Хонгор не ушел. Он стоял и слушал, что говорили взрослые о Тумэре, и очень гордился тем, что Тумэр назвал его мужчиной и что он, Хонгор, помог этому бесстрашному человеку.
      В юрту вошел Няма.
      - Поклон вам, хорошо ли живете?
      - Хорошо, а как вы?
      - Тоже неплохо, лето нынче удачное, много дождей выпадает. Куда путь держите, уважаемый Бадарчи?
      - Да вот, упустили Тумэра, а теперь ловим его. Няма-гуай, не погадаете ли?
      - О, Няма вам все безошибочно предскажет, - с ехидством заметил Итгэлт.
      - Старею я, старею, от этого, наверно, часто ошибаться стал, - сказал Няма и вытащил из-за пазухи девять нанизанных на стержень монет.
      Он разложил монеты на столе, начал на них дуть, а потом, закрыв глаза, что-то зашептал. Потом опять дул, смешно оттопыривая губы.
      - Удивительное дело! Монеты показывают, что он сам попадет в твои руки. Не на чем ему будет убежать от тебя, и случится это перед закатом солнца, сказал Няма и, нанизав монеты на стержень, спрятал их снова за пазуху.
      Бадарчи залпом выпил большую пиалу кумыса, встал, попрощался с гостеприимным хозяином и, кивнув Дамдину, вышел из юрты.
      Хонгор был убежден, что если даже эти двое и догонят Тумэра, все равно они не сладят с ним. Ведь Тумэр такой сильный! Но он все-таки с беспокойством поглядывал в сторону оврага.
      Итгэлт собрал своих табунщиков и сообщил им о побеге Тумэра.
      - Теперь смотрите в оба: не так страшно, если угонит несколько лошадей, а вот, не доведи бог, кого-нибудь из вас заарканит. Табун сторожить с этой ночи вдвоем, - распорядился он.
      Выходя из юрты, Галсан сказал:
      - Итгэлт, как родной отец, о нас беспокоится.
      - Вот, вот, - сказал Няма. - Подумав о золоте, подумал и о сундуке.
      3
      В летний знойный день на мясном рынке в Урге долго пробыть невозможно. Мириады мух не дают свободно дышать, тучами носятся они по рядам, как комары над болотом. Бродячие собаки, путаясь в ногах, жалобно визжат, лают, воют. Собачий визг и лай сливается с криками мясников, одетых в черные, пропитанные кровью и салом дэлы и зазывающих покупателей в свои лавки. "Вот бараний крестец, вот курдюки, вот жирная говядина! - слышится то тут, то там. - Покупайте по дешевке грудинку, рубец, кишки! А то скоро дождь хлынет!" Кричат голосисто, кто тенорком, кто басом, кто отрывисто, кто протяжно, словно монахи, читающие молитвы, или надоедливые нищие.
      Около прилавков стоят люди с веревками у пояса. Это носильщики. Стоит вам купить барана или говяжью ногу, они снесут вам покупку домой. Услышав, что вы уже торгуетесь с продавцом, они толпой бросаются к вам, предлагая свои услуги.
      У самого входа в этот шумный район рынка стоит юноша с костылем. У него изможденное бледное лицо, одет он в рваный синий дэл. Тихим голосом он обращается к прохожим:
      - Братья и сестры, будьте милосердны, подайте что-нибудь на пропитание!
      Одни брезгливо морщатся и проходят мимо, другие бросают ему в шапку медяки, а третьи суют кусок сала или горсть сушеного творога. Юноша достает черный мешочек и складывает в него подаяние.
      Чиновник министерства внутренних дел Довчин, который за девять белых верблюдов недавно удостоился звания бэйса*, проезжает со своей молодой женой Гэрэл мимо рынка. Кони у них добрые, сытые, рыжей масти.
      ______________
      * Бэйс - четвертая степень княжеского достоинства.
      - Дай что-нибудь этому бедняге, - сказала Гэрэл, взглянув на молодого нищего.
      - Голубушка, так никогда не станешь богатым. Разве поможешь всем нищим Урги? - ответил Довчин.
      Тогда Гэрэл, выхватив из-за пазухи хадак*, бросила его нищему. Конь, испугавшись промелькнувшей перед глазами ткани, шарахнулся в сторону, но Довчин успел схватить его за повод.
