Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лига «Ночь и туман»

ModernLib.Net / Триллеры / Моррелл Дэвид / Лига «Ночь и туман» - Чтение (Весь текст)
Автор: Моррелл Дэвид
Жанр: Триллеры

 

 


Дэвид Моррелл

ЛИГА «НОЧЬ И ТУМАН»

Новые злодеяния требуют новых средств защиты… новых санкций для того, чтобы отстаивать и утверждать вечные принципы добра и зла.

“Таймс” (Лондон)

По материалам Нюрнбергского процесса

Пролог

«ЧЕТЫРЕ ОТТЕНКА НОЧИ»

Ночь Длинных Ножей

Выражение, придуманное нацистами, — Ночь Длинных Ножей — связано с событиями, имевшими место в ночь на 30 июня 1934 г. в Австрии и Германии. Гитлеру, добившемуся титула канцлера и ставшему диктатором, не хватало только президентства, чтобы получить абсолютную власть над Германией. Полный решимости устранить все препятствия на этом пути, он тайно вылетел в Мюнхен, где при содействии личных телохранителей арестовал своего главного соперника и бывшего друга Эрнста Рема. Рем, глава так называемых коричневорубашечников — террористической военизированной группировки в нацистской партии, официально известной как Sturmabteilung, или штурмовики, сокращенно SA, — добивался слияния этих сил, насчитывавших четыреста тысяч членов, с германской армией, а затем (как утверждал Гитлер) захвата власти в стране.

Гитлер, боявшийся потерять поддержку армии, и, что еще важнее, стремившийся избавиться от соперников, казнил Рема и нескольких рвавшихся к власти офицеров-коричневорубашечников.

Не удовлетворившись полумерами, фюрер решил устранить также других лиц, представлявших собой угрозу. В то время, когда в Мюнхене расстреливали Рема и его сообщников, близкие соратники Гитлера, Гиммлер и Геринг, проводили аналогичную чистку в Берлине. Среди казненных были бывший канцлер Германии, враждебно настроенные полицейские и государственные официальные лица, а также инакомыслящие члены нацистской партии. Позднее Гитлер заявил, что было казнено семьдесят семь предателей с целью предотвращения правительственного переворота. Уцелевшие после чистки утверждали, что фактически было казнено больше четырехсот человек. На судебном процессе в Мюнхене после войны была названа еще более внушительная цифра — свыше тысячи человек.

Значение Ночи Длинных Ножей имело два аспекта. В результате организованного террора Гитлеру удалось занять последний, решающий, пост — президента, и, став абсолютным правителем Германии, он начал готовить свою нацию к бесчинствам второй мировой войны. Кроме того, использование им своих телохранителей в казнях соперников привело к тому, что эта группа не уступала военизированным террористам Рема и в конечном счете превзошла их. В то время в их рядах насчитывалось более миллиона членов. Так же, как коричневорубашечники Рема — Sturmabteilung, или штурмовики, известные как SA, чернорубашечники Гитлера — Schutzrstaffel, или отборные гвардейские части, были известны по первым буквам названия своей группы. Но, в отличие от SA, сокращения, которое в наше время мало кто помнит, сокращенное название чернорубашечников — SS — остается синонимом безнравственности. Шипением змеи. Злобным скрежетом. SS.

Ночь Разбитых Стекол

Ночью Разбитых Стекол, известной так же, как Kristallnacht, названы события, имевшие место 9 ноября 1938 года по всей Германии. За два дня до этого Гершел Гриншпан, польский еврей, убил Эрнста фон Рата, дипломата невысокого ранга в германском посольстве в Париже, в отместку за депортацию его семьи и двадцати трех тысяч других евреев из Германии в Польшу. Гриншпан намеревался убить посла Германии в Париже, но фон Рат попытался вмешаться и был убит. По иронии судьбы фон Рат открыто критиковал антисемитские настроения нацистов, и гестапо планировало принять в отношении него дисциплинарные меры. Но это не имело значения — германского чиновника убил еврей, и Гитлер воспользовался этим инцидентом. Публично заявляя, что убийство было спровоцировано антисемитскими выступлениями по всей Германии, он конфиденциально отдал приказы организовать беспорядки, которых на самом деле еще не было.

Эти “спонтанные демонстрации” были организованы Рейнхардом Гейдрихом, вторым лицом в командовании SS. После того, как нацистские толпы с энтузиазмом завершили свою работу ночью 9 ноября, Гейдрих смог представить Гитлеру предварительный доклад о том, что было сожжено или разрушено 815 еврейских лавок, 171 еврейский дом и 119 синагог; двадцать тысяч евреев были арестованы и от были убиты и еще тридцать шесть получили тяжелые ранения. Как оказалось, эти цифры были сильно занижены. Масштабы разрушений оказались настолько значительными, что повсюду Улицы были завалены осколками стекол из выбитых окон, отсюда выражение “Ночь Разбитых Стекол”.

В заключение своего доклада Гейдрих рекомендовал:

“Лучшим выходом для страховых компаний было бы полное Удовлетворение претензий евреев, а затем конфисковать эти деньги и вернуть их страховщикам. По моим сведениям, эти претензии только за разбитые стекла составляют сумму около пяти миллионов марок… Что касается практического решения вопроса очистки улиц после разрушений, то для этого можно было бы освободить группы евреев из концентрационных лагерей. Заставить их под наблюдением убирать собственную грязь. Судам следует наложить на них штраф в размере одного миллиарда марок, сумма, которая может быть выплачена за счет выручки от их конфискованного имущества. Хайль Гитлер!”

Ночь Разбитых Стекол послужила началом открытых погромов, которые осуществляло государство против евреев в Германии. Хотя правительство многих стран — и даже некоторые члены самой нацистской партии — выражали протест против зверств, совершенных во время Kristallnacht, никто не предпринял каких-либо шагов, чтобы прекратить их или гарантировать, что они не повторятся с еще большей жестокостью.

Ночь и Туман

Указ “Ночь и Туман”, один из личных эдиктов Гитлера, был издан 7 декабря 1941 года, в тот же день, когда Япония атаковала американскую военно-морскую базу в Перл Харборе. Направленный против “лиц, представляющих угрозу германской безопасности” и особенно против членов групп сопротивления на окулированных Германией территориях, он констатировал, что сама по себе казнь не является достаточным средством сдерживания антигерманской угрозы. Необходимо применение не только физических, но и психологических методов воздействия. Так, подлежат уничтожению не все выявленные подстрекатели; вместо этого многие из них будут направлены в неизвестном направлении, и судьба их навсегда останется неизвестной для непосвященных. Друзья и члены семьи будут всегда находиться в состоянии напряженного ожидания. Как предусматривает указ, “Устрашающее воздействие этих мер заключается: а) в бесследном исчезновении виновных лиц, б) в запрете давать какие-либо сведения о местонахождении и судьбе этих лиц”. Те, кто захочет участвовать в антигерманской деятельности, будут бояться, что они так же, как их близкие, исчезнут в ночи и тумане.

Один из примеров того, как осуществлялся этот указ в 1942 году, — судьба деревни Лидицы в Чехословакии. В отместку за убийство Рейнхарда Гейдриха нацистские солдаты окружили деревню и уничтожили все мужское население, расстреливая одновременно по десять человек. Казни продолжались целый день. Женщины деревни были увезены в концентрационный лагерь в Ровенсбрюке в Германии, где они умерли от истощения или погибли в газовых камерах. А 90 деревенских детей исчезли в ночи и тумане. Проживавшие в соседних деревнях родственники не смогли найти их следов.

Темная Ночь Души

<p>1</p>

20 января 1942 года, через шесть недель после издания указа “Ночь и Туман”, Гитлер приказал старшим офицерам принять участие в специальной конференции в Берлине с целью принятия окончательного решения вопроса, который фюрер называл “еврейским вопросом”. Антисемитские беспорядки и законы, направленные на то, чтобы заставить евреев покинуть территорию Германии по собственной воле, лишь частично достигали цели — большинство евреев не хотело покидать свои дома и оставлять свое дело. Массовые депортации также лишь частично решали этот вопрос — процедура занимала слишком много времени и была связана со слишком большими расходами. Но теперь наступил последний акт Ночи Разбитых Стекол.

Уничтожение.

Массовые расстрелы были экономически невыгодными из-за расходов на боеприпасы. Менее дорогостоящий метод, когда жертвы заталкивали в грузовики и душили выхлопными газами двигателя, считался неудовлетворительным, так как от удушья одновременно погибало недостаточно жертв. Но дело было не в самой асфиксии. Проблема заключалась в том, как это делать эффективно. Весной 1942 года появились первые лагеря смерти.

Они отличались от концентрационных лагерей, где огромное количество людей загоняли в убогие бараки, откуда каждый день водили строем на фабрики работать на военную мощь Германии. Из-за тяжелых условий труда, скудного питания и антисанитарных условий большинство заключенных в концентрационных лагерях умирало. Но смерть не была основной целью содержания в этих трудовых лагерях. Целью было рабство. Целью было порабощение.

Единственной целью лагерей смерти было — убивать как можно скорее и более эффективно. В некоторых концентрационных лагерях имелись центры по уничтожению людей, как, например, в Аушвице и Майданеке, но предназначенных исключительно для одной цели лагерей смерти было всего четыре. Все они находились в Польше: Собибор, Белжек, Челмной и Треблинка.

По свидетельству коменданта Треблинки Франца Штангла, “Это был дантов ад. Запах стоял невыносимый. Повсюду сотни, нет, тысячи разлагающихся, гниющих трупов. Вокруг лагеря были палатки и горели костры, и группы украинских охранников и девиц-проституток, как я выяснил позднее, собравшихся здесь со всей округи, слонялись пьяными, пели и танцевали под музыку”.

За пятнадцать месяцев существования лагеря в Треблинке, с июля 1942 года по сентябрь 1943 года, было уничтожено около одного миллиона евреев, причем одна шестая часть всех евреев была сожжена. В период наибольшей эффективности лагеря в день убивали по двадцать тысяч человек, и эти статистические данные выглядят еще более ужасающими, если представить себе, что все эти казни совершались по утрам. Остальную часть дня от трупов избавлялись, сжигая их в огромных открытых ямах. Ночью огонь угасал, тошнотворный дым рассеивался. Поэтому на следующее утро очередные жертвы не были встревожены явным смрадом сожженных трупов.

<p>2</p>

Жертвы вываливались из переполненных вагонов для перевозки скота, с облегчением сознавая, что они уже не в поезде, который доставил их из еврейского гетто в Варшаве. Некоторые в пути задохнулись или были задавлены. Оставшиеся в живых старались не смотреть на трупы. Они щурились от солнечного света, который до боли резал глаза и вместе с тем бодрил. Они, наконец, могли вдохнуть, чтобы освободить свои легкие от ядовитых испарений рвотной массы и экскрементов.

На указателях было написано: “Треблинка”, “Кассир” и “Здесь пересадка на поезда восточного направления”. Страх сменялся надеждой: это был не лагерь. Они ожидали увидеть солдат SS с привычной символикой — двойные молнии — на знаках различия, и другой символ — черепа на их касках солдат — вызывал дурные предчувствия. Стрелки станционных часов не двигались, они были нарисованы. Солдаты быстро отдавали команды — войти в помещение железнодорожной станции, снять одежду и пройти в душевые. Душ был бы кстати, но жертвы недоумевали, почему им предоставлялась такая роскошь. Конвоир, по-видимому, прочитал их мысли: “Мы не можем выносить вашу мерзкую вонь”.

Когда их, как стадо, загнали в здание станции, они сняли одежду и сдали свои ценные вещи. Им было сказано: “Это для того, чтобы сохранить ваши сокровища, пока вы будете в душе”. Их обрили наголо, и это также испугало их. Конвоиры ворвались в здание станции, кнутами выгоняя свои жертвы на улицу, где, обнаженных, их гнали по тропе, которую SS прозвала “дорогой в рай”. Другие конвоиры били их прикладами. “Быстрее! Бегом!”

Жертвы спотыкались об упавших. В конце тропы передвигаться можно было только в одном направлении — направо, пять бетонных ступенек, вверх в огромную открытую дверь. Когда последние жертвы из группы в пятьсот человек были втиснуты в камеру, дверь захлопнулась и ее заперли. Вместо душевых там были вентиляционные отверстия. Снаружи заревел мотор. Выхлопные газы наполнили помещение. Когда жертвы изо всех сил старались не вдыхать, они не осознавали, что их гнали для того, чтобы их легкие сопротивлялись попыткам не дышать. Они не представляли себе, что их одежда и ценные вещи будут помогать немцам вести войну, что их волосами будут набивать матрасы и подушки солдат, что золотые пломбы в их зубах будут извлечены для того, чтобы платить за оружие и боеприпасы. Они знали только одно — что они не могут больше задерживать дыхание. Они умирали стоя.

<p>3</p>

В бездне жестокости моральный дух человека сумел восторжествовать. В августе 1943 года евреи, вынужденные выполнять работу в Треблинке, за которую не брались даже солдаты SS и их украинские помощники (вытаскивать трупы из газовых камер, укладывать их на железнодорожных шпалах, в канавы и поджигать), — восстали. Самодельным оружием они убили своих конвоиров и побежали в ближайший лес. Многие были застрелены из пулеметов, а другие, возможно, человек пятьдесят, скрылись в лесной чаще и бежали.

Нацисты покинули лагерь. Так как с востока приближались русские и большинство евреев в Польше уже было истреблено, SS поспешно уничтожала свидетельства своих бесчинств. Фальшивая железнодорожная станция в Треблинке, ее “дорога в рай”, ее газовые камеры и ямы для сжигания трупов были запаханы.

Над ними поселили фермера и его скот. Но несмотря на огонь, обугливший один миллион трупов, жертвы даже мертвыми упорно дают свои свидетельские показания. Под действием газов, образовавшихся от разложения большого количества трупов, земля поднялась на пять футов в воздух. Газы рассеялись. Земля осела — на пять футов ниже своего прежнего уровня. Опять газы подняли землю. И она снова осела. И поднялась вновь.

Скот бежал. И фермер тоже.

Книга первая

«ВЫЗОВ»

Сосулька

<p>1</p>

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КАРДИНАЛА ОСТАЕТСЯ ЗАГАДКОЙ

Рим, Италия, 28 февраля (Ассошиэйтед Пресс): через пять дней после исчезновения кардинала Крунослава Павелика — влиятельного члена курии — чиновники Ватикана и римская полиция остаются в неведении.

Последний раз семидесятидвухлетнего Павелика видели на мессе в воскресенье вечером в часовне в его апартаментах в Ватикане. В понедельник он должен был выступить с обращением на широко освещаемой прессой конференции католических епископов по поводу политических отношений церкви и восточно-европейских коммунистических режимов.

Сначала в похищении кардинала Павелика власти подозревали террористов правого крыла, которые могли таким образом протестовать против возможного, по слухам, смягчения позиции Ватикана по отношению к коммунистическому режиму, который готов ослабить ограничения против деятельности церкви. Как бы там ни было, ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за исчезновение кардинала.

<p>2</p>

Сент-Пол, Миннесота. Март. Второй раз за этот вечер карты расплывались перед глазами Фрэнка Миллера. Хотя цвет масти Миллер видел отчетливо, он не мог отличить бубнов от червей и пик от трефов. Он снял очки, потер глаза и помассажировал виски.

— Что-нибудь не так? — спросил Сид Хендерсон за столом напротив него.

Как и Миллеру, Хендерсону было за семьдесят. В этой комнате, в общественном центре Сент-Пола, все игроки в бридж были либо такого же возраста, либо чуть помладше.

Миллер сфокусировал зрение на картах.

— Не так? Все в порядке.

— Ты уверен? У тебя больной вид.

— Здесь слишком жарко. Они включили термостат на полную мощность. Кому-нибудь надо открыть окна.

— Чтобы мы все подхватили пневмонию? — спросила Айрис Гликман, сидящая справа от Миллера. Она утверждала, что ей только шестьдесят семь. — На улице холод. Если тебе жарко, сними пиджак.

Но Миллер уже ослабил галстук, он не мог позволить себе забыть о приличиях и играть в карты в рубашке.

— Может, тебе пойти домой, — сказал Харвей Гинсберг, сидящий слева от Миллера. — Ты страшно бледный.

Миллер промокнул лоб носовым платком, его подташнивало.

— Вам нужно четыре игрока. Я испорчу всем игру.

— Плевать на игру, — сказала Харвей. Как всегда, Айрис поджала губы, изображая, что ее шокирует грубая речь Харвея.

У Миллера стучало в висках.

— Вы не подумаете, что я слабый игрок?

— Если ты болен и не идешь домой, Фрэнк, я подумаю, что ты чертов придурок.

— Какие хорошие друзья, — улыбнулся Миллер.

— Завтра позвоню — проверить, как ты себя чувствуешь, — сказал Харвей.

<p>3</p>

Как только Миллер вышел из холла, ледяной ветер ударил ему в лицо. Шел сильный снег, и Миллер с трудом пробирался через улицу к автостоянке. Порывы ветра оживили его и подтвердили подозрения, что головная боль и тошнота были вызваны духотой в помещении. Он с нежностью вспоминал зимы своей юности, тобоган, катание на коньках. Мой мозг еще жив, подумал Миллер, это все проклятое тело.

На улице не было ни души, свет от фонарей над автостоянкой приглушался снегопадом. Он подошел к своей “ауди” — подарок сына, — открыл дверцу и услышал голос у себя за спиной.

Миллер нахмурился, обернулся и стал вглядываться в кружащийся снег. Голос заглушали порывы ветра. Мужской голос, подумал он, но, не услышав его вновь, решил, что слух стал подводить его.

Миллер пожал плечами и взялся за ручку двери. Но тут же снова услышал голос у себя за спиной, все еще неразборчиво, но ближе. Кажется, сказали только одно слово, имя, его имя.

Он опять обернулся:

— Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не было.

Миллер открыл дверцу “ауди”.

Чья-то рука схватила его за плечо, не давая сесть в машину. Другая захлопнула дверцу. Третья развернула его с такой силой, что он чуть не потерял очки. Трое мужчин. Снег скрывал их лица.

— Пожалуйста. Я старик. Возьмите мой бумажник. Только не бейте.

— Бумажник? — Один из них рассмеялся. Снегопад начал утихать. Когда Миллер увидел их лица и понял, чего они действительно хотят, он потерял надежду.

<p>4</p>

Иногда нас могут разбудить звуки, которых мы не слышим. Так было и с Уильямом Миллером. Подсознательно чувствуя тишину за окнами своей спальни, он начал ворочаться во сне. Как отец, который не может успокоиться, пока его сын или дочь не вернутся со свидания, где они не должны задерживаться позднее полуночи, он ощущал беспокойство от того, что ни одна машина не подъехала к дому, и не гремели автоматические двери гаража, открываясь и закрываясь. Но он не был отцом, ожидающим сына. Наоборот — сын ждал отца. В его сознание вкралась тревога. Уильям открыл глаза и, мигая, посмотрел на часы. Два тридцать восемь.

Стараясь не разбудить жену, он выбрался из постели, подошел к окну и посмотрел на дорогу внизу. В свете фонарей блестел падающий снег. Вдоль дороги стояли белые ели. На снегу не было следов шин.

— Что случилось, милый? Он повернулся к жене.

— Извини, я старался не шуметь.

— Я тоже не могу заснуть. Что ты там пытаешься увидеть?

— Меня волнует то, чего я не вижу. — Миллер объяснил, что имеет в виду.

— Нет следов от шин? — Она выскользнула из кровати и надела халат. — Может, их занесло снегом после того, как он приехал.

— Да… может быть.

Он вышел из спальни, прошел мимо детской к комнате отца в противоположном конце коридора. Не увидев силуэта на кровати, он включил свет. Комната была пуста.

Сзади подошла жена.

— Давай минуту подумаем. Это еще ничего не значит. Может, он внизу, заснул перед телевизором.

— Может быть.

Они спустились вниз, но там никого не было.

— Что-нибудь с машиной?

— Он бы позвонил, — сказал Миллер.

— Если он не один…

— Так поздно? Он почти всегда ложится до полуночи.

— Я сказала — не од и н. Может, он решил провести ночь…

— С женщиной?

— Почему нет? — улыбнулась она.

— Это ничего не меняет. Он бы все равно позвонил.

— Может, его смущает…

— Что?

— Понимаешь, твоя мама умерла только год назад, и…

— Брось, я любил свою мать, и мне жаль, что ее нет с нами. Но если отца в его возрасте все еще интересуют женщины, дай Бог ему сил.

— Может, он не знает, как ты об этом думаешь. Ты когда-нибудь говорил с ним о сексе?

— С моим семидесятитрехлетним отцом? Ради Бога, — он посмотрел на кухонные часы. — Скоро три. Если его не будет дома в полчетвертого, я звоню в полицию.

Отец не появился дома в полчетвертого, и Миллер позвонил в полицию. Не было ни одного рапорта об автокатастрофах с “ауди”. Ни один старик не был доставлен в местные больницы после полуночи, а среди тех, кто попал туда раньше, не было отца Миллера. На автостоянке напротив общественного центра была обнаружена занесенная снегом “ауди”. Ключ каким-то образом оказался под машиной. Но отца Миллера так и не нашли.

<p>5</p>

Мехико. Апрель. Мартин Розенберг, семидесяти двух лет, вышел из синагоги, запихнул ермолку в карман пиджака и оглядел мощенную булыжником улицу. Его спокойствие нарушало гудение транспорта, доносившееся с Пасио-де-ля-Реформа в двух кварталах от синагоги. Справа от него на холме Чапултепек на фоне темнеющего неба сияли огни древнего храма.

Он обменялся приветствиями с группой молодых людей, выходивших из синагоги, и пошел налево. Дом его сына — один из исторических особняков в богатых районах Мехико — был в пяти кварталах от этого места. Как и всегда, сын предложил подвезти его в синагогу и обратно, но Розенберг утверждал, что прогулки полезны для здоровья, к тому же прогулка в этом районе всегда доставляла ему удовольствие.

Он завернул за угол и направился к хорошо освещенной широкой улице, которая соединяла холм Чапултепек с правительственными зданиями.

<p>6</p>

— Меня не волнует, какой он старый! — сказал Арон Розенберг. — Чтобы добраться до дома, ему никогда не требовалось больше часа! — Он ходил взад-вперед вдоль больших окон, занимающих всю стену в его гостиной. — Но сейчас прошло уже больше двух часов!

Розенберг больше походил на испанца, чем на еврея, у него были тоненькие, будто нарисованные карандашом усы, орлиный нос и черные горящие глаза. Он редко посещал синагогу, однако щедро жертвовал и был знаком с раввином, которому и позвонил сорок пять минут назад, узнав, что его отец вышел из синагоги в сумерки.

— Может, он зашел к кому-нибудь в гости, — предположила жена Арона.

У нее было очень загорелое лицо. В тридцать восемь лет она была гибкой благодаря ежедневным занятиям теннисом. На ней были солидные золотые часы, бирюзовое ожерелье и ярко-красная версия модельера крестьянской блузки и юбки.

— К кому? И, конечно, не на два часа.

Арон увидел фары “мерседеса”, остановившегося на обочине.

— Эстэбан вернулся. Может, он нашел отца.

Но Эстэбан доложил, что он проехал по всем маршрутам, которыми пользовался старый Розенберг, возвращаясь из синагоги. Потом расширил район поисков до двадцати кварталов. Другие слуги, искавшие отца пешком, также не сообщили ничего утешительного.

— Возвращайтесь и начинайте все снова! Ищите! Розенберг обзвонил все больницы Мехико. Ничего. К полу ночи он нарушил основное правило своего бизнеса — никогда не имей дел с полицией, можешь только подкупать ее — и позвонил капитану, чей дом, недавно обновленный, спасибо Розенбергу, стоял у озера Чалко в восьми милях к югу от города.

<p>7</p>

Торонто. Май. В иллюминатор у места первого класса в “Айр-Кана-да-727” Джозеф Кесслер смотрел на сверкающую панораму озера Онтарио. Даже с высоты двадцать тысяч футов он различал грузовые суда, очертания барж и блеск наполненных ветром парусов. Кесслер знал, что, несмотря на солнечный день, в воде можно окоченеть от холода. Владельцы парусных лодок там, внизу, должно быть, фанатики своего спорта.

Он одобрительно кивнул. Именно благодаря своей одержимости он превратил маленькую электронную фирму в процветающую корпорацию, что к сорока годам сделало его миллионером. Но сейчас то, что его волновало, к бизнесу не относилось. Это было личное дело, и одержимость Кесслера подогревалась гневом.

Он не позволял себе показывать это. В течение всего полета Кесслер сохранял спокойствие, изучал деловые бумаги, а внутри просто кипел. Терпение, говорил он себе. Успех зависит от терпения. Сохраняй контроль над собой.

Пока.

Внизу простирался Торонто. Фешенебельные районы тянулись вдоль берега озера, в сердце города высились небоскребы. Кесслер ощутил перемену давления, реактивный самолет пошел на снижение. Через шесть минут он приземлился в международном аэропорту в Торонто.

Он прошел через таможню.

— Нечего декламировать. Я здесь по делу.

“Дипломат” и дорожную сумку Кесслера не проверяли. Он прошел через скользящие стеклянные двери в заполненный народом главный зал, изучил толпу и подошел к мускулистому мужчине, на шее у которого был такой же, как у него, галстук в красно-синюю полоску.

— Сколько вы заплатили за этот галстук? — спросил Кесслер.

— А сколько вы заплатили?

— Мне его подарили.

— А я свой нашел, — закончил пароль мускулистый и добавил: — У вас есть багаж?

— Только то, что со мной.

— Тогда пошли отсюда. — У мускулистого был канадский акцент. Выйдя из терминала, они прошли на автостоянку, сели в большую

машину с откидным верхом и вскоре, достигнув разделенного на четыре

части шоссе, направились на запад по шоссе 401.

Кесслер посмотрел назад на исчезающий на горизонте Торонто.

— Сколько нам ехать?

— Час.

— Все собрались?

— Вы последний.

— Хорошо, — Кесслер почувствовал, как в нем закипает злость. Чтобы отвлечься, он показал на фермы и склады строевого леса вдоль Дороги. — Чего-то не хватает.

— Чего?

— Нет рекламных щитов.

— Правильно. Они запрещены законом.

— Трижды браво Канаде.

Кесслер надел черные очки и посмотрел прямо перед собой. Короткая беседа закончилась.

<p>8</p>

Через семьдесят километров они доехали до поворота на Китченер, но водитель не стал въезжать в город: он повел машину по объездной трассе, свернул на зигзагообразную, усыпанную гравием дорогу, ведущую к особняку на обрыве реки.

Кесслер вышел из машины и огляделся. Вокруг — поросшие лесом холмы, площадка для гольфа с девятью лунками, спутниковая телевизионная антенна, плавательный бассейн. Он повернулся к гаражу на пять машин, потом к особняку. Слуховые окна, башенки, крыши — он больше напоминал особняки Новой Англии, чем Онтарио.

— Мистер Хэлловэй умеет жить, — сказал водитель. — Конечно, все это благодаря…

Двойные двери в особняк открылись, появился стройный мужчина среднего веса в отлично сидящем спортивном костюме и дорогих кроссовках. Ему было чуть больше сорока, у него были вьющиеся, густые, блестящие волосы.

— Спасибо, Джон. До конца дня ты нам не нужен. Можешь позаниматься в тренажерном зале. Прими ванну. Выпей. Расслабься.

— С удовольствием, мистер Хэлловэй. — Водитель сел обратно в машину. Хэлловэй спустился по гранитным ступенькам и протянул вперед руку.

— Джо? Или это?..

— Джозеф, — ответил Кесслер, и они обменялись рукопожатиями.

— Мы так давно не виделись. У нас так много общего, жаль, что только несчастье собрало нас вместе.

— Я бы не стал называть это несчастьем.

— Как же тогда?

— Чертовым безумием.

— Таков мир. Вот почему я предпочитаю жить здесь. Вдали от сумасшествия. — Скривившись, Хэлловэй указал на дорогу между холмами. — Пошли. Остальные огорчены не меньше нашего. Они ждут.

<p>9</p>

Холл был тускло освещен. По всему помещению раздавалось эхо их шагов. Кесслер все еще не мог успокоиться, он остановился и посмотрел на пейзаж на стене. Картина была подписана: Хэлловэй.

— Мой отец, — сказал Хэлловэй.

Упоминание об отце вновь разбудило в Кесслере злость. В холл откуда-то доносились раздраженные голоса. Кесслер вслед за Хэлловэем вошел в большую, обитую дубовыми панелями комнату. Восемь мужчин прервали бурную дискуссию и посмотрели на вошедших.

Кесслер, в свою очередь, рассматривал их. Они не были похожи друг на друга, все разного роста, веса, но одна физическая характеристика у них была общей — возраст. Им всем было около сорока лет.

— Почти вовремя, — сказал один.

Двое других заговорили, перебивая друг друга.

— Я здесь со вчерашнего дня.

— Предполагалось, что это очень важная встреча.

— Мой рейс отложили, — сказал им Кесслер. — Быстрее прилететь я не мог.

Все трое говорили с акцентом — испанским, шведским и среднезападным американским. Проходя по холлу, Кесслер слышал и другие — французский, британский, итальянский, египетский и южный американский.

— Джентльмены, пожалуйста, — сказал Хэлловэй. — Если мы начнем спорить между собой, мы поможем врагу достичь второй половины его цели.

— Второй половины? — нахмурился француз.

— И что значит “его”? — спросил техасец. — Один человек не смог бы этого сделать!

— Конечно, — сказал Хэлловэй. — Но количество не важно, они хорошо организованы и преследуют одну цель. Вот почему я думаю о них, как об одном человеке, и поэтому и мы должны действовать как один.

— Верно, — сказал итальянец. — Мы не должны отвлекаться и паниковать. Мы не должны разделяться. Не поэтому ли мы столько лет поддерживали друг с другом связь и продолжаем контактировать до сих пор? Вместе мы сильнее, чем поодиночке. Вместе мы сумеем лучше себя защитить.

— Но мы не нуждаемся в защите! — сказал испанец.

— Физически, возможно, нет, — сказал Хэлловэй. — По крайней мере, пока. Но наши души? И потом, предположим, они не удовлетворены. Вдруг они захотят теперь прийти за нами, нашими женами и детьми?

Все присутствующие напряглись.

— Это я имел в виду, когда говорил о второй половине цели. Они будут мучить нас неизвестностью, а мы будем страдать от постоянного страха.

— Боже мой, — побледнел египтянин.

— Вы понимаете?

— Это опять “Ночь и Туман”.

— Да что с вами со всеми происходит? — не сдержался Кесслер. Все посмотрели на него.

— Вместо того чтобы хвалиться, какие вы умные, что поддерживаете друг с другом связь, почему бы вам не признать, что вы сами были самым серьезным своим врагом?

— О чем это вы?

— Как, вы думаете, они нашли нас? Все, что им нужно было сделать, — это выследить одного, а через него уже всех остальных.

— Мы соблюдали меры предосторожности.

— По-видимому, они были недостаточны. И вот теперь посмотрите на нас.

Американец со среднего запада шагнул вперед, лицо его тряслось от негодования.

— Мой отец никогда бы не сказал.

— Под пытками? Перестаньте, — произнес Кесслер. — Как долго может терпеть боль старый человек? И что, если использовали медицинские препараты? Я опоздал потому, что вообще мог не приехать. Я здесь, чтобы предупредить вас. Вы виноваты не меньше, чем те, кто сделали это. Не контактируйте друг с другом. Я больше не хочу ничего о вас знать, и я не хочу, чтобы вы знали что-нибудь обо мне.

— Это не решит проблему, — сказал Хэлловэй. — Мы все равно будем в опасности, и это не вернет наших отцов.

— Я уже смирился с мыслью о том, что мой отец мертв.

— Я не сдаюсь так легко, — сказал Хэлловэй. — Но что, если вы правы? Что, если ваш отец, мой, отец каждого из вас — мертвы? Вы хотите так это и оставить?

— О, поверьте, я хочу, чтобы эти мерзавцы заплатили за все.

— В таком случае нам есть что обсудить.

— У вас произошло что-то необычное? — шагнув вперед, спросил Кесслер.

— Именно. Может быть, вы не заметили. Не один вы не хотели ехать сюда. Двое из нас действительно не приехали. Во многих отношениях это самые важные члены нашей группы.

Кесслер растерянно оглядел собравшихся и вдруг понял.

— Если учитывать то, что я намереваюсь предложить, их участие имеет решающее значение, — сказал Хэлловэй. Кесслер кивнул. Сет и Сосулька.

<p>10</p>

Сидней, Австралия. Июнь. Собор Святого Андрея, фундамент которого был заложен в 1819 году, впечатлял, как и утверждалось в путеводителе. Кесслер побродил внутри, рассмотрел сводчатые потолки, полюбовался витражами и вышел из собора. Сощурившись от слепящего глаза солнца, он спустился по широким ступенькам на тротуар. Дальше Кесслер по улице Джордж дошел до городского зала, который, как объяснялось в путеводителе, использовался для концертов и собраний. Задержавшись возле него насколько это было возможно, Кесслер завернул за угол, нанял такси и направился в один из восточных ресторанов, которыми так славится Сидней. Здесь он намеревался провести деловую встречу, но намеренно приехал раньше, подошел к телефонной кабине и набрал номер, который ему дал Хэлловэй.

— Пляж Бонди, магазин “Серф энддайв”.

— Мистера Пенделтона, пожалуйста.

— Отца или сына?

— Не имеет значения.

— Я — сын.

— Мистер Пенделтон, есть ли у вас в Австралии сосульки? На какой-то момент наступила абсолютная тишина, и Кесслер даже подумал, что телефон отключился.

— Кто это?

— друг.

— Меня ждет покупатель. Я продаю и сдаю напрокат серфинги. Сосульки мне не нужны, как и люди, которые задают глупые вопросы.

— Подождите. Если я назову имя… Томас Конрад. Почтовый ящик четыреста тридцать восемь.

Снова наступила тишина. Когда Пенделтон наконец заговорил, голос его был приглушен, будто он прикрывал трубку рукой.

— Чего вы хотите?

— Встретиться. Понятно, что, если бы я хотел причинить вам вред, я не стал бы звонить, поскольку вы бы насторожились.

— Вы от них, не так ли?

— Меня зовут Кесслер.

— Господи, я вам объяснил. Я не хочу иметь никаких дел с…

— Так иногда бывает. Обстоятельства вынудили меня приехать сюда.

— Вы в Сиднее? Матерь Божья!

— Я звоню по платному телефону из ресторана. Никогда раньше я здесь не был. Этот звонок нельзя прослушать или проследить.

— Но вы знаете мое имя, знаете, как меня найти! Если за вами…

— Я был осторожен, за мной не следили.

— Осторожен? — презрительно сказал Пенделтон. — Если бы вы были в этом так уверены, вы бы не звонили мне. Вы бы пришли сюда.

— Не хотел рисковать, являясь лично. Если бы вам показалось, что я представляю собой угрозу, у меня могло бы не хватить времени на объяснения.

Пенделтон выругался.

— Я с вами честен, мне можно доверять, — сказал Кесслер. — Пожалуйста, нам надо встретиться. Чем скорее мы переговорим, тем скорее я уеду из этой страны.

— Не здесь.

— Не в магазине? Конечно. Я бы не стал подвергать вас опасности.

— Не записывайте это, — сказал Пенделтон. — Сегодня днем, в четыре…

<p>11</p>

Проинструктировав Кесслера, Пенделтон положил трубку. Он говорил тихо. Его ассистент обслуживал посетителя и не мог слышать разговор. И все равно Пенделтон был неспокоен. То, что с ним связывались так, напрямую, — было нарушением одного из самых священных правил, которые он знал. Господи, спаси его от любителей. Пенделтон вышел из кабинета, прошел вдоль прилавка, делая вид, что он заинтересован клиентом своего ассистента.

— Вон тот подводный костюм в верхнем ряду, — с ним у вас не будет проблем, он прекрасно сохраняет тепло, — говорил Пенделтон покупателю. — Если же они вдруг возникнут, вы всегда можете вернуться, и мы решим их.

Хотя Пенделтон и его отец приехали в Австралию десять лет назад, он все еще разговаривал по-американски. Заядлые пляжники считали Пенделтона чудаковатым, и ему это нравилось. Держась в стороне, человек всегда может незаметно исчезнуть. Он сумел создать иллюзию постоянного присутствия, за исключением случающихся время от времени подводных экспедиций, которыми легко объяснялись его отлучки.

Пенделтон помахал рукой покупателю и похлопал по плечу ассистента.

— Отличная сделка, — сказал он и вернулся к себе в кабинет. Даже в межсезонье на пляже Бонди было удивительно много народу. Туристы. Достаточное количество фанатиков серфинга. Культуристы.

В махровом пуловере, вылинявших джинсах и парусиновых туфлях (н ремня, ни носков, ни шнурков), Пенделтон и сам походил на заядлого пляжника. Он был гораздо старше их, безусловно. Но даже в свои сорок лет благодаря прекрасной мускулатуре, загару и выгоревшим на солнц волосам, при желании, он смог бы составить им конкуренцию. Пенделтон никогда не демонстрировал все свои возможности.

Он оглядел пляж и увидел отца, который вощил серфинг и беседовал с подростками, собравшимися вокруг.

Пенделтон спустился с заднего крыльца магазина, пересек пляж подошел к отцу.

Волны бились о берег, дул холодный, соленый ветер. Пенделтон уважительно ждал, когда его отец расскажет своей аудитории, какие удивительные волны были здесь пять лет назад. Отец — такой же высокий, и такой же мускулистый, как и Пенделтон, — даже в семьдесят два года по-прежнему красив. Увидев сына, он перевел взгляд на него.

— Возникли серьезные проблемы, отец. Мне надо поговорить с тобой.

— Если это действительно необходимо, — изображая недовольство, вздохнул отец.

— Боюсь, что так.

— Я вернусь, ребята.

Пенделтон с отцом пошли к магазину.

— Только что мне позвонил один из твоих бывших друзей. Он здесь, в городе.

Теперь вздох отца был совершенно искренним.

— Я же просил этих дураков держаться подальше от меня. Я никогда не одобрял то, что они поддерживают связь. Если бы не священник… Мне следовало предвидеть возникновение такой проблемы и решить ее еще годы назад.

— Их человек хочет встретиться. Он говорит так, будто случилось нечто чрезвычайное.

— Естественно, раз он проделал весь этот путь. Планета не такая большая, чтобы на ней можно было спрятаться.

— Письмо, которое они прислали месяц назад…

— С требованием встретиться в Канаде, — отец Пенделтона усмехнулся. — Они что, думают — я дурак?

— Кажется, это они дураки. Но теперь у меня нет выбора. Чтобы удержать его подальше от магазина, я должен встретиться с ним где-нибудь в другом месте.

— В первый и последний раз постарайся сделать так, чтобы он это понял.

— Я хотел сказать тебе… Пока меня не будет, будь осторожен.

— Сосулька всегда осторожен.

— Я знаю, — сказал Пенделтон и обнял отца.

<p>12</p>

Согласно инструкции, ровно в четыре часа Кесслер вошел в Ботанический сад Сиднея. Он нервничал. Ему казалось, что, используя как оправдание неожиданную болезнь и оставив под этим предлогом дела во время проведения деликатных переговоров, он вел себя не очень убедительно. Хотя бизнес трудно назвать причиной его поездки в Австралию, с некоторой натяжкой можно было считать его определенным “прикрытием”. Из всех собравшихся на встречу в Канаде он один мог отправиться в Австралию, не возбуждая при этом особого любопытства. Но теперь, прерывая переговоры о слиянии его электронной фирмы и фирмы в Сиднее, он привлекал к себе внимание, которого хотел избежать. Поначалу он планировал назначить встречу с Пенделтоном на более позднее время, но тот с такой неохотой дал согласие на встречу, что Кесслер просто не мог диктовать какие-либо условия.

Проходя по дорожке между экзотических растений, Кесслер беспокоился о том, что, несмотря на все предосторожности, за ним могла вестись слежка. Не по пути к этому саду, а от самой Америки. Я бизнесмен, а не спец в конспирации, думал он. Может, мой отец знает, — он чуть не подумал про себя “знал”, но постарался сохранить надежду, — как вести себя в подобной ситуации, но меня этому никогда не обучали.

И все-таки он решил, что поступит правильно, если будет пользоваться обыкновенным здравым смыслом. Не оглядываться. Недавние исчезновения показали, что враг отлично подготовлен и организован. “Хвост” — Кесслер позволил себе использовать это выражение, — конечно же, не будет настолько беспечен, чтобы выдать себя. Кесслер взял особой путеводитель, и, хотя затылок его болел от напряжения и постоянного сопротивления желанию оглянуться, он заставлял себя смотреть в справочник, а потом на газоны, изобилующие растительностью. Дорожка вела вперед. Кесслер дошел до скамейки, окруженной с двух сторон кустарником, остановился и посмотрел на запад, как бы разглядывая здание, которое, как объяснялось в путеводителе, являлось Домом правительства и в котором жил губернатор Нового Южного Уэльса. На самом же деле его остановка была предусмотрена инструкцией Пенделтона.

Пенделтон был второй причиной, по которой нервничал Кесслер. В свое время отец Пенделтона — Сосулька — был самым опасным человеком в Европе. И хотя сейчас Сосульке уже за семьдесят, не было никаких причин считать его менее опасным. Судя по слухам, источником которых являлся Хэлловэй, к сыну Сосульки следовало относиться с неменьшим уважением, так как он был учеником своего отца. Встреча в публичном месте, по-видимому, назначалась из-за того, что отсюда много путей ускользнуть от преследования. В то же время, выбранное место ставило сына Сосульки в позицию, равную по опасности позиции врага.

Подчиняясь инструкции, Кесслер сел на скамейку. Из-за кустарника, растущего вдоль поворачивающей по кругу дорожки, он услышал голос мужчины, с которым разговаривал по телефону.

— Отлично, вы добились встречи. Сделаем это быстро. Кесслер инстинктивно хотел было повернуться, но голос предупредил его желание.

— Смотрите прямо перед собой, разглядывайте Дом правительства. Если кто-нибудь будет проходить мимо — заткнитесь. Кесслер сглотнул и начал объяснять.

<p>13</p>

На скамейке с противоположной стороны кустарника, вытирая со лба пот, будто устал от пробежки, в спортивном костюме сидел Пенделтон и разглядывал здание Государственной консерватории. Это здание было построено в 1819 году, и Пенделтон сожалел, что не живет в те простые времена. Никакой спутниковой связи. Никаких компьютерных файлов. Никаких реактивных самолетов, которые превратили Австралию в легкодоступное место. “Планета не такая большая, чтобы на ней можно было спрятаться”, — говорил его отец. Конечно, с другой стороны, без всех этих современных удобств они с отцом не могли бы заниматься своим бизнесом.

Невидимый из-за кустарника Кесслер продолжал свои объяснения. Лицо Пенделтона помрачнело.

— Что? Все? Исчезли? Господи, почему нельзя было объяснить это в письме?

— Письмо составлял не я, — сказал Кесслер. — Мне тоже это непонятно, но я понимаю, что надо было соблюдать осторожность. Так как мои отец тоже исчез, я понял, что подразумевалось под выражением “недавние потери”.

— Подразумевалось? — Пенделтон говорил тихо, но по силе это походило на крик. — Мы подумали, что у мер кто-то из старых знакомых отца! Мы подумали, нас приглашают на поминки! Мы не для того проделали весь путь до Австралии, чтобы рисковать, выставляя себя напоказ, отправляясь в Канаду лить слезы и произносить тосты!

— Значит, с вашим отцом все в порядке?

— Да, вашими молитвами! Приехать сюда! Позволить нашим врагам преследовать вас!

— Риск был необходим.

— Почему?

— Минутку. Кто-то идет.

Пенделтон колебался — уйти или остаться.

— Два ребенка и собака. Они идут по дорожке за лягушкой. Все в порядке, — сказал Кесслер.

— Ответьте мне. Зачем вы приехали? Мы ясно дали вам понять, что не хотим иметь с вами ничего общего.

— Хэлловэй предупреждал меня, что вы именно так и скажете. Мне известно, что Сосулька никогда не был общительным. Но группа настаивает.

— Несмотря на наше нежелание? Несмотря на риск?..

— Предположим, — сказал Кесслер, — что, если Сосулька не тоскует по своим бывшим друзьям, не ощущает родства с ними в свалившихся на всех несчастьях, может быть, его или вас заставит действовать другой мотив.

— Не представляю какой.

— Деньги. Группа обладает солидными финансами. Вы и ваш отец — мы знаем, кто вы и чем занимаетесь. Мы бы хотели заплатить вам достойную сумму, если вы узнаете, что случилось с нашими отцами. И если, — голос Кесслера стал хриплым, — они мертвы, мы хотим, чтобы вы стали орудием нашей мести.

— И это все? Вы проделали весь этот длинный путь, чтобы нанять меня?

— Мы не знали, что еще предпринять.

— Нет, это невозможно. Я не могу.

— Оплата…

— Вы не понимаете. Можете предлагать целое состояние, это ничего не изменит. Слишком рискованно.

— Но… старые друзья…

— Могли навести на нас врага, что, возможно, вы уже сделали. Я ухожу, — Пенделтон встал. — Скажите им — нет.

— Я остановился в “Домике капитана Кука”. Подумайте! Может, вы измените решение!

— Не изменю, — сказал Пенделтон и стал уходить.

— Послушайте! — сказал Кесслер. — Есть еще то, что вы должны знать!

Пенделтон колебался.

— Кардинал Павелик!

— Что кардинал?

— Он тоже исчез!

<p>14</p>

Пенделтон бежал по песчаному склону к пляжу Бонди. У него болела грудь. Была половина пятого. Спортивный костюм прилип к телу. Он несколько раз менял такси, чтобы исключить возможность преследования. Последнее такси попало в пробку недалеко от пляжа. Пенделтон рассчитался и побежал дальше.

Ему было чего опасаться. И не только из-за риска, которому их подверг приезд Кесслера. Или из-за информации о том, что кардинал тоже исчез. Пенделтона волновало то, что и его отец может исчезнуть, как и остальные. Сосульку надо предупредить.

Но когда он звонил из будки рядом с садом, ни в магазине, ни в доме, где они жили с отцом, никто не подошел к телефону. Пенделтон успокаивал себя тем, что, может быть, его помощник раньше закрыл магазин, хотя прежде этого никогда не случалось. Он говорил себе, что отец, возможно, еще не вернулся с пляжа домой, хотя отец никогда не пропускал пятичасовые телевизионные новости. Ближе к пляжу Бонди Пенделтон позвонил еще раз, на этот раз гудки прервались, и робот сообщил ему, что линия выведена из строя. У Пенделтона было ощущение, что его желудок полон битого стекла.

Он сбежал вниз по склону и стал всматриваться в линию домов вдоль океана. Обычно Пенделтон без труда узнавал среди сувенирных магазинов и закусочных свой магазин, но сейчас бурная деятельность, развернувшаяся на пляже, скрывала его. Полицейские машины, толпа людей, пожарные машины, клубы дыма.

В ушах у Пенделтона зазвенело, он ринулся сквозь толпу к обугленным развалинам магазина. К “скорой помощи” санитары катили носилки. Нырнув мимо полицейского, который криком приказал ему остановиться, Пенделтон сорвал простыню струпа. Останки человека напоминали смесь расплавленного воска и сгоревшего гамбургера.

Полицейский попытался оттащить Пенделтона от носилок, но он оттолкнул его и схватил труп за руку. Хоть пальцы обгорели и срослись вместе, было понятно, что покойник не носил кольца. Помощник Пенделтона не был женат, но отец, хотя и был вдовцом, всегда носил обручальное кольцо.

Пенделтон больше не сопротивлялся оттаскивающим его рукам.

— Я думал — это мой отец.

— Вы здешний? — спросил полицейский.

— Это мой магазин. Мой отец… Где?..

— Мы нашли только одну жертву. Если это не ваш отец…

Пенделтон сорвался с места и побежал сквозь толпу. Он должен добраться до дома! Вдыхая едкий дым, он обогнул полицейскую машину и побежал по песчаному склону. Из носа наконец выветрился запах обгоревшего тела, во рту появился медный привкус.

Дом в современном стиле из стекла и бетона стоял на обрыве в четверти мили от магазина. Только подбежав ближе, Пенделтон понял, в какой, возможно, он сам находится опасности.

Ему было плевать на это. Ворвавшись в дом через заднюю дверь, Пенделтон прислушался, надеясь услышать голос диктора теленовостей, которые отец всегда смотрел, попивая вино и готовя ужин. На кухне было тихо, плита выключена.

Пенделтон позвал отца, никто не отозвался, он обыскал весь дом, но никого не обнаружил.

В спальне отца, схватив телефонный справочник, он быстро отыскал страницу с телефоном “Домика капитана Кука” и набрал номер.

— Соедините меня с номером Кесслера.

— Минутку… Сожалею, сэр, мистер Кесслер выписался.

— Но он не мог! Когда?

— Сейчас посмотрю, сэр. Сегодня в четыре часа дня.

Пенделтон положил трубку, его трясло. Встреча с Кесслером была в четыре, как же он тогда мог выписаться?

Причастен ли Кесслер к исчезновению отца? Нет. Это нелогично. Если бы в этом был замешан Кесслер, он бы не стал объявлять о своем присутствии и не стал бы настаивать на встрече. Если только…

Подозрения усиливались…

Кесслер мог послужить приманкой, с его помощью можно было разъединить отца и сына, и тогда было бы легче похитить Сосульку.

Конечно, можно предположить и обратное, но Пенделтон не был в этом уверен. Кто-то выписал Кесслера, выписал навсегда, нагнетая еще больший ужас. В таком случае, поду мал Пенделтон, будет логично, если следующая жертва… я.

Профессионализм взял верх. Он вытащил из стола отца пистолет, проверил, заряжен ли, прошел в свою комнату и взял второй. На этот раз Пенделтон более тщательно осмотрел дом, но искал он не отца, а чужака, проникшего в дом.

Зазвонил телефон. Надеясь, что это отец, Пенделтон рванулся к телефону. На том конце положили трубку.

Пенделтон напрягся. Ошиблись номером? Враг пытается узнать, дома ли он?

Пенделтон предположил худший вариант. Он быстро стянул с себя спортивный костюм и надел теплую шерстяную одежду. Наступили сумерки. Осторожно выйдя из дома, он добрался до крутого обрыва над берегом, откуда можно было увидеть любого, кто бы ни приблизился к дому.

Зажглись фонари. Пенделтон едва расслышал, как снова зазвонил телефон. Прозвучало только два звонка. Перед уходом из дома он включил автоответчик, который теперь предлагал звонившему оставить информацию. Несмотря на желание узнать, звонит ли это его отец или нет, Пенделтон не мог позволить себе рисковать и вернуться в дом. Как бы там ни было, он предвидел подобную ситуацию и прихватил с собой радиотелефон. Чтобы зуммер не выдал его присутствия на обрыве, Пенделтон отключил его. Теперь же он включил телефон и услышал конец просьбы оставить имя и номер телефона, однако, как и раньше, звонивший снова повесил трубку.

К дому подъехала полицейская машина, видимо, по поводу пожара магазине. Офицер постучал в дверь и попробовал открыть ее, но, уходя Пенделтон запер дом. Офицер обошел дом кругом и попробовал войти через заднюю дверь, после чего уехал. Больше к дому никто не приближался.

Отец исчез! Так же, как и другие отцы. Но Пенделтон был не просто из второго поколения. Он не был любителем. Сосулька отлично его выучил. Наступит день, и враг вернется, предупреждал отец.

И это действительно случилось. Они забрали его отца.

“Теперь очередь за мной!” — кричал про себя Пенделтон. Он отказался от работы, которую ему предлагали другие сыновья, потому что не хотел привлекать внимания к отцу. Но теперь это было неважно.

Я сделаю это! — думал он. Это не просто бизнес! Это личное дело!

Если завтра мой отец не вернется, вы, ублюдки, получите свое!

За Сосульку!

За меня!

Возвращение воина

<p>1</p>

Северная Биршиба, Израиль.

Услышав неожиданную стрельбу, Сол бросил лопату на землю, схватил автомат и выбрался из оросительной канавы. С самого рассвета под палящими лучами солнца, обливаясь потом, он работал в этом поле, расширяя дренажную систему, которую начал сооружать три года назад, когда они только сюда приехали. Его жена, Эрика, была тогда беременна, и они оба горели желанием укрыться от этого безумного мира, найти убежище, где они смогли бы забыть о своей бывшей профессии. Конечно, они понимали, что мир не отпустит их, но и иллюзии побега было достаточно. В заброшенной деревне, где даже арабо-израильский конфликт казался чем-то далеким, они построили дом для себя и своего малыша — Кристофера Элиота Бернштейна-Грисмана, — который родился вскоре после приезда.

Бернштейн — фамилия Эрики, Грисман — Сола. Кристофер — имя приемного брата Сола, ирландского католика, — они вместе воспитывались в сиротском приюте в Филадельфии, Элиот — их приемного отца, человека с грустными глазами, серым лицом и неизменной розой в лацкане черного пиджака. Он поддерживал Криса и Сола, был единственным человеком, который относился к ним с добротой, он же и завербовал их в разведслужбу в качестве наемных убийц. Но потом приемный отец повернулся против братьев; Крис был убит, а Сол убил Элиота.

Сол до сих пор ощущал горечь случившегося — раскаяние, горе, отвращение, — это и было главной причиной, подтолкнувшей его к бегству. Но из любви к сводному брату и — несмотря ни на что — к Элиоту, Сол назвал сына в честь двух самых важных людей в его жизни. Эрика поняла и согласилась с ним. Великодушная, удивительная Эрика. Грациозная, как олимпийский гимнаст, красивая, как фотомодель, — высокая, стройная, элегантная брюнетка с немного удлиненным лицом. Такая же опасная, как и он сам.

От звука очередей из автомата в животе стало горячо. Когда Сол бежал к деревне, его первой мыслью было — защитить сына. Второй — Эрика сама сможет защитить мальчика. Третьей — если с его семьей что-нибудь случится, он не успокоится, пока не отомстит убийцам.

Хотя с тех пор, как они приехали в Израиль, он ни разу не был в деле, старые инстинкты ожили. Кое-что, видимо, никогда не забывается. Сол перескочил через каменную стену и приблизился к границе деревни. Он на ходу посмотрел, не забился ли пылью огневой механизм и ствол автомата, и проверил магазин, хотя всегда держал его заряженным. Услышав крики, он пробежал немного по кругу и спрятался за грудой камней.

Выстрелы зазвучали громче, стреляли чаще. У крайних домов Сол увидел людей в арабском боевом снаряжении: заняв выгодную позицию, он и вели огонь по центру деревни. Женщины затаскивали детей в дома. Старик, шатаясь, сделал несколько шагов в сторону замершей от страха посреди улицы девочки, упал и покатился по земле, содрогаясь от выстрелов. Голова девочки разлетелась на части. Один из нападавших бросил в открытое окно дома гранату, посыпались обломки, повалил дым. Воздух разрезал женский крик.

Сучье племя! Сол прицелился из-за груды камней. Он насчитал шесть мишеней, но, судя по насыщенности стрельбы, понял, что с другой стороны деревни еще по крайней мере шесть арабов. Стрельба усилилась, в бой включились другие автоматы, но их очереди отличались по звуку от характерного треска “Калашникова”, которым пользовались нападавшие и Сол, предпочитавший, чтобы звук его оружия смешивался с очередями автоматов врагов Израиля. Да, у автоматов, присоединившихся к стрельбе, был звук, характерный для “М—16”, — оружия, подходящего для деревенек их подростков, которых Сол обучал стрельбе.

Один из нападавших упал, кровь растеклась по рубашке на спине. Пять оставшихся террористов направили огонь на сарай из рифленого железа, откуда велся ответный огонь. Стена сарая искривилась, испещренная автоматными очередями. “М—16” замолчал.

Но из разных домов другие “М—16” жаждали расплаты. Залитый кровью, упал еще один террорист. Сол плавно, смягчая отдачу, нажал на спусковой курок и изрешетил спину нападавшего. Нашел и поразил еще одну цель, на этот раз в голову, и выскочил из-за камней, стреляя на бегу.

Упал еще один враг. Попав в перекрестный огонь, другой араб глянул назад-вперед, подбежал к низкой каменной стене и изумленно замер, когда перед ним, стреляя наугад, возник лучший ученик Сола и разнес его лицо на куски. Кровяной туман покрыл все его тело.

Под прикрытием окопов и стен, которые они с учениками построили как оборонные позиции, Сол перебрался на противоположную сторону деревни. Боковым зрением он заметил, как разбегаются его ученики, услышал треск “М—16” и еще более густые очереди “Калашникова”. Вторая граната разорвалась рядом со зданием, которое было частично разрушено первой гранатой. На этот раз, когда стена рухнула, Сол не услышал женского крика. С удвоенной злостью он добежал полукруг и приблизился к группе нападавших. Он разрядил магазин, перезарядил автомат, разрядил новый, схватил автомат, который выронил убитый араб, разрядил его, подобрал “М—16”, который выронил, умирая, его второй лучший ученик, и отключил террориста, чья манера рукопашного боя уступала выучке убивать, полученной Солом двадцать лет назад. Он нанес удар ребром ладони одной рукой, затем второй, после чего грудная клетка противника врезалась в легкие и сердце.

Стрельба прекратилась. Сол взглянул на террориста, распростертого у его ног. Возбужденные одержанной победой ученики собрались вокруг своего учителя.

— Нет! Не собирайтесь вместе! Все в стороны! В укрытие! Неизвестно, всех ли мы уничтожили!

Следуя собственному приказу, он нырнул в окоп и в то же время проклинал себя за собственную правоту. Он говорил себе, что и в душе обречен быть профессионалом: интересы деревни должны быть на первое месте, а его личные — при данных обстоятельствах — на втором. Он осторожно осмотрел каждый труп, а затем, презирая себя за безответственность, все дома, проверяя, нет ли там террористов. Организованная им команда подсчитала жертвы — десять жителей деревни погибли, пятнадцать ранены.

— Где санитарная команда? Вы передали по связи сигнал тревоги в Биршибу?

Только когда все чрезвычайные меры были приняты, и соблюдены все меры предосторожности, он позволил личным интересам взять верх и снова осознал, что обречен. Прежняя жизнь не отпускала его. Он вел себя правильно, действовал так, как учили, но, с другой стороны, его правота была абсолютно неверна. Он позволил общественному долгу пересилить личные чувства.

Дом, который в основном подвергся обстрелу и был разрушен двумя гранатами, — его дом. Когда жители деревни и его ученики с благоговением окружили Сола, он наконец освободил себя от общественного долга. Слезы катились по щекам; спотыкаясь, он пошел к дому, который был убежищем его жены и сына. Правая стена рухнула, с этой же стороны обвалилась крыша и образовала странный угол.

После первого взрыва Сол слышал женский крик. Терзаясь самыми неприятными предчувствиями, он заглянул в то, что еще недавно было окном дома, а теперь стало просто дырой в стене. Изорванные занавески почернели. Слева Сол увидел остатки игрушечного деревянного грузовика, который он смастерил для своего сына. Дальше валялись осколки посуды, упавшей с полки, которая прежде висела здесь; их накрывал развалившийся стол. Пахло горелым деревом, паленой одеждой и расплавившимся пластиком. Обвалившаяся стена скрывала часть кухни.

