«Господи Боже, Мэттью в Лондоне!» — снова и снова крутилось у нее в голове.

А она-то надеялась, что не увидится с ним еще долгие месяцы… может быть, даже годы! К тому времени все должно было устояться, и она бы понемногу привыкла к семейной жизни, к мужу. Вместо этого Мэттью снова находился очень близко, в том же самом доме, что и она, и уже сегодня вечером им предстояло встретиться за ужином, сидеть за столом друг против друга. Ей придется улыбаться, обмениваться с ним ничего не значащими фразами, в душе желая при всех признаться в любви.

Джессика понимала, что ничего подобного не совершит. Мэттью не скрывал, что охотно затащил бы ее в постель, но не более того, а герцог… герцог готов дать ей свое имя, титул и богатство, с ним могла осуществиться ее мечта о семье и детях. Его защита и покровительство обещали свободу от прошлого. Разве все это не основание для последующего счастья?

Джессика попеременно то мерила комнату шагами, то раскрывала книгу, то бралась за вышивание, но ни на чем не задерживалась надолго. Время тащилось, как увечный на костылях. Даже Виола, зашедшая ее приободрить, нимало в том не преуспела. Когда опустились сумерки, Джессика вздохнула с облегчением. Приняв ванну и позволив Виоле уложить волосы в высокую прическу, она достала из гардероба вечернее платье синего шелка с отделкой из черного тюля, расшитого стеклярусом. В отличие от свадебного, платье имело низкий вырез и делало девушку обольстительно женственной. Одеваясь, Джессика втайне желала, чтобы вожделение, которое чувствовал к ней Мэттью, в этот вечер заставило его пройти через ад.

— Времечко-то не ждет, ягненочек, — сказала Виола, легонько ткнув ее в бок. — Чего оттягивать? Все одно придется идти.

В унисон с этими словами громко пробили часы, окончательно вернув Джессику к действительности. Встряхнувшись, она усмехнулась с неожиданной иронией. Мэттью ненавидит опоздания, так вот же ему! Было даже жаль, что Джессика задержалась ненамеренно. Бросив последний беспокойный взгляд в зеркало, девушка вышла в коридор и спустилась по лестнице.

На этот раз гостиная была ярко освещена и как бы согрета сиянием многочисленных свечей.

— Джессика! Входи, дорогая, входи! Гости уже собрались, ждем только тебя.

— Добрый вечер, папа Реджи. — Подставляя лоб для поцелуя, воспитанница улыбалась, но внутренне трепетала всем существом. — Мне очень неловко, что я заставила всех ждать.

— Ничего страшного. Невестам, как ты знаешь, прощается все! — воскликнул маркиз с широкой улыбкой. — Твой нареченный ждет не дождется тебя увидеть, точно так же как и его мать, очаровательная герцогиня Милтон.

— Милорд, миледи, добрый вечер, — промолвила Джессика, присев в глубоком реверансе.

— Вы прекрасны! — воскликнул герцог, целуя ей руку. — Ведь верно, мама, она прекрасна?

— Никогда не видела столь красивой невесты, — ответила герцогиня, улыбаясь с искренним теплом. — Вы будете очень хороши в подвенечном платье.

В который раз Джессику поразило, с какой готовностью приняла помолвку сына надменная герцогиня Милтон. Ее как будто не смущало то, что у нареченной нет никакого титула. Это казалось очень странным. Даже если она безоговорочно поверила в небылицы, сочиненные маркизом, все равно Джессика оставалась всего лишь бедной родственницей, которую влиятельный и знатный человек принял под свое крыло из милости. Оставалось предположить, что все дело в Джереми, что это он убедил мать дать согласие на брак. По слухам, молодой герцог ни в чем не знал отказа, и раз уж хотел в жены воспитанницу маркиза Белмора, это решало дело.

На его месте многие молодые люди выросли бы бездушными, черствыми эгоистами.