      ______________
      * Хадак - полоса голубого шелка - традиционный подарок в знак уважения.
      - Так и до несчастья недалеко, дорогая. И из-за кого? - пожурил он жену. - Да и хадака жалко, ведь мы должны были преподнести его богам.
      Гэрэл ничего не ответила и пустила коня рысью.
      - Пошли тебе небо счастья! - крикнул ей вдогонку нищий и, сложив хадак, спрятал его за пазуху.
      В это время к рынку подъехал стройный широкоплечий монгол. Увидев нищего, он остановил коня и удивленно пробормотал: "Неужто Хояг?" Он подъехал ближе.
      - Хояг, друг! Живой!
      Нищий вздрогнул, посмотрел на всадника и сказал:
      - Живой-то живой, но видишь, чем живу. - По щекам у него вдруг покатились слезы, он торопливо утер их рукавом и в свою очередь спросил: - А ты жив-здоров?
      Так на рынке в Урге встретились два друга, которые не раз в трудные военные годы делили вместе и радость и горе.
      - А мне говорили, что ты погиб и что по тебе уже прочитали молитвы, сказал всадник, слезая с коня.
      - Могло и такое случиться... А чем кончилась война-то?
      - Об этом долго рассказывать... Да что мы тут стоим, пойдем-ка отсюда куда-нибудь, там и поговорим.
      Друзья зашли в китайскую лавчонку и уселись на крылечке в тени.
      Хояг родом из Сайдванского хошуна. Два года назад он был призван в армию и под командованием Хатан-батора Магсаржава воевал с китайцами на юге.
      Сперва он не хотел воевать и даже собирался при случае убежать домой. Но в армии он узнал, что китайские милитаристы собираются захватить его родину, чтобы подчинить монголов себе, как это они уже сделали с некоторыми племенами, а их богдо хочет сделать Монголию суверенным государством. И Хояг стал сражаться отважно и заслужил славу одного из лучших воинов. Однажды во время лихой атаки он был ранен. Пуля попала в бедро. Хояг упал с коня и потерял сознание. После боя его подобрала и выходила одна монгольская семья. В Ургу он попал на попутной бричке и зашел в военное министерство за помощью. Но там его обругали, обвинили в дезертирстве и чуть не посадили в тюрьму. Тогда, чтобы прокормиться, он стал просить подаяние. Так число нищих в Урге увеличилось.
      Человека, подъехавшего на рынке к Хоягу, звали Доржи. Они познакомились в армии и стали там близкими друзьями.
      - После мы еще не раз били чернобрючников* и даже подошли к Великой китайской стене. Узнали там они наших, а то все смирными баранами нас дразнили.
      ______________
      * Так монголы называли китайские войска, носившие черную форму.
      - А сейчас где наши войска?
      - Все вернулись, - недовольно сказал Доржи.
      - Почему?
      - Не знаю. Весной всех отозвали.
      В 1914 году Монголия под нажимом правительства царской России отозвала свои войска с территории Внутренней Монголии. Часть, в которой служил Доржи, остановилась около одного чахарского селения. Раскинув продымленные и рваные палатки, бойцы пустили коней пастись, выставили караулы и подняли над палатками знамена и боевые флажки.
      Около палаток развели костры, кашевары стали готовить обед, а бойцы занялись своими делами.
      Костры горели ярко, лошади мирно пощипывали траву, беззаботно фыркая. Будто и не было боя всего день назад.
      Доржи сидел у палатки и, напевая, латал свой дэл. Около него уселся пожилой солдат и, сняв рубашку, стал ловить насекомых.
      - Вы что же, дядя, собираетесь их оставить тут на развод? Расправьте рубаху над костром, сами в огонь полетят, - с улыбкой сказал Доржи.
      - Жалко, все-таки свои, из родного кочевья, - отшутился тот.
      По соседству затянули песню. Доржи и старый солдат стали тихо подпевать.
      - Как ты думаешь, когда закончится эта война?
      - Откуда мне знать, ведь я не богдо, это он все видит и все знает, ответил Доржи.
      Старый солдат некоторое время думал о чем-то, а затем, вздохнув, сказал:
      - Трудно одолеть китайцев, их ведь на земле что муравьев.
