– Добрый день, ваше превосходительство!
      Олег вздрогнул. Реплика Войлошникова, скрипевшего пером за столом у окна, вывела его из глубокой задумчивости. Он поднял взгляд и рассеянно кивнул стремительно вошедшему в комнату Зубатову. Краем глаза он заметил неодобрение на лице соседа – добрейший Леонид Иванович явно полагал, что высокое начальство следует приветствовать куда более почтительно. Высокое? Кислицын напряг память. Ну да, все время забываю. Директор Охранного отделения – по должности полковник или генерал-майор, но поскольку Зубатов штатский, то у него гражданский ранг. Если не ошибаюсь, действительный статский советник. Тогда все правильно, обращение – "ваше превосходительство". Беда с этой Табелью о рангах. И кто только ее придумывал?..
      – Добрый день, судари мои, – поздоровался Зубатов. – Олег Захарович, напоминаю о своем задании. Когда я получу рапорт?
      – Уже закончил, Сергей Васильевич, – сообщил Олег, постукивая пальцем по лежащей перед ним бумаге. – Перечитываю в последний раз.
      – Так-так-так… – пробормотал Зубатов, подхватывая один из листов и быстро пробежав по нему цепким взглядом. – Соблаговолите, милостивый государь, собрать в кучку свое творчество и проследовать за мной.
      Слегка удивленный официальным тоном, Олег быстро сгреб листы отчета и, на ходу сортируя их в правильном порядке, направился за начальством. К еще большему его удивлению директор Московского охранного отделения направился не к лестнице на третий этаж, где располагался его кабинет, а к спуску на первый, к выходу.
      – Время для завтрака, – пояснил тот, не останавливаясь. – Простите великодушно, но другого времени нет. Придется нам разговаривать за едой. Знаю, что вредно для пищеварения, но служба у нас такая.
      Олег с трудом удержался, чтобы не хмыкнуть от изумления. Завтрак после полудня?
      И чтобы Зубатов пригласил кого-то к себе? Нет, заезжих чинов, даже младших офицеров из провинциальных отделений, он водил к себе регулярно, но чтобы своих служащих? Впрочем, много ты о нем знаешь, одернул он себя. Ты-то в отделении хорошо если три-четыре часа в день проводишь, а он – с девяти утра до двух ночи.
      Как только жена терпит?
      Обитал Зубатов в служебном флигеле в глубине на удивление тихого двора градоначальства. Шум проспекта надежно глушился большим зданием и разбитым перед ним садом, уже почти облетевшим по осеннему времени. Лишь изредка доносилось ржание лошадей из расположенной за несколькими рядами деревьев жандармской конюшни. Утренний моросящий дождик уже закончился, и в свежем воздухе стоял еле ощутимый прелый запах опавших листьев. Стремительно взбежав по ступенькам резного крыльца, хозяин предупредительно пропустил гостя вперед и вошел сам, вытирая ноги от слякоти.
      – Настя! – крикнул он громко, и из кухни в прихожую выбежала полная девица в платке и заляпанном переднике, круглыми глазами уставившаяся на Олега. – У нас гость. Поставь на стол еще один прибор. Добрый день, Анечка, – улыбнулся он появившейся из большой светлой комнаты миловидной женщине в простом черном платье с накинутой поверх шалью. – Познакомься – это Кислицын Олег Захарович, мой сотрудник. Олег Захарович, это моя жена, Анна Николаевна Михина. Прошу любить и жаловать.
      – Здравствуйте, – Олег неловко поклонился, смутившись от неожиданности. Он знал, что Зубатов женат, но встреча оказалась для него полной неожиданностью. – Рад знакомству.
      – Я тоже рада, – Анна Николаевна одарила его слегка натянутой улыбкой. – Пожалуйста, проходите в столовую. Завтрак стынет. Тарелки Настя сейчас принесет.
      Пока Зубатов рассеянно жевал, читая отчет, Олег осторожно прихлебывал наваристый борщ из глубокой тарелки, исподтишка оглядываясь по сторонам. Очевидно, хозяева отнюдь не были стеснены в средствах. Добротная мебель, мягкие кресла и диван в углу, резные ножки стола, тяжелые вышитые гардины на окнах и – чудо из чудес в этом мире – рожки электрических ламп накаливания в люстре под потолком. На столике в углу стоял черный ящичек, в котором Олег опознал телефонный аппарат.
      Устройство по форме отличалось от того, что стояло в служебном кабинете Зубатова, но определенно являлось телефоном. По крайней мере, у него наличествовали раструб, куда надлежало говорить, трубка, приставляемая к уху, и ручка для накручивания. Олег в очередной раз сделал себе зарубку на память: поговорить с каким-нибудь телефонных дел мастером и донести до него гениальную идею объединения микрофона и динамика в одной конструкции.