Сол подошел к двери, дотронулся до нее — она тут же сошла с петель; сглотнув, Сол шагнул внутрь. Он двигался медленно, ощущая внезапную волну страха, понимая, на что он может наступить, боясь осквернить тела или — он старался не думать об этом — расчлененные человеческие останки. Сол отодвинул в сторону лист железа, поднял деревянную балку и перешагнул через развалившийся на куски стул, однако не увидел следов крови. Сердце чаще забилось в надежде.

Сол оттащил в сторону часть крыши и освободил дверной проем — крови нигде не было; потом он сдвинул еще одну секцию крыши, которая нависала над кухней, так, чтобы открыть ту часть комнаты, которую он не мог увидеть, и, сощурившись, стал вглядываться в темноту.

Он не увидел человеческих тел. Подцепив рукой хорошо замаскированный люк, он обломал два ногтя. Пальцы кровоточили. Отодвинув люк к стене, Сол всматривался в темное помещение внизу.

— Эрика!

Эха не было, подвал поглощал его голос.

— Эрика! Это Сол!

Он не мог ждать ответа и в нетерпении сполз вниз, ноги коснулись земли в четырех футах под ним.

“Все кончено”.

Сол напряг глаза, вглядываясь в темноту. На какое-то мгновение он в отчаянии подумал, что не прав, но потом вдруг понял, что не подал условный сигнал. Враг мог подделать его голос, в такой темноте это был бы нехитрый трюк.

— Крошка Руфь и розы.

— Любимый, давно пора сказать это. Ты заставил меня поволноваться. Я пыталась решить — стрелять или не стрелять в тебя, — чувственный голос доносился из дальнего конца подвала. — Надеюсь, ты отправил их в ад.

Сол не смог сдержаться и рассмеялся.

— Предполагается, что евреи не верят в ад.

— При определенных обстоятельствах — это замечательное понятие. Надеюсь, за то, что эти подонки напали на деревню, на наш дом, их изжарят на сковородке.

— Папа? — спросил из темноты Кристофер.

— Это я, сынок, не бойся. А ты, Эрика, следи за своими словами при сыне.

— Ты услышишь кое-что похуже, если не объяснишь, что тебя так задержало.

Сол пытался понять по интонации ее настроение — кажется, Эрика шутила.

— Стрельба давно прекратилась, — сказала она. — Чем ты занимался? Заскочил куда-нибудь опрокинуть стаканчик?

Так как Эрика знала, что Элиот еще со школы приучил его воздерживаться от употребления алкоголя, Сол окончательно убедился в том, что она шутит. Он с облегчением опустился на пол — с облегчением не только потому, что Эрика и мальчик вне опасности, но и потому, что она не злилась на него за его холодный профессионализм. Сол не мог сдержать слез.

Эрика и Крис поползли по земляному тоннелю.

— Сол? — беспокойный, громкий голос Эрики прозвучал у самого его уха.

— Папа?

— Со мной все в порядке, сынок. Просто… — У Сола теснило в груди, голос срывался.

Сильные руки Эрики обняли его за плечи.

— Что случилось, Сол?

— Я… — Он вытер глаза и, запинаясь, начал объяснять: — Мы всех уничтожили. Но если… — Сол собрался с силами, — если бы я сразу побежал сюда, если бы я думал только о тебе и Крисе, то все, чему я старался научить этих ребят… то правило, что группа важнее одного человека… это было бы ложью. В следующий раз каждый из них думал бы только о себе вместо того, чтобы…

Крис в темноте прижался к отцу.

— Тебя уже не исправить, — сказала Эрика и обняла его еще крепче.

— Что? — удивился Сол.

— Мы профессионалы. Или были ими. Мы оба знаем, что это значит. Личные интересы в такой ситуации — роскошь. Если группа не защищает себя, ни у одной семьи не остается ни одного шанса. Когда началась стрельба, одной рукой я схватила Криса, а второй “узи”. Я сказала себе: если ты жив, ты сделаешь все, как надо, и я тоже. Мне надо было спрятать и защитить сына, а тебе — сделать все возможное, чтобы защитить деревню. Тут не из-за чего плакать. Я тебя очень люблю. Моя обязанность — защитить семью, твоя — защитить деревню. Мне не на что жаловаться. Если уж на то пошло, я горжусь тобой. Мы все сделали правильно.

— Я люблю тебя, — задыхаясь, сказал Сол.

— Когда в деревне все успокоится, когда мы организуем посты, когда стемнеет и мы уложим Криса спать, я буду рада узнать, как сильно ты меня любишь.

<p>2</p>

Через двадцать минут над каменистым полем, проверяя, не остались ли там террористы, кружил израильский военный вертолет. Два грузовика, полные солдат, подпрыгивая на ухабах, подъехали к деревне и остановились на окраине. Глаза солдат напоминали Солу глаза ястребов. Они осмотрели разрушения, выпрыгнули из машин и замерли, слушая приказы капитана. Отлично натренированные и дисциплинированные, они заняли оборонительные позиции вокруг деревни на случай повторения атаки. Спецотделение обследовало трупы террористов.

Горячий ветер поднимал в воздух пыль.

К Солу подошел капитан, его лицо было похоже на сланцевый склон, испещренный оврагами.

— По связи ваши люди передали, что атака отражена, — он показал на тела нападавших. — Не точнее ли будет сказать, что они уничтожены?

— Ну, — Сол пожал плечами, — они облажались.

— По-видимому, — капитан прикурил сигарету, — насколько я слышал, лучше никому не выводить вас из себя. Грисман, верно? Сол Грисман? Американец? Бывший сотрудник ЦРУ?

— У вас из-за этого проблемы?

— После того, что произошло, — нет. А это, наверное, Эрика. Сол оглянулся, он не услышал, как сзади подошла жена.

— Кристофер у соседей, — сказала она. — Он все еще боится, но пообещал закрыть глаза и постараться уснуть. За ним присматривают, — она повернулась к капитану.

— Вы из Моссада, — сказал он ей. — Меня удивляет, что вам не скучно в деревне.

— Сегодня, безусловно, нескучно.

Капитан кивнул в сторону подростков с “М—16” в руках.

— Где мужчины?

— В армии, — сказала Эрика. — Иерусалим или Тель-Авив. Это деревня вдов, сирот и оставленных женщин. Поэтому мы и решили наладить гражданскую оборону.

— Вы хотите сказать, что эти дети с вашей помощью позаботились о нападавших террористах?

— Для этого их надо было только слегка поддержать, — Сол, улыбаясь, обнял за плечи двух стоящих рядом подростков.

— Мой источник информировал меня, — сказал капитан Солу, — что у вас была причина поселиться здесь, вдали от всего.

— Он сказал, какая это была причина?

Капитан покачал головой.

— Аллергия.

— Конечно. Мой источник сказал, что вы, — капитан обратился к Эрике, — могли остаться в израильской разведке. У вас чистое досье, и в общем-то не было причин забираться сюда.

— Нет, — сказала она. — У меня серьезная причина.

— Какая?

— Быть с ним, — Эрика показала на Сола. Капитан отбросил сигарету в сторону.

— Прекрасно. Теперь насчет того, что случилось здесь. Меня кое-что беспокоит.

— Знаю, — сказал Сол. — Меня тоже.

— Во-первых, нападавшие — не просто кучка любителей. Они хорошо вооружены. Оружие советское. Эта атака — не импровизация, ее заранее спланировали. Шестеро подошли с одной стороны, шестеро — с другой. Такому количеству людей не так просто перейти границу, необходимо соблюсти массу предосторожностей и иметь очень вескую причину. Если деревня стоит на спорной территории, я могу понять попытку захватить ее. Если рядом стратегический объект — ну, скажем, военно-воздушная база или склад оружия, — рискованная, неожиданная атака имеет смысл. Но деревня вдов, сирот и оставленных жен? В пятидесяти милях от границы? Что происходит?

— Не думайте, что меня это не волнует, — сказал Сол.

<p>3</p>

На закате к деревне подъехал запыленный седан. Рядом с тем, что еще недавно было домом, у костра, разведенного из обломков, Сол ел куриный суп из концентрата. Услышав шум мотора, он посмотрел на Эрику, которая с ложки кормила Криса бульоном.

Сол видел, как у въезда в деревню из укрытия вы шли солдаты и жестом приказали машине остановиться. Машина стояла слишком далеко и была так запылена, что Сол не мог разглядеть того, кто был за рулем. Солдаты переговорили с кем-то в машине, проверили документы и, повернувшись к деревне, указали в сторону Сола. Машина приближалась к дому.

Сол встал.

— Ты узнаешь, кто это?

Эрика вгляделась в машину и отрицательно покачала головой.

— А ты?

— В деревне становится слишком людно.

Машина остановилась в двадцати футах от костра. Жители деревни с подозрением выглядывали из домов. Водитель отключил мотор. Под капотом что-то засопело. Из машины вышел человек.

Он был шести футов ростом, худой и слегка сутулый. Его костюм был изрядно помят, верхняя пуговица рубашки расстегнута, галстук ослаблен. У мужчины были усы и залысины. Сол решил, что ему ближе к сорока. Своей худобой незнакомец был обязан, по-видимому, изнурительной работе — хотя и сидячей, о чем говорила его сутулость.

Мужчина, улыбаясь, подходил ближе. Сол никогда раньше его не видел, но радость в глазах незнакомца говорила о том, что тот его знает.

В следующую секунду Сол понял свою ошибку.

Незнакомец знал не его.

Он знал Эрику.

Ее глаза сияли той же радостью, что и у незнакомца. Она широко улыбнулась и неуверенно прошептала:

— Миша?

— Эрика.

Она рванулась вперед и обняла его.

— Миша!

Услышав имя, Сол расслабился. Если он прав, фамилия мужчины — Плетц. Он никогда раньше его не встречал, но был благодарен за то, что Миша, по просьбе Эрики, сделал для его сводного брата и для него самого три года назад.

Сол переждал, пока старые друзья обменяются приветствиями, а потом, левой рукой держа Криса и протягивая вперед правую, шагнул к ним.

— Добро пожаловать. Вы голодны? Хотите супа? Рукопожатие Миши было сильным.

— Нет, спасибо. В машине я съел несколько багелей, до сих пор внутри все горит.

— Я часто пытался представить — какой вы.

— Я тоже. То, что случилось с вашим братом… Мне очень жаль. Сол кивнул.

— Миша, почему ты не в Вашингтоне? — спросила Эрика.

— Два года назад меня перевели в Тель-Авив. Честно признаться, я хотел этого. Соскучился по своей земле, по родителям. Перевод означал и повышение. Мне не на что жаловаться.

— И чем ты теперь занимаешься? — спросила она. Миша протянул Кристоферу руку.

— Как дела, парень? Кристофер хихикнул.

Оттого, что Миша уклонился от ответа на вопрос Эрики, Сол немного напрягся.

— Прекрасный ребенок, — Миша оглядел развалины дома за костром. — Обновление?

— Сегодня приходили дизайнеры по интерьеру, — сказала Эрика.

— Я слышал.

— Нам не понравилась их работа, пришлось уволить.

— И об этом я тоже слышал.

— Поэтому ты и приехал? — спросил Сол. Миша изучающе посмотрел на него.

— Наверное, я съем немного супа.

Они сели вокруг костра. Теперь, когда солнце почти ушло за горизонт, в пустыне стало холоднее, и костер согревал.

— Даже пока я был в Вашингтоне, я знал, что вы переехали сюда, — говорил он Эрике. — Вернувшись в Тель-Авив, я был в курсе того, чем вы занимаетесь.

— Так, значит, это ты источник слухов, которые дошли до капитана, — сказал Сол и указал на офицера, который стоял на окраине деревни и разговаривал с солдатами.

— Мне показалось, что будет благоразумнее сказать ему, что на вас можно положиться. Я сказал ему, чтобы он не беспокоил вас, но, если вы свяжетесь с ним, он должен быть внимателен к тому, что вы сообщите. Я не пытался вмешиваться.

Сол, не отрываясь, смотрел на него.

— После того, что сегодня произошло, — продолжал Миша, — было совершенно естественно, что он связался со мной, особенно, если учесть, что этот рейд несколько необычен. Не только из-за бессмысленности нападения на удаленную от границы деревню, которая не имеет ни географического, ни стратегического значения.

— Ты имеешь в виду их ногти, — предупредил Мишу Сол.

— Значит, ты заметил? — Миша приподнял брови. — Почему же не сказал об этом капитану?

— Прежде чем решить, насколько на него можно положиться, я хотел посмотреть, насколько он хорош.

— Он очень хорош, — сказал Миша. — Достаточно ответственен, чтобы, пока я не решу, как действовать дальше, не делиться своими подозрениями ни с кем, кроме меня.

— Мы уже можем прекратить говорить вокруг да около, — сказал Сол. — Те, кто атаковали деревню, — не просто партизаны. Несмотря на то, что их одежда была изорвана, на автоматах еще осталась смазка от упаковочных ящиков, а ботинки были совершенно новые. Это можно объяснить тем, что они недавно получили новое обмундирование. Но ногти. Они измазали грязью руки, но ее не было под ногтями. Глупая гордость. Неужели они считали, что никто из них не погибнет? Неужели они думали, что никто не заметит их двадцатидолларовый маникюр? Это не террористы. Это наемные убийцы. Их сюда прислали. Выбрали потому, что они арабы. Но их обычное место жительства не пустыня. Это Афины, Рим, Париж или Лондон.

Миша кивнул.

— Три года, проведенных здесь, не повлияли на твою квалификацию.

Сол указал на развалины у себя за спиной.

— И разве непонятно, что атака не была направлена против всей деревни? Больше всего пострадал наш дом. Целью были мы.

Эрика встала, подошла сзади к Мише и положила руки ему на плечи.

— Дружище, почему ты здесь? — Миша с грустью посмотрел на нее.

— Почему, что-нибудь случилось?

— Эрика, твой отец исчез.

<p>4</p>

Стабильность и трехлетний покой были нарушены. Ощущение мирной жизни безвозвратно утеряно, ее заполнили постоянные величины прошлого — напряжение, подозрительность. Сбежать, очевидно, было невозможно. Даже здесь мир настигал их, обстоятельства, в которых они раньше существовали, и которые он отчаянно пытался смягчить, возвращались и вновь набирали силу.

Вечером, когда Крис заснул у соседей, а Миша в машине, Сол и Эрика сидели у костра, напротив развалин своего дома.

— Если их цель — мы, — сказал он, — а я не думаю, что в этом можно сомневаться, — следует ожидать, что другая команда придет за нами. Эрика неспешно ворошила костер.

— Это несправедливо, если из-за нашего присутствия деревне будет угрожать опасность, — добавил он.

— И что же нам делать? Вывесить плакат: “Люди, которые вас интересу ют, больше здесь не живут”? — В глазах Эрики отсвечивал огонь.

— Они выяснят это так же, как узнали, что мы здесь.

— Но почему они вообще пришли? Сол покачал головой.

— Три года — долгий срок, чтобы прошлое могло настигнуть нас. Согласно моей договоренности с агентством, если я остаюсь в стороне, они делают вид, что я не существую.

— Ну, уж это условие мы выполнили, — с горечью сказала Эрика. — Мы оставались в стороне.

— Итак, я не думаю, что это имеет что-то общее с прошлым.

— Значит, какая бы ни была причина, она новая.

— Но это все равно ничего не объясняет.

— Ты думаешь, это совпадение?

Вопрос был неясный, но Сол понял, о чем говорила Эрика.

— Исчезновение твоего отца?

— Вчера.

— И сегодняшнее нападение?

— Плохие новости, кажется, всегда ходят парами или тройками, — сказала она, — но…

— Я не верю в то, что это совпадение. Нельзя игнорировать очевидное. Если факты смотрят тебе в лицо, не стоит отворачиваться.

— Ну что ж, не будем отворачиваться, — сказала Эрика.

— Ты понимаешь, что это значит. Она с силой ткнула палкой в костер.

— Это еще одна причина, по которой мы должны покинуть свой дом, вернее, то, что от него осталось.

Сол подумал об оросительной системе, которую он строил и улучшал три года.

— Меня это бесит.

— Отлично. Если так легко сдаваться, то за это просто не стоит браться.

— И у нас нет ни одного шанса, если — за кем бы мы ни охотились — мы будем преследовать их равнодушно.

— Яне равнодушна к исчезновению моего отца. Жить здесь и не видеть его — это была одна из жертв с моей стороны. Потрескивал костер. Эрика неожиданно встала.

— Нам лучше приготовиться. Те, кто напали на нас, оказали нам своего рода услугу. Все, что осталось от нашего имущества, мы можем легко унести в руках.

— Надо выяснить, что случилось с твоим отцом.

— И отплатить тому, кто заставил нас оставить дом.

— Прошло три года, — колебался Сол. — Невзирая на комплименты Миши, хороши ли мы по-прежнему?

— Хороши ли? Эй, последние три года я только и делала, что отдыхала. Люди, которые забрали моего отца, будут раскаиваться перед лицом Господа за то, что связались с нами, когда они действительно узнают, как мы хороши.

Кающийся

<p>1</p>

Местность к югу от Каира, к западу от Нила. Пустыня Нитриан. Египет.

На этот раз он наблюдал не за мышкой, а за ящерицей, и ящерица не выделывала таких трюков, как Крошка Стюарт. Она не вытаскивала Дрю из раковины одиночества. Не заставляла его скучать о людях — друзьях или даже незнакомых. Ящерица только выползала из-под плиты и грелась на солнышке несколько часов после рассвета, а в сумерки нежилась на теплой каменной плите. На время жары она исчезала. Коренастая, сморщенная, немигающая, длиннолапая.

Сидя в темном конце пещеры, Дрю наблюдал, как это создание занимает свою неизменную позицию у входа в пещеру. Он ненавидел эту тварь и потому терпел, Дрю знал — Бог испытывает его. Ящерица — часть расплаты. Солнце поднялось выше и осветило внутренность пещеры. Дрю оглядел каменные своды, сравнивая аскетичную суровость своего теперешнего убежища с “роскошью” кельи в картезианском монастыре в Вермонте, где он провел шесть мирных лет. И снова он сравнил ящерицу, которую звали либо Люцифером, либо Квазимодо, с Крошкой Стюартом, с которым делил келью последние два года пребывания в монастыре. Но мышка погибла, наемные убийцы, чтобы добраться до Дрю, напали на монастырь, и он был вынужден покинуть свое убежище — грешник оказался лицом к лицу с грешным миром. Последующие события — его война со “Скальпелем”, встреча с Арлен, столкновение с Братством Камня — парадоксальным образом отпустили ему грехи, а потом прокляли опять и вынудили Дрю спрятаться в этой каменной норе — в местах, где когда-то были первые христианские монастыри и где теперь он снова через покаяние и молитву боролся за свое очищение.

Он был здесь уже год. Никаких смен сезона, каждый день точь-в-точь повторяет предыдущий, время словно растянуто и одновременно спрессовано. Год может оказаться вечностью, месяцем или неделей. Дрю мог судить о том, как долго он здесь находится, только наблюдая за тем, как растут его волосы и борода, и как иссякают запасы продуктов, Для пополнения которых он отправлялся в ближайшую деревню (день пути через пустыню). Жители деревни с уважением смотрели на высокого, худого человека с голодными глазами, в рваной одежде и сохраняли почтительную дистанцию — в деревне за ним закрепился статус святого, каковым Дрю себя не считал.

Кроме походов за продуктами, его рутинные занятия были неизменны — упражнения, медитация, молитва. Позднее, правда, он слишком ослаб, чтобы делать какие-либо упражнения, и просто лежал на спине в пещере, проводя про себя воображаемые мессы. Ему было интересно, что ящерица думает о латыни, когда вдруг поворачивает к нему свою страшную немигающую голову. И для чего вообще существует эта рептилия? Камень, хоть и бездушен, но, по крайней мере, красив. Ящерица могла и не принимать камень, от камня ей нужно было тепло, которое поглощала ее отвратительная желтая кожа. Но ни одно живое существо не приняло бы эту ящерицу.

Это испытание, думал Дрю. Если я смогу принять ящерицу, я спасу себя. Я смогу показать Господу, что мое сердце открыто Ему во всех Его проявлениях.

Его физические потребности мешали медитировать. Хотелось пить. Источник — одна из причин, почему он выбрал это место, — был недалеко. Как обычно, Дрю оттягивал утоление жажды, частично для усиления своего наказания, частично для увеличения удовольствия, которое он получал, когда наконец пил. Это балансирование между болью и удовольствием стало причиной серьезного стресса. В конце концов он справился с ним, придя к выводу, что удовольствие от питья воды послано Богом — как механизм выживания. Если бы он отказал себе в этом удовольствии, если бы не пил, он бы умер. А это уже самоубийство — величайший грех.

После этого умозаключения его мысли стали свободно парить от одной ассоциации к другой. Удовольствие, боль. Если бы все сложилось иначе, для него не было бы большей награды, чем остаться с Арлен до конца жизни. Но Братство Камня сделало это невозможным. Чтобы спасти жизнь Дрю, брат Арлен убил одного из членов Братства, а Дрю, чтобы уберечь своего спасителя, взял вину на себя, сбежал и спрятался. Страстная любовь… Дрю пожертвовал собой из-за любви.

Он попробовал передвигаться, чтобы добраться до источника, но не смог. Губы распухли и потрескались от жажды. Тело ослабло от недоедания. В голове все кружилось. Ящерица приподнялась и скатилась под камень, прячась от жары. Казалось, время летит очень быстро. У входа в пещеру появилась тень. Уже закат? Или это галлюцинация? — подумал Дрю. Тень приобретала силуэт человека. Впервые, с тех пор как он здесь поселился, Дрю видел такой силуэт. Не может быть.

Но тень росла, становилась длиннее и действительно превратилась в силуэт человека.

Это невозможно, но этот человек…

<p>2</p>

— Дерьмо, — буркнула Арлен, увидев, как ящерица скатилась под камень у входа в пещеру.

Подозрение, что ей указали неверное направление, стало еще сильнее. В конце концов, выбрала бы ящерица столь уязвимое место, чтобы греться на камне, если бы пещера была обитаема? То, как эта гадкая рептилия подняла голову, услышав грохот камней, которые сыпались у Арлен из-под ног, когда она взбиралась по склону, то, как ящерица напряглась и сбежала, когда на нее упала ее тень, говорило о том, что она испугалась именно ее, а не кого-то в пещере. Не следует ли из этого, что пещера пуста?

Арлен озадаченно остановилась, но жаркое солнце припекало ей спину. Измученная и обезвоженная до такой степени, что перестала потеть, она нуждалась в укрытии. Арлен дотащилась остаток пути вверх по склону, тень упала прямо в пещеру. Она напряженно вглядывалась в темноту. Тишина в пещере, казалось, подтверждала, что Арлен указали неверное направление.

Вопрос в том, было ли это просто ошибкой или преднамеренным обманом. Утром прошедшего дня, через два часа после того, как она уехала из ближайшей деревни, мотор в машине, которую она взяла напрокат, начал кашлять и вскоре заглох. Как опытный механик, она подняла капот и попробовала установить неисправность, но так и не выяснила, в чем дело. Арлен попыталась решить для себя, вернуться ли ей в деревню или идти дальше, но путь пешком обратно занял бы полдня, почти столько же оставалось и до цели. Знакомая с тем, как выжить в пустыне, Арлен знала, что, если в течение дня она будет отдыхать в тени, а идти в сумерках и ночью, к утру она доберется до пещеры, и в ее организме останется достаточно влаги для возвращения назад. При условии, что она будет экономнее расходовать свои запасы.

Как раз перед полуднем Арлен сделала привал, натянула тонкую парусину между двух валунов и заползла под нее, спрятавшись от немилосердного солнца.

Тут же, справа за спиной, она услышала слабый звук шагов. Это вороватое приближение объяснило ей все. В пустыне, где выстрелы слышны на мили вокруг, Арлен не рискнула воспользоваться пистолетом, чтобы не привлекать внимания других грабителей. Когда два араба в выцветших на солнце платках и халатах, нацелив на нее свои пистолеты, жестами приказали ей раздеться, она притворилась, будто застигнута врасплох и изобразила совершенную беспомощность. Расстегнув рубашку, Арлен отвлекла их видом обнаженной груди, развернулась и ударом ноги выбила у ближайшего грабителя пистолет, сломав при этом ему кисть. Таким же способом она обезоружила второго, а затем серией коротких ударов кистью по горлу перебила каждому из них трахею, отправив обоих на тот свет. Все произошло так быстро, что у них даже не успело измениться выражение лиц. Арлен спрятала тела между камней, об остальном должны позаботиться санитары пустыни. Заново разбивая лагерь, натягивая парусину, она задумалась, случайно ли пересеклись пути ее и грабителей или они преследовали ее от деревни, где она выясняла направление. Если они специально сломали ее машину, неудивительно, что эта пещера пуста, — ее просто дезинформировали, чтобы заманить подальше в пустыню.

Арлен была в отчаянии. Проделать весь путь от Нью-Йорка только для того, чтобы убедиться, что ее поиски еще не завершены. Ей хотелось проклинать все на свете и грозить небесам кулаками, но необходимо было спрятаться от солнца. Мысль о том, что она сможет смочить распухшие от жажды губы тепловатой водой из фляги, подталкивала Арлен вперед. Высокая, стройная, чувственная, зеленоглазая шатенка примерно тридцати пяти лет, в широкополой парусиновой шляпе, в рубашке и брюках цвета хаки, в спортивных ботинках, с рюкзаком за спиной, нацелив пистолет на невидимую опасность, шагнула в пещеру.

<p>3</p>

Пахло чем-то похожим на уксус. Помимо этого запаха, был другой — мускусный, животный запах, и Арлен пришла к выводу, что пещера еще недавно была обитаема. Встав у входа и преградив доступ свету, она вглядывалась в темноту. Хотя в пещере было отнюдь не прохладно, но все же не так адски жарко, как снаружи. Держа пистолет наготове. Ар-лен затаила дыхание и напрягла слух.

— Дрю? — на всякий случай спросила она.

В конце концов, если он в пещере, то сразу должен отозваться, — разве что, увидев ее, не забился, как ящерица, в какое-нибудь укромное место. В этом случае ее поиски бесполезны, а надежда на то, что он будет рад видеть ее, — жестокая ошибка.

Эхо ее голоса стихло в пещере. Арлен снова затаила дыхание и прислушалась. Что-то, скорее всего интуиция, говорило ей, что пещера обитаема. Она слышала или думала, что слышит, — легкий шорох одежды, слабый вздох, едва различимое трение тела о камень. Из глубины пещеры шли едва уловимые звуки. Арлен нагнулась и двинулась вправо, специально держась ближе к стене, чтобы солнечный свет попал внутрь.

Глаза Арлен привыкли к темноте, да и в пещере стало достаточно светло, и она увидела сношенные сандалии на пыльных ступнях шершавых ног мужчины, скрючившегося у стены в конце пещеры. На костлявые колени накинута изорванная одежда. Руки, лежавшие вдоль бедер, были как у скелета.

— Боже мой, — эхо усилило изумленный шепот Арлен. Она рванулась к Дрю, подтащила его ближе к свету. Арлен была в шоке от вида его длинных, спутанных волос и бороды, тощего, изможденного лица.

— О Господи, Дрю.

Губы у него покрылись волдырями и потрескались, глаза превратились в щелочки. Дрю внимательно изучал Арлен, губы его дрогнули. Она быстро отстегнула от ремня флягу и открутила крышку.

— Только не вздумай говорить.

Однако Дрю попытался, но голос его был так слаб, что она едва его услышала.

— Ар… — звук напоминал шарканье шагов по засохшей грязи. Дрю предпринял еще одну попытку. — Ар… лен? — В его вопросе слышались удивление, недоверие и что-то еще, что сродни чувству, которое испытывает человек, когда перед ним возникает видение.

— Это я. Я здесь, Дрю. Это правда. Только не пытайся говорить. Она поднесла к его губам флягу и влила несколько капель. Его тело всасывало воду как губка. Арлен взяла Дрю за запястье, — пульс едва прощупывался.

— В конце концов, ты получил, что хотел, — сказала она. — Ты довел себя. Если бы ты не был так слаб — она влила еще несколько капель между его иссушенных губ, — я бы вместо того, чтобы жалеть тебя, просто взбесилась.

Глаза Дрю сощурились, в них засветилось что-то…

— Смейся, — сказала она. — Вот только попробуй, и я огрею тебя этой флягой.

Но он откуда-то взял силы для короткого упрямого “ха”, и Арлен, конечно же, не выполнила свою угрозу. Она просто дала ему еще чуть-чуть воды — от большего количества его могло бы стошнить. И все же она успокоилась: попытка смеяться — признак жизни. Она добралась до него вовремя. Дух его не сломлен. С Дрю все будет в порядке.

<p>4</p>

Дав Дрю еще немного воды, Арлен задумалась. Несмотря на жару, она похолодела от неприятного предчувствия. Чтобы выбраться отсюда, воды было явно недостаточно для двоих.

Распухший язык прилип к небу. От теплой воды во рту ощущалась горечь, и все же она пила. В голове немного прояснилось. Сделав еще один глоток, Арлен дала несколько капель Дрю.

Постепенно его пульс стабилизировался, он стал дышать свободнее и глубже.

Но голос все еще был скрипучим.

— Не рассчитал, — смущенно, как нашаливший ребенок, улыбнулся Дрю.

Арлен, не понимая, покачала головой.

— Надо было пить раньше… — Дрю закашлялся. Арлен снова покачала головой.

— Надо было раньше сходить за водой… Не понимал… как спал… уже не дойти до источника.

— Какого источника?

Дрю потупил взгляд.

— Черт возьми, Дрю, какой источник?

— Там… вниз по склону… направо…

— Далеко?

— Сто ярдов вдоль изгиба… груда камней…

Она дала ему еще глоток воды и встала.

— Я вернусь.

Арлен сняла рюкзак, вышла из темной пещеры и сразу попала в сноп слепящих солнечных лучей. Зажмурив от боли глаза, она стала карабкаться вниз по склону, а потом пошла вдоль изгиба.

Пройдя, как ей казалось, ярдов сто, Арлен так и не нашла у основания холма груды камней. Она начала немного паниковать. Может, Дрю бредил? Может, ему показалось, что здесь есть источник?

Нет, здесь должен быть источник. Иначе, как бы он выжил? Если она не найдет источник, если у Дрю не прояснится в голове до того момента, как опустеет фляга, у них у обоих будет достаточно шансов умереть в пустыне.

Арлен прошла еще двадцать пять ярдов, колени ее ослабли, и она поняла, что не может рисковать и идти дальше. Насколько она видела, вдоль холма не было никаких нагромождений камней, которые могли бы послужить ей целью. Арлен провела языком по губам, собралась с силами и пошла обратно. Вместо того чтобы свернуть направо, к контуру холма, она пошла налево, в сторону пустыни. Увидев груду камней, Арлен задрожала.

Спотыкаясь, она побрела вперед. Инструкция Дрю была точной. Но он упустил главную деталь. Камни были в ста ярдах пути вдоль изгиба холма, это верно, но от холма, а не к нему. Если смотреть с того места, где теперь стояла Арлен, насыпь была настолько высокой и так бросалась в глаза в этой пустынной местности, что ее просто нельзя было не заметить.

Арлен пошла быстрее. Камни стали крупнее. Перелезая через них, она спустилась вниз и нашла стоячую, защищенную от ветра воду. Арлен ладонью расчистила от пыли поверхность воды, осмотрелась вокруг, убедилась, что рядом нет ни одного скелета животного, предупреждающего о некачественности воды, и прильнула губами к источнику. Горячая вода не освежала, но тем не менее принималась организмом.

Арлен быстро наполнила флягу. Через десять минут она вошла в пещеру.

Дрю лежал на спине, глаза его сощурились, он пожал плечами и попробовал улыбнуться.

— Забыл тебе сказать…

— Я знаю, что ты забыл сказать, приятель. Тем не менее, я его нашла. — Арлен поднесла флягу к его губам, Дрю благодарно пил.

Еще оставалась проблема еды. В рюкзаке у Арлен, на случай непредвиденных обстоятельств, были земляные орехи, вяленое мясо и сушеные фрукты. Но, осмотрев пещеру и не обнаружив в ней никакой провизии, Арлен пришла к выводу, что на двоих, чтобы пересечь пустыню, продуктов явно недостаточно.

Она дала Дрю еще воды, попила сама и, почувствовав, что к нему вернулась энергия, приободрилась.

— Почему ты здесь? — спросил Дрю.

— Разве непонятно? Он покачал головой.

— Потому что я люблю тебя, — сказала она. Дрю переполнили эмоции, он глубоко вздохнул.

— Любовь… да, — он собрался с силами. — Я думал, что спрятал все концы.

Арлен кивнула.

— Тогда как?

— Братство. Дрю содрогнулся.

<p>5</p>

— Ты бежал от них, — сказала она, — чтобы спасти жизнь моему брату. Ты думал, что ускользнул от них, но тебе это не удалось.

Арлен потянулась к рюкзаку и вытащила мешочек с орехами. Разжевав один, она наслаждалась солоноватым вкусом.

Дрю потянулся к мешочку.

— Обещай, что не проглотишь его целиком.

Он кивнул.

Арлен дала ему орех.

— Если бы ты не был таким заросшим, я бы тебя поцеловала.

— Достать могут везде, — Дрю откинулся к стене. — Братство?

— Они следили за тобой с тех самых пор, как ты ушел от меня в Нью-Йорке, — сказала она. — Ты думал, что ушел от них, только потому, что они не предпринимали никаких шагов против тебя. После Англии, Италии и Марокко ты, наверное, подумал, что в Египте будешь в безопасности. Но они проследили весь твой путь.

— Ты знаешь это?..

— Потому что две недели назад один из них встретился со мной.

— Значит, все было зря?

— Нет. Ты спас свою жизнь. Как объяснил мне священник, — сказала Арлен, — Братство решило, что твое изгнание хуже любого наказания, которое они могли придумать. Судя по тому, как ты выглядишь, — они правы.

Жалкий вид Дрю тревожил ее — его тощий торс, изможденное лицо, свалявшиеся волосы и борода.

— Мы должны как-то вернуть тебе силы. Как думаешь, твой желудок выдержит еще один орех?

— Да. Мне нужна соль.

Арлен дала ему орех и откусила вяленое мясо.

— Священник сказал мне, что, по мнению Братства, ты достаточно пострадал за смерть их оперативника. Дрю посмотрел на нее.

— Ты обещал вернуться ко мне во время Великого поста, — она с нежностью поцеловала его в лоб. — Все дни перед Пасхой я ждала тебя, надеялась. Когда ты не появился, я испугалась, что ты никогда не вернешься.

— Как бы я ни изматывался, я не переставал думать о тебе, — сказал он.

— Я люблю тебя.

Он прикоснулся к ней дрожащей рукой.

— И теперь мое изгнание закончено? Они простили меня? Арлен колебалась.

— Что-то не так?

— Не простили, — сказала она, — тебя вызывают. Как выразился священник — поработать по профессии.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Дрю.

— Они хотят, чтобы ты что-то для них сделал, — Арлен в затруднении отвела глаза в сторону. — Это единственное условие. Если ты его выполнишь, они оставят тебя в покое. Когда священник сказал, где ты, я ухватилась за шанс снова увидеть тебя, быть с тобой. С той ночи, как ты ушел от меня, моя жизнь стала такой пустой. Потерять тебя первый раз и потом… — Арлен снова поцеловала его.

Он обнял ее в ответ.

— Арлен? — Она ждала. — Что им надо?

— В этом вся проблема. Священник не сказал. Он прислал меня сюда, чтобы я поговорила с тобой, убедила тебя и привела к нему.

<p>6</p>

На закате она помогла Дрю выбраться из пещеры. Тепло, излучаемое камнями, смягчало вечернюю прохладу. При последнем свете дня она вытащила из футляра нож и с его помощью укоротила Дрю волосы и бороду. Когда Арлен закончила, он выглядел, по ее словам, как умерщвляющий плоть у Эль Греко.

Стянув с Дрю одежду, Арлен тщательно помыла его водой из фляги, а потом одела и покормила. Пока было еще светло, Арлен сходила к источнику, наполнила флягу и вернулась в пещеру.

Ночь укрыла их черным покрывалом. Арлен прижалась к Дрю, согревая его своим телом.

— Вода — не проблема, — сказала она.

— А еда — да.

— Верно. Мне-то хватит, а вот тебе, чтобы вернуть силы, — недостаточно. Сможем ли мы перейти пустыню?

— У меня есть идея, — сказал Дрю.

<p>7</p>

На рассвете Арлен в ожидании замерла с ножом в руках. Появилась ящерица, и она молниеносно пригвоздила ее ножом к земле. После чего сняла с нее кожу, нарезала мясо на полоски и выложила их у входа в пещеру на солнце. Потом Арлен дала мясо Дрю, который жевал его, пока мясо не превращалось в жидкую кашицу, и только потом глотал.

— Я ненавидел ее, — сказал Дрю.

— А теперь?

— Мне жаль, что она умерла из-за меня. Она часть меня. Я люблю ее.

<p>8</p>

Ночью они ушли из пещеры. К Дрю вернулись силы, и он мог стоять на ногах, конечно, с помощью Арлен. Определяя направление по звездам, они брели через пустыню. Дрю, дрожа от напряжения, прижимался к Арлен. Обхватив его одной рукой, она чувствовала, как он потеет. Но пот означал, что в его организм поступала влага, и ей не о чем было волноваться.

Они часто отдыхали, доедали остатки пищи и старались не спать. К рассвету они дошли до ущелья между двух холмов. Арлен утомленно вздохнула. Это ущелье было недалеко от того места, где у нее сломалась машина, то есть на полпути между пещерой Дрю и деревней. Они ушли недалеко. Часа через два жара станет такой сильной, что им придется остановиться и укрыться под парусиной, — продолжать свой путь они смогут только ближе к вечеру. Если они будут идти ночью с той же скоростью, к завтрашнему утру они доберутся до деревни. Но когда продукты кончились, силы стали быстро покидать Дрю. Арлен чувствовала, как он все тяжелее и тяжелее опирается на нее. Если до утра они не доберутся до деревни, придется снова останавливаться и отдыхать весь день, а к этому времени Дрю может так ослабнуть, что она не сможет дотащить его до деревни.

Возможно, ей придется оставить его, думала Арлен, и пойти за помощью.

А что, если он начнет бредить? Вдруг я не смогу найти его?

Пуля ударила о камень справа от Арлен. Осколок камня порезал ей руку. Когда Арлен выглянула из-за камня, чтобы оглядеть в поисках цели склон справа, ей пришлось нырнуть обратно — чуть сзади пуля выбила осколки из камня.

Арлен с тоской поняла, что второй раз стреляли слева, с противоположной стороны ущелья. Они с Дрю попали в перекрестный огонь.

— Оставь меня, — слабо сказал он.

— Нет.

— Послушай, — Дрю тяжело дышал. — Ты не можешь бороться с ними и одновременно защищать меня. Мы оба погибнем из-за меня.

— Я сказала — нет.

Почти одновременно пули высекли осколки из камней впереди и сзади них — так близко, что у Арлен зазвенело в ушах.

— Их аргументы посерьезнее твоих, — сказал Дрю.

— Я добиралась сюда так долго не для того, чтобы бросить тебя, — Арлен осмотрела один склон, потом второй.

— Слушай меня…

Арлен с ужасом увидела, что после падения на острые камни из коленей Дрю сочится кровь.

— Наши приятели, — сказал он, — могли убить нас до того, как мы их заметили. Либо никудышные стрелки, либо мажут с определенной целью.

— И?

Пуля слева осыпала щебнем ботинки Арлен, вторая, с противоположной стороны, ударилась о валун.

— У них на уме что-то другое, — сказал Дрю. — Нельзя давать им прижать нас. Уходи. Иди за ними. Пока они не получат то, что хотят, они не убьют тебя, если только не будут вынуждены это сделать.

— Но как же ты?

— Я использую свой шанс. Прикрою тебя сзади. Так хотя бы у тебя будет шанс.

Прицелившись сначала в одну сторону, а потом в другую, Арлен покачала головой.

— Хорошо, — сказал Дрю. — Я сделаю выбор за тебя. Он с трудом поднялся на ноги, оттолкнулся и, поджав колени, покатился в узкий овраг.

— Ты — тупоголовый… Эхо от выстрелов заполнило ущелье. Арлен, ныряя за камни, двинулась вправо. Дрю рассудил верно. Пули ударялись о камни впереди и позади нее, — казалось, ее хотели держать в тисках, но оставить в живых. Ну что ж, отлично, подумала она, давайте потанцуем.

<p>9</p>

Дрю, ударяясь о камни, скатился в овраг, приземление было не очень удачным — у него перехватило дыхание.

Солнце было еще так низко, что лучи не попадали на дно оврага. Он собрался с силами и, держа голову как можно ниже, пополз.

Дрю знал: то, что случится дальше, в какой-то степени предопределено. Снайперы, увидев, что Арлен поддерживает его, поняли, насколько он слаб, и поэтому больше боялись Арлен, а не его. Безусловно, арабы не высоко ценят женщин, но все же им приходится считаться с Арлен, разу нее хватило смелости и знаний одной, без защиты, путешествовать в пустыне, и потом — она американка — немаловажный фактор. Когда Арлен начала вести ответный огонь, они определенно ее зауважали.

Так что для эффективности они первым делом уберут легкую мишень. Один снайпер будет отвлекать Арлен, второй придет за Дрю. Когда он выполнит свою задачу, они займутся Арлен. Но не убьют ее. Нет. Дрю все еще был убежден, что, если бы у снайперов было такое намерение, они убили бы их обоих. По тому, как они вели огонь, было понятно, в какую игру они играют, — загнать в угол, захватить, не убивая.

Он слишком слаб, чтобы бороться, но, продолжая двигаться, он может немного помочь Арлен. Разъединить и захватить — вот что надеялись сделать снайперы. Но эта тактика — палка о двух концах.

<p>10</p>

Арлен двигалась от камня к камню по склону, и снайпер снова открыл огонь. Нырнув в укрытие, Арлен вдруг поняла, где она находится. Между этих острых, выступающих камней она спрятала тела двух напавших на нее арабов. Она изумленно огляделась вокруг.

Но этого не может быть. Здесь не было и следа человеческих останков. Даже если допустить, что санитары пустыни поработали с особой эффективностью, трупы не могли исчезнуть полностью. Что-то должно было остаться — часть тела, кость, остатки одежды — какие-то крошки.

И в то же время она была уверена — это то самое место.

Тогда как?..

Пуля рикошетом отлетела от сланца. Приготовившись выстрелить в ответ, Арлен посмотрела в щель между камнями. После этого выстрела она задумалась — совпадение ли то, что эта засада устроена в том же месте, где на нее напали раньше. Тела нашли и убрали? Может, эти снайперы мстят за убитых друзей? Если так, засада имела какой-то смысл, как и то, что они намеренно не хотели убивать ее. Тяжело дыша, Арлен напряженно разглядывала в поисках цели каменистые склоны ущелья.

Но когда она наконец увидела араба, который, перелезая через камни, двигался вниз по склону, то снова пришла в замешательство.

Араб нырял в укрытие и целился не в нее. Он направил свой автомат на дно оврага. В этот овраг скатился Дрю.

Потом она увидела, что к этому же месту бежит второй араб, за спиной у него развивался размотавшийся шарф.

В голове у Арлен был полный сумбур. Может, снайперы считают, что Дрю не настолько слаб, насколько им показалось сначала? Или этим арабам кажется, что они до такой степени превосходят женщин, что даже совершенно потерявший силы мужчина представляется им большей опасностью, чем дееспособная, вооруженная женщина.

Но была еще одна возможность. Настолько серьезная, что Арлен должна была подумать об этом в первую очередь. Теперь же это было настолько очевидно, но настолько немыслимо, что она подсознательно отвергала эту возможность.

Цель не она. Дрю!

<p>11</p>

Дрю уклонился от пули, которая, задев правый склон оврага, продолжила полет и ударила в сланец ниже и левее его. У Дрю кружилась голова, он пополз к выемке в стене справа — в направлении, откуда вели огонь.

Нов этот момент пуля от выстрела слева ударилась о выемку. Стараясь не попасть в перекрестный огонь, Дрю отполз обратно. От слабости в голове все смещалось, он старался решить, как поступить. Дрю был убежден, что Арлен — главная цель и что один из нападавших с неохотой решил сначала расправиться с ним, а потом присоединиться к своему приятелю. Они оба атаковали его. Это неразумно!

Дрю потер нижнюю челюсть, во время падения он ударился зубами. Стреляли справа и слева, с краев оврага сыпались мелкие осколки камней. Дрю прикрыл глаза. Он услышал еще один выстрел, более тихий — стреляли из пистолета, не из автомата. Арлен.

Но другой звук, тоже тихий, как бриз или спускающая автомобильная шина, привлек к себе все его внимание. Здесь, на дне оврага, он почти оглушал.

Кобра поднялась, приготовившись к атаке.

Рискуя сломать обе ноги, Арлен продолжала спускаться по каменному склону. Она проклинала себя за то, что позволила мысли о превосходстве своего пола затмить здравый смысл. Благодаря биологической случайности ты женщина, думала она, и поэтому считаешь, что являешься объектом непреодолимого сексуального желания. Ты настолько поглощена собой, что не поняла, что происходит. Ты, сама того не подозревая, помогла им.

Карабкаясь вниз, она не спускала глаз с арабов, которые с флангов атаковали овраг. На таком расстоянии попасть в них из пистолета было практически невозможно. Арабы стреляли в овраг. Арлен остановилась и выстрелила, надеясь, что хотя бы отвлечет их.

Не сработало.

Один из арабов нырнул в овраг, второй шел параллельно. Посмотрев в сторону Арлен и убедившись, что она на безопасном для них расстоянии, он сконцентрировал внимание на впадине, куда спустился его партнер.

— Дрю, осторожно!

Эхо от крика Арлен смешалось с другим воплем.

Араб, спустившийся вниз, наполовину поднялся из впадины, лицо его было искажено гримасой агонии. Подняв глаза к небу, как в молитве, он содрогнулся и упал вниз, исчезнув из виду.

Второй араб окаменел от изумления. Он находился в параличе достаточное время для того, чтобы Дрю подполз к краю оврага, прицелился из автомата и разнес ему лицо.

Эхо от выстрела стихло. Дрю свалился обратно в овраг.

К этому времени солнце поднялось уже высоко и подгоняло Арлен. У нее болело все тело, но несмотря на это она бежала еще быстрее. Спустившись в овраг, она отыскала Дрю.

— Осторожно, где-то здесь кобра, — гортанным голосом сказал он. Арлен оглянулась.

В пятнадцати футах от нее, свернувшись кольцом, лежала змея. Не мигая, она оценивала ее.

— Она готовится к нападению! — Арлен нацелила на кобру пистолет.

— Подожди, — сказал Дрю.

— Но!..

— Дай ей шанс выжить.

Кобра замерла на месте. И как раз когда Арлен решила, что ждать больше нельзя, змея опустила голову к земле и скользнула между камней.

— Я окаменел, когда увидел ее, — сказал Дрю. — Араб прыгнул сюда, и это ее отвлекло.

— И вместо тебя она напала на него?

— С моей помощью… Арлен, не понимая, покачала головой. — Кобра была на расстоянии вытянутой руки от меня. Когда она повернулась к арабу, я схватил ее и бросил в него. Она упала ему на плечо. Арлен стало не по себе.

— Она укусила его в живот. Он заорал и, пытаясь отбросить ее от себя, выронил автомат, а я его, конечно, тут же подобрал. Араб полез наверх. Кобра его снова укусила. К этому времени я был вне пределов досягаемости.

— И пока второй араб разинул рот от криков своего приятеля, ты пристрелил его, — Арлен с восхищением смотрела на Дрю.

— Мне повезло.

— Нет, ты сам сделал так, что тебе повезло. Несмотря на слабость, когда это понадобилось, ты смог быстро двигаться и принимать решения. Инстинкт. Рефлексы.

— Не уверен, что это комплимент.

Дрю с трудом встал. Арлен поддержала его и помогла выбраться из оврага. Яркое солнце ударило в глаза.

— Змея напомнила мне о ящерице, — сказал Дрю. — Я ненавидел ее. Теперь люблю.

— После того, как мы вынуждены были съесть эту тварь. Это, безусловно, тест — мистик ты или нет. Ты можешь заставить себя полюбить тех, кто пытался убить тебя?

— Нет, — Дрю посмотрел на араба, которого убил выстрелом в лицо. — Да простит меня Бог, не могу.

Они обыскали трупы. К ремням арабов были прикреплены мешочки с инжиром и финиками.

— Это решает проблему еды.

— Запасные обоймы. Никаких бумаг. Никаких документов, — Дрю повернулся к Арлен. — Понятно, что им был нужен я, а не ты. Почему? Арлен озадаченно покачала головой.

— Если они из ближайшей деревни, нам лучше обойти ее.

— Конечно. Но они не из деревни.

Арлен проследила за взглядом Дрю. Он смотрел на развороченную челюсть убитого им араба. Арлен поняла, что он имеет в виду.

От выстрела челюсти араба разошлись в стороны, и были видны все, даже задние, зубы. Удивительно аккуратные и белые, они сияли на солнце.

— Нет пломб, — сказал Дрю.

— Но у всех есть пломбы.

— В Америке — может быть, если у тебя есть деньги, чтобы пойти к дантисту. А здесь?

— Здесь может не быть пломб, но должны быть дырки.

— Если есть зубы. Но у этого парня не просто зубы. У него превосходные зубы. Я же давно не был у дантиста и не знаю точных цен. Но, мне кажется… Разу арабов из заброшенных деревень полон рот коронок по триста долларов?..

— Профессионалы, — кивнула Арлен.

Книга вторая

«ПРИНУЖДЕНИЕ»

Помесь муравьеда и собаки

<p>1</p>

Сосулька — так теперь думал о себе Пенделтон. Осознав потерю отца, он зло и решительно направлял машину по узкой дороге к месту назначения. Между деревьями он увидел усыпанную гравием дорогу, ведущую вверх по склону к особняку на обрыве над рекой, однако не свернул. а проехал дальше, пересек металлический мост через реку и через пять километров у следующего перекрестка свернул налево. Вокруг простирались поля пшеницы высотой до колена. Повернув налево еще два раза и таким образом описав круг, он направился обратно вдоль дороги, по которой только что ехал. Теперь, остановившись в двух километрах от цели и спрятав машину на заросшей травой просеке, Пенделтон продолжил путь пешком через лес — к особняку.

На нем был коричневый костюм для прогулок, охотничьи ботинки, которые он приобрел в городке под названием Милтон, расположенном вдоль шоссе 401 на полпути между Торонто и этой буйно заросшей дикой растительностью сельской местностью в районе Китченера. Пенделтон не рискнул пронести через канадскую таможню пистолет, не рискнул он и приобрести хотя бы винтовку в спортивном магазине — по канадскому законодательству продажа любого вида оружия очень строго контролируется. Если бы это было в европейской стране, в Африке или Северной Америке, он бы мог воспользоваться одним из своих тайников или приобрести оружие на черном рынке, но в Канаде он работал лишь однажды, семь лет назад, и, будучи очень ограничен во времени, просто не мог организовать тайники или наладить контакты с торговцами оружием на черном рынке.

Но для того чтобы найти своего отца. Сосулька должен был пойти на риск. Исполненный решимости, он уверенно шел через лес. Густая листва скрывала солнечный свет, мягкая, плодородная земля делала осторожные шаги совершенно беззвучными. Пенделтон дошел до края леса и, согнувшись, спрятался в густых кустах. Впереди он увидел забор из колючей проволоки около метра высотой. За прекрасно ухоженным газоном располагался теннисный корт, а на вершине холма, рядом с особняком, — плавательный бассейн.

Солнце спускалось к горизонту за особняком с противоположной стороны холма. Через несколько часов стемнеет. Пенделтон осмотрел дом, но никого не увидел, однако, проезжая первый раз мимо этих владении, он заметил напротив особняка две машины, следовательно, в доме кто-то был. Он также заметил, что это место не оборудовано никакой видимой системой сигнализации. Не установлено также никаких телекамер, не было охранников или спущенных с цепи собак. Не было даже приличного высокого забора, а только какая-то хлипкая проволочная ограда, ворота же оставили открытыми.

Но, несмотря на внешнюю безобидность этого места. Сосулька не сомневался — он у цели. До отъезда из Австралии он проверил содержимое депозитного сейфа, который был у них с отцом на случай непредвиденных обстоятельств. Пенделтон надеялся, что его отец в бегах и, может быть, оставил в сейфе какое-нибудь сообщение, объясняющее его исчезновение. Однако там он обнаружил только оружие, деньги и документы, положенные туда им и его отцом. Никакого сообщения не было. Среди документов Пенделтон нашел лист с указаниями и координатами, которые получил отец, когда его вызвали в Канаду на встречу в связи с возникшими чрезвычайными обстоятельствами, а они посчитали, что это просто поминки. Инструкция была подробной — название въезда с шоссе 401, номер линии движения, описание силуэта серой гончей на почтовом ящике у въезда в поместье. Сосулька кивнул. Без сомнения, это было то самое место, но, изучая местность, он все больше удивлялся отсутствию какой-либо системы безопасности.

Он еще раз осмотрел метровой высоты забор — никаких изоляторов на столбах. Проволока ржавая. Ясно: система безопасности не связана с забором.

Может быть, под газоном, за забором, спрятаны детекторы давления, подумал он и сконцентрировал внимание на траве. На газоне были заметны слабые следы шин. Следы газонокосилки, довольно большой — такая машина весит больше человека. Если каждый раз при стрижке газонов необходимо отключать сигнализацию, это делает всю систему бесполезной. Чужаку нужно лишь подождать, пока садовник приступит к работе, и тогда он может свободно проникнуть во владения. Нет, решил Пенделтон, единственное место, где могут быть установлены детекторы давления, — лес, и лес должен находиться рядом с оградой, там любители длинных прогулок или достаточно крупные животные не смогут случайно воздействовать на систему сигнализации. Но возле забора не было даже кустарника. Если где-то и установлены детекторы давления, то не здесь, а на холме, вокруг особняка.

Скоро он это узнает. Солнце спустилось за холм. Су мерки начал и переходить в ночь, а ночь была его другом.

<p>2</p>

В доме зажглись огни. Включили два прожектора, которые освещали фасад особняка. Сосулька снова засомневался. Если нет адекватной системы безопасности, — внешних прожекторов должно быть больше. С другой стороны, вполне возможно, что они не установлены, чтобы ввести в заблуждение и создать такое впечатление, будто особняк не защищен.

Пенделтон стоял, спрятавшись за кустами. Когда он приготовился перелезть через забор, автомобильные фары осветили холм, и Сосулька замер на месте. Заурчал мотор. Фары осветили гравиевую дорожку напротив поместья и исчезли в ночь. Шум двигателя постепенно стих, слышно было только пение сверчков.

Но на вершине холма стояли две машины. Сосулька не мог позволить себе думать, что теперь особняк пуст. Он перелез через забор и, напрягшись, замер на корточках, готовый в любую секунду среагировать на сигнал тревоги.

Выждав пять минут, он двинулся вперед, периодически останавливаясь и вслушиваясь в ночь. Через полчаса, преодолев сто ярдов, Пенделтон добрался до края теннисного корта на вершине холма. В бассейне отражались огни особняка, рядом с ним стояло небольшое сооружение, по-видимому, раздевалка. Пенделтон спрятался за нее и из-за угла осмотрел гараж на пять машин, все двери которого были закрыты. Он сменил позицию и осмотрел черный “кадиллак” напротив особняка. Затем Сосулька осмотрел сам особняк.

Остроконечные крыши, трубы, слуховые окна. С этой стороны к дверям вело вымощенное плитами патио; за окнами была видна освещенная комната, вдоль стен — книжные шкафы и картины. Мелькнула фигура хорошо сложенного мужчины среднего возраста в синем спортивном костюме. Кажется, он был один.

Сосулька заглянул в окна других комнат. Большинство из них были темными. В тех же немногих, где горел свет, по-видимому, никого не было. Не обнаружив охранников, он побежал от раздевалки бассейна, пересек подъездную дорожку, нырнул за балюстраду сбоку патио и внимательно изучил территорию перед собой. И тут Сосулька понял, что именно в патио, идущем вдоль этой стороны особняка и, очевидно, вдоль других сторон, находится система сигнализации. Любой, кто захочет пробраться в особняк, должен пройти по плитам, но они не соединены между собой бетоном. Благодаря свету из комнаты у входа в особняк было видно, что края плит усыпаны песком. Сырой песок был неряшливо рассыпан по всему патио. Но почему владелец земельной собственности на миллион долларов не обращает внимание на такую деталь? Почему такое несоответствие с содержащейся в безукоризненном порядке усадьбой? Ответ очевиден. Потому что каждая плита в отдельности лежит на детекторе давления. Стоит ступить на одну из них, и сразу сработает сигнал тревоги.

Пенделтон огляделся по сторонам, надеясь увидеть какое-нибудь дерево, по которому он сможет забраться в верхние окна особняка. Не увидев такового, он решил осмотреть сарай, где могла храниться приставная лестница. Используя ее, он вполне сможет соорудить своеобразный мост между балюстрадой и подоконником окна неосвещенной комнаты и перебраться через патио, не становясь на плиты.

Сосулька начал отползать назад.

— Итак, ты догадался. — Сосулька резко обернулся.

— Он в патио, — голос был ровный и тихий. Говорили слева, из открытого окна “кадиллака”, припаркованного напротив особняка. — Я надеялся на это. Хотелось бы, чтобы твои способности оправдали репутацию.

Сосулька приготовился бежать.

— Я — не враг, — дверь “кадиллака” открылась, из машины вышел долговязый мужчина. — Видишь, я добровольно выставляю себя напоказ. Я не сделаю тебе ничего плохого. — Мужчина шагнул на хорошо освещенное пространство перед особняком и развел руки в стороны. На нем был серый костюм. Узкое лицо, тонкие губы и нос, а брови такие редкие, что казалось, их вообще не существует. Рыжие волосы резко контрастировали с бледным лицом. Открылись двери в дом.

— Он здесь? Пенделтон — это ты? — Мужчина в спортивном костюме протянул руку в сторону к стене и, перед тем как выйти из дома, щелкнул выключателем, вероятно, отключив сигнализацию. — Пенделтон? Сосулька?

В какое-то мгновение Сосулька чуть было не рванулся в темноту за бассейном, но он представил, как бежит по склону к забору и деревьям…

Пенделтон выпрямился:

— Нет. Не Сосулька. Его сын.

— Да, его сын! — сказал мужчина в спортивном костюме. — А этот человек, — он указал на “кадиллак”, — Сет, или, пожалуй, сын Сета! Моя фамилия Хэлловэй, но я — сын Художника!

Кличка “Художник”, конечно же, кое-что значила, но при слове “Сет” Сосулька содрогнулся, как от выстрела. Он уставился на долговязого, худого мужчину возле “кадиллака”. Серый костюм Сета соответствовал его глазам, которые даже при свете прожекторов оставались невыразительными и холодными.

Однако Пенделтону было плевать и на Сета, и на Хэлловэя. Важно только одно. Он шагнул в сторону Хэлловэя:

— Где мой отец?

— Не только твой отец, — сказал Хэлловэй. — Где мой?

— И мой, — добавил Сет.

— Именно поэтому мы тебя и ждали.

— Что?

— Ждали, что ты приедешь сюда и поможешь отыскать всех наших отцов, — сказал Хэлловэй. — Мы уже почти потеряли надежду, что ты появишься. — Он жестом указал на двери: — Проходи. Нам о многом надо поговорить.

<p>3</p>

Когда они вошли в кабинет, Хэлловэй закрыл двери в патио, задернул шторы и включил сигнализацию. Сосулька обратил внимание на пейзаж, висевший рядом с выключателем.

— Мой отец, — сказал Хэлловэй.

Подобные картины висели и на других стенах.

— Я слышал, он был талантлив, — кивнул Сосулька, — но никогда не видел его работ.

— Естественно. Его ранние картины были уничтожены или похищены. Ради безопасности он сменил акварель на акрил и изменил свой стиль, — в голосе Хэлловэя благоговение сменилось тревогой. — Что ты планировал предпринять? Напасть на меня?

— Я должен был убедиться, что могу доверять тебе, — сказал Сосулька.

— Доверять мне? Сейчас я и Сет — единственные люди, которым ты можешь доверять.

— Мне надо было узнать о Кесслере.

— Он поехал в Австралию на встречу с тобой.

— Я знаю! — сказал Сосулька. — Но после того, как мы встретились, он исчез. И мой отец тоже. Может, Кесслер подставил меня? Или его использовали, чтобы разъединить нас с отцом и потом захватить его? Хэлловэй развел руки в стороны.

— Он так и не вернулся из Австралии. На него можно было положиться. Если бы ты присутствовал здесь на встрече, ты бы понял, что, если Кесслер решил посвятить себя какой-то цели, он не повернет назад. Так что, если он не вернулся… если он исчез…

— Ты считаешь — он мертв?

— Да, — Хэлловэй задумался. — По всей видимости — да.

— Тогда — либо вашу встречу прослушали, либо один из группы — предатель.

— Нет. Я соблюдал меры предосторожности, — уверенно сказал Хэлловэй. — И я не могу себе представить, зачем одному из нас предавать свои же собственные интересы. Но есть другие соображения.

Сосулька удивленно приподнял брови.

— Во время встречи не исчезли только твой отец и отец Сета, — сказал Хэлловэй. — Мы послали своих людей предупредить каждого из них о грозящей им опасности, убедить их… и вас… присоединиться к нам. К несчастью, отец Сета исчез до того, как наш человек добрался до него. Оставался только твой отец.

— Продолжай, — сказал Сосулька.

— Если враги уже приготовились напасть на твоего отца и в это время обнаружили, что прибыл Кесслер, они могли забрать и его, в надежде, что он не успеет предупредить твоего отца и тебя самого.

Сосулька покачал головой:

— Но Кесслер исчез почти одновременно с моим отцом. Если они не хотели, чтобы он предупредил отца, тогда они должны были сначала позаботиться о Кесслере и только потом расставлять ловушки для отца. Нет, видимо, они взяли Кесслера подругой причине.

— В голову приходит много объяснений. Возможно, они хотели, чтобы ты заподозрил, как ты и сделал, что в похищении твоего отца замешан Кесслер, и таким образом повернуть тебя против нас. Или, возможно, они хотели дать тебе понять, что никто, даже дети исчезнувших отцов, не могут чувствовать себя в безопасности. Хотели вселить в тебя страх. За себя самого.

— Мы думаем, они решили вернуть “Ночь и Туман”, — сказал Сет. Сосульке показалось, что его грудь сдавили колючей проволокой.

— Да, террор, — сказал Хэлловэй. — Не только лишить главы каждую семью, но и запугать нас, их детей, воздействовать на нашу психику, потому что мы не знаем, что случилось с нашими отцами и что может случиться с нами.

— От одного поколения к другому, — скривился Сосулька. — Это никогда не кончится.

— О нет, закончится, — сказал Сет. — Я гарантирую. — Несмотря на злость, голос его оставался ровным.

От этого контраста мурашки пробежали по спине Сосульки. Он смотрел на рыжие волосы Сета, его бледное, худое, бесстрастное лицо, испытывая почти гипнотическое состояние. Пенделтон с трудом повернулся к Хэлловэю.

— Почему вы были так уверены, что я приеду? Так уверены, что ждали меня.

— Нам показалось, что у тебя нет другого выхода. Понятно, если

Кесслер не вернулся, — его миссия провалилась. Ни ты, ни он не ответили на наши последующие послания. С большим сожалением мы вынуждены были признать, что и твой отец исчез. И, возможно, забрали и тебя. Но мы знали, что, если ты свободен, ты не остановишься, пока не найдешь своего отца. Мы рассуждали логически — куда ты мог отправиться первым делом? Сюда. На место встречи, на которой ты не присутствовал, к людям, которые прислали к тебе Кесслера. Другого пути у тебя не было.

— Надеюсь, — сухо добавил Сет, — ты не против поработать со мной.

В объяснениях не было необходимости. Сосулька прекрасно знал, что Сет имеет в виду.

Когда-то отец Сета и отец Сосульки были самыми опасными людьми в Европе. Но, хоть они и служили одной идее, они были соперниками и относились друг к другу враждебно, насколько это могут позволить себе члены одной когорты. Каждый старался превзойти другого. Награда за успех, благосклонность их вождя имели огромное значение. Оба любили одну женщину, и, когда предпочтение было отдано отцу Сосульки, профессиональное противостояние перешло в личное. Ревность — по крайней мере со стороны отца Сета — перешла в ненависть. Конфликт усугубился, когда дело, которому они посвятили свои жизни, потерпело поражение. Впоследствии, свободные специалисты, они часто оказывались по разные стороны, что служило дополнительным стимулом для отца Сета. Шло время, они вышли в отставку и поселились в разных концах света — один в Австралии, другой в Южной Америке. В Сиднее на пляже Бонди отец Сосульки всегда носил застегнутую под воротничок рубашку. На груди у него было два шрама от пулевых ранений. Работа соперника.

<p>4</p>

Теперь Сосулька встретился лицом к лицу с сыном человека, который всю жизнь был соперником его отца. Он смотрел на худого, бледного человека с жестким лицом, в сером костюме, и у него было такое ощущение, что его желудок набит кишащими пауками. Даже кличка — “Сет” — внушала ужас. Сет — египетский бог пустоты, засухи, темноты, хаоса и разрушения. Бог красный, как волосы этого человека. Когда бог выступал в человеческом обличий, он был бледен, как и этот человек. Но в основном бог представал в образе чудовища, у которого было туловище серой гончей, морда муравьеда, квадратные уши и раздвоенный хвост.

Бог смерти.

Сет. Подходящий псевдоним для наемного убийцы.

А мой псевдоним? Сосулька?

— Мой отец очень любил твою мать, — сказал Сет. Сосулька кивнул:

— Мой отец всегда сожалел, что он и твой отец не могут быть друзьями.

— Но мы с тобой можем. Если не друзьями, то хотя бы союзниками, которых объединяет одна цель.

Сосулька почувствовал, что Сет никогда не сможет быть чьим-нибудь другом. Это неважно. У них нет прямых причин для конфликта, но у них есть серьезная причина объединить свои силы. Если они объединятся, их противникам не справиться с ними. Они победят — или найдут своих отцов, или отомстят за них.

Сосулька пожал сухую, холодную руку Сета и снова повернулся к Хэлловэю.

— С чего вы собираетесь начать?

— Начнем с общего знаменателя. Наши отцы никогда не взаимодействовали друг с другом. Правда, они поддерживали связь, чтобы помогать друг другу в случае опасности, но они отделили свое прошлое от настоящего. Они жили в тысячах миль друг от друга, и тем не менее враги нашли их.

— Неудивительно, — сказал Сосулька. — Все, что им надо было для этого сделать, — вычислить одного из группы. Под воздействием медикаментов он рассказал им о местонахождении остальных. Моему отцу всегда была не по вкусу эта часть договора.

— Но в договоре были ограничения, — сказал Хэлловэй. — Как раз для устранения этой опасности каждый член группы знал местонахождение только одного из них. К примеру, твой отец и отец Сета игнорировали друг друга. Если бы враг нашел одного члена группы и заставил его говорить, он вынужден был бы идти от одного к другому, последовательно, пока не накрыли всех.

— Но все произошло иначе, — сказал Сет. Хэлловэй подвел черту:

— Некоторые члены группы исчезли одновременно. Кроме того, остается еще один вопрос — как враг вышел на первого члена группы? Нет, — голос Хэлловэя стал чуть хрипловатым, — наши отцы не предавали друг друга. Утечка информации произошла не изнутри группы.

— А как?

— Я же сказал — общий знаменатель; Один человек, который знал все об остальных. Не такой, как наши отцы. Священник. Кардинал Павелик.

Сосулька вдруг вспомнил последнее, что сказал ему в Сиднее Кесслер: “Кардинал Павелик! Он тоже исчез”.

— Узнайте, что случилось с кардиналом, и вы узнаете, что случилось с моим отцом, — сказал Хэлловэй, — с твоим и…

— С моим, — добавил Сет. — И со всеми остальными.

“Ужас. Ужас”

<p>1</p>

Вена.

Сол, держа за руку Кристофера, деликатно стоял в стороне, пока Эрика мрачно осматривала гостиную в квартире своего отца. Она располагалась на втором этаже трехэтажного дома на тихой зеленой улочке в трех кварталах от Дуная. На улице лил такой дождь, что, несмотря надень, в комнате было темно, и, когда они вошли, Миша Плетц вынужден был включить свет.

Комната была обставлена просто — кресло-качалка, диван, кофейный столик, обычный темный ковер, в складной рамке — фотографии Эрики, Сола и Кристофера. Сол обратил внимание, что в гостиной не было ни радио, ни телевизора, только несколько настольных ламп и множество полок с книгами, в большинстве биографических и исторических. Осмотрев комнату, посторонний мог бы и не догадаться, что отец Эрики — вышедший в отставку сотрудник Моссада, получавший соответствующую пенсию из Израиля. Также он имел дополнительные дивиденды от нескольких скромных капиталовложений и вполне мог обставить свою квартиру, и притом самым лучшим образом. Но, распорядившись имуществом жены, которая умерла пять лет назад, Йозеф Бернштейн предпочел вести аскетичный образ жизни. Единственная роскошь, которую он себе позволял, — чашка горячего шоколада в маленьком кафе на берегу Дуная утром и вечером. Аромат трубочного табака пропитал мебель и стены комнаты. Сол никогда не курил — еще одно ограничение Элиота, — но оставшийся сладкий запах табака Бернштейна был ему приятен.

Сол не видел фотографий отца Эрики, но хорошо помнил этого высокого, крепкого, слегка сутулого человека, которому было глубоко за шестьдесят, у него были густые, седые волосы, мохнатые брови и справа, на узком подбородке, — тонкий шрам около дюйма длиной. Йозеф никогда по собственному желанию не рассказывал историю шрама. “Когда-то в прошлом”, — максимум того, что он мог пробормотать на этот счет, и его серые глаза за стеклами очков грустнели.

Сол провел ладонью по спине Криса, успокаивая сына, и посмотрел на Эрику, медленно изучающую комнату.

— Расскажи еще раз, — сказала она Мише.

— Четыре дня назад, — вздохнул Миша, — Йозеф не пришел утром в кафе выпить свою обычную чашку горяч его шоколада. Хозяин кафе не придал этому особого значения, но твой отец не пришел и вечером. Йозеф, даже если чувствовал себя неважно — например, был простужен, — всегда дважды в день приходил в кафе.

— Мой отец и простужался-то крайне редко.

— Сильный организм.

— Человек привычки, — перебил их Сол. Миша изучающе посмотрел на него.

— Я полагаю, хозяин кафе — ваш человек, — сказал Сол. — Моссад.

Миша промолчал.

— Йозеф посещал кафе не только из-за горячего шоколада, не так ли? — спросил Сол. — Несмотря на отставку, он придерживался определенного распорядка дня, благодаря чему с ним всегда можно было связаться — легко и не привлекая внимания.

Миша не проронил ни слова.

— Возможно, его опыт и талант уже никогда бы и не пригодились, — сказал Сол, — но кто знает? Иногда опытный, старый сотрудник, официально более не работающий на свою разведку, — как раз то, что требуется для выполнения задания. Таким образом, Йозефа можно было держать в резерве, и в то же время он чувствовал себя при деле. Даже не используя его, вы были достаточно добры, давая ему понять, что он еще нужен.

Миша слегка приподнял брови.

— Кроме того — и, возможно, это ваш главный мотив, — его расписание — посещение кафе два раза в день — являлось для вас удобным способом всегда быть в курсе того, все ли у него в порядке, не хватил ли его удар или, например, инфаркт, не стал ли он жертвой старых недругов. Таким образом, не задевая его гордости, вы защищали его.

Эрика шагнула ближе к Мише:

— Это правда?

— Ты замужем за хорошим человеком.

— Я это и так знаю, — сказала она. — Сол прав?

— От этого не было никакого вреда. Мы заботились о своих интересах, а он не чувствовал себя бесполезным.

— Совсем никакого вреда, — сказала Эрика. — Если только…

— Он не работал на нас, если ты это имеешь в виду, — сказал Миша. — Хотя я с удовольствием дал бы ему задание. Ничего связанного с насилием или риском, конечно, но для рутинного сбора развединформации он был все еще очень высококлассным специалистом. Ты должна понять, Эрика, — отставка — его выбор, не наш.

— Что?

— Ты хочешь сказать, что не знала об этом? Эрика тряхнула головой.

— Несмотря на его возраст, я мог бы обойти некоторые правила и оставить его в разведке, — сказал Миша. — У нас не так много талантов, и мы не можем позволить себе разбрасываться специалистами. Но он попросил об отставке. Он требовал ее.

— Не понимаю, — сказала Эрика. — Работа была его жизнью. Он любил свое дело.

— Не спорю. Он любил свою работу и свою страну.

— Но, если он так любил свою страну, — спросил Сол, — почему он решил жить здесь? В Вене? Не в Тель-Авиве или Иерусалиме?

— Нас это беспокоило, — согласилась Эрика. — Сол договорился со своим агентством, что, если он будет оставаться в стороне, они оставят его в покое, и другие службы тоже. Но мой отец не был вынужден жить здесь. Мы не один раз просили его жить с нами вместе, чтобы он мог видеть, как растет его внук. И он каждый раз отказывался. Я этого никогда не понимала. Комфорт современной жизни никогда для него ничего не значил. Пока у него был табак и горячий шоколад, он мог быть доволен жизнью в любом месте.

— Возможно, — сказал Миша.

— Ты что-то нам не договариваешь? — спросила Эрика, глядя ему в глаза.

— Ты просила меня описать все еще раз, что ж, пожалуйста. После того, как твой отец не пришел, согласно расписанию, в кафе утром, а потом и вечером, хозяин кафе — Сол был прав, это наш человек — послал оперативника, который работает вместе с ним, домой к твоему отцу, отнести сэндвичи и горячий шоколад — так, будто он заказал их по телефону. Оперативник постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз. Подергал за ручку. Дверь была не заперта. Оперативник приготовил на всякий случай пистолет и вошел в квартиру — она была пуста. Простыни, — Миша указал на дверь в спальню, — были натянуты и подоткнуты на военный манер.

— Отец всегда так заправлял постель, — сказала Эрика. — Он любил порядок во всем и, как только вставал, сразу убирал постель.

— Верно, — сказал Миша. — Это означает, что отец не ложился спать после того, как в последний раз вечером посетил кафе, либо убрал постель утром в день исчезновения и потом по каким-то причинам не пришел, как обычно, выпить чашечку горячего шоколада.

— Итак, интервал — двадцать четыре часа, — сказал Сол.

— Оперативник поначалу решил, что с Йозефом что-то произошло по пути домой или из дома. Допустим, дорожно-транспортное происшествие. Но нив полиции, ни в больницах о нем нет никакой информации.

— Только что ты сказал “поначалу”, — сказал Сол. Миша отвел глаза.

— Ты сказал — оперативник поначалу решил, что с Йозефом что-то произошло вне квартиры. Почему оперативник изменил свое решение?

Лицо Миши передернулось, как будто от боли. Он потянулся к карману пиджака и достал оттуда два предмета.

— Это оперативник нашел на кофейном столике.

Эрика застонала.

Сол повернулся, встревоженный ее неожиданной бледностью.

— Две любимые трубки моего отца, — сказала Эрика. — Он никогда никуда не ходил, не взяв с собой хотя бы одну из них.

— Значит, если что-то случилось, это случилось здесь, — произнес Миша.

— И он ушел не по своей воле.

<p>2</p>

В комнате наступила тишина. Дождь все сильнее хлестал в окна. — Наши люди ищут его, — сказал Миша. — Мы склоняемся к тому, чтобы попросить о помощи дружественные разведки. Мы незнаем, кому понадобилось взять его и зачем. Если основной мотив — месть за то, что Йозеф сделал, работая на нас, почему враг просто не убил его?

— Если только они не собирались, — Эрика судорожно сглотнула, — пытать его.

— В порядке мести? Но тогда это становится личным делом, а не профессиональным, — сказал Миша. — За двадцать лет работы в разведке я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь оперативник позволил настолько дать волю эмоциям, чтобы нарушить правила и использовать пытки. Убийство? Конечно — при известных обстоятельствах. Но садизм? — Миша покачал головой. — Если бы об этом узнали другие оперативники, нарушившего правила стали бы избегать, презирать, ему бы уже никогда не доверяли. Даже ты, Сол, хотя у тебя были все причины для ненависти, убил Элиота, но не пытал его.

К Солу вернулась горечь воспоминаний.

— Но мы все знаем, что в определенных обстоятельствах пытки могут применяться.

— Да, для получения информации, — сказал Миша, — хотя инъекции более эффективны. Но это возвращает нас к моим первым вопросам. Какая из служб могла захотеть получить его? Что их могло интересовать? Мы ищем его. Это все, что я вам сейчас могу сказать… Конечно, как только наши венские сотрудники осознали серьезность ситуации, они тут же связались со штабом. Из-за моего отношения к вам и Йозефу — он ведь был моим учителем — я решил сам заняться этим делом. Я также решил не посылать вам официальное сообщение, а лично сообщить эти плохие новости. Но, в любом случае, как только я услышал о нападении на вашу деревню, я должен был приехать к вам. Совпадение нельзя игнорировать. Мне не нравятся мои предчувствия.

— Тебе кажется, эти события связаны между собой? Мы — мишень, как и отец? Мы думали об этом, — сказала Эрика. — Но почему мы?

— Причина этого мне неизвестна, как неизвестна и причина исчезновения твоего отца. Но было бы лучше, если бы вы, пока мы ведем расследование, где-нибудь укрылись. Если вы — мишень, вы не можете вести себя так же свободно, как мы.

— Ты думаешь, я смогу спокойно отсиживаться и выжидать, когда моему отцу угрожает опасность? Миша вздохнул.

— По совести, я должен предложить осмотрительную линию поведения. И пока вы не связали себя с этим делом, я должен сообщить вам еще кое-что.

Сол нетерпеливо ждал.

— О том, что мы нашли в подвале, — сказал Миша.

<p>3</p>

Какое-то мгновение никто не двигался с места, потом Сол потянулся к двери, но Миша остановил его.

— Нет, через эту комнату, — Миша указал на дверь в спальню.

— Ты сказал — в подвале.

— С лестницы нельзя попасть в ту часть подвала, о которой я говорил. В спальне, в правом дальнем углу, есть дверь.

— Я помню, — сказала Эрика. — Когда я первый раз была здесь, то подумала, что это дверь в туалет. Я попробовала открыть ее, но она была заперта. Я спросила отца — почему, а он сказал, что потерял ключи. Но, ты знаешь, мой отец никогда ничего не терял. Тогда я спросила его, что за этой дверью, и он сказал: “Ничего, ради чего стоило бы вызывать слесаря”.

— Тогда почему он запер дверь? — спросил Сол.

— Именно это я испросила, — сказала она. — Отец ответил, что не помнит.

Миша открыл дверь в спальню.

— Когда наши люди обследовали квартиру в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы объяснить исчезновение твоего отца, они обнаружили эту дверь и, естественно, захотели узнать, что за ней. Они вскрыли дверь и… ну, после небольшого обследования узнали, что этот дом имеет свою историю. Они изучили старые городские справочники, связались с фирмой, которая построила дом. Им удалось найти нескольких человек, которые когда-то жили по соседству, — сейчас он и уже довольно старые. В тридцатые годы этот дом принадлежал одному преуспевающему доктору. Его фамилия Бунт. Большая семья. Семеро детей. Они жили на двух верхних этажах. На первом располагались кабинеты Бунта. Записи и медикаменты он держал в подвале.

— Началась война, — продолжал Миша, плечи его еще больше ссутулились. — В 1942 — истребление евреев. Под полом в подвале наши люди нашли папки с бумагами, из которых следовало, что многие пациенты Бунта были евреями. Кроме того — и это подтверждает мою веру в человечность, веру, которая время от времени подвергается жестоким испытаниям, — судя по записям, понятно, что и после начала войны, и после начала погромов доктор продолжал лечить евреев. Это удивительно. Он был действительно верен клятве Гиппократа. Доктор продолжал заботиться о своих пациентах евреях до того самого дня, когда эсэсовцы забрали в концлагерь Маутхаузен его и всю его семью.

У Сола холодок пробежал по спине.

— Но доктор Бунт не только оказывал евреям медицинскую помощь, — продолжал Миша. — Он прятал самых слабых больных, чье состояние означало, автоматически, смертный приговор и исключало принудительные работы. Бунт, — Миша поднял глаза к потолку, — незнакомые тебе люди любят тебя.

— Прятал? — прошептала Эрика.

— В подвале. Дом был построен так, что Бунт мог спуститься по лестнице из спальни в клинику на первом этаже. Ему не надо было проходить мимо ожидавших его пациентов. Он просто приглашал их в кабинет. Но раз уж в его распоряжении была лестница из спальни в кабинет, почему бы не продолжить ее до самого подвала? Тогда ему не надо было бы проходить мимо пациентов, чтобы достать какие-либо записи или медикаменты. Просто и эффективно.

— И, — Эрика покачала головой, — в конце концов, это убило его.

— Погромы набирали силу, его совесть разрывалась между потребностью выжить и долгом врача. Бунт построил в подвале перегородку. Первая половина была завалена записями и медикаментами. Он знал — в душе эсэсовцы педанты и не станут пробираться к дальней стене. Как мог член SS — так называемой “элитной гвардии” — появиться перед народом в грязной, пыльной форме? Какое-то время эта логика спасала доктора. Каждый вечер после ужина доктор спускался в отделенную перегородкой часть подвала и ухаживал за своими пациентами евреями. Я не знаю, как эсэсовцы узнали его тайну, ноя знаю, что он спас по крайней мере дюжину евреев, которые каким-то образом умудрились уехать из Европы до того, как арестовали Бунта и его семью. И это очень существенно — всю семью. Его жену и детей. Они все рисковали. Они сделали свой выбор и не приняли грязную политику своего государства. Они пожертвовали собой ради нас.

— Но откуда ты это знаешь?

— Наши люди нашли в Израиле двух евреев, которые в те времена укрывались в подвале, — сейчас они уже очень старые. Если использовать христианскую терминологию, доктор Бунт — святой.

— Тогда остается надежда, — сказал Сол.

— А может, и нет. В конце концов, он погиб.

— Я не об этом, — сказал Сол. — Он умер за нас, в этом надежда. Миша грустно кивнул.

— Нам неизвестно, решил Йозеф жить здесь из-за того, что этот дом связан с еврейским вопросом или это случайный выбор. Если это случайность, то непонятно, как он узнал о лестнице за спальней, ведь эсэсовцы зашили этот вход, как и вход из кабинета на первом этаже. Мы спросили об этом хозяина, и он сказал, что шесть лет назад, когда он купил дом, двери там не было. Мы опросили нескольких бывших жильцов. Когда они снимали здесь квартиры, двери тоже не было.

— Значит, это мой отец расшил стену и снова поставил дверь, — сказала Эрика.

— Но потом он запер ее, — сказал Сол. — Я не понимаю, что он скрывал?

— Вы должны узнать это сами, как и я, — без подготовки и предубеждений. Может, вы поймете то, что я еще не смог понять.

— Ты считаешь, все, что мы найдем, будет связано с исчезновением отца? — спросила Эрика.

— Я еще не решил. Если те, кто забрал твоего отца, что-то искали, их наверняка должна была заинтересовать запертая дверь. Следов взлома нет. Так что, если они и проникли внутрь, у них либо были отмычки, либо они заставили Йозефа сказать, где ключ. Обыскав все, они снова закрыли дверь и оставили в квартире все точно так же, как и было до их прихода. Но, по моему мнению, если они обнаружили то, что прятал твой отец, и это то, что они искали, они должны были либо забрать, либо уничтожить это. Кстати, вы можете оставить сына здесь, со мной. Кажется, ему не мешало бы поспать.

— Ты хочешь сказать, ему лучше не видеть то, что там внизу?

— Лучше никому не видеть.

<p>4</p>

Сол посмотрел на Эрику. Они с опаской вошли в спальню. Там тоже пахло табаком Йозефа. Постель была аккуратно заправлена. На трюмо, кроме расчески и носового платка, ничего не было.

Сол лишь на секунду отвлекся на эти детали — только дверь привлекала его внимание. Эрика уже взялась за ручку двери. Она потянула ее на себя, скрипнули петли, дверь открылась. Их встретила темнота. Эрика ощупала стену внутри, но выключателя не нашла. Ногой она задела предмет на полу и подняла его. Фонарик.

Эрика включила его и осветила ступеньки, ведущие вниз. Некрашеные стены были покрыты плесенью. С потолка свисала паутина, на ступеньках по краям толстый слои пыли, по центру — следы ног.

От запаха пыли у Сола защекотало в носу. Он подавил в себе желание чихнуть. Вглядевшись, он увидел внизу лестничную площадку. Бывший вход на первый этаж, как и говорил Миша, был зашит, но ни плесень, ни пыль не могли скрыть контраст между темным деревом, из которого первоначально был построен дом, и светлым, которым позднее перекрыли вход. Из квартиры с другой стороны эту стену можно было закрасить или заклеить обоями, но с этой стороны не было предпринято никаких попыток замаскировать то место, где когда-то была дверь.

Сол спустился ниже. Стена лестничной площадки была сделана из того же дерева, какое использовали эсэсовцы, чтобы зашить дверь слева. Несмотря на слой пыли, светлая сосна была хорошо заметна.

Сол постучал по стене — кажется, сплошная. Он провел по ней пальцем и обнаружил два едва заметных стыка на расстоянии ширины плеч. Сол открыл складной нож, вставил лезвие в стык и, используя его как рычаг, покачал из стороны в сторону. Секция стены сдвинулась. Он вытащил ее на себя и отставил вправо. Эрика направила фонарик внутрь и осветила продолжение лестницы.

Они шагнули в проем и стали спускаться. Ниже луч фонаря осветил бетонный пол. В нос ударил затхлый запах, усиленный сыростью. Спустившись до конца, Сол повернул налево, Эрика качнула фонариком.

У него перехватило дыхание.

Узкий луч света не уменьшал охвативший их ужас. Каждый объект в отдельности, выхваченный из темноты, воздействовал сильнее, чем если бы был частью группы. Эрика обводила комнату лучом фонарика, один чудовищный образ сменялся другим, это становилось невыносимо. Казалось, темнота вокруг луча скрывает еще больший ужас. У Сола от напряжения свело лопатки.

— Боже мой.

Эрика прекратила водить лучом фонарика по стене. Она еще не обследовала весь периметр комнаты, просто больше не могла выдержать это. Она опустила фонарик и осветила старый, ободранный стол и лампу на нем.

Рядом с лампой лежал коробок спичек. Сол подошел к столу, чиркнул спичкой и зажег фитиль. От лампы разбежались тени. Он установил стеклянную колбу, и свет стал ярче.

Сол заставил себя посмотреть еще раз и убедился, что его первое впечатление было ошибочным. В группе все предметы выглядели еще ужаснее, чем в отдельности.

Он смотрел на фотографии — большие и маленькие, черно-белые и цветные, глянцевые и матовые, из журналов и газет, книг и архивов. Они были прикреплены к стене — не к бетонной, как другие, а к деревянной. Эту перегородку построил доктор Бунт, чтобы прятать больных евреев в этой части подвала. Перегородка была тридцати футов в ширину и десяти — в высоту, и каждый дюйм был занят фотографиями.

Концентрационные лагеря. Изможденные узники. Газовые камеры. Трупы. Печи. Ямы, заполненные пеплом. Грузовики, загруженные одеждой, обувью, ювелирными украшениями, человеческими волосами, зубами. Офицеры SS, улыбаясь в объектив, выстроились в ряд, обняв друг друга за плечи; за спиной — пирамиды человеческих тел, они такие огромные, что это кажется просто невероятным.

Сол тяжело сел на шаткий стул рядом со столом. Он взял Эрику за руку и сжал ее.

— Что здесь делал отец? — спросила Эрика. — Он никогда не говорил… я не знала, что его преследуют… это не случайность… он всегда пользовался этой комнатой…

— Безумие столкнулось с безумием, — Сол осмотрел остальную часть комнаты.

Она была завалена картонными коробками. Сола тянуло к ним, как в водоворот. Он открыл одну из коробок, там были документы.

Оригиналы; документы, сделанные под копирку; фото и ксерокопии. Хрупкие, желтые листы вперемежку с мягкими, белыми. На разных языках — английском, французском, немецком, иврите. Сол хорошо знал французский и немецкий. Эрика великолепно владела ивритом. Вдвоем они смогли перевести достаточное количество документов, чтобы понять, что их связывает.

Документация комендантов концентрационных лагерей. Списки офицеров SS и узников еврейской национальности. Военные досье. Рапорты о том, сколько узников было уничтожено и в какой день, неделю, месяц и год. Списки сравнительно немногих евреев, которым удалось выжить в лагерях смерти, и списки — тоже немногих — нацистов, которые после войны были осуждены за участие в истреблении евреев.

От чтения блеклого шрифта и неразборчивого почерка у Сола заболели глаза. Он повернулся к Эрике:

— Я встречался с твоим отцом только один раз, когда мы поженились. У меня не было возможности узнать его. Он был в концлагере?

— Мои родители почти никогда не рассказывали о том, что были с ними во время войны. Хотя, когда я была девочкой, я слышала, как они говорили об этом между собой. Я не поняла и начала приставать к ним с расспросами. Один-единственный раз они говорили о войне в моем присутствии. Потом они говорили о погромах, о преследованиях. Они хотели, чтобы я все в подробностях знала о том периоде, но только как историю. Их же собственный опыт… Они были в варшавском гетто, когда нацисты взяли его в осаду.

Сол понимал, о чем говорит Эрика. В 1943 году нацистские солдаты окружили варшавское гетто. Евреям, кроме групп, отправляемых в концлагеря, было запрещено покидать территорию гетто. Число евреев снизилось с трехсот восьмидесяти тысяч до семидесяти. Те, кто остался, восстали. Массовая расправа длилась четыре недели, нацисты сровняли гетто с землей. Семь тысяч из оставшихся в живых евреев было казнено на месте. Двадцать семь тысяч отправили в лагеря.

— Мои родители были среди тех, кого нацисты отправили в Треблинку.

Сола передернуло. Треблинка — не просто лагерь, это лагерь смерти, один из самых страшных. Прибывшие туда узники жили не дольше одного часа.

— Но как они смогли выжить?

— Они были молодыми и сильными. Они согласились выполнять заботу, которую не могли делать даже эсэсовцы, — вытаскивать трупы из газовых камер и сжигать их. Поэтому мои родители и не говорили о войне. Они выжили за счет других евреев.

— А какой еще у них был выбор? Если они не сотрудничали с нацистами, не участвовали в убийствах, они должны были что-то делать, чтобы выжить.

— В первый и последний раз, когда отец говорил мне об этом, он сказал, что умом может это понять, но оправдать — нет. Я всегда считала, что именно поэтому он работал на Моссад и посвятил свою жизнь Израилю. Попытка искупления.

— Но даже работа по уничтожению трупов лишь на время отодвигала смерть твоих родителей. Нацисты практически не кормили заключенных. Со временем твои родители должны были так ослабнуть, что не могли бы больше выполнять эту работу. Эсэсовцы убили бы их и заставили других сжигать трупы.

— Треблинка, — сказал Эрика. — Это было в Треблинке. И вдруг он понял, что она имела в виду. Заключенные Треблинки восстали. Используя лопаты и дубинки, они расправились со своими охранниками. Более чем пятидесяти евреям удалось бежать.

— Твои родители участвовали в восстании?

— Сначала в Варшаве, потом в Треблинке, — Эрика устало улыбнулась. — Надо отдать им должное — они были упрямы.

Сол снова сжал ее руку в своей, он чувствовал гордость Эрики и разделял ее. Он оглядел стену.

— Наваждение. Это преследовало его всю жизнь. И ты никогда ничего не подозревала.

— Никто не подозревал. Он бы не занимал такое положение в Моссаде, если бы они знали, что его мучает. Они не доверяют фанатикам, — Эрика вдруг запнулась.

— Что-то не так?

— Мама умерла пять лет назад. Именно тогда он попросил об отставке, переехал из Израиля сюда и обосновался в этой комнате.

— Ты хочешь сказать, мать контролировала его?..

— Ослабляла это наваждение. И когда она умерла…

— Оно опять начало преследовать его, — Сол представил весь этот ужас, который окружал его. — Господи, успокой его душу.

— Если он еще жив.

— Эта комната… Нашли ли мы причину его исчезновения?

— И если да, забрали ли его? — спросила Эрика. — Или он сбежал?

— Отчего?

— От своего прошлого.

Лицо Эрики стало еще мрачнее, и Сол заговорил, еще сам того не понимая:

— Ты ведь не имеешь в виду… самоубийство?

— Час назад, если бы кто-нибудь предположил такое, я бы сказала, что мой отец слишком сильный, чтобы сдаться, слишком смелый, чтобы уничтожить себя. Но сейчас я не уверена. Эта комната. Его чувство вины… Это, наверно, было невыносимо.

— Или его ненависть к тем, кто заставил его чувствовать себя виновным.

Внимание Сола привлекла раскрытая книга. Он взял ее и прочитал заглавие: “Орден Черепа: история SS Гитлера”. Автор Хайнц Гене, издано на немецком языке в 1966 году. В том месте, где книга была открыта, один абзац был обведен черным. Сол перевел про себя:

“Поразительный факт, действительно ужасная характерная черта периода истребления евреев: тысячи респектабельных отцов семейств, превративших убийство в свою работу, в свободное время считали себя обыкновенными, законопослушными гражданами, которые и помыслить не могли о том, чтобы сбиться с пути добродетели. Садизм — это то единственное, что не одобряло руководство SS. Принцип Гиммлера: массовое истребление должно производиться холодно и чисто; даже выполняя приказ по уничтожению, солдаты SS не должны терять достоинства”.

— Достоинства? — с отвращением пробормотал Сол. На полях рядом с этим абзацем было приписано черными чернилами несколько слов — в две строчки.

— Почерк отца, — сказала Эрика.

— Ты у нас знаток иврита.

— Это цитаты. Я думаю, из “Сердца тьмы” Конрада. Первая строчка: “Ужас, ужас”.

— А вторая? Эрика колебалась.

— В чем дело? Она не отвечала.

— Не можешь перевести?

— Нет, могу.

— Ну?

— Это тоже из “Сердца тьмы”… “Истреблять скотов”.

<p>5</p>

После часа поисков они вернулись к вопросам, с которых начали. Сол больше не мог находиться в этой мрачной комнате, он хотел выбраться оттуда.

Эрика закрыла коробку с документами.

— Как мог отец все время возвращаться сюда, вешать на стену новые фотографии и заново просматривать документы? Они не могли не подействовать на него.

— Но это еще не является доказательством самоубийства.

— Но и не доказывает обратное, — мрачно сказала Эрика. Они погасили лампу, вышли из комнаты и начали подниматься наверх. В темноте Сол неожиданно что-то вспомнил. Он схватил Эрику за плечо.

— Одно место мы не проверили.

Он провел Эрику обратно и осветил фонариком пол.

— Что ты?..

— Миша не сказал, что именно мы должны здесь найти. Он не хотел, чтобы мы предвзято отнеслись к этому. Но все-таки он сказал нам кое-что об этой комнате. Во время войны доктор прятал здесь тяжелобольных евреев. И их документы тоже.

— Да, он говорил об этом. Но как?.. — Эрика запнулась. — О!

— Именно — “О!”. Миша сказал, что доктор прятал папки под пол. Здесь должен быть люк.

Сол внимательно изучил пол. В углу, за коробками, пыли было меньше. Он нащупал пальцами небольшое углубление и приподнял бетонную секцию.

Узкое отделение. В луче фонаря была видна запыленная записная книжка.

Сол открыл ее. Хотя лист был исписан на иврите, Сол понял, что это.

Имена.

Десять фамилий.

Все еврейские.

<p>6</p>

Дождь не утихал. Кристофер спал на диване. Рядом с ним сидел Миша и смотрел на открытую дверь в спальню.

Оттуда вышел Сол, зло размахивая записной книжкой.

— Итак, вы нашли, — сказал Миша. Вошла Эрика, еще более злая, чем Сол.

— Еще чуть-чуть, и мы бы не нашли ее. Это заставляет меня задуматься — хотел ли ты, чтобы мы нашли ее.

— Я не был уверен.

— В том, что хочешь, чтобы мы нашли, или в том, что найдем?

— Какая разница? Вы нашли.

— Впервые в жизни я начинаю сомневаться в тебе, — сказала Эрика.

— Если бы вы не нашли, но продолжали настаивать на участии в поисках Йозефа, я был бы вынужден отказать вам, — сказал Миша. Кристофер заворочался во сне.

— Подумайте об этом, — продолжал Миша, — поставьте себя на мое место. Откуда мне знать, размягчила вас пустыня или нет?

— Тебе стоило проверять это время от времени, — сказала Эрика.

— У меня аллергия на песок.

— И на правду?

— Я не обманывал. Я просто проверил вас.

— Друзьям не надо проверять друг друга.

— А профессионалам надо. Если этого не понимаете, вы действительно размякли в пустыне.

— Прекрасно. Итак, мы нашли, — Сол с силой сжал книжку в руках. — Расскажи нам остальное. Что означает этот список?

— Это не список евреев, которых доктор прятал во время войны, — сказала Эрика. — Книжка пыльная — это да, но бумага свежая. В списке фамилия моего отца. Почерк не его.

— Верно. Это моя записная книжка.

— Какое отношение этот список имеет к исчезновению моего отца?

— Понятия не имею.

— Я не верю. Ты бы не стал составлять этот список, если бы здесь не было связи.

— Разве я говорил, что нет связи? Мы знаем их прошлое, адреса, привычки, их бывшие места работы.

— Бывшие?

— Все эти люди работали в Моссаде, все вышли в отставку. Но ты спросила, каким образом список связан с исчезновением твоего отца, а эту головоломку я еще не решил.

— Они сказали, что не знают моего отца? Они не стали отвечать на твои вопросы? В чем проблема?

— Я не смог задать им никаких вопросов.

— Попробуй еще раз. Маневрируй, — сказала Эрика.

— Я не могу. Этих людей объединяют еще два обстоятельства. Они выжили в нацистских концлагерях…

— И?

— Они все исчезли.

Воин церкви

<p>1</p>

Несмотря на усиливающуюся жару, возбуждение затмило усталость, и Дрю с Арлен, спотыкаясь, спешили к концу ущелья, где на песке были оставлены следы шин.

После стычки с двумя наемными убийцами они натянули между камней парусину из рюкзака Арлен и, спрятавшись от солнца, по очереди пили воду и ели инжир и финики, которые нашли у арабов. Однако у нападавших было недостаточно продуктов, чтобы долго продержаться в пустыне.

— А как насчет их запаса воды? — поинтересовался Дрю. — Мы осмотрели склоны, с которых они нас атаковали, — он поднял две фляги и потряс их. Судя по звуку, воды было немного. — Маловато для любого расстояния. Как же они собирались возвращаться?

Внезапно оба все поняли и тут же встали на ноги, не обращая внимания на страшный зной. Дойдя до конца ущелья, они свернули вправо и по следам добрались до нагромождения камней, за которыми был спрятан “джип”.

— Не местные — это точно, — сказал Дрю. — Ни у кого в деревне нет “джипа”, тем более нового. Эй, да здесь и кондиционер. Эти наемники путешествовали первым классом.

У “джипа” была металлическая крыша, она отбрасывала тень на место водителя, Арлен порадовалась этому факту, заглядывая в машину через открытое окно.

— Небольшая проблема.

— Какая? — спросил Дрю.

— Нет ключа зажигания.

— Номы обыскали обоих и ничего не нашли.

— Из чего следует, что они оставили его в машине.

Но и через пятнадцать минут они все еще не нашли ключа.

— В таком случае… — Дрю забрался внутрь.

— Что ты делаешь?

— Жду.

— Чего?

— Когда ты соединишь провода.

Арлен рассмеялась и нагнулась под приборную доску.

Заурчал двигатель, “джип”, подпрыгивая, рванул по пустыне.

Дрю хранил молчание. У него возникло много вопросов. И, хотя и не хотелось, он должен был поговорить со священником.

<p>2</p>

Карио. На следующий день.

Сидя на кровати в гостиничном номере в западном стиле, Арлен прислушивалась к шуму воды из ванной, где Дрю принимал душ, однако все ее внимание было сконцентрировано на телефоне.

Она не знала, как ей поступить. Когда священник связался с ней в Нью-Йорке и направился за Дрю, он дал ей номер телефона в Карио.

— Позвоните мне сразу, как только вытащите его из пустыни.

Тогда она была так благодарна за то, что ей сообщили, где находится Дрю, и дали шанс быть вместе с ним, что была готова согласиться на любые условия священника. Но теперь, когда она и Дрю были вместе. Ар-лен колебалась. Вне всякого сомнения, Дрю понадобился им не для оказания милости и разрешения брака. Нет, вызов Братства определенно означал трудности. Она потеряла Дрю, когда он ушел в монастырь, потом снова, когда он сбежал в пустыню. Она не собиралась терять его в третий раз.

А что, если братья в наказание за неповиновение… убьют Дрю, которого щадили до сих пор, а ее оставят в живых, один на один со своим горем до конца жизни.

Арлен решила позвонить. Но ее руки так отяжелели, что она не могла дотронуться до телефона на столике у кровати.

В ванной стихла вода. Открылась дверь, вышел, вытираясь махровым полотенцем, голый Дрю. Она не сдержалась и улыбнулась. После шести лет, проведенных в монастыре, он, конечно, сексуально воздерживался. Но скромность? Из всех мужчин, которых она встречала в своей жизни, он наиболее свободно чувствовал свое тело, в одежде или без нее.

— Один раз в год, надо мне это или нет, — улыбаясь, сказал он. Она коснулась своих еще сырых волос.

— Знаю. Кажется, с плеч свалилась тонна песка.

Дрю купил на ее египетские деньги шампунь, ножницы, крем для бритья и бритву. Теперь он подровнял волосы и сбрил бороду. Оттого, что он зачесал волосы назад, щеки казались еще более впалыми, но выглядел он привлекательно.

— У меня было много времени… слишком много, чтобы подумать, — Дрю отбросил в сторону полотенце.

— О?..

— Какие-то законы от Бога, какие-то придумал человек.

— О чем это ты? — рассмеялась она.

— Мой обет целомудрия. Если бы Адаму и Еве нельзя было заниматься сексом. Бог не создал бы их мужчиной и женщиной.

— Ты пытаешься сказать мне, что секс — это естественно? Я это и так знаю.

— Но, как ты, возможно, уже заметила, я смущен.

— О, это я действительно заметила.

— Ну и я решил…

— Да?

— Если ты не против…

— Да?

— Если ты предпочитаешь естественные законы искусственным…

— Да?

— Я бы с удовольствием занялся с тобой любовью.

— Дрю…

Теперь была его очередь спросить:

— Да?

— Иди ко мне.

<p>3</p>

Ближе к концу дня в прохладной комнате с закрытыми шторами они лежали на кровати в объятиях друг друга. Обнаженные и расслабленные, они радовались своей близости и ничего не говорили. Но реальность не давала забыться.

— Священник, — сказал Дрю.

— Знаю. Как бы я хотела, чтобы нам не надо было делать это.

— Но проблема остается. Размышляя, он потянулся к одежде.

— Меня кое-что удивляет, — сказала Арлен. Он перестал застегивать рубашку.

— Удивляет?

— Раньше, когда ты ушел из монастыря, ты, не переставая, задавал вопросы. Ты спрашивал обо всем — о культуре, о том, кто стал президентом, что случилось в мире за шесть лет. Но в этот раз, проведя год в пустыне, ты ни о чем меня не спрашиваешь.

— Да, — Дрю криво усмехнулся. — Потому что мне не понравилось то, что я услышал в прошлый раз.

— Тогда зачем звонить священнику? Почему бы не исчезнуть? Сбежать. Вместе.

— Потому что я больше не верю, что могу сбежать. Я хочу покончить с этим. Я не хочу больше создавать себе проблемы из-за Братства. Не хочу, чтобы кто-нибудь нам мешал. Никогда.

<p>4</p>

Каир — жаркий, шумный, людный, забитый транспортом. Автомобильные выхлопы соперничают с ароматом восточной кухни и специй, которыми торгуют на базарах. Инструкция, полученная Дрю и Арлен по телефону, привела их по лабиринту узких улочек к дверям ресторана. Вывеску на арабском языке Дрю перевел как “Игольное ушко”. Он посмотрел по сторонам и не заметил какой-либо неожиданности, нарушения обычного ритма улицы. Конечно, ровное движение толпы еще не доказывает того, что за ними не было слежки, — профессионалы не выдадут себя так легко. Но, по крайней мере, они не чувствовали, что за ними следили, и это все, чем можно было утешиться.

Они вошли в сумрачный зал ресторана. На Дрю первым делом подействовал запах. Едкий запах табачного дыма. Сильный аромат кофе. Потом касание — твердый пол под ногами. Какой-то момент его глаза изучали интерьер ресторана — деревянные стулья и столы без скатертей, но по стенам — за исключением зеркальной, у которой располагалась стойка и которая была уставлена бутылками с яркими этикетками, — цветастые восточные ковры. Столы отделялись друг от друга извивающимися перегородками. Кроме официанта в белом фартуке за стойкой и двух мужчин в темных костюмах и красных фесках за столом в левом углу, в ресторане никого не было.

Дрю и Арлен выбрали столик справа. Стол был как раз посередине между входом в ресторан и тем, что, по мнению Дрю, являлось задним выходом — через кухню. Они сели спиной к стене.

— В котором часу он собирается встретиться с нами? — спросил Дрю.

— Он об этом не говорил. Он сказал только, что он будет здесь до заката.

Дрю постучал пальцами по столу.

— Хочешь кофе?

— Египетский кофе? Эта штука настолько крепкая, что я лучше приставлю пистолет ко лбу и таким образом вышибу себе мозги.

Дрю начал было смеяться, но остановился, услышав, как за перегородкой скрипнул стул. Мужчина в белом костюме вышел из-за перегородки и остановился возле их стола.

Мужчина был крепкого телосложения, с оливковым цветом лица и густыми черными усами, которые подчеркивали его улыбку. Улыбка была радостной и дружелюбной.

— Мисс Хардести, я недавно разговаривал с вами по телефону.

— Вы не тот священник, с которым я встречалась в Нью-Йорке, — сказала Арлен.

Дрю приготовился встать.

— Да, — согласился мужчина, — вы правы. Священник, о котором вы говорите — отец Виктор, — был отозван, — мужчина продолжал улыбаться. — Меня зовут отец Себастьян. Надеюсь, такое изменение вас не смущает. Но, конечно, вы хотите взглянуть на мои “верительные грамоты”.

Мужчина протянул вперед левую руку, ладонью вниз, показывая перстень на среднем пальце.

Перстень был с большим, превосходным рубином, который переливался даже в полумраке. На камне была эмблема — пересекающиеся меч и крест. Религия и Насилие. Символ Братства Камня. Дрю передернуло.

— Я вижу, вам знаком этот перстень, — отец Себастьян продолжал улыбаться.

— Любой может носить перстень.

— Но не та кой.

— Может быть, — сказал Дрю. — Да хранит Господь тебя… Улыбка священника увяла.

— А-а…

— Именно, — грубо сказал Дрю. — Пароль. Продолжайте и закончите его. Приветствие Братства. “Да хранит Господь тебя…”

— “…и твою душу”.

— И дальше?

— Deo gratias.[1] Вы удовлетворены?

— Это только начало. Dominus vobiscum…[2]

— Etcum spiritu tuo.[3]

— Hocestenim…[4]

— Corpus meum.[5]

— Pater Noster…[6]

— Qui est in coeli.[7]

— О чем вы там говорите? — перебила их Арлен.

— Обменялись фразами из традиционной мессы, — сказал Дрю. — Братство — консервативная организация. В середине шестидесятых оно еще не сменило латынь на современный язык. А вы, — Дрю изучающе посмотрел на смуглого человека с перстнем, который назвался отцом Себастьяном и походил на египтянина, — вы ведь моложе меня? Тридцать? Если вы не принадлежите к Братству, вы не могли видеть настоящую мессу и не можете помнить ответы на латы ни. Кто основал Братство?

— Отец Джером.

— Когда?

— Третий Крестовый поход. Тысяча сто девяносто второй год.

— Его настоящее имя?

— Хассан ибн аль-Саббах. По случайному совпадению, его звали так же, как и араба — основателя терроризма за сто лет до этого. Хотя отец Джером и был монахом, он был завербован крестоносцами как наемный убийца, так как он был араб и, следовательно, легко мог проникнуть в ряды язычников. В отличие от террора арабов, террор отца Джерома был святым. И с тех пор мы, — отец Себастьян передернул плечами, — делаем все необходимое, чтобы защитить церковь. Теперь вы удовлетворены?

Дрю кивнул.

Священник подсел к столу.

— Ну а ваши “верительные грамоты”?

— У вас была прекрасная возможность изучить меня из-за этой перегородки. У вас наверняка есть фотография.

— Пластические операции способны творить чудеса.

— В вашем перстне под камнем яд. Ваш монастырь находился на западном побережье Франции, на территории, которая во время Третьего Крестового похода являлась предметом споров между Францией и Англией. Только тот, кто обращен, кто был завербован Братством, может знать это.

— Верно. Обращен. И теперь мы снова обращаемся к вам. Дрю вдруг почувствовал, что ужасно устал. Все возвращается, и от этого никуда не деться.

— Чего вы хотите? — голос его дрогну л. — Если вы знали, где я прячусь, почему вы позволили мне провести год…

— В пещере, в пустыне? Вы должны были понести наказание за свои грехи. Ради спасения души. Ради очищения. Мы держали вас в резерве. Вы отказались присоединиться к нам, но мы нашли способ при необходимости заставить вас помочь нам.

— Помочь?

— Найти.

— Что?

— Священника. — Раздался взрыв.

<p>5</p>

Дрю контузило за долю секунды до того, как он услышал взрыв. Сначала что-то вспыхнуло, потом стало постепенно темнеть, он отлетел назад к стене и ударился затылком о камень. Потом его отбросило обратно к столу, который развалился на куски от взрыва и тяжести упавшего на него Дрю. Дрю задохнулся, ударившись грудью о пол. Он, скорчившись, лежал на полу. Огонь охватил зал.

Бомбу, видимо, спрятали за стойкой, которой теперь не существовало. Официанта и двух мужчин, сидевших за столиком недалеко от стойки, разорвало на куски — они не успели даже вскрикнуть. Но все это Дрю понял только потом.

Он действительно слышал крики. Кричал не он. Женщина. Арлен. Ему необходимо было спасти ее, он рванулся в горящий, разрушенный зал ресторана.

Дрю задыхался от дыма, судорожно ловил ртом воздух и полз навстречу крикам Арлен. Кто-то схватил его. Дрю сопротивлялся, пытался вырваться, но не мог, его оттаскивали назад. Снаружи, на жаркой, пыльной, узкой, запруженной народом улочке, он больше не слышал криков Арлен. Дрю предпринял последнюю попытку вырваться из обхвативших его за грудь рук и вернуться в горящее здание ресторана… но вместо этого упал. Перед глазами все плыло, он напряженно вглядывался перед собой. Дрю был убежден, что это галлюцинация, — лицо, склонившееся над ним, принадлежало… Арлен.

<p>6</p>

— Я испугался, что тебя больше нет.

— У меня было похожее чувство, — сказала Арлен.

Он сжал ее руку в своей.

Они сидели на металлических стульях в усыпанном песком дворике, окруженном высокой стеной. Из-за стен шум Каира вторгался в мирную атмосферу одной из немногих христианских церквей в этом арабском городе. Православная греческая церковь. Ее купола резко контрастировали с островерхими мечетями.

Это было рано утром, на следующий день после взрыва в ресторане. На одну часть двора падала тень. Жара еще не набрала силу.

— Когда все вокруг загорелось, я услышал твой крик, — продолжал Дрю, не выпуская руки Арлен.

— Я действительно кричала. Звала тебя.

— Но казалось, ты кричишь издалека.

— Мне самой казалось, что я кричу издалека. Но после взрыва все звучало именно так. Даже мое собственное дыхание будто шло откуда-то снаружи. Я знала только, что могу двигаться лучше, чем ты. И что мы оба должны выбраться из этого ресторана.

Дрю рассмеялся. Смех больно отозвался в грудной клетке, но ему было плевать на это. Арлен рядом, и она жива.

— Как мы выбрались?

— У отца Себастьяна была команда прикрытия.

— Профессионал.

— Они увезли нас от ресторана до того, как прибыла полиция, — сказала она. — Я мало что помню после того, как мы выбрались на улицу, но хорошо помню, как нас протащили через толпу и загрузили в кузов машины. Потом все смешалось. Потом я проснулась в нашей комнате, в доме священника этой церкви.

— Где отец Себастьян?

— Жив и здоров, — сказал мужской голос.

Дрю обернулся. Отец Себастьян стоял в дверях дома. Теперь, когда на нем был черный с белым воротничком костим священника, он больше походил на итальянца, чем на египтянина. Святой отек прижимал к носу платок, и, когда он шагнул на залитый солнечными лучами двор, Дрю заметил на платке следы крови. Последствия взрыва, решил он.

Священник принес металлический стул и сел.

— Прошу простить за то, что не присоединился к вам раньше. Утренняя месса.

— Я мог бы отслужить мессу за вас, — сказал Дрю.

— Я заглядывал к вам, вы еще слали. Тогда ваши телесные потребности были гораздо важнее духовных.

— Как раз сейчас моя физиология еще более важна.

— То есть?

— Я отвратительно себя чувствую, когда кто-то пытается взорвать меня. При других обстоятельствах я мог бы поверить, что мы просто случайно оказались в том месте, куда террористы решили подбросить бомбу. Ну, скажем, в Израиле. В Париже или Риме. Но в Каире? Это не их территория.

— Теперь это уже далеко не так. Пока вы были в пустыне, Каир также стал целью для террористов.

— В каком-то маленьком ресторанчике, на краю города? Какой политической цели мог послужить этот взрыв? Бомбу подложили не случайно. И мы не случайно оказались на месте взрыва. Бомба предназначалась для нас.

— Второй раз за два дня, — добавила Арлен. Отец Себастьян выпрямился на стуле.

— Это правда. Второй раз, — сказал Дрю. — Когда мы с Арлен шли через пустыню…

Он рассказал священнику о двух арабах-наемниках, с которыми они столкнулись в ущелье. Арлен добавила некоторые подробности.

— Вы думаете, они не были просто мародерами? — отец Себастьян посмотрел на Арлен. — Вы говорили, что до этого на вас напали два человека, возможно, с целью изнасиловать. В том же самом ущелье. Возможно, что и другие двое… хотели просто отомстить.

— Первые были любителями, — настаивала Арлен, — но вторые…

— Если бы не милость Божья и не кобра, нас бы убили, — сказал Дрю. — Эти люди были отлично экипированы. Настоящие профи.

— Кто-то знал, что меня послали за Дрю. Но я никому не говорила, — произнесла Арлен.

— Значит, утечка произошла из вашей сети, — сказал Дрю. Отец Себастьян потер лоб.

— Кажется, вы не удивлены. Хотите сказать, что вы подозревали?..

— Что орден скомпрометирован, что кто-то в Братстве использует свое положение для достижения личных целей? — отец Себастьян кивнул.

— Как давно вы…

— Просто подозреваю? Почти год. Окончательно убедился? Два месяца назад. Слишком много заданий провалено. Были убиты двое членов ордена. Если бы не команды прикрытия, тела наших братьев обнаружила бы полиция.

— И их перстни, — сказал Дрю.

— Да, и их перстни. Выполнение других задании приостановлено. Наших врагов предупреждают об опасности, они меняют свой распорядок, усиливают системы безопасности. Все мы в Братстве опасаемся, что нас раскроют.

Глаза Арлен заблестели от негодования.

— Так вот почему вы послали меня за Дрю. Вам нужен оперативник, который не связан с вами, но которого вы контролируете. Отец Себастьян пожал плечами.

— Как говорят картежники? Туз в рукаве. И действительно, — сказал он Дрю, — помимо таланта и репутации вам, кажется, сопутствует удача игрока.

— Нам всем сопутствует, — произнес Дрю. — Вот уж точно — после взрыва мы остались живы не из-за своих талантов, а только потому, что бомбу подложили в единственное подходящее для этого место, за стойку, и это было достаточно далеко от нас.

— Два посетителя и официант погибли, — сказала Арлен. — Если бы вы не назначили встречу в этом ресторане…

— Я сожалею, что они погибли, — вздохнул отец Себастьян, — но их смерть не сравнима по своему значению с необходимостью защитить Братство.

— Для меня важно — выжить, — сказал Дрю. — И использовать шанс мирно жить с Арлен там, где вы и ваши коллеги не сможете нас достать.

— Вы уверены, что такое место существует? Пещера не стала этим местом.

— Я хочу получить шанс найти такое место. Вчера я спрашивал вас, что я должен сделать, чтобы вы оставили меня в покое. Вы упомянули священника. Хотите, чтобы я…

— Чтобы вы нашли его. Его зовут Крунослав Павелик. Он не просто священник. Он — кардинал. Очень влиятельный. Член курии Ватикана. Семьдесят два года. Исчез двадцать третьего февраля, в воскресенье вечером, после мессы, которую отслужил в Ватикане. Принимая во внимание то положение, которое он занимал, мы считаем, что его похищение — серьезный удар по церкви. Если даже кардинал Павелик не может чувствовать себя в безопасности — никто из нас не может тем более. Мы считаем — это начало решающей атаки. Но так как Братству, по всей видимости, угрожает опасность изнутри, нам нужна ваша помощь. Нам нужен несвязанный с нами, независимый, но вынужденный действовать оперативник.

— А если кардинала уже нельзя найти? Если он мертв? — спросил Дрю.

— Тогда вы должны наказать того, кто похитил его.

Дрю передернуло от отвращения. Он поклялся перед самим собой и перед Господом, что больше никогда никого не убьет. Дрю постарался скрыть свое отвращение и, решив про себя не нарушать клятву, продолжил переговоры.

— Что я получу взамен?

— Вы и мисс Хардести освобождаетесь от обязательств перед нами: вы искупите вину за смерть одного из нас. Я полагаю, это великодушно с нашей стороны.

— Я бы так не сказал, — Дрю посмотрел на Арлен, она кивнула. Он выдержал паузу. — Однако можете считать — мы договорились. Отец Себастьян откинулся на стуле.

— Хорошо.

— И вот еще что. Надумаете нарушить слово, сразу начинайте молиться о спасении души, потому что, поверьте мне, когда вы будете меньше всего этого ожидать, я приду за вами.

— Если я нарушу слово, вы вольны делать все, что захотите. Но раз уж вы заговорили о спасении души, моя душа всегда готова.

— Значит, мы поняли друг друга, — Дрю встал. — Нам с Арлен неплохо было бы позавтракать, сменить одежду и получить деньги на путешествие.

— Вы оба получите соответствующую сумму. Дополнительно в Цюрихе для вас будет открыт банковский счет и депозитный сейф. У Братства есть ключ от него. Сейф будем использовать для обмена сообщениями.

— Что насчет документов? Раз уж враг знает, что мы в деле, с нашей стороны глупо пользоваться своими.

— Для отъезда из Египта вам дадут ватиканские паспорта на разные фамилии. Монахиня и священник.

— В аэропорту, полном арабов, мы привлечем внимание.

— Если вы будете в группе священников и монахинь, совершавших тур по Египту, — нет. Вы летите в Рим, где священник и монахиня вообще не могут привлечь к себе внимание. В депозитном сейфе в Цюрихе для вас будут приготовлены другие паспорта, американские, на различные фамилии.

— Оружие?

— До отъезда из Египта вы отдадите мне свое оружие. В Риме получите другое, также через депозитный сейф.

— Неплохо. В качестве дополнительной предосторожности… Отец Себастьян молча ждал.

— Не хочу испытывать судьбу в третий раз. Оружие, паспорта — убедитесь, что ими снабдит вас человек не из вашей организации. А банковский счет откройте сами.

— Хорошо. Утечка из нашей сети беспокоит меня не меньше вашего.

— Но вы не все сказали нам.

— Откуда начинать поиски? — предупредил вопрос Дрю отец Себастьян. — С того места, где ваш предшественник сузил круг поисков и провалился.

— Предшественник?

— Священник, который связался с мисс Хардести в Нью-Йорке и послал ее за вами. Отец Виктор. Я сказал, что он был отозван. Это действительно так. К своему Создателю. Его убили в Риме два дня назад. Начинайте охоту с того места, где он остановился. Отец Виктор наверняка был близок к цели.

<p>7</p>

В доме священника, в комнате, где они провели ночь, Арлен и Дрю надели на себя костюмы, которые принес священник. Если не считать черного нагрудника и белого воротничка, Дрю выглядел так же естественно, как если бы надел деловой костюм. Но ему казалось, что Арлен, с ее атлетической грациозностью, в костюме монахини будет чувствовать себя неловко. Оказалось, совсем наоборот. Черные одежды подчинялись ритму ее тела. Белый капюшон скрывал каштановые волосы и придавал мирской красоте ее зеленых глаз невинную прелесть.

— Поразительно, — сказал Дрю. — Такое впечатление, будто ты нашла свое призвание.

— А ты, по всей видимости, — мой духовник.

— Ладно. Будем надеяться, что никто не станет спрашивать у нас религиозных советов.

— Лучший совет: “Ступай с миром и больше не греши”.

— А мы? — спросил Дрю. — Что мы собираемся сделать? Во второй раз я надеялся, что мне не надо будет принимать это решение, — мы будем грешить?

Арлен поцеловала его.

— Еще только одно задание. Мы будем присматривать друг за другом и сделаем все, что в наших силах…

— И если наших сил хватит… — продолжил он.

— Мы будем свободны.

Они обнялись.

Книга третья

«КЛЕЩИ»

Череп

<p>1</p>

Хэлловэй стоял на гранитных ступеньках перед своим особняком и смотрел, как Сосулька и Сет садятся в “кадиллак”. Всю ночь и утро они обсуждали свои дальнейшие действия. Наступил полдень, и они наконец были готовы приступить к осуществлению плана. Сет подвезет Сосульку к тому месту, где он прятал машину, которую взял напрокат вчера вечером. Сосулька поедет вслед за Сетом в международный аэропорт Торонто. Вечером эти два наемных убийцы вылетят из Канады в Европу. Скоро, да, скоро, думал Хэлловэй, все нормализуется.

Но, щурясь от яркого июньского солнца и глядя, как Сосулька и Сет выезжают из его усадьбы, Хэлловэй задумался — сможет ли действительно в его жизни все снова встать на свои места. Его отец исчез семь недель назад, он был похищен, когда писал эскизы недалеко от общины художников под названием “Элора”. Похитители все оставили нетронутым — в ста ярдах от машины отца остался стоять складной столик с блокнотом, углем и мольбертом. С тех пор Хэлловэй ничего не слышал о нем и уже с неохотой склонялся к мысли, что его отец мертв.

Он стоял на ступеньках, пока “кадиллак” не исчез среди деревьев. Хэлловэй повернулся к дверям и снова прокрутил в голове эту мысль. Отец мертв? Он постоял немного, вздохнул и стал подниматься по ступенькам. Ему осталось только надеяться. Во всяком случае, он сделал все возможное, чтобы защитить свою семью и себя самого от этого безумия. Если отец действительно мертв, его могло утешить только то, что Сосулька и Сет — идеальные орудия мести. Врага ждет неминуемая расплата.

Хэлловэй вошел в особняк, проследовал по сумрачному холлу в свой кабинет и встал перед телефоном. Хотя он и не хотел думать об этом, но нужно было принимать другие решения и улаживать другие вопросы. За четыре месяца до того, как реанимировали “Ночь и Туман”, он заключил деловое соглашение, которое, несмотря на все личные проблемы, нельзя было игнорировать. За поставку товара, чью смертоносную при-Роду превосходила лишь склонность его клиентов к убийству, Хэлловэй запросил целое состояние. Нарушение этого соглашения повлекло бы за собой фатальный исход. Не имея другого выхода, Хэлловэй подключил все внутренние ресурсы, которые заложил в него отец, и взялся за телефонную трубку.

<p>2</p>

Мехико.

В третий раз, пытаясь заняться любовью со своей женой, Арон Розенберг потерпел фиаско. Он хотел было возбудить себя сам, но жена отвела его руку в сторону. Сначала он подумал, что она раздражена его повторяющимися неудачными попытками и хочет вообще прекратить это. Но вместо этого она поцеловала его в грудь, потом в живот…

— Дай я сама тебя заведу, — промурлыкала она и опустила голову ниже.

Сквозь не до конца задернутые шторы в комнату проникал солнечный свет. Слабый ветерок остужал вспотевшее тело. Закрыв глаза, он чувствовал, как волосы жены касаются его паха, и слышал приглушенное гудение транспорта с Пасио-де-ля-Реформа.

Его неудачи в постели имели много причин: озабоченность исчезновением отца, страх за семью и за себя самого. Конечно, у него были телохранители. но каждый раз, когда он выходил из дома, его мучили дурные предчувствия, и, как следствие, он покидал дом не чаще, чем того требовал бизнес. Забавно, но в этот день он остался дома как раз из-за бизнеса. С раннего утра он ждал телефонного звонка такой важности, что просто не мог позволить себе разговаривать из офиса. В связи с этим даже его домашний телефон, как, собственно, и сам дом, ежедневно подвергались проверке на предмет обнаружения подслушивающих устройств, и все равно Розенберг не мог быть абсолютно спокоен.

Жена продолжала, его член начал реагировать. Розенберг пытался забыть еще одну причину его недавней импотенции. Он был уверен, что последние два месяца у его жены роман с телохранителем по имени Эстэбан. Невозможно было не заметить, как они переглядываются, а также нельзя игнорировать и обновление ее сексуальной техники — новое желание самой “заводить” мужа. За одно он мог быть благодарен — роман не афишировался. В противном случае в городе с испанскими нравами Розенберг никогда не смог бы изображать, что не знает об измене жены, и сохранить при этом уважение коллег по бизнесу и полицейских чиновников.

Он признавал, что частично сам виновен в ее поведении. После возникновения недавних трудностей его сексуальная потенция фактически была на нуле, но даже и до этого большую часть времени дела держали его вне дома, и жена чаще бывала с Эстэбаном, чем с ним. И все равно, зло подумал Розенберг, если его бизнес требует от нее одиночества, разве та роскошь, которой он ее окружил, не достаточная компенсация? Ее золотые часы, наряды, привозимые из Франции, спортивная машина за сто тысяч долларов.

Его пенис опять начал падать. Она застонала — кажется, с неподдельным разочарованием. Именно она предложила заниматься днем любовью. Розенберг задумался — есть ли у них еще шанс спасти свой брак.

Телефон. Черт возьми, когда он наконец зазвонит? По правде говоря, если бы не тяга его жены к роскоши, если бы не его желание произвести на нее впечатление, он никогда бы не позволил втянуть себя в такое рискованное дело, о котором и должен был состояться телефонный разговор.

Но какой у него выбор? Устроить скандал жене из-за ее романа? Но если скандал предать огласке, он будет вынужден развестись с ней, а

этого Розенберг совсем не хотел. Его жена была великолепна, она происходила из индейского королевского рода. Он испытывал гордость за этот брак, а кроме того, она помогала ему выглядеть мексиканцем. Его волосы были выкрашены в черный цвет и зачесаны назад, кожа, с помощью косметики, становилась смуглой, глаза, благодаря простым контактным линзам, были темными. Жена помогала ему быть хамелеоном. Что же касается Эстэбана, этот гигант был слишком хорошим телохранителем, чтобы при теперешней опасности Розенберг чувствовал себя без него спокойно.

Его член снова начал подниматься.

Зазвонил телефон. Он резко отодвинулся от жены и потянулся к тумбочке у кровати.

— Алло?

Мужской голос не принадлежал Хэлловэю, но у этого человека был акцент южного Онтарио с характерным шотландским “р”. Хэлловэй позвонил по местному телефону — его нельзя прослушать — связнику, который, в свою очередь, используя безопасный телефон, передал сообщение Розенбергу.

— Клен.

— Карликовый дуб.

— Приготовьтесь говорить через сорок минут, — щелчок завершил разговор.

Розенберг, испытывая смешанное чувство облегчения и нервного возбуждения, закрыл глаза.

— Я должен ехать.

Жена прижалась к нему:

— Прямо сейчас?

— Мне надо быть на месте через сорок минут.

— За сколько ты туда доберешься?

— За двадцать пять минут.

— Десять минут на то, чтобы помыться и одеться. Остается еще… пять минут.

Этого было достаточно.

<p>3</p>

Розенберг приказал своим трем телохранителям оставаться в машине, вошел в ветхий дом, поднялся по скрипучей лестнице и открыл дверь в комнату на втором этаже.

Комната была чуть больше туалета с окном. Если не считать телефона на полу и пепельницы на подоконнике, она была абсолютно пуста. Он снимал ее и оплачивал телефонные счета под именем Жозе Фернандес. Все это он организовал только для того, чтобы иметь возможность пользоваться безопасным телефоном для секретных международных звонков.

Он знал, в южном Онтарио в подобной комнате у Хэлловэя был подобный телефон. Дав задание связнику предупредить Розенберга о предстоящем разговоре, Хэлловэй сразу направился в свою комнату, как и Розенберг в свою. Розенберг знал об этом, потому что, если бы Хэлловэй был на месте, ему не нужно было бы использовать связника — он бы позвонил напрямую. Следовательно, обстоятельства изменились настолько, что Хэлловэй не мог позволить себе терять время на то, чтобы звонить Розенбергу, а потом ждать, пока тот доберется до безопасного телефона. Используя связника, он давал понять Розенбергу, что даже те сорок минут, которые он потратит на дорогу, имеют решающее значение.

Розенберг открыл дипломат и вытащил оттуда электронное устройство размером с портативный радиоприемник и, подключив его к розетке в стене, обследовал всю комнату. Устройство тихо загудело. Если бы в комнате был установлен микрофон, среагировала бы стрелка на шкале. Стрелка не шелохнулась, — микрофонов, значит, нет.

Не удовлетворившись одной мерой предосторожности, Розенберг вытащил из дипломата еще одно устройство и присоединил его с помощью зажимов к телефонному проводу. Устройство определяло силу тока в телефонной сети. Перехватчик требовал энергии, сила тока, чтобы восполнить утечку, автоматически возрастала. Судя по шкале, на которую смотрел Розенберг, утечки не было, телефон не прослушивали.

Розенберг нервно прикурил сигарету “Голуаз” — он ненавидел мексиканский табак — и посмотрел на часы, такие же как у его жены. Телефон должен зазвонить через две минуты. Если этого не произойдет, согласно предварительной договоренности он должен подождать еще полчаса и, если необходимо, еще полчаса.

Розенберг затянулся и уставился на телефон. Когда он наконец зазвонил, Арон схватил трубку.

— Ацтек.

— Эскимос.

— Я ждал твоего звонка утром. Что тебе помешало связаться со мной?

— Я должен был подождать, пока они уедут, — сказал Хэлловэй. Его приобретенный канадский акцент звучал убедительно. — Начали. Они прибудут на место завтра утром.

— В Европу?

— Рим. Все завязано на кардинале Павелике. Если они выяснят, почему он исчез…

— Сколько времени им для этого потребуется? — перебил Розенберг.

— Сколько? Они лучшие. Их отцы были лучшими. Невозможно что-то предсказать заранее. Могу только сказать, это не займет у них времени больше, чем необходимо.

— А все, что я могу сказать, — если мы не соблюдем наше деловое соглашение…

— Тебе нет нужды говорить мне о том, — сказал Хэлловэй, — что, если “Ночь и Туман” удастся нейтрализовать, мы должны будем помнить о своих клиентах.

— Которые “настаивают” на поставках.

— Наши гарантии остаются в силе, — сказал Хэлловэй. — Я был уверен в Сете, но теперь, когда к нему присоединился Сосулька, их никто не остановит.

— Надеюсь, ты прав.

— Если я не прав, у нас будет два врага. Свяжись со своим человеком в Бразилии. Скажи ему, чтобы он организовал отправку. Наши клиенты — отчаянные ребята, их нельзя задерживать. Думаю, сейчас мы можем уверить их, что прием товара безопасен. Если бы враг был в курсе наших дел, он использовал бы свое знание против нас неделю назад.

— Или агенты “Ночи и Тумана” выжидают, когда мы сами себе расставим ловушки.

— Скоро “Ночь и Туман” прекратит свое существование.

— Хотелось бы верить, — сказал Розенберг.

— Мы должны верить. Если Сосулька и Сет не остановят их, никто не остановит, и тогда, если мы будем отправлять товар, нас ждет тот же конец, как если бы мы его не отправили. Так что приступай. Прикажи отправлять товар.

<p>4</p>

Рим.

У американца, уставшего от многочасового сидения в жестком кресле, ныла спина; он набил рот хлебом, салями и сыром и только тут понял, что видел на мониторе.

— Бог ты мой!

Он бросил сэндвич в сторону банки с диетической “кокой” на металлическом столике и потянулся вперед остановить видеозапись.

— Идите сюда! Вам стоит на это посмотреть!

Два оператора — мужчина и женщина — повернулись в его сторону. Их лица были измождены от долгого наблюдения за мониторами.

— Посмотреть на что? — спросил мужчина. — Я только и делаю, что смотрю…

— Не на что смотреть, — сказала женщина. — Эти чертовы физиономии сливаются друг с другом, превращаются в пятна, а потом…

— Эй, говорю вам, идите сюда и посмотрите.

Мужчина и женщина прошли через кабинет и встали около монитора.

— Показывай, — сказала женщина.

Первый мужчина отмотал пленку на тридцать секунд назад и нажал на “пуск”.

Пятна на экране превратились в людей.

— Лица, — вздохнула женщина, — бесконечные чертовы физиономии.

— Ты только посмотри, — сказал первый мужчина и указал на прибывших пассажиров, входящих в здание аэропорта Рима. — Вот, — он нажал на “паузу”.

Строчки экрана пересекали лицо и грудь мужчины, замершего перед тем, как войти в главный зал аэропорта. На нем был бесформенный спортивный пиджак и рубашка с открытым воротом, однако его мускулистые плечи и грудь нельзя не заметить. У него было квадратное загорелое лицо, умные глаза и выгоревшие на солнце волосы.

— Я бы не поперла его из своей спальни, — сказала женщина.

— А вот сколько бы ты прожила после того, как он тебя трахнул, это вопрос, — сказал первый мужчина.

— Что?

— Ты смотри, вот что, — он отпустил кнопку “пауза”, нажал на “пуск”. На мониторе проплывали другие лица. Итальянская разведслужба установила свои системы у каждого эскалатора в римском аэропорту — это было сделано в целях безопасности и направлено главным образом против террористов. Просмотрев записи, итальянские специалисты передавали их другим службам разных направлений — военным, гражданским, политическим.

— Хорошо, что я еще должен заметить? — спросил второй оператор.

— Его. Вот здесь, — сказал первый и снова нажал на “паузу”. Еще один пассажир замер на месте. Высокий, худой, бледный, рыжий, с холодными глазами.

— Бог ты мой! — выдохнула женщина.

— Вот так совпадение. Именно так я и выразился, — первый мужчина выпрямился, от волнения у него участился пульс. — Если вы проверите по фотографиям…

— Этот парень!..

— Псевдоним “Сет”, — сказал первый мужчина. Он отмотал пленку назад и снова остановил ее. — Взгляните еще разок… — сказал он и возбужденно нажал на “пуск”.

На экране снова появился мускулистый мужчина.

— Да!.. — протянул второй мужчина.

— Это Сосулька, — сказал первый. — Ребята, это…

— Напоминает нам о том, что мы должны быть настороже, — признал второй мужчина. — Как бы мы ни устали, поджидая их, эти подонки все-таки показались.

— И не только это, — сказала женщина. — Дни за днями мы ждали и ждали. И вот теперь мы получили сразу двоих, они вместе, но пытаются изобразить, что путешествуют раздельно.

— Или, может быть, каждый из них не подозревает о присутствии второго, — произнес второй мужчина.

— Ой, ради Бога, — сказала женщина. — Эти ребята — мастера высшего класса.

— Хорошо, ладно, допускаю.

— В связи с этим возникают вопросы, — сказал первый. — Они знали заранее, что летят вместе, или узнали об этом уже на борту самолета?

— Откуда этот рейс? — спросила женщина.

— Торонто, — ответил первый мужчина. — Что-нибудь произошло в Торонто?

— В последнее время, насколько нам известно, — ничего. Нет даже никаких слухов, — сказала женщина.

— Итак, если они там не работали…

— Значит, они там встретились, их послали оттуда.

— Если только они не случайно оказались на одном самолете, — настаивал второй мужчина.

— С этими ребятами случайно ничего не происходит.

— Может, они работают на разные стороны, — предположил второй. — Нет, это не проходит. Непохоже, чтобы они нервничали.

— Естественно. Они — профессионалы, — сказала женщина. — Не то, что некоторые из нас, — она глянула на второго мужчину и повернулась к первому. — Но у меня такое чувство…

— Если они путешествуют вместе, — сказал первый, — они должны быть осторожны, но они не пытаются маскироваться, их не волнует, заметили мы их или нет. Они подают нам сигнал — происходит что-то очень важное. Это не бизнес.

— Личное? — спросила женщина.

— Я думаю — чрезвычайно личное. Они говорят нам: “Мы здесь, мы играем в открытую, мы спокойны, ивы не дергайтесь, это вас не касается”.

— Может быть, — сказала женщина. — И если ты прав… Господи, помоги тому, за кем они пришли.

<p>5</p>

Сент-Пол, Миннесота.

Уильям Миллер нажал педаль акселератора “ауди”, которая осталась после исчезновения его отца четыре месяца назад. Несмотря на затемненные стекла, солнце слепило глаза. В голове стучало, но не из-за солнца. Он свернул за угол, проехал вперед и остановился — так резко, что ремень безопасности врезался в грудь.

Миллер выбрался из машины, через лужайку от дома к нему бежала жена.

— Я должен был встретиться с главным инженером, — сказал он. — Когда я связался с секретарем… — голос его задрожал от злости. — Где это, черт возьми?

— В бассейне.

— Что?

— Когда я сегодня утром пила кофе в патио, я этого не видела. Кто бы это ни сделал, он должен был выждать, пока я уйду днем на корт.

Она продолжала говорить, а Миллер быстро шел вдоль цветочных клумб возле дома. Обойдя дом, он остановился около бассейна и посмотрел вниз.

Бассейн был пуст. Они планировали в этот уик-энд вызвать людей с его стройки, чтобы те заменили трубы перед тем, как заполнить на лето бассейн водой.

На стене кто-то черной краской от края до края нарисовал страшный ствол.

У Миллера запершило в горле. Он сглотнул и только тогда смог заговорить.

— Они хотели, чтобы прошло время, и мы решили, что они ушли, удовлетворившись тем, что забрали моего отца, — он посмотрел на огромный, черный, зловещий символ, и у него перехватило дыхание.

Череп. “Мертвая голова”.

— Какого черта им надо? — сказала его жена. Он ответил вопросом на вопрос:

— И что, черт возьми, нам теперь делать?

Шоу теней

<p>1</p>

Вена.

Снова шел дождь, хотя по сравнению со вчерашним ливнем он был совершенно безобидным. Сол сунул руки в карманы пальто, напомнив себе, что сейчас июнь, а не март, и пошел дальше по тротуару вдоль Дуная.

Привыкнув к жаре израильской пустыни, признал он про себя, очень легко замерзнуть в такую погоду. Он вспомнил оросительную систему, над которой так долго трудился. Эти два дождливых австрийских дня превратили бы его скудную, сухую землю в оазис. Сол представил это чудо, и ему мучительно захотелось домой, но он подумал, есть ли у него шанс вернуться туда.

В тумане дождя по реке тащились баржи. Сол прошел под мокрыми деревьями, вошел в парк и приблизился к унылой эстраде. Он шел по ней, и дощатый пол глухо грохотал у него под ногами.

На перилах сидел рябой мужчина и курил сигарету. На нем был расстегнутый коричневый нейлоновой макинтош, а под ним темно-коричневый костюм. В профиль у него был сильно выступающий вперед подбородок. Курил он так, будто и не слышал шагов приближающегося к нему Сола.

Сол обратил внимание на человека в точно таком же макинтоше, который стоял неподалеку под каштаном и с необычайным интересом наблюдал за птичками, спрятавшимися в кроне дерева.

Сол оставался на безопасной дистанции от человека на перилах. Сквозь щели в крыше над эстрадой капал дождь.

— Итак, Ромул, — сказал рябой и повернулся. — Как поживаешь?

— Очевидно, вход запрещен.

— Без шуток. Тебя засекли еще в аэропорту. С тех пор мы не спускали с тебя глаз.

— Я не пытался просочиться. Первое, что я сделал, — позвонил в булочную. Не забывай, эта встреча — моя идея.

— И это, друг мой, единственная причина, по которой ты еще топчешь эту землю, — рябой отбросил сигарету в сторону. — У тебя дурная привычка нарушать правила.

— Это мой приемный брат нарушал правила.

— Да. Но ты помог ему бежать, вместо того чтобы повернуть его.

— Догадываюсь, у тебя нет брата.

— Три брата.

— На моем месте ты бы помог им или выступил бы против них? Рябой не отвечал.

— Кроме того, мой приемный брат был убит, — глухо сказал Сол. Даже по прошествии трех лет после смерти Криса воспоминания болью отзывались в сердце.

— Мы здесь, чтобы говорить о тебе, а не о нем.

— Признаю, я заключил с Лэнгли сделку. Ссылка. Я должен был оставаться в пустыне. Но случается всякое.

— Что именно?

— Напали на деревню, в которой я живу. Чуть не убили мою жену и сына.

— В Израиле, — мужчина пожал плечами, — такое часто случается.

— Но это другое! Мишенью были мы — мой сын, моя жена и я.

Рябой прищурился.

— А за день до этого исчез отец моей жены! Здесь, в Вене! Поэтому я и уехал из Израиля! Чтобы выяснить…

— Хорошо, я тебя понял. Не волнуйся, — рябой успокаивающе махнул рукой своему партнеру под ближайшим каштаном, который, как только Сол начал кричать, пошел к эстраде.

— Ты хочешь сказать, — рябой изучающе посмотрел на Сола, — что твое возвращение не связано с делом? Ты не связана другой фирмой?

— Дело? Вы думаете, я здесь из-за этого? Дело? Да меня тошнит от него.

— Наглядно, Ромул, но уклончиво. Когда я буду докладывать, мое начальство захочет услышать более четкие формулировки.

— Ты уже докладываешь. Полагаю, передатчик у тебя с собой. В том синем фургоне, у входа в парк, записывают каждое мое слово. Я прав? Рябой не удосужился повернуться в сторону фургона.

— Хорошо, для записи, — сказал Сол, — я ни на кого не работаю. Это дело касается моей семьи. Я прошу освободить меня от обязательств, которые я на себя взял. Временно. Пока я не решу свои проблемы. Как только я все улажу, я тут же сяду в самолет и вернусь в Израиль.

Рябой что-то мысленно прикидывал в уме.

— Мое начальство захочет знать, почему оно должно освобождать тебя от обязательств.

— В порядке одолжения.

— О?

— Я, со своей стороны, тоже сделаю им одолжение.

Мужчина медленно встал с перил.

— Давай внесем ясность. Одолжение? Ты хочешь свести все к формальности? Взываешь к профессиональной вежливости.

— Одолжение за одолжение. У меня нет другого выбора.

— Ты сделаешь все, о чем тебя попросят?

— С некоторыми ограничениями.

— Тогда к твоему предложению нельзя относиться серьезно.

— Нет. Это очень серьезно. Я должен знать, что это будет за задание. Фактор риска меня не волнует, но это не может быть самоубийством и не должно противоречить человеческой морали.

— Ты что, стал моралистом, Ромул?

— Пустыня может сделать это с человеком. На случаи, если твоему начальству вдруг не придет это в голову, я хочу напомнить, что оперативник, официально порвавший со своим агентством, но тайно работающий на него, имеет большую ценность.

Рябой задумался еще больше.

— Ты так решительно настроен выяснить, что случилось с твоим тестем?

— И защитить свою семью от других возможных нападений. Я говорил тебе, это личное дело! Рябой пожал плечами.

— Мое начальство должно прослушать запись нашей беседы.

— Конечно.

— Мы свяжемся с тобой. — Рябой прошел через эстраду, его шаги эхом отдавались под крышей.

— Я остановился в квартире тестя. Я мог бы дать вам адрес и ее телефон, но, как я понимаю, они вам уже известны.

Мужчина обернулся, внимательно посмотрел на Сола и кивнул в ответ.

<p>2</p>

Из книжного магазина через улицу от парка Эрика наблюдала, как отъезжает синий фургон. Она следила за ним, пока он не исчез из виду, а потом снова повернулась к парку. Из-за дождя эстраду практически невозможно было увидеть. Они с Солом решили, что у человека, который выйдет с ним на связь, должна быть команда прикрытия, следовательно, Эрике надо прибыть на место встречи раньше и прикрыть Сола.

Она вышла из магазина, накинула на голову капюшон нейлоновой куртки и шагнула под дождь. Сол ждал ее у эстрады.

— Ты думаешь, они согласятся?

— Если решат, что здесь для них что-то есть. Я пообещал услугу за услугу.

— Мне очень жаль, — с отчаянием в голосе сказала она. — Я знаю, как отвратительно ты себя чувствуешь из-за того, что снова должен работать с ними.

— А что мне остается? Сидеть сложа руки и ничего не делать, чтобы найти твоего отца и защитить нас? Это еще хуже. Важно только одно — надо сделать все необходимое, чтобы оградить от опасности нашу семью.

— Чем больше я тебя узнаю, тем больше люблю.

— Подходи поближе, когда говоришь об этом. — Он снял с нее капюшон, обхватил руками голову и поцеловал стекающие по ее щекам капли дождя.

Но Эрика чувствовала исходящее от него нервное напряжение.

— А если они не дадут своего согласия?

— В любом случае я буду действовать.

— Нет, — сказала Эрика, — мы. — Она обняла его. — И спаси Бог того, кто встанет на нашем пути.

<p>3</p>

“Я остановился в квартире тестя. Я мог бы дать вам адрес и телефон, но, как я понимаю, они вам уже известны”.

Рябой выдохнул сигаретный дым, потянулся с кожаного кресла к столу для совещаний и выключил магнитофон. Потом он повернулся к шефу австрийского отделения ЦРУ:

— Хотите прослушать еще раз?

Гудели лампы дневного освещения. Трое других присутствовавших в обшитой дубовыми панелями комнате мужчин никак не отреагировали на вопрос; их шеф барабанил пальцами по столу.

Его звали Галлахер. Невысокий жилистый мужчина в синем костюме в елочку прекратил отбивать дробь и ударил о край стола.

— Нет, трех раз достаточно. Я понял, о чем он говорил. Но вы были там. Я — нет. Вы видели его глаза. Он говорил правду?

— Судя по его реакции? — рябой затушил сигарету. — Да.

— При поставленных им условиях он сделает все, что мы от него потребуем?

— Да.

— Так. С его талантом, — сказал Галлахер, — если он присоединится к нам и никто не будет об этом знать, он может принести нам большую пользу. Мастер своего дела. Наемный убийца мирового класса. И он отдает себя на нашу милость.

— Но лишь на одно задание, — сказал рябой. Галлахер помассажировал виски мозолистыми пальцами — результат занятий каратэ.

— Хорошо, если он решил заняться вендеттой, пусть занимается. Хотя кое-что мне тут не нравится.

Мужчины в комнате приготовились услышать, что именно.

— У личной вендетты могут быть профессиональные последствия. В конце концов, нам неизвестно, кто ответственен за нападение на Ромула и его семью и за исчезновение его тестя. Мы должны быть уверены в его независимости, в том, что он не связан с другими службами.

— Не понимаю, — сказал рябой.

— Поймете. Ромул, наверно, ждет не дождется вестей от вас. Пора получить добро от Лэнгли.

<p>4</p>

Дождь перестал. Свет уличных фонарей отражался в лужах и мокрой траве. Обследовав парк, Сол прошел по аллее вдоль Дуная и снова приблизился к эстраде.

На перилах его вновь ждал рябой.

— Ромул, — улыбнулся он и, приглашая подойти, протянул обе руки вперед. — Сегодня твой день. Мне поручено от имени моего начальства принять твое предложение.

Сол выдохнул и взял себя в руки.

— Хорошо. Когда я решу свои проблемы, я буду ждать, когда вы выйдете на связь. Агентство получит свою половину от сделки.

— О, поверь мне, с тобой обязательно свяжутся. Сол повернулся, намереваясь уйти.

— Есть только одна проблема, Ромул.

— Проблема? — Сол напряженно оглянулся.

— Ну, не то чтобы проблема. Назовем это условием.

— О чем ты?

— Ты не должен получать какую-либо поддержку от своих израильских друзей.

— Что?

— Мое начальство смотрит на это следующим образом: ты представляешь собой ценность только в том случае, если согласен работать самостоятельно.

— Согласен что?.. Черт возьми, говори яснее!

— Все, что от тебя потребуется, — работать на личном уровне. Если ты принимаешь помощь израильской разведки, это выглядит так, будто ты связан с ними, работаешь на них.

— Ради Бога! Мой тесть работал на них! Естественно, я взаимодействую с ними! Они хотят выяснить, что произошло, не меньше моего!

— Что ж, я могу повторить. Ты не можешь принимать помощь от израильской разведки. Или от какой-либо еще, если уж на то пошло. Ты должен работать совершенно самостоятельно. В противном случае выполнение миссии, возложенной на тебя, будет поставлено под вопрос, ты будешь скомпрометирован, враг будет обвинять Израиль, Израиль — нас, и мы окажемся в таком же дерьме, как если бы ты до сих пор работал на нас. Ты сказал — это личное дело. Продолжай в том же духе. Никакой внешней помощи. Если ты не согласен с этим условием, мы будем вынуждены наказать тебя за нарушение нашего первоначального соглашения.

— Подонки. Если бы я знал…

— Ромулус, у тебя просто нет другого выхода. Иначе — ты мертв.

— И как я теперь должен…

— Используй таланты, которыми ты так знаменит. Я уверен, израильская разведка уже дала тебе кое-какую информацию и у тебя есть концы. Попробуй этим воспользоваться. Профессиональное сообщество не удивит то, что Моссад связался с тобой по поводу исчезновения отца твоей жены, ведь он — их бывший агент. Но в дальнейшем отказывай им. Теперь ты один.

— И кто этому поверит?

— Не понимаю, о чем ты?

— Этот парк. Эта эстрада. Мы встречаемся здесь второй раз за один день. Практически не скрываясь. Вполне возможно, люди из других служб сейчас наблюдают за нами.

— Я предполагал это. И я надеюсь на это. — Разозлившись, Сол поднял руки вверх…

— Превосходно, Ромул. Пора дать представление. — Сол в удивлении опустил кулаки.

— Предполагается, что ты пытался напасть на меня, — сказал рябой. — А мой прикрывающий как бы попытается тебя пристрелить. Это демонстрирует твою независимость и доказывает другим службам, что ты все еще в разводе с нами. Итак, дай мне сделать это с наименьшим ущербом для тебя.

Рябой встал с перил и ударил Сола — сильно — кулаком в живот.

Не подготовленный к удару, Сол согнулся и стал ловить ртом воздух.

Рябой размахнулся, чтобы ударить Сола по лицу.

Инстинкт пересилил удивление и боль. Сол уклонился и с разворота ударил рябого ребром ладони по плечу. Хрустнул хрящ, плечо сместилось.

Мужчина со стоном упал.

— Ты, тупой сукин сын! — крикнул Сол. — Я бы мог тебя убить!

Выстрел разорвал тишину парка. Пуля угодила в столб, подпирающий крышу эстрады. Сол бросился на пол.

Рябой, держась за плечо, лежал рядом с ним.

— Добро пожаловать обратно в шоу теней, — процедил он сквозь зубы. — Проваливай отсюда, Ромул.

— Снайпер — ваш человек? — с презрением спросил Сол.

— Я сказал — проваливай!

Пуля расщепила перила. Сол пополз по полу. Третья пуля ударилась о ступени, ведущие вниз с эстрады. Он рванулся к перилам с противоположной стороны эстрады, перемахнул через них и приземлился на мокрую после дождя траву. Теперь Сола и “липового” снайпера разделяла эстрада. Сол в темноте побежал к карусели. Его беспокоило то, как им манипулировали, и просто тошнило от готовности его связника пострадать, если начальство отдаст такой приказ. “Добро пожаловать обратно в шоу теней”, — сказал рябой. Именно. Тени, иллюзии, думал Сол Ночью снайпер — неважно, насколько он крут, — мог ошибиться и не промахнуться.

Сзади прогремел выстрел, у пятнистой лошадки на карусели снесло полморды. Ну, хватит! — мысленно прокричал Сол. Вы все уже продемонстрировали!

В темноте за каруселью показалась неясная фигура человека. Сначала Сол решил, что это Эрика, не поняв шоу в постановке его агентства, пришла к нему на помощь. Человек поднял пистолет. Это была не Эрика! Сол понял, что он — мишень.

Миша Плетц дал ему “беретту”. Он выхватил ее из черной ветровки, но не стал стрелять в человека перед собой, а метнулся вправо, надеясь скрыться в кустах и деревьях. Выстрел. На этот раз ближе. Зазвенело в ушах. Пуля попала в куст у него за спиной. Сол нырнул за бетонную скамейку и повернулся, чтобы выстрелить в человека у карусели.

Но человек исчез. Сзади, со стороны эстрады, послышались быстрые шаги по дорожке. Впереди из-за дерева вышел человек и прицелился. Сол выстрелил.

Фигура нырнула обратно за дерево.

Пуля шлепнула в бетонную скамейку, Сол уклонился от разлетевшихся в стороны осколков. Стрелял третий снайпер! Он был не сзади и не впереди! Он был справа! Сол побежал мимо фонтана. Кто-то закричал. Взвыли сирены. Задыхаясь, он выбежал из парка. Деревья кончились, впереди был Дунай. Сол повернул направо — в пятидесяти ярдах от него из кустов выбежал человек. Повернул налево — еще один! Сол схватился за железную ограду и перебросил себя в реку.

Холодная вода сомкнулась над ним. Сол не был уверен, но ему показалось, что, плывя под водой в сопротивляющейся, набухшей одежде к середине реки, он слышал, как пуля вошла в воду.

<p>5</p>

Эрика, укрывшись в тени дома напротив парка, наблюдала за смут но видневшейся эстрадой. Она окаменела, когда связник ударил Сола в живот. Рванувшись вперед, на бегу вытаскивая пистолет, она увидела, как Сол, уклонившись от другого удара, одним движением повалил связника на пол. Выстрел. Сол пополз по эстраде: Хаос. Сначала один, потом два, а потом уже три вооруженных человека побежали через парк. Еще выстрелы. Где-то завыла сирена. Эрика думала только о том, как добраться до Сола, как помочь ему. Но все смешалось. Сол рванулся через темные кусты на краю парка и прыгнул через ограду в Дунай. Человек стрелял в воду. Повернувшись, он увидел еще двоих, бегущих к нему. Не целясь, а скорее, чтобы отвлечь, он отстреливался, потом побежал по аллее и исчез в темноте. Неясные фигуры разбежались в разные стороны от парка.

Она была одной из них. Эрика не знала, в каком месте реки появится Сол, но она знала, что он сделает все возможное, чтобы выжить, а у нее есть свои обязанности. Эрика действительно была уверена, что он ожидает от нее именно то, что она собиралась сделать. Она уходила из парка в том же направлении, откуда пришла. Эрика пересекла улицу и побежала по аллее. Полицейские машины остановились возле парка, когда она уже добежала до конца аллеи. Да, Сол поймет, что она не смогла найти его. Он должен позаботиться о себе сам. А она…

Впереди светились огни ресторана. Вбежав в холл и едва обратив внимание на запах кислой капусты, она опустила монету в телефонный автомат.

Эрика звонила в квартиру своего отца. Один гудок. Два. Никто не подходит. Три.

Она облегченно вздохнула, услышав знакомый, спокойный голос:

— Алло.

— Миша, это Эрика! Нет времени, не могу объяснять! — Эрика старалась отдышаться. — Плохо! Буди Кристофера! Даже не одевай его! Уходите оттуда!

Молчание.

— Миша!

— Где мы встретимся?

— Там, куда должен был прийти мой отец и не пришел! — сказала она. — Ты понял? Каждое утро и вечер.

— Да, — ответил Миша. — Сейчас же разбужу мальчика. С ним все будет в порядке.

— Я молю Бога об этом.

— Главное, позаботься о себе.

— Уходите!

Эрика повесила трубку и, повернувшись, встретила удивленные взгляды посетителей ресторана. Эрика рванулась мимо них и выбежала на улицу.

Что с Солом, взволнованно думала она на бегу, сможет ли он прийти на место встречи, о котором договорились заранее.

<p>6</p>

— Это были наши люди? — Галлахер почти кричал.

Рябой вздрогнул и поправил повязку, придерживающую его руку.

— Нет, если только вы не задействовали другую команду, чтобы накрыть нас. Они не из моей команды, это уж точно.

— Господи, — Галлахер, выпрямившись, сидел в торце стола для совещаний. Двое других напряженно ждали. Галлахер постучал пальцами по столу. — Трое?

— Если не считать нашего человека — да, — сказал рябой. — мы все разыграли, как вы хотели. Я ударил его. Он оборонялся. Наш человек открыл огонь, как бы стреляя в Ромула.

— Меня интересуют другие.

— Первый прятался за каруселью. Другие двое появились неизвестно откуда. Они и пытались взять Ромула в клещи.

— И они не разыгрывали вас? Вы уверены, что они хотели убить его?

— Ромул точно был в этому верен — он отстреливался. Они ускользнули до прибытия полиции и мы, естественно, тоже. — Галлахер поджал губы.

— Если бы Ромул убил хотя бы одного. У нас, по крайней мере, было бы тело. Мы смогли бы узнать, кто еще в игре. Черт, твоя команда должна лучше осмотреть парк!

— Мы не могли. Вы сказали, что вам нужны свидетели из других служб. Цель разыгрываемого представления — убедить все организации в том, что Ромул все еще в изгнании. Мы должны были дать возможность публике занять свои места.

— Великолепно. Представление было настолько хорошо, что провалилось.

— Может, и не провалилось, — сказал рябой. Галлахер вопросительно приподнял одну бровь.

— Раз уж Ромула чуть не убили, другие службы имели еще большую возможность убедиться в том, что он с нами не связан, — сказал рябой. — Ничего не изменилось. Он может продолжать заниматься своей вендеттой. И он по-прежнему должен оказать нам обещанную услугу.

— Должен! Окажет ли? А если Ромулус посчитает, что эти люди с нашей стороны? Если он решит, что ситуация вышла из-под контроля и твои люди хотят избавиться от него? Он не окажет никакой услуги. Что он может сделать, так это повернуться против нас. Что за чертовщина! Чтобы удержать его на нашей стороне, чтобы иметь возможность позднее использовать его, возможно, мы будем вынуждены помочь ему.

— С другой стороны, — сказал рябой, — мы даже не знаем, жив ли он.

<p>7</p>

Замерзший и выдохшийся, Сол выбрался из темного Дуная. На то, чтобы проплыть вниз по течению и пересечь реку, ему потребовалось пятнадцать минут. На противоположном берегу холодно мерцали огни фонарей. Он брел по грязному бетонному спуску, прошел мимо лодочных гаражей и наконец вышел на узкую улочку за складами. Его никто не преследовал. На какой-то момент он почувствовал себя в безопасности. Но вопросы не давали ему покоя. Кто пытался убить его? Его бывшая служба решила-таки расправиться с ним? Сол, не веря в такую возможность, покачал головой. Рябой не подставил бы себя под огонь. Тогда псевдонападение стало слишком реалистичным? Или другие, еще не известные ему враги, выжидали удобного случая, чтобы снова напасть на него? Если бы его у били в парке, ответственность легла бы на его бывшее начальство. Они бы никогда не убедили другие службы в своей непричастности. А настоящие убийцы так бы и остались неизвестными.

Содрогаясь от холода, Сол сосредоточился на самом важном. Эрика и Кристофер. Его жена видела происшедшее в парке. Понимая, что не может помочь ему, она должна была уйти, чтобы защитить сына. Он рассчитывал на то, что Эрика поступит именно так, и в этом было его единственное утешение. Первое, что должна сделать Эрика, — связаться с Мишей и сказать, чтобы он позаботился о безопасности Кристофера. Он решительно двину лея вперед, у него была единственная цель — добраться до места встречи, о котором они с Эрикой договорились на случаи провала. Он должен был добраться туда.

<p>8</p>

От резкого пробуждения у Кристофера все еще болели глаза. Поверх пижамы на нем был свитер, который сутулый человек по имени Миша Плетц надел на него. В носу щекотало от табачного дыма, рот наполнился слюной от сладкого аромата какао. В комнате, уставленной столами, накрытыми скатертями в красную клетку, было много смеющихся мужчин с красными лицами. Он вспоминал спешку, с которой Миша нес его вниз по лестнице. Потом бегом к стоянке такси. Потом суета в этом, как сказал Миша, “кофейном домике”. Неожиданное появление мамы. Когда она его обнимала, ее глаза были красными от слез. Ничего не понятно.

Крис сидел на скамье возле стены, с одной стороны — мама, с другой — Миша. Их разговор удивлял его.

— Мы не можем рисковать, — сказала мама, — если он не появится через пятнадцать минут, надо уходить.

Грузный мужчина в белом фартуке склонился к маме:

— Пройдите в кухню. Мы только что получили редкий сорт кофе. Совсем ничего не понятно. Мама несет его через раскачивающиеся двери, впереди идет Миша. Отсвечивает металлическая стойка. Кипящие кофейники. Отец в мокрой одежде входит в комнату. Миша смеется. Мама, рыдая, обнимает отца.

— Слава Богу.

<p>9</p>

— Быстро. Мы должны ехать, — сказал Миша.

— Куда? — спросил Сол.

— Обратно в Израиль.

— Нет, — сказала Эрика, — только не мы.

— Я не понимаю.

— Только ты и Кристофер. Возьми его с собой. Защити его!

— Но как же вы?

— С нами Кристофер не будет в безопасности. Если с нами что-нибудь случится, отдай Криса в кибуц. Дай ему новое имя.

— Я не верю, что мое бывшее начальство решило убить меня, — сказал Сол. — Это кто-то еще. Те, кого мы ищем.

— Даже если так, можешь ли ты доверять своему бывшему агентству?

— Я должен. Я заключил с ними сделку. В обмен на разрешение вернуться из ссылки я обещал не принимать ничьей помощи. Мы должны сделать все сами.

— Но…

— Нет. Ты дал нам информацию. Мы должны принять этот риск. Но если мы проиграем, иди за нами. Не дай им выиграть.

— Ты уверен, что нет другого выхода?

— Для нас, чтобы выжить? — Сол покачал головой. — Чтобы вернуться к Кристоферу? Нет.

<p>10</p>

Отец поцеловал его. Почему он плачет?

— До свидания, сынок. Миша, позаботься о нем.

— Кристофер, всегда помни…

Почему его мама тоже плачет? Поцелуи. Ее слезы остаются на его щеках.

— Мы любим тебя.

Кто-то крикнул от двери:

— Вам нельзя возвращаться!

— Они вычислили вас! Торопитесь! — сказал Миша. Бегом к двери, на этот раз в темноту, по улице в ночь. Но когда он в испуге оглянулся назад, то увидел, что они с Мишей бегут в одну сторону, а его родители в другую. На глаза навернулись слезы. Больше он их не увидит.

Вечный город

<p>1</p>

В одеждах священника и монахини среди других, настоящих, священников и монахинь Дрю и Арлен шли по Виа делла Кончилиацоне. Хотя улица не была узкой, на фоне открывающейся впереди перспективы она казалась таковой. Восточная часть Ватикана… площадь Святого Петра… Разбегающиеся в стороны улицы смешивались с четырьмя рядами дорических колонн справа и слева от площади.

Они пришли к центру площади. Между двумя стоящими на большом расстоянии друг от друга фонтанами возвышался египетский обелиск. И фонтаны, и обелиск, и колонны впечатляли, но по сравнению с базиликой Святого Петра они были просто карликами. Величественная базилика стояла за площадью, лучи полуденного солнца отражались на ее массивном куполе, справа и слева стояли здания эпохи Ренессанса, огромные ступени вели вверх к базилике.

— Я и не представляла, что здесь все такое огромное, — сказала Арлен.

— Это как посмотреть, — откликнулся Дрю. — Площадь, базилика и весь остальной Ватикан занимает площадь меньше одной седьмой части нью-йоркского Центрального парка.

Арлен недоверчиво посмотрела на него.

— Правда, — сказал Дрю. — Вся его площадь составляет одну пятую квадратной мили.

— Теперь я понимаю, почему это место называют самой маленькой столицей в мире.

— Этот город и столицей-то стал недавно, — сказал Дрю. — В тысяча девятьсот двадцать девятом году, верь или не верь, Ватикан получил статус независимого государства благодаря Муссолини, который хотел получить поддержку церкви.

— Мне казалось, ты говорил, что никогда здесь не бывал.

— Верно.

— Тогда откуда ты все это знаешь?

— Пока мы летели из Каира и ты мирно спала в самолете, я читал путеводитель.

— Хитрец, — сказала Арлен улыбающемуся Дрю. — Раз уж ты такой знаток, скажи, как нам добраться до места встречи?

— Держитесь меня, сестра.

Он провел ее налево, вдоль ступеней, ведущих к базилике. Показав ватиканские паспорта, они прошли мимо швейцарских охранников — традиционных телохранителей Папы, — чьи боевые топорики с длинной ручкой и полосатая униформа с волнистыми рукавами выглядели скорее театрально, нежели угрожающе, и, пройдя под аркой Колоколов, наконец оказались в столице католической церкви. Хотя постоянно в Ватикане проживает чуть больше тысячи человек, толпа, состоящая из священников и туристов, была значительной. Гиды присматривали за мирянами.

Дрю и Арлен пересекли прямоугольное пространство — площадь Первых Римских Мучеников. Слева неясно вырисовывалась базилика. А в конце узкой улочки виднелись кипарисы, растущие на крошечном кладбище.

— Важнейшие покровители церкви были удостоены чести быть захороненными на этом кладбище, — сказал Дрю. — Служители Ватикана привозили сюда землю с холма, на котором был распят Христос.

Они прошли еще под двумя арками. Обойдя сзади базилику, миновали здание правительства Ватикана и, следуя дальше по лабиринту деревянных тротуаров, добрались до места назначения — садов Ватикана. Со всех сторон, создавая атмосферу тишины и покоя, их окружали фонтаны, живые изгороди, пруды и цветы. Один из фонтанов представлял собой испанский галеон. Вдоль обоих бортов из пушек и из рожка в руках у ребенка, который сидел на корме, била вода.

— Я подумал, что вы оцените эти сады, — сказал мужской голос. — Они делают Рим, да и весь мир таким далеким.

Голос прозвучал неожиданно, но не испугал. Дрю знал — скоро появится связник. Он повернулся к отцу Себастьяну.

— Он умер здесь?

— Отец Виктор? — На священнике был темный костюм с черным нагрудником и белым воротничком. Глаза его похолодели. — В два часа ночи. Вон там, у пруда с лилиями. За тем мраморным ангелом. Двумя выстрелами в голову.

— Что он здесь делал так поздно? — нахмурился Дрю.

— Встречался с кем-то. Отец Виктор досконально знал свое дело. У него была книжка, где он отмечал все предстоящие встречи и которую предоставлял нам, прежде чем приступить к выполнению своих дневных обязанностей. Судя по записям, он не знал, с кем будет здесь встречаться в этот час, но совершенно ясно, что эта встреча имела отношение к исчезновению кардинала Павелика.

Дрю посмотрел поверх деревьев на возвышающуюся базилику и другие здания Ватикана.

— Можем ли мы допустить, что тот, кто встречался с отцом Виктором, живет в Ватикане? Это бы объясняло, почему для встречи были выбраны эти сады. — Дрю покачал головой. — С другой стороны, возможно, и предполагается, что мы так подумаем. Вполне вероятно, что кто-то посторонний специально выбрал это место, чтобы возникли подозрения, будто он живет в Ватикане.

— Или человек, который должен был встретиться с отцом Виктором, не пришел на встречу, или кто-нибудь еще появился после встречи, — сказала Арлен. — Неустановленный контакт? Место встречи могло быть выбрано специально, чтобы запутать нас… В итоге нам ничего не известно.

— Кроме природы ранений отца Виктора, — сказал отец Себастьян.

— И какова же она? — с интересом спросил Дрю.

— Обе пули в лицо. Следы пороха говорят о том, что стреляли с очень близкого расстояния. Вы понимаете?

— Да. Ночью возможно все, что угодно. Но, судя по вашим словам, отец Виктор был профессионалом. Даже если принимать во внимание, что и профи может быть одурачен, следы пороха говорят о том, что убийца был знаком отцу Виктору, это был кто-то, кому он доверял.

Темные глаза отца Себастьяна гневно сверкнули.

— Несомненно — это член моего ордена.

Дрю взглянул на перстень на левой руке священника. Золотая оправа. Великолепный рубин. Пересекающиеся меч и крест. И снова у него похолодело внутри от этого символа насилия и религии, от его причастности к Братству Камня.

— Возможно, тот же член моего ордена пытался дважды помешать вам связаться с ними, — продолжал отец Себастьян, — устранить вас от поисков причин исчезновения кардинала Павелика. Будь осторожен, брат Маклейн. Идя на эту встречу, я тщательнейшим образом проверил, нет ли за мной слежки. Но дальнейшие встречи были бы глупостью с нашей стороны. Для обмена сообщениями используйте депозитный сейф в Цюрихе.

— У нас нет ключа от него, мы незнаем номер банковского счета и…

— У вас нет записей отца Виктора, которые привели его в эти сады в два часа ночи. Вам также нужно оружие, которое я вам обещал.

— Это прежде всего.

— После того как я у иду, прогуляйтесь к мраморному ангелу у пруда с лилиями. Место смерти отца Виктора. Сзади ангела металлический щиток закрывает нишу в мраморе. Откройте его. За краном для регулировки воды вы найдете сверток. В нем все, что вам надо.

<p>2</p>

Сверток — десять дюймов в длину и ширину и четы ре дюйма толщиной, обернутый в грубую коричневую бумагу, — адресован человеку, чье имя было написано слишком неразборчиво, и проштампован так, будто прошел через почтовую систему Ватикана. Он был слишком тяжелым для своих размеров. Дрю с Арлен пересекали площадь Святого Петра, Дрю с обманчивой небрежностью нес сверток под мышкой. До сих пор костюмы священника и монахини делали их незаметными, но теперь, в свете того, чем им предстояло заняться, невыгодность подобной маскировки стала очевидна.

— Если мы будем по-прежнему шататься в таком виде, на нас станут обращать внимание, — Арлен сказала как раз то, о чем думал Дрю. — Мы оскандалимся к чертям собачьим.

— Сестра! Такие выражения! Я просто шокирован.

— А где мы собираемся просматривать документы? Не на людях же? — гримасничала Арлен. — Монахиня и священник не могут снять номер на двоих. Я даже не смогу зайти к тебе, если мы снимем отдельные номера. А ночью? Раздельно спать небезопасно.

— Небезопасно? Твой романтизм трогает меня до глубины души.

— Не хотелось бы тебя расстраивать, но…

— Да?

— Сейчас твое тело не на первом месте в списке моих приоритетов.

— Похвально, сестра. Надо подавлять в себе плотские помыслы, — оц посмотрел на магазины вдоль Виа делла Кончилиацоне. — Но смена гардероба — неплохая идея.

— А где мы переоденемся? У покупателей вылезут глаза, если мы сделаем это в магазине.

— Найдем местечко. Так ли уж это сложно?

<p>3</p>

Так ли уж это сложно? — мысленно повторил свой вопрос Дрю после того, как у же пятнадцать минут мыл руки в привокзальном мужском туалете, ожидая, пока он опустеет.

Так ли уж? Казалось, существует какой-то негласный закон, согласно которому каждый посетитель туалета обязательно должен побеседовать с падре, с которым разделял такие интимные удобства.

— Да, сын мой. Очень хорошо, сын мой, — отвечал на итальянском Дрю и продолжал мыть руки.

Наконец в туалете, кроме него, никого не осталось. Нырнув в кабинку, Дрю быстро сменил черный костюм священника на серые широкие брюки, синюю рубашку и спортивную куртку. Он затолкал костюм в бумажный пакет из которого достал свои покупки, и, держа в руках его и маленький, но тяжелый сверток с оружием и документами, вышел из кабинки как раз в тот момент, когда в туалет вошел полицейский. Дрю с трудом удержался, чтобы не сказать: “День добрый, сын мой”, — и вышел на вокзал.

Гул толпы отражался от стен похожего на собор здания. Дрю автоматически оглядел толпу в поисках кого-нибудь, кто выделялся бы из массы отъезжающих и приезжающих людей. Удовлетворившись увиденным, он подошел к колонне, за которой Арлен — в бежевых брюках и пиджаке и в бирюзовой блузке, подчеркивающей ее зеленые глаза, — нетерпеливо ожидала его появления.

— Что тебя так задержало? — спросила она. — Я уже начала подумывать, не пойти ли за тобой.

— Беседовал со своей паствой. Посмотри на эти руки — самые чистые в городе.

<p>4</p>

Шторы задернуты. За ними нарастал шум вечернего города. В гостиничном номере на кровати лежали итальянские деньги, разорванная оберточная бумага, ключ от сейфа, два маузера и стопка документов.

Дрю разделил документы, представлявшие собой фотокопии, поровну между собой и Арлен. Вырезки из газет, записи из книжки отца Виктора, переписанные от руки телефонные разговоры, рапорты информаторов, папки с данными, собранными светскими следователями.

На Арлен это произвело впечатление.

— У отца Виктора были превосходные источники, — сказала она, оторвавшись от документов. — Он имел доступ ко всему, чем располагали Интерпол и местная полиция.

— А благодаря его связям с церковью — ко многому, о чем они не знают. Вот, взгляни. У него даже были источники во всех основных разведслужбах мира, включая КГБ.

Только по прошествии трех часов они осознали, что достаточно подробно изучили документы. Дрю плюхнулся на диван.

— Похоже, Братство напрасно тратило время и усилия, чтобы привлечь нас к этому делу. Не вижу ничего, что навело бы нас на след. Арлен потерла уставшие глаза.

— Отец Виктор сделал все, что сделала бы я на его месте. Он рассмотрел это дело со всех сторон — с религиозной, политической, криминальной.

— И, по-видимому, ни к чему не пришел. И все-таки его убил. Почему?

— Причина убийства, возможно, не относится к этому делу и ника не связана с исчезновением кардинала, — сказала Арлен.

— Возможно. Но, судя по записям а его книжке, встреча в садах Ватикана связана с этим делом. Меня беспокоит еще кое-что. Братство самая серьезная организация из всех, что я знаю. Что, предполагается, можем сделать мы, чего не могут они?

— Как объяснил отец Себастьян, — сказала Арлен, — один из членов Братства саботирует его деятельность. Два посторонних оперативника имеют больше шансов узнать причину исчезновения Павелика.

— Потому что предатель внутри Братства не будет знать, что мы делаем, и не сможет нам помешать? — Дрю встал и зашагал по комнате. — Разумно ли это? Почему отец Себастьян не подключил свои силы, чтобы они сделали то, что ожидают от нас? Почему мы?

— Ты думаешь, нас подставляют?

— Очень похоже на то. Засада в пустыне. Взрыв в Каире. Предатель несомненно знал, что ты послана за мной, чтобы привести меня к отцу Себастьяну. Может, отец Себастьян выбрал нас потому, что нас можно пустить в расход? Он дает возможность нам принять весь риск на себя, надеясь, что предатель, пытаясь нейтрализовать нас, допустит ошибку, и при этом не рискует собой или кем-либо из Братства.

— Но разве любой оперативник со стороны не мог бы выполнить эту задачу? — спросила Арлен. — За достойные деньги отец Себастьян мог бы нанять любое количество независимых оперативников, — она запнулась. — Правда, после двух попыток покушения на них, никакие деньги не удержали бы их в деле. Нас выбрали потому, что мы вынуждены работать на них. Если мы не станем этого делать — они нас убьют.

— И сделают это именно сейчас, когда жить стало так восхитительно, — Дрю улыбнулся и взял ее за руку. — У нас самая серьезная причина в мире, чтобы остаться в живых, — хрипло добавил он. — Итак, мы должны выбирать между верной смертью и смертью не наверняка. Вот к чему мы пришли. Мы знаем, что нами манипулируют, но должны смириться с этим.

— Ну, тогда сделаем это дело.

— И сохраним свои жизни.

Дрю взял в руки фотокопию газетной вырезки:

“Рим, Италия, 28 февраля (Ассошиэйтед Пресс): через пять дней после исчезновения кардинала Павелика — влиятельного члена курии — чиновники Ватикана и римская полиция остаются в неведении.

Последний раз семидесятидвухлетнего Павелика видели на мессе в воскресенье вечером в часовне, в его апартаментах в Ватикане. В понедельник он должен был выступить с обращением на широко освещаемой прессой конференции католических епископов по поводу политических отношений церкви и восточноевропейских коммунистических режимов.

Сначала в похищении кардинала Павелика власти подозревали террористов правого крыла, которые могли таким образом протестовать против возможного, по слухам, смягчения позиции Ватикана по отношению к коммунистическому режиму, который готов ослабить ограничения против деятельности церкви. Как бы там ни было, ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за исчезновение кардинала”.

Дрю закончил читать и повернулся к Арлен, которая читала из-за его плеча.

— Что может газетная статья прибавить к тому, что разложено по полочкам в документах отца Виктора? — спросила она.

— Как раз сейчас меня интересует то, чего нет в его документах, — Дрю сжал в руках фотокопию статьи. — Ты сказала, отец Виктор рассмотрел это дело со всех сторон — с религиозной, политической, криминальной? Но одна сторона пропущена.

— Пропущена?

— Возможно, именно по этой причине отец Себастьян и привлек нас. Меня, — Дрю было трудно говорить. — Раньше это было моей специальностью.

И снова ему стало невыносимо больно, когда он представил взрыв, на его глазах разорвавший его родителей на части. Ненависть превратила его в инструмент мести и в конце концов привела к покаянию в монастыре.

— Террористы, — от этого слова Дрю почувствовал привкус желчи во рту. — В статье высказывается предположение, что кардинала Павелика похитили они. Но где в других документах рассматривается такая возможность? Это будет нашим направлением.

<p>5</p>

Утреннее солнце пробивалось сквозь завесу тумана. Дрю зашел в телефонную будку возле Колизея, гул машин стал чуть тише. Он набрал номер, которым не пользовался уже около восьми лет. От ощущения, что это с ним уже когда-то было, Дрю стало не по себе.

— Химчистка “Форум”, — ответил не знакомый ему скрипучий мужской голос на итальянском языке.

— Мистера Карелли, пожалуйста, — тоже по-итальянски сказал Дрю.

— Мистера Карелли здесь нет.

— Я могу оставить для него сообщение?

— Я же сказал вам — здесь нет мистера Карелли. Я никогда о таком не слышал, — мужчина положил трубку.

Дрю тоже повесил трубку и прислонился к стеклянной стене будки. Арлен стояла рядом.

— По твоему лицу нетрудно догадаться, что контакт не состоялся.

— По-видимому, произошли некоторые перемены.

— Восемь лет. Неудивительно. Посреднические конторы меняются почти каждую неделю.

— Я надеялся, что у нас это пройдет без проблем.

— Кто этот Карелли?

— Карелли — псевдоним человека по имени Джатто. В старые времена, когда я был оперативником, он был посредником. Иногда, если начинало пахнуть жареным, мы использовали его как прикрытие. А в основном мы получали от него информацию.

По глазам Арлен было ясно — она поняла, о чем говорил Дрю. Террористы обычно действуют небольшими группами, независимыми друг от друга. Эта тактика дает им преимущество в смысле секретности, но это также означает, что они не могут положиться на какую-либо службу, которая предоставляла бы им оружие, информацию и безопасные маршруты. Обычно террористам необходимо “чистое”, никогда до этого не использовавшееся оружие, которое не могло бы навести на их след. По завершении миссии оружие разбиралось на части и уничтожалось, либо выбрасывалось — предпочтительно в море. Такое “девственное” оружие стоило немалых денег. Но до операции необходимо было выследить жертву, определить ее дневной распорядок, выяснить время, подходящее для операции. Эта информация тоже дорого стоила. После выполнения своей миссии террористам, естественно, нужно лечь на дно. Маршруты отхода, алиби, безопасные квартиры — за это также надо было выкладывать круглую сумму. Миссия первого класса, то есть та, после выполнения которой террористы должны были остаться в живых и так, чтобы их еще можно было использовать, стоила, как минимум, сто пятьдесят тысяч долларов. Деньгами их снабжали различные правительства, заинтересованные в хаосе в какой-либо стране, а террористы, в свою очередь, платили посреднику — иногда такого человека называли “брокер”, — который поставлял им оружие, информацию, безопасные квартиры и при этом не задавал лишних вопросов. Карелли, он же Джатто, был одним из таких посредников.

— Он соблюдал профессиональную этику, — сказал Дрю.

— Ты хочешь сказать, он был осторожен.

— Именно. Информация, которой он нас снабжал, никогда не раскрывала его клиентов, — продолжал Дрю. — Но его не тошнило от денег, которые он получал взамен информации о террористах, у которых не хватило ума нанять его.

— Тебя послушать — он славный парень.

— Честно говоря, если забыть о том, как он зарабатывал себе на жизнь, — да.

— И, конечно, ты ненавидел его.

— Его и ненависть, которую он вскармливал. Но если кто-то знает что-либо о террористах, похитивших кардинала Павелика, — это Джатто.

— Или это мог бы быть Джатто восемь лет назад. Либо он сменил за это время систему связи, либо оставил свой бизнес, — сказала Арлен. — Конечно, есть еще третья возможность. Может быть, он знал слишком много и стал помехой для своих клиентов. Свяжись с дьяволом…

— …и он уничтожит тебя. В этом конкретном случае — никогда не думал, что скажу такое, — я надеюсь, что дьявол остался в стороне.

— Не похоже на это. Дрю покачал головой.

— Есть еще другие способы связаться с ним. Разные телефонные номера, посредники.

Он снова вошел в будку. Следующие три звонка закончились одинаковым ответом: “такого здесь нет”. Дрю набрал последний известный ему номер.

— Медицинские поставки Потинэ, — ответил гнусавый женский голос.

— Вы можете передать сообщение для мистера Карелли? — спросил Дрю. Молчание.

— Карелли, — повторил Дрю. — Вы можете?..

— Я не слышала о нем почти полгода.

— С тех пор как я последний раз с ним разговаривал, прошло еще больше времени, — сказал Дрю.

— Если я смогу с ним связаться, как мне назвать вас?

— Хаверфорд, — Дрю назвал свой псевдоним, которым пользовался, когда имел дело с Джатто.

— Я поспрашиваю. Позвоните через полчаса, пожалуйста. Дрю прогуливался с Арлен к Колизею, обратно к будке, снова к Колизею. Ровно через тридцать минут он еще раз набрал номер.

— Я звонил раньше насчет мистера Карелли.

— Пишите…

<p>6</p>

Полный противоречивых чувств, Дрю вел взятый напрокат “фиат” по извивающейся дороге через лес. Никогда раньше они с Джатто не встречались в его резиденции. Существовало правило, по которому для встреч, дабы не засветить Джатто, использовались только “одноразовые” публичные места, как-то: парки и рестораны. Дела никогда не делались у кого-нибудь дома. У Джатто должна была быть очень веская причина, чтобы так рисковать теми, кто жил в этом доме.

Войдя в богато обставленную гостиную, Дрю сразу понял эту причину — Джатто был слишком болен, чтобы покидать дом. Вилла располагалась в десяти милях к северу от Рима. С утеса, на котором она стояла, открывался вид на многие мили вокруг. Джатто окружил себя настоящей роскошью. Но от когда-то здорового и крепкого мужчины, жадного до денег, которые он зарабатывал на организации терактов, теперь осталась одна оболочка: кожа на его щеках обвисла, лицо было каким-то пятнистым, под широкополой шляпой скрывалась лысина. Он сидел на диване.

— А, Хаверфорд, — просвистел Джатто. — Сколько лет, сколько зим. А какую привлекательную компаньонку ты с собой привел.

— Мистер Карелли, — Арлен, улыбаясь, пожала протянутую ей костлявую руку. Ее губы не дрогнули, и когда он поднес ее руку к своим сморщенным губам.

В углах комнаты стояли телохранители.

— Да, немало воды утекло, — сказал Дрю. — Я изменился… Можно сказать, в моей душе произошли перемены… Я оставил свою профессию. — Джатто закашлялся.

— И я тоже.

— Хотите освежиться? Вина?

— Ты знаешь, я никогда не имел этой слабости.

— Помню, но с вашего позволения…

— Конечно.

Джатто налил в стакан пурпурный ликер. Глотать ему было трудно. В комнате пахло лекарствами.

— Теперь, отдав должное приятному, скажи мне, Хаверфорд, чем я могу тебе помочь? — губы Джатто растянулись в улыбке.

— В старые времена ты поставлял мне информацию о тех тупицах, у которых не хватало ума стать твоими клиентами. — Мешковатая одежда Джатто затряслась, когда он засмеялся.

— Те, у кого не хватало ума, — хихикнул он. — Хаверфорд, ты видел моего нового Матисса? — он указал на одну из стен. Дрю повернулся и оценил картину:

— Впечатляет.

— Миллион долларов, Хаверфорд. Такую сумму я иногда зарабатывал на одной операции.

— Сколько людей умерло из-за этой картины?

— Ни одного… кроме частицы Матисса. Джатто снова закашлялся.

— И, даже если я продам ее на самых выгодных для себя условиях, она не спасет мне жизнь. Подойди поближе, моя дорогая. Сядь рядом со мной.

Арлен с улыбкой подчинилась.

— Ну, так скажи мне, Хаверфорд, что бы ты сделал на моем месте?

— На твоем месте?

— Если бы ты умирал?

— Понимаю. В этом случае я бы исповедовался.

— О?

— Священнику.

— О?

— И сделал бы все возможное, чтобы спасти свою душу.

— Ты уверовал в Бога, Хаверфорд?

— Поздно. Но я пришел к этому.

— И это помогает? Дрю задумался.

— Нет. В действительности, это серьезное бремя. Зато придает силы.

— Силы. Понимаю.

— И это помогает мне спокойно относиться к мысли о смерти.

— Это, друг мой, бесценно, — сказал Джатто.

— Тогда позволь мне сделать предложение. Исчез служитель Господа. Можешь ли ты помочь мне выяснить почему?

— Служитель?

— Точнее — кардинал. Крунослав Павелик. Джатто кивнул, услышав знакомое имя.

— Мы думаем, кое-кто из тех, с кем ты был связан, может быть ответственен за его исчезновение. Если ты поможешь мне найти его, я отнесусь к этому как к одолжению с твоей стороны. Без сомнения. Господь тоже воспримет это как услугу. И конечно, я заплачу тебе.

— Заплатишь мне? Хаверфорд, в моем положении мне плевать на деньги.

— Тогда?..

— Я хочу отомстить?

— Кому?

— Тому, кто бросил меня, когда я стал немощен!

Дрю развел руками:

— Ты же знаешь, каковы они. Их нельзя винить. Для них главное — выжить.

— Выжить? Без моей помощи им бы это не удалось! — Джатто перенапрягся от вспышки гнева и закрыл от боли глаза.

— Эти подонки легко распределяют смерти, но не хотят иметь с тобой дела?

— Бизнес был смыслом моей жизни.

— Тогда, может быть, пора поискать другой смысл?

— Религия? — Болевой спазм ослаб, и Джатто немного приоткрыл глаза. — Хорошо, Хаверфорд. Я помогаю тебе найти кардинала и тем самым спасаю свою душу?

— По крайней мере, пытаешься спасти.

— Если еще не слишком поздно.

— Самый большой грех — отчаяние.

— Я имел в виду, что, может быть. уже слишком поздно искать кардинала. Он исчез месяцы назад. Судя по слухам, которые до меня дошли, было сделано все возможное, чтобы выяснить, что с ним случилось. Теперь, когда следы занесло —

— Меня интересуют слухи другого рода, — сказал Дрю.

— О моих бывших клиентах? — Джатто снова зажмурился от боли. — Ты что думаешь, если они взяли кардинала, они будут хвастать этим? Начнут писать в газеты, звонить в Интерпол?

— Раз уж они этого не сделали, меня интересует, не хвастали ли они между собой.

— Хочешь правду?

— Это всегда освежает.

— Тебе она не понравится. Правда в том, что я не знаю. Мне поставили диагноз в январе. Мир не стоит на месте. Я не слышал новостей изнутри с февраля. Мне всегда нравилось обсуждать с тобой, что происходит в мире, Хаверфорд, и, помня о старых добрых временах, я согласился встретиться с тобой. Но боюсь, твоя поездка сюда — пустая трата времени. Спрашивать надо не меня, — Джатто содрогнулся и задержал дыхание. Когда он выдохнул, звук был похож на звук спускающейся шины.

Дрю встал.

— Жаль. Мы задержались и утомили тебя.

— Но я знаю, кого тебе следует спросить. Дрю замер на месте.

— Кого?

— Ублюдка, который занял мое место. Этот недоносок забрал всех моих клиентов, которые могут знать об этом. Его зовут Бонатто.

— Его псевдоним?

— Медичи.

— Политические интриги. Хаос. Подходящая кличка. Ты можешь представить меня ему?

— От моего имени? Это невозможно, Хаверфорд. Когда он забрал всех моих клиентов, я потерял вес. Я существую с его позволения и только потому, что мой конец и так слишком близок. Если вы придете к нему от моего имени, это будет стоить вам жизни. Я могу сказать, как его вычислить. Остальное зависит от вас. Будьте осторожны. Ему рискованно задавать вопросы.

— Поверь мне, я буду осторожен. Расскажи мне о нем. Все.

— Может быть, ты и прав, Хаверфорд. Может, Господь с благосклонностью посмотрит на меня, если я помогу найти его кардинала.

<p>7</p>

Дрю и Арлен стояли в тени аллеи и наблюдали за стоянкой машин у ресторана через дорогу. Было чуть больше восьми часов вечера. Они ждали уже пятнадцать минут, и, если информация Джатто верна, “брокер” по кличке Медичи должен был прибыть в ресторан в течение следующих пяти минут.

“Этот ресторан, — сказал Джатто, — нейтральная территория. Там никогда не заключаются сделки. Медичи нравится их меню и список вин. Он всегда прибывает туда в пять минут девятого, от души ест, щедро раздает чаевые и точно в десять возвращается в свой особняк, где его обслуживает проститутка, каждый раз новая. Дом его, естественно, прекрасно охраняется. Его слабое место — этот ресторан. Вы понимаете, при обычных обстоятельствах его жизнь не подвержена какому-либо риску. У террористов нет причин вредить ему. И власти понимают это. Если они выступят против него, террористические группировки, которые он обслуживает, автоматически изменят свои планы”.

“Тогда, если мы выступим против него, — сказал Дрю, — не спугнет ли это группу, которая, возможно, взяла кардинала?”

“Кардинал в далеком прошлом. Кому придет в голову, что Медичи захватили, чтобы узнать об операции, которая была сработана несколько месяцев назад? Хаверфорд, тебе не о чем беспокоиться”.

И тем не менее Дрю беспокоился. Его беспокоило — возможно ли выполнить план, задуманный им и Арлен. Миссия такого рода обычно требовала хорошо подготовленной к данной операции команды из десяти человек. Двое могут сделать главное, это верно, но случайность? А если возникнут непредвиденные обстоятельства и для отхода и защиты потребуется прикрытие?

Стоя в тенистой аллее, Дрю успокаивающе положил руку на плечо Арлен.

Она с нежностью дотронулась до его руки и сказала, как если бы знала, о чем он думает:

— Мы будем действовать только наверняка. Нас двое, значит, у нас скорее, чем у самой лучшей команды, есть шанс остаться незамеченными. И Медичи, естественно, не ожидает нас.

Дрю был с ней согласен. И какой у них выбор? Оставить этот потенциальный источник информации? И что потом? Не имея больше никаких следов, они будут вынуждены прятаться и ждать, пока Братство не найдет их и не накажет за поражение. Как они с Арлен решили прошлым вечером — смерть не наверняка лучше верной смерти. Чтобы быть свободным и вместе с Арлен, он готов был принять рискованную игру, которая ждала их впереди.

Слева выехал лимузин. Дрю убрал руку с плеча Арлен. Они немного отступили назад. Лимузин подъехал ближе, и Дрю увидел шофера, но затемненная перегородка отделяла шофера от того, кто сидел сзади. Дрю вглядывался в машину со своей стороны. Зеркальное, дымчатое и, возможно, пуленепробиваемое стекло скрывало заднее сиденье. Но Дрю незачем было видеть того, кто внутри. Номер машины совпадал с тем, который назвал Джатто. Лимузин принадлежал Медичи.

Он подъехал к ресторану и остановился. Вышел шофер, кобура под мышкой топорщила пиджак. Он открыл заднюю дверь, и появился еще один мужчина. Второй был в костюме, а не в униформе, но его пиджак тоже топорщился от кобуры. Следующим из машины вышел невысокий человек с крысиным лицом в смокинге. Его внешность соответствовала описанию, данному Джатто Медичи.

По плану надо было, пока Медичи ужинает, обезвредить шофера. В десять часов, когда Медичи выйдет из ресторана, Дрю и Арлен нейтрализуют телохранителя и вместе с Медичи отъедут в его лимузине. Достоинство плана — его практичность и простота. Опираясь на полученную информацию, Дрю решил, что выкрасть Медичи из дома будет слишком сложно. Но здесь? Благодаря вооруженному эскорту Медичи явно чувствовал себя неуязвимым.

Торговец смертью первым пошел к ресторану, за ним телохранитель. Шофер повернулся к лимузину. Дрю глубоко вздохнул, приготовившись атаковать шофера сразу, как только тот припаркует машину на автостоянке у ресторана.

— Что-то происходит, — неожиданно прошептала Арлен.

Это не заняло много времени. Самое большое — двадцать секунд. Но в тот момент время трудно было определить. Слишком многое произошло. Водитель небольшой красной машины, остановившейся за лимузином, вышел и набросился с руганью на шофера. На нем была кепка, которая почти полностью скрывала рыжие волосы. Искаженное злобой лицо было невероятно бледным. Он был выше шофера, но худой, почти тощий. Размахивая кулаками, он поносил шофера на чем свет стоит за то, что тот перегородил дорогу. Шофер, негодуя, двинулся к нему.

Тут же со стороны стоянки появился еще один мужчина. На нем была вязаная черная шапочка, которая не до конца скрывала светлые волосы. У него было квадратное загорелое лицо. Достав из ветровки баллончик, он прыснул его содержимым в лицо телохранителю, и тот упал, будто его огрели дубиной. Метнувшись к Медичи, он нанес ему мощнейший боксерский удар в челюсть и, подхватив оседающего “брокера”, впихнул его в лимузин.

Рыжий не затратил много времени на шофера. Ребром ладони он нанес такой удар, что мог бы сломать тому шею. Шофер упал. Рыжий запрыгнул в лимузин, где уже сидели блондин и Медичи. Лимузин переехал через шофера и, набрав скорость, выехал на улицу.

Все произошло так быстро и гладко, что, только когда машина исчезла из виду, напротив ресторана начали собираться люди. Они изумленно смотрели на распростертые на асфальте тела. И только потом кто-то закричал.

<p>8</p>

Дрю зло нажал на педаль акселератора. Шины визжали на извилистой дороге.

— Профессионалы… Эти ребята мастера, — сказал он. Арлен держалась за щиток впереди, от резких поворотов ее кидало из стороны в сторону.

— У них был такой же план, как у нас. Только они не стали ждать, когда Медичи отужинает, а сразу начали действовать. Кто они? И зачем им Медичи?

— Будем надеяться, что скоро это выясним, — Дрю затормозил.

Фары осветили особняк Джатто. Второй раз за этот день они приехали сюда за информацией.

Ворота к вилле Джатто были раскрыты, и это тревожило. За ними лежали два охранника, рубашки на груди потемнели от крови. Дрю проехал к дому. Он не осторожничал: те, кто убил охранников, давно уехали. То, что в доме не горел свет, подтверждало его подозрения. Нападение было совершено днем.

Он затормозил у дверей в дом и быстро вышел из машины, за ним бежала Арлен. На ступеньках лежали три мертвых охранника. Дрю открыл дверь, вошел внутрь, нашел выключатель и включил свет. На какую-то секунду он окаменел от вида лежащих перед ним тел, а потом быстро начал обследовать комнаты. Смерть. Везде смерть.

Джатто лежал в шезлонге за бассейном. Горло перерезано, халат намок от крови.

— Двое, что были у ресторана. Блондин и рыжий, — сказала Ар-лен. — Они были здесь. Дрю кивнул.

— Это единственное объяснение, которое приходит на ум, — предложила Арлен. — Они заставили Джатто говорить. О Медичи. Они поняли, в какое время его лучше брать. Как и мы.

— Я не верю в совпадение. То, что случилось у ресторана, и то, что произошло здесь, — связано, — он посмотрел на тело Джатто. — Хотелось бы мне знать, что надо сделать с человеком, умирающим от рака, чтобы заставить его страдать больше, чем от этой болезни? Как можно заставить его говорить, если он не хочет этого и знает, что за этим все равно последует смерть?

Дрю оттянул в сторону халат на Джатто и обнаружил страшные увечья на его теле.

— Да, у этих ребят есть дар, — скривившись, сказал он.

— Но Джатто не сказал им о нас, — возразила Арлен. — Иначе они сначала убрали бы нас и только потом взялись за Медичи. Дрю опять кивнул.

— Надеюсь, Бог пощадит тебя, Джатто. В конце ты сделал чертовски хорошее дело.

— Блондин и рыжий, — сказала Арлен. — Зачем им нужен Медичи?

— Может, у них та же причина, что и у нас.

— Кардинал?

— Если бы я знал. Идут ли эти ребята параллельно с нами? Или они идут за нами?

— Дрю, они достаточно квалифицированны, возможно — они впереди нас.

Книга четвертая

«КУРС НА СТОЛКНОВЕНИЕ»

Символы смерти

<p>1</p>

Мехико.

Сидя на заднем сиденье своего “мерседеса”, Арон Розенберг воспользовался телефоном и приказал телохранителям еще раз перепроверить до его приезда, нет ли перед домом подозрительных личностей. Не произошло ничего, что вызвало бы беспокойство, но теперь, когда он и Хэлловэй решили выполнить свое деловое соглашение, Розенберг просто не мог быть спокоен. После исчезновения отца его постоянно терзали дурные предчувствия. Роман жены с ее телохранителем только усиливал беспокойство. И вот, несмотря на уверения Хэлловэя о том, что Сосулька и Сет уничтожат “Ночь и Туман”, никаких известий об успешном продвижении их миссии не поступало. А ведь именно предсказания Хэлловэя об их успехе заставили Розенберга согласиться пойти на риск, связанный с отправкой товара. Если “Ночь и Туман” узнают о товаре или дьявол узнает о том, что у “Ночи и Тумана” есть возможность раскрыть природу этого товара и тех, кто отдал приказ об отправке, у нас будет два врага, подумал Розенберг. И нападут оба, хотя и по разным причинам.

“Мерседес” попал в пробку. Впереди, из-под капота грузовика, забитого клетками с цыплятами, валил дым. Рядом стояли и жестикулировали какие-то люди. “Какого черта я делаю в этой стране?” — спросил себя Розенберг. На мгновение он представил горы, реки, леса… Розенберг резко поверну лея к телохранителю слева, а потом так же резко к сидящему впереди. Безумие, подумал он. Еще сам не понимая, что делает, он открыл встроенный в переднее сиденье бар, достал оттуда бутылку текилы, наполнил стакан и залпом выпил эту маслянистую жидкость. Когда текила достигла его желудка, “мерседес” тронулся с места — грузовик отбуксовали на обочину.

Но запах выхлопных газов просачивался и через кондиционер. От смеси теплого профильтрованного воздуха и текилы Розенбергу захотелось срыгнуть. Он поднес ладонь ко рту, как бы стараясь приглушить кашель, мечтая как можно скорее добраться до уборной.

Может, Мария будет в настроении и захочет еще разок “завести” его, фантазировал Розенберг. Все что угодно, только бы отвлечься от проблем. Она обязана ему. Разве он не заваливал ее щедрыми подарками? Разве он стал раздувать скандал из-за ее измены?

Шофер умудрился свернуть на просторную Пасио-де-ля-Реформа и, не сбавляя скорости, доехал до испанского особняка, зажатого с двух сторон высотными зданиями. Телохранители вышли из “мерседеса” и проверили окружающую обстановку на предмет возникновения опасности.

По-видимому, все было спокойно. Один из них кивнул Розенбергу. У входа в особняк появился охранник. Розенберг стрелой пронесся от машины по каменным ступеням в вестибюль своего дома и замер, прислонясь к стене. Он признавал, что его прибытие вряд ли исполнено достоинства, но и смерть, от кого бы она ни исходила, также не исполнена достоинства. Охранники, возможно, подшучивают между собой над ним и его страхами, но он платит им хорошие деньги, и они могут подшучивать сколько влезет, — главное, чтобы они выполняли свою работу.

Увидев служанку, которая удивленно смотрела на него, стоя у лестницы, Розенберг отошел от стены.

— Все в порядке, — сказал он по-испански. — От этой жары стало немного не по себе. Твоя госпожа наверху?

— Нет, сеньор Розенберг, — ответила она. — Ваша жена ушла.

— Ушла? — нахмурился Розенберг. — Куда?

— Она мне не сказала, сеньор.

— С Эстэбаном?

— Ну, конечно, со своим телохранителем.

Со своим телохранителем? — подумал Розенберг. Со своим телонарушителем, так будет точнее.

Он быстро поднялся по лестнице. “Черт, пока я рискую, они целыми днями трахаются!”

Поднявшись наверх, он замер на месте, услышав доносящиеся из комнаты Эстэбана, в конце коридора, голоса. Голоса были слишком тихими, и Розенберг не мог точно определить, кому они принадлежат, но говорили мужчина и женщина. У него вдруг возникло сильное подозрение, что служанка либо ошиблась, либо ей было приказано обмануть его. Он был не в силах решить другие свои проблемы, но уж эту-то он решит прямо сейчас.

Розенберг рванулся к комнате Эстэбана и, пройдя всего несколько шагов, понял, что голоса в действительности шли из комнаты служанки, — она забыла выключить мыльную оперу, которую показывали по телевизору. Но, и поняв это, Розенберг уже не мог остановиться.

Он распахнул дверь в комнату Эстэбана и, будучи полностью уверен, что застанет свою жену на кровати в объятиях телохранителя, ворвался внутрь.

Никого не было. Комната была пуста, но то, что Розенберг увидел на кровати, было настолько страшнее того, что он ожидал увидеть, что у него подкосились колени. Он схватился за бюро Эстэбана и попытался взять себя в руки. Как только он почувствовал, что может сдвинуться с места, Розенберг шагнул к кровати, стянул простыню и прижал ее к себе. Казалось, железный обруч сжимает ему грудную клетку. Он резко развернулся и нервно посмотрел назад, испугавшись, что служанка поднялась за ним и увидела то, что было на простыне. Она и сейчас могла подняться сюда, удивленная его поведением. Необходимо было спрятать простыню.

Розенберг скомкал ее и запихнул под пиджак, надеясь, что служанка не заметит ее, когда он будет идти к себе в спальню. Зайдя в комнату, он рванулся к туалетному столику, чтобы спрятать простыню, и тут увидел в зеркале отражение собственной кровати итого, что было на простыне.

То же самое в комнате Эстэбана. Огромное, черное, пугающее настолько, что, скомкав и запихнув эту простыню вместе с первой в ящик туалетного столика, Розенберг даже не вспомнил о комнате, которую он снимал специально для секретных переговоров. Он элементарно запаниковал и бросился к телефону у кровати.

<p>2</p>

Розенберг использовал небезопасный телефон, и эта глупая неосмотрительность напугала Хэлловэя. Он понимал, что нарушение процедуры в сочетании с невразумительным бормотанием, — результат полной потери Розенбергом контроля над собой.

— Ради Бога, помедленнее, настаивал Хэлловэй. — О чем ты? Что ты нашел?

— Череп! Проклятый череп! Нарисован черной краской на моей простыне! И на простыне телохранителя моей жены тоже!

— Спокойно. Это может означать совсем не то, что ты думаешь. Возможно, это просто угроза. Нет причин думать, что…

— Если мы имеем дело с “Ночью и Туманом”, я должен так думать! Это больше, чем просто угроза! Ты знаешь, что еще означает этот символ! Те, кто нарисовал его, хотят напомнить, что они знают о

Хэлловэй понизил голос, чтобы не привлекать внимания телохранителей в коридоре:

— Хорошо. Предположим, они напоминают нам, — какая разница? Это ничего не меняет. Мы и так знаем, что они вычислили нас.

— Это меняет все! — Розенберг был на грани истерики. — Это доказывает то, что они не успокоятся, взяв наших отцов! Теперь им нужны мы! Следующее поколение тоже должно пострадать! Они в состоянии это сделать! Они способны проникнуть в мой дом, несмотря на все меры предосторожности!

— Мы не можем продолжать говорить на эту тему по этому телефону, — предупредил Хэлловэй. — Заканчиваем. Позвони через час по…

— И это еще не все! — кричал Розенберг. — Почему два черепа? Почему на моей кровати? Почему на кровати телохранителя моей жены?

— Думаю, для двойного эффекта, чтобы…

— Проклятье, ты не понимаешь! Я старался изображать, что сам ничего не подозреваю! Но “Ночь и Туман” знает! Поэтому они нарисовали черепа на двух кроватях! Они говорят мне, что знают обо мне все, — и то, с кем трахается моя жена тоже! Они дают понять, что знают все мои секреты! Все наши секреты, Хэлловэй! Товар! Отправка! Если они узнали о…

— Ты торопишься с выводами.

— Тороплюсь с выводами? — простонал Розенберг. — О Господи, зачем я только решил иметь с тобой дело? Ты так самоуверен, что не можешь признать…

— Сет и Сосулька позаботятся о…

— Позаботятся? Но еще не позаботились, не так ли? А это единственное, что меня волнует! Пока эта парочка охотится за тенями, у меня здесь возникает конкретная ситуация! Я прямо сейчас отменяю наше соглашение!

— Что ты!..

— Или так, или ты даешь мне возможность остановить отправку! Мне не нужны два врага, Хэлловэй! Если наши клиенты узнают, что мы продолжаем это дело, не предупредив их о том, что у “Ночи и Тумана” есть возможность выяснить все насчет товара, они приедут за нам и Они сделают все так, что мы поймем: “Ночь и Туман” — ерунда по сравнению с ними!

— Но я говорю тебе…

— Нет, это я тебе говорю! Как только я повешу трубку, я позвоню в Рио! Я сделаю то, что сразу должен был сделать! Я скажу им “нет”! А потом буду уповать на то, что Господь поможет твоим двум маньякам остановить “Ночь и Туман”!

У Хэлловэя пересохло во рту. Он не сомневался в том, что Розенберг говорил всерьез. Ситуация вышла из-под контроля. Баланс нарушен.

Он облизал сухие губы.

— Хорошо. Если ты думаешь, что так будет лучше.

<p>3</p>

Хэлловэй повесил трубку. Правда была в том — и он никогда бы не осмелился сказать ее Розенбергу, — что ему позвонили уже трое из их группы, и все о черепах. Миллер из Сент-Пола обнаружил один, нарисованный на дне его осушенного бассейна. Куллодэн из Бристоля — на бильярдном столе. Свенсон из Гетеборга — на полу в кухне.

Существовала параллель, которая тревожила Хэлловэя. В каждом случае символ был нарисован в доме жертвы. Этим как бы хотели сказать: “Мы можем достать тебя в любом месте, даже там, где ты чувствуешь себя в полной безопасности. Но если мы захотим, мы можем нарисовать эти символы там, где их увидят все, например, на твоем рабочем месте или там, где их увидят соседи. Мы можем выставить тебя напоказ, унизить твоих жену и детей, подставить под удар твой бизнес. А потом? Ты надеешься, мы удовлетворимся этим? Или придем за тобой, как пришли за твоим отцом? Должен ли ты понести наказание? Как наши близкие. Как мы.

Хэлловэй содрогнулся, вспомнив о другом совпадении. После того как Миллер, Куллодэн, Свенсон и вот теперь Розенберг обнаружили у себя символы смерти, они все проигнорировали процедуру безопасности и позвонили ему напрямую. “Ночь и Туман” добились своего — нарушен порядок, возникла паника. Кто еще из группы позвонит ему в ближайшее время? Когда он обнаружит череп? Он приказал охране удвоить бдительность по охране дома в Китченере, откуда уехали его жена и дети, и нанял еще несколько человек для защиты своего дома. Но, возможно, пришла пора покинуть дом, бросить роскошное поместье, оставленное ему отцом.

Хэлловэй покачал головой. Нет! Если Сет и Сосулька начали охоту, у него есть все причины верить в то, что “Ночь и Туман” уничтожат.

А пока? Главное — решимость.

Им меня не одолеть, думал Хэлловэй, эти подонки не смогут меня контролировать!

И снова: “Когда наступит мой черед найти символ смерти?”

Хэлловэй боролся с дурными предчувствиями. Он понимал, что неправильно ставит вопрос. “Когда Сет и Сосулька одержат победу за нас всех?” — это правильный вопрос.

<p>4</p>

Рио-де-Жанейро.

Сквозь стеклянную стену пентхауза бизнесмену открывался вид на толпы купальщиков на пляже Копакабана. При желании он мог подойти к противоположной стене и разглядывать массивную статую Христа Искупителя, видневшуюся вдали, на горе Коровадо, но он редко выбирал эту перспективу. Выбирая между духом и плотью, он почти всегда тянулся к телескопу на пляжной стороне, чтобы полюбоваться самыми обворожительными женщинами в мире. Его состоятельность являлась соблазном, перед которым многие из них не могли устоять.

Но сейчас все, что он чувствовал, — это злость. Прижимая к уху портативный телефон, он раздраженно говорил:

— Розенберг, вы что думаете, мне больше нечего делать, кроме как заключить сделку, а потом говорить клиентам, что это ошибка? Плевать на то, что сумма сделки сто миллионов долларов и я уже получил от них пятнадцать процентов предоплаты, плевать, что деньги обрастают процентами в цюрихском банке. Давайте на секунду забудем обо всем этом. Друзья друзьями, а бизнес бизнесом. Во-первых, мои клиенты будут весьма и весьма недовольны, если контракт отменить. Во-вторых, контракт не может быть отменен, потому что отправка началась, а я всегда стараюсь действовать так, чтобы не быть с этим связанным. У меня столько посредников, что я не имею возможности остановить операцию. Вы должны были подумать об этом раньше.

Розенберг начал что-то бормотать.

— Если у тебя мерзнут ноги, — прервал его бизнесмен, — не стоит лезть в воду. Или мерзнут не только ноги? Что-нибудь посерьезнее? Вам известны причины, о которых не знаю я и по которым товар отправлять небезопасно? Если это так, друг мой, и если вы не предупредили нас, очень скоро вы узнаете, насколько в действительности могут быть недовольны клиенты. Итак, в чем дело? Какие у вас проблемы?

— Никаких… — прошептал Розенберг.

— Что? Я вас почти не слышу.

— Все хорошо. Никаких проблем.

— Тогда какого черта вы мне звоните?

— Нервы… я…

— Нервы? — бизнесмен нахмурился. — Друг мой, наша беседа начинает мне надоедать.

— Такие большие деньги…

— Держу пари, это так. И пятнадцать процентов из них — мои.

— Это очень рискованно. Меня пугает товар. Меня пугают клиенты. У меня разболелся желудок.

— Попробуйте принять успокоительное. Насчет клиентов — вы правы. Любая группа, покупающая оружие на черном рынке на сто миллионов долларов, безусловно пугает. Кстати, не звоните мне больше. Я не хочу иметь с вами никаких дел. Вы выводите меня из равновесия.

<p>5</p>

Розенберг положил трубку и посмотрел на свои трясущиеся руки. Он никогда не верил в судьбу, но теперь задумался о том, в чьих же руках его жизнь. Никогда раньше он не чувствовал себя таким беспомощным. Розенберг поймал себя на том, что хватается за единственный оставшийся у него шанс спастись — Сосулька и Сет, их погоня за “Ночью и Туманом”.

Он воспрял духом всего секунд на пять. Собравшись выйти из снятой им для секретных переговоров комнаты, он вдруг резко замер на месте, до боли сжав дверную ручку. Если “Ночь и Туман” знают достаточно о его прошлом, чтобы терроризировать его черепом, если они знают достаточно о его настоящем, чтобы нарисовать этот символ не только на его кровати, но и на кровати телохранителя, который спит с его женой, разве исключена возможность того, что они знают и о других его секретах?

Таких, как эта комната.

С ужасом он вспомнил, что перед тем, как позвонить в Рио, не проверил телефон на прослушивание. Пытаясь скрыть от “Ночи и Тумана” информацию о сделке, не помог ли он сам узнать им об этом? В бешенстве на самого себя Розенберг хлопнул дверью, закрыл ее на замок и сбежал по лестнице.

<p>6</p>

Оконное стекло поглощало вибрацию голоса.

Через дорогу от дома, где снимал комнату Розенберг, на втором этаже отеля, на подоконнике открытого окна стоял вентилятор. На самом деле это был микроволновый передатчик, он перехватывал волны из комнаты Розенберга, а заодно и вибрацию его голоса. Декодер переводил волны в слова и передавал их на магнитофон. Записи забирал и каждый вечер.

Дом Розенберга находился под микроволновым наблюдением так же, как и дом Хэлловэя и всех остальных членов группы. Их проверки на прослушивание ничего не давали. Слышали каждое их слово. У них не было секретов.

<p>7</p>

Уильям Миллер смотрел на большой конверт, который ему принесла секретарша.

— Пришло специальной почтой, — сказала она. — Я начала было открывать его вместе с остальной почтой, но, вы видите, здесь помечено:

“Личное”, подчеркнуто, и поставлен восклицательный знак. Мне показалось, будет лучше, если вы сами откроете его.

Миллер изучил конверт. Небольшой, но набит так, что, кажется, туда не влезет больше ни один лист бумаги. Миллеру стало жарко.

— Спасибо, Марджи. Наверное, это просто новая рекламная схема. Или какой-нибудь молодой архитектор, желая работать в нашей фирме, решил произвести на меня впечатление своим проектом.

— Конечно, там может быть все, что угодно, — лукаво сказала Мардж. — Но я подумала, не подписались ли вы на какой-нибудь порно-журнал тайком от жены.

Миллер деланно рассмеялся.

— Что бы там ни было, я за этим не посылал.

— Вы не собираетесь открыть его?

— Потом. Сейчас мне надо закончить с этим предложением. Необходимо убедить городской совет в необходимости этого проекта обновления.

Он опустил глаза на бумаги перед собой и изобразил полную сосредоточенность на цифрах стоимости проекта.

— Если я понадоблюсь, мистер Миллер, вызывайте. — Она ушла, закрыв за собой дверь.

Конверт с жирно написанной черными чернилами пометкой “Личное!” лежал на столе. Цена отправления, включая стоимость спецпочты, — девять долларов пятнадцать центов. Обратного адреса нет.

Почему я нервничаю? — подумал Миллер. Это просто конверт.

Он снова попробовал вернуться к своим цифрам, но конверт притягивал его. Миллер не мог отвести от него глаз.

Ладно, представим, что я вообще не открывал его, может, я выкинул его в корзину.

Нет, Мардж найдет и откроет его.

Тогда я могу прихватить конверт с собой и избавиться от него по пути домой. А если Мардж видела, что там внутри? Что это изменит?

На конверте пометка “Личное!”, в этом вся причина. После того, что ты нашел на дне собственного бассейна, тебе лучше повнимательнее прислушиваться к себе, когда начинают позванивать колокольчики тревоги твоей психики. Ты можешь не открывать этот конверт, но, черт возьми, лучше бы ты это сделал.

Миллер, не двигаясь, сидел за столом и смотрел на конверт.

Наконец он выдохнул и потянулся рукой через стол. Конверт был тяжелый и плотный. Миллер начал вскрывать его и замер.

Это может быть письмо-бомба, подумал он. Первый импульс — отбросить конверт на стол и выбежать из кабинета, но Миллер колебался. Подталкиваемый более сильным импульсом, он тихонько взял письмо и прощупал конверт. Содержимое было сплошным, никакого намека на пустоты под картоном, начиненные взрывчатым веществом. Миллер осторожно вскрыл конверт и заглянул внутрь.

Толстая пачка фотографий. Он посмотрел на верхнюю. Черно-белая фотография — копия снимка, сделанного годы назад.

У Миллера от ужаса перехватило дыхание. Он с отвращением просматривал снимки, ужас сменял еще больший ужас. Миллер задыхался.

Трупы. На верхнем фото — и на пачке фото под ним — трупы, горы трупов, тела, наваленные друг на друга, нелепые углы рук и ног, обтянутые кожей ребра. Впалые щеки, провалившиеся глаза, иногда открытые, обвиняли и после смерти. Губы запали в беззубые рты. Лица, искаженные гримасами боли и страха. Старики. Женщины. Дети.

Так много. Он чуть было не закричал.

<p>8</p>

— Это правда! Поверьте мне! Я не знаю! — настаивал Медичи. — Пожалуйста!

И снова Сет ударил его ладонью по губам. Парадоксально, но такой удар, хоть и причинял гораздо меньше боли, чем удар кулаком, мог скорее сломать волю Медичи, который не выносил унижений.

— Священник! — требовал Сет. — Кардинал Павелик! Я теряю терпение! Кто похитил священника?

— Если бы я знал, я бы сказал вам!

На этот раз Сет ударил Медичи по щеке, оставив на ней красные полосы. У Сета самого щеки стали красные, как и волосы. Его обычно невыразительные глаза светились от того, что, пожалуй, можно было назвать удовольствием.

Сосулька стоял в углу кухни в снятом ими заброшенном сельском доме и с интересом наблюдал.

Его интересовали две вещи: техника ведения допроса Сета и реакция на нее Медичи. Сет привязал пленника к стулу, накинул ему на шею петлю, один конец которой привязал к связанным за спинкой стула рукам Медичи. Каждый раз, когда Медичи дергался от удара, петля стягивала ему шею, а связанные кисти поднимались к лопаткам.

Изобретательно, решил Сосулька. Минимум силы — максимум эффективности. Жертва понимает, что, главным образом, сама является источником страданий. Он пытается уклониться от удара, но то, как он привязан, не дает ему это сделать, его тело становится его врагом. Его уверенность в себе, чувство собственного достоинства — растоптаны. “Ты вот-вот расколешься”, — подумал Сосулька. По щекам Медичи, подтверждая эту мысль, текли слезы.

— В последний раз спрашиваю, — требовал Сет. — Кто похитил кардинала?

Медичи отвел глаза в сторону, обдумывая ответ. От боли прояснилось в голове. Он трезво оценивал ситуацию. Никто из его людей не знает, где он. Никто не будет спасать его. Боль — не проблема, главное — выжить.

— Послушайте сначала. Почему вы не послушаете перед тем, как бить?

Сет пожал плечами:

— Я буду слушать только то, что мне нужно.

Медичи попробовал сглотнуть, но петля сильно сжимала горло.

— Я только посредник. Ко мне обращаются клиенты. Им нужны оружие, информация, команды поддержки и безопасные дома. Я поставляю им все это. Они не говорят мне, зачем им все это нужно. Я не спрашиваю.

Сет повернулся к Сосульке и изобразил зевок:

— Я спрашиваю его о кардинале, а он рассказывает мне историю своей жизни.

— Вы не даете мне объяснить! — сказал Медичи.

— Я дам, если ты что-нибудь скажешь!

— Клиенты не говорят мне о своих планах, но я держу уши близко к земле, — заторопился Медичи.

— Теперь он заговорил образами, — сказал Сет Сосульке.

— Я должен знать все, если хочу удержаться на плаву, не так ли?

— У него проблемы со вступлением, — снова обратился к Сосульке Сет.

— Но я не слышал никаких слухов, даже шепота, о террористах, которые взяли кардинала. Поверьте, я бы услышал, — Медичи пошевелился, и петля еще туже стянула горло. — Кто бы ни взял кардинала, это не радикалы, это не…

— Террористы. Шваль, — сказал Сет. — У твоих клиентов нет стиля. Они неразборчивы и грубы. Бомбы в автобусах, — Сет с отвращением поджал губы. — Расчлененные дети.

На какое-то мгновение Сосулька задумался, нет ли в характере Сета чего-то, что он пропустил. Но потом понял, что неприятие Сета было эстетического характера, а не морального. Если бы Сету по плану для убийства какой-нибудь важной персоны, чтобы отвлечь внимание, требовалось бы убить детей и ему достаточно заплатили, он сделал бы эго.

А я, подумал Сосулька, и он твердо в это верил, никогда не согласился бы на убийство детей. Ни при каких обстоятельствах. Никогда.

— Террористы могут атаковать церковь, они считают, что этот институт коррумпирован, они могли бы похитить кардинала, чья позиция расходится с их собственной. Они ведь уже однажды напали на Папу, ведь так? Но я вам говорю, я не слышал ни о ком, кому был бы нужен кардинал. Я уверен, вы не там ищете.

— В таком случае, — сказал Сет и развел руки в стороны, — скажи нам, как профессионал профессионалу, — Сет явно издевался, — где, по твоему мнению, мы должны искать?

— А вы думали о самой церкви? — спросил Медичи. — Кто-нибудь внутри церкви?

Сет повернулся к своему партнеру.

— Возможно, — пожал плечами Сосулька.

— Я не уверен, — сказал Сет.

— В том, что кардинал может быть жертвой церкви?

— В том, что этот хищник говорит правду.

— Это правда! — настаивал Медичи.

— Скоро мы это выясним, — Сет повернулся к Сосульке. — Сделаем теперь по-твоему.

— Благодарю за запоздалое доверие.

— Важно использовать каждый метод. Сила сама по себе может заставить врать. Инъекции могут повлечь за собой запрограммированные ответы. Но оба метода дополняют друг друга.

— Тогда я попробую амитал натрия. Отойди в сторонку. Ты сказал, теперь моя очередь.

<p>9</p>

В полубессознательном состоянии Медичи осел на стуле. С его шеи сняли петлю, но самого не стали отвязывать от стула. Теоретически, амитал натрия должен был отключить его ментальные “цензоры”, что позволяло получить информацию, которую Медичи мог не выдать даже под пытками. Хитрость заключалась в том, чтобы ввести такое количество амитала, которое не сделало бы ответы Медичи бессвязными и не погрузило бы его в полностью бессознательное состояние.

Теперь настал черед Сосульки занять место перед пленником. Держа в руках почти пустой шприц, он задал ключевой вопрос, который привел его из Австралии в Канаду и, наконец, в Италию.

— Тебе говорит о чем-нибудь выражение “Ночь и Туман”? Медичи отвечал медленно, его язык, казалось, прилип к небу.

— Да… связано с войной.

— Правильно. Вторая мировая война. Нацисты использовали “Ночь и Туман” как тактику террора. Любой человек, нелояльный к Третьему Рейху, рисковал исчезнуть без следа, раствориться в ночи и тумане, — Сосулька говорил медленно и отчетливо, чтобы каждое слово дошло до Медичи. — “Ночь и Туман” вернулись? Ты слышал какие-нибудь слухи о том, что они снова действуют? Медичи покачал головой:

— Нет. Никаких слухов о “Ночи и Тумане”.

— Постарайся вспомнить. Обращались ли к тебе террористы или группа, выдающая себя за террористов? Кто-нибудь спрашивал информацию о Павелике? Нанимали ли тебя для установки наблюдения за кардиналом?

— Нет, не нанимали, — прошептал Медичи. — Никто не спрашивал о нем.

— Кто, ты думаешь, похитил кардинала?

— Не знаю.

— Почему его похитили?

— Не знаю.

— Может, кто-нибудь из церкви отвечает за его исчезновение?

— Не знаю.

Сет шагнул вперед:

— Последний ответ интересен. Он не знает, могли это сделать кто-нибудь из церкви.

Сосулька понимал, о чем говорит Сет. Сорок минут назад Медичи настаивал на том, чтобы они обратили внимание на церковь.

— Раньше он цеплялся за любую возможность, лишь бы отвлечь нас. Он ничего не знает.

— Но, я подумал, его предположение следует проверить.

— Церковь? Почему бы и нет? Мы должны проверить все варианты. Вполне возможно, кому-то из церкви стало известно то, что знал кардинал, и этот человек передал информацию “Ночи и Туману”.

— Или кто-то в самой церкви и есть “Ночь и Туман”.

— Павелик, — Сосульку переполняла ненависть. — Сорок лет этот подонок держал на крючке наших отцов. Его записи. Один Бог знает, сколько денег он требовал в обмен на молчание об этих документах. Павелик — единственный человек вне группы, который знал, что связывает наших отцов. “Ночь и Туман” не смогли бы организовать террор против наших отцов, не зная, что было в папках кардинала.

— Логично, — сказал Сет, — но совсем не обязательно, что это так. Возможно, есть другое объяснение, которое мы упустили из виду.

— Например?

— В этом вся проблема. Мы знаем слишком мало, — сказал Сет, — но и этот тоже. Предлагаю присмотреться к частной жизни кардинала.

— “Частной”? — Сосулька рассмеялся. — Я не знал, что кардиналам позволено иметь “частную” жизнь, — он заколебался. — А как с… — он показал на Медичи.

— Его, конечно, надо убрать. Для нас он бесполезен, даже опасен. Еще одной инъекции будет достаточно. Безболезненно, — Сет пожал плечами, — возможно, даже приятно.

— Но все равно остаются мужчина и женщина, которые стояли в аллее, когда мы брали его. Ты ведь их тоже заметил. Они прятались там не случайно. У них был тот же интерес, что и у нас. Медичи.

— Если мы встретим их еще раз, убьем, — по блеску в глазах Сета можно было предположить, что и это он находит приятным.

Кошмары прошлого и настоящего

<p>1</p>

Извилистая дорога поднималась все выше, двигатель взятого напрокат “фольксвагена” начал чихать. На таком подъеме он отказывался увеличивать обороты. Проехав еще пятьсот метров, Сол почувствовал запах бензина и свернул на площадку у обочины дороги.

На заднем сиденье заворочалась и проснулась Эрика. Она посмотрела на долину впереди и зажмурилась от яркого утреннего солнца. Небо было бирюзовое, поля фермеров — изумрудные. Зевая, Эрика взглянула на часы.

— Ты за рулем с заката. Наверное, измучился. Давай я подменю.

— Справлюсь. Осталось всего пятнадцать километров.

— Пятнадцать километров? Тогда почему мы остановились?

— Мы чуть не загорелись. — Эрика принюхалась.

— Теперь чувствую. Бензин.

— Думаю, это карбюратор, — Сол открыл дверь, вышел из машины и поднял капот.

Двигатель покрылся жидкой пленкой. Валил пар. Эрика подошла сзади и посмотрела на двигатель.

— Дай-ка твой складной нож, — сказала она.

Открыв лезвие, она подкрутила регулировочный винт карбюратора. Солу не надо было объяснять ее действия. Машина, которую они взяли напрокат в Вене, была отрегулирована для поездок по городу. Теперь, на приличной высоте над уровнем моря, карбюратор не мог смешивать достаточное количество разряженного горного воздуха с бензином, чтобы горючее воспламенялось от свечей. Двигатель потек. Излишки горючего затекали в карбюратор. Проблему можно было решить с помощью простого складного ножа.

— Еще пять минут, и мы бы пошли пешком, — сказал Сол.

— Побежали, так будет вернее, — рассмеялась Эрика. — И быстро, пока не взорвался бензобак. Мы слишком долго прожили в пустыне и забыли, что высота может быть причиной кое-каких проблем.

Длинные черные волосы Эрики блестели на солнце, бежевый пиджак подчеркивал ее карие глаза. Никогда Сол не любил ее больше, чем сейчас.

— Надеюсь, это все, о чем мы забыли. Не хотелось бы думать, что после стольких лет без практики до сих пор нам просто везло. А теперь мы совершаем ошибки.

— Продолжай думать в том же духе. Это спасет нас от излишней самоуверенности.

— Вот этим-то я как раз не страдаю.

Им хотелось поскорее двинуться в путь, они взяли себя в руки и стали ждать, пока бензин испарится с двигателя. Вниз и вверх простирались зеленые склоны. Дышать на высоте шесть тысяч метров было трудновато. Вдали возвышались покрытые снегом горные вершины. При других обстоятельствах этот драматический пейзаж — Швейцарские Альпы к югу от Цюриха — мог бы загипнотизировать.

Сол захлопнул капот.

— Думаю, теперь ехать безопасно. Судя по карте, эта дорога ведет вниз, в соседнюю долину. Но Миша проверял имена в этом списке. Его агенты наверняка уже были там, куда мы едем. Если бы они узнали что-то существенное, нам бы об этом сказали. Стоит приготовиться к разочарованию.

— С чего-то мы должны начать.

— Да. И если ответа нет здесь, он где-то еще… Будем продолжать поиски, пока все не выясним.

<p>2</p>

Деревня называлась Виссендорф, — примерно сто домов на небольшом плато, на склонах — пастбища. Дорога вела через эту деревню. Дома были узкими и в основном четырехэтажными, верхние этажи нависали над нижними, будто были специально спроектированы, чтобы в случае дождя служить укрытием для пешеходов. Остроконечные крыши, слегка загибающиеся вверх по краям, походили на ели, но в то же время тщательно сделанные перила, подоконники и двери напоминали о домиках-пряниках.

Сол остановил машину напротив гостиницы. Над входом висела огромная пивная кружка с крышкой. Он повернулся к Эрике:

— Кто из нас спросит, где живет Эфраим Авидан? У швейцарцев нет собственного языка, они говорят на языке ближайшей к ним страны.

— Твой немецкий лучше моего, — сказала Эрика. — Но мы на юге Швейцарии. Французский у нас в общем-то одинаков, но мой итальянский…

— Гораздо лучше моего. Кроме того, извини за сексремарку, но, возможно, они будут гораздо доброжелательней к чужестранке, чем к чужестранцу. Попробуешь?

С улыбкой, которая, однако, не скрывала ее озабоченного настроения, Эрика открыла дверцу и вышла из машины.

Сол нетерпеливо ждал. До того, как он дал обещание своим бывшим коллегам не принимать помощи ни от какой разведки, Сол успел получить существенную помощь от Миши и Моссада. Он не считал, что его можно обвинить в нарушении данного слова, если он воспользуется этой помощью. Во-первых, Миша предоставил им израильские паспорта с Другими данными и фамилиями. Во-вторых, Миша дал им достаточно Денег на возникающие траты в связи с их поисками. Он также снабдил их оружием, но Сол и Эрика не хотели рисковать при пересечении границы и спрятали его до того, как покинули Австрию.

Но в данный момент главный вклад Миши в их поиски — фотокопия записей из его записной книжки, список фамилий и информация об этих людях. Первым в списке стоял Эфраим Авидан.

“Какое отношение этот список имеет к исчезновению моего отца?” — спросила Эрика.

“Понятия не имею”, — ответил Миша.

“Я не верю. Ты бы не стал составлять этот список, если бы между ними не было связи”.

“Разве я сказал, что нет связи? Мы знаем их адреса, привычки, бывшие места работы”.

“Бывшие?”

“Все они служили в Моссаде, все вышли в отставку. Но ты спросила, какое это имеет отношение к исчезновению твоего отца, а эту головоломку я еще не решил”.

“Они говорят, что не знают моего отца? Они не отвечают на вопросы? В чем проблема?”

“У меня не было возможности спросить их о чем-либо”.

“Попробуй еще раз. Маневрируй”.

“Не могу. Этих людей объединяют еще два фактора. Они выжили в нацистских концлагерях…”

“И?”

“Они все исчезли”.

Как и отец Эрики.

Открылась дверь в гостиницу. Сол не мог что-либо прочитать по лицу Эрики, когда она садилась в машину.

— Есть что-нибудь? — спросил он.

— Не сказала бы, что из них фонтаном бьет информация. Догадываюсь, мы не первые, кто спрашивает об Авидане, а здешние люди не очень-то настроены беседовать с приезжими — будь то мужчина или женщина, — которые не прибыли сюда тратить деньги, как туристы.

Сол обдумал услышанное.

— Кто бы ни был здесь до нас, это люди Миши.

— Может быть. Давай выясним. Я знаю, как ехать. Сол повел машину по узкой улочке.

— Это за деревней. Третья ферма слева.

Машина набрала скорость.

Дом был старый, с белыми оштукатуренными стенами. Он стоял у подножия следующего, поросшего травой холма. Хотя он был шире других домов в деревне, крыша у него тоже была остроконечная, что делало его силуэт схожим с силуэтами гор за ним. Сол свернул и поехал по незаасфальтированной, грязной дороге. Когда он остановил машину перед домом, со стороны кладбища можно было ясно расслышать звон колокольчиков. В солнечных лучах долина стала еще великолепней. Однако Сол не обращал внимания на окружающую его красоту, все его мысли были заняты списком из книжки Миши.

Первая фамилия по списку.

Они вышли из машины. На террасе дома появилась женщина с красивым, но скорее мужской красотой, лицом. Выглядела она лет на тридцать, у нее были светлые, выгоревшие на солнце волосы и здоровый румянец. Одетая в крепкие ботинки с шерстяными гольфами, кожаную юбку и синюю клетчатую рубашку с засученными рукавами, женщина отличалась атлетическим телосложением. Стуча ботинками, она прошла по деревянной террасе и, спустившись по ступенькам, остановилась, подозрительно глядя на приехавших. Сол считал само собой разумеющимся то, что большую часть беседы будет вести Эрика, — так бы поступил и он, если бы был хозяином мужчина.

— Извините за беспокойство, но нам сказали, что здесь жил Эфраим Авидан, — сказала по-итальянски Эрика.

— Ваш акцент. Американка? — по-английски спросила женщина.

— Нет, я израильтянка, но много лет прожила в Америке, — на английском же отвечала Эрика. — Честно говоря, мне гораздо легче изъясняться на английском, чем на моем родном языке. Вы предпочли бы…

— Говорить на английском? — женщина покачала головой и переключилась на итальянский. — Я бы попрактиковалась, но только не обсуждая Эфраима Авидана. Он жил здесь, но ушел, — она помрачнела. — Вы в одной компании с теми, кто уже приходил расспрашивать о нем?

— Это кто?

— Двое мужчин. Пять дней назад. Представились старыми друзьями Авидана. Но они лет на тридцать младше его. Как Авидан и вы, они тоже сказали, что они израильтяне. Сказали, что должны Авидану деньги.. Какие сознательные должники, а? Хотели узнать, куда он ушел. И что вы им сказали?

— То же, что и вам. Я не знаю куда. Он ушел вдруг. В феврале. Вечером был здесь, а утром уже нет. Насколько я могу судить, он ничего с собой не взял. Через несколько дней после этого я сообщила обо всем нашему полисмену в деревне. Были организованы поиски, но тела мы не нашли, — она указала на горы. — Мы и не ожидали найти его. Никто не гуляет по лесу зимой, да еще ночью. Возможно, самоубийство. Он был со странностями. Но тогда должно быть тело… Наш полисмен уведомил о случившемся бернскую полицию. Этим делом занялись другие. Мы здесь к нему хорошо относились, так, будто он был одним из нас. И он отнесся ко мне благородно. Перед уходом заплатил за жилье. У меня с ним никогда не было проблем.

— Конечно.

Хозяйка фермы скрестила руки на груди:

— А вы-то сами кто? Тоже “старые” приятели-должники? — она задала вопрос, обращаясь к Солу.

— Мы вообще с ним не знакомы.

Женщина улыбнулась, очевидно, она не ожидала услышать искренний ответ.

Сол кивнул в сторону Эрики:

— Но отец моей жены был другом Эфраима Авидана, — для большего эффекта он выдержал паузу. — И ее отец тоже исчез. Лицо хозяйки выражало удивление и скепсис одновременно.

— Однако ваше объяснение может быть всего лишь более изобретательно, чем объяснение “старых” приятелей-должников.

— Почему вы так подозрительны? — спросила Эрика. — Все, что нам надо, — это информация.

— Подозрительна? Когда тебя оставил муж… когда ты одна должна справляться… — она замолчала, глядя на пастбище, где паслись коровы. — Если бы не священник, может, я бы не была такой подозрительной?

У Сола участился пульс.

— Священник?

— Не то чтобы он так представился. Он был красивый, мужественный. Путешествовал пешком, так он сказал. Он появился за две недели до израильтян. У него были голубые глаза и соломенного цвета волосы. Чтобы приготовить ужин, он ходил в лес за дровами. Он был сильный, мускулистый. Но я обратила внимание на его руки.

— И что же вас в них привлекло?

— Он очень о них заботился. Я не считала странным, что он надевал перчатки, когда рубил дрова. Занозы, мозоли — это понятно. Но потом, когда мы вместе ужинали, он снял перчатки, и я не могла не заметить, какими нежными и ухоженными были его руки по сравнению с его мускулатурой. Он был загорелый, но на левой руке… здесь, на среднем пальце… была полоска от недавно снятого кольца. Я до сих пор не знаю, почему он это сделал. Кто знает? Может, он просто потерял его. Но его правая рука… здесь — большой палец, указательный и средний… — за ними он особенно внимательно следил. Он не прикасался ими к еде, а позднее, когда помогал мыть посуду, на эту руку набросил полотенце, а тарелки брал левой. Понимаете, о чем я?

— Извините, — сказала Эрика, — боюсь, что нет.

— Я так и предполагала, ведь вы израильтяне. Сама я лютеранка, что для римских католических священников большой, указательный и средний пальцы правой руки — самые важные части их тела. Они благословенны. Ими священник берет хлеб, который освящает. Если священнику ампутировать один из этих пальцев, он больше не сможет служить мессу, не сможет быть священником вообще никогда. И раз уж эти пальцы благословенны, он должен оберегать их не только от физических травм, но и от всего недостойного.

— Но разве он не мог быть просто левшой? — недоуменно спросила Эрика. — Это бы все объяснило.

— После ужина он снова надел перчатки и вызвался сходить в сарай нарубить еще дров. Мне нужна была помощь, я согласилась и пообещала приготовить ему завтрак. — Женщина указала на виднеющийся из-за дома угол сарая. — Он работал дольше, чем я ожидала. Когда я пошла проверить, все ли с ним в порядке, то застала его врасплох. Он засовывал в рюкзак маленькую черную книжечку. Тогда я окончательно убедилась.

— Я не совсем вас понимаю, — сказала Эрика. Но Сол понял. Он помнил, что ему рассказывал о церкви его приемный брат, который был ирландским католиком.

— Книжка, по-видимому, сборник молитв, которые священник должен читать каждый день, — пояснил он и посмотрел на хозяйку. — Но вы сказали, что “окончательно убедились”. Простите, но это все еще похоже на предположения.

— Нет, — сказала хозяйка. — Ночью я пошла в его комнату в сарае и обыскала рюкзак. Черная книжка была сборником молитв.

— Обыскали?..

— Высчитаете, я дурно поступила? Но как он может обвинять меня, если сам поступил не лучше? Он прокрался из сарая к домику Авидана и обыскал его жилье, — ее лицо пылало от негодования. — Я оставила в домике Авидана все на своих местах. Он мог вернуться в любой момент, и раз уж никто не хотел снимать его дом, я не собиралась тратить время и что-то там менять. Да и куда мне складывать его имущество? Когда я поднялась по холму, я услышала, как там орудует священник. Было слышно, как он выдвигает и задвигает ящики, а сквозь щель в занавесках я видела луч фонарика.

— И как же вы поступили?

— А чего бы вы от меня ожидали? От одинокой женщины? Как я должна была поступить с вполне невинным с виду гостем, который оказался бродягой или вором? Я просто вернулась в дом и не стала ничего предпринимать. Утром я изобразила, будто не знаю, что он был в домике Авидана, а он, если и догадывался, что я обыскала его рюкзак, тоже изобразил, что ни о чем не подозревает. Он съел приготовленный мной завтрак, поинтересовался, нужна ли мне помощь, и, когда я отказалась, продолжил свое “путешествие”. Несколько ночей подряд после этого я наблюдала за домиком. Насколько я могу судить, священник больше туда не возвращался.

— А что должно означать кольцо, которое он снял с пальца? — спросила Эрика.

— Должно быть, это знак его ордена, — сказал Сол. — Некоторые религиозные группы используют их.

— В рюкзаке кольца не было, — сказала женщина.

— Видимо, оно было для него слишком ценным, и он предпочитал носить его в кармане.

— Может быть. Потом, через две недели, приехали два израильтянина, Они спросили, можно ли им осмотреть домик Авидана, вдруг что-нибудь подскажет им, куда он отправился. Вы понимаете? Тогда они как бы смогут отдать Авидану свой мифический долг.

— И вы разрешили им?

— Да. Я подумала, что если откажу, они все равно вернутся ночью и обыщут его. Или же сразу приступят к обыску, несмотря на мои возражения. Мне не нужны лишние проблемы. Я надеюсь, что, если позволю им это, увижу, чем все это кончится. И потом, что мне было прятать?

— Или Авидану? — добавил Сол.

— Теперь вот приехали вы и спрашиваете, почему я так подозрительна. Кто этот Авидан? Почему он интересует вас и остальных?

— О священнике я ничего не могу сказать, — ответил Сол. — Для меня он такая же загадка, как и для вас. Но те два израильтянина наверняка агенты разведки Моссад. Авидан раньше работал на них. Если кто-то из этой организации — даже тот, кто вышел в отставку, — исчезает, они хотят знать почему, особенно если это связано с другим исчезновением их бывшего сотрудника. С исчезновением отца моей жены.

Женщина набрала побольше воздуху:

— Политика? Я не хочу иметь дел с политикой.

— Мы не уверены в том, что это политика. Это может быть личное дело, связанное с чем-то в прошлом. Если честно, мы не знаем. Но для нас — это личное дело.

— Вы из Моссада? Эрика колебалась:

— Раньше я работала на них.

— Политика.

— Я сказала “раньше”. Пожалуйста, поймите, мы сказали вам больше, чем должны бы были. Как мы можем заставить вас поверить нам?

— Как? Скажите мне, как сделать так, чтобы избавиться от приезжающих сюда, которых интересует Авидан?

— Если вы нам поможете, может, нам удастся выяснить, что с ним случилось, и тогда сюда перестанут приезжать интересующиеся Авиданом.

Женщина изучающе посмотрела на Сола и Эрику.

— Мы можем осмотреть домик Авидана? — спросил Сол. Женщина не шелохнулась. Сол затаил дыхание. Она кивнула.

<p>3</p>

Жилище Авидана было за домом и сараем, выше по пастбищу. За ним на крутых, каменистых склонах густо росли деревья. Воздух Альп был чистым, сладким, с легким ароматом хвойных.

Маленький одноэтажный домик был сложен из бревен. На крыше торчала давно нуждающаяся в чистке ржавая труба. Сол огляделся вокруг: внизу — зеленая долина, вдалеке — озера, справа, в километре от этого места, частично скрытые деревьями, виднелись деревенские дома.

Почему Авидан выбрал такой примитивный, заброшенный дом, подумал Сол.

— Как долго он здесь прожил? — спросил Сол женщину.

— Он пришел сюда осенью в октябре.

— Планировал провести здесь зиму?

— Он представился писателем. Сказал, что ему нужны покой и уединение, чтобы закончить роман.

Отставник Моссада — писатель? — подумал Сол. Возможно. Возможно все, что угодно. Но вероятно ли? Когда начинают дуть зимние ветра… Покой и одиночество? Авидан, безусловно, добился этих условий в самой крайней форме. Что заставило его выбрать именно это место?

Они вошли в домик. Он был разделен на комнату и кухню. Камина не было, для отопления дома, как и для приготовления пищи, служила большая, черная плита, которую топили дровами. В обеих частях дома царила спартанская обстановка. Стены обшиты досками из сосны. Сколоченные доски на козлах заменяли кухонный стол, рядом стояла лавка. Кроме того, там были: простой сервант, кресло-качалка и еще одна лавка вдоль стены. Вместо кровати — койка с набитыми соломой матрацами. Над облупленным бюро висело треснутое зеркало, ящики трюмо были выложены пожелтевшими газетами за 1975 год, там лежала кое-какая одежда. Полки на стене рядом с бюро были заставлены книгами, в основном об истории Израиля. То тут, то там по стенам висели фотографии с видами израильской пустыни, людных улиц Тель-Авива… В кухне Эрика осмотрела сервант — там были лишь пластиковая посуда и консервы. Под раковиной стояла тумбочка с туалетными принадлежностями.

Проведя здесь зиму, можно сойти с ума, подумал Сол.

Он повернулся к хозяйке фермы:

— По вашим словам, ничего здесь не трогали, поскольку думали, что он в любой день может вернуться. Не похоже, что ему пришлось бы многое упаковывать.

— Если он писал роман, — сказала Эрика, — то, наверное, взял его с собой. Пишущей машинки я не заметила, рукописи тоже.

Хозяйка стояла в открытых дверях, из-за солнечного света был различим только ее силуэт.

— С октября по февраль я его почти не видела. Иногда так валил снег, что из моего дома невозможно было разглядеть этот домик. Временами мне казалось, что его занесло снегом. Но в ясные дни я видела, как из трубы валит дым, и переставала волноваться. В первый день каждого месяца Авидан пробирался сюда по заснеженному пастбищу и платил ренту.

Сол вспомнил, как женщина говорила, что ее оставил муж. Ежемесячная плата от Авидана была для нее слишком существенным подспорьем, чтобы ее волновала экстравагантность жильца.

— Что-то было не так — я чувствовала это. И когда он исчез, я решила ничего не трогать, на случай, если полиция возобновит дело.

— Но, как я понимаю, вы не думаете, что священнику и израильтянам удалось что-нибудь выяснить, — сказал Сол. — Мы можем просмотреть все книги, проверить все продукты, простучать пол. Догадываюсь, что мы только зря потеряем время. Авидан был профессионалом.

— Священник и израильтяне считали, что могут переиграть меня, попросту обмануть, — раздраженно сказала женщина, — никто из них не предложил денег.

Сол напрягся.

— А если мы предложим вам деньги?

— Тяжело справляться с хозяйством одной.

— Конечно, — сказала Эрика. — Мы хотим помочь вам. Но ограничены в средствах. Ведь мы недавно покинули свой дом в Израиле. Но мы с удовольствием поможем вам.

Женщина задумалась, посмотрела по сторонам и назвала цифру. Сумма была приличная, почти половина того, что дал Эрике и Солу Миша. Но расстаться с деньгами имело смысл — судя по лицу хозяйки фермы, у нее была ценная информация.

— Договорились, — сказал Сол. — Конечно, если вы не собираетесь показать нам какую-нибудь старую книжку с адресами или…

— Дневник, — сказала женщина. — Начало датировано октябрем прошлого года, он вел его, пока не исчез. Там написано об этом домике. Об этом самом. Есть фотографии. Мне от них дурно стало.

Эрика шагнула вперед:

— Как они у вас оказались?

— Я нашла место, где все это было спрятано.

— Да, но как?

— После того как священник обыскал домик Авидана, мне стало интересно, что же он искал. Когда я поняла, что он действительно ушел, я поднялась сюда и тоже все обыскала. Я простучала пол. Стены. Потолок. Я даже сдвинула плиту и подняла кирпичи.

— И?

— Ничего не нашла. Но священник не все осмотрел, — сказала женщина. — Он не знал повседневную жизнь Авидана. Он не поставил себя на его место. Есть еще одно строение.

— Сортир, — понял Сол.

— Там под доской я и нашла дневник и фотографии. Каждый день он ходил туда по тропинке, прорытой в снегу, и брал дневник с собой.

— Дневник стоит той суммы, которую вы назвали?

— Об этом вам судить. Сумму вы знаете. Эрика потянулась к карману:

— Деньги австрийские.

— Мне все равно, хоть японские. Это Швейцария — здесь принимают любую валюту, — женщина пересчитала деньги.

— И где же то, за что мы заплатили?

— Идемте в дом.

<p>4</p>

Они сидели за столом на кухне. Пока хозяйка готовила кофе, Сол открыл завернутый в полиэтилен пакет. Он содрогнулся, увидев фотографии. Эрика трясущимися руками перебирала снимки.

Немецкие концентрационные лагеря. Солдаты SS направили автоматы на выпрыгивающих из грузовиков и товарных вагонов беженцев. Изможденные пленники с голодными глазами смотрят из-за колючей проволоки. Бесконечные рвы, полные трупов, присыпанных негашеной известью, рядом бульдозеры приготовились засыпать их землей. Газовые камеры, голые люди — в основном дети, старики, женщины, — они так прижаты друг к другу, что умирали стоя. Открытые двери массивных печей. Невообразимое количество пепла и костей.

Сол просмотрел их все, каждую из них, и, когда уже отложил их в сторону, он опять понял то, что знал и до этого, — человеческая изощренность в изобретении жестокости не имеет границ.

Он сложил фотографии вместе и положил их на стол изображением вниз.

— Такая жизнь не стоит того, чтобы жить, — сказал он срывающимся голосом. — Бог знает, что еще в этом дневнике…

— В ту ночь, когда я просматривала содержимое этого пакета, сколько бы поленьев я ни подкладывала в камин, мне все равно было холодно, — сказала женщина. — Я ходила по комнате всю ночь до рассвета. Я знала о подобных зверствах, но когда увидела и прочитала…

— Прочитала?.. — спросила Эрика. Глядя на дневник, она потянулась к нему, но потом отдернула руку, как от чего-то гадкого.

— Да, дневник, — сказала женщина. — Авидан, его родители, сестра и два брата жили в Мюнхене. В тысяча девятьсот сорок втором, когда началось истребление евреев, нацисты арестовали их и отправили в Дахау. Лагерь был всего в двадцати километрах от их дома. Это не был лагерь смерти, хотя, судя по тому, как его описывает Авидан, разница невелика. Он и его родственники работали как каторжники вместе с другими заключенными на фабрике, где шили амуницию. Их почти не кормили. Почти не оставляли времени для сна. Не было никаких санитарных условий. Вместо туалета — простая канава. Вода заражена. Крыши бараков протекали. Там было полно крыс. Два года они работали на победу Гитлера в войне. И один за другим умирали. Первая — мать Авидана, она надорвалась на фабрике и умерла. Однажды утром отец Авидана не смог подняться с пола, эсэсовец выволок его из барака и застрелил на глазах у других заключенных. Его тело лежало на площади для построений три дня, а потом заключенным приказали положить его на тележку и отвезти к яме для захоронений за лагерем. Потом десятилетняя сестра Авидана умерла от чахотки. Его старший брат передвигался не так быстро, как хотелось бы охраннику, и ему размозжили дубинкой череп. Оставшийся брат сошел сума и вскрыл себе вены щепкой от бревна. Авидан же твердо решил выжить. Незаметно для других он умудрялся отдыхать во время работы и копил силы. Он ел жуков, мух, пауков — все, что мог найти в лагере. И он победи л. В сентябре сорок четвертого он оказался в группе заключенных, которых отправили перевозить из города еду и выпивку для какого-то праздника нацистов. У грузовика спустила шина. Произошла заминка, и заключенные бежали. Эсэсовцы быстро пришли в себя и открыли огонь. Троих из четырех убили. Четвертым был Авидан. На него так подействовало ощущение свободы, что у него открылись резервы, о которых он и не подозревал. Он воровал продукты. Спал в стогах сена. И все время шел. Дахау — в ста километрах от Швейцарии. В дневнике Авидан не описывает, как он пересек границу, но он дошел до нейтральной территории и продолжал двигаться дальше, все еще не уверенный, что в безопасности. В конце концов, здесь он нашел себе пристанище. Я и мой бывший муж купили эту ферму в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Я понятия не имею, кому она принадлежала во время войны. Но кто бы тогда здесь ни жил, однажды они нашли в сарае Авидана. Они поняли, в каких он был обстоятельствах, посочувствовали и разрешили остаться в домике. Они снабжали его продуктами. Он жил здесь с октября сорок четвертого до конца воины, то есть до следующего мая, а потом уехал в Палестину.

Женщина замолчала. В комнате повисла звенящая тишина. Сол был так поглощен ее рассказом, что ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать смысл последних слов женщины.

— Пришел сюда в октябре сорок четвертого? — Солу стало жарко. — Но разве вы не говорили, что он вернулся в прошлом году в…

— В октябре, — сказала женщина. — Судя по тому, что он пишет о перенесенных им испытаниях во время войны, я сомневаюсь, что это простое совпадение. Прошлое всегда было с ним. Что-то подтолкнуло его вернуться сюда. Дневник написан так, что кажется, он не просто вспоминает, а заново переживает все это.

— Это преследовало его, как наваждение… — Эрика вздрогнула.

— Как и твоего отца, — сказал Сол. В присутствии хозяйки он не стал у поминать о фотографиях, которые они обнаружили в подвале венского дома.

— Но вы сказали, что Авидан уехал отсюда в мае сорок пятого, в конце войны, — сказала Эрика. — Однако в этот год он ушел в феврале. Не совпадает.

— Если только он не собирался уйти в мае, — сказала женщина, — а что-то заставило уйти его раньше, так же как что-то заставило его вернуться сюда. Он ушел, не предупредив меня, и ничего с собой не взял. Решение, наверное, пришло неожиданно.

— Или кто-то неожиданно принял такое решение за него, — сказала Эрика. — Подозреваю, с моим отцом кто-то тоже мог так поступить.

— Его похитили? — спросила женщина.

— Возможно, — вздохнула Эрика. — У нас все еще недостаточно информации.

Через открытые окна Сол услышал гудение приближающейся по дороге машины. Звук стал громче. А потом вдруг стих.

У Сола напряглась спина. Он вышел из кухни и осторожно встал у окна, глядя на площадку перед террасой. А открытых воротах, на грязной, незаасфальтированной дороге, ведущей к дому, стоял черный “рено”. Внутри Сол разглядел три силуэта.

Эрика вошла в гостиную:

— В чем дело?

Следом за ней вошла хозяйка. Сол повернулся к ней:

— Вам знакома эта машина? Женщина шагнула к окну.

— Смотрите, чтобы вас не заметили, — предупредил Сол. Женщина подчинилась и осторожно посмотрела в окно.

— Никогда раньше ее не видела.

Из машины вышли трое. Все они были высокие, хорошо сложенные мужчины в возрасте между тридцатью и сорока. На каждом были ботинки на толстой подошве, черные широкие брюки и застегнутые на молнию ветровки. Куртки были слегка великоваты.

В июне? — подумал Сол. В такой теплый день, как сегодня? Почему застегнутые ветровки?

Мужчины шли по дороге к дому, каждый из них расстегнул молнию на куртке.

Сол почувствовал, как сзади приблизилась Эрика.

— Они могли подъехать к самому дому, — сказала она.

— Но вместо этого заблокировали ворота. Мы не выедем отсюда, пока они не уберут машину.

Мужчины шли гуськом. Хотя их лица ничего не выражали, глаза внимательно обследовали “фольксваген”, дом, пастбище, лес и горы за домом. Каждый держал левую руку ближе к ремню. Они уже прошли полдороги и были достаточно близко — Сол заметил, что у каждого на среднем пальце левой руки яркое кольцо с красным камнем.

Он резко повернулся к женщине:

— У вас в доме есть пистолет?

Женщина отшатнулась, услышав такой вопрос, но голос был спокойный:

— Конечно. Это Швейцария.

Ей не надо было продолжать объяснения. Швейцария — страна нейтральная, но к боевой готовности здесь относятся всерьез. Каждый мужчина в возрасте от двадцати до пятидесяти должен пройти военную подготовку.

— Возьмите его. Быстро, — сказал Сол. — Проверьте, чтобы он был заряжен. Нам надо уходить. Сейчас.

— Но почему?..

— Сейчас!

С расширенными от удивления глазами женщина подбежала к шкафу и достала сделанный в Швейцарии карабин. Сол хорошо знал это оружие. Калибр семь шестьдесят два. Под стволом складной треножник, на прикладе резиновый амортизатор отдачи.

С полки женщина взяла два магазина. Эрика проверила их. Она зарядила карабин, сняла предохранитель и поставила карабин в полуавтоматический режим. Второй магазин Эрика заткнула за пояс.

Женщина растерянно замигала:

— Это люди ведь не будут…

— У нас нет времени на разговоры! Уходим! — Сол схватил со стола дневник с фотографиями и запихнул в пакет.

Эрика с карабином в одной руке открыла заднюю дверь из кухни. Сол схватил женщину за руку и потащил ее вслед за Эрикой.

Они бежали по поросшему травой склону вверх к домику Авидана.

Сол услышал крики у себя за спиной, он прижал пакет к груди и рискнул оглянуться назад. С левой стороны сарая появились двое мужчин, третий выбежал справа и, указывая на них, кричал по-французски:

— Ici.[8]

Каждый из них вытащил из-под ветровки пистолет.

— Эрика! — крикнул Сол.

Она оглянулась, увидела троих мужчин и развернулась. Одним движением Эрика опустилась на одно колено и, оперевшись локтем о другое, прицелилась. Не успели преследователи открыть огонь, она нажала на спусковой крючок, один раз, другой. И еще раз. Расстояние до цели было пятьдесят метров. Эрика была опытным стрелком, но сейчас у нее не было времени расслабить мышцы, и ствол карабина не выровнялся. Одна пуля слегка задела плечо одного из преследователей, остальные попали в сарай.

Раненый мужчина схватился за плечо и нырнул за сарай. Его компаньоны спрятались с другой стороны. Если Эрика и не убила их, то хотя бы отвлекла. Она встала и побежала за Солом и хозяйкой фермы, которые к этому времени уже достигли вершины холма. Пуля ударилась о стену домика Авидана как раз в тот момент, когда Эрика забежала за угол.

Там, тяжело дыша, ее ждали Сол и женщина. Эрика выбрала удобный момент, выглянула из-за угла и дважды выстрелила в бегущих вверх по склону мужчин.

Преследователи залегли в траву.

— Вы знаете здешний лес, — сказал Сол женщине. — Ведите нас в горы.

— Но куда…

— Быстрее. Пошли!

<p>5</p>

Продираясь через густые кусты, женщина вывела их на узкую тропинку, ведущую вверх по заросшему лесом склону. Она шагала легко и быстро, следом, пытаясь адаптироваться к непривычным горным условиям, шли Сол и Эрика. Выше тропинка свернула влево и повела вниз между полутораметровыми валунами. Густая листва скрывала солнце. Сол ощущал аромат сосновой смолы, под ногами лежал толстый ковер опавших иголок, однако все его внимание было сконцентрировано на доносившихся сзади приглушенных криках и хрусте ломаемых веток.

Женщина провела их вниз по тропинке к мелкому ручью. Сол, не обращая внимания на холод, разбрызгивая воду, перебежал через ручей и рванулся в темный лес за ним. Он слышал, как сзади переходит через Ручей Эрика.

Женщина стала подниматься по следующему склону — он был гораздо круче первого, едва заметная тропинка извивалась между поваленных деревьев и валунов. У Сола горели легкие. Добравшись до вершины склона, он оглянулся на поднимавшуюся следом Эрику. Мужчин было не видно, но он слышал плеск под ногами перебирающихся через ручей преследователей.

Женщина привела их на поросшее травой плато. Через сто метров снова начинался лес. Они побежали. Это, казалось, длилось вечность. Ноги путались в высокой траве. Сол представил, как сзади из леса выбежали трое мужчин, по спине пробежал холодок. Но никто не стрелял. Он бросился на землю за кустами, Эрика легла рядом и прицелилась. Женщина побежала дальше, но, поняв, что ее защитники не идут за ней, остановилась и присела за деревом.

Несмотря на очевидную опасность их положения, Сол почти радовался. Мы сделали это! — думал он. Они не видели, как мы перебегали плато! Они не поймали нас на открытом месте! Теперь наша очередь!

Рядом с ним Эрика успокоила дыхание, установила карабин на треножник, прицелилась и замерла.

Еще чуть-чуть, думал Сол. Уже не долго. Он вытер пот со лба и сконцентрировал свое внимание на противоположной стороне плато. Преследователи должны показаться.

Пять секунд. Десять. Пятнадцать. Тридцать. Примерно через две минуты Эрика отползла назад, и Сол понял почему. Что-то было не так. Мужчины уже должны были добраться до вершины холма. Они должны были появиться на той стороне.

Вслед за Эрикой он подбежал к женщине. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Сол прижал ладонь к ее губам и показал на лес. Поняв все по его глазам, она побежала, уводя их дальше в лес.

Сол думал о том, что мужчины могли не показаться на открытом пространстве только по одной причине. Добравшись до плато, они поняли, что им приготовлена ловушка, и решили обойти их с флангов. Возможно, они уже сделали это.

Выстрел слева словно пришпорил Сола, и он еще быстрей побежал вверх по лесному склону. Рядом пуля сбила листву. Сол слышал, чувствовал, как она просвистела за спиной.

Но, возможно, этими выстрелами их хотели подогнать к снайперу на холме. Или пытались вынудить остановиться и спрятаться, пока эта-троица не окружит их?

Инстинкт решил все. Главное — двигаться, убегать. Сол понимал, почему Эрика не открывает ответный огонь. У нее не было цели и, даже если бы и была, деревья мешали стрелять. Он понимал: нет надежды на то, что в деревне услышат выстрелы и придут на помощь. В Швейцарии всем фермерам было предписано регулярно заниматься военной подготовкой. Стрельба в Альпах так же привычна, как и звон колокольчиков на пастбищах. Никто не обратит внимания.

Воздух стал холоднее. Небо затянули тучи. Упали первые капли дождя. Радуясь, что пакет с дневником Авидана обернут в полиэтилен, Сол прижал его крепче к груди. Дождь усиливался. Из-за гор выплывали черные тучи, и Сол понял, насколько опасной становится погода. Если они будут продолжать восхождение, от нехватки кислорода у них может начаться бред. Вдобавок холодный дождь — все условия для простуды, жара.

Три часа, подумал Сол. Это максимум, который у нас есть. Он утешал себя только тем, что, возможно, их преследователи тоже подумают об этом.

Дрожа от холода, он добрался до вершины холма и увидел, что за ним сразу начинается другой, скрытый тучами и усиливающимся дождем. Ливень приглушал выстрелы справа. Пуля ударилась о дерево за спиной Сола.

Подгоняемая страхом женщина бежала вперед. За ней с трудом поспевал Сол. Выше. Круче. Сейчас мы уже, наверное, на высоте восемь тысяч футов, подумал Сол. Его качало от разряженного воздуха. Как бы глубоко и часто он ни дышал, легким было мало воздуха. В голове все смешалось. Он двигался автоматически, работали рефлексы. Дважды Сол падал, Эрика помогала ему подняться. Потом падала Эрика, и он помогал ей. В голове стучало. Но женщина, проворная, как горная коза, поднималась все выше.

Сол не заметил, как лес становился все реже, ковер из иголок уступал место камням, но вдруг в голове у него прояснилось, и он понял, что они прошли лесную зону и впереди остались только гранит и покрытые снегом вершины.

Мы в ловушке, подумал он. Мы не можем идти выше. Мы потеряем сознание. Или умрем от холода. Дождь, от которого Сол промерз до костей, перешел в снег. На такой высоте июньские метели не были чем-то необычным. Опытные люди, поднимаясь в горы, принимают это в расчет и берут с собой шерстяную одежду. Но Сол не ожидал, что окажется здесь, и был одет по-летнему. Снизу из деревни эта метель смотрелась живописно, но здесь она была смертельно опасна. Снег уже не таял на голове Сола, он покрывал плечи. Руки занемели.

Мы умрем здесь, думал он. Мы зашли так далеко, что, даже если повернем назад и попытаемся вернуться на ферму, не сможем этого сделать, мы потеряем сознание от слабости и умрем от холода. А где-нибудь по пути наткнемся на засаду.

Снегопад скрывал гранитный склон впереди. Но, несмотря на леденящий ветер, женщина продолжала подниматься выше. Она сошла с ума, подумал Сол. Она так напугана, что будет карабкаться вверх, пока не сломается, а наши охотники тем временем поймут, что нам грозит, и остановятся. Они останутся на границе леса, сделают себе укрытие из поваленных деревьев, а когда метель кончится, возьмут нас. Они найдут нас замерзших до смерти и оставят там, где мы свалимся. В июле, когда снег стает, туристы найдут наши трупы и доложат об очередном несчастном случае в горах.

Эти мысли разозлили Сола, прибавили ему сил для восхождения. Между снежными порывами Сол смог разглядеть, что они вы шли на очередное, на этот раз абсолютно голое, плато. Женщина побежала вперед.

Но не к следующему крутому склону, а к деревянной двери в каменной стене.

Эта дверь была сделана как раз для подобных ситуаций — простая швейцарская предосторожность на случай неожиданной метели. Снег повалил так густо, что Сол уже не видел дверь, не говоря уже о склонах за ней. Выбора не было. Он и Эрика должны были идти дальше.

Когда женщина открыла дверь в мрачную пещеру, Сол отшатнулся.

— Дверь два дюйма толщиной! — настаивала женщина. — Пули не пробьют ее! Эти люди умрут, если вздумают ждать нас снаружи!

Сол понимал ее логику. Прожив годы в горах, она, естественно, воспринимала эту пещеру как укрытие. Но опыт Сола восставал против предложения запереть себя. Укрытие может превратиться в капкан. А если метель прекратится? Если мужчины решили не останавливаться в лесу, а идут по их следам и найдут эту пещеру? А вдруг, под великоватыми ветровками у преследователей не только пистолеты?

Взрывчатка, например.

Нет! Он встретится с врагом на открытом пространстве, у него должен быть простор для маневров. Но он не мог лишить Эрику возможности защитить себя. Сол потянулся было к карабину, но усилием воли остановил себя.

— Я вернусь. Если не узнаете мой голос, стреляйте в любого, кто попытается войти.

Снег залепил Эрике лицо. От холода у нее побелела кожа. Она сжала ему руку.

— Я люблю тебя. Метель усиливалась.

— Если бы был другой выход… — сказал Сол. — Но его нет.

Эрика хотела еще что-то сказать.

Он эхом повторил: “Я люблю тебя” — и, зная, что она поймет его, подтолкнул Эрику в пещеру. Она подчинилась и следом за женщиной вошла внутрь. Темнота поглотила ее. Дверь захлопнулась, но из-за ветра удар был почти не слышен.

<p>6</p>

Сол посмотрел на склон внизу. Теперь, повернувшись спиной к ветру, он видел гораздо лучше. До этого невидимые валуны темнели в порывах снега. Спускаясь, Сол получал небольшое преимущество перед преследователями: их ослеплял снег. Может быть, это преимущество компенсирует его безоружность. Их преимущество — трое против одного. Уравнитель — холод.

Он не пытался анализировать — надо было действовать. Снег засыпал все вокруг, и Сол не видел, куда безопаснее ставить ногу. Он знал, что растяжение в его ситуации смертельно, но не думал об этом. Ему надо было спуститься вниз и найти укрытие до появления преследователей…

Сол двигался в стороне от следов, которые оставили он, Эрика и хозяйка фермы. Следы засыпал снег, но они еще были заметны и могли указать направление. Конечно, преследователи не будут держаться группой. Внизу, в лесу, они стреляли справа и слева, пытаясь обойти свои жертвы с флангов. Труднопроходимые места вынудят их собираться вместе, но при любой возможности они будут расходиться в стороны. Солу необходимо было держаться на значительном расстоянии от своих следов. Он планировал спуститься ниже преследователей, обойти их со спины и разделаться с каждым поодиночке.

Если бы он мог унять дрожь!.. Рубашка и брюки замерзли, ветер пронизывал до костей. Руки закоченели, пальцы ничего не чувствовали. Он заскользил, ударяясь спиной, руками и ногами о склон, и остановился, наткнувшись на сосну в конце склона. Ветки укрыли его от ветра. До смерти уставший, он лежал на спине и пытался восстановить дыхание. Перед глазами все плыло. Усилием воли он взял себя в руки и заставил тело повиноваться. Морщась от боли, он сел, потом, хватаясь за ветки, попытался встать…

Он заметил какое-то движение — черную фигуру, пробирающуюся по снегу.

Это был мужчина. Уже хорошо различались его черные ветровка и брюки. Держа пистолет в руках, он остановился и посмотрел направо, возможно, в направлении своего партнера, но Сол не мог увидеть его. Ему, наверное, тяжело держать в руках холодное железо, подумал Сол, пальцы могут не подчиниться ему, когда он захочет выстрелить.

Чуть не застонав, Сол понял, что ошибся. Снег на какой-то момент пошел слабее, и Сол заметил перчатки на руках мужчины. Он вспомнил, как женщина описывала священника. На его левой руке был заметен след от недавно снятого кольца. Сол подумал, не было ли оно таким же, как те, что он видел на среднем пальце левой руки у каждого из троих мужчин, когда они шли к дому.

Он вспомнил еще одну деталь, о которой говорила женщина, — этот турист чрезвычайно заботился о своих руках и носил перчатки, когда это только было возможно. Так же, как и эти мужчины, которые даже летом в кармане ветровок носили перчатки. Связаны ли они с туристом? Были ли они священниками, как и гостивший на ферме турист?

Священники, вооруженные пистолетами? Священники, преследующие их как профессионалы? Священники, готовые убивать? Этого не может быть! Какое отношение могут иметь священники к исчезновению отца Эрики и Авидана? Религия и насилие? Это несомненно.

Ветер сменил направление и, проникая сквозь ветки, резал Солу глаза. Его трясло от холода, он завидовал своим преследователям — у них были ветровки и перчатки. От многочисленных ударов о камни, когда он скользил по склону, у Сола занемели суставы. Он замерз, как сосулька. Времени нет. Не рассуждай! Действуй!

Мужчина подошел ближе. Сол замер за сосновой веткой, рядом он видел ботинки и брюки преследователя. Сол представил, как мужчина оглядывает лес справа и слева, а потом склон впереди.

Ботинки остановились. Они повернулись так, будто мужчина смотрел на сосну. Сол сжал зубы, ожидая, что мужчина заглянет под ветки и выстрелит.

Но ботинки двинулись дальше — мужчина пошел вперед. Сол за ним. Порывы снега делали преследователя почти невидимым.

Это надо сделать сейчас! Сол бросился вперед и повалил мужчину на каменистый склон. Уперевшись коленом в его спину, он схватил его за голову и со всей силы дернул. Позвоночник преследователя сломался почти у самой шеи. Несмотря на завывающий ветер, Сол услышал неприятный хруст. Мужчина задрожал, свистнул сквозь зубы и замер.

Стараясь не смотреть на убитого, Сол торопливо оттащил его тело под сосновые ветки. Он снял струпа перчатки. Его собственные пальцы, казалось, не принадлежали ему. Надевать перчатки было невероятно трудно. Сол зажал ладони под мышками, пытаясь вернуть им тепло и гибкость. Но это не помогло, он понял, что находится у опасной черты. Если температура его тела опустится еще ниже, он потеряет сознание.

На какое-то мгновение он представил жару израильской пустыни. Он нежился под воображаемыми лучами солнца, а потом вдруг резко осознал, где находится. Напуганный симптомами гипотермии, он заставил себя снять с трупа ветровку и надел ее. Ветровка не спасала от метели, но, надев ее на тонкую рубашку, Сол почувствовал себя гораздо комфортнее.

Он выбрался из-под сосны, посмотрел вправо, туда, где, возможно, пробирались вперед оставшиеся два преследователя, и направился к месту стычки. Сол пошарил в снегу и нашел пистолет, который выронил убитый им мужчина. Но указательный палец не подчинялся командам мозга и отказывался попасть на курок. Сол похлопал ладонью о ладонь, но это не помогало. От запястья до кончиков пальцев руки ничего не чувствовали.

Сунув пистолет за пояс, он пошел обратно вниз по склону и остановился, дойдя до деревьев. Используя их как прикрытие, Сол двинулся вправо, к другим противникам, пытаясь обойти их. Скоро они заметят, что партнер слева исчез. Они станут искать. В ослабленном состоянии, не имея возможности застать их врасплох, у Сола было крайне мало шансов убрать их обоих вместе. Он должен напасть на каждого поодиночке, пока они не поняли, что за ними охотятся.

Пройдя, как он считал, пятьдесят метров, Сол обнаружил свежие следы на снегу. Они вели вперед. Выйдя из-за деревьев и оказавшись незащищенным, Сол шел по следу. Выше он различил спину второго мужчины. Собрав все свои силы, он бросился вперед. К этому времени перчатки уже вернули рукам тепло и гибкость, достаточные для того, чтобы сжать пистолет, но не для того, чтобы выстрелить из него. Сол ударил мужчину стволом пистолета по темени. Ствол вошел глубоко в кость. Горячая кровь брызнула в лицо. Мужчина застонал. Сол ударил еще раз, сильнее. Мужчина, содрогаясь, начал опускаться на снег. Сол нанес еще один удар. И еще! Он не мог остановиться, бил и бил по черепу, пока мужчина не замер, лежа на окровавленном снегу.

Сол повернулся вправо, стараясь увидеть третьего, и побежал вдоль склона. Но и через пятьдесят метров не обнаружил свою жертву.

“Поднялся ли он уже по склону? Иду ли я ниже его?” Щурясь от снега, Сол напряженно вглядывался в сторону гребня горы. “Если он выше меня, я должен был пересечь его след! Нет, он, наверное, дальше!”

Пройдя еще двадцать метров и не увидев ни противника, ни его следов, Сол резко остановился. Страшное предположение заставило его запаниковать.

Они не могли разойтись так далеко в стороны. “Я допустил ошибку. Первый, которого я убил, не был с их левого фланга! Он был в центре! Где-то позади меня третий, который действительно был слева. Он наверняка уже заметил, что остался один! Он обнаружит следы в том месте, где я убил его партнера! Он найдет тело! Он станет искать меня!”

Сол повернулся и в испуге посмотрел на свои хорошо различимые на снегу следы. Третьему надо только идти по следу, он приведет его к… Треснул выстрел, пуля прошила рукав Сола. Он упал и покатился по склону, не обращая внимания на удары о камни. Снова треснул выстрел, пуля выбила фонтанчик снега. Сол скатился к подножью склона и встал на ноги. Ему нельзя было останавливаться, он не мог позволить противнику прижать себя к земле. Замерзшими руками он не мог вести ответный огонь. Противник будет продолжать преследование, пока не поймает Сола на свободном пространстве и не пристрелит его с безопасной для себя дистанции.

Сол побежал. От напряжения на непривычной высоте его подташнивало. Деревья стали реже. Сол побежал вниз. Противник, чтобы не попасть в западню, должен держаться в стороне от следов Сола. Принимая во внимание такую тактику, Сол отклонялся в сторону, пробираясь дальше между валунов. Он увидел торчащую из сугроба ветку и схватил ее. Надеясь, что кусты скроют его от противника, он побежал в обратном направлении. На вершине склона он повернул в сторону соперника. Сол намеревался, сделав большой круг, обойти его и напасть со спины. В тот момент, когда Сол пересек собственные следы, он ступил на вражескую территорию. Снегопад превратил день в сумерки. Дальше, чем за десять метров, ничего не было видно. Перебегая от дерева к дереву, Сол неожиданно наткнулся на след противника.

Он просчитал свои дальнейшие действия. К этому времени соперник, наверное, уже дошел до следов Сола в том месте, где он прекратил спускаться и повернул назад. Он должен был разгадать маневр Сола и повернуть, чтобы перехватить его.

Сжимая в руках ветку, Сол вглядывался в направлении, куда вели следы противника. Он увидел скопление валунов, мимо которых тот прошел, и двинулся к ним по его следам. Сол прыгал как можно дальше, надеясь, что новые следы будут на достаточном расстоянии от старых и противник не успеет вовремя их заметить, чтобы понять, что Сол прячется за валунами. Втиснувшись между валунами, он представлял, как дальше по его плану должны развиваться события. Его преследователь, возвращаясь обратно, будет искать следы Сола и игнорировать собственные. Дойдя до валунов, он увидит выше по склону место пересечения их следов. Это отвлечет его, и он не будет готов к неожиданной атаке.

На это надеялся Сол. Было еще много других вариантов. Он не мог все контролировать. Возможно, противник не станет возвращаться по собственному следу, а будет держаться в стороне и обойдет валуны справа или слева. Или он пойдет по следу Сола. В этом случае он подойдет к валунам спереди, а не сзади, и Сол окажется на виду.

Надо было продолжать бежать, подумал Сол. Но куда? Ферма слишком далеко. В такую метель я потеряю направление. А Эрика и хозяйка? Я не могу бросить их.

Но я бы не бросил их. У них есть укрытие и карабин. А у меня — пистолет, из которого я не могу выстрелить.

И палка. Оружие в данной ситуации очень смешное. Сол дрожал от холода, он боялся, что замерзнет насмерть до того, как на него выйдет противник. Он ослаб, кружилась голова, подкатывала тошнота.

“Не верится, что я сделал это”.

Тут он понял, что противник замерз так же, как и он сам. “Он так же ослаб, как и я. Мы в одинаковом положении”.

Секунды напряженного ожидания переходили в минуты. Вокруг собирался снег, на нем собирался снег. Руки онемели. Сол не был уверен, что сможет двигаться, даже если его преследователь попадет в ловушку.

Стемнело. Скоро он совсем потеряет ориентацию, не сможет бороться с противником, не сможет найти дорогу обратно в пещеру. Сол не исключал возможность того, что, если он и дальше будет оставаться без движения, то замерзнет еще до заката.

Снег почти засыпал следы врага. Если он не сможет их различить, остается очень мало шансов, что он пройдет мимо валунов. Прошло так много времени, и Сол начал подозревать, что противник пошел в другом направлении. Или он больше не мог выносить этот холод и решил попробовать добраться до фермы.

“Я должен двигаться, надо заставить работать мышцы!” Терпение лопнуло. Сол шагнул из своего укрытия, посмотрел направо… И оказался лицом к лицу с врагом. Тот как раз подошел к валунам и внимательно осматривал склон. Они оцепенели от неожиданности. Холод притупил рефлексы. Сол замахнулся палкой. Мужчина поднял пистолет. На ветке был сучок длиной с палец. Он вошел в правый глаз противника. Брызнула кровь. Мужчина душераздирающе закричал. Сол ударил с такой силой, что сучок, сломав кость глазницы, вошел в мозг. Мужчина замахал руками, будто пытался взлететь. Он еще продолжал кричать, но это был уже моторный рефлекс. Потом умолк. Рот его все еще был открыт, он выронил пистолет и схватился за палку. Потом встал на цыпочки, уронил руки и, глядя на Сола оставшимся глазом, упал.

Ветка торчала из его лица. Страх, отвращение, холод, усталость и высота сделали свое дело. Сола вырвало. Казалось невозможным, что его замерзший желудок может столько из себя исторгнуть. Сол, шатаясь, подошел к своему бывшему укрытию между валунов, согнулся и упал на колени. Земля качнулась в одну сторону, потом в другую, Я здесь погибну, подумал он. Я победил, но погибну. Отвращение к тому, что он вынужден был сделать, переросло злость — на себя, на ситуацию, на погоду, на слабость! Он поднял голову и закричал, протестуя:

— Нет! Я не собираюсь умирать! Этого не будет, я не сдался!

Он поднялся на ноги, оттолкнулся от валуна и побрел по заснеженному склону. Перед ним возникало лицо Эрики, потом сына. Он хотел жить. Но не для себя.

Для своей семьи.

Плечи окаменели, ноги были как бревна, но Сол упорно поднимался по склону. Потом по следующему. Снег залеплял глаза. Он потерял равновесие и упал, поднялся и снова упал.

Пополз.

Выше.

Дальше.

Сознание было замутнено, но, почувствовав более сильные порывы ветра, он понял, что добрался до склона, на котором уже не росли деревья и который вел к голому, каменному плато.

Оно казалось бесконечным. Ощущение было такое, что чем больше он прикладывает усилий, тем меньшее расстояние преодолевает. На карачках Сол подполз к камням, ударился головой, попробовал перелезть через них, не смог и понял, что это стена.

Стена в конце плато.

Дверь. Если память не обманывает его, дверь должна быть в этой стене. Но где? Справа или слева? Совершенно потеряв ориентировку, он мгновенно принял решение и пополз влево.

Сол почти прополз мимо двери, когда до него дошло, что это такое. Окоченевший, он скребся в дверь, обламывая ногти.

— Эрика, это Сол. Ради Бога, Эрика. Снег превратился в теплое одеяло. Он укутывал Сола. Дверь открылась, Сол повалился вперед.

Он тяжело упал на каменный пол. Закричала Эрика.

<p>7</p>

Сначала ему показалось, что испуганное лицо Эрики, склоненное над ним, было таким же видением, которое, как маяк, вело его сквозь метель. Но остатки затуманенного сознания подсказали Солу, что он все-таки добрался до пещеры, и ему открыли дверь.

Потом он увидел шипящий источник света. Керосиновый фонарь. Его почти волшебный свет освещал полки с консервами и бутылками воды, белую пластиковую коробку с красным крестом, куртки, рубашки, носки, штаны, радиопередатчик.

Потом, и это было самым главным, Сол почувствовал тепло. Оно причиняло боль. Он корчился и стонал, когда Эрика подтаскивала его к фонарю. Сол осознал, что рядом с фонарем стоит керосиновая печка, от которой наружу выведена труба. Он сжался от жалящего тепла и болезненных прикосновений Эрики. Сол пытался сопротивляться, но был бессилен.

Хозяйка фермы захлопнула дверь, подбежала к Солу и дотронулась до его лба:

— Слишком низкая температура. Тело не может согреть себя. Сол понял. В его теле была как бы печка, и если печка переставала работать, внешнее тепло уже не могло ему помочь. Оно должно было идти изнутри. Надо было заставить печку снова вырабатывать тепло.

— Он умрет, если…

— Одеяла, — сказала Эрика.

— Этого мало.

— Мы разогреем какао. Женщина покачала головой:

— Этого тоже недостаточно. И потом, у него даже нет сил, чтобы пить.

— Тогда что? Как мне спасти мужа?

— Своим телом.

— Что? Не понимаю.

— Используй свое тепло! Спаси его!

Эрика поняла. Она стянула с Сола мокрую одежду. Он, содрогаясь, обхватил себя руками. Эрика сняла с полки спальный мешок, развернула его рядом с Солом и расстегнула молнию. Она уложила в него мужа и застегнула мешок.

Спальник был толстый и мягкий.

Нехолодный.

— Как холодно, — бормотал Сол.

В свете фонаря он видел, что Эрика снимает с себя одежду. Она сбросила с себя все — пиджак, блузку, брюки, туфли, носки, лифчик, трусики и залезла к Солу в спальный мешок.

Эрика прильнула к нему, обхватила руками, прижалась грудью, животом, бедрами. Спальник был тесен для двоих. Хотя от объятий Эрики Солу было больно, он чувствовал, как ее тепло заполняет мешок. Тепло переходило на него. Она обхватила ногами его ноги, целовала его щеки, плечи, шею, согревала дыханием его грудь — все, чтобы только согреть мужа.

Это были самые интимные объятия в его жизни. Ее страстное желание укрыть его тело своим, отдать ему свое тепло, соединить их тела — было той близостью, которой он раньше и не мог себе вообразить. Они стали одним целым. Сол не знал, как долго Эрика сжимала его в своих объятиях — кожа к коже, душа к душе, — но постепенно он начал ощущать, как в него проникает тепло. Сначала согрелся желудок, потом легкие, потом сердце. Когда стало покалывать спину, Сол понял, что его тело само начало вырабатывать тепло. Он перестал дрожать, улыбнулся Эрике, прикоснулся к ее прекрасному лицу, оно расплылось у него перед глазами, и Сол потерял сознание.

<p>8</p>

Когда Сол проснулся, он все еще был в спальном мешке, но уже полностью одет в сухую одежду. Он вытянул ноги, высвободил руки из мешка, потер глаза и в свете фонаря увидел сидящих у стены и наблюдающих за ним Эрику и хозяйку фермы.

— Долго я…

— Сейчас десять утра, — сказала Эрика. — Солнце уже взошло, — она открыла дверь из пещеры.

Сол прикрыл глаза рукой и отвернулся. Снаружи ярко светило солнце.

— Взошло? — простонал он. — Это не солнце, это лазерный луч.

— Ты не можешь проспать всю жизнь.

Он снова застонал. У входа в пещеру капала вода. Снег слепил глаза. Сол подтянул к лицу край спальника.

— Если ты настаиваешь… — сказала Эрика.

Взглянув из-за края мешка, он заметил веселый блеск в ее глазах. Эрика почти до конца прикрыла дверь, свет проникал в небольшую щель.

— Ты отлично знаешь, как усыпить парня.

— Всегда с радостью.

Сол задрожал, но теперь уже не от холода, а от нахлынувших эмоций:

— Я люблю тебя.

Хозяйке фермы стало неловко от их разговора, она кашлянула:

— Хотите есть? Мы сварим суп из концентрата.

— Я умираю от голода.

У Сола было достаточно сил, чтобы поднести ложку ко рту.

— Что там произошло? — спросила Эрика.

— Я убил их.

Женщина побледнела. Эрика просто кивнула.

Сол опустил детали:

— Пришлось много поработать.

Он выполз из мешка. Затем встал и, почувствовав боль в спине, с трудом удержал равновесие.

Эрика собрала сырые вещи Сола и дала ему пакет с дневниками и фотографиями Авидана. Она взяла карабин. Убедившись, что печка и фонарь не горят, они вышли из пещеры.

Женщина закрыла дверь.

— Надо будет восстановить запасы.

— Мы заплатим, — сказал Сол.

— Нет. Вы заплатили мне достаточно. И не только деньгами. Вы спасли мне жизнь.

— Но в этом не было бы нужды, если бы мы к вам не приехали. Мы ваши должники.

Они шли вниз по тающему снегу, солнце слепило глаза. Солу стало не по себе, когда они подошли к тому месту, где он был вынужден убить первого.

Я не хотел этого, подумал он. Но это надо было сделать.

— Вам лучше подождать здесь.

Он пошел дальше, а Эрика осталась стоять с женщиной. Сол дошел до прикрытого ветками трупа мужчины со сломанным позвоночником и неохотно остановился. Он с трудом стянул с окоченевшей руки перстень.

Это был массивный золотой перстень с большим светящимся рубином. На камне был вырезан знак — пересекающиеся крест и меч.

Сол тщательно обыскал труп и нашел лишь паспорт и бумажник. Паспорт был французский, на нейтральное, скорее всего выдуманное имя — Жан Лапиер. Сол полистал паспорт и нашел иммиграционные штампы для Австрии и Швейцарии. Наш маршрут, подумал он. Это те, кто напал на меня в парке в Вене?

Он проверил бумажник, там была сумма на тысячу долларов в валюте разных стран. Две кредитные карточки и французские права на вождение автомобиля с той же подписью, что и в паспорте. Парижский адрес. Фотография привлекательной женщины с ясноглазой дочуркой должна была внести личную нотку в мастерски сфабрикованные, как считал Сол, документы.

Поиски длились сорок минут, но он все-таки нашел два других трупа, снял с каждого перстень и проверил бумажники и паспорта. Обычные имена. Семейные фотокарточки. Марсельский адрес. Лионский адрес. Их документы, как и у первого, были в полном порядке и, без сомнения, отлично подделаны.

Сол вернулся к Эрике и хозяйке фермы, которые ждали его, сидя на нагретом на солнце камне.

— Вопрос в том, будем ли мы прятать тела или оставим их там, где он и лежат?

— Прятать? — с тревогой спросила женщина. — Но почему?

— Ради вашей безопасности, — ответил ей Сол. — Чтобы не вовлекать вас. Сколько отсюда идти до фермы в хорошую погоду? Час? Судя по расположению пещеры, в которой мы укрывались, понятно, что туристы любят этот маршрут. Они найдут трупы. Вас будут допрашивать полицейские. Вы сможете убедить их, что ничего не знаете о том, что здесь произошло?

— Если надо… я все сделаю.

— Вы доказали это. Но подумайте о том, что я сказал. Вы должны быть уверены в своем решении, прежде чем мы уйдем. Женщину затрясло.

— Выше над нами ущелье. Туристы обходят его. Большую часть года оно завалено снегом. Спрячем их.

— Вам не надо нам помогать.

Но женщина не предприняла даже символической попытки помочь. Она продолжала смотреть в долину.

Сол повернулся к Эрике, она встала. Через полтора часа, сделав три неприятных ходки к ущелью, они вернулись к женщине.

— Все, — глухо сказал Сол.

Женщина не пошевелилась. Она продолжала смотреть на долину, а потом, замигав, будто вышла из транса, повернулась к ним:

— Мы с мужем приходили сюда. Когда-то это было моим любимым местом.

Они начали спускаться в долину.

<p>9</p>

У залитой солнечным светом фермы, страдая от боли, мычали коровы, их надо было доить. Хозяйка побежала к ним. Сол почувствовал, что ее готовность сбежать от них с Эрикой основана не только на хозяйском чувстве к этим животным. Причина в них, подумал он и посмотрел на горы, с которых они только что спустились. Снежные вершины — огромные надгробья. Вместе с Эрикой он подошел к “фольксвагену”.

Он показал ей ключ зажигания, который взял у одного из убитых.

— Поедешь за мной. Я поведу “рено”. Едем в Цюрих. Это достаточно далеко; если кто-нибудь найдет трупы, то не свяжет их с машиной. Хотя подожди пару минут. Думаю, “рено” взят напрокат, но я еще не нашел квитанцию. Наверное, она в бардачке. Хочу проверить номер лицензии и серийный номер двигателя. Кто-то ведь должен был заплатить за машину, и я хочу выяснить — кто.

— Но мы не должны для получения этой информации входить в контакт с другими разведками. Помнишь свой уговор?

— Сделать все в одиночку? Конечно. Но я думаю, что нашел способ заставить агентство содействовать, вынудить их согласиться с тем, что я оказал им услугу. В то же время они помогут мне.

— Не понимаю как.

— Вот как, — Сол достал из кармана один из перстней. — Я не хотел показывать тебе при хозяйке. Это бы ее только сбило с толку. Эрика осмотрела перстень.

— Никогда не видела ничего подобного. Золото. Превосходный рубин, а на нем пересекающиеся меч и крест. Похож на средневековый, да?

— Но сделан в наше время, поверхность гладкая.

— Меч и крест.

— Религия и насилие. У каждого из троих был такой перстень. Очевидно, это символ группы. Знак для тех, кто понимает. Возможно, именно такой перстень турист снял перед тем, как прийти на ферму.

Сол потянул сияющий рубин, он откинулся в сторону, и Эрика увидела отделение под ним, а там капсулу. Она была желтой. Эрика понюхала.

— Цианистый калий.

— Или что-нибудь посильнее, — Сол закрыл яд крышкой из рубина. — Мне кажется, если бы они были живы, то поглотили бы яд до того, как я начал бы задавать им вопросы. Думаю, мы имеем дело с сектой смерти. Очень старой и очень опытной. У нас с тобой на двоих почти тридцатилетний стаж работы, но ни ты, ни я, ни разу не видели перстень с такой символикой. Существует сеть, о которой мы не знаем и, готов поспорить, не знает никто.

— Но как это может быть?

— Яне знаю, как им удалось так долго скрывать свое существование, что заставило их раскрыться. Но они, несомненно, существуют. И они мастера. Итак, не думаешь ли ты, что если я предоставлю своему агентству эту информацию, они отменят мое обязательство оказать им услугу. Я снова стану отцом и снова увижу моего сына. Нашего сына, — Сол повысил голос, он вспомнил окровавленный снег. — И если они примут мое предложение, возможно, мне больше никогда не придется убивать.

Противоестественный союз

<p>1</p>

Цюрих.

Работая по своей бывшей специальности, Дрю раньше часто искал здесь убежища, это был один из его любимых городов. Но этим теплым утром, проходя с Арлен вдоль реки, разделяющей город, он почти не замечал лодки на реке, набережные, сады и дома на том берегу. Мысленно он все еще видел трупы охранников на вилле под Римом и тело Джатто со следами пыток. Прошлым вечером, после того как они с Арлен обнаружили результаты жестокой резни, они сразу решили покинуть Рим и как можно быстрее вылетели в Цюрих. Теперь они сошли с тротуара вдоль реки и, не сказав друг другу ни слова, пошли по улице, ведущей к Швейцарскому банку Цюриха. Именно здесь, как сказал отец Себастьян, для них снят депозитный сейф. Ключ от сейфа был у Дрю, пароль — “Богоматерь” — давал им возможность открыть сейф.

Они подошли к входу в банк. У Арлен тревожно заблестели глаза.

— Вдруг не сработает пароль. Или ключ. Может, отец Себастьян не собирается поддерживать нас, как обещал.

— Пока он держал свое слово. Он встретился с Ними в садах Ватикана. Он дал нам паспорта, оружие и материалы отца Виктора по расследованию дела Павелика. Что-то не так, я уверен, но не думаю, что в этом можно винить отца Себастьяна.

— Скоро мы это выясним.

Они вошли в банк. Мраморный пол, массивные колонны, высокий потолок — все это напоминало Дрю церковь. Каждый звук отдавался эхом под высокими сводами. Они проходили мимо охранников и клерков, столов и стоек, надписи на немецком, французском, итальянском и английском направляли их к депозитному сейфу в подвале. Они спустились туда, как в склеп.

— Богоматерь, — сказал по-немецки Дрю, обращаясь к сурового вида женщине, охраняющей склеп, и показал ей номер своего ключа.

Она просмотрела список с номерами и кодовыми словами и, прищурившись, бросила взгляд на Дрю:

— Очень хорошо, сэр.

Дрю подавлял растущее в нем напряжение, пока женщина вела их к сейфу и, используя свой ключ и ключ Дрю, открывала его. Она достала оттуда закрытый крышкой поднос и с благоговением служителя церкви, совершающего таинство причастия, передала его Дрю.

Через три минуты Арлен и Дрю остались одни в закрытой кабинке.

Дою открыл поднос, там были два пистолета, два паспорта и конверт, в котором, как и обещал отец Себастьян, лежали деньги.

— Он держит слово, — сказал Дрю. — Приятно узнать, что святому отцу из Братства можно доверять.

— Пока, — сказала Арлен.

Они спрятали пистолеты под пиджаки. Перед тем как пройти проверку в римском аэропорту, они оставили в камере хранения пистолеты, которые им до этого дал отец Себастьян. Дрю разложил по карманам деньги и паспорт, потом достал ручку и листок бумаги. Он написал жирными печатными буквами: “Необходимо встретиться как можно быстрее. Оставьте инструкции о месте и времени”.

Он положил листок на поднос, закрыл крышку и открыл дверь из кабинки. Тут же почтительно подошла женщина. Поднос поместили в сейф. Положив ключ в карман брюк, Дрю следом за Арлен вышел из храма менял. Он осмотрел людную улицу, не заметил никаких признаков того, что за ними следили, и снова пошел к реке.

— Теперь будем ждать, — сказал он. — Вернемся сегодня днем, затем — завтра утром, а потом еще столько раз, сколько потребуется. Может случиться чудо, и с нами никогда не свяжутся. Это не наше дело. Нас вынудили заняться им. Сейчас мы сделали свою часть. Теперь все в руках отца Себастьяна — если он не выйдет на связь, нас нельзя будет в чем-либо обвинить. Я с радостью буду ждать вместе с тобой хоть вечность.

— Но ты знаешь, этого не случится, — сказала Арлен. Дрю безнадежно кивнул:

— Братство никогда не отпускает. Пока мы не сделаем то, что они хотят, мы от них не освободимся. Я ненавижу то, чему меня обучали, но я использую свое умение, чтобы закончить это дело. Тогда мы сможем начать жить вместе.

Арлен взяла его под руку.

— Мы уже начали. И это все, на что мы можем рассчитывать в настоящем.

<p>2</p>

В четыре часа того же дня Дрю второй раз открыл депозитный сейф, Вместо его записки лежала другая, написанная еще более жирными печатными буквами. Инструкции ясные, профессиональные, подробные. Ниже на листе капля воска с выдавленным на ней знаком — меч, пересекающийся с крестом.

На этот раз он вошел в банк один. Выйдя из него, Дрю направился в противоположную от реки сторону, дошел до Банхофштрассе — деловой район Цюриха — и остановился, разглядывая цветы в витрине магазина. Вскоре сзади него появилась Арлен. Он увидел ее отражение в витрине. Она шла за ним от самого банка.

— Никто не проявил интереса, — сказала она.

Это не доказывало, что за ними не следили, но было глупо с их стороны не соблюдать меры предосторожности. Они присоединились к толпе, идущей по улице.

— Есть сообщение, — сказал Дрю.

Он не показал его Арлен. Не мог. В кабинке банка он изорвал записку на мелкие кусочки и положил в карман брюк, а пока шел по Банхофштрассе, незаметно раскидал их по тротуару.

— Кажется, сообщение действительно от отца Себастьяна, — сказал он. — Он указал время и место встречи сегодня и координаты для двух встреч назавтра, на случай, если сегодня мы не получим его сообщение.

Предусмотрительно.

— От члена Братства я меньшего и не ожидал. И снова в глазах Арлен мелькнула тревога:

— Где мы с ним встречаемся?

<p>3</p>

В час ночи они появились из темной аллеи, пересекли узкий, каменный мост и подошли к витиеватому фонтану.

— Я могла бы придумать место получше, — сказала Арлен.

— Где мы меньше были бы на виду? — спросил Дрю. — С другой стороны, любой, кто захочет преследовать нас, будет вынужден перейти через мост. В это время здесь вряд ли есть кто-то еще, мы наверняка его заметим.

По инструкции, к фонтану надо было подойти в пять минут второго, но они знали, что свидание состоится только через полчаса после их прихода. Отец Себастьян должен убедиться, что за ними нет “хвоста”, и только потом появиться у фонтана.

Но и через полчаса священник не появился.

— Не нравится мне это. Попробуем использовать координаты для завтрашней встречи, — сказал Дрю. — Нам лучше уйти отсюда.

Арлен не надо было уговаривать. Она пошла от фонтана, но не к мосту, а к улице на этой стороне реки. Дрю за ней.

Сгущался туман. Они прошли мимо ресторана с темными окнами. Впереди молодой парень пронесся на мотоцикле через перекресток, мотоцикл так грохотал, что Дрю не сразу услышал машину у себя за спиной. Он повернулся к приближающимся фарам, прижал Арлен к стене и потянулся за пистолетом. Машина уже остановилась.

— Садитесь. Быстро, — сказал в открытое окно отец Себастьян. — Они подчинились. Дрю еле успел закрыть дверцу, отец Себастьян выжал газ, и машина, набирая скорость, поехала вниз по улице.

— Что вас задержало? — спросил Дрю. — Почему вы не встретились с нами? — Отец Себастьян свернул за угол.

— Я был в квартале от вас и наблюдал. На случай, если за вами следили, я хотел сделать так, чтобы показалось, будто встреча сорвалась. Мне нужно было выйти на вас в самый неожиданный момент, чтобы нас никто не смог бы засечь.

На священнике были черные брюки и ветровка, на среднем пальце левой руки под черной перчаткой выделялся перстень.

— Я удивлен, что вы так быстро получили наше послание. Мы оставили его в банке только сегодня утром, — сказал Дрю. — Вы были здесь, в Цюрихе?

— Нет. В Риме.

— Тогда как…

— В тот момент, когда я выдавал вам ключ от сейфа и назвал пароль, мой лучший друг был послан в здешний монастырь. Он проверяет сейф каждый день. Найдя ваше сообщение, он позвонил мне в Рим. Я сказал, чтобы он организовал несколько возможных встреч, а сам сразу вылетел в Цюрих. Мой самолет прибыл сегодня вечером.

— Но если ваш помощник знал о ваших планах…

— Именно. Как бы я ему ни доверял, благоразумие требовало разработать собственные варианты. Благодаря такой осторожности Братство не один век держит в тайне свое существование. И мы не должны забывать — я выбрал вас, посторонних, которые вынуждены помогать мне именно потому, что у меня есть основания думать, что один из членов ордена — изменник, — священник еще раз свернул и посмотрел в зеркало заднего вида. — Сзади никого. Кажется, мы достигли цели. Не желаете совершить ночную экскурсию?

Священник гнал машину на север, к поросшим лесом холмам за городом.

<p>4</p>

— Ваше требование встретиться было для меня неожиданным. А с точки зрения безопасности, огорчительным, — сказал отец Себастьян, продолжая вести машину. — Что вам нужно?

— Информация, — ответил Дрю.

— Не могли задать вопросы в письменном виде и оставить их в банке?

— Чтобы ваш помощник узнал об этом раньше вас?

— Согласен.

— Кроме того, с тех пор, как мы виделись в Ватикане, произошло много событий.

— Надеюсь, это означает прогресс в нашем деле.

— Это означает, что в игру вступили другие игроки. — Священник резко повернулся к Дрю:

— Кто?

— Если бы я знал, я бы не рисковал и не просил об этой встрече. Чтобы выяснить все, мне нужны ваши источники, ваша сеть. Отец Себастьян сосредоточился на дороге.

— Объясните.

Дрю начал со своего решения проверить возможность того, что в исчезновении кардинала виновны террористы.

— Раньше это была моя специальность, — с горечью сказал он. — Из бумаг отца Виктора видно, что он не предусмотрел эту возможность.

— Исчезновение кардинала Павелика — первый шаг террористов против церкви? Мои поздравления. Я об этом не подумал.

— Я не уверен, что прав. Но у двух других мужчин были такие же подозрения, — Дрю описал свой разговор с Джатто, который больше не располагал информацией, но указал им на Медичи. — Но когда мы с Арлен приготовились его захватить, нас опередили эти двое. А когда мы вернулись к Джатто, чтобы спросить его об этой парочке, мы обнаружили, что на виллу было совершено нападение. Его охранники были убиты. Его самого пытали, перерезали горло.

Священник крепко сжал руль.

— И вы решили, что эти двое мужчин заставили Джатто сказать им то, что он сказал вам?

— Да. Я думаю, они пытали его, чтобы узнать, замешаны ли террористы в исчезновении кардинала. Думаю, у них та же цель, что и у нас. И я хочу знать, кто они.

— Опишите их.

Дрю вспомнил, как двое мужчин нейтрализовали шофера и телохранителя, а потом затолкнули в машину Медичи. Все произошло очень быстро — на нападение и похищение потребовалось не больше двадцати секунд, но благодаря натренированной памяти Дрю заново видел все происшедшее, как в кино.

— Им чуть больше сорока, — сказал он. — Оба были в шапочках. F я все равно видел их волосы на затылках и возле ушей. Один — блондин, второй — рыжий. Блондин — шесть футов ростом, загорелый, сложен так, будто занимается штангой, крепкие грудь и плечи, широкие лоб и скулы. Рыжий повыше на два дюйма, очень худой и бледный. Провалившиеся щеки. Лицо будто сжали с двух сторон.

— Чудесная парочка, — сказал отец Себастьян. — Но без дополнительной информации я не представляю, как мои источники смогут опознать их. Мускулистый блондин и тощий рыжий. Вы не поняли, какой они национальности?

— У меня создалось впечатление, что они не французы, не испанцы, не итальянцы. Однако у нас действительно есть информация.

— О?

— Эти мужчины — профессионалы. Я не имею в виду, что они просто знают свое дело. Я хочу сказать — они профессионалы мирового класса. В прошлом я редко встречал мастеров такого уровня, а ведь имел дело со знатоками этого ремесла. Со своим опытом они не могут оставаться неизвестными. Думаю, цвет волос — их торговая марка. Спросите свои источники о наемных убийцах высшего класса. Выясните про двоих из них — рыжего и блондина. И еще, раз уж они не итальянцы — они проходили через иммиграционные службы. Проверьте это со своими людьми в итальянской разведке, в Интерполе и ЦРУ. Может, наши два приятеля недавно прибыли в Италию и их кто-нибудь засек.

— Но это все-таки очень слабый след.

— Это все, что у нас есть, — сказал Дрю. — Все, что у вас есть. Пока передаю дело в ваши руки.

— Пока? Или вы пытаетесь совсем выйти из дела? Надеюсь, вы не забыли наш уговор? Если вы нам поможете, мы отпустим вам грехи.

— Я не забыл. Все, что я хочу, это получить шанс быть с Арлен. Я знаю — если предам, этого шанса у меня никогда не будет. Но как я могу содействовать вам, если не получу нужную мне информацию?

Отец Себастьян колебался.

— Как вы сказали, пока дело перешло в мои руки. Проверяйте депозитный сейф каждый день — в десять утра и в три часа дня. Утомленный беседой, Дрю откинулся на сиденье.

— Я постараюсь вскоре получить ответ для вас, — сказал священник.

<p>5</p>

Северо-западная дорога от Цюриха.

Лангенбергекий парк Вайлдлайф позволял посетителям поближе увидеть серн, сурков, оленей и кабанов. Дрю и Арлен пересекли расположенный на каменистых, поросших лесом холмах парк и двинулись дальше на юг. Они остановились на вершине перевала Альбис. Отсюда, с высоты тысячи шестисот футов открывался прекрасный вид на мили вокруг. Главное было то, что это место давало возможность отцу Себастьяну проверить, не преследовали ли их от парка.

Священник подъехал через десять минут. Дрю и Арлен сели в машину, отец Себастьян поехал вниз по дороге. Вскоре он свернул к лесу и посмотрел в зеркало заднего вида. Это было на следующий день после их ночной встречи. Небо затягивало тучами, вот-вот грозил начаться дождь.

— Сосулька и Сет.

— Сосулька и… — не понял Дрю.

— Сет, — повторил священник. — Это их псевдонимы. Признаюсь, я не рассчитывал что-либо о них узнать. Но как только я упомянул блондина и рыжего, мои люди из итальянской разведки и Интерпола сразу среагировали. Я удивлен, что никогда о них ничего не слышал. Единственное оправдание, которое приходит на ум, — они никогда не выступали против церкви. Они не террористы, вы тоже ничего не могли о них знать.

— Кто же они? — спросил Дрю.

— Они стоят очень дорого, очень опытны и чрезвычайно опасны. Они работают нечасто, но если берутся за дело, это весьма серьезная работа. Они мастерски скрываются. Никому неизвестно, где он и обитают.

— Понятное дело, — сказал Дрю. — Иначе возмездие не заставило бы себя ждать.

— В Интерполе считают, что большую часть своих доходов они тратят на свою защиту. И тем не менее они допустили кое-какие ошибки. Службам безопасности удалось с помощью скрытых камер сфотографировать их. Всего два снимка. Плохая резкость. Но сейчас с помощью компьютеров творят чудеса и превращают некачественные снимки в отличное фото. С помощью таких улучшенных снимков их опознали в римском аэропорту два дня назад. Они прибыли рейсом из Канады. Каждый из них в отдельности мог бы и не привлечь внимания. Но оба на одном самолете…

— Естественно. Наблюдатель должен был заметить.

— Это объясняет, почему их засекли, — сказал отец Себастьян. — Но необычна причина, по которой оба сели в один самолет. Я говорил вам, их псевдоним — Сосулька и Сет. Предназначение обоих — убийство.

— Сосулька — это ледяной человек. Сет — рыжеволосый египетский бог преисподней.

— И сорок лет назад мужчины с этими псевдонимами были смертельными врагами, — сказал отец Себастьян.

— Это невозможно! Сорок лет назад те, кого я видел, были детьми.

— Я говорю об их отцах, чьи псевдонимы унаследовали сыновья. Во время второй мировой войны Сосулька и Сет были личными наемниками Гитлера. Каждый стремился обойти другого, чтобы завоевать одобрение фюрера. Когда Третий Рейх рухнул, фавориты-убийцы продолжали конкурировать. Несколько раз они пытались убить друг друга. Некоторые источники говорят, что из-за женщины. Сыновья старых врагов вступили в контакт? Путешествуют в одном самолете? Сообща похищают источник информации? Это и привлекло внимание Интерпола. Происходящее беспокоит меня больше, чем я ожидал. Сосулька и Сет — противоестественный союз.

<p>6</p>

Небо стало еще темнее. Когда отец Себастьян прощался с ними на вершине перевала Альбис, упали первые капли дождя.

— Теперь дело снова в ваших руках, — сказал священник. — Не знаю, как вы будете использовать полученную информацию, но я обратился к вам именно потому, что не хочу рисковать и вовлечь в расследование Братство. Если я нужен вам, чтобы делать работу за вас, то к чему вы сдались мне? У меня иссякает терпение, — в глазах священника блеснула злость, он выжал педаль газа и уехал.

Дрю смотрел ему вслед. Дождь был похож на густой туман. В подавленном настроении Дрю и Арлен сели в машину.

— Что теперь? — спросила Арлен. — Даже получив эту информацию, я чувствую себя беспомощной. Куда мы направимся?

— Думаю, обратно в Рим, — Дрю попытался говорить уверенно. — Туда, где исчез кардинал, где убили отца Виктора, куда за Джатто и Медичи приехали Сосулька и Сет.

В глазах Арлен появилась надежда.

— Но какая связь?

— Между сыновьями личных наемников Гитлера и исчезновением кардинала Павелика? Я не уверен, что здесь есть связь, — не прямая во всяком случае. Сет и Сосулька не похищали кардинала, иначе они бы не искали его. Им нужны те же ответы, что и нам. Но почему? Почему они этим так заинтересовались? С самого начала мы просмотрели очевидное: кардинал — ключ. Мы думаем о нем только как о влиятельном церковнике, а не как о человеке. Кем он был? Мы почти ничего о нем не знаем.

Дрю повернул ключ зажигания и выехал на дорогу. В этот момент он увидел проезжающий мимо них в направлении Цюриха “рено”, за рулем которого сидел мужчина. За ним на близком расстоянии следовал “фольксваген”. Женщина за рулем “фольксвагена” так напряженно следила за “рено”, что казалось, самое худшее для нее — упустить его из виду. Дрю был уверен, что никогда раньше их не видел, и все же почувствовал что-то похожее на узнавание. Он поехал за ними вниз по перевалу, но куда бы ни направлялись эти женщина и мужчина, они с Арлен спешат в цюрихский аэропорт, а потом летят обратно в Рим.

<p>7</p>

Сол отыскал место на переполненной автостоянке возле железнодорожного вокзала Цюриха. От переутомления кожа на его лице натянулась. Слишком много сделано, подумал он. Мне следовало подольше отдохнуть в пещере. Собравшись с силами, он вышел из “рено” и закрыл дверцу. Моросило не переставая. Он взглянул на закрытый багажник “рено” — там он обнаружил автоматическое оружие, пластиковые бомбы и три набора паспортов, кредитных карточек и водительских прав, на случай, если мужчинам, пользовавшимся этой машиной, пришлось бы сменить удостоверения личности.

Они бы не рискнули пронести все это через швейцарскую таможню, подумал Сол. Они получили это, въехав в страну. Из чего следует — они не одни, они с кем-то связаны, с организацией, которая прикрывает их. Видимо, они не ожидали, что мы заподозрим что-то неладное и сбежим, иначе приехали бы раньше.

В этом их ошибка.

Подъехала на “фольксвагене” Эрика. Сол сел рядом с ней.

— Два раза тебя повело на дороге, — сказала она. — У тебя усталые глаза, лицо бледное. Плохо себя чувствуешь? — У Сола запершило в горле, он откашлялся:

— Давай не будем об этом беспокоиться, пока я не позвоню.

— А потом еврейская леди вдохнет в тебя жизнь.

— Я запомню это обещание, — улыбнулся Сол. — Езжай к озеру. Он мог позвонить с вокзала, но по привычке избегал телефонов в общественных транспортных местах — разведслужбы часто прослушивают их. На полпути к Банхофштрассе он указал на телефонную будку:

— Думаю, эта так же безопасна, как и любая другая. Эрика притормозила у обочины.

— Объезжай вокруг квартал, — сказал Сол и вышел из машины. Он снял трубку и опустил в щель монету.

— Цюрихский цветочный магазин, — ответил грубоватый голос по-немецки.

— Это срочный заказ. Соедините меня с вашим международным диспетчером.

— Вы уже обращались к нам? Для отправки мне необходим номер счета.

— Мой счет записан под именем.

— Под каким?

— Ромул.

После секундного колебания:

— Я проверю ваши счета и посмотрю, свободен ли диспетчер.

— Уверен, он будет заинтересован, если я смогу с ним связаться.

— Конечно, сможете.

Сол посмотрел на часы. Через сорок секунд другой голос вступил в разговор по-английски:

— Какие цветы вы хотели бы послать?

— Розы. Я звоню из телефонной будки в Цюрихе. Хочу послать заказ в булочную в Вене. У моего приятеля прозвище Рябой. Номер будки… — он продиктовал номер. — Другого телефона у меня нет. Передайте Рябому, чтобы позвонил как можно скорее. Скажите ему, что я хочу обсудить с ним услугу, в которой он нуждается.

— На это может потребоваться время. Сол понимал, они по номеру узнают месторасположение телефонной будки и постараются убедиться, что он тот, за кого себя выдает.

— Понимаю, только сделайте так, чтобы мне позвонил Рябой. Сол повесил трубку и посмотрел на стекающие по стенке будки кап-пи дождя. Заметив подъехавшую на “фольксвагене” Эрику, он успокаивающе махнул ей рукой.

Сол ждал. Хотя стенки будки запотели, он видел, как мимо несколько раз проехала Эрика.

Через десять минут телефон зазвонил. Сол схватил трубку. Снова говорили на немецком, но на этот раз было похоже, что человек учил этот язык в Америке.

— Я звоню насчет цветов, которые вы хотите мне прислать.

— У тебя ужасный акцент, Рябой.

— А ты, как всегда, неучтив. Мы ведь договорились, что ты не будешь выходить с нами на связь.

— Я хотел обсудить мой недавний инцидент в Вене.

— Мы к этому не имеем отношения, — затараторил Рябой.

— Знаю. Я выяснил, кто в этом замешан. Ты будешь удивлен. Мы продолжим разговор сейчас или переключимся на другой телефон? — На том конце тишина.

— Ромул?

— Я слушаю.

— Ты уверен, что я буду удивлен?

— Чрезвычайно.

— Ты не против снять номер в отеле? Мы угощаем.

— В каком?

— Сейчас цветочники, наверное, уже нашли будку, из которой ты звонишь.

— Очевидно, это мужчина, который стоит на улице последние пять минут. Похоже, он продрог под дождем.

— Я постараюсь связаться с тобой сегодня вечером. Гудки. Сол вышел из будки. Седой мужчина стоял, прислонившись к дому, пытаясь укрыться от дождя.

— Любите цветы? — спросил Сол.

— Розы.

— Знаете какой-нибудь хороший отель?

— О, еще бы! — сказал мужчина. Из-за угла выехал “фольксваген”.

<p>8</p>

— Ой! Слишком горячо!

— Мы должны выгнать из тебя холод.

— Мне больше нравится способ, которым ты согревала меня прошлой ночью.

— Как ты догадался, что у меня на уме? Теперь снимай все остальное и полезай в ванну.

Сол разделся и медленно погрузился в горячую воду. Эрика терла ему спину. Он не мог сдержать улыбку, когда она вытирала его полотенцем.

— А теперь о том, что у тебя на уме.

Эрика покачала головой:

— Скоро у нас будет компания.

Сол скорчил гримасу.

— Кроме того, тебе нужны силы, — сказала она. — Тебе следует подкрепиться.

Был вечер. Они только что позвонили дежурной. К тому времени как Сол оделся — в шкафу в номере было достаточно различной одежды разных размеров, — в дверь постучали. Сол, уверенный, что принесли ужин, открыл дверь. Официант, вкативший тележку в номер, был Рябым.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — сказал Рябой и закрыл дверь. — Я заказал ужин на троих. С утра ничего не ел.

— Это все за счет компании, — произнес Сол.

— Точно. И мы все надеемся, что то, что ты нам сообщишь, стоит нашего гостеприимства.

— Я бы не позвонил, если бы не считал, что это стоит большего. Пять минут назад Сол был голоден, а сейчас едва взглянул на блюда на тележке.

— А это, должно быть, Эрика, — сказал Рябой. — Не имел удовольствия, — он пожал ей руку и разлил кофе в три чашки. Ни Сол, ни Эрика не притронулись к своим, рябой немного отпил.

— Итак. Давайте проясним ситуацию. Были установлены правила. Мы игнорируем то, что ты покинул место ссылки, о которой мы договаривались. В обмен ты пообещал оказать нам услугу. Но чтобы твоя услуга была максимально полезна для нас, мы хотели, чтобы ты держал с нами дистанцию… и с другими службами тоже. Необходимо создать впечатление, что ты ни с кем не связан. Ты хочешь сказать, что твой сегодняшний звонок не нарушает установленных правил? Мы постоянно проверяем нашу коммуникационную систему на отсутствие прослушивающих устройств. Нельзя полностью обезопасить себя. Существует возможность, что другая разведка прослушала наш разговор. Ты указал на себя, назвав псевдоним. Есть шанс… маленький, но… что недружелюбно настроенные уши все слышали. Ты поставил под удар возможность оказать нам услугу.

— Думаю, я уже оказал вам услугу.

Рябой снова отпил кофе.

— Это трудно представить.

— Я достал информацию, которой вы не располагаете.

— Так же ты говорил по телефону. Поточнее. Информацию какого рода?

— Нас слушают?

— Наша беседа ведется с глазу на глаз.

— Конечно. Но нас слушают? — Рябой пожал плечами:

— Полагаю, следующее, что ты сделаешь, — обыщешь меня, — он вытащил из кармана белого пиджака портативный магнитофон и положил его на стол перед собой. Даже на расстоянии Сол видел, как крутится пленка в кассете.

— Это все? — спросил Сол. — Никакого радиопередатчика? — Он шагнул к тележке.

— Хорошо, — сказал Рябой. — Только не трогай. Ты сломаешь передатчик. — Он приподнял белую скатерть и показал микрофон и силовой блок на нижней полке. — Теперь доволен?

— Я хочу, чтобы все было официально. Я хочу, чтобы твое начальство было в курсе. Я хочу избежать непонимания.

— Поверь, больше всего мы хотим понять.

— Трое мужчин пытались убить меня.

— Да, в Вене. Я был там, помню.

— Не только в Вене.

Рябой удивленно опустил чашку.

— Здесь, в Швейцарии, — сказал Сол. — В горах. К югу от Цюриха. Думаю, те же трое мужчин. На этот раз я их озадачил.

— Им не повезло.

— У меня их перстни.

— Повтори.

— Перстни. Вы получите их, если мы договоримся. Это моя услуга агентству. В обмен на выполнение нашего договора. Рябой заморгал.

— Подожди секунду. Дай мне разобраться. Ты хочешь сказать, что покажешь нам какие-то перстни и тем самым выполнишь свое обязательство?

— Перстни, автоматическое оружие, пластиковые бомбы и поддельные документы. Вам понравится. Это сеть, о которой никто не знает. — Рябой рассмеялся:

— Абсурд.

— Прекрасно. Тогда выключай свой магнитофон, выкатывай тележку и дай нам пять минут на то, чтобы убраться отсюда.

— Пять минут? Вам никогда этого не сделать. Но если я сказал “абсурд”, это еще не значит, что я не буду слушать.

— Более того, ты должен согласиться. Я дам тебе перстни. Скажу, где найти машину этих людей. Может, вы найдете другую сеть, может, нет. Но наше соглашение должно быть выполнено. Мне не нужны тени за спиной.

Рябой колебался.

— Я должен обсудить с…

Зазвонил телефон.

Сол ждал звонка, но Рябой подскочил от неожиданности.

— Это наверняка наши благодарные слушатели, — сказал Сол. — Давай выясним, какой у нас рейтинг.

Рябой снял трубку. Он слушал и кивал, будто стараясь угодить:

— Да, сэр. Конечно. Если вы этого хотите, сэр, — он положил трубку. — Хорошо, Ромул, черт бы тебя побрал, рассказывай, что у тебя. Если это что-то новое, как ты говоришь, — ты оказал нам услугу. Я подчеркиваю — “если”. Не пытайся нас провести. И помни, мы можем использовать для получения той же информации медицинские препараты.

— Но препараты только помогают получить ответы на вопросы, а вы не знаете, о чем спрашивать. — Сол знал, Эрика сидит на кровати, под одеялом у нее на коленях — пистолет. — Кроме того, мне есть что терять.

— Перстни, — Рябой протянул руку.

Сол вытащил их из кармана и бросил ему в ладонь.

— Меч и крест?

— Религия и насилие, — сказал Сол. — На каждом перстне застежка. Откинь рубин.

Рябой сделал, как сказал ему Сол. Увидев капсулу, он прищурился:

— Яд?

— Когда-нибудь видел такие перстни?

— Еще бы, каждый день.

— Ни черта подобного. Люди, которые носили эти перстни, были отлично натасканными убийцами. Рябой покачал головой:

— Но этого недостаточно для выполнения твоего обязательства. Это еще не доказывает, что они работают на новую сеть.

— А я разве говорил о новой сети? Посмотри, как сделаны эти перстни. Средние века. Я думаю, это очень старая сеть.

— И никто не слышал о ней? Глупости.

— Я даю вам шанс выяснить это, — Сол по памяти написал номер лицензии и передал бумажку Рябому. — Их машина — черный “рено”. Прошлогодняя модель. Она на стоянке у железнодорожного вокзала. Вы найдете оружие, бомбы, документы. И, может быть, отпечатки пальцев, хотя я в этом сомневаюсь. Эти мужчины обожают носить перчатки. Но они должны были оставить бумажный след к взятой напрокат машине.

— При фальшивых документах бумажный след далеко не заведет. Сол не ожидал, что потеряет контроль над собой:

— Перестань, не такой ты законченный идиот. Чтобы взять напрокат машину, они должны были воспользоваться кредитными карточками. Даже если карточка на вымышленное имя, кто-то должен заплатить.

— Не нервничай.

— Я не обещал давать ответы! Я сказал то, что обещал! Дело сделано или нет? Наш уговор выполнен? Скажи своим боссам, пусть принимают решение! Запиши это! Я хочу найти отца Эрики и снова увидеть сына!

<p>9</p>

Ниже этажом, в номере, расположенном под номером Сола, возле узкого стола сидел Галлахер и смотрел на вращающуюся пленку в магнитофоне, соединенном с радиоприемником. Шеф австрийского отделения агентства, опустив голову, сидел напротив своего коллеги — шефа швейцарского отделения — невысокого мужчины с белыми ухоженными руками.

После спешной поездки вместе с Рябым из Вены в Цюрих костюм Галлахера был изрядно помят. Откровенно говоря, он здесь не распоряжался. Но Ромул настаивал на связи с венской булочной, а не с цветочным магазином в Цюрихе, и уговор об услуге Ромула заключили в Вене, так что, нравилось это его коллеге или нет, Галлахер был вовлечен в это дело.

— Что вы думаете? — спросил Галлахер, изображая почтение к хозяину. Цюрихский босс напустил на себя мрачную задумчивость:

— Это за пределами наших возможностей. Решения примет Лэнгли.

— Частично основанные на наших рекомендациях, — сказал Галлахер. — Что вы думаете?

— Я бы хотел взглянуть на эти перстни и машину.

— Ромул предлагает другое. Он хочет услышать решение до того, как вы проверите машину.

— Он почти ничего не сказал, ведь так? Что осталось у него в запасе на случай, если его информация никуда нас не приведет и мы скажем, что он все еще не выполнил свое обязательство?

Галлахер поморщился, услышав позицию своего цюрихского коллеги:

— Вы никогда не работали с Ромулом, так?

— Да. И что? Я знаю о нем все, что мне надо. Он создает проблемы.

— Он с характером. В Вене он заключил с нами честную сделку. Я Уверен, он оказал нам услугу.

— Оказал? В прошедшем времени? — Хозяин был удивлен.

— Потому что теперь он ждет, что и мы честно поступим с ним, а если мы будем его дурачить, он откажется содействовать нам. Цюрихский босс развел руки в стороны.

— Тогда мы накажем его, это послужит примером другим и продемонстрирует, что случается с теми, кто создает проблемы. Честно говоря, не вижу, в чем проблема?

Галлахеру захотелось ударить кулаком по столу, но он продолжал говорить ровным голосом:

— Позвольте, я объясню. Я работал с Ромулом, я знаю ход его мыслей. Он проницателен. Я уверен, он не сказал нам всего. У него в запасе несколько важных деталей — для ведения дальнейших переговоров.

— Тогда, пока он не скажет нам всего, мы изобразим, что согласны.

— И что произойдет, когда узнают, что мы ведем нечестную игру? Последствия будут не в нашу пользу. Свободные оперативники откажутся с нами работать. Мы должны сказать Ромулу “да” или “нет”, хотя, может, это и не очень хорошо. Кроме того, он нужен нам.

— Чтобы узнать дополнительную информацию, которую, как вы думаете, он скрыл от нас? В отличие от вас, я сомневаюсь в ее существовании.

И снова Галлахер взял себя в руки.

— Послушайте. Ромул ввязался в это дело потому, что пропал отец его жены. Они хотят узнать, что с ним случилось. Они заявляют, что обнаружили сеть, о которой никто не знает. Если эта сеть существует, она имеет отношение к тому, что случилось с его тестем. Все, что Ромул знает о своем деле, имеет отношение к нашему. Мы должны поддерживать его, а не воевать с ним. Пока он ищет своего тестя, он оказывает нам услугу.

Шеф цюрихского отделения удивил Галлахера тем, что неожиданно согласился.

— Да, поиски тестя связаны с поисками неизвестной сети. Теперь я понимаю, Ромула действительно надо поддерживать. Но за этим следует кое-что еще. Мы хотим, чтобы он оказал нам услугу. Но если мы расследуем существование неизвестной сети и если эта сеть имеет отношение к пропавшему тестю, мы будем помогать Ромулу в его поисках. Мы окажем услугу ему. Он действительно проницателен. Он нашел способ изменить ситуацию в свою пользу и вынудить нас поддерживать его.

Цюрихский босс начал звонить в Лэнгли. Галлахер взял другой телефон и позвонил в номер выше этажом:

— Дай мне Ромула… Это Галлахер. Я в отеле. Слушал с интересом. Мы просим Лэнгли принять твои условия. Ты понимаешь, мы можем только рекомендовать. Последнее слово за Лэнгли.

— Конечно.

— Но это честный жест, — сказал Галлахер. — Я обещаю сделать все, чтобы поддержать тебя. Однако мне надо кое-что еще. Ты не сказал нам всего. Я уверен. Дай мне дополнительную информацию, чтобы Лэнгли было легче склонить в нашу сторону.

— Честно?

— Даю слово. Может, я и манипулировал тобой, Ромул, но я никогда тебе не лгал. Скажи мне еще что-нибудь.

— Те люди, которые носили перстни… — Ромул колебался. — Те, кого я убил…

— Да?

— Думаю, они были священниками.

Книга пятая

«СТОЛКНОВЕНИЕ»

Медуза

<p>1</p>

Вашингтон.

Хотя было только девять шестнадцать утра и кошерный ресторан еще не открыл свои двери для посетителей, в банкетном зале за столом сидели восемь пожилых мужчин. Зал обычно снимали для банкетов, вечеров и свадеб, но в данный момент это был не праздник. Память о смерти и отчаянии отражалась на лицах собравшихся, хотя торжественность не исключала мрачной удовлетворенности, с которой мужчины поднимали бокалы и пили вино.

Их звали Абрахам, Даниэль, Эфраим, Йозеф, Яков, Мойша, Натан и Симон. Каждому было чуть меньше или чуть больше семидесяти лет, и у каждого на руке — татуировка.

— Все организовано? — спросил Эфраим. Он оглядел своих товарищей. Они закивали.

— Все механизмы на местах, — сказал Натан. — Остается только запустить их. Через неделю мы увидим конец.

— Слава Богу, — облегченно вздохнул Абрахам.

— Да, справедливость наконец восторжествует, — сказал Яков.

— Но наша роль в достижении этой цели еще не выполнена, — отозвался Абрахам. — То, что мы сделали, впечатляет, но теперь мы должны пойти дальше.

— То, что мы делаем, необходимо, — возразил Мойша.

— После стольких лет — какой в этом смысл?

— Неважно, сколько прошло лет. Если справедливость была нужна тогда, она нужна и сейчас, — настойчиво сказал Симон. — Или ты сомневаешься, что она вообще нужна?

— Ты настаиваешь на пассивности и всепрощении? — спросил Яков.

— Пассивность? Конечно, нет. Пассивность может привести к вымиранию, — он выдержал паузу. — Но прощение — добродетель. Иногда справедливость это просто слово, которое используют, чтобы скрыть уродство мести. Избранный Богом народ должен защищать себя, но останемся ли мы Его избранными, если нами будут двигать низкие побуждения?

— Если ты не одобряешь то, что мы делаем, почему ты с нами? — спросил Яков.

— Нет, — сказал Йозеф. — Абрахам прав, что начал этот разговор. Если мы действуем без уверенности в своей моральной правоте, мы можем опуститься.

— Да, признаюсь, я ненавижу, — сказал Эфраим. — Даже сейчас я вижу трупы моих родителей, братьев, сестры. Все, чего я жажду, — наказание.

— У меня не меньше причин для ненависти, чем у тебя, — сказал Абрахам. — Но я отвергаю эмоции. Только продуктивные чувства чего-то стоят.

— Мы уважаем твою позицию, — сказал Эфраим. — Но каждый из нас может делать одно и то же дело по разным причинам, позволь мне задать тебе два простых вопроса.

Абрахам ждал.

— Не думаешь ли ты, что те, кто извлек для себя выгоду благодаря нашим страданиям, может продолжать пользоваться этим во благо себе?

— Нет, это несправедливо.

— Я тоже так думаю. Не думаешь ли ты, что можно позволить грехам отцов повториться в их детях?

— Нет. Нельзя допустить, чтобы зло процветало. Его семена должны быть уничтожены до того, как они проросли и стали воспроизводить себя.

— Но в этом конкретном случае они воспроизвели себя и снова угрожают нашему народу. Мы должны действовать, разве ты не понимаешь? И если кто-то из нас делает это из мести, это не имеет значения. Важен результат, и этот результат позитивный.

В зале наступила тишина.

— Все согласны? — спросил Йозеф. Они закивали, Абрахам — неохотно.

— Тогда давайте вместе преломим хлеб, — сказал Эфраим. — В знак принятого сообща решения и начала слишком долго откладываемого конца.

<p>2</p>

Мехико.

Арон Розенберг сидел между двумя телохранителями на заднем сиденье своего пуленепробиваемого “мерседеса” и смотрел мимо водителя и телохранителя на переднее сиденье на ехавший впереди “олдсмобиль” с дополнительно нанятыми им охранниками. Потом он повернулся и посмотрел назад, на “крайслер” с еще одной командой персонала безопасности. Его болезненное воображение рисовало перед ним картины того, чем, возможно, сейчас, когда он покинул дом, занимаются его жена и ее телохранитель. В то же время он страшился любого другого угрожающего символа, который “Ночь и Туман” могут оставить в его доме. Он утроил меры предосторожности и дома и вне дома. Теперь Розенберг никуда не выезжал, если впереди и позади его “мерседеса” не ехали машины защиты. И тем не менее он не покинул бы сегодня дом, если бы его не вызвал к себе один из тех людей, кому он не мог отказать. Тут не о чем говорить, думал Розенберг, я больше не контролирую собственную жизнь.

Караван, сохраняя среднюю скорость и близкую дистанцию, ехал по Пасио-де-ля-Реформа. Вскоре группа машин, оставив за собой знойный город, направилась на юг, навстречу прохладному воздуху усадеб у озера Чалко. Маршрут, которым следовал “мерседес”, был знаком Арону. Крыша из красной черепицы на растянутом главном доме была реконструирована за его счет. Большой плавательный бассейн, скорее напоминающий озеро, был подарком Розенберга хозяину. Многочисленные слуги и садовники, без сомнений, получают зарплату через специальный банковский счет, на который первого числа каждого месяца Розенберг переводит значительную сумму.

Издержки бизнеса, подумал Розенберг, и эта мысль снова напомнила ему о том, что его жизнь вышла из-под контроля. Подавленный, он выбрался из машины и пошел к дому.

Высокопоставленный полицейский чин вышел из дома поприветствовать Арона. Его фамилия была Чавес. На нем были сандалии, шорты и ярко-красная рубашка, расстегнутая на толстом животе. Когда он улыбался, его тонкие черные усики превращались в горизонтальную линию.

— Сеньор Розенберг, как мило с вашей стороны, что вы приехали.

— Всегда рад, капитан.

Розенберг прошел вслед за капитаном из тени дома на солнечную сторону рядом с бассейном. Он обратил внимание на то, что ему не предложили выпить, и его стали одолевать дурные предчувствия.

— Подождите здесь, пожалуйста, — сказал капитан. Он прошел через раздвижные стеклянные двери в дом и вернулся с небольшим пакетом. — Я получил важную для вас информацию.

— Какая-нибудь проблема?

— Это скажете мне вы, — капитан раскрыл пакет и достал оттуда большую черно-белую фотографию. Он подал ее Розенбергу. Сердце Арона сжалось от страха.

— Не понимаю, — он поднял глаза на Чавеса. — Зачем вы показываете мне фотографию нацистского солдата времен второй мировой воины?

— Не просто солдата, офицера. Могу назвать ранг — прошу прощения за мой немецкий, — обер-фюрер, или старший полковник. Один из Totenkopfverbande, дивизии “Мертвая голова”. Видите серебряный череп на его фуражке? Вы также можете заметить двойную молнию на рукаве его кителя — символ SS. Фотография настолько подробная, что даже можно увидеть на пряжке ремня клятву этой части, дававшуюся фюреру: “Моя верность — моя честь”. Обратите, пожалуйста, внимание на фон — горы трупов. Дивизия “Мертвая голова” несет ответственность за массовое уничтожение евреев.

— Вам незачем рассказывать мне об уничтожении, — надулся Розенберг. — Почему вы показываете мне эту фотографию?

— Вы не узнаете этого офицера?

— Конечно, нет. Почему, собственно…

— Потому что он имеет поразительное сходство с вашим отцом, фотографию которого вы мне дали, чтобы я расследовал дело о его исчезновении несколько месяцев тому назад.

— Этот человек не мой отец.

— Не лгите мне! — резко сказал Чавес. — Я тщательнейшим образом сравнил фотографии! Прибавил морщины на лице! Убрал немного волос! Оставшиеся сделал седыми! Допустил незначительное вмешательство пластической хирургии! Этот человек — ваш отец!

— Как еврей может быть офицером SS?

— Ваш отец не еврей, и вы тоже! Ваша настоящая фамилия Роденбах! Имя вашего отца Отто! Ваше — Карл! — Чавес вытащил из пакета документы. — Это фото офицера на удостоверении и на иммиграционной карте, когда он приехал в Мехико. Хотя фамилии разные — лицо одно и то же. Скоро властям станет известно, кто он на самом деле! И властям США тоже, а мы оба знаем, что США поддерживают отношения с Израилем, изображая нетерпимость к нацистским военным преступникам!

Розенберг не мог даже пошевелиться.

— Кто вам все это рассказал?

— Вы думаете, что я выдам вам свои источники, — Чавес доброжелательно развел руки в стороны. — Но меня интересует, сколько вы заплатите за то, чтобы я нейтрализовал свои источники и убедил власти в том, что это ошибка.

Розенберга затошнило. Шантаж никогда не кончится. Можно лишь купить время, но это лимитируемые поставки. Они будут продолжаться, пока у него есть деньги. Он подумал о товаре на корабле, идущем в Средиземное море, и пришел к выводу, что теперь это реальная опасность.

— Сколько вы хотите? — спросил Розенберг.

Блеск в черных как уголь глазах капитана не успокоил его.

<p>3</p>

Сент-Пол, Миннесота.

Пересекая коктейль-холл в направлении мужчины в левой кабинке у задней стены зала, Уильям Миллер старательно изображал приветственную улыбку.

По телефону мужчина представился как Слоэн. Он сказал, что работает на “Ассошиэйтед Пресс” и хотел бы поговорить от отце Миллера.

Слоэн имитировал улыбку Миллера и встал, протягивая ему руку.

Они оглядели друг друга.

— Что вам прислали? — спросил Слоэн. — По телефону вы сказали что-то о мерзости.

— Вы действительно репортер?

— Вот вам крест.

— Дерьмо, — Миллер сглотнул, он был отвратителен сам себе. — Извините, когда вы позвонили, я вышел из себя. Я подумал…

— Именно поэтому я здесь. Чтобы поговорить об этом. — Слоэн указал на кабинку.

Они сели друг против друга. Слоэну было около тридцати пяти лет, это был невысокий человек с широкой грудью, редкими черными волосами и умными глазами.

— Что вы имели в виду под мерзостью? — спросил он.

— Фотографии.

— Чего?

— Нацистских концлагерей. Трупы, пепел, — Миллер потер лоб. — Боже. Мой отец исчез. Потом кто-то нарисовал череп на дне моего бассейна.

— Череп?

— Теперь появляетесь вы…

— И вы решили…

— Хорошо, а разве вы не решили? Моя жена не знает о фотографиях.

— Спокойнее, — сказал Слоэн. — То, о чем вы говорите, связано с целью моего прихода. Я выложу вам то, что есть у меня, и тогда посмотрим, к чему мы придем.

— Ваши “верительные грамоты”?

— Что?

— Вы репортер “Ассошиэйтед Пресс”. Докажите это.

Слоэн вздохнул и вытащил из кармана удостоверение репортера.

— Такой бумажкой любой может обзавестись, — сказал Миллер.

— Здесь имеется номер телефона. Центральный офис агентства.

— И всякий может нанять голос, который заявит, что это офис агентства.

— Верно. У вас наверняка есть масса изумительных теорий об убийстве Кеннеди. О том, что ООН контролируется торговцами наркотиками. А тяжелый рок — порождение сатаны.

Миллер неохотно рассмеялся.

— Хорошо, — сказал Слоэн. — Пока вы можете смеяться над собой, с вами все в порядке.

— Иногда я бываю любознателен. Вы сказали, что хотите поговорить о моем отце. Почему?

— Я контактирую с министерством юстиции. Оказываю им услуги — пишу статьи, раздувающие их общественный имидж. Они оказывают услуги мне — информируют меня, когда работают над чем-то, что я могу использовать.

— Я все еще не понимаю. Какое отношение министерство юстиции имеет к моему отцу?

— Кто-то прислал им документы, после изучения которых они решили открыть на него дело.

Миллер так сжал бокал, что он чуть не треснул у него в руке.

— Это все больше и больше походит на безумие.

— И раз уж ваш отец исчез…

— Вы уже знаете об этом?

— Я решил, что единственный человек, с кем можно поговорить об этом, — вы.

— Хорошо, — слабо произнес Миллер. — Выкладывайте наконец самое худшее. Сразу с конца.

— Вашего отца зовут Фрэнк Миллер. Теория такова: его настоящее имя — Франц Мюллер, во время второй мировой войны он был офицером немецкой армии. Предполагается, что он был оберштурмбанфюрером, — немецкое слово Слоэн произнес запинаясь. — Что соответствует английскому — лейтенант-полковник. Франц Мюллер командовал соединением, известным под названием Einsatzgruppen[9]. Они подняли специальную задачу, следовали за регулярными частями нацистской армии на вновь завоеванных территориях, таких, например, как Чехословакия, Польша и Россия. Там они уничтожали каждого еврея, которого могли найти. Расстреливали на месте или сталкивали в яму, чтобы легче было захоронить, после того как расстрельная команда заканчивала работу. Только в России уничтожено полмиллиона.

— Вы хотите сказать… министерство юстиции подозревает, что мой отец связан с этими зверствами? Что он участник массовых убийств?

— Они не просто подозревают. Они убеждены в этом. И считают, что ваш отец исчез, так как его предупредили о том, что они начали расследование. Они полагают, что ваш отец сбежал от них. С вами все в порядке? Вы так побледнели.

— Вся моя проклятая жизнь разваливается на части, а вы спрашиваете, все ли со мной в порядке? Господи, я… Послушайте, кто-то должен остановить это безумие. Только потому, что имя моего отца похоже на имя Франц Мюллер…

— Нет. Не только это. В министерстве не стали бы начинать расследование на такой легковесной основе. Ваш отец эмигрировал сюда из Германии. Вы знали об этом?

— Конечно. Многие немцы эмигрировали. В этом не было ничего противозаконного.

— Но знали ли вы о том, что он сменил имя? — У Миллера задергалась щека.

— Бог мой, вы знали, — понял Слоэн.

— Дайте объяснить. Я знал. Но не в подробностях. Он лишь сказал мне, что американизировал свое имя, чтобы избежать антигерманских настроений, которые были здесь после войны.

— Он говорил вам, что служил в германской армии?

— Я не обязан слушать этот вздор, — Миллер встал.

— Будьте уверены, вам придется слушать, когда к вам явится следователь. На вашем месте я бы воспринимал происходящее как генеральную репетицию. И раз уж я взялся за это, я думаю вот о чем. Для вашей семьи будет очень выгодно, если пресса отнесется к вам с симпатией.

— С симпатией? — растерялся Миллер.

— Прошлое вернулось и преследует семью, которая и не подозревала о нем. Я могу сделать из этого интересную, гуманную историю. Историю в вашу пользу. Конечно, если вы расскажете мне правду о своем отце.

— Я говорил серьезно, — Миллер сел. — Я не могу поверить, что кто-то обвиняет моего отца в…

— Обвинять его — это одно. А знаете ли вы что-нибудь о его прошлом — это другое. Вы искренне верите, что он невиновен?

— Да, черт возьми!

— Тогда ответьте на мои вопросы. Он говорил вам, что служил в германской армии? Миллер задумался.

— Иногда, когда отец уже постарел, он рассказывал о войне. Он говорил, что ближе к концу войны всех мужчин, даже подростков, призвали в армию. Несмотря на его неопытность, его произвели в сержанты и приказали защищать какой-то мост. Когда пришли союзники, он спрятался, переждал, пока кончится самое худшее, а потом сдался.

— Вам не показалось странным, что немецкому солдату разрешили приехать в Америку? Это абсолютно нестандартная процедура.

— Он объяснял и это. Немецких солдат помещали в фильтрационные лагеря. Союзники не очень-то о них заботились, и никто из солдат не знал, как долго продлится заключение. Трюк был в том, чтобы, пока тебя не взяли союзники, найти труп штатского и поменяться с ним одеждой и документами. Мой отец умудрился попасть в лагерь беженцев, а не в фильтрационный лагерь. Он прожил там почти год, пока какой-то чиновник не обратил внимание на его повторяющиеся запросы и не выдал ему разрешение на эмиграцию в Америку. Если то, что вы мне сказали, — правда, получается, моему отцу не повезло, что мертвого штатского, с которым он поменялся документами, звали Франц Мюллер. Я имею в виду, что это очень распространенное в Германии имя. Там живут сотни, а может, и тысячи Францев Мюллеров. И лишь один из них командовал соединением SS.

Слоэн провел пальцем по мокрому кругу, который оставил на столе его бокал:

— В министерстве имеется фотография офицера SS, о котором мы говорим. У них также есть фото из эмиграционных документов вашего отца. Одно и то же лицо. Почему он исчез?

— Я не знаю! Господи, ему семьдесят три года. Куда он мог бежать? В министерстве юстиции ошибаются!

— Хорошо. Вы придерживайтесь этой позиции, а когда в министерстве решат придать гласности это дело, вы можете рассчитывать на статью в вашу пользу. Даже если они докажут виновность вашего отца, вы все равно будете представлены как невинный, любящий, но не знающий правды сын. С другой стороны — я предупреждаю вас, — если вы что-то умалчиваете, если вы обманываете, я поверну историю в обратную сторону. Вы и ваша семья превратитесь в соучастников.

— Я не обманываю.

— Продолжайте в том же духе. Это не просто очередная статья для меня. Я должен быть объективен, а я зол. В этой проклятой стране полно нацистских военных преступников. Я прямо сейчас могу дать вам дюжину имен и адресов. В этом нет тайны. В министерстве юстиции знают о них. Большинству из них ближе к семидесяти или чуть больше. Они поливают свои газончики, дают на чай разносчикам газет. Они приглашают соседей в гости. Я могу обвинить их на глазах их друзей. Это не имеет значения. Никому нет дела. Потому что они не создают проблем. Разве может быть, чтобы этот приятный мужчина, живущий по соседству, делал все эти ужасные вещи? И потом, все это было так давно. Зачем копаться в неприятных воспоминаниях?

— Вы преувеличиваете.

— Если бы! Наоборот. — Слоэн вытащил из кармана пиджака лист бумаги. — Это список, данный моими источниками в министерстве. Двадцать участников массовых убийств. Джек Потрошитель, Сын Сэма и Джон Вейн Гейси — любители по сравнению с этой бандой.

— И каждый из них военный преступник?

— Есть еще много других. Это только верхушка айсберга.

— Но если в министерстве известно, кто они…

— Почему они не были осуждены? Потому что после войны американская разведка заключила с ними сделку. Помогите нам использовать вашу шпионскую сеть против русских, а мы в обмен гарантируем вам неприкосновенность. Или: если вы не можете купить неприкосновенность, мы все равно не можем судить вас, так как преступления вами были совершены в Европе. Мы должны депортировать вас, но, с другой стороны, если мы лишим вас гражданства, ни одна страна не примет вас, так что мы повязаны с вами. Давайте забудем все это. Эти нацисты все равно скоро умрут. По крайней мере, несколько лет назад теория была такова. Группа идеалистически настроенных юристов из министерства решила как-то повлиять на правительство. В тысяча девятьсот семьдесят девятом году был организован Отдел специальных расследований.

— Значит, по отношению к этим людям из списка что-то делается.

— Да. Но недостаточно. Нельзя точно назвать цифру, но можно сказать, что в нашу страну въехало примерно десять тысяч нацистских военных преступников. Осудили сорок из них. Наказание заключалось в лишении гражданства и депортации.

— По отношению к участникам массовых убийств?

— Убийства не были совершены в США. В результате, единственное, в чем их обвинили, сокрытие настоящих имен и прочего для иммиграционных документов.

— Если бы об этом стало известно общественности, люди были бы возмущены.

— Думаете? В случаях, которые дошли до суда, друзья и соседи обвиняемых предпочли забыть о прошлом.

— В этом суть вашей статьи?

— Я хочу помочь министерству. Если я смогу поднять общественность, может быть. Отделу специальных расследований выделят больше ассигнований. Эти подонки — меня не волнует, в каком они возрасте — должны почувствовать тот же страх, который испытывали их жертвы.

— Включая и моего отца?

— Если он виновен, — сказал Слоэн, — да. Миллер перехватил его злой взгляд.

— Я верил своему отцу и уважал его всю свою жизнь. Если случится невозможное и в министерстве окажутся правы насчет него… Если их так называемые доказательства того, кто он на самом деле…

— Вы согласитесь с тем, что его следует судить?

— Даже мой отец… — Миллеру стало дурно. — Если он окажется виновен, даже мой отец не может быть прощен.

<p>4</p>

Несмотря на пятичасовое движение, Миллер умудрился проехать двадцатиминутный маршрут чуть больше чем за десять минут. Лифт целую вечность поднимался на пятый этаж. Открыв дверь с надписью “Миллер и компаньоны. Архитекторы”, он обнаружил, что секретарша еще не ушла домой.

— Как прошла ваша встреча, мистер Миллер? Вы получили заказ?

— Пока рано об этом говорить. Мне надо сделать кое-какие записи, Мардж. Если будут звонить, меня нет. Не прерывайте меня.

— Я вам понадоблюсь для диктовки?

— Нет, спасибо. Закончите печатать, идите домой.

— Как скажете…

Он вошел в свой кабинет, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Как поверить в то, что отец монстр, если любишь его?

Пот стекал у него по лбу. Через невероятно долгие пять минут машинка наконец перестала стучать. Он услышал щелчок выключателя компьютера и шорох чехла от пыли, накидываемого на монитор.

— До свидания, мистер Миллер.

— До свидания, — сказал он через дверь.

Звук удаляющихся шагов. Щелканье замка. Захлопнулась дверь в коридор. Тишина.

Миллер выдохнул, освободив от напряжения легкие, и посмотрел на сейф в правом углу комнаты. Два дня назад, получив фотографии трупов и пепла, он хотел уничтожить эти снимки. Но интуиция заставила его действовать осторожнее. Фотографии не просто чья-то выходка. Если он уничтожит их, он может лишиться ответа на вопрос — почему ему вообще прислали эти фотографии.

Теперь, боясь правды, которую он может обнаружить, Миллер жалел, что сохранил их. Он присел возле сейфа, набрал код и вытащил пакет с фотографиями. Один за другим он изучал черно-белые снимки.

Смерть. Ужасная смерть.

Он лгал Слоэну. Но только отвечая на один вопрос, и только часть ответа была ложью. Но эта ложь, даже частичная, была несравнима со всей остальной правдой его ответов.

Да, он отвечал искренне. “Я знал, что мой отец приехал из Германии. Я знал, что он изменил имя. Я знал, что он был немецким солдатом”.

Да, солдатом. Но Миллер знал, что его отец не был невинным участником военных действий, неопытным призывником, ошибочно произведенным в сержанты. Совсем нет. Его отец был полковником SS.

С годами Миллера все больше притягивало прошлое его отца. Было несколько дней в году, которые имели для него необъяснимо большое значение: 30 января, 20 апреля, 8 ноября. Он становился все более и более сентиментален. В эти дни он вел загадочные телефонные переговоры. Позже, как-то вечером отец рассказал сыну о том, чем занимался во время войны.

— Да, я служил в SS. Я выполнял приказы фюрера. Я верил в величие нации. Да, я верил в Lebensraum[10], мы должны были процветать и занимать новые пространства. Ноя не верил в истребление народов. Если мы превосходим всех, почему мы не можем существовать в гармонии с низшими нациями и терпимо к ним относиться? Почему мы не можем позволить им служить нам? Я не был в дивизии “Мертвая голова”. Я не был среди тех, кто истреблял. Я был в Waffens SS[11] — законное воинское подразделение Schutzstaffel[12]. Я был честным солдатом и достойно служил своей стране. Страна проиграла. Что ж. Истории решать. Теперь я живу в Америке. Граждане этой страны утверждают, что это самая великая страна в мире. Что ж, пусть так. Я трезво смотрю на вещи, и, если понадобится, я буду воевать, защищая Америку, с той же решимостью, с какой воевал за Германию.

Миллер был убежден — война притупляет здравый смысл и замутняет ценности. Но он надеялся, что есть ценности, которые остаются постоянными.

Его отцу и другим офицерам Waffens SS удалось избежать последствии поражения в войне. Они поменялись одеждой и документами с мертвыми штатскими и бежали — в Боливию, Мексику, Америку, Канаду, Англию, Швецию. Но они поддерживали связь. Звонили друг другу, чтобы вспомнить о прошлом, убедить самих себя в том, что, как бы жестоко история ни доказывала их неправоту, они остаются частью элиты своей страны.

И сыновья элиты тоже поддерживали связь. Время от времени Миллера вытаскивали на встречи бывших друзей его отца. Он и другие сыновья поклялись в том, что, если их отцам будет угрожать опасность, они станут помогать друг другу. В первый день каждого года каждая семья должна была выплатить двадцать тысяч долларов на взятку человеку, не имеющему отношения к их группе, но знающему их секрет, — за это он гарантировал молчание.

Теперь эти взятки оказались бесполезными. Клятва сыновей — встать, как один, на защиту группы — оказалась неэффективной. Несмотря на все меры предосторожности, их отцы подверглись нападению. И им самим, сыновьям отцов, грозила опасность.

Безумие.

“Не думай о прошлом, — сказал себе Миллер. — Настоящее и будущее — вот что важно. Наши отцы не те, за кого вы их принимаете. Верните их. Оставьте нас в покое. Вы ошиблись. “Ночь и Туман” надо прекратить”.

И все же молодой офицер SS, гордо смотрящий с фотографии, которую Миллер не мог отложить в сторону, поразительно напоминал его отца. “Нет! Мой отец не мог меня обмануть!”

Но мог ли он открыть эту страшную правду?

Я ошибаюсь, думал Миллер. Я смотрел на этого офицера два дня назад. Мне и в голову не приходило, что это может быть мой отец.

Или я не хотел, чтобы эта мысль пришла мне в голову?

Но теперь она не отпускала. Миллер сконцентрировался на фотографии, с особым вниманием он рассматривал лоб офицера под козырьком фуражки.

Он пытался убедить себя, что то, что он видел, — дефект фотографии или царапина на негативе, но не мог. Шрам был идентичен со шрамом на лбу у его отца — это было последствие автомобильной катастрофы, во время которой отец чудом остался жив. Тогда ему было десять лет.

Как можно любить монстра?

Но как узнать, что он монстр, если ты его любишь?

Еще сам не понимая, что делает, Миллер снял трубку телефона

<p>5</p>

— Министерство юстиции США? Кто тебе это сказал? — Хэлловэй плотнее прижал трубку к уху.

— Репортер “Ассошиэйтед пресс”.

— Боже мой!

— Он сказал, мой отец — военный преступник, — произнес Миллер. — Он командовал проклятым соединением SS по массовому уничтожению.

— Но это абсурд!

— Да? Я начал задумываться. Кое-что из того, что он мне сказал…

— Ты что, действительно ему поверил? Он же репортер! Он расскажет тебе все, что угодно!

— Я еще раз посмотрел фотографии и…

— Ты должен был их уничтожить к чертовой матери!

— На одной из них мой отец в форме дивизии “Мертвая голова!”

— На фотографии времен второй мировой войны? Откуда тебе знать, как тогда выглядел твой отец? Эта фотография ничего не доказывает!

— У моего отца на лбу вверху, справа, — шрам! У этого офицера тоже!

— Совпадение!

— Недостаточно хорошее объяснение! — повысил голос Миллер. — Я должен знать! Мой отец был связан с нацистским соединением уничтожения? А другие отцы? Они тоже участники массовых убийств?

— Ты хочешь сказать, что мой отец?.. Глупость! Это оскорбительно! Я не желаю слушать!..

— Не уходи от ответа, Хэлловэй! Отвечай!

— Я не буду оправдываться.

— Они — военные преступники?

— Конечно, нет! Они служили в SS, да! Waffens SS! Законное формирование! Это не дивизия “Мертвая голова”, которая уничтожала евреев! Но посторонним не понять этой разницы! Штатские считают, что все эсэсовцы — военные преступники! Поэтому наш и отцы вынуждены были лгать. “Ночь и Туман” совершили ту же ошибку, которую, как мы боялись, допустят иммиграционные службы и которую теперь допускают министерство юстиции США и “Ассошиэйтед Пресс”.

— Ты хочешь сказать, что в министерстве не могут отличить Waffens SS от дивизии “Мертвая голова”? Чушь собачья!

— Тогда почему же они сделали эту ошибку?

— Мой отец, твой и другие члены группы звонили друг другу в особые для них дни. Двадцатого апреля. Восьмого ноября. Тридцатого ноября. Для тебя эти даты что-нибудь значат?

— Конечно, — сказал Хэлловэй. — Это дни рождения кого-то из группы.

— Ты негодяй, — кричал Миллер. — Если только ты врешь!..

— Вру? О чем?

— Двадцатое апреля — день рождения, правильно. В этот день в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году родился Гитлер! Восьмое ноября — годовщина так называемого пивного бунта. Первая попытка Гитлера прийти к власти. Это было в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Бунт не удался. Но через десять лет они достигли своего — тридцатого января. В эти три дня наши отцы, несмотря на риск, не могли не связаться друг с другом.

— Хорошо, — сказал Хэлловэй. — Я не сознавал значения этих дат.

— Я тебе не верю. Ты знал, что они значат. Я слышу это по твоему голосу.

— Видимо, ты веришь только тому, чему хочешь. Но я уверяю тебя, что…

— У меня есть еще вопрос, — перебил его Миллер. — Наши отцы, все, были старшими офицерами. Это означает, что они не служили вместе. Они командовали отдельными частями. Когда война кончилась, они оказались в разных местах. Что послужило причиной их соединения? Почему они организовали группу?

— Мои отец говорил, что они вместе учились, — ответил Хэлловэй.

— Но нацистские войска были разбросаны по всему миру. Восточный фронт. Западный, северная Африка, Россия, Франция, Италия, Египет. Если наши отцы и учились вместе, они вряд ли виделись друг с другом во время войны. Негодяй, ты снова врешь. Их объединение не имеет ничего общего с их совместной учебой. Почему, в то время как все немецкие солдаты пытались уничтожить свое военное прошлое, эта группа собралась вместе? Они прятались в разных странах. Но они поддерживали связь. Черт возьми, почему?

Хэлловэй не отвечал.

— Кому они платили, кто их шантажировал? — требовал Миллер. — Почему?

На том конце провода тишина.

— Я думаю, репортер был прав, — сказал Миллер. — Я думаю, мой отец очень много чего мне не сказал и ты тоже. Но ты скажешь. Я приеду к тебе, Хэлловэй. Я приеду в Канаду и выбью из тебя ответы.

— Нет! Ты сошел с ума! Ты не можешь приехать сюда! Если за тобой следят из министерства юстиции, ты привлечешь их внимание ко мне…

Хэлловэй не успел закончить предложение. Миллер бросил трубку.

<p>6</p>

Хэлловэй медленно положил трубку.

Несколько секунд он не мог пошевелиться. Не без усилия он повернулся к пейзажам своего отца, которые ностальгически рассматривал, когда зазвонил телефон. Ровный ряд картин через равные промежутки прерывался окнами в патио, где он видел охранников, патрулирующих вокруг дома.

Раньше он никогда бы не стал разговаривать с Миллером из дома, он бы поехал в расположенный рядом Китченер, где у него был безопасный телефон. Но ему казалось неразумным покидать поместье даже для того, чтобы навестить свою семью в безопасном городе. Он очень скучал и чувствовал себя одиноким без жены и детей, но не мог вернуть их и тем самым подвергнуть опасности.

До этого звонил совершенно запаниковавший Розенберг и бормотал что-то о том, что власти узнали правду о его отце. Подобные звонки были и от других напуганных сыновей членов группы. Обнажалось прошлое. “Ночь и Туман” хорошо справлялись со своей задачей, они втаптывали семена мести еще глубже.

Но Хэлловэй предвидел, что это еще не все, — последний, самый мощный удар еще не нанесен. Он не переставая думал о корабле. К этому времени он проходил через Гибралтар и входил в Средиземное море. Хэлловэй жалел, что не обратил внимание на предложение Розенберга. Он жалел, что не среагировал на его страхи и не согласился вернуть корабль. Теперь было слишком поздно. Даже если бы он постарался, он не смог бы пройти через всю систему контактов и вовремя предупредить корабль.

Что бы теперь ни произошло, он не контролировал ситуацию. Но если “Ночь и Туман” знают об этом корабле, как им известно обо всем другом, если тайна корабля будет открыта, думал Хэлловэй, у нас будет два врага — “Ночь и Туман” и наши клиенты, и я не уверен, что хуже.

<p>7</p>

Путаница в документах грузового корабля “Медуза” напоминала клубок змей на голове ее легендарной тезки. Мнимым владельцем была боливийская корпорация “Трансокеанические компании”. Но при более внимательном изучении их документации выяснилось, что компания, адресом которой являлся почтовый ящик, принадлежит либерийской корпорации “Флот Атлантиды”, а адрес офиса либерийской компании было так же трудно отыскать, как и мифический континент, в честь которого она была названа.

Эта компания, в свою очередь, принадлежала шведскому концерну “Средиземноморский транспорт”, который принадлежал мексиканскому концерну, принадлежащему концерну канадскому. Многих служащих попросту не существовало. Тем же, кто получал жалование, платили лишь за возможность использовать их подписи на официальных документах. Из горстки реальных директоров один был Арон Розенберг — “Мехико-Сити импорт”, другой — Ричард Хэлловэй — “Флот Онтарио”.

“Медуза” регулярно пересекала Атлантику, имея на своем борту текстиль, технику и продукты из Греции, Италии, Франции, Испании, Англии, Канады, Мексики и Бразилии. Но выгода от таких перевозок была минимальной, и, если бы не другой груз, который часто прятали среди текстиля, техники и продуктов, ни Арон Розенберг, ни Ричард Хэлловэй не смогли бы вести такой роскошный образ жизни. Этот груз и был на борту “Медузы”, когда она шла на встречу с сухогрузом, чьи документы были так же запутаны и чьи владельцы имели богатейшие поместья на побережье Ливии. В следующую ночь у побережья северной Африки ящики с грузом должны быть перегружены с борта на борт. Затем “Медуза” с бразильским кофе на борту продолжит свой путь в Неаполь, ее ватерлиния чуть поднимется, так как в ее трюмах уже не будет пластиковых бомб, разрывных гранат, противопехотных мин, автоматических пистолетов, штурмовых карабинов, пулеметов, портативных ракетных установок и ракет, реагирующих на тепло.

Обычно это оружие контрабандой перевозилось из Бельгии, которая является главным поставщиком оружия черного рынка, и под различными прикрытиями отправлялось в Марсель. Там его забирала “Медуза” и поставляла различным террористическим группировкам вдоль южного побережья Европы.

Но недавние антитеррористические меры, предпринятые в результате возросшего количества терактов, сделали Марсель и другие порты Европы слишком опасными для контрабанды оружия. Альтернативный путь — вывозить оружие из Северной Америки, где вследствие различных гражданских войн скапливалось множество американского и советского оружия, большее количество которого было готово к продаже. Итак, “Медуза” через тридцать шесть часов должна была встретиться в Средиземном море с ливийским сухогрузом. “Трансокеаник” не волновало, как Ливия будет использовать купленное оружие. Сто миллионов долларов — это все, что волновало Розенберга и Хэлловэя.

<p>8</p>

Тель-Авив, Израиль.

Только вертолет коснулся земли, из него тут же выпрыгнул Миша Плетц. Он побежал к самому маленькому из зданий, сделанных из рифленого железа, в южной части аэропорта. Его ждал плотный мужчина в белой рубашке с короткими рукавами.

— Бумаги с вами? — крикнул Миша.

Мужчина показал на дипломат, который держал в руке.

— Прочитаете в машине или?..

— Нет, здесь, — сказал Миша.

Они вошли в здание, оборудованное кондиционерами.

— Мы получили сообщение сорок минут назад, — сказал мужчина и вытащил документ из дипломата. — Как только я увидел кодовое имя, я сразу связался с вами.

Миша взял документ. Выполняя обещание, данное Эрике и Солу, он съездил в кибутц в двадцати милях от города, чтобы убедиться в безопасности их сына. Самым трудным из обещанного было для него оставить Кристофера с охранниками, связанными с Моссадом.

— Твои родители любят тебя, они скоро вернутся, — говорил Миша. — И я тоже, — он поцеловал мальчика, и, не уверенный в том, что Эрика и Сол еще живы, и испугавшись, что его эмоциональность может расстроить Кристофера, он побежал к ожидающему его вертолету.

На обратном пути в Тель-Авив пилот сказал Мише, что его вызывает штаб, и протянул ему наушники. Помощник Миши отказался передать по связи суть полученного ими сообщения, но назвал его источник. “Цветной Пиджак”.

Кодовое имя принадлежало пропавшему отцу Эрики, Йозефу Бернштейну.

Глаза привыкли к слабому освещению в здании, Миша изучал документ.

— Как вы его получили? Какая станция? Страна?

— Из нашего Посольства в Вашингтоне, — сказал помощник. — Один из наших людей десять лет назад был учеником Йозефа. Сегодня утром он зашел в кафе. Присел у стойки, и, кто бы, вы думали, сидел рядом с ним?

— Наш человек уверен? — взволнованно спросил Миша. — Нет никаких сомнений?

— Нет. Это был Йозеф, точно. Возможно, именно потому, что они хорошо знали друг друга, Йозеф и выбрал его для передачи информации. Видимо, Йозеф хотел, чтобы источник сообщения не мог вызвать у нас подозрений. Контакт длился не больше минуты. Йозеф сказал нашему человеку, чтобы мы не волновались из-за него. Он занимается одним незавершенным делом. Скоро все кончится.

— Что он имел в виду?

— Наш человек спросил. Йозеф отказался отвечать. Он передал ему записку и сказал, что это очень серьезная информация. Он хотел, чтобы вы узнали об этом и начали действовать. А потом он ушел.

— И все? Наш человек не пробовал проследить за ним?

— “Пробовал” — подходящее слово. Йозефу известны все трюки, он оторвался от нашего человека через два квартала.

— Как выглядел Йозеф?

— Ужасно. Бледный. Худой. Руки трясутся. Хуже всего — глаза.

— Что?

— В них, казалось, — я цитирую, здесь наш человек грешит субъективизмом, — отражается мука.

— Мука из-за чего? Помощник пожал плечами.

— Мы везде искали Йозефа, и вдруг он сам объявляется в вашингтонском кафе, — сказал Миша.

— По крайней мере мы теперь знаем, что он жив.

— Поверьте, я благодарю Бога за это. Но чем он был занят все это время? Почему он в Вашингтоне? — Он указал на документ. — Как он получил эту информацию?

— Вы всегда говорили — он один из лучших. Я хочу подчеркнуть — он сказал нашему человеку, что это серьезная информация. — Миша еще раз перечитал сообщение.

— Завтра ночью грузовой корабль “Медуза” встречается с ливийским сухогрузом для передачи военного снаряжения, предназначенного для террористических актов против Израиля.

В сообщении указывались время и координаты встречи и опознавательный код каждого корабля.

— Как он получил эту информацию? — снова спросил Миша.

— Что мы намерены предпринять — вот главный вопрос. Миша задумался. Несмотря на уверения Йозефа в том, что это ценная информация, был шанс, что он совершил ошибку. Стандартная процедура требовала до принятия контрмер получить подтверждения от других источников. Но на проверку информации Йозефа уже не оставалось времени. Если оружие существует и если до завтрашней ночи ничего не будет предпринято, передача оружия состоится. Снаряжение распределят. На Израиль будет совершено нападение. С другой стороны, если оружия не существует, а израильские самолеты уничтожат корабль…

Миша не хотел даже представлять последующую за этим реакцию международного сообщества.

— Как вы намерены поступить? — спросил помощник.

— Вернуться в штаб.

— И?

— Скажу, когда доберемся.

На самом деле Миша не знал. Они вышли из здания, Миша думал о том, как было бы хорошо, если бы он мог связаться с Эрикой и Солом.

“Эрика, твой отец жив, — хотел сказать Миша. — Его видели в Вашингтоне; Я не знаю, чем он занят, но, судя потому, что я выяснил, это важно, и я не знаю, что с этим делать. Найдите его. Помогите мне. Я Должен знать, что происходит.

Сол, ты не один в этом деле. Твоя бывшая сеть не может помешать тебе получить помощь. Мы хотим тебе помочь, мы настаиваем на этом. Это вопрос нашей национальной безопасности. Твое дело — наше дело. Мы поддержим тебя”.

Миша сел в машину помощника. На пути в Тель-Авив, в штаб Моссада, он почти ни к чему не пришел. Но когда они уже почти приехали, он принял решение.

Ты веришь Йозефу?

Да.

Ты веришь, что в его сообщении правда?

Все взвесив? Да.

Ты отдашь приказ о воздушной атаке?

Нет. Не это. У меня идея получше. Это убережет от возникновения многих проблем. Международного инцидента не будет. Кроме того, какой смысл уничтожать это оружие? Мы используем его лучше, чем ливийцы.

Наверное, последнюю фразу он сказал вслух, помощник, нахмурившись, повернулся к Мише:

— Что вы сказали?

— Всегда мечтал стать пиратом.

<p>9</p>

Сидя в номере римского отеля. Сосулька с нарастающей неприязнью наблюдал за сыном врага своего отца. Сет просматривал газеты.

Рыжеволосый наемный убийца скупил все основные европейские, английские и американские газеты, какие только мог найти. Его знаний языков было превосходным. В редких случаях, когда он не мог разобраться сам. Сет обращался к Сосульке за помощью.

— Я знал, что о нас заговорят итальянские газеты, — сказал Сет. — j Предполагал — парижские и лондонские, может быть — афинские или западноберлинские. Но об этом пишут даже в Мадриде. И в Нью-Йорке, и в Вашингтоне.

Сосулька не пытался скрыть скуку и отвращение.

— Признаю, материал не на первой полосе, — сказал Сет. — Я и не предполагал этого.

Газетные статьи в основном были похожи друг на друга. За Римом в Тибре обнаружено тело представителя преступного мира, известного под псевдонимом Медичи. Предполагается, что он был связан с международными террористическими организациями и был убит с помощью передозировки наркотиков. Результаты вскрытия еще не обнародованы. Римская полиция предполагает, что сообщники Медичи, по неустановленным пока причинам, повернулись против него.

Это убийство само по себе не могло привлечь внимание международной прессы. Но следователи задавались вопросом: не связан ли труп в Тибре с сенсационной находкой на вилле в пригороде Рима — девять трупов. Восемь жертв убиты из пистолета, все — охранники. Девятый — представитель преступного мира, известный как Джатто, — был подвергнут пыткам, после чего ему перерезали горло. Подразумевалось, что Джатто имел связи с международным терроризмом, но в последнее время по состоянию здоровья отошел от дел. Не назвавший себя, но надежный источник сообщал, что Медичи, став дилером на черном рынке оружия, занял место Джатто. Убийство обоих вынуждает власти предположить, что война преступных группировок набирает силу и, очевидно, имеет место международное вмешательство.

— Что касается полиции — мы оказали им услугу, — сказал Сет. — Более того, они подозревают не тех, кого надо. Нам не на что жаловаться.

— Но что будет, когда анализ крови Медичи покажет, что он умер от передозировки амитала натрия? — спросил Сосулька. — Полиция соотнесет это с ножевыми ранами на теле Джатто и придет к выводу, что их обоих допрашивали.

— Ну и что? Они никогда не узнают, что это были мы, как не узнают и то, какая нам нужна была информация.

Сосулька был удивлен цветом лица своего компаньона. Как будто Сет, убивая, черпал в этом для себя жизненные соки. Сосульке это действовало на нервы. Для него убийство было профессией, для Сета же, казалось, это было необходимостью. Сосулька никогда никого не убивал, если не был уверен в том, что этот человек — например, диктатор, кокаиновый король или коммунистический двойной агент — заслуживает смерти. Сета же, казалось, если плата была достаточной, совсем не волновало, кого он будет убивать. Если его отец был таким же, как сын. Сосулька не удивлялся тому, что его отец ненавидел этого человека.

Конечно, оба отца были главными наемниками Гитлера. Но отец Сета специализировался на убийстве лидеров подпольных организаций, защищающих евреев, в то время как отец Сосульки охотился на разведчиков союзников и не один раз просил дать ему шанс попробовать уничтожить Черчилля. Разница была существенная. Расовое уничтожение отвратительно с любой точки зрения. Политическое убийство можно оправдать, если от него зависит безопасность твоей страны.

“Но если политика твоей страны ошибочна? — спрашивал себя Сосулька. — Если ее национальная политика основывается на расовой ненависти? Патриотизм заставляет тебя защищать аморальную страну? Или защита нации всего лишь самозащита? Обманывался ли мой отец?”

Сосулька продолжал наблюдать за человеком, которого ненавидел. Его глаза. Чем больше Сет убивает, тем ярче они становятся.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил Сет.

— У нас полно трупов. И мы ничего не достигли.

— Неправда. — Сет опустил газету. — Мы сузили круг поисков. Теперь понятно, что исчезновение кардинала не связано с террористами.

— Я никогда и не думал, что они связаны.

— Но эту возможность надо было проверить. То, что Хэлловэй поставляет террористам оружие с черного рынка…

— Бог ты мой, что?

— Ты не знал? Так Хэлловэй зарабатывает себе на жизнь. Военное снаряжение.

— Ты хочешь сказать, что все это из-за незаконных поставок оружия?

— И из-за требования кардинала раньше выплатить деньги. Ты, конечно, знал об этом.

— Не спорю. Я думал об этом скорее не как о шантаже, а как о растянувшейся плате за оказанную услугу.

— Ну, многие из нас думали о том, чтобы убить кардинала. С ним расплатились сполна.

— Он оказал нашим отцам услугу.

— Да, в своих собственных интересах. В интересах его церкви. За сорок лет выплата составила целое состояние. Восемь миллионов долларов.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Сосулька, — я считаю, это дешево, принимая во внимание те зверства, что они совершили. — И твой отец тоже? — Сосулька встал.

— Мой — нет! Он отделил себя от остальных!

— Правда? Очень жаль, но вынужден разочаровать тебя, — твой отец уничтожил не меньше евреев, чем мой. Они враждовали не из-за евреев, а из-за женщины, из-за твоей матери! Она выбрала твоего отца, а не моего! Я должен был быть тобой! А ты вообще не должен был существовать!

В этот момент Сосулька понял, какой сильной была их ненависть. Он, сдаваясь, поднял руки:

— Это глупый спор. Нам еще предстоит решить массу проблем.

В глазах Сета погас огонь.

— Конечно. И мы все еще не нашли своих отцов, — приложив усилия, он вернул контроль над собой. — В данный момент, — он вздохнул, — на мой взгляд, — он снова вздохнул, — ситуация такова.

Сосулька ждал.

— Мы исключаем теорию Хэлловэя о том, что “Ночь и Туман” — террористическая группировка, которой стало известно то, что было известно кардиналу, и которая похитила кардинала, желая взять в свои руки сеть Хэлловэя по продаже вооружения.

— Согласен, — сказал Сосулька.

— Но исчезновение кардинала связано с исчезновением наших отцов, — продолжал Сет. — “Ночь и Туман” не нашли бы их, если бы не кардинал.

— Снова согласен.

— Их захватили не с целью держать в заложниках ради денег. Остается возможность того, что “Ночь и Туман” делает это по личным причинам… То есть “Ночь и Туман” — израильтяне. Но чтобы получить информацию от кардинала, они должны были проникнуть в систему безопасности католической церкви.

— Я в этом сомневаюсь.

— И я тоже. Это заставляет задуматься.

— Задуматься о чем?

— О том, что напрашивается само собой. Может, кто-нибудь… или какая-нибудь группа… внутри церкви и есть “Ночь и Туман”?

Черный священник

<p>1</p>

Цюрих.

В восьми кварталах от реки Лиммат Сол и Эрика прошмыгнули мимо охранников агентства в переулке и вошли в гараж.

Большое помещение, освещение ярче утреннего солнца на улице, безупречный бетонный пол. В гараже стояла только одна машина — “рено”, которым пользовались трое убийц. Команда агентства забрала машину с указанного Солом места — со стоянки возле железнодорожного моста. Над ней работали всю ночь — проверяли отпечатки пальцев, обыскивали, разбирали. Теперь машина превратилась в скелет.

— Эти ребята были готовы к третьей мировой войне, — сказал низкий голос.

Он принадлежал Галлахеру. Сол повернулся. К ним, держа в руках ракетную установку RPG—7, подошел шеф австрийского отделения агентства. Он кивнул на разложенное на полу оружие. Пластиковые бомбы, гранаты, “узи”, “Калашниковы”.

— Вы нашли отпечатки пальцев?

— Самые разные, — сказал Галлахер. — Это машина из проката, и мы не можем сказать, какие из них принадлежат, вашим приятелям, а какие — тем, кто пользовался машиной до них.

— Вы знаете, где я спрятал трупы. Можете послать людей, чтобы они сняли отпечатки.

— Уже послал. Они вернутся сегодня вечером. Кроме оружия, ничего необычного в машине не нашли. Но ее взяли напрокат в Австрии. Они не стали бы рисковать и провозить весь этот арсенал через швейцарскую таможню. Они получили все это здесь.

— Верно. И раз уж они шли за нами, у них не было времени взять оружие, не рискуя потерять нас. Их связники действовали превосходно.

— Сеть, о которой мы не знаем? — сказал Галлахер. — Может быть. В это я могу поверить скорее, чем в твое предположение, что они священники, основанное лишь на том, что они носили эти перстни.

— Пересекающиеся крест и меч.

— Это не превращает их в священников. — Галлахер положил ракетную установку рядом с “Калашниковым”. — Насилие и религия не совместимы. Разговаривая с Лэнгли, я не сказал о религиозном аспекте. Подожду, пока буду уверен. Как раз сейчас наши люди проверяют французские документы, которые ты взял у этих ребят. Паспорта и водительские права наверняка фальшивые. Наши люди из французской разведки скоро дадут нам знать.

— Но кредитные карточки, — сказал Сол, — это ключ.

— Не спорю. Думаю, карточки получат высшую оценку. Мне чертовски интересно, кто оплатил счета.

Зазвонил телефон. Галлахер отошел, Сол посмотрел на Эрику. Они не могли услышать, что он говорил: в основном Галлахер слушал. Когда он вернулся, у него был возбужденный вид.

— Люди, чьи фамилии стоят в паспортах, умерли несколько лет назад. Адреса — дома, где сдают комнаты проезжающим. Но кредитным карточкам всего три месяца, а счета были оплачены сразу по получении.

— Кто их оплатил?

— У каждого из них своя карточка. Каждый счет оплачивался через разные банки. Но в каждом банке есть фотокопия счета, и подпись на чеках — не вымышленное имя кого-нибудь из тех, кого ты убил. Нет, человек, выписавший чеки, — бухгалтер. Необычно, не правда ли? У людей, чей адрес — транзитные комнаты, есть необходимость в бухгалтере. Самое необычное в том, что три транзитника с различными адресами пользуются услугами одного бухгалтера. Становится чуть яснее. Но бухгалтер также не существует. Его чеки в порядке. Но он на кладбище в Марселе. А вместо офиса — почтовый ящик. Итак, мы проходим мимо мнимого бухгалтера, и что мы находим? Ты был прав, Ромул, мне жаль, что я сомневался в тебе.

— Говорите.

— Католическая церковь. Счета оплачивались через Рим. Через ватиканский офис кардинала по имени Крунослав Павелик. А здесь — подножка. Кардинал исчез несколько месяцев назад. Так какая же связь между пропавшим кардиналом, тремя наемными убийцами, которые, возможно, являются священниками, и исчезновением…

— Моего отца? — сказала Эрика. — Он — еврей, а не католик.

— Но если кардинал исчез, кто оплачивал счета? — спросил Сол.

— Помощник кардинала, — сказал Галлахер. — Отец Дуссэлт.

<p>2</p>

В тишине читального зала в римской библиотеке Виличилиана, согнувшись над деревянным столом, Дрю и Арлен просматривали выданные им книги. Полдюжины названий, все на итальянском — биографии религиозных деятелей — эквивалент “Кто есть кто” в Ватикане, курии, римской католической церкви. Они нашли нужную им информацию, разочарованно переглянулись, сдали книги и вышли из вестибюля библиотеки навстречу яркому, шумному Риму.

— Ну, по крайней мере, стоило попробовать, — сказал Дрю. Ответ Арлен удивил его:

— По моему мнению, нам удалось много чего узнать.

— Не понимаю что. Биографические справки в этих книгах чуть шире, чем то, что известно общественности об этом кардинале.

— У него все в порядке с эго, это уж точно, — сказала Арлен. — Большая часть информации в “Кто есть кто” базируется на информации, поставленной теми, о ком в ней пишется. По всей видимости, кардинал считает себя святым. У него награды и грамоты от различных религиозных групп. У него даже есть папское свидетельство. Но список наград — не биография. Кардинал не сообщил ничего о своей жизни. И если он считает, что его биография скучна, в чем я сомневаюсь, раз он с такой охотой сообщает всем о своих наградах и титулах, или…

— Ему есть что скрывать?

— Давай размышлять в этом ключе, — сказала Арлен. — Мы знаем, что он родился в тысяча девятьсот четырнадцатом году и рос в Югославии. Нам известно, что он рано услышал призыв служить Господу и в восемнадцать лет присоединился к церкви. Обучался он в Риме. Какое-то время служил представителем церкви в Красном Кресте. Он сделал быструю карьеру. К тридцати пяти годам был самым молодым человеком, принятым в курию. Как церковный казначей, он занимал одну из самых важных позиций в Ватикане.

— У него был талант, это точно, — сказал Дрю. — Вопрос — в чем? В биографии ничего не сказано о причинах его столь быстрого продвижения. Если ты права, если ему есть что скрывать, этого не может быть в официальной биографии. Сомневаюсь, что мы найдем это, даже если проверим архивы Ватикана. Член курии имеет возможность подчистить свое прошлое.

— Как мы узнаем неофициальную версию жизни Павелика? — спросила Арлен.

— Я думаю, пора побеседовать с глазу на глаз с ближайшими помощниками кардинала, — сказал Дрю. — В газетных статьях по поводу его исчезновения, мне кажется, упоминался его личный помощник. Отец Дуссэлт — так, кажется, его звали.

— Француз.

— Мы можем сузить круг вопросов в нашей беседе с ним. Что меня интересует, тек это…

— Вторая мировая война, — сказала Арлен. — И почему сыновья нацистов-убийц, сами убийцы, стремятся найти кардинала. Возвращаемся в Ватикан.

<p>3</p>

Апартаменты Жана Дуссэлта были в одном из многочисленных ватиканских дворцов эпохи Возрождения. Чтобы связаться с ним, проще всего было, конечно, позвонить и назначить встречу в его офисе. Но последующая беседа вряд ли была бы продуктивна. Сол представлял себе холодные ответы на вопросы, которые он хотел задать. “Какая, по-вашему, связь между кардиналом Павеликом и чеками, выписанными в вашем офисе для наемных убийц, которые, возможно, являлись священниками? Вы когда-нибудь слышали о секретной разведслужбе внутри католической церкви? Абсурд? Конечно. Извините, что побеспокоил”. Нет, подумал Сол, стоя в нише против дома отца Дуссэлта. Разговор в офисе ничего бы не дал. Существует только одна практическая возможность — частная встреча, интимная — если надо, с применением силы — беседа.

Сол был согласен с Галлахером в том, что, несмотря на готовность агентства помочь, будет лучше, если Сол и Эрика сделают это сами. В данный момент они не связаны ни с какими разведками. Если их поймают, самое серьезное обвинение будет состоять в том, что мужчина и женщина, оказавшаяся еврейкой, слишком энергично допрашивали католического священника в связи с исчезновением отца женщины.

Кроме того, подумал Сол, это действительно личное дело. Меня волнует только отец Эрики. Галлахер поделился со мной информацией, которой у меня не было, о связи Ватикана с нападавшими на меня наемниками. В обмен он узнал о возможности существования неизвестной никому сети. Это честный обмен.

В нескольких кварталах погас свет. Вечер становился темнее. Ватикан закрывается для туристов в семь часов вечера, но Сол и Эрика переждали до заката, спрятавшись в подвале одного из официальных зданий. Со своего пункта наблюдения Сол посмотрел в сторону ниши ниже по улице, где пряталась Эрика. Они выжидали с двух флангов от входа в дом Дуссэлта. Когда в его квартире выключится свет, они поднимутся к нему. Если же он выйдет, они готовы следовать за ним.

Он вышел. Днем Сол, изображая журналиста, интересующегося ходом дела по исчезновению кардинала, посетил офис отца Дуссэлта, и теперь в крепком человеке с густыми черными волосами и немного вялым подбородком он легко узнал священника. Во время их дневной встречи Дуссэлт не шел на сближение и был короток. Сол и не ожидал получить от него нужных ему ответов.

Священник задержался в нише у входа в дом, а потом пошел вправо — в сторону Эрики. Цвет его костюма сливался с темнотой, но белый воротничок был виден.

Сол вышел из укрытия, дав Эрике шанс первой пойти за священником. Он сконцентрировал внимание на тусклом свете в конце улицы, ожидая увидеть, в какую сторону свернет священник.

Дуссэлт пошел прямо. Дом, где он жил, располагался справа от площади Святого Петра, рядом с так называемой нижней частью Ватикана, где находились супермаркеты, аптеки, почта. Его маршрут провел Эрику и Сола между Сикстинской капеллой и базиликой Святого Петра, мимо епископской Академии наук и дальше в темноту ватиканских парков, лишь изредка рассеиваемую фонарями. Дважды Сол останавливался и прятался: один раз сзади него от дома к дому прошли два священника, второй — когда по улице проходил швейцарский патруль. Стоило им оказаться в укрытии деревьев и кустарников, Сол немного успокоился. Но его волновали два момента в поведении священника. Первое — он снял и положил в карман белый воротничок. Второе — он сделал такое движение, будто надевал кольцо на средний палец левой руки.

Перстень с пересекающимся крестом и мечом? “Связан ли отец Дуссэлт с тремя наемниками, пытавшимися убить меня? Поэтому их счета оплачивались через офис кардинала?”

Поведение священника, до этого обычное, теперь стало осторожным. Святой отец, совершающий ночную прогулку, превратился в оперативника, готового среагировать на любую опасность. Он шел по слабо освещенным местам в парках. Без воротничка его черный костюм совершенно сливался с темными кустами. Священник исчез.

Сол знал — где-то впереди, среди кустарника и деревьев, Эрика продолжает наблюдение. Возможно, она была достаточно близко и видела, куда пошел священник. Но если она следит за ним, не может ли и он следить за ней? Подозревает ли отец Дуссэлт, что за ним наблюдают?

Сол был уверен в этом. Они с Эрикой думают настолько одинаково, что она должна предположить то же, что и он. Сол осторожно пробирался вперед, мимо фонтанов, живых изгородей и статуй. Мраморные ангелы всегда напоминали ему о смерти. Воздух был насыщен ароматом цветов, как похоронное бюро. Сол прижался к земле, затем протиснулся в брешь между кустами и замер, увидев перед собой пустое пространство.

Сначала он подумал, что стоящий спиной к фонтану священник — отец Дуссэлт. Потом появился месяц, и он увидел, что на этом священнике был белый воротничок. Мужчина был выше Дуссэлта. От его мужественного профиля с решительным подбородком у Сола мурашки пробежали по спине. В саду, напоминающем ему кладбище, у Сола появилось жуткое ощущение, казалось, он видит привидение. В какое-то мгновение он мог поклясться, что перед ним его приемный брат Крис.

В шоке Сол не отрывал от мужчины глаз. Мог ли Крис остаться в живых? Сол не видел его тела, ему лишь сказали, что на Криса было совершено нападение и его убили ножом. Но, несмотря на страстное желание, в душе Сол сознавал, что его надежда бессмысленна. Этот священник, хоть и очень похож, но в действительности не был Крисом.

Слабое движение за фонтаном привлекло внимание Сола. Может, это Эрика пытается занять более выгодное положение для наблюдения за неожиданно появившимся священником?

Нет, решил Сол. Она — профессионал и не станет из любопытства подвергать себя риску быть замеченной.

Движение за фонтаном стало более активным. Одна тень отделилась от других. Человек шагнул вперед. На нем был черный костюм священника без белого воротничка. Мужчина с перстнем на среднем пальце левой руки. Отец Дуссэлт.

Второй священник, видимо, знал о приближении Дуссэлта. Он мягко повернулся в сторону вновь пришедшего и миролюбиво поднял руки. Или это только так казалось. Жест был идентичен приглашению оперативника обыскать его — знак того, что он не вооружен.

<p>4</p>

Чтобы не потерять остроту ночного зрения, Дрю старался не смотреть на луну и фонарь у дорожки. Повернувшись спиной к фонтану, он сконцентрировал внимание на темном кустарнике перед собой. Хотя отец Дуссэлт уже должен был подойти, Дрю решил, что священник осторожен и, стараясь избежать возможной ловушки, приближается медленно. Услышав легкое движение за фонтаном, Дрю преувеличенно спокойно повернулся и миролюбиво поднял руки. Он был рад, что отец Дуссэлт выбрал самую темную сторону площадки с фонтаном, тем самым давая возможность Дрю сохранить свою позицию.

Возможно, конечно, это вообще не отец Дуссэлт. Дрю никогда с ним не встречался. Днем он позвонил в офис священника и попросил встретиться с ним.

— О чем вы хотите со мной поговорить? — спросил голос с легким французским акцентом.

— О кардинале Павелике, — сказал Дрю.

— Поточнее, пожалуйста. Если вы хотите поговорить об его исчезновении, сегодня я уже беседовал с репортером и сказал ему то же, что скажу вам. Мы не располагаем информацией. Обращайтесь в полицию.

— Я не репортер, — сказал Дрю. — Не думаю, что вам следует отсылать меня в полицию. У вас из-за меня могут возникнуть проблемы.

— Не представляю, что вы…

— Вы просили уточнить. Попробуем. Двое наемных убийц ищут кардинала. Сыновья нацистов, офицеров SS во время второй мировой войны. Их отцы подчинялись напрямую Гитлеру. Это пробуждает в вас какой-нибудь интерес?

На том конце провода какое-то время молчали.

— Глупости, — сказал отец Дуссэлт. — С чего вы взяли?..

— Не по телефону. Я все расскажу вам при встрече. С глазу на глаз. Чем быстрее, тем лучше. Сегодня ночью.

— Кто это?

— Извините, — сказал Дрю.

— И вы думаете, что я поверю анонимному звонку? Тайно встречусь с вами, чтобы побеседовать о наемных убийцах?

Негодование святого отца показалось скорее рассчитанным, нежели спонтанным. Дрю решил проверить его.

— Если вам нужны рекомендации, обратитесь в Братство. Снова тишина.

Приободрившись, Дрю тестировал его дальше.

— “Dominusvobiscuni”.

— Я не понимаю, зачем вы мне это говорите.

— Святой отец, вы, конечно, же узнали цитату из мессы на латыни.

— Конечно. “Господь с вами…”

— А помните ли вы ответ?

— Etcumspiritu tuo.

— Верно. “И с духом твоим”. Deo gratias. — Дрю задержал дыхание, ожидая услышать заключительную часть пароля Братства.

— “Слава Всевышнему. Аминь”. Дрю тихо выдохнул.

— В садах Ватикана есть фонтан в форме испанского галеона. Упоминание фонтана было тоже проверкой. Несколько дней назад Дрю и Арлен, переодевшись в священника и монахиню, встретились возле него с отцом Себастьяном. Там был убит отец Виктор, который послал Арлен за Дрю в Египет.

Любой житель Ватикана сразу бы связал место встречи, которое предлагал Дрю, с недавним убийством. Любой рассерженный, но невинный ватиканский бюрократ обратил бы внимание на выбор Дрю. Но отец Дуссэлт секунду помедлил, а потом просто сказал:

— Я встречусь с вами там в час ночи.

<p>5</p>

И вот через пятнадцать минут после назначенного времени Дуссэлт шагнул из темноты за фонтаном. Казалось, его не удивило то, что Дрю был в костюме священника. Это понятно, подумал Дрю. В конце концов, логично, что человека, называющего пароль Братства, ожидают увидеть в соответствующей одежде. Где еще католик-хамелеон продемонстрирует свой настоящий цвет?

Дрю не мог не заметить, что отец Дуссэлт был одет только в черное. Чтобы слиться с темнотой, он снял белый воротничок. Эта тактика еще разубедила Дрю в том, что священник получил не только религиозную подготовку.

Однако, по всей видимости, отец Дуссэлт не заметил Арлен, которая, как и Дрю, снова посетила сады Ватикана, переодевшись монахиней. Она прибыла сюда гораздо раньше часа ночи, сняла белые детали со своих одежд и, сливаясь с кустами, затаилась в самой темной части кустарника у фонтана — там, куда смотрел Дрю, когда появился отец Дуссэлт.

При свете луны Дрю рассмотрел перстень на среднем пальце левой пуки священника — рубин, на нем пересекающиеся крест и меч. Было очевидно, что священник надел перстень, чтобы подтвердить свою принадлежность Братству, — и так же очевидно было то, что отсутствие такого же перстня на руке Дрю вызвало у него подозрения.

И действительно, отец Дуссэлт указал на левую руку Дрю:

— Я предполагал — вы один из нас.

Дрю узнал голос, который слышал по телефону.

— Нет.

— Откуда вам известен пароль?

— Когда-то мне сказал его член Братства… Он пытался завербовать меня, — сказал Дрю.

— Если он пытался вас завербовать, у вас, должно быть, есть особые дарования.

Дрю промолчал.

— Почему вы отказались присоединиться к нам?

— Мне ненавистно все, что касается Братства, — сказал Дрю.

— Ненависть? — отец Дуссэлт улыбнулся. — Деструктивная эмоция. Вы должны исповедоваться и испросить прощения за это. Но тогда исповедь — причина нашей встречи, — он поднял правую руку и благословил Дрю. — Бог прощает тебя. Теперь скажите, почему вас так интересует исчезновение кардинала Павелика.

Дрю покачал головой.

— На кого вы работаете? Дрю снова покачал головой:

— Я бы с большим удовольствием побеседовал о наемниках, которые разыскивают кардинала, я вам уже о них говорил.

— А, да, те, кого вы назвали сыновьями палачей, которые служили Гитлеру. Раз уж именно об этом вы предпочитаете говорить, то, во-первых, как вы о них узнали?

— Скажем так — наши пути пересеклись. Их прозвища — Сосулька и Сет.

Хотя выражение лица отца Дуссэлта не изменилось, глаза выдали его.

— Вы слышали что-нибудь о них? — спросил Дрю.

— Нет, — солгал священник. — Уверен, я бы запомнил такие необычные прозвища.

— Сыновья нацистских убийц. Почему им нужен кардинал? Я могу повернуть вопрос. Что с ними связывает кардинала? Меня начинает интересовать прошлое кардинала. Что он совершил, чтобы так быстро достичь положения в церкви?

— Здесь нет ничего загадочного, — сказал отец Дуссэлт. — Кардинал неустанно трудился на благо церкви. Его заслуги неоднократно отмечались.

— Хорошо. Меня интересует его работа, которой он занимался в тысяча девятьсот сорок пятом году, как раз перед своим первым продвижением. Что связывает кардинала с нацистами?

<p>6</p>

Сол наблюдал за ними, лежа на мокрой от росы траве под кустами. Священники разговаривали, голоса были слишком тихими, и он не мог ничего расслышать. Вдруг отец Дуссэлт, взмахнув левой рукой, шагнул вперед. В свете луны блеснул…

<p>7</p>

…нож, который, видимо, был в ножнах с пружиной, спрятанных в рукаве пиджака святого отца. Дрю отскочил назад и почувствовал, как лезвие скользнуло по лацкану его пиджака. Ему стало жарко. Нервные окончания моментально среагировали на обжигающий выброс адреналина. Стараясь маневрировать так, чтобы луна оставалась у него за спиной и освещала отца Дуссэлта, Дрю уклонился от второго удара.

Но Дуссэлт разгадал тактику Дрю и стал обходить его, пытаясь оказаться спиной к луне.

Когда нож второй раз мелькнул в его направлении, Дрю заблокировал удар и, целясь в сердечную область, ударил отца Дуссэлта ребром ладони в грудную клетку. Но священник предвидел этот удар и повернулся влево, пропуская его сбоку. Продолжая поворот, Дуссэлт ударил правой ногой, стараясь попасть в челюсть противнику.

Дрю отклонился назад, священник, не прекращая вращение, ударил еще раз.

Дрю перехватил руку с ножом и ребром ладони ударил священника в нос. Хрустнул хрящ. Удар не был смертельным, но оказался настолько болезненным и ошеломительным, что следующие несколько секунд священник не мог обороняться. Дрю не замедлил этим воспользоваться и провел серию быстрых и сильных ударов — в диафрагму, в подборе док, по переносице. Отец Дуссэлт упал.

<p>8</p>

Сол продолжал изумленно наблюдать. Поразительная реакция второго священника снова напомнила ему о Крисе. Священник наносил удары ребром ладони. Их с Крисом учили так же. Ловкость священника, его точность, ритм, его стиль — все заставляло Сола думать о Крисе.

Крис погиб от ножа, а Сол так хотел бы думать, что он остался в живых. Возможно, поэтому этот священник так гипнотически на неге действовал.

Нет, подумал Сол. Я не придумываю сходство. Священник-Крис. Это я сознаю. Но он так похож на него, просто жутко.

Кто-то еще был в саду, и это сбило Сола с мысли о Крисе. Сначала он подумал, что эта тень, появившаяся справа, — Эрика.

Но он быстро понял, что это не так. Тень была женщиной, верно, но она была одета как монахиня. Без белой отделки черные одежды скрывали ее. Она выбежала на пустое пространство. Священник-победитель повернулся к ней. Они взволнованно говорили, стоя над отцом Дуссэлтом.

Сол предпринял внезапный и рискованный шаг. Годы профессиональной работы восставали против такого необдуманного поступка, защитные инстинкты взбунтовались. Его это не волновало. Он встал из укрытия — если интуиция подведет его, у него всегда есть возможность снова скрыться в темноте — и шагнул на свободное пространство.

<p>9</p>

Священник и монахиня резко повернулись в его сторону.

— Это самый рискованный поступок из всех, что я совершал, — сказал Сол и поднял руки. — Я не один, так что оставайтесь, где стоите. Пожалуйста, не предпринимайте ничего против меня.

Священника парализовало, он не мог решить, что делать, — бежать или нападать. Монахиня выхватила из-под одежд пистолет.

Сол поднял руки еще выше и подошел ближе:

— Вы не знали, что я наблюдаю за вами, так что, понятно, если бы я хотел, я мог бы убить вас. Предположим, у нас общие интересы.

— Общие интересы? — спросил священник. Солу опять стало не по себе. Голос Криса. Этого не могло быть. Но это было так.

“Я схожу с ума?”

— То, что сделали вы, хотели сделать мы, — сказал он.

— То есть? — монахиня не опускала пистолет.

— Взять отца Дуссэлта и заставить его рассказать нам о…

Священник вскинул голову:

— О?

Сол колебался, не зная, как много он может им открыть, и внезапно решился:

— О пропавшем отце моей жены и о том, почему трое мужчин, я думаю, они были священниками, хотели убить меня и мою жену.

— Вы говорите, что они священники?

— Да, как и нападавший на вас человек. Он носил такой же перстень, как и они. Рубин со знаком — пересекающиеся меч и крест.

<p>10</p>

Дрю удивленно смотрел на Сола:

— Ты знаешь о Братстве?

С виду незнакомец выглядел лет на сорок. Он был высокий, мускулистый, темноволосый, смуглый, с квадратной челюстью.

Дрю на мгновение почувствовал эффект де жа вю, ему показалось, что он уже видел незнакомца, но не мог представить где. Он отогнал о себя эту мысль и ждал, что ответит незнакомец.

— Братство? — нахмурился тот. — Это так они себя называют. Нет, мне о них неизвестно, но очень хочется узнать, — он шагнул ближе. — Я точно знаю, что в перстне под камнем спрятана капсула с ядом

— Да, под камнем, — сказал Дрю. — Братство Камня. При возникновении опасности попасть в плен и под пытками выдать секреты ордена они должны принять яд.

— Орден? — быстро среагировал незнакомец. — Значит, я был прав? Они священники?

Дрю кивнул. Вспомнив о яде, он наклонился к отцу Дуссэлту и снял с его пальца перстень.

— Надеюсь, вы не убили его, — сказал незнакомец.

— Я очень старался не сделать этого. Он придет в себя.

— Пусть он приходит в себя. У меня есть к нему вопросы. С другой стороны, раз вам известно о Братстве, может, мне не стоит тратить на него усилий. Ты не носишь их перстень, следовательно, я могу предположить, что ты не состоишь в Братстве. Что-то подсказывает мне, что ты и не священник, как и твоя подруга, — не монахиня.

— Я видел тебя раньше, — сказал Дрю.

<p>11</p>

Сола как будто ударили.

— Вчера в Швейцарии, — сказал священник. — На перекрестке перевала Альбис.

— Я проезжал там вчера. В сторону Цюриха.

— В “рено”.

— Какого черта?..

— За тобой ехала женщина, — сказал священник. — В “фольксвагене”.

— Это моя жена. Но как ты…

— Она была так напряжена, так устала, так вся сконцентрировалась на твоей машине. Не могу объяснить почему, но когда вы проехали мимо, я отождествил себя с тобой.

Сол почувствовал второй удар. Ему захотелось рассказать священнику о Крисе, о собственном сверхъестественном ощущении тождественности.

Но его внимание притягивал отец Дуссэлт.

— Надо убрать его отсюда, — сказал священник.

— До появления патруля, — согласился Сол и посмотрел в темноту перед собой. — Моей жене будет интересно узнать, о чем мы говорим. Я дам ей знать, что опасности нет и можно подойти, — он повернулся к кустам и махнул рукой. — Вы не сказали, как вас зовут. Или вы все еще опасаетесь меня?

Мужчина и женщина неуверенно посмотрели друг на друга.

— Дрю.

— Арлен.

— Сол. Мою жену зовут Эрика. Она вам понравится, — он еще раз махнул Эрике. Подождал. Махнул третий раз.

Она не вышла из укрытия, и Сол неожиданно понял, что произошло нечто ужасное, что его жизни грозит страшная, непоправимая катастрофа.

<p>12</p>

Сол подбежал к границе утопающего в темноте сада и посмотрел на освещенный ночными огнями Рима массивный купол собора Святого Петра. Он обследовал одну половину сада, пока мужчина, назвавшийся Дрю, обследовал вторую. Теперь, увидев караульных у дворца напротив, Сол понял, что дальше идти он не может. Если Эрики нет в садах, у него нет надежды найти ее в лабиринтах Ватикана. Что же с ней произошло, снова и снова спрашивал себя Сол. Он пытался проанализировать все возможности и пришел к выводу, что существуют только две из них: или ее вынудили бежать, или захватили. Кто вынудил бежать или захватил? Патруль? Кто-нибудь еще из Братства?

Прошло больше двадцати минут, о которых они с Дрю договаривались до начала поисков. Сейчас Дрю должен уже вернуться к фонтану. Может, Дрю нашел Эрику.

Сол рванулся в темноту, выбежал на открытое пространство и замер на месте. Там никого не было.

Он сжал от злости кулаки, но тут справа раздались шаги, и Сол увидел идущего к нему Дрю.

— Мы спрятались на случай, если появится патруль, — сказал он. — Ты опоздал.

— Вы нашли ее?

— Нет… Мне очень жаль.

Солу будто нож вонзили в сердце.

— Боюсь, нам надо уходить, — сказал Дрю.

— Понимаю.

— Ты пойдешь с нами или будешь продолжать искать? Сол оглядел темные сады.

— Нет, — ему было трудно говорить. — Если бы она была здесь, она бы появилась или мы бы нашли ее. Я буду искать. Но не здесь, где-нибудь еще, — голос его срывался. — Но я не представляю где.

— Мы все еще не решили, куда нам идти со священником. Сол в последний раз оглядел сад. Ему потребовалась вся его воля. “Если меня здесь накроют, — говорил он себе, — Эрике это не поможет. С другой стороны, отец Дуссэлт, возможно, знает, почему она исчезла”.

Он постарался сосредоточиться.

— Вам лучше идти за мной.

Сол понимал — им не из чего выбирать. Они могут попробовать перенести священника в его квартиру, но слишком велика вероятность того, что их заметят охранники и поднимут тревогу. И если даже они доберутся до квартиры, что они будут делать потом? Допрашивать его там? Утром кто-нибудь из персонала удивится его отсутствию и придет проверить, в чем дело. Нет, необходимо забрать священника из Ватикана. Но как? Их, без сомнений, задержат, если они попытаются пронести его через охраняемые ворота в два часа ночи. Они могут найти укрытие и прятаться там до утра, но что потом? Провести священника через пункт проверки, пока охранники отвлечены обычными толпами туристов? Но как они сделают так, чтобы никто не заметил его избитой физиономии? А если на выходе он начнет сопротивляться? Есть только с но разумное решение — сейчас же покинуть Ватикан, но не через охраняемые посты.

Вчера, до того как прийти сюда, Сол и Эрика обследовали Ватикан по периметру. Государство-столица обнесено каменной стеной. Без посторонней помощи одному через нее не перебраться, а любой, кто попытается использовать для этого веревку или приставную лестниц привлечет внимание полиции.

Но сейчас их цель не вторжение, а бегство. А перелезть через стену со стороны Ватикана было не так сложно, как снаружи. Вчера Сол заметил несколько мест, где деревья росли близко к стене.

Дрю и Арлен несли священника, Сол шел впереди, надеясь найти Эрику. Они дошли до стены и двинулись вдоль нее, пока не подошли большому дереву, по веткам которого легко можно было забраться на стену.

Поднять священника по веткам наверх было нетрудно, спустить его вниз с той стороны — гораздо сложнее. Для этого надо было, чтобы внизу его принимали два человека. Кто-то один наверху опускал священника, насколько это было возможно, в ожидающие внизу руки. Как только они переправят его на ту сторону, следует ожидать, что они привлекут к себе внимание полиции. В связи с этим им необходимо был тут же скрыться.

— Я пойду первым, — сказал Сол. — Неподалеку мыс Эрикой оста вили арендованную машину. Дайте мне двадцать минут. Потом залезайте на стену. Поднимите наверх священника. Кто знает, может, Эрика будет в машине?

— А если машины не будет там, где вы ее оставили? — поинтересовался Дрю.

— Угоню какую-нибудь другую. Что бы ни случилось, я вернусь.

<p>13</p>

Дрю опустился на землю и прислонился к земле, поеживаясь от сырости, Арлен села рядом. Он опасался, что отец Дуссэлт притворяется, будто он без сознания, и атакует в самый неожиданный момент. Дрю пощупал его пульс. Он был ровный, но слабый и определенно отличался от сердцебиения убийцы, контролирующего свои рефлексы.

Арлен наклонилась к Дрю:

— Ты доверяешь ему?

— Солу? Да. Не знаю почему, но доверяю. — Успокоившись, она облокотилась на его плечо.

— Что ты сказал Дуссэлту, что он напал на тебя?

— Я не уверен… — У Дрю были противоречивые теории на этот счет, требовалось время, чтобы все обдумать.

Может, отец Дуссэлт пришел на ночное свидание с той же целью, что и Дрю — чтобы получить ответы.

Или священник действовал импульсивно, неожиданно испугавшись вопросов о кардинале и нацистах.

Но, вспоминая происшедшее заново, Дрю понимал, что кажущаяся спонтанной атака Дуссэлта в действительности была хорошо просчитана. Священник не направлял удар в жизненно важные органы, в горло, например, после чего смерть наступила бы быстро и наверняка, вместо этого он пытался нанести удар в грудь или в живот, от которого смерть наступила бы не сразу или не наступила бы вообще.

Он хотел допросить меня, подумал Дрю. А потом бы он меня прикончил.

Кажется, я нашел того, кто возле этого же фонтана убил отца Виктора.

Но почему один из членов Братства хочет убить другого? Значит, подозрения отца Себастьяна о том, что кто-то в Братстве пытается разрушить его изнутри, — верны? Отец Дуссэлт — предатель?

Скоро я получу ответ, подумал Дрю. После того, как Сол вернется с машиной.

Но о чем говорил Сол? Исчез отец его жены? Это исчезновение как-то связано с тремя священниками, членами Братства, которые пытались убить Сола и его жену?

А теперь исчезла жена Сола. Дрю начал подозревать, что поиски Сола связаны с его собственными и что ответы на вопросы Сола помогут ему получить ответы на свои вопросы.

Он посмотрел на часы. Двадцать минут прошло.

— Пора, — опередила его Арлен.

Она залезла на дерево и потянулась вниз. Дрю снизу поднимал к ней священника.

<p>14</p>

Внизу подъехал “пежо” с включенными фарами. На какое-то мгновение Дрю напрягся, представив, что в машине полиция или члены Братства. Но появился Сол, и Дрю расслабился. Арлен мягко приземлилась, спрыгнув со стены. Дрю опустил священника и спрыгнул сам. Через секунду они были в машине.

Сол больше отчаивался, надежда на то, что Эрика будет ждать его в машине, не оправдалась.

— Мы с женой сняли номер в отеле, — сказал он по пути. — Если с ней все в порядке, если она была вынуждена от кого-то бежать, она знает, что связаться со мной можно именно там. — Он взглянул на заднее сиденье, где сидели Арлен и Дрю, — священника в целях безопасности уложили на пол. — Я предлагаю отвезти его туда.

Сол облегченно выдохнул, услышав ответ Дрю:

— В данных обстоятельствах это — единственный выход. В этом отеле их с Эрикой устраивала внутренняя планировка, — объяснил Сол. Оба лифта и пожарная лестница не видны из холла. Задний вход, рядом со стоянкой у отеля, вел в коридор.

В три часа утра никто не обратил внимания ни на священника, помогающего другому священнику войти в здание, ни на вошедшую несколькими минутами позже монахиню, ни на высокого смуглого мужчину, который, неся в руке чемодан, вошел в отель раньше их.

В чемодане была светская одежда Дрю и Арлен, которую они сняли, перед тем как переодеться в священника и монахиню. По пути в отель Дрю взял его из камеры хранения на железнодорожном вокзале. Ни в лифте, ни в коридоре, ведущем в номер Сола, они никого не заметили. Войдя в номер, Дрю и Арлен по очереди переоделись в ванной, а Сол в это время обследовал лежащего без сознания на кровати священника.

— У него сломан нос.

— Я и намеревался это сделать, — сказал Дрю. — Он так решительно напал на меня, что я постарался остудить его. А как челюсть?

— Кажется, цела. Он сможет говорить.

— Но он ужасно долго приходит в себя, — сказала Арлен.

— Да, меня это беспокоит, — сказал Сол. — Я проверил зрачки — на свет реагируют. Рефлексы работают. Может, надо положить лед ему на нос.

— Я бы предпочел, чтобы он ощущал боль. Так он будет отвечать с большей готовностью.

— У вас нет препаратов, чтобы заставить его говорить?

— Нет, — ответил Дрю. — Нам выдали только оружие, документы и деньги.

— Что значит “выдали”? Кто?

— Один человек из Братства вынудил нас помочь им. У Сола расширились глаза.

— Это долг, который надо было заплатить, — сказал Дрю.

— Поверь нам, — сказала Арлен. — Мы не с ними.

Сол внимательно посмотрел на них и неохотно продолжил:

— Хорошо. До сих пор я вам доверял. Раз уж вы откровенны, то и я буду искренен. Существует организация, которой я тоже должен оказать услугу.

— Какая?

— Раньше я работал на них. Больше я не хочу иметь с ними дел, но они вынудили меня содействовать им.

— Я спросил тебя…

— ЦРУ.

— Бог ты мой!

— Сейчас я хотел бы позвонить им, — сказал Сол. — Мы можем обманываться по поводу состояния Дуссэлта, но на самом деле ему нужна медицинская помощь, иначе он не сможет отвечать на вопросы. Ты хорошо с ним разделался. Все, что мы знаем, — у него сотрясение мозга. Нам нужны люди с необходимыми препаратами и инструментами, чтобы вернуть его в нормальное состояние.

В комнате наступила тишина.

Арлен повернулась к Дрю:

— В этом есть смысл. Мы потеряем слишком много времени, если будем ждать, пока он придет в себя.

— Но ЦРУ, — сказал Дрю. — Ты знаешь, для меня это…

— Судя по твоей реакции, — сказал Сол, — ты, наверное, работал на них.

— Не с агентством. С его вариантом при Госдепартаменте. Но с ними я тоже не хочу иметь ничего общего.

— Но ты согласился работать с Братством, — сказал Сол.

— У меня не было другого выхода.

— Слушайте внимательно. Пропала моя жена. Это все, что меня сейчас волнует. Но я думаю, если мне удастся получить кое-какие ответы от этого священника, у меня появится хороший шанс найти ее. Я могу вызвать сюда команду профессионалов, которые помогут нам. Я сделаю все, что необходимо, чтобы в агентстве не узнали о вас. Я прошу вас разрешения мне позвонить.

Дрю смотрел в пол.

— Дрю, если это поможет покончить с этим… — сказала Арлен. — Скажи ему, что мы не против. Дрю поднял глаза.

— Мы уходим все глубже.

— Скажи, что не против.

— Хорошо, — вздохнул Дрю. — Звони.

Сол схватил телефонную трубку и набрал номер.

Хриплый голос повторил набранный Солом номер.

— Это Ромул. Передайте Галлахеру: у меня трудности с источником информации. Нужна медицинская команда для допроса. Сейчас.

— Адрес?

— Он знает, где я остановился. Сол положил трубку.

— Черт возьми, где моя жена?

<p>15</p>

Через полчаса Сол услышал стук в дверь. Он посмотрел в глазок, