наступления унгерновских войск на Ургу Эрдэнэ, командовавший десяткой, отличился в боях. Его назначили командиром сотни. После боя на перевале, когда он на двух подводах привез оттуда трофейное оружие, барон Унгерн лично поздравил его, пожал ему руку и выдал пять золотых.
      Эрдэнэ никогда не держал в руках столько денег. Ему казалось, что сейчас он стал таким же богатым, как Итгэлт.
      Во время второго наступления на Ургу сотня Эрдэнэ, спустившись по долине реки Улясутай, подошла к Маймачену с тыла. Растерявшиеся от артиллерийского обстрела, который вели унгерновцы со стороны Модчина, гамины еще не успели покинуть Маймачен, и тут на них налетела сотня Эрдэнэ. Конники заняли северную часть Маймачена и погнали гаминов к Урге. А в полдень Эрдэнэ уже вступил в город, который враги в панике оставили. У небольшой речушки Зун-Сэлбэ Эрдэнэ внезапно осадил коня. Ехавшая за ним сотня тоже остановилась. У юрты на столбе висели двое. По одежде было видно, что это простые монголы.
      Два белогвардейца волокли к виселице пожилого человека в рваном синем дэле. К нему с криком "Папа, мой папа!" - подбежал мальчик лет десяти. Один из унгерновцев ногой ударил мальчика. Мальчик упал, но, поднявшись, снова подбежал к отцу. Его снова ударили. На этот раз мальчик не поднялся. Он только истошно кричал: "Папа, мой папа!"
      Эрдэнэ не выдержал.
      - Немедленно отпустите этого человека! - крикнул он.
      Белогвардейцы презрительно посмотрели на Эрдэнэ, который еле сдерживал вставшего на дыбы коня.
      - На-ка, выкуси! - крикнул один из солдат, показывая Эрдэнэ кукиш.
      Эрдэнэ поднял маузер. Но подбежавший монгольский солдат схватил его за руку.
      - Что вы, нельзя!
      - Папа, папа! - кричал мальчик. Но белогвардейцы, не обращая на него внимания, подтащили монгола к виселице и затянули петлю.
      Эрдэнэ верил, что Унгерн со своими солдатами спасает Монголию. То, что он увидел сегодня, разрушило его веру.
      Глубоко задумавшись, он некоторое время ехал шагом. Затем вдруг ударил коня плетью. Вслед ему что-то кричали, но он скакал, не оглядываясь.
      Когда в восточной части Урги раздались выстрелы, Бато хотел выбежать на улицу. Но Эрэнчин запретил.
      - Милый Бато, это, кажется, стреляют пушки, и зачем только людям нужно убивать друг друга? - сказал он.
      Эрэнчин видел, как гамины издевались над монголами, и у него росла ненависть к богдо, который, будучи и светским и духовным главой государства, попустительствовал насильникам. Сколько раз он задавал себе вопрос: "Как спасти страну?" Но не находил ответа. Только одно ему стало ясно: если поступать согласно учению Будды, быть смиренными и покорными, монгольская нация и монгольское государство погибнут. Монголия приняла ламаизм, чтобы облегчить страдания народа, сделать его жизнь счастливее. Однако, с тех пор как эта религия проникла в Монголию, народу лучше не стало, а страна оказалась на краю гибели. И бессильной оказалась эта религия.
      Эрэнчин с любым ученым ламой мог спорить не один день и поставить его в тупик. А что он сможет сделать хотя бы одному гамину, грабителю и насильнику? Более того, он был уверен, что все ламы Гандана и Урги своими молитвами не могут приостановить злодеяния оккупантов. Ламаистская религия призывает каждого монгола прожить жизнь, умереть и перейти в следующую жизнь, где его ждут радости. "Может, поэтому, - думал Эрэнчин, - монголы забыли о своей нации и о ее будущем? Может, поэтому Монголия отстала от других народов и теперь все, кто хочет, унижают и грабят ее?"