      – Это наше проклятие, – вздохнула Анна Николаевна, перехватив его взгляд. – У нас даже в спальне такой стоит. Трезвонит день и ночь…
      Олег открыл было рот, чтобы ответить, но тут его шеф отложил в сторону доклад.
      – Неплохо для первого раза, – сообщил он и проглотил ложку супа. – Я имею в виду общение с потенциальным секретным сотрудником. Писать доклады вам еще следует подучиться, но сейчас речь не о том. Должен отметить, что ваше поведение на митинге кажется мне не слишком разумным и весьма рискованным, но результат себя оправдал.
      Он отломил и задумчиво прожевал кусочек хлеба.
      – Хотя, замечу, все-таки определенные ошибки вы по неопытности допустили. Так, хотя вы и беседовали с этим… – он бросил взгляд на доклад. -…с этим Ухватовым Михаилом Ивановичем глазу на глаз, встречу вы ему назначили в присутствии товарищей, что в будущем способно бросить на него тень подозрения.
      Между тем, судя по написанному, означенный Ухватов является одним из неформальных лидеров рабочего движения. Несмотря на то, что формально Орехо-Зуевские мануфактуры не входят в сферу интересов Московского отделения, иметь там своих сотрудников для нас очень желательно. И тот факт, что вы вышли на него спонтанно, говорит в вашу пользу. Однако данный контакт потребуется развивать, и…
      – Прошу прощения, – весьма невежливо перебил его ошарашенный Олег, – но я не занимался вербовкой стукачей. Я просто в неформальной манере выяснил…
      – Олег Захарович! – слегка поморщившись, остановил его Зубатов. – Я не совсем понимаю использованный вами термин "стукач", но, судя по интонации, вы явно вкладываете в него отрицательный смысл. Боюсь, что вы подвержены влиянию все тех же стереотипов, что и наша излишне либеральная интеллигенция. Наши секретные сотрудники используются отнюдь не для организации провокаций, как об этом любят писать в газетах. Это необходимый элемент в системе получения информации, без чего невозможен политический сыск. Смею вас заверить также, что я не отношусь к секретным сотрудникам так же, как некоторые мои коллеги. Для меня они отнюдь не расходный материал, который можно выжать до дна и выбросить за ненадобностью. И именно поэтому я считаю своим долгом прояснить некоторые детали. Вы что-то хотите сказать?
      – Видите ли, Сергей Васильевич, – Олег осторожно промокнул губы салфеткой, – для меня немного неожиданна интерпретация разговора с этим парнем как его вербовка.
      Меня просто интересовала общая картина…
      – Знаете, общая картина – это как раз то, что в первую очередь интересует и меня тоже, – усмехнулся директор отделения. – Тут мы с вами вполне солидарны.
      Освещение ситуации в целом в нашей деятельности чрезвычайно важно. Особенно в нынешние неспокойные времена. Согласитесь, что куда проще и гуманнее предотвратить стихийный бунт, чем подавлять его силой оружия. Поэтому, Олег Захарович, вы продолжите работу с данным источником. Я попрошу штабс-капитана Герарди – вы наверняка с ним уже познакомились – ввести вас в курс дела и преподать урок по основным методам работы с агентурой. Сегодня же поговорите с ним и назначьте встречу не позднее завтрашнего дня. На обучении будет присутствовать также поручик Мартынов, недавно переведенный в наше отделение из Петербурга по его личной просьбе. Еще я хочу, чтобы вы в течение трех-четырех дней снова встретились с Ухватовым. За ним установят наблюдение и выяснят, насколько осведомленной фигурой он может оказаться. И, ради бога, Олег Захарович, вспомните, наконец, что вы служите в Охранном отделении. И именно сбор информации является вашей первейшей обязанностью.
      – Я… понимаю, – кивнул Олег. – Да, наверное, мне следует определиться, в конце концов, что я и где я. Я знаю, что вишу балластом на ногах отделения, и…
      – Увольте меня от ваших извинений, – резко оборвал его Зубатов. – Я склонен рассматривать прошедший месяц как вашу подготовку к активной деятельности. В этом нет ничего страшного, многие жандармские офицеры втягиваются куда дольше, если вообще втягиваются. К сожалению, я не могу больше позволить вам болтаться без дела. Просто для сведения: вчера в ходе очередного совещания градоначальник в качестве курьеза передал мне весьма вздорный донос на меня же. Донос состряпал один из моих служащих. Вы его не знаете, зато он, похоже, успел вас изучить. Вы фигурируете в качестве примера протекционизма, который я оказываю всяким подозрительным личностям.
