В те дни говорили о войне и о бедах, идущих от чужих богов, ужившихся в Аттле. Скучно, уныло стало вечерами в разгульных кварталах Нолла; пустынно на ристалищах и игорных площадях. Как путник при встрече с демоном, город сперва обомлел. Даже в святилище Огня Звезд вечерний хор звучал тише. Зато народ толпился на площади Океана, бросал меченые камешки перед изваянием Гарта и шел к Великим Ступеням, к Верхнему храму, где жертвенник был полон даров. Дух Атта утверждался, как сотни лет назад. Чаще, громче срывалось с губ имя Прародителя, вспоминались победные войны и слава прошлых вождей. Будто грозный зверь, очнувшийся от сытого сна, город начинал реветь о своем величии. И каждый желал, чтобы этот рев был услышан далеко на юге.
      Еще ревели быки у мокрых от крови алтарей, вокруг веяло смрадным дымом, и доносился тяжкий бой барабанов. У Столпов победоносного бога, мужчины обращались в воинов с желанием и за деньги, облачаясь в броню, подчиняясь стальным порядкам легионов. Часть их в семь с небольшим тысяч, несколько сот всадников и два десятка боевых слонов направились по дороге к Сиахии. Колонну возглавил аргур Темр. Не избранный в Совет в прошлое Торжество Начала, он мечтал ославить свое имя в войне. Он думал вновь поставить племена наунийцев на колени, отомстить им за некогда разрушенный Кемм или хотя бы отвернуть их от Сиахии. Жадно схвативший жезл легиона, аргур предвкушал богатую добычу: годных для рудников и галер рабов, выносливых южных коней и много золота. Однако не ведал заносчивый стратег, как слабо его спешно набранное войско, какая могучая буря таится на границе гор и безводных пустынь. Эта дикая буря, зачатая в хитром союзе с Соадамом, метила в самое сердце Аттины. Да и кто знал тогда молодого наунийца Унга, сына вождя невеликого племени, осевшего на развалинах Кемма, который, оглядывая стены Сиахии и сжимая копье, говорил: "Словно слепок глины в твердой руке, рухнет этот город. Город, что века нес нам беды, заточив среди огненных полей песка. И тем приятнее нам будет терзать лишенную стен Аттлу, где отцы наши гибли в каменоломнях, избивались кнутами, как скот; где матери наши позорно мыли ноги ленивым мерзавцам. Город, где женщины белы и податливы, где так недопустимо много вина и еды. Много всего…". Его речи слушали племена, подвластные ему и еще нет.
      За эти дни Эвис рассталась с намерением посетить Верхний храм. Норн и последние перемены в городе убедили ее в опасности о чем-либо дознаваться в могущественном Доме.
      Сосредоточившись на изучении сведений о ходящих по небу, хронавт скоро сложила довольно точную картину событий, начавшихся около 130 лет назад, когда два корабля соарян посетили Землю, и завершившихся погромами жестокого Хатри. После этого пришельцы якобы не появлялись на Земле; память о них осталась разве в некоторых хрониках да руинах у подножия Теокла. С тех пор минуло чуть больше столетия. Хронавт знала, что несовершенные релятивистские звездолеты Соар должны появиться еще. И, похоже, тогда наступит время мрачных пророчеств, где будет "Черный Огонь, порожденный Силами Земли", будет "гнев Ины и неистовый, жаждущий мести дух". Эвис так и не разобралась, что стоит за мудреными аллегориями и, вопреки ожиданиям, ей никак не удавалось связать появление гипербонзидового венка с пришельцами. Диадему, по утверждению адептов Асты, принес предок Тимора, и тайна ее исходит из Сфер Ланатона - далекой Земли Облаков. На некоторые вопросы, касаемые мистического Черного Огня, знали ответ посвященные Верхнего храма, но допытываться у них непроизносимых истин было так же опасно, как пытаться отнять пищу у льва. Жрецы Асты говорили, что только аотты, живущие на Земле Облаков, обладают полным знанием, ибо они начали мир людей, и только у них, возможно, получить ответ на все.