Эта мысль позволила Джессике тепло улыбнуться жениху, и ей даже удалось не блуждать глазами по комнате в поисках Мэттью. Однако помещение оказалось недостаточно большим, и вскоре девушка увидела его стоящим у камина рядом с Гвен. Изящная брюнетка казалась миниатюрной рядом с его широкоплечей фигурой. Мэттью улыбался и ответ на какое-то замечание Гвен, глядя на собеседницу с явным интересом, и ревность с неожиданной силой полоснула Джессику по сердцу.

Слава Богу, Гвен нет до него никакого дела, подумала Джессика и опомнилась. По правде сказать, ее подруге не было дела ни до одного мужчины на свете. Она не просто недолюбливала мужской пол, это была давняя острая неприязнь, родившаяся из ненависти к отчиму.

— Мэттью! — окликнул маркиз, и тот резко вскинул голову, тряхнув русыми с рыжиной волосами, которые так нравились Джессике. — Теперь, когда все в сборе, мы можем пройти к столу.

Джессика увидела, как темно-синие глаза повернулись в ее сторону, и вынесла долгий пристальный взгляд.

— Да, я полагаю, можем, — зачем-то сказал граф, с видимым усилием отводя взгляд.

Улыбнувшись странной едкой улыбкой, он предложил одну руку Гвен, а другую — леди Бейнбридж, в то время как маркиз вел к столу мать Джереми, статную женщину лет сорока двух, в волосах которой все еще не было ни единой серебряной нити.

Джессика собралась с силами, чтобы еще раз одарить своего нареченного улыбкой и опереться на его руку.

— Ваш сегодняшний наряд на редкость элегантен. Кроме того, он подчеркивает синеву ваших глаз, — сказал герцог вполголоса.

На несколько мгновений его взгляд задержался на округлостях ее грудей и вернулся к лицу почти ощутимо горячим. Джессики всей душой желала почувствовать ответный огонь, но внутри ощущались лишь свинцовая тяжесть и подташнивание.

Ужин оказался таким же нескончаемым, как и весь этот день. Подали лососину, запеченную в сливках, жареных перепелов, оленину — все на севрском фарфоре, белоснежном, с золотой каймой. Затем последовал целый перечень блюд: фазаньи яйца, фаршированные устрицами, телячьи отбивные, овощи свежие и в изысканных салатах, а на десерт — пирог в форме сердца.

И все это без исключения по вкусу напоминало Джессике опилки.

Как следствие конфронтации с французами, подавались только португальские вина, в том числе превосходный портвейн. Вопреки обыкновению Джессика отдала должное напитку. Она надеялась, что это поможет вымести бесконечный ужин, а главное, внимание Джереми. Тот смотрел на нее взглядом ребенка, которому вложили в руки рождественский подарок, но сказали, что открывать его еще рано.

Что до Мэттью, его лицо оставалось, как обычно, непроницаемым. Он держался безупречно: вовремя подавал вежливые реплики, смеялся в нужные моменты и поровну делил внимание между сидевшими рядом дамами.

Только однажды за время ужина Ситон позволил себе встретиться с Джессикой взглядом, и только тогда она сумела заглянуть под маску непроницаемого спокойствия. Мэттью по-прежнему был зол, правда, непонятно, по какой причине.

За несколько секунд, пока их взгляды оставались прикованными друг к другу, девушка постаралась вложить в свой сожаление и тоскливый призыв. Она очень надеялась, что Мэттью ее поймет.

После ужина мужчины удалились выкурить по сигаре, а женщины направились в дамскую гостиную, где светская беседа возобновилась. Проницательная Гвен заметила, что Джессика не в своей тарелке, за что та была ей очень признательна. Каждый раз, когда она не успевала подхватить нить беседы, подруга бросалась на помощь. В какой-то момент леди Бейнбридж даже приподняла брови, но сразу же улыбнулась в ответ на замечание Гвен, что вряд ли есть на свете кто-нибудь нервознее невесты накануне венчания.