      Внезапно у Олега пропал всякий аппетит, и даже восхитительный запах от тарелки с рагу, которую поставила перед ним повариха Настя, стал каким-то пресным и невыразительным.
      – Да, этого следовало ожидать, – кивнул он. – Я как-то забыл, что у вас есть свое начальство. Видимо, мне все же следует со всей определенностью задуматься о свое жизни. Вы правы, нельзя всю дорогу сидеть у вас на шее.
      Зубатов досадливо скривился.
      – Поймите меня правильно, Олег Захарович. Я вовсе не пытаюсь попрекать вас тем грошовым жалованием, что плачу сейчас. Некоторые важные секретные сотрудники в месяц получают три-четыре раза по столько, сколько вам полагается в год. Однако вам действительно следует определиться, чем вы собираетесь заниматься. Если вас привлекает наша политика – а вас она, похоже, привлекает, – вам определенно нужно задуматься о карьере в Охранном отделении. Если вас влечет инженерная стезя на заводе Гакенталя или каком-нибудь другом, я с удовольствием помогу вам продвинуться в этом направлении, хотя мне и жаль терять потенциально одаренного сотрудника. Примите также к сведению, что у меня масса недоброжелателей, которые с удовольствием подставят мне ножку и поаплодируют моему падению. А падая, я увлеку за собой многих, возможно, и вас тоже, так что инженерная карьера для вас куда безопасней в смысле перспектив. В общем, думайте и решайтесь. Но пока я не получил от вас прошения об отставке, я полагаю вас своим полноценным служащим, обязанным выполнять мои прямые распоряжения. Так что будьте добры сегодня же договориться с Герарди о времени для занятий.
      – Хорошо, – кивнул Олег, погружая вилку в рагу. – Знаете, Анна Михайловна, у вас все так вкусно…
      Остаток завтрака – или обеда, смотря откуда смотреть, – прошел в напряженном молчании. Жена бросила несколько фраз насчет растущей дороговизны и беспорядков, ее муж кивал, отделываясь ничего не значащими репликами. Олег сосредоточенно жевал, наслаждаясь домашней пищей, пусть и отравленной грустными мыслями.
      Отказавшись от чая и поцеловав хозяйке руку, он покинул гостеприимный дом и направился к особняку Охранного отделения, но через несколько шагов изменил курс. Внезапно ему захотелось прогуляться. Авось свежий воздух облегчит камень на сердце. Действительно, нужно определяться. Нельзя сказать, что он полностью освоился в этом мире, но и слепым кутенком быть перестал. Но что же ему делать?
      Начать строить карьеру в местном аналоге Службы Общественных Дел? Он разделял общее отношение к ее дурно пахнущим делишкам, но то дома. В этом мире, похоже, положение являлось кардинально иным. Люди, подобные Зубатову, в Службе общественных дел просто не удержались бы даже в самом низу иерархической лестницы, не говоря уж о том, чтобы подняться до такого важного поста. Да, милейший Сергей Васильевич является исключением и в этом мире, но исключением, абсолютно немыслимым дома. И это позволяет судить о правиле.
      Но и бросать технические проекты не хотелось. Дела с производством полиэтилена только-только начали сдвигаться с мертвой точки, и если бросить их сейчас, все может заглохнуть. Да и с бензиновым двигателем закручивается любопытно. В конце концов, можно принять предложение того же Гакенталя и пойти к нему в инженеры, а там посмотреть, что получится. Может, посоветоваться с Ваграновым? Нет, у того, кажется, свои заморочки с политикой. С Овчинниковым? С ответом инженера все заранее ясно: нафиг жандармов, давай к нам. Тогда с кем? С Болотовым? Много ли психиатр понимает в политике? Ох, ситуация…
      Ноги сами несли его по Тверскому проспекту, и лишь в самый последний момент он осознал, что что-то неладно. Разодетые гуляки, в субботний день фланирующие по проспекту пешком и в колясках, с дамами под ручку, как-то неожиданно исчезли.
      Зато прямо по курсу нарисовалась немалых размеров волнующаяся толпа. Вокруг гарцевали казаки, а сверху на народ равнодушно взирал чугунный памятник какому-то местному поэту – его фамилию Олег так и не запомнил, что-то военное.