      Для хронавта это было первое разочарование. Вместе с Грачевым она по-прежнему ждала откровения у аттлийских святынь, расспрашивала жрецов и, используя свои немалые познания в семиотике, преобразованиях лингвистических систем, изучала старые свитки, знаки и смутные образы на камнях. Размышляя, запоминая, она делала огромную работу для Академии фактической истории, но это никак не приближало к первой цели.
      Грачев, наверное, не хуже ее понимал: расследование зашло в тупик. Возможно, к сумме фактов, скопившихся за эти дни, какие-нибудь подробности мог добавить разговор с нынешней обладательницей диадемы - Ардеей, но в любом случае след вел к вернувшимся в свой звездный дом соарянам либо к мифической Земле Облаков.
      Однажды под вечер, когда они задержались в храмовом саду, ожидая Норна, он прекратил послушно повторять тягучие строфы памятной книги. Эвис повернулась к нему и удивленно вскинула брови.
      - Да, бунт. Мне надоело, - ответил Андрей. - Вчера ты признала мой аттлийский сносным. А я не собираюсь сыскать здесь славу великого декламатора. Тебя что-то удивляет? Нет? Так это не мальчишеская непоседливость…
      - Нет, продолжай.
      - Все, что мы могли получить здесь, мы получили много дней назад. А теперь мы попросту топчемся на месте. Знаешь ли, хронология рождений и смертей великих, всякие покрытые пылью передряги меня мало занимают. Впрочем, как и фольклор. - Он потряс свитком и, небрежно отбросив его, встал.
      - Чего же ты хочешь?
      - Хочу сказать, что у нас осталось два пути: полагаясь на счастливый случай, искать лазейку в Дом Атта либо поставить на Аттле крест.
      - И?…
      - И, может, такая крайность, как искать ответа у аоттов. Только непонятно, зачем о последнем так прозрачно намекает Норн. Какая ему в том корысть? Я слышал, он уже отправил этой дорогой сына Тимора. Он что-то не договаривает об исчезнувшей Ардее и их раздоре с Верхним храмом. А здесь, милая, начинается политика - вещь такая же гадкая и древняя, как и проституция. Я хочу сказать, что мы, сами того не заметив, можем оказаться втянутыми в игры, в которых ничего не смыслим. Это становится как бы побочным продуктом более бесперспективных исканий. Наш интерес к диадеме, ходящим по небу, имя которых для многих звучит как проклятие, могут понять превратно. Здесь по-прежнему сильны изуверские настроения Хатри, и мы слишком заметны, чтобы так спокойно разгуливать между Нувх и настоящим Домом, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.
      Опасения Грачева оправдались уже следующим утром. Вернувшись от Норна, он заподозрил неладное, войдя в сходный зал: постояльцы, болтавшие за столом, мгновенно притихли, и даже любезный наонец в этот раз не обмолвился с Эвис очередной глуповатой шуткой.
      Поднявшись на второй этаж, Грачев мельком оглядел комнату, потом уверенно заключил:
      - Здесь побывали. Я скажу тебе, почерк отнюдь не воровской.
      У них почти не было вещей. Все свое богатство Эвис умещала в мешочке цветного сафьяна и носила всегда с собой. Здесь оставалось кое-что из одежды, скромные предметы туалета. По оценке Грачева, незваный гость пробыл довольно долго. Все это не походило на торопливую ревизию с оглядкой на дверь.
      Андрей прошел в комнату Эвис, поправил занавес, сразу обратил внимание на примятую постель и огарок свечи.
      - Поджидали ночью. Неприятная история, Эвис Русс. Один стоял у окна, наблюдая за выходом, двое или трое устроились по-хозяйски. Даже позволили себе вздремнуть.
      - Я вижу. Зеркало и заколка лежали на краю стола. Накидку, свернув, я оставляла у изголовья. Спрошу Абаха…
      - Не надо, - прервал ее Андрей. Он услышал шаркающие шаги на лестнице и тише добавил. - Я сам изъяснюсь с ним.
      Лицо хозяина дома казалось серым, как вымытая дождями погребальная маска. Сутулясь под тяжелым взглядом Грачева, он проковылял к выдвинутому из ниши тисовому столу и положил со стуком монеты.