      А он ничего не может сделать, хотя его и считают ученым и образованным человеком. Да и в самом деле, что он сделал? Подготовил за свою жизнь несколько таких же беспомощных человек, как он сам. О, как это мало! Сознавая свое бессилие, Эрэнчин ходил мрачный и совсем пал духом.
      В Гандане царила тишина. Все жители монастырского городка, как напуганные зайцы, забились в свои норы-юрты и почти не выходили на улицы. Только звуки выстрелов нарушали эту тишину.
      - Учитель, пойдемте в юрту, - позвал Бато.
      - Ты прав, что же еще остается делать, - ответил Эрэнчин.
      После полудня выстрелы прекратились. Бато под каким-то предлогом вышел из юрты и, как спущенная с цепи собака, выбежал на улицу. Он сперва пошел в китайский квартал. Китайские торговцы в панике разбежались, побросав свои магазины, полные товаров. Ургинцы не замедлили этим воспользоваться. Тащили все, что попадалось под руку. Бато равнодушно наблюдал за происходящим. Вдруг он увидел скачущего на белом коне всадника. Когда всадник приблизился, Бато узнал отца.
      - Папа, папа! - крикнул Бато.
      Но Эрдэнэ промчался мимо.
      - Папа! Папа! - изо всех сил кричал Бато, но всадник уже скрылся из виду.
      Эрдэнэ слышал крик, но ему казалось, что это все еще кричит сынишка повешенного монгола, и он хотел умчаться от страшного места. А Бато бежал за отцом, пока хватило сил, потом он упал в изнеможении и разрыдался. Ведь отец был всего в нескольких шагах от него! Почти каждую ночь он видел его во сне, а сегодня... Мальчик был в отчаянии. Он как в забытьи бродил по улицам, теряясь в догадках. Почему отец не остановился? Лишь к вечеру, совсем обессиленный, он вернулся домой:
      Эрэнчин провел день в тревоге. Он не мог понять, куда пропал Бато. Обошел всех знакомых, но мальчика не нашел. До вечера простоял он у хашана. Увидев подходившего Бато, он бросился ему навстречу.
      - Где ты пропадал? Разве можно покидать дом в такое тревожное время?
      - Папа. Мой папа... - только и мог проговорить Бато.
      Успокоившись, он рассказал учителю о встрече с отцом.
      - В народе говорят: "Если жив будешь, и из золотой чаши напьешься". Ты обязательно встретишься с отцом, - уверил его Эрэнчин.
      Вечером к ним зашел один из учеников и рассказал последние новости.
      - Учитель, все говорят, что этот барон Унгерн является пятым перевоплощением нашего богдо и будто бы это утверждает сам богдо. Странное какое-то перевоплощение. Как бы думаете?
      Эрэнчин иронически рассмеялся.
      - Это нашему богдо померещилось, когда он слишком хватил водки. Наша Монголия натерпелась и от одного богдо, а если их будет два, пожалуй, мы не вынесем.
      Как-то к Эрэнчину пришел тибетский лама, с которым он вел богословский спор. Они проговорили до поздней ночи. В заключение беседы Эрэнчин сказал:
      - Когда подумаешь обо всем, что сейчас творится, то приходишь к мысли, что наша религия - сплошной обман.
      - Что вы говорите? Вы бредите.
      - Вовсе нет, я набираюсь ума.
      - О, вам надо уехать, пока не поздно, в Тибет. Иначе вас ждет гибель. Ваши речи - это же богохульство! - Тибетский лама сухо поклонился и вышел.
      Лучшие свои годы посвятил Эрэнчин изучению буддийских канонов. Если погрузить прочитанные им богословские книги на арбу, то она будет полна доверху. Однако в последнее время ему стало казаться, что вся его жизнь потрачена впустую. Буддийская религия учит, что надо воздерживаться от всех устремлений и желаний и дожидаться нирваны. Но ведь если все будут воздерживаться от поисков истины, то человечество придет к гибели. Выходит, учение Будды направлено против жизни? Выходит, религия, якобы пекущаяся о счастье всех людей, желает им гибели?