К счастью, ужин завершился скорее обычного. Гости разъехались, а хозяева поднялись в свои комнаты, чтобы как следует выспаться в преддверии торжественного события. Лежа в постели, Джессика слушала, как Мэттью беспокойно ходит взад-вперед по комнате. Когда шаги наконец затихли, девушка продолжала лежать без сна. Как ни была она измучена этим бесконечным днем, уснуть удалось только на рассвете.

Ситон провел утро в обществе адвоката, все того же Вендела Кори (поскольку тот много лет оказывал услуги отцу, его заботы естественным образом распространились и на сына).

Встреча продлилась дольше, чем граф рассчитывал. Кори вел дела Ситон-Мэнора в отсутствие Мэттью и счел нужным поставить его в известность о последних событиях. Кое у кого из арендаторов накопились проблемы, произошло несколько случаев воровства, не было уплачено несколько рент. Капитан в который раз убеждался, что постоянные отлучки хозяина не идут на пользу поместью.

Выйдя из конторы, он устало оглядел деловитую Треднидл-стрит, подозвал кеб и направился к Сент-Джеймсской площади. Немного не доезжая до нее, граф вышел у внушительного здания, в котором располагался один из самых старых и респектабельных клубов Лондона — «Брукс». Попадая внутрь, посетитель сразу же проникался духом солидности и давних, глубоко уважаемых традиций. В подобном месте хорошо провести несколько часов, ощутить приятную оторванность от городской суеты и забыть как об усталости, так и о проблемах.

Войдя, Мэттью не без удовольствия окинул взглядом пол, выложенный черным и белым мрамором, высокий расписной потолок, бюсты римских сенаторов, потом неторопливо оглядел собравшихся. Кое-кто из тех, что сидели за игорными столами, был ему знаком, но он предпочел в одиночестве направиться к стойке. В «Брукс» Мэттью зашел отдохнуть и меньше всего жаждал пустой болтовни. Увы, ему не суждено было найти мир и покой даже под крышей столь солидного заведения.

Невольно прислушиваясь к разговорам игроков, капитан обнаружил, что те оживленно обсуждают предстоящую женитьбу герцога Милтона. Достоинства невесты, в общем, не подвергались сомнениям… кроме одного, на данный момент самого важного. Джентльмены весело спорили о том, через сколько месяцев молодая жена разрешится наследником. Двое даже побились об заклад насчет этого, записав предмет спора и размер ставок в клубную книгу пари. Одним из спорщиков был барон Дансмор, другим, разумеется, виконт Сен-Сир.

Не удержавшись, Мэттью заглянул в книгу и холодно усмехнулся. Честь Джессики оценили в пять тысяч фунтов, причем его давний знакомый Адам Аркур, как ни странно, утверждал, что младенец появится на свет через положенные девять месяцев, никак не раньше. Это полностью реабилитировало его в глазах Мэттью.

— А вы что думаете, Стрикланд?

Оклик оборвал нить его размышлений, и граф повернулся от стойки, за которой мрачно потягивал джин (обычно он пил мало, а на борту корабля — почти никогда, но сегодня нуждался в хорошей порции спиртного). К нему ленивой походкой приближался лорд Монтегю, по лицу которого бродила неприятная улыбка.

— Вы лучше других знакомы с прелестной крошкой, не так ли? Как по-вашему, кто выиграет пари: Денсмор или Сен-Сир?

Мэттью терпеть не мог этого человека. Помимо тупого упрямства и неудержимой страсти к бахвальству, лорд Монтегю был намеренно вульгарен и груб, наслаждаясь тем, что люди более мягкие или лучше воспитанные не способны дать ему отпор.

— Хочу напомнить, что молодая особа, о которой идет речь, находится под опекой моего отца. Ему бы не понравились ваши высказывания, и мне они тоже не по вкусу.

— А ведь она чертовски хороша! — продолжал Монтегю, нимало не смущаясь. — В разговоре кое-кто из джентльменов высказал предположение, что вы, Стрикланд, не могли остаться равнодушным к такой красотке. Правда, не стоит забывать и о Каролине Уинстон…

Мэттью почувствовал, как дернулась щека, и постарался обуздать нарастающее раздражение. Он зашел в «Брукс», рассчитывая выбросить Джессику из головы хотя бы на несколько часов. Больше всего ему хотелось забыть о вчерашнем вечере, каждая минута которого была пыткой. Никогда еще он не был так измучен ревностью и желанием — потому, быть может, что никогда еще Джессика не выглядела такой обольстительной, такой откровенно женственной и недоступной.