      - Ничего, зато у нас есть Хатан-батор.
      - Говорят, его и пуля не берет. А голова у него такая большая, что ему ни одна шапка не подходит. А во время боя у него будто огонь из ноздрей пышет.
      - А как же? Ведь он сам из гениев-хранителей, - ответил Доржи, стараясь выдать себя за знающего человека.
      Разговор на время прекратился. Кто-то звонким, приятным голосом снова запел.
      - Эх, - начал старый солдат, - хорошо бы сейчас заявиться домой, хватить пиалу подогретой арзы* и, накинув на себя чистый женин дэл, постоять около своего загона.
      ______________
      * Арза - молочная водка двойной перегонки.
      - А ты, друг, видно, соскучился по жене?
      - Да, что-то часто стала вспоминаться, - откровенно признался солдат.
      - А у меня мать осталась. Как она там живет? - Доржи оторвал нитку зубами и задумчиво посмотрел на небо.
      - Ничего. Все, что начинается, кончается, - сказал солдат. - У тебя есть гребенка? А то волосы все свалялись, спать даже мешают.
      Доржи достал тонкую бамбуковую гребенку и протянул солдату. Тот стал расчесывать волосы. Увидев на седле у Доржи схваченный тороками мешок, спросил:
      - Что там у тебя?
      - Где?
      - В мешке.
      - А, это! Сушеные грибы.
      - Зачем тебе они?
      - От разных болезней помогают, - объяснил Доржи.
      - Ишь ты, дай мне немного.
      - Немного можно. А ты мне дай патронов.
      Неожиданно заиграл горн. Приятели вскочили, схватили оружие.
      Вся часть построилась в несколько рядов, с командирами впереди. Солдаты переглядывались: видно, должен был пожаловать кто-то из начальства.
      И вот к построившимся бойцам на рысях подскакали пять всадников. Впереди на высоком сером коне с красным нагрудным ремнем ехал Хатан-батор Магсаржав. Его толстая черная коса при движении моталась из стороны в сторону, а блестящий отго* то поднимался, то опускался.
      ______________
      * Отго - знак отличия феодалов и чиновников.
      Крутые исторические периоды рождают выдающихся личностей. Одним из таких людей, выдвинувшихся в решающий период борьбы монголов против многовекового маньчжурского господства, был Хатан-батор Магсаржав.
      Этот человек всегда шел в первых рядах борьбы за освобождение своего народа от чужеземного ига, и всюду за ним шла победа.
      Удостоившись звания вана*, он стал правителем хошуна и сразу же поднял своих аратов на борьбу с угнетателями. Это он силой оружия заставил маньчжурского губернатора убраться восвояси из пределов Монголии. Ван Магсаржав был убежден, что только вооруженные солдаты добьются победы над ненавистным врагом, и делал все, чтобы снискать их любовь. Но и сам он отдавал солдатам всю свою любовь. Он рассказывал им о родной земле, о том, как важно иметь свою независимую родину. Даже религиозные суеверия он заставил служить делу победы. Авторитет его среди солдат был огромен.
      ______________
      * Ван - вторая степень княжеского достоинства.
      - Пока идешь с Хатан-батором, никакая беда не страшна тебе. Он спасет и от пули, и от занесенной над тобой сабли. Ведь он кровный брат гениев-хранителей, - говорили о нем солдаты.
      Как-то во время боя за город Кобдо один солдат струсил и убежал. Когда его поймали и привели к Магсаржаву, тот сказал: "Я не буду тебя наказывать, тебя накажет само небо, раз ты изменил родной земле. Счастье покинет тебя" и отпустил солдата. А стоящим около него бойцам сказал: "В следующем бою он погибнет, бедняга".
      Через два дня этот солдат действительно был убит. "Смотрите, - сказал солдатам Магсаржав, - пуля попала ему в затылок. Значит, пал он не от руки врага, это наказала его стрела гения-хранителя родной земли".
      И все поверили полководцу, никому и в голову не пришло, что кто-нибудь из своих мог застрелить этого солдата.
      Командуя монгольскими войсками на главном направлении против наступающих маньчжур, Магсаржав в короткий срок остановил их натиск и, перейдя в контрнаступление, погнал врага назад, занимая обширные территории.