      Эрэнчин хорошо знает, что ученики Будды придумали много способов держать верующих в покорности. Однако сами они не отказывались от своих желаний на земле. Наконец договорились до того, что барон Унгерн, который уничтожает тысячи человеческих жизней, является одним из святых. Это же настоящее кощунство!
      И вот Эрэнчина все чаще стал преследовать вопрос: "А что ты сделал для счастья людей?" И он отвечал: "Ты ничего не сделал. Занимался пустыми диспутами, от которых ни одному голодному и страдающему человеку не стало лучше". Эрэнчин углубился в чтение богословских книг, но чем больше он читал, тем больше его одолевали сомнения.
      - Бато! А ты веришь в богов? - спросил он как-то ученика.
      Бато с удивлением посмотрел на своего учителя. Что за странный вопрос задает он ему? Эрэнчин печально улыбнулся и вздохнул.
      - Нет ничего тяжелее, Бато, чем потерять веру, - сказал он, - но и впрямь, зачем я это тебе говорю? Ты еще ничего не понимаешь.
      Как-то Эрэнчин и Бато вышли на улицу. К ним подошла женщина. Протягивая Эрэнчину коробку спичек, женщина попросила благословить ее.
      - Я не знаю, что такое благословение, - ответил Эрэнчин.
      15
      В середине большого зала, где пахнет благовонными тибетскими свечами, стоит большое, богато отделанное бронзой кресло - подарок русского царя. На нем восседает богдо, похожий на глиняного божка.
      Из вмонтированного в кресло музыкального инструмента слышна музыка. Но богдо, видимо, не слушает ее.
      Два невидящих глаза богдо уставились в одну точку, изредка губы богдо-хана кривятся в усмешке. В зал вошел придворный лама и доложил:
      - Ваша светлость, поступили многочисленные донесения о том, что изгнанные из Урги по вашему велению гамины по пути отступления отнимают у аратов скот и имущество, не останавливаясь перед убийствами.
      Богдо зевнул.
      - А чем же, по-твоему, они еще должны заниматься, раз отступают? Прекрати лучше этот надоедливый шум, - сказал правитель, показывая на кресло.
      Лама нагнулся, выключил музыку и снова доложил:
      - Ваша светлость, во дворец прибыли министры и ноёны вашего великого государства, они ждут вас.
      - Мне сейчас некогда. Лучше позови сойвона Данига, - буркнул богдо.
      Вошел сойвон Данига и опустился перед богдо на колени.
      - Это Данига? - спросил богдо, поворачивая лицо к вошедшему.
      - Да, мой повелитель.
      - Ты знаешь ламу Эрэнчина?
      - Да, мой повелитель.
      - А ты знаешь, что этот ничтожный червь день и ночь хулит меня?
      - Знаю, мой повелитель. Я об этом уже несколько раз докладывал вам.
      - Так вот, он уже прожил свой век. Понял? Уходи.
      - Понял, мой повелитель, - ответил сойвон и вышел.
      В начале прошлой зимы Жамбал и Цамба приехали на несколько дней в Ургу, да тут и застряли - гамины после первого нападения унгерновцев на город никого не выпускали. Жили они в Гандане у знакомого ламы. Дел у них не было, и они каждый день играли в карты. Им не везло, они влезли в долги. Пытались поправить свои дела за счет китайских торговцев, вымогая у них деньги, но и этими деньгами не смогли погасить долги.
      Как-то вечером в предместье Урги они познакомились с сойвоном Данига. Тот пригласил их к себе, угостил водкой, жареным мясом и кумысом. Все это было неспроста. Данига решил убрать Эрэнчина их руками.
      - Есть у вас желание заслужить милость богдо? - спросил он их за столом.
      - А как это можно сделать? - разом спросили оба монаха.