Мэттью прилагал титанические усилия, стараясь не смотреть в ее сторону, но так было даже хуже. В памяти снова и снова возникала ночь пожара, поцелуи и ощущение атласной кожи под пальцами. Капитан изводил себя мыслями о том, что Джессика могла бы принадлежать ему, а не герцогу, если бы дождалась… или если бы он сам действовал более решительно. Поднимая взгляд, Ситон видел перед собой глаза Джереми, полные откровенного желания. Это зрелище вызывало в нем тошноту, и не закончись проклятый ужин раньше обычного, его бы, вероятно, вывернуло прямо в тарелку. Идиотская болтовня лорда Монтегю снова взбудоражила память.

— Мой отец в высшей степени заинтересован в будущем мисс Фокс. Поскольку в последнее время он сильно недомогает, это заставляет его спешить с устройством ее замужества. Только в этом причина поспешного венчания. Можете быть уверены, Сен-Сир выиграет пари.

Ему удалось произнести все это с холодной любезностью, но потом в памяти всплыло лицо Джессики, когда они встретились в гостиной в день его приезда. Ему показалось тогда, что девушка готова лишиться чувств, и было ясно — предельно ясно, черт возьми! — что встреча отнюдь ее не порадовала.

Но на другой день, за ужином, когда взгляды их встретились… в ее глазах было что-то печальное и зовущее. Не потому ли она напомнила о разговоре на балу, не потому ли подчеркнула, что именно он посоветовал ей принять предложение герцога? Мэттью успел не раз подумать об этом и каждый раз приходил в ярость от сознания сделанной глупости.

— Я бы не рассчитывал так на выигрыш Сен-Сира, — продолжал между тем лорд Монтегю. — Совсем не обязательно этим браком хотят прикрыть грешок герцога. Мало ли кто мог засеять столь благодатную ниву? — Толстые губы его плотоядно выпятились. — Да что там далеко ходить? Не из-за каждого из нас женщины бросаются в огонь. Джентльмен должен очень много значить для леди, чтобы она…

Рука Мэттью метнулась вперед. Схватив болтуна за оба лацкана, он одним яростным рывком поднял его в воздух. Кулак другой руки застыл в нескольких дюймах от толстого, покрытого красными прожилками носа лорда Монтегю.

— Должен заметить, что в некоторых случаях мисс Фокс действует из соображений великодушия, а не рассудка. Вполне возможно, она бросилась бы в горящее здание даже ради такой никчемной твари, как вы, если бы существовал шанс спасти вашу жалкую жизнь, Теперь, когда вы это знаете, вы, конечно, будете держать свои предположения при себе. Не так ли, милорд?

— Бе-бе-бсзусловно, милорд! Прошу простить меня, лорд Стрикланд. Я позволил себе лишнее, но впредь этого не повторится.

— Мудрое решение.

Мэттью медленно поставил лорда Монтегю на пол, и только тут понял, что в помещении воцарилась полная тишина. Со всех сторон на него устремились любопытные взгляды. Ничего не оставалось, как осушить стакан одним глотком и поскорее покинуть «Брукс», из которого так и не вышло гавани спокойствия.

Чтобы взять себя в руки и отдышаться, Ситон прошел целый квартал пешком. Он был слишком возбужден, чтобы разговаривать даже с кебменом. Однако всю дорогу до лондонского дома Белморов ярость бушевала в крови, как слишком тяжелое и пряное вино.

И не только ярость. В груди ощущалась гулкая болезненная пустота, она щемила и щемила, пока Мэттью не дал себе клятву любой ценой избежать присутствия на венчании.

В конце концов, есть вещи, которые не способен вынести даже самый сильный мужчина. Видеть, как Джессику венчают с герцогом, и при этом знать, что вскоре эти двое окажутся в одной постели, даже рисовать себе все во всех подробностях… Нет, это выше его сил. Куда охотнее он оказался бы в одиночку перед всем французским флотом.

Приняв решение, граф вызвал лакея и отправил его наверх, к маркизу. Нужно сейчас же, незамедлительно поговорить с отцом. В ожидании ответа капитан сидел перед окном, глядя на серпик луны, висящий низко над горизонтом, и на темно-пурпурные тени, предвещавшие близкие сумерки. Наконец посланный вернулся с известием, что мисс Фокс в этот вечер ужинает в своей комнате и маркиз будет счастлив встретиться с сыном в курительной, за стаканом бренди.

Это устраивало Мэттью как нельзя лучше. Он пока чувствовал легкое опьянение, но горел желанием наверстать упущенное. Чем скорее закончится беседа с отцом, тем лучше. Сразу после этого он отправится в город, где напьется до полного бесчувствия… нет, сначала подыщет самую смазливую лондонскую шлюху. Та будет белокурой, с крепкими грудями, и капитан укроется меж ее белых ног, как в крепости. Он станет попеременно пить и валить ее на кровать, всю ночь и все утро, пока проклятое венчание не закончится, а потом вернется на корабль и всю оставшуюся жизнь будет счастлив, что прошение об отставке так и не было рассмотрено.

Маркиз вошел в курительную, когда сын уже налил себе бренди и закрывал графин пробкой.

— Мэттью, мальчик мой! Мне казалось, ты намерен провести этот вечер где угодно, только не дома.

— Я так и поступлю после нашего разговора. Бренди?

— Чуть-чуть. Завтра торжественный день, и мне не хотелось бы много пить на ночь. — Маркиз принял из рук сына огромную рюмку с несколькими глотками бренди и вдохнул аромат. — Тебе, дорогой, тоже стоило бы остаться дома и хорошенько выспаться. Венчание назначено на ранний час.

— Венчание, — эхом повторил граф. — Как раз об этом я и хотел поговорить.

— Я слушаю, — поощрил маркиз, делая глоток.

— Я решил не присутствовать на нем.

— Не говори глупостей, Мэттью, ты обязан там быть.

— Нет, не обязан! В конце концов, Джессика выходит замуж не за меня, а за Джереми. Какая разница, буду ли я присутствовать при обряде, который сделает ее герцогиней Милтон? Моя помощь ему не понадобится ни тогда, когда он поведет се к алтарю, ни когда уложит в свою постель! — Ситон залпом выпил бренди, благодарно чувствуя струящимся по горлу жидкий огонь. — Я просил тебя о встрече только затем, чтобы поставить в известность: на венчании меня не будет.

Маркиз стукнул рюмкой о столик так резко, что тонкая ножка сломалась.

— Я не стану повторять дважды то, что скажу сейчас. Ты будешь присутствовать на венчании нашей дорогой девочки! Ты наследник имени Белморов, Джессика — моя воспитанница, а потому вы не чужие друг другу! Она выходит замуж за человека, семья которого занимает чуть ли не самое высокое положение в Англии; мыслимо ли игнорировать брак между столь знатными семьями? Такое происходит не часто, и каждый из нас — каждый, Мэттью! — обязан принять в этом участие. Я слышать не желаю никаких возражений!

Сын слушал и не слышал гневные слова отца. Перед его мысленным взором герцог склонялся над обнаженным телом Джессики, готовясь осуществить супружеские права.

— Отец, ты можешь принести семейству Милтон любые извинения, какие сочтешь нужными. Разве я так уж часто высказываю просьбы? Но сейчас я прошу…

— Тогда я хочу знать, в чем дело! — потребовал маркиз, так и впиваясь взглядом в его лицо.

Мэттью молча налил себе еще бренди, снова залпом, выпил и медленно, трудно сделал глубокий вдох.