      Олег повернул было голову и открыл рот, чтобы спросить Крупецкого о том, что за сборище… и сообразил, что поручик остался в Охранном отделении. Когда Олег выходил из здания, тот сидел на лавочке у выхода и читал газету, а на пути из флигеля Зубатова Олег прошел стороной. Ну и ладно! В конце концов, не все же под присмотром гулять, словно дитяте. Он ведь не собирается в приключения встревать, верно? Только посмотрит поближе…
      Он принял независимый вид, побарабанил пальцами по груди, проверяя наличие во внутреннем кармане пиджака свернутого удостоверения, и независимой походкой двинулся к толпе. Однако не успел он пройти и десятка шагов, как оттуда грохнул выстрел, потом второй, третий… Револьвер, автоматически определил Олег. Судя по звуку, из тех, что называют "бульдогами". Он растерянно замер на месте, а один из казаков беспомощно всплеснул руками и осел в седле, упав грудью на лошадиную холку. Остальные тут же вскинули карабины, снова ударили выстрелы.
      Началась беспорядочная кутерьма. Толпа завизжала, застонала, закружилась на месте, начала быстро растекаться по сторонам, оставляя за собой безжизненные или корчащиеся тела, а казаки направляли лошадей в самую ее гущу, сбивая людей с ног и отчаянно работая нагайками и шашками.
      В его сторону бросилась небольшая группа мужчин, судя по одежде – рабочих или мелких приказчиков, преследуемая двумя казаками – зубы оскалены, физиономии искажены яростью, хрипящие лошадиные морды с вытаращенными глазами и пеной на губах словно возникли из ночного кошмара. Вдруг время пошло очень медленно, и Олег разглядывал медленно плывущие в воздухе лошадиные крупы, летящие из-под подков комья грязи, прикрывающих голову руками беглецов, и сердце медленно и отчетливо стучало в висках.
      "Что ты стоишь, идиот?" – вспыхнула в голове мысль. – "Они сейчас будут здесь!
      Думаешь, они задумаются над тем, кто был в толпе, а кто просто проходил мимо?" Раздвигая руками густой воздух, Олег словно в ночном кошмаре развернулся и изо всех сил, едва переставляя ноги, побежал от надвигающейся на него опасности.
      Дорогу он не разбирал. Мелькали какие-то проходные дворы, скверики, мрачные многоэтажные доходные дома и полуразвалившиеся частные домишки… Сердце колотилось все сильнее, бухало в такт догоняющим шагам, в левом боку возникла острая боль, словно от загнанного в печень шила. Сколько он пробежал, он не знал, но вскоре боль и нехватка воздуха вынудили его остановиться. Он оперся о забор, тяжело хватая ртом воздух и стараясь не думать о саднящей боли в боку и центре груди, а шаги набежали сзади и затихли. Тяжелая рука хлопнула его по плечу.
      – Что, товарищ, душа в пятках, а? – весело спросили из-за спины. – Ну все, все, ушли. Отстали, сатрапы. Отдышись толком, теперь можно.
      Олег обреченно повернул голову. Ему во все тридцать два зуба улыбался здоровый парень в кумачовой рубахе под кожаным жилетом, широких штанах, заправленных в начищенные сапоги, и кожаном же картузе. Физия у парня явно была из тех, от которых млеют все красные девицы, а возраст едва ли перевалил за двадцать даже с учетом местных особенностей взросления.
      – Перетрухал, ага? – спросил парень. – Я тоже слегка спужался. Петька, дурак, из револьвера стрельнул, и кто просил, спрашивается? Не, дурак он, дурак, ему лишь бы пострелять. Оторвут голову когда-нибудь. Ну, зато сатрапа он подстрелил, ужо будут знать!
      Он залез за пазуху, извлек клочок бумаги, кисет и начал ловко сворачивать самокрутку, снисходительно посматривая на пытающего восстановить дыхание Олега.
      Сам парень, казалось, почти даже и не запыхался.
      – Ты-то, я гляжу, прилично одетый, ага? – добродушно спросил он. – Скажи, дядя, тебя-то чего на митинг занесло? Ты из сочувствующих, аль просто любопытство заело?
      – Любопытство, – вяло кивнул Олег. Жжение в груди ослабело, и говорить было уже не так больно. – Послушать хотел, о чем говорят, да вот, понимаешь…
      – Ага, еле ноги унес, – сочувственно кивнул парень, поджигая самокрутку и выпуская длинную струю вонючего дыма. – Бывает. Только ты, дядя, не туда слушать ходишь. На митинге мы против сатрапов выступаем, а они нас за то лупят. Сволочи, – он сплюнул на землю, – мы их словами, а они нас ружьями да нагайками!
