В старинном городке

Автобус развернулся на площади и остановился. Вот он, маленький старинный городок.

Мы спрыгнули с подножки, поправили рюкзаки за плечами и огляделись. Городок нам понравился с первого взгляда. Площадь окружали двухэтажные старинные дома. Сама площадь была вымощена камнем. Не сговариваясь, мы пошли по брусчатке. Звуки наших шагов нарушили тишину старинного городка.

От площади лучами расходились узкие улочки. В просвете между домами мы увидели развалины замка.

— Ух, ты! — восхитился Саня. — Представляю, какой он был целый!

Мы снова двинулись по площади. Наше внимание привлек стенд, приглашавший в дом-музей великого поэта, и указатель, по какой улице идти к этому самому дому-музею. Выходило, что он как раз в противоположной от замка стороне.

— А где она жила, Наташина мама не сказала? — с надеждой спросил Саня.

— Нет, она сказала, что здесь самый воздух напоен поэзией и что на каждой улице можно встретить тень великого поэта.

Саня шумно втянул в ноздри воздух, но, по-видимому, так и не разобрался, чем он пахнет.

— Если бы у этой тени можно было спросить, — вздохнул Саня, — где живет Наташка.

Я не хотел говорить Сане — боялся, что он подымет меня на смех! — но едва мы ступили на камни старинного городка, как у меня возникло предчувствие — Наташа здесь! Стоило нам чуть побродить по городку, как предчувствие окрепло и превратилось в уверенность. Сейчас мне казалось, что воздух в городке напоен Наташей.

Мы присели на скамейку и полезли в рюкзаки. Чего только не собрали нам мамы на дорогу. Оглядев наши припасы, я бодро сказал:

— Неделю продержимся, а за неделю мы каждый дом в городке обойдем.

— А где ночевать будешь? — спросил Саня, сражаясь с жареной курицей.

— В замке, — произнес я, отправляя целиком в рот крутосваренное яйцо.

— А не замерзнешь?

— Костер разожжем, — на все Санины вопросы у меня были ответы.

Покончив с едой, Саня повеселел.

— Пошли посмотрим развалины и — домой.

— Давай рассуждать логично, — сказал я. — В городке две достопримечательности — дом-музей и развалины замка. Куда Наташа отправится после школы?

— Конечно, в развалины, — убежденно произнес Саня.

— Почему?

— Да потому, что там можно целое сражение устроить, — захлебываясь, стал говорить Саня. — Представляешь, враги с копьями в руках забираются на крепостную стену, а мы их из пулеметов — тра-та-та…

— Девчонки в войну не играют, — перебил я друга.

— Наташа не девчонка, то есть она не обыкновенная девчонка, — поправил сам себя Саня. — Я уверен, что Наташа каждый день приходит на развалины.

— Нет, покачал я головой. — После школы Наташу тянет к домику-музею. Она долго бродит по аллеям, а потом присядет на уединенную скамью, раскроет том великого поэта…

Меня прервал взрыв хохота. Саня скорчился в судорогах смеха, выкрикивая бессвязное: «Ой, не могу, ой, держите».

— Ты меня уморил, — вытирая слезы, говорил Саня. — Чтобы Наташка бродила возле домика поэта и почтительно лепетала стишки…

— Стихи, — вставил я.

— Хорошо, стихи, — принял поправку Саня. — Чтобы Наташка читала стихи, та самая Наташка, которая заткнет за пояс любого пацана, если выйдет на поле, та самая Наташка, которая дерется, как богиня…

— Да, та самая Наташа!

— Давай на спор, — Саня протянул мне руку, — я иду к развалинам замка, ты к дому-музею… Кто первый найдет Наташу, тот и выиграл. Встречаемся в три часа…

— На что спорим? — спросил я.

— На пять щелбанов.

Мы скрепили наш договор рукопожатием и разошлись, каждый в свою сторону. Часы на башне пробили два раза.