      - Твои деньги, госпожа. За оставшиеся дни. Клянусь Аттом, ты не можешь оставаться здесь. Уж извини меня… Подыщите что-нибудь другое; там, у бычьего рынка, у Нувх… Везде сейчас пусто. Или думай сама, как вам быть. Я тебя не возбраняю и не лезу в твои дела…
      - Да что случилось, Абах?! Мы только пришли, а нас все сторонятся, словно идущих от Нании!
      - То, что говорили о вас, меня не касается, и нет у меня языка пересказывать. Но ты сама должна знать, что не так. Я, конечно, не верю, будто ты беглая из Лантийского Дома или кто-либо еще, - есть у меня свои глаза и разум. Сначала я сказал им, что ты забрала вещи и больше не появишься… Абах никого не предает. Просто прошу - уходи отсюда.
      - Я - Ардея?!
      - Кто здесь был ночью? Говори правду, аттлиец! - Грачев грозно подступил к нему.
      - Я не знаю, кто они. Может, тайно служат властному манту, может, продались южанам, - я ничего не знаю. Вели они себя слишком дерзко для простых людей. Расспрашивали о вас. А когда я сказал, что позову гвардейцев правителя, они только рассмеялись. Я не боюсь их угроз, но мой дом всегда был славен покоем. Поэтому прошу: скорее отсюда уходите!
      - Опиши их мне, Абах. И расскажи в точности, что они делали здесь! Смелее! Говори, и мы сразу уйдем!
      Слушая аттлийца, Грачев остановился у отодвинутой шторы и не спускал глаз с улицы. Он не заметил никого подозрительного - обычные в этом районе лица: невольники с корзинами и тюками, мелкие торговцы в цветных одеждах да слоняющийся без дела люд. Однако это не означало, что за домом не присматривали опытные соглядатаи. Задав хозяину несколько вопросов, Андрей указал на монеты на столе и сказал:
      - Забери эти деньги, Абах. Госпожа щедро платит за покой. Эти люди, кто бы они ни были, скоро вернутся, и ты скажешь им, что мы заходили утром, но не заметили ничего странного. Еще скажешь, что мы обязательно придем вечером за вещами, так как завтра исчезнем из Аттлы уже навсегда. Если сделаешь все правильно, тебе ничего не грозит: я найду способ избавить тебя от этих мерзавцев. Но если нет, Абах, - я переломаю твои кости. Советую опасаться меня, а не тех, кто страшен с виду.
      - Даже раб истинной дочери Тимора не посмел бы так мне говорить! Еще недавно от тебя никто не слышал двух слов!…
      - Если я груб - ты простишь. Дело касается госпожи - защищая ее, я не стану отягощать себя выбором слов. Сделай, как я сказал. Идемте, мисс. - Ощущая тяжесть парализатора на ремне, он направился к двери.
      Когда они покинули владение Абаха, Эвис оглянулась и недовольно спросила:
      - Что ты затеял? Почему он должен врать по твоей прихоти?
      - Сейчас идем в святилище Асты. Там обдумаем, как нам быть. Я не верю, будто кому-то взбрело разыскивать дочь Тимора по этим притонам. Причем, таким безыскусным способом! Здесь, Эвис Русс, кроется нечто другое. Не верю, что эти люди сумасшедшие. Первое, что я могу утверждать: виной всему диадема, которую ты светила не один раз. Но мы разберемся. На счет Абаха тоже будь спокойна.
      Грачев подумал, что его простая хитрость может сработать. Чтобы ни передал незнакомцам Абах, они угодят в собственную ловушку, а он-то сможет припереть кого-нибудь из них к стене и заставит выложить все. Планами на вечер Грачев предпочел не делиться и, отводя подозрения, сказал:
      - Пусть этот боров поступает, как хочет, я пустил ему в глаза щепотку пыли. И, надеюсь, нас будут разыскивать не там, где мы будем. Так идем под защиту старика Норна?
      - Я собиралась закончить с хроникой Энхи. К тому же ты обещал отвести к морю. Первый раз за столько дней я думала позволить маленькую слабость! Слышишь?! Мне нужен хотя бы один час на берегу, без волнений, маеты! Один вид морских просторов!
      - Когда я тебе обещал, не было паники вокруг дома Абаха.
      - Грачев Андрей! - Эвис решительно остановилась у поворота к мосту. - Пожалуйста, не будем предаваться беспричинным страхам!
      - Хорошо. Но сначала давай вычеркнем все, не являющееся необходимым.
      - О, Атт! Неужели я должна выпрашивать то, о чем ты мечтал только вчера?!
      - В хранилище мы не пойдем. Меня воротит от мумифицированных историй. Историй, совершенно бесполезных. А если тебя по-прежнему влекут морские просторы, нам придется топтать ноги по жаре туда, далеко, еще дальше. - Он указал за гавань на одинокую верхушку маяка. - Стоит ли твой каприз таких усилий? Или нас удовлетворят мраморные бассейны по соседству?
      - С душными испарениями и видом на множество ленивых тел?! Нет - море!
      За мостом, избегая суетной набережной и столпотворения у Гарта, они направились к садам Лои. Почти каждый вечер Эвис видела почитаемое святилище из окон дома Абаха, но проходила рядом впервые. Ночами, освещенное множеством светильников крашеного стекла и тихо дремлющее днем, оно не соперничало могуществом с храмом Великой Матери, высившимся на холме близ Нолла, конечно, не равнялось и пяди сакральной основы Атта, но сады вокруг были прекрасны. Посыпанные коралловой крошкой аллеи среди высоких перистых пальм, цветущих акаций вели в волшебный мирок, оживающий лишь с наступлением темноты. Лужайки, пруды и причудливые беседки из пластин оникса и живых лиан были сущим пленом, воспетым поэтами. Здесь давно забылись строгие традиции от "Начала". Да и что осталось от озабоченных знанием Атта предков? Несколько простых и таких же откровенных скульптур у грота, еще высеченная на постаменте ветхой постройки хвалебная песнь. Сюда давно проник дух молодой Аттлы с мемфийскими сладкими хитростями, чувственными играми иорцев и даже вкусом оргий Тиомах. Но сейчас, под сенью увитых гирляндами деревьев было тихо, как в заповедной роще. Только девы, в расшитых серебром эксомидах, собирали мзду с прохожих, решивших сократить путь храмовыми владениями.
      Они прошли колоннаду и задержались у пруда перед восточным крылом святилища. Слабый ветер гладил ветви роскошных папоротников, приносил аромат не остывших с ночи курений. На витых пьедесталах розовели статуи жемчужной богини. И в их дневном сне из глубины мраморных тел истекала сладкая нега, и слышалось колдовское пение софистов.
      - Здесь настолько веет похотью и обманом, что время задуматься: так ли благочестив Прародитель. - Поглядывая на Эвис, произнес Грачев. - Тебе нравится такая эфемерная святость?
      - Чего же ты ожидал у дверей многоликой Лои? Богиня - звезда, что возгорается раньше и светит ярче других. Изменчивая, дерзкая, то вдруг покорная и ласковая, как молодая жена. Танцуя в токах планет, она посылает наслаждение и боль. Ведь ты читал об обманутом Цио. Сумасшествие, безразличие, самая дикая страсть всегда вокруг нее. И принять от нее муки невыносимее, чем обнять того прогневанного бога. Да ты уже дрожишь! - Эвис лукаво рассмеялась.
      - Милая, я слеплен не из той глины, что их боги. Как ты заметила, мои побуждения до сих пор текли мимо сетей нескромной богини. - Грачев хотел уже пойти дальше, но увидел приближавшихся по аллее четверых мужчин. Одеты они были с достоинством чопорных мантов, но их утомленные лица, замутненный взор свидетельствовали, что эти мужи заседали в делах не должностных. Грачев еще издалека узнал знатного аргура с красно-золотым медальоном на груди. Он видел его в цирке Меча Шахи, когда, ожидая Эвис, наблюдал бескровные поединки фехтовальщиков. Бойцы, по мнению Грачева, были бездарны даже для слабой аттлийской школы, и этот аргур заслуженно поносил их. Но в конце боя зачем-то забрал шестерых, заплатив немалую цену. Встречал он его и потом, в хранилище рукописей, что напротив известного ристалища Шахи. В некотором смысле теперь они были знакомы. Трое, постояв недолго на берегу пруда, свернули к арке, за которой их ждали рабы и лошади, он же подошел к Эвис и сказал:
      - Мне привычнее видеть тебя увлеченной писаниями древних мудрецов. Но если Дом Лои тоже не чужд твоему сердцу, то я скажу: ты сочетаешь природу Гекры и страсть жемчужной в одном прекрасном теле.