      "Нам не нужна чужая земля, - говорил Магсаржав. - Но надо показать им, что если Монголия проснется, то нигде не скроются они от возмездия".
      Магсаржав был против договора трех держав*. Но другого пути не было надо было выжидать и готовить народ на большие свершения.
      ______________
      * Речь идет о договоре 1915 года между царской Россией, Китаем и Монголией.
      "Пока Монголия не станет самостоятельным государством, мы не расстанемся с оружием. Да, мы слабы, и нас мало, но если нас захотят закабалить, мы будем драться до последнего вздоха, пока в Монголии останется хоть один мужчина, хоть один конь", - говорил Магсаржав.
      Его пытались подкупить. Сулили большие деньги и титулы. Но он неизменно отвечал: "Маньчжурские деньги станут поперек горла. Как же я тогда буду есть пищу, которая дает моему телу здоровье?"
      Магсаржав подъехал к войскам. Над рядами пронеслось громкое "хурай!"*.
      ______________
      * "Хурай!" - приветственный возглас.
      Занги и хунды*, стараясь попасться князю на глаза, чуть выдвинулись вперед, вытянув шеи и выпятив грудь.
      ______________
      * Занги и хунды - низшие должностные лица.
      Командирский конь не стоял на месте, он бил копытами землю, мотал головой и все время пытался рвануться вперед. Но Магсаржав сильной рукой сдерживал разгоряченного скакуна.
      - Солдаты! - громким голосом крикнул Магсаржав. - Между тремя державами - Монголией, Россией и Китаем - заключен договор. На основании этого договора наше государство отзывает свои войска. Я сегодня уезжаю в Ургу. Все вы в ближайшие дни возвратитесь в свои кочевья. Вы выполнили свой долг, сделали все, что могли. Будущие поколения не забудут ваших подвигов. О них еще напишут книги. Да здравствует независимая Монголия!
      Солдаты кричали: "Хурай!"
      Магсаржав, окинув взглядом построившиеся войска, поднял на прощание руку и повернул коня к своей палатке.
      Кто-то крикнул:
      - Да будет здоров Хатан-батор! - И опять прокатилось громкое "хурай!".
      Солдаты разошлись по палаткам. Доржи стал у входа в свою палатку и закурил. К нему подошел старый солдат.
      - Выходит, друг, идем по домам?
      - Выходит, так. Богдо лучше знать, - с обидой в голосе ответил Доржи.
      - Вот видишь, наши думки сбываются. Ведь мы недавно толковали об этом. Значит, домой.
      Доржи промолчал. Ему казалось, что кончать войну, когда одерживаешь победы, все бросить на полдороге и вернуться домой нелепо. Но что делать, если таков приказ богдо. Он старался убедить себя, что богдо знает лучше, что нужно делать, и тем не менее чувство горькой обиды не оставляло его.
      Через несколько дней войска повернули на родину. Когда они шли сюда, люди выходили из юрт, радостно встречая своих соплеменников. Дети и подростки ватагой бежали им навстречу. А сейчас люди молчали, с тревогой и сожалением глядя им вслед.
      И невольно хотелось крикнуть им, успокоить: "Братья! Мы не виноваты, мы выполняем приказ!"
      Кто-то радостным голосом говорил о том, как он встретится с женой, с детьми. Но Доржи словно ничего не слышал. Машинально развязал он торока. Мешок с белыми грибами упал на землю, конь шарахнулся в сторону, но Доржи даже не натянул повод.
      Сухая пыль, поднятая ногами сотен коней, стлалась по степи, нещадно палило полуденное солнце, было душно, как в хорошо натопленной юрте.
      Обо всем этом Доржи и рассказал Хоягу на крылечке китайской лавчонки. Китай и Россия совместно хотят править нами, заключил Доржи свой рассказ.
      - Вот бы их самих лбами столкнуть, - в сердцах сказал Хояг.
      - Вряд ли это удастся. А Манлай ван Дамдинсурэн молодец! Говорят, когда ему предложили подписать договор, где был пункт, что наша страна является частью Китая, он вытащил саблю и отказался, заявив, что не хочет, чтобы его имя проклинали на родине десять тысяч веков. Тогда его отослали обратно. Этот ван - настоящий батор.