Остался час до того, как мы узнаем, кто из нас прав. Я не сомневался, что выиграл пари, и уже жалел, что надо было поспорить на все десять щелбанов. У меня руки зачесались, так захотелось влепить Сане по лбу. Он не знает, что Наташа может быть другой. А я знаю. И здесь, в маленьком старинном городке, где все дышит поэзией, Наташа переменилась.

Я шел по тротуару, вымощенному плитами. За невысокой оградой начинался парк, а там, в глубине, окруженный высокими тополями, белел маленький одноэтажный домик. Он бы затерялся среди прочих домов, если бы в нем не родился великий поэт.

Я собрался прибавить шагу, но вдруг остановился. Потому что навстречу мне шла Наташа. Я снял очки, лихорадочно протер стекла, вновь нацепил на нос — нет, это не галлюцинация, не мираж, не привидение. Сомнений не было — ко мне приближалась Наташа. Она шла неторопливо, как человек, который не впервые бродит по этим улочкам, и все здесь ей знакомо, и потому совсем необязательно глазеть по сторонам, а можно просто идти, зная, ощущая, как приятен каждый шаг.

Я побежал. Нет, я помчался. Нет, нет, я полетел навстречу Наташе.

И вдруг я замедлил шаги, а потом и вовсе остановился.

Потому что навстречу мне шла не Наташа в голубой куртке, а ее мама в светлом плаще. Просто удивительно, до чего они схожи между собой. Постой, сказал я сам себе, значит, где-то поблизости должна быть и Наташа. Я стал усердно вертеть головой, но Наташи не увидел.

— Кирилл, Кирюша! — окликнула меня Наташина мама.

Наташина мама сияла от радости. Я тоже улыбнулся и привычно соврал, что мы здесь всем классом на экскурсии.

Но Наташину маму оказалось нелегко провести.

— Не лгите, Кирилл, — она покачала головой, — вы совершенно не умеете лгать. Но это же прекрасно! У вас на лице написано, что вы приехали к Наташе.

Я вынужден был признать, что Наташина мама права, и я действительно соврал, за что покорно прошу у нее прощения.

— Кирилл, — решительным взмахом руки Наташина мама остановила поток моих извинений, — я была уверена, что вы один ее найдете. А знаете как? Сердце вам подскажет.

Ну что ж, это была чистая правда.

— Ой, я вас совершенно заговорила, а вы же приехали Наташу повидать. Пойдемте скорее, она уже дома.

Наташина мама взяла меня под руку и повела назад по той же улице, по которой я шел к дому-музею. Я понял, что площади нам не миновать, а там меня поджидают Наташа и Саня. Да, Саня выиграл пари. Я невольно погладил лоб.

— Что, кружится голова? — от Наташиной мамы ничего не ускользало. — Здесь особенный воздух. Я тут отдыхаю душой. Скажу вам по секрету, и Наташа переменилась. Вы ее не узнаете, Кирилл. Признаюсь, я за нее начала беспокоиться, растет, как мальчишка, грубая, даже жестокая. И вот тут, на земле моего детства, сердце ее открылось добру, красоте, любви…

Мы как раз вышли на площадь. Часы на башне зазвенели и мелодично отбили три раза. Точно по их приказу, двинулся с места автобус и, описав круг по площади, исчез в узкой улице.

Наташина мама говорила не останавливаясь. При Наташином отце она, вероятно, рта не раскрывала. И сейчас хотела вознаградить себя за вынужденное молчание.

А я все никак не мог воспользоваться паузой (поскольку пауз попросту не было!), чтобы сообщить Наташиной маме, что вместе со мной в маленький старинный городок прибыл Саня.

Наконец, я сделал самое простое — остановился посреди площади.

— Я совсем забыл вам сказать, что приехал не один, — торопливо проговорил я свою реплику.

— А кто еще? — испуганно спросила мама.

— Саня.

— Ах, Саня! — Наташина мама вновь ожила.

Я поведал маме, как мы С Саней отправились в разные стороны на поиски Наташи, чтобы потом, в назначенное время сойтись на площади. И вот это время как раз наступило. Естественно, я не открыл маме, что мы побились об заклад, то есть поспорили на пять щелбанов. Но я не удержался и спросил:

— Где Наташа любит бродить после школы — возле дома-музея или у замка?

— Она нигде больше не бродит, — с гордостью за дочь сказала мама. — Наташа сразу после школы идет домой.

На площади ни Сани, ни Наташи не было видно. Мы прождали их минут пятнадцать, а потом направились к замку. Неподалеку от развалин у подруги детства жили мама с Наташей.

От замка уцелело совсем немного — одна башня да полуразрушенная стена. Но у кого было воображение, мог себе дофантазировать, как все происходило в те времена, когда замок возвышался над городком. Как преодолевали глубокий ров воины в железных латах и шлемах, как с высоких стен защитники замка сбрасывали на непрошеных гостей смолу и камни, как в редкие мирные дни бурлили тут пиры и как далеко было видно окрест — и поля, и речку, и леса.

На развалинах было полно мальчишек и девчонок. Но ни Сани, ни Наташи мы не увидели.

— Они уже дома, — уверила меня мама. — Пойдемте скорей.

На двери деревянного домика висел замок.

— Странно, — мама пошарила под дверью, нашла ключ и отперла дверь. — Наташа давно должна быть дома.

Я прошел в комнату. Первое, что бросилось мне в глаза, была кукла. Она сидела в нарядном платье на диване с поднятыми руками, словно приветствовала гостей.

— Чья это кукла? — удивился я.

— Наташина, — спокойно ответила мама.

— И что, Наташа с ней играет? — хмыкнул я.

— Конечно, ведь она еще ребенок, — Наташина мама расставляла на столе тарелки.

И вправду, ничего нет смешного. Наташин отец запрещал дочери играть в куклы, а природа и мама взяли свое.

— И сейчас себя ведет, как ребенок, — рассердилась Наташина мама. — Должна быть давно дома, пора обедать, и вы, Кирилл, уже проголодались.

Наташина мама схожа с моим папой еще в одном пунктике. Первым делом она спрашивает: «Есть хотите?», а если ты отвечаешь, что нет, она все равно не успокоится, пока не накормит.

Вдруг мама вскрикнул. Я оторвался от куклы и увидел, как Наташина мама медленно оседает на пол. Я кинулся к ней, подхватил маму и усадил на стул. В руке мама держала листок бумаги. Я понял, что этот листок и был причиной того, что она едва не упала.

Мама перечитала записку и поспешно бросила ее на стол, словно бумага пылала и жгла ей руки.

— Он оказался сильнее, — прошептала мама. — Снова победил он. Теперь уже окончательно и бесповоротно.

Она протянула мне листок, вырванный из школьной тетради.

— Вы опоздали, Кирилл. Читайте.

Я развернул листок, на котором торопливой рукой было выведено:

Саня поработал. Наплел с три короба Наташе, как мучается и страдает ее отец, разжалобил девочку, вот она и уехала. А про Наташину мать Саня и не подумал.

Но ничего, мысленно пообещал я своему другу, сегодня вечером я с тобой поговорю по-мужски.

А может, Саня оглушил Наташу и запихнул ее в рюкзак. Научился от Наташиного отца. В первобытном обществе вот так девушек и умыкали.

— Я действительно уговорила Наташу побыть со мной неделю, хоть пяток дней, — объяснила Наташина мама. — Но я думала, я была уверена, что она останется со мной, останется навсегда.

— Она к вам вернется, — сказал я.

— Вы так думаете, Кирилл? — встрепенулась мама. — Но почему?

— По письму видно, — убежденно произнес я.

Мама жадно накинулась на письмо и вновь пробежала его глазами.

— Здесь об этом ни слова.

— А между слов? То есть между строк?

— Пожалуй, вы правы, — лицо Наташиной мамы вновь осветилось надеждой. — Не будем отчаиваться, Кирилл. С нами поэзия, вся мировая литература.

Как я ни отнекивался, Наташина мама накормила меня до отвала, а сама даже не притронулась к еде.

А потом проводила меня на автостанцию. По дороге стала рассказывать о маленьком старинном городке, который она обожала.

— Я убеждена, каждый, кто побывал в нашем городке, обязательно захочет сюда приехать снова.

Описав прощальный круг, автобус катил по улице, а я все махал рукой — на площади замерла одинокая фигура Наташиной мамы.

Диссертация или я

Еще на лестнице я услышал знакомый голос. Папа! Папа вернулся!

Я открыл дверь и пулей влетел в комнату.

— Папа!

Слегка развалившись, папа сидел на своем привычном месте — в кресле, но не дома, а на голубом экране.

— …Проблема сложнее, — вещал папа, — женщина изменилась, женщина хочет играть другую роль, не ту, что ей предназначила природа, а мужчина к этому не готов, он мыслит по старинке.

Не раздеваясь, я сел на стул. Мама сидела на диване, укутавшись в плед.

Она бросила на меня настороженный взгляд, но не проронила ни слова. Наверное, не хотела мешать папе, который отводил душу на экране.

— Но, с другой стороны, женщина, избавившаяся от домашних хлопот и забот о семье, теряет нечто… драгоценное, женственное, чему поклонялись мужчины веками, что они воспевали в поэзии, музыке…

— Ты мечтаешь ввести домострой, — решительно перебила мама папу.

А папа, словно услышав маму, очаровательно улыбнулся с экрана.

— Не подумайте, пожалуйста, милые женщины, что я зову вас во времена домостроя. Ни в коем случае, я за равноправие в семье. Более того, я считаю, что в семье не должно быть лидера.

— Чепуха на постном масле, — подала голос мама. — Семья это маленький коллектив, а коллектива без лидера не может быть.

Я ошалело крутил головой, переводя взгляд с папы на маму. У меня было полное ощущение того, что они говорят друг с другом.

— Мне могут возразить, — тут же подхватил папа на экране, — что в коллективе без лидера не обойтись. Так вот лидерами в сеьме должны быть дети…

— Это что-то новенькое, — сказала мама с неожиданным интересом.

— Собственно, во многих семьях так уже и есть, — продолжал папа, — дети сели на шею родителям. Итак, лидер в семье это сын…

— Пожалуй, ты прав, — задумчиво сказала мама.

Я не верил своим ушам — мама впервые согласилась с папой. Наедине папа ни разу не сумел убедить маму, а вот по телевизору ему это удалось. Великая сила искусства!

Передача закончилась, мама выключила телевизор и обратила свой взор на меня.

— Где ты был? — спросила мама.

— Ты же знаешь, — я почувствовал себя лидером, то есть самым главным в семье, и поэтому отвечал спокойно. — В маленьком старинном городке.

Я повесил в прихожей куртку, повернулся к зеркалу, чтобы причесаться, и не узнал себя. На меня смотрел подросший, здорово похудевший, почти стройный (что значит пять дней не вкушал папиных обедов), с обветренным, загорелым лицом (ежедневные прогулки по парку, поездка в старинный городок явно пошли мне на пользу) юноша. Отрадное впечатление немного портили очки. Но ничего — очки украшают современного мужчину.

— На экскурсии? — расспрашивала дотошно мама.

— На экскурсии, — подтвердил я, — ты знаешь, там развалины замка…

— И весь класс ездил? — перебила меня мама.

Тон, которым мама задала новый вопрос, должен был меня насторожить. Но непривычное ощущение лидера успело вскружить мне голову, и я потерял бдительность.

— Ага, весь класс ездил, и Калерия Васильевна, — врал я напропалую, не отрывая взгляда от своего изображения в зеркале.

— Когда ты научился обманывать? — взорвалась мама. — Сегодня приходила Калерия Васильевна и все мне рассказала.

— Все? — задал я дурацкий вопрос.

— Все-все, — подтвердила мама.

Значит, классная не дождалась, пока папа вернется из командировки, и нанесла маме визит вежливости. Теперь маме известно о том, сколько я двоек получил, и о том, как курю на переменках, и о том, конечно, что прогулял целый день без уважительной причины.

— Я не ожидала от тебя, что ты будешь мне врать, — мама никак не могла успокоиться. — Мне кажется, что я этого не заслужила.