      Олегу совсем не казалось, что стрельба из "бульдога" проходит по классу словесной борьбы, но свое мнение он благоразумно оставил при себе.
      – Ну ничего, – парень картинно выпустил еще одну дымную струю, – недолго царским прихвостням осталось. Народ сбросит ярмо, и тогда все эти казачки попляшут под нашу музыку. Ты, дядя, как, знаешь что о народе? Раз митингами интересуешься, значит, в правильном направлении мыслишь, ага?
      Олег кивнул. Похоже, его местная удача в очередной раз столкнула его с кем-то, мягко говоря, находящимся не в ладах с законом на революционной почве.
      Интересно, и что он мне предложит?
      – Правильно! – одобрил его кивок парень. – Правильно мыслишь, товарищ. Однако же тебе просвещаться надо, а не просто по улицам от казачья бегать. Хочешь, приходи к нам, послушаешь умных людей. Я-то что, я красиво говорить не обучен, а вот есть у нас люди, так их слова до самого сердца пробирают. Что, хочешь послушать, ага?
      – Ну… не знаю… – Олег замялся. С одной стороны, это как раз то, чего он хотел: понять ту, мятежную, сторону. С другой – наверняка Зубатов заставит его стучать и на этих ребят, делать из них "секретных сотрудников". А хочет ли он этого?
      – Вот и молодец, дядя, – широко ухмыльнулся парень. – Несознательный ты еще, ну да это дело поправимое. Значица, завтра вечером, часам к пяти, приходи в Колокольников переулок, дом три, это неподалеку от Рождественского монастыря по Трубной улице. Скажешь, Васька Еркин звал. А пока бывай, мне в лавку пора возвращаться, а то хозяин убьет.
      Парень выпустил еще одну струю дыма и вразвалочку пошел по переулку. Только сейчас Олег понял, что не имеет ни малейшего понятия, куда его занесло и что за глухие заборы его окружают. Он открыл было рот, чтобы окликнуть словоохотливого парня, но передумал. В конце концов, не маленький, не заблудится.
      Колокольников переулок, дом три… Да уж, ну и дела. Идти? Или не идти? Он повернулся и побрел в ту сторону, откуда прибежал. Определенно, тот, кто его засунул в этот мир, обладает весьма странным чувством юмора. Или это у него самого с головой не все в порядке? Еще и Крупецкий на его счет пройдется. Чего, спрашивается, он вообще бежал? Прижался бы себе к стеночке, авось и не тронули бы…
      Крупецкий, однако, злоехидничать не стал. Услышав о происшедшем, филер пришел в ярость. На мгновение Олегу почудилось, что тот сейчас ударит его. Однако поляк сумел сдержаться. Несмотря на багровую физиономию, его голос звучал почти ровно:
      – Если пану Кислицыну угодно добиваться, чтобы меня выбросили на улицу, словно никчемную собаку, пусть пан так и скажет! По крайней мере, я смогу заранее подыскать себе другую работу. Дворником, например, в приличном доме – больше меня после такого позора никуда не возьмут.
      – Я не хотел… – попытался было возмутиться Олег, но Крупецкий оборвал его:
      – Когда ребенок разбивает вазу, он тоже говорит, что не хотел. Пан Кислицын, попытайтесь поставить себя на мое место. Меня приставили к вам в непонятно каком качестве – то ли стражника, то ли экскурсовода. Начальство в категорической форме приказало мне ни на шаг от вас не отходить. В то же время я то и дело теряю вас из виду. То вы сидите в комнате наверху, и мне остается лишь догадываться, там ли вы еще и не сбежали ли через окно, то ускользаете от меня неожиданным манером. А я за это получаю от начальства выволочку. Мне это надоело. Я сейчас же иду к пану Зубатову и прошу его освободить меня от обязанности вас сопровождать. Видит бог, отделение отчаянно нуждается в филерах, и я нанимался сюда совсем не за тем, чтобы разыгрывать из себя няньку.
      Следующие пять минут Олег убеждал его в том, что случаев, подобных сегодняшнему, больше не повторится, пустив в ход все свои сценические таланты. Наконец, краска потихоньку сползла с лица филера, и тот, облегченно вздохнув, согласился не докладывать об инциденте Зубатову.
      – Но помните – в последний раз! – угрожающе пошевелил он усами.
      – Да-да, в последний! – быстро согласился Олег. – Однако же что мне делать с этим приглашением?
      – Пся крев… – пробормотал Крупецкий себе под нос. – За это пан Медников взгреет меня отдельно. Я обязан доложить ему о случившемся, и он обязательно спросит, как же я не оказался на месте, чтобы срисовать этого Ваську Еркина…