      Хояг сказал другу, что в Урге у него нет ни одного знакомого, поэтому он и вынужден бродяжничать.
      - Я тебя отведу к своим друзьям, - сказал Доржи. Он дал приятелю десять янчанов, завернутых в хадак. - Только не сиди сложа руки, тебе надо дойти до богдо, он поможет, не оставит в беде такого героя. Знаешь Яринпила из второй полусотни? Он и награду получил, и денег ему дали. Я тоже думаю награду получить, - сказал Доржи, расправляя грудь.
      Хояг кивнул и встал. Было жарко. А тут еще эта вонь, что несется со свалок на окраине города.
      4
      В ночной темноте по долине Тамира, заложив руки за спину, шагал человек. Ярко сверкали на небе звезды, но темь была такая, что, как говорят, и своих гутул не было видно. Прохладный ветерок тянул по долине, неся с собой свежесть.
      Человек часто останавливался, прислушивался. Подойдя к реке, торопливо несущей свои воды, он лег у воды и, припав к ней губами, сделал несколько больших глотков. Затем он умылся и вытер лицо подолом дэла. Это был Тумэр. Шел он уже очень долго и решил здесь немного передохнуть. Он глубоко вдыхал свежий ночной воздух, наполненный ароматом степных трав. Но надо опять собираться в путь, и он вновь зашагал, тихонько напевая:
      Коль есть денек, когда ты входишь,
      Настанет день, когда уйдешь.
      Ветер стал свежее. Вот-вот наступит рассвет. Тумэр снова остановился и прислушался. До его слуха донесся лошадиный храп. Он изменил направление и вскоре в предутренней серости разглядел палатку и неподалеку от нее пасущуюся лошадь. "Может, это единственный конь у хозяина?" - подумал Тумэр и остановился. Но тотчас в памяти всплыло лицо Бадарчи, его допросы и одеяние из бычьей кожи. Нет, он не должен опять попасть в руки Бадарчи, тогда прощай свобода навеки. Некоторое время он постоял в нерешительности, а потом твердым шагом направился к лошади. "Ничего, у мужчин дорога длинная, еще, может, встретимся", - бормотал Тумэр, снимая с коня путы. Он накинул на лошадь узду, отвел в сторонку, одним махом вскочил на нее и вошел в воду. Через несколько минут он был уже на другом берегу. Так младший брат украл последнего коня у своего старшего брата, оставив того без лошади вдали от родного кочевья.
      Весь следующий день Тумэр скрывался в лесу, а с наступлением ночи поскакал дальше. В каком-то айле он увел еще одного коня под седлом. Теперь, меняя в пути лошадей, он ехал быстрее. Вот только голод мучил его, даже в глазах рябило. И тогда он решил испытать судьбу - заехать в какой-нибудь хотон* и поесть. Утром у подножия холма он увидел одинокую юрту. Когда он подъехал, на него с рычанием налетела огромная собака.
      ______________
      * Хотон - группа юрт.
      - Отгоните собаку, - попросил Тумэр.
      Из юрты вышла девушка, она подозвала собаку, надела на нее ошейник и привязала к столбу.
      В юрте мял кожу пожилой монгол, на кровати спал ребенок.
      - Здравствуйте! Хорошо ли живете?
      - Хорошо, а как вы?
      - Хорошо ли проводите лето?
      - Хорошо! А как вы?
      Тумэр сел перед кроватью в восточной части юрты. Он сказал, что его зовут Жаргал, что он охотник из Дашдоского хошуна. На охоте он заблудился, упал с коня и потерял ружье. Продукты кончились, и он чуть не погиб. Девушка вдруг вышла из юрты. Тумэру это показалось странным. Вскоре она вернулась и как бы невзначай сказала, что к юрте скачут пять всадников. Тумэр улыбнулся. По ее глазам он без труда догадался, что девушка хотела его проверить.
      - Хорошо бы земляков встретить, - добродушно заметил Тумэр и уселся поудобнее, - а то вот уже две недели никого не видел.
      Вскипел чай. Девушка поставила перед гостем пиалу и большую деревянную тарелку с творогом и каймаком.
      Монголы - гостеприимный народ. Особенно приветливо встречают они дальних путников. Не дай бог, если хозяин окажется скуп, молва об этом сразу пройдет по всему аймаку. Гостям подается самое лучшее, что есть у хозяев. Тумэра напоили чаем, накормили сытным обедом из вяленого мяса. Поев, он решил побриться, а потом попросил девушку расчесать и заплести ему косу.
      Хозяина юрты звали Улдзи, а молодую женщину - Цэнд. Ее мужа Хояга, сына Улдзи, два года как призвали в армию, и вестей от него не было. Маленькому сыну Хояга, которому тогда было всего два года, теперь уже четыре. Он с интересом наблюдал за Тумэром, особенно когда мать заплетала ему косу.
      Тумэр поблагодарил хозяев и уже собирался уезжать, как в юрту, громко хлопнув дверью, вошел тайджи Пурэв, которого в хошуне прозвали Жестоким.
      Улдзи растерялся. Зачем этот незваный гость пожаловал к ним?
      - Уважаемый тайджи, я безмерно рад, что вы соблаговолили переступить порог моей бедной юрты. - Улдзи угодливо улыбнулся, принес тюфяк и, сложив ладони, поклонился важному гостю.
      Пурэв потребовал водки, хотя был уже пьян. Узнав, что водки у хозяев нет, он рассердился.
      - Рвань! Нищие! Вы позорите наш хошун своей бедностью! - кричал Пурэв, не отрывая похотливых глаз от стройной фигуры молодой женщины. Лишь изредка он недружелюбно косился на Тумэра. - Я немного пьян, боюсь, как бы чего не случилось со мной в дороге, пусть она меня проводит. Седлай коня и поедем со мной, - сказал Пурэв, обращаясь к Цэнд, и вышел из юрты.
      Улдзи сразу догадался о намерениях Пурэва. Немало красивых молодых женщин в их хошуне обесчестил этот тайджи.
      - О, мой тайджи, ничтожный раб Улдзи сам проводит вас.
      Услышав эти слова, Пурэв рассердился.
      - Ты что хочешь? Чтоб по твоему заду бандза прошлась?! Выполняй то, что я сказал, - крикнул он.
      Улдзи упал на колени и стал умолять свирепого тайджи не брать Цэнд с собой. Но тот был неумолим и ударил Улдзи толстым кнутом.
      Тут Тумэр не выдержал. Он подошел к Пурэву и, нахмурив брови, сказал:
      - Этот человек ни в чем не виноват перед вами, почему вы с ним так жестоко обращаетесь?
      - А ты, нищий, откуда? Ты что, не узнаешь тайджи Пурэва из Сайдванского хошуна?
      У Пурэва от злости чуть глаза не вылезли из орбит. Он уже поднял кнут, чтобы обрушить удар на оборванца, но не успел этого сделать.
      Тумэр выхватил у него кнут и так хватил им тайджи по шее, что тот плашмя растянулся на полу. Однако он тут же вскочил.
      - Ничтожный раб, кого ты приютил? Ведь он оскорбил прямого потомка Чингис-хана! По тебе завтра же погуляет бандза! Тогда ты узнаешь, кто такой тайджи Пурэв.
      Он уже собрался отвязать коня, но Тумэр схватил его за пояс и высоко поднял над собой.
      - Глупая твоя голова, - крикнул он, - если ты посмеешь хоть пальцем тронуть этих людей, я придушу тебя, как щенка! Понял?
      Цэнд платком прикрыла улыбку, она видела, как Пурэв мгновенно отрезвел и от страха не мог выговорить ни слова. Но Улдзи опасался мести тайджи.
      - Сынок, оставь его, а то не миновать беды.
      Тумэр, хорошенько тряхнув свою жертву в воздухе, бросил перепуганного Пурэва наземь.
      - Хватит, пощади меня! - взмолился тайджи. - Как зовут вас, великий муж?
      - Неужели ты ничего не слышал о сайнэре Тумэре из Засагтханского хошуна? - процедил сквозь стиснутые зубы Тумэр.
      Еще бы, этого отважного сайнэра знает вся Халха. А Пурэв слышал, что этот лихой парень убежал из Луу-гунской тюрьмы. У Пурэва на лбу выступил холодный пот. Так вот кого он встретил в этой проклятой юрте! У него даже язык отнялся.