      - Нет, аргур. Путь к южному маяку многим ближе через сады. Хотя жемчужная богиня внушает мне страх, я вынуждена поклониться ей, чтобы не идти шумными переулками правобережья. А ты, как я помню, переписывал "Наставления Ови", прилежно вникая в "Книги Порядка", и вдруг решил опровергнуть разом старания аскетов - так скоро припал к клейменному ими алтарю! В твоем крепком теле воистину бунтующий дух нетерпеливого Илода!
      Они вместе рассмеялись.
      - Что ж, я вполне заслужил такой приговор. Меня еще ждет заслуженное наказание, тогда я вспомню наставления стариков. Но больше - как ты шелестела пергаментами и так мило шептала губами. Мое имя - Этархи. - Он, было, пошел дальше, но повернулся и сказал:
      - До Южного маяка не близко. Не знаю, зачем вам за край города, но колесница доставит туда скорее.
      - Тогда нам повезло, - обрадовалась Эвис. - Я не ошиблась, поклоняясь Лое.
      Андрей ее радости не разделил, однако последовал к стоявшей под навесом квадриге. Отослав возницу, Этархи занял место впереди рядом с Эвис, Грачеву же пришлось почти повиснуть на низкой ступеньке легкого экипажа. Он угрюмо глядел в затылок аттлийца и, выражая неприязнь, морщился от тяжкого запаха душистых масел и винных паров, разящих, когда тот оглядывался на него.
      Четверка наонских жеребцов мигом достигла конца аллеи, вылетела на верховую дорогу. Звон колес по мостовой, твердый стук копыт звучали возбужденной песней. Ветер развивал седые гривы коней, трепал одежду, и можно было забыть о донимавшей с утра жаре.
      После Столпов Гарта, промелькнувших слева, улица ширилась, там Этархи позволил Эвис взять вожжи и только помогал ей советом, да в случае, если она пыталась обогнать нерасторопные повозки, чаще встречавшиеся на пути. Эвис и без того умело управлялась с лошадьми, чувствуя их порыв и мощенную светлыми плитами дорогу. Быстрая езда сразу увлекла ее, забыв даже о неудобствах Грачева, она весело прикрикивала на коней, называя их звездные имена, в глазах ее был счастливый блеск.
      - Ты прекрасная возница! - восклицал аттлиец. - Несколько моих уроков, и с этими лошадьми ты можешь соперничать с известными любимцами ристалищ!
      - Ты шутишь! Три достоинства - слишком много для одного тела.
      Грачев с раздражением взирал, как аргур, удерживая Эвис на крутых виражах, неоправданно тесно прижимал ее к себе. Он начал молча поругивать храм Лои, поездку и этого самодовольного хлыща, в помощи которого нуждался меньше всего. Его положение - стоящего на узкой ступени, вцепившегося в поручни прислужника, уже слишком покоробили мужскую гордость. Он понимал, что Эвис вряд ли могла это заметить, но ее легкомыслие задевало его так же глубоко, как и аттлийская непосредственность. В конце концов, он предпочел интересоваться сооружениями близкого порта, входящими в бухту галерами и рыжешерстыми слонами, волокущими грузы к складам.
      Они свернули на дорогу к Тарам. Скоро гавань скрылась из виду, остались позади городские постройки, только справа еще далеко тянулись поселения, размежеванные полями и рощами.
      Эвис остановила квадригу, едва окончился спуск, и передала вожжи хозяину.
      - Благодарю тебя, преданный Лое, - сказала она. - Мы сойдем здесь. Чудесное место: не так далеко до города и песчаный берег. С тобой, может, свидимся, если ты снова явишь интерес к старым книгам. Скажи напоследок - ты, верно, вхож в Лантийский дворец, - слишком ли я похожа на дочь Тимора?
      - На Ардею?! Нет, не думаю. - Он рассмеялся. - Не думаю, чтобы темные, как ночь, глаза могли превратиться в дорогие изумруды; чтобы ее тело так наполнила жизнь Алии! И все то, чему завидуют даже боги! К тому же ты - не аттлийка.