— Прости, отец, но я не стану ничего объяснять, — сказал он тихо. — Даже сознавая, как сильно это расстроит и разочарует тебя, я не могу быть на венчании. Передай Джессике мои наилучшие пожелания, а герцогу — мои самые искренние поздравления.

Мэттью поставил рюмку на каминную полку, медленно и осторожно, потом решительно направился к двери. Голос отца, поднявшийся до резкой, почти злой ноты, на мгновение остановил его.

— Черт возьми, Мэттью, я не думал, что все так обернется!

Капитан ускорил шаг.

— Проклятие, проклятие! Если тебе так больно сейчас, почему, черт возьми, ты ничего не делаешь?

Мэттью даже не обернулся. Сделать что-нибудь? Слишком поздно. Поздно было уже в тот день, когда он уехал, оставив Джессику в Бел морс. Может быть, поздно было с самого начала.

В вестибюле граф принял у дворецкого шляпу и перчатки, помедлил, но потом вышел и быстро спустился по лестнице. Через несколько минут капитан уже ехал по вечернему Лондону в поисках забвения.

Джессика сидела на кровати, глядя на нетронутый поднос с ужином. Подливка на бараньей ножке успела подсохнуть, корочка на пироге осела, сливовый пудинг приобрел сизый оттенок. Уже целый час девушка пыталась приняться за еду, но первый же глоток вызывал такую тошноту, что Джессика снова все бросала.

Сказав себе, что кушанья все равно потеряли съедобный вид, она отодвинула поднос и прошла к окну. Фонарь освещал угол дома и часть тротуара, под ним в полной неподвижности застыл ночной сторож. Его крепкая фигура производила впечатление надежности и основательности. Было пустынно, лишь время от времени мимо катился элегантный экипаж, направляясь, конечно, на какой-нибудь бал.

Сама того не замечая, Джессика крутила на пальце обручальный перстень с кроваво-красным гелиотропом, соответствующим знаку зодиака герцога, родившегося в марте. Вещица, слишком крупная и вычурная, олицетворяла для Джессики всю помпезность положения герцогини. Глядя на перстень, девушка невольно думала о чопорной, расписанной по минутам жизни, которая ей предстояла. Долгие-долгие годы такой жизни. Уныние усугублялось сознанием, что она не может ответить взаимностью на чувства герцога, что это несправедливо по отношению к нему.

Джессика пыталась напомнить себе, что браки в высшем свете почти никогда не заключаются по любви, что в основе их лежит обоюдная выгода или фамильные интересы. Джереми выбрал ее, и оставалось только стать ему примерной женой.

Джессика отошла от окна и снова присела на постель. Она предпочла бы уснуть и тем самым сократить невыносимое ожидание, но не помог даже стакан шерри. Нервы не желали успокаиваться, только теперь еще заломило в висках. Заметив, что руки дрожат, Джессика зажала их между коленями.

Завтра, думала она снова и снова. Завтра она станет замужней женщиной.

Венчание назначено на десять часов утра, за ним следовал так называемый свадебный завтрак — бесконечное застолье, длящееся целый день. Разослали семь сотен приглашений, все сливки высшего лондонского света должны прибыть на церемонию. Казалось поразительным, что в такой короткий срок удалось подготовить все необходимое.

Джессика шмыгнула носом и смахнула со щеки слезу. Ей следовало быть вне себя от радости, ведь вот-вот должна осуществиться ее мечта стать подлинной леди, иметь собственный дом и законного мужа. И не просто мужа, а мужа красивого, богатого и влиятельного, мужа доброго и щедрого, готового осыпать жену дарами. Завтра ей будут завидовать не только девицы на выданье, но и замужние дамы…

Почему же она не парит в облаках, почему не чувствует за спиной невидимых крыльев счастья? Все, что Джессика чувствует, — это тяжесть, свинцовую тяжесть в душе.

«Мэттью, ну почему ты не сумел полюбить меня?»

Но что толку ставить это ему в вину? Любовь — вещь капризная. Заставить графа полюбить так же невозможно, как заставить себя разлюбить его.

Джессика прилегла, натянув вышитое покрывало до самого подбородка и свернувшись калачиком. Ее знобило и никак не удавалось согреться. К тому же слезы упорно наворачивались на глаза, грозя излиться бурным неуправляемым потоком.

Она сжала зубы так, что они скрипнули, и напряглась всем телом, повторяя: не заплачу, не заплачу.

О чем ей плакать? Совершенно не о чем.

Джессика выходит замуж за прекрасного молодого человека, который станет обращаться с ней с любовью и заботой, с которым она создаст семью. Девушка почти не смела мечтать об этом! Такой человек достоин верности и почтения, и она станет почитать его.

Снова и снова Джессика клялась себе в том, что сделает все от нее зависящее, чтобы Джереми Кодрингтон был с нею счастлив. Может быть, посвятив ему свою жизнь без остатка, она наконец забудет Мэттью Ситона и даже сумеет быть по-своему счастливой.

Пробило час ночи, когда граф со стуком распахнул двери в бордель «Петушок и курочка». Это заведение на Слоун-стрит он хорошо помнил с юношеских лет, когда был его частым посетителем. Вот уже несколько часов капитан странствовал из кабака в кабак, закончив вояж на Ченсери-лейн, в «Короне и подвязке». Он смутно помнил, что начал пить в «Глобе» на Флит-стрит, потом переместился в «Белый голубь», но остальные питейные заведения улетучились из памяти. Очень может быть, что граф обошел на Друри-Лейн все таверны до одной.

В бордель его привело не столько вожделение, сколько остатки инстинкта самосохранения. Мэттью был не мертвецки пьян, но ночной Лондон был громадной ловушкой для тех, кто нетвердо держится на ногах. Нужно заползти в какую-нибудь нору, иначе утром можно очнуться в переулке избитым и ограбленным. Или вообще не очнуться.

Мэттью хорошо знал Софи Стивене, хозяйку борделя, и рассчитывал, что та по старой дружбе предложит ему шлюху поприличнее. Это было бы достойным завершением бурной ночи. Возле входной двери возвышался громадного размера субъект, здешний вышибала, мимо которого Мэттью протащился спотыкаясь и покачиваясь. Одну часть прокуренного зала занимали игорные столы, за которыми несколько лиц мужского пола резались в вист и другие азартные игры. Кто-то громко бился об заклад, кто-то молча накачивался спиртным, но большая часть посетителей предпочитала заигрывать с женщинами. Время от времени кто-нибудь удалялся наверх или спускался оттуда, а кто-то, очевидно, как раз предавался так называемым плотским утехам.

Мэттью подумал, что в ближайшее время займется тем же. Он повторял себе это в течение всего вечера, но пока сумел только напиться.

Ситон увидел стойку и направился к ней, по дороге налетев на стул и опрокинув его. Рыжая Софи обернулась на шум, узнала гостя и поспешила к нему. Ее широкие бедра призывно покачивались на ходу — движение старое, как мир и профессия, которой она занималась. Мэттью ухмыльнулся этой мысли, перекосив нижнюю половину лица.

— Посмотрите-ка, кто к нам пришел! — воскликнула Софи и бесцеремонно оглядела его, отметив расхристанный вид. Каждый предмет одежды графа был перекошен, воротничок расстегнут и угрожал свалиться вовсе, на лосинах виднелись засохшие брызги грязи. — Давненько мы не имели удовольствия видеть вас, милорд. Во всяком случае, с тех пор, как я стала здесь хозяйкой. Добро пожаловать и с возвращением!

— С… спасибо, Софи…

— Что будем пить, миленький?

Мэттью оглядел пустой стакан, который прихватил, должно быть, из последнего кабака.

— Джин. Да принеси всю бутылку, потому что я хочу напиться так, как еще никто никогда не напивался!