      Улдзи тоже не раз слышал имя прославленного сайнэра. Сейчас и он от удивления онемел и, открыв рот, молча смотрел на Тумэра.
      А Тумэр улыбался.
      - Улдзи-гуай, всего хорошего, я уезжаю, но буду навещать вас, - сказал он. Затем, обращаясь к Пурэву, поднял указательный палец и погрозил: Запомни, тайджи, Тумэр сдержит свое слово.
      Выйдя из юрты, Тумэр вскочил на коня и галопом помчался на запад. Улдзи долго смотрел ему вслед, затем, как бы очнувшись, сказал Цэнд:
      - Побрызгай, милая, молоком на запад.
      Цэнд никак не могла прийти в себя от удивления, она не верила своим глазам. Подумать только, какой молодец этот Тумэр! Самого тайджи не испугался! Она принесла молока и плеснула девять ложек на запад.
      Трусливые люди смелы лишь со слабыми да бедными. А от сильного они готовы стерпеть любое оскорбление. Таков был и Пурэв. Он понимал, что смелый сайнэр сдержит свое слово. Вот почему он больше ничего не сказал Улдзи, а, виновато улыбаясь своим беззубым ртом, сел на коня и уехал.
      5
      Эрдэнэ и Долгор молча сидели в палатке, не зная, что сказать друг другу. Проснулся Бато и, узнав, что у них увели коня, тоже загрустил.
      - Что же мы будем делать без коня, папа? - спросил как-то не по-детски серьезно мальчик.
      - Ничего, сынок, как-нибудь проживем, - ответил отец и погладил его по голове.
      - Не надо плакать! - обратился Бато к матери. Долгор прижала сына к груди и тихо сказала:
      - Не везет нам. - По ее щекам потекли слезы.
      В это время к палатке подъехали Бадарчи и Дамдин. Бадарчи был очень сердит. Тумэр словно сквозь землю провалился. Разгневанный надзиратель не щадил никого, кто попадался ему на пути. Его толстый кнут, рассекая воздух, без разбору опускался на спины неповинных людей.
      - Что за люди? Выходи! - громко крикнул Бадарчи.
      По одежде Эрдэнэ узнал, что к ним подъехало должностное лицо. Боясь, как бы к нему не придрались - ведь он находился в чужом хошуне, - Эрдэнэ сразу вышел.
      - Не проходил ли кто подозрительный мимо вас в эти дни? - Кнут Бадарчи держал у холки лошади, чтобы Эрдэнэ видел.
      - Видно, кто-то проходил! Ночью у нас увели единственного коня, - тихо ответил Эрдэнэ.
      - Эх вы! Не могли устеречь одного коня! Нарочно, что ли, подарили его беглецу? - Бадарчи зло искривил рот в усмешке.
      - Что вы! Мы бедные люди, скота у нас нет, вот мы и вынуждены скитаться. А сейчас мы едем в Ургу, чтобы помолиться нашему всемогущему богдо, - спокойно ответил Эрдэнэ.
      - Когда у вас увели коня?
      - Если б я знал, разве его увели бы? Я сам бы задержал конокрада и сдал вам.
      Бадарчи раскатисто рассмеялся и, посмотрев на Дамдина, сказал:
      - Слышишь, задержал бы! Какой смелый! Да знаешь ли ты, кто он, этот конокрад? Скажи спасибо, что сам остался цел. Ведь твоего коня увел сайнэр Тумэр! А ты говоришь, задержал бы. - И он снова засмеялся.
      Эрдэнэ невольно улыбнулся. Так вот кто увел у него коня! Значит, жив братишка!
      - Ну чего скалишь зубы, паршивый пес, чему обрадовался? Он тебе приятель, что ли? - Бадарчи подозрительно оглядел Эрдэнэ. Придется с пристрастием допросить этого оборванца. Надо же на ком-нибудь сорвать злость. А злость так и кипела в груди Бадарчи. Разве теперь Тумэра догонишь? Коли в шкуре ушел, на лошади уж и подавно уйдет. Лови ветра в поле! Придется этого нищего пощекотать бандзой. Надо же найти виновного!
      Но Эрдэнэ, смекнув, что дело принимает для него плохой оборот, отшутился:
      - Что вы, господин чиновник. Не знаю, как и благодарить небо, что сам-то остался жив.