      - Теперь я узнала о себе почти все. Еще раз благодарю.
      - Если потребуется помощь, аргур Этархи не откажет ни в чем. Имя свое можешь не называть - я смогу разыскать тебя не только среди скучных писаний. - Он дернул вожжи, и колесница понеслась, поднимая клубы пыли.
      - Умение обольщать - тоже оружие. Но твой выстрел вхолостую. Не думаю, что ты обзавелась полезным знакомым, - мрачно заметил Грачев.
      - О, боги! Я не собиралась ни в кого стрелять. Ты опасался, будто от дома Абаха за нами следят? Так вот, благодаря Этархи, мы оторвались даже от самых коварных преследователей. Развеселись же! Здесь чудный берег и ни души вокруг!
      Сбежав по откосу, Эвис остановилась по колени в воде. Тихие волны плескались у ее ног. Вскинув голову, распростерши руки, она стояла словно в молении, охватывая синие просторы и внимая, внимая волновавшему сердце зову. У гряды островов, замыкавших аттлийскую бухту, реяли длиннокрылые фрегаты, в светлом воздухе их полет был величественен и прекрасен. С минуту Эвис наблюдала за движением птиц, затем скинула хитон и бросилась в волны.
      Грачев вошел следом. Подставляя разгоряченное тело морю, он поплыл, загребая размеренно и сильно. Время, казалось, остановилось. Желтая полоса берега была далеко позади, впереди вставали причудливые выросты скал. Эвис манила дальше. Она надолго, вызывая его беспокойство, скрывалась в глубине, где янтарный свет дня сменял таинственный сумрак, то неожиданно приближалась, скользя в волнах, как радостная сестра Пеи. Это походил на увлекательную игру, и поначалу дразнило Грачева. Он бросался за ней, искал ее среди подводных уступов, слушая устрашающий голос Океана. Но скоро Грачев, считавший себя неплохим пловцом, признал, что больше не в силах тягаться с ней.
      - Сюда! - позвала Эвис. Она поплыла к линии рифов, где вода была спокойнее и чище. В светлых струях метались стрелы золотистых рыб. А ниже взору ныряльщика открывался подводный сад с гибкими зарослями водорослей, розовыми кораллами и хрустальными чашами медуз. Эвис желала, чтобы Грачев тоже разделил ее радость, и снова призвала:
      - Скорее сюда, отважный МСОСБ! Меня или моря боишься ты?!
      - Нет, нет, сдаюсь, мисс. Такое состязание уже не по мне. - Не принимая возражений, он повернул назад.
      Он устало опустился на песок и предался расслаблению. Лениво наблюдая за хронавтом, видневшейся точкой в белой пене, он вспоминал рассказы о счастливом XXIV веке и тихо радовался, что человечество, оградив себя от тотальных угроз, покончив, наконец, с распрями, могло быть так открыто перед собственным естеством. Ему грезились звездные корабли и легкий парус, несущий доску навстречу волне, белый купол пронзающей Время машины или свежий ветер, играющий листьями самого земного сада.
      Выйдя на берег, Эвис заняла прежнюю позу: разведя руки, вскинув голову, нагая и прекрасная в дыхании голубых пространств. Она предстала святой жрицей, вершащей обряд Небу, пылавшему Солнцу и Океану. Она была их вдохновенным продолжением, а те, три изначальные величины равно принимали ее: волны покорно плескались у ног, их плеск был гимном, солнце отражалось, светилось в теле, и небо будто блекло вокруг, вознося упругую грацию ее фигуры. Чистое подлинное восхищение овладело Грачевым. Этот вид был истинным совершенством, к воспроизведению которого извечно стремились мастера, и лишь немногим счастливцам удалось запечатлеть подобие.
      Вдруг она изогнулась дугой и взвилась в легком прыжке; едва касаясь земли, обошла круг некой дикарской пляской в сплаве с первоклассной гимнастикой. Перед взором Грачева промелькнул целый каскад пламенных образов. Ее гибкие движения источали тайную силу, восторг. И когда танец прервался, токи жизни еще долго вихрились в незримых волнах, разбуженных ее телом.