— Да ради Бога, миленький. Пей на здоровье, выпивки хватит. Некоторое время он тупо таращился ей вслед, потом оглядел общество, собравшееся в борделе скоротать ночь. Под потолком висела серая пелена табачного дыма, слишком густая, чтобы рассеяться. Пахло алкоголем, женскими духами и слабо, но назойливо — похотью. Одни из посетителей поднялся и, волоча на руке почти голую брюнетку, направился к Мэттью, но тот только озадаченно моргал, не узнавая его по причине пьяной заторможенности.

Только когда они оказались лицом к лицу, стало ясно, что это Сен-Сир. Узнать его было бы мудрено даже в состоянии кристальной трезвости: виконт пребывал в одной рубашке, перекошенной и расстегнутой до пояса, и с совершенно растрепанными волосами. Адам был пьян даже сильнее Мэттью, но это ничуть не отразилось на его самочувствии.

— Совсем забыл, что именно здесь ты коротаешь вечера, — встряхнувшись, сказал Мэттью почти без запинки. — Рад снова видеть тебя, Адам.

— Взаимно, — усмехнулся тот, пожимая протянутую руку и с некоторым удивлением поднимая черную бровь. — Сказать по правде, я опасался, что наша маленькая стычка стоила мне давнего друга.

— У меня не так много друзей, чтобы бросаться ими… — Чувствуя, что одна сторона рта сама собой поползла вниз, граф перестал ухмыляться.

Ситон говорил правду: с тех пор как он начал проводить большую часть времени в море, ближайшими его друзьями стали офицеры, товарищи по службе. Не имея возможности завести друзей на берегу, капитан бережно относился к приятельским отношениям, сохранившимся со времен Оксфорда.

— В таком случае, — благодушно предложил виконт, — будем считать, что ничего не было. Распоследнее дело, когда мужская дружба рушится из-за юбки.

Обычно чем больше он пил, тем сильнее бледнел. Сейчас Сен-Сир был очень бледен, но зубы, сверкнувшие в улыбке, все-таки казались белыми на фоне смуглой кожи. Мэттью тяжело опустился на стул и уставился в пустой стакан, проклиная про себя Софи за медлительность.

— Однако, — продолжал виконт, устраиваясь на соседнем стуле, — эта мисс Фокс… из-за такой, как она, может сломаться и более крепкая дружба.

— Я видел книгу пари в «Бруксе», — мрачно заметил Ситон. — Пять тысяч фунтов в защиту чести Джессики. Хорошее кровопускание карману Денсмора.

— Правда?

— Уверен. Пусть думает головой, прежде чем держать с тобой пари… — Мэттью криво усмехнулся, — особенно когда дело касается женщины. По правде сказать, мне любопытно, откуда у, тебя такая уверенность в выигрыше.

— Все очень просто, мой друг, — дело в тебе. Помнишь вечер в саду герцога Милтона, когда ты едва не задушил меня, застав с мисс Фокс? Не помню, чтобы когда-нибудь прежде ты так себя вел. Мне тогда стало ясно, что ты не дашь ей шанса совершить оплошность, а сам… что ж, сам ты слишком благороден, чтобы коснуться подопечной старого маркиза.

Мэттью угрюмо хмыкнул в ответ.

— Ну и конечно, нельзя забывать о самой молодой леди. В ней есть что-то… как бы это объяснить? Она из тех женщин, которые знают, чего хотят, которых нельзя подстеречь в минуту слабости.

В этот момент к приятелям приблизилась блондинка, одетая так же скудно, как и подружка Сен-Сира. Туго зашнурованный корсет вздернул груди так высоко, что соски, подкрашенные губной помадой, вызывающе торчали поверх кромки.

— У меня есть все, что нужно джентльменам для утоления жажды, — многозначительно сказала она, ставя на стол запотевшую бутылку джина и стаканы. — Меня зовут Ханной. Здесь слишком шумно и скучно, не угодно ли подняться наверх и провести время повеселее?

С этими словами девица низко склонилась и прижала полные груди к плечу Мэттью. Она была именно тем созданием, с которым Ситон намеревался провести эту ночь:

распутная, но не вульгарная, белокурая и полногрудая. С ней можно забыться до тех пор, пока не закончится кошмар с венчанием Джессики.