— Но я и вправду был в маленьком старинном городке, — вставил я на свою беду.

— А до Калерии Васильевны ко мне приходила Санина мама, — мама нанесла мне решительный удар.

Итак, мама знает и о том, что мы попали в милицию. Представляю, в какой ужас это маму повергло.

— Мама, — попытался я оправдаться, — в милиции мы оказались случайно…

— Слишком много случайностей, — отрезала мама, — а я вижу четкую закономерность — ты превратился из прекрасного мальчика, отличника, гордости школы в отпетого хулигана, лоботряса и двоечника. Калерия Васильевна считает, что на тебя плохо влияет Наташа.

— Мое превращение произошло тогда, когда Наташа исчезла из города, — ухмыльнулся я.

— Как же это случилось? — задала новый вопрос мама.

У моей мамы и вправду научный склад мышления. Вон как все она четко вычислила и вывела кривую моего падения.

— Мама, но ты ведь мечтала, чтобы я был таким? — выложил я свой последний козырь.

— Я хотела, чтобы ты стал настоящим мужчиной, — мама побила и эту мою карту. — Скажи, ты делаешь это мне назло?

Я покачал головой. Зачем мне делать маме назло? Просто когда-то я мечтал стать настоящим мужчиной, но у меня все никак не получалось. А стоило папе уйти из дому, как я буквально в считанные дни превратился в настоящего пацана. Да, все началось после того, как папа совершил первый мужской поступок.

— Все, — решительно заключила мама. — Я беру отпуск и вплотную занимаюсь твоим воспитанием — до конца учебного года осталось всего ничего.

Я задумался. Что же это получается? Наташина мама взяла отпуск, чтобы переделать дочку. Моя мама собирается заняться моим воспитанием и для этого берет отпуск. Как ни крути, а мужчины добились своего — женщины вернулись к домашнему очагу.

Между прочим, какой там очаг, у нас электроплита, огня не видно и не слышно. Но всякий раз, когда папа, обвязав живот маминым передником, священнодействовал у плиты, мне казалось, что я вижу, как пылает огонь в печи, и слышу, как трещат поленья. Кстати, почему я называю передник маминым, если я никогда его не видел на маме?

А когда папа хлопнул дверью, очаг погас и тепло ушло из дома. Мама зябла, куталась в клетчатый плед и жаловалась, что в этом году очень рано перестали топить.

Итак, сейчас мама с утра до вечера будет заниматься моим воспитанием. Правильно, чем маме еще заниматься, как не растить единственного ребенка?

Теперь мама задает мне все свои тысячу и один вопрос, а я должен буду на них ответить. У мамы железный характер — поблажки от нее не жди. Вон как она упорно сидит над своей диссертацией. Да, а как же диссертация? Если мама берется за меня, значит, откладывается диссертация. И наоборот. Мама берется за диссертацию и откладывает меня.

— Мама, а как диссертация? — спросил я вслух.

— Ты важнее любой диссертации, — улыбнулась мама.

Польщенный, что я стою больше диссертации, я не отстал от мамы, пока кое-что не узнал. Мама познакомила с результатами своей работы ученый совет, то есть совет, состоящий из ученых мужей. Мнения ученых мужей разделились. Одни похвалили, но сдержанно, а другие, самые разговорчивые, объявили мамину диссертацию неперспективной, то есть такой, над которой нет смысла работать. Вот почему мама без особого огорчения берет отпуск, чтобы поработать надо мной.

И тут я вспомнил, как однажды мое яркое выступление в мамину защиту спасло ее диссертацию. Тогда мне стукнуло полгода, и мы с мамой были неразлучны. Не могли расстаться не то что на день, а даже на несколько часов.

Мама как раз закончила кандидатскую диссертацию и такую сложную, что никто в нашем городе не мог ее понять, и потому маме пришлось ехать на защиту в столицу. Мама взяла с собой меня. Говорят, что я в то время был млекопитающимся, то есть питался материнским молоком, и потому, мол, не мог обойтись без мамы. Мне кажется, все было наоборот. Без моей помощи маме было бы трудно защититься. Могла ли противостоять ученому совету, состоящему сплошь из жещин, слабая, беззащитная женщина с ребенком на руках?