      - Эти упражнения - синтез древних учений о внутренней и внешней природе человека, - заметив его внимание, сказала Эвис. - Исполненную часть называют Началом Талии. Я могла бы научить тебя танцу, полезному мужчине.
      - Для ученика я слишком ленив. - Он усмехнулся и подумал, что его искусство быстрых движений, приобретенное годами неустанных тренировок, вполне достаточно воину, но и полезно лишь одному воину. Все его существо было нацелено на удар, на неотвратимый выпад и защиту. В свое время он был принужден превратиться в хищника с коварным умом человека и все, что он умел, выглядело жалко перед культурой истинного человеческого естества. Впрочем, могло ли быть иначе, если их разделяло три столетия глубоких перемен, если в ее время человек в человеке давно перестал видеть соперника, и однобокие гипертрофированные школы потеряли смысл.
      Встряхнув волосы, Эвис опустилась рядом, касаясь его упругой плотью бедра. Новая стихия, подобная шипящему вину, обуяла его. Борясь со смущением, он повернулся и встретил взгляд ясных, чуть насмешливых глаз, а через секунду ощутил, как они волшебным способом гасят зачавшееся пламя.
      - Ты боишься открытого тела? Ответь мне! - она, шутя, повалила его на песок.
      - Я опасаюсь сумасшедших женщин.
      - Ты?! Такой могучий, полный жизни мужчина?! - Она расхохоталась, встала, убрав волосы диадемой, накинула хитон. - Мы пришли к морю и солнцу - их ты и должен видеть во мне. Неужели они, помимо радости, вселяют безумие?!
      - Но я вижу, ты тоже не холодная Пея. Я все вижу, Эвис Русс! И эта безумная скачка с Этархи! Все! Хватит! Насладившись танцем хариты, иду к морю.
      - Поторопись! Я надеюсь еще попасть в хранилище.
      Андрей поплыл к тем далеким выступам скал. Когда он погружал голову в изумрудные волны, ему чудились ее глаза, иногда фантазия вырисовывала танцующее пламенное тело. Он нырял глубоко, почти достигая дна, и сжимавшие до боли грудь объятия Океана только помогали ощутить собственную силу. Вопреки прежним стараниям, Эвис открылась ему, как желанная женщина, во всей магнетической обезоруживающей красоте. Он почувствовал, что непреодолимое влечение будет расти день ото дня, и, если она ответит взаимностью, это станет бедой для них двоих. Подумал, что эта губительная страсть может стать значительно сильнее пережитого им с Кристиной, - она как золотая цепь опутает его, лишив необходимой свободы и разумного выбора. Он и в прошлые дни боялся и ждал минуты, когда ночь оставляла их наедине; боялся и заставлял себя повторять: "Нет, нет! Я готов желать любую! Любую в этом огромном мире! Но уберегите меня, боги, от нее! Она не нужна мне! Она далека, как лик несбывшегося мира! Кто угодно, но не она!".
      Однако ее образ, еще с самого первого дня, когда она, сжав хронопускатель в ладони, смотрела с молитвой в небо над вершинами обступивших их деревьев, тайно проник в него и внес опасное смятение.
      Заплыв далеко, Грачев не слышал топота коней и вскрика. Только случайно оглянувшись, он увидел удалявшуюся квадригу и следовавших за ней всадников. Эвис на берегу не было, а трое воинов, оставив коней, похоже, ожидали его. Проклиная свою неосторожность, волны Океана и всех известных богов, Андрей рвался к берегу. Когда он выплыл на отмель, восстанавливая дыхание, остановился по колени в воде, кавалькада уже исчезла за поворотом к Аттле. Ожидавшие его люди, судя по внешности, были наемники из бойцовой школы, подрабатывающие помимо ристалища всякими грязными делами. В серьезности их намерений он не сомневался: они собирались пленить его или попросту убить.
      - Опасно играть чужими вещами. Брось эту штуку сюда! - сказал он человеку, разглядывавшему парализатор.
      - Я думаю, тебе, как преступившему закон рабу, подобает просить пощады на коленях. Хотя ты заслуживаешь смерть, оденься! - он брезгливо швырнул тунику. Она упала в нанос слизких водорослей.