      Бадарчи нахмурил брови. Ну что делать с этим нищим? Забрать с собой? Но с ним так просто не сладишь. Он, видно, не из слабых, сумеет постоять за себя. А этот Дамдин разве помощник? От каждого куста шарахается.
      - Где же искать этого Тумэра? - как бы спрашивая себя, сказал Бадарчи. - Поедем вверх по долине.
      - О, уважаемый Бадарчи, теперь мы его не догоним, - сказал Дамдин.
      Бадарчи ничего не ответил и стегнул коня кнутом. Вскоре всадники скрылись из виду. Эрдэнэ долго смотрел им вслед.
      - Папа, какой он страшный! - сказал стоявший рядом с отцом Бато.
      Эрдэнэ молча обнял сына. Потом, обращаясь к жене, сказал:
      - Раз он у арата последнего коня взял, значит, туго ему пришлось. Что ж, придется нам здесь посидеть несколько дней. Может, кто и выручит. Вы меня тут подождите, я дойду вон до тех юрт. Попрошу там коня, чтобы к ним перебраться. А не дадут, хоть молока принесу. - И Эрдэнэ зашагал к юртам Итгэлта, видневшимся у горизонта.
      Небо было чистое, нещадно палило жаркое солнце. Шагать по степи было трудно: ноги путались в высокой и густой траве. К тому же казалось, что видневшиеся юрты удаляются и до них никогда не дойти.
      Эрдэнэ выругался. Проклятый хотон. Когда же он до него доберется? Вон и солнце уже стало клониться к западу.
      Но раз человек идет, он достигнет цели. Так и Эрдэнэ дошел до хотона Итгэлта. Войдя в первую, большую юрту, он поздоровался и скромно сел у очага. Ему подали большую деревянную пиалу с кумысом. Эрдэнэ сказал, что он ехал в Ургу помолиться богдо, но ночью конокрады увели у него последнего коня, и вот он остался с семьей посреди степи. Не дадут ли ему здесь коня, чтобы перевезти свой скарб поближе к их юртам?
      - Говорят, убежал сайнэр Тумэр. Это он, видно, увел твоего коня. А ты сам из какого хошуна? - спросил Итгэлт.
      Эрдэнэ не стал врать и назвал свой хошун.
      Итгэлт подозрительно оглядел Эрдэнэ.
      - Тайширские, тарланские, да и все из Засагтханского хошуна араты на плохом счету в Монголии. Немало оттуда ушло в горы. Я тебя совсем не знаю, так что лучше нам не водить знакомства.
      Итгэлт встал. В это время в юрту вошел Галсан и вытащил из-за пазухи письмо.
      - Вот, уртонский занги просил передать вам, - сказал он.
      Итгэлт взял письмо и некоторое время растерянно вертел его в руках.
      - А кто же прочтет это проклятое письмо?
      - Если разрешите, я прочту, - заискивающе сказал Эрдэнэ.
      Итгэлт недоверчиво взглянул на Эрдэнэ.
      - А сможешь?
      - Смогу.
      - Ну, коли так, читай.
      Эрдэнэ без запинки прочитал письмо. В нем говорилось, что теперь плата за повинность на уртоне Дарьбор, которую нес Итгэлт, будет выдаваться ему из хошунной казны.
      Итгэлт был очень удивлен, что Эрдэнэ, этот безлошадный арат, так здорово обучен грамоте. Ведь письма под силу прочесть только чиновникам да ноёнам. Сам Итгэлт в детстве пытался научиться читать, но так ничего у него и не вышло. Теперь учет скота он ведет своими знаками: стельный скот отмечает квадратиками с кружочками внутри, а яловый - просто квадратиками. "А что, если этого грамотного арата сделать своим батраком? - подумал Итгэлт. - Ведь такой случай может больше не подвернуться".
      - Вот что, - примирительно сказал Итгэлт, - про ваш хошун идет дурная слава, но как говорят: "В лесу есть и высокие и низкие деревья, а среди людей - и хорошие и плохие". К тому же ты все-таки монгол, да еще без лошади. Надо тебе помочь. Бери хайнаков* и вези свои пожитки сюда. Вот так.