Как сейчас помню, сражалась мама отважно, отбивая все наскоки. И уже ученые мужи должны были склонить голову перед мамой и признать свое поражение, когда один самый въедливый задал маме каверзный вопрос. Мама на минутку задумалась. И тогда вместо мамы ответил я. По свидетельству современников, я вопил благим матом. Совет ученых мужей был сломлен, смят, повержен, разбит наголову. Ни у кого больше не возникало никаких вопросов. И все наперебой поздравляли маму с успешной защитой.

Правда, злые языки утверждают, будто орал я не потому, что защищал маму и ее диссертацию, а потому, что наступило время кормления и по зову инстинкта я требовал пищи. Ну что можно ответить на эти обвинения? Есть люди, которые во всем видят только плохое.

Как бы там ни было, но четырнадцать лет назад я помог маме защитить диссертацию. А сейчас, когда маме трудно, мы с папой бросили ее на произвол судьбы. Папа пустился в бега, и я пустился во все тяжкие. Да, мужчины — опора женщины… Надо что-то предпринять.

Я не успел ничего придумать, как к нам в дверь позвонили. Я открыл — на пороге стоял сияющий Наташин отец.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он и позвал меня и маму. — Пойдемте ко мне, у меня для вас сюрприз.

Я догадывался, какой сюрприз меня ждет. Я увижу Наташу.

Мы поднялись наверх. Из распахнутой двери доносилась музыка.

В хорошо мне знакомой комнате танцевала Наташа в длинном платье. Я глядел на девочку и не мог проронить ни слова. Ее мама сказала правду — Наташа изменилась. Она стала еще прекраснее.

На Наташу с любовью и с удивлением пялили со стены глаза мотоциклисты, боксеры, хоккеисты. Они узнавали и не узнавали девочку.

— Она вернулась! Сама вернулась! — отец ликовал, как маленький.

— Добрый вечер, — поздоровалась Наташа, продолжая танцевать.

— Привет, — наконец, открыл рот и я.

— Магнитофон — подарок Наташе по случаю возвращения, — объяснил моей маме Наташин отец и задергался в такт музыке. — Танцуйте, что вы стоите?

Мама сбросила плед на тахту и пустилась в пляс. Я тоже задрыгал ногами рядом с Наташей. Хорошие сейчас танцы — каждый выпендривается как хочет.

И только сейчас я заметил в комнате постороннее лицо. Если говорить откровенно, это лицо мне было очень даже хорошо знакомо, потому что это был Саня. Но прежде Саня, как говорили в старину, не был вхож в дом. А сейчас он почетный гость, имеет заслуги перед Наташиным отцом — привез блудную дочь.

Саня танцевал своеобразно. То ли делал зарядку, наклоны влево и вправо, приседания, то ли плясал.

Я погрозил ему кулаком, мол, ответишь за то, что увез Наташу. Саня жестами показал, мол, попробуй сам свяжи Наташу; интересно, что у тебя получится.

Я знал — ничего не получится. Никто не заставит Наташу поступить против ее воли. Она сама вернулась к отцу и оставила мать точно так же, как пять дней назад бросила отца и уехала с матерью.

С хитрющим видом Саня поманил меня в коридор и, ни слова ни говоря, влепил пять щелбанов. Я потер лоб и подумал, а не много ли мне влетело сегодня за то, что я нашел Наташу. Ладно, ради Наташи все можно стерпеть.

За столом переговоров

Следующий день было воскресение, и я с утра обложился учебниками — наверстывал упущенное, догонял ушедших вперед одноклассников.

Мама узнала у Калерии Васильевны, что мы проходили в эти дни, и я погрузился в океан знаний.

А мама стояла на страже. Она поднимала телефонную трубку и отвечала, что Кирилл не может подойти, потому как делает уроки.

С телефоном в тот день творилось что-то неладное, он трезвонил с самого утра. Спрашивали то Марину, то Галину, то аптеку, то милицию.