      - Мне принадлежат и другие вещи. - Выигрывая время, Андрей указал на сандалии и ножны с блестящей рукоятью меча.
      - Ты говоришь об оружии солдата морского гарнизона? Да, этот меч годится, чтобы вскрыть твои внутренности.
      - Кто же нанял вас, таких самоуверенных ублюдков?! - Перекинув через плечо намокшую тунику, Грачев медленно двинулся вперед.
      - Ни шагу! - обнажив клинок, предостерег аттлиец. - Ты будешь связан и доставлен к площади.
      - Связан?! Это уже вряд ли, - одним прыжком Андрей подскочил к нему и, увернувшись от блеснувшего перед глазами лезвия, нанес сокрушительный удар в челюсть. Атака была столь откровенна и в то же время стремительна, что двое остальных не успели осознать случившегося. Их товарищ, неловко взмахнув руками, уткнулся в песок, а варвар уже шел на них, выхватив меч. Тот боец, что обязался связать его, все еще мял кожаный жгут и с широко открытыми глазами пятился к храпевшим у откоса лошадям. Когда он вспомнил о своем оружии, было поздно: Грачев упер острие ему в грудь, другой противник стоял на коленях, с ужасом взирая на рассеченные до кости руки.
      - Где она?!
      - Там, где ее ждут. - Перед лицом смерти в аттлийце откуда-то взялась дерзость, и он с усмешкой продолжил:
      - Там, где ей укажет быть Атт. А твою душу вот-вот начнут терзать демоны. Я скажу им свое слово. Скорее же! Я не дрожал бы перед выбором, убить ли тебя!
      Андрей лишил его чувств ударом эфеса, схватил парализатор, ремень и поспешил к коню. Он был плохим наездником, знавшим лошадей для прогулок еще в юности, и только кипевшая ярость заставила его броситься в погоню, избрав первого из трех жеребцов, неспокойных от запаха крови. Уже с первого знакового столба Тарской дороги он понял, что не сможет даже приблизительно вычислить путь похитителей. Квадрига, везущая Эвис, давно исчезла из виду. Он испытывал мучительные неудобства от седла и, грубо погоняя коня, теперь сожалел, что не принудил тех троих сказать больше.
      В первую очередь в похищении хронавта он заподозрил Этархи. Именно этот самодовольный хлыщ, возрастом далеко не юнец, навязался прокатить их до злополучного места. Он помнил, как Этархи нанимал людей в школе Шахи - таких же головорезов, которые только что пытались расправиться с ним. Еще яснее он помнил его хвалебные речи и ничем не скрываемое вожделение к Эвис. Конечно, нельзя было сбрасывать со счетов ночных гостей Абаха. Но, если здесь не было никакого сговора, то неизвестные вряд ли могли поспеть за быстро исчезнувшей колесницей аргура. В поиске настоящих похитителей он мог рассчитывать только на слабую помощь слуг Асты и решил, что будет разумнее выйти по свежим следам сперва на Этархи.
      На чужом коне, с приметным мечом легионера и при всей своей кричащей внешности варвара он был вне закона в этом городе. Любой разъезд Лантийского гарнизона мог схватить его и без всяких разбирательств приковать цепями на асповой площади. Андрей успел узнать многие неудобные законы, правящие здесь, и возможная стычка с гвардейцами, которых он всегда старательно избегал, представлялась лишь малым злом. К тому же он не мог слишком рассчитывать на парализатор - его ресурс был ограничен.
      О месте дома Этархи он узнал, расспросив портовых рабочих, долго насмехавшихся над его нескладной манерой держаться на коне. Он поехал к Столпам Гарта и уже за площадью отыскал владение аргура.
      Обширный, даже по аттлийским меркам, сад ограждала стена с родовыми знаками на столбах. Ее верх оплетали густые побеги ипомеи и лианы, выросшие с внутренней стороны. Редко где к высокой кладке примыкали ветви деревьев. Перелезть через стену незамеченным оказалось не так просто: в большинстве она была частью людных улиц, а пытаться войти через ворота, обращенные к святыням справедливого бога, в его положении мог рискнуть только слабоумный. До наступления темноты оставалось часов пять - слишком много, чтобы ожидать в бездействии.