      Данига некоторое время молчал, потом пристально посмотрел на обоих.
      - Кто из вас знает ламу Эрэнчина из Гандана?
      - Я знаю, - ответил Цамба.
      - Так вот, по повелению богдо он уже достиг конца своей жизни, - сказал Данига.
      Жамбал немигающими глазами посмотрел на Данига.
      - Значит, его надо убрать? - прямо спросил Жамбал.
      - Да.
      - Но мы ведь ламы, мы должны подумать и о нашем будущем, - сказал Жамбал.
      Данига налил водку в чашки и, взяв свою, стал медленно пить.
      - Каждый получит по сто золотых.
      Услышав это, Цамба даже вздрогнул. Такие деньги на улице не валяются. Он довольно улыбнулся.
      - Если его светлость... - начал Цамба, но Жамбал, подмигнув, прервал товарища:
      - Мы не можем взять на наши души такой большой грех.
      Данига улыбнулся.
      - Хорошо, получите по сто пятьдесят золотых.
      Цамба сидел как на иголках. Он считал, что торговаться дальше опасно. Сойвон может рассердиться и, чего доброго, прогнать их. Но Жамбал не сдавался.
      - Это будет грех, которого боги не простят, - сказал он.
      - По двести золотых, и все, - решительно сказал Данига и встал.
      Жамбал вытер с лица пот.
      - Если это повеление его светлости, мы подчиняемся, - сказал он.
      На следующий день поздно вечером Эрэнчин и Бато вышли погулять на окраину Гандана.
      Заливались лаем ургинские собаки, на небе уже выступили звезды, с северо-запада дул холодный ветер. За несколько шагов ничего не было видно.
      - Какая темная ночь, Бато. Ты в такую ночь сторожил овец? - спросил Эрэнчин.
      - Летом сторожил.
      - А я в такую ночь сторожил лошадей и однажды чуть не наткнулся на волка.
      Эрэнчин в последнее время охотно рассказывал о своем детстве. Эти рассказы рождали у него два чувства. С одной стороны, ему казалось, что его детство было самым лучшим периодом в его жизни, и эти воспоминания доставляли ему радость, а с другой - ему было очень обидно, что такую жизнь он сменил на изучение буддизма, который завел его в тупик.
      - А ты, Бато, когда-нибудь сделал что-нибудь полезное для людей? спросил Эрэнчин.
      Бато замялся, он не знал, что ответить.
      - Как по-твоему, долго ли служит верблюжий хомут? - неожиданно спросил Эрэнчин.
      В молодости Эрэнчин сделал несколько верблюжьих хомутов. И теперь, когда думал, какую же пользу он принес, память ему ничего не подсказывала, кроме этих хомутов.
      - Нет, учитель, они не долго служат, а когда начинают изнашиваться, их просто выбрасывают, - ответил Бато.
      Эрэнчин глубоко вздохнул, ответ ученика его огорчил, но откуда было знать Бато, что учитель был бы рад другому ответу?
      Они прошли еще несколько шагов. Неожиданно из-за молитвенного цилиндра выскочили два человека. Мгновение - и Эрэнчин упал от удара по голове. Нападавшие хотели еще раз ударить лежавшего, но послышались чьи-то голоса, и они скрылись.
      Все это произошло настолько быстро, что Бато даже не успел закричать. Только теперь, наклонившись над учителем, он стал звать на помощь.
      На крик Бато прибежали люди. Одни из них понесли Эрэнчина домой, другие поспешили на поиски преступников. Но их усилия оказались безрезультатными.
      На другой день весь Гандан уже знал, что на Эрэнчина было совершено нападение.
      Только к полудню пострадавший пришел в себя. Он медленно открыл глаза и оглядел стоявших возле его постели учеников.
      - Не осуждайте меня, если я вас учил не тому, чему нужно. Я ведь сам, оказывается, заблуждался.
      Когда ученики разошлись и возле больного остался только Бато, Эрэнчин спросил:
      - Кто на меня напал?
      - Бандиты.
      - Что они взяли?
      - Ничего.
      - Значит, это были не бандиты, а наемные убийцы богдо.
      - Что вы говорите? Разве наш богдо способен на это?
      - Я уверен, что это были наемные убийцы. У богдо длинные руки. Тебе, Бато, надо поскорее выбраться из этой ямы.
      В юрте стало тихо. Эрэнчин дышал тяжело и прерывисто.
      - Бато, - вдруг нарушил он молчание, - ты умный юноша. Тебе надо подумать о себе. Не бери пример с меня. Я бессмысленно прожил жизнь и потерял веру. Вначале выбранный мною путь казался широким и светлым. А теперь я бреду в темноте, без дороги. А ты выбирай такую дорогу, которая вначале, может быть, будет узкой, но приведет тебя к широким горизонтам. Дорога эта лежит в миру, а не в храмах...
      Эрэнчина, видимо, утомила длинная речь, он замолчал. Потом, повернувшись на бок, попросил:
      - Дай мне тот хадак, знаешь?
      - Ее?
      Эрэнчин кивнул. Бато достал из шкафа аккуратно сложенный хадак, который когда-то подарила Эрэнчину Жавзан. Эрэнчин прижал его к груди, из-под опущенных век покатились слезы.
      Сейчас, когда он понял, что жизнь его прожита бесплодно, не было для него ничего дороже этого куска материи. А чем он отблагодарил ее за этот подарок? Читал ей священные книги, в которые теперь сам перестал верить.
      - Закроешь им мои глаза... - Он хотел еще что-то сказать, но только беззвучно пошевелил губами. Через несколько минут он скончался.
      Эрэнчина провожали в последний путь его ученики. Они похоронили его на южном склоне Даландавхара. А в это время во дворце собрались все министры во главе с премьер-министром Жалханз-хутуктой. Они ждали барона Унгерна и богдо.
      Монгольский правитель встал в этот день поздно. Его одели, взяли под руки и усадили за стол. Во время завтрака вошел сойвон Данига. Он наклонился к уху богдо и прошептал:
      - Ваше повеление исполнено, ламу Эрэнчина проводили в последний путь. Но на это израсходовано пятьсот золотых.
      - Понятно. - Богдо кивнул головой и отправил в рот большой кусок мяса.
      Вошел еще один лама и, сложив ладони у груди, склонился в поклоне:
      - Пожаловал барон Унгерн, он ждет главу государства и церкви.
      Богдо встал и в сопровождении Данига отправился в зал заседаний.
      Навстречу ему шел барон Унгерн. Он был одет в короткий коричневый шелковый дэл. На одном боку у него висела сабля, на другом - маузер.
      - Главе светской и духовной власти в Монголии приношу свои пожелания здоровья и процветания. Да будет прочен ваш престол, - начал барон Унгерн на монгольском языке. - По велению времени и при покровительстве всевышнего я призван вернуть на престол трех монархов, которые пострадали из-за смуты. Ваша светлость уже возведена на принадлежащий вам престол после изгнания из страны чужеземцев. Теперь мы должны разгромить красных и возвести на престол русского царя. А потом мы поможем маньчжурскому трону, который опрокинула республика. Но для этого прежде всего надо уничтожить красную заразу. В этом неотложном и богоугодном деле нужна ваша помощь, могущественный богдо-хан! Мне нужны воины. И чем больше, тем лучше. Я прошу издать указ о мобилизации всех, кто может держать в руках оружие, как в четырех аймаках великой Халхи, так и в Шабинском ведомстве. Мобилизованные должны явиться на своих лошадях. Я глубоко верю, что все ваши ноёны и хутукты выполнят ваш указ неукоснительно. Я надеюсь, что все вы, уважаемые ноёны и хутукты, будете также развивать и укреплять установившиеся между нами дружеские связи. Вот все, что я хотел сказать. - Унгерн поклонился, щелкнул шпорами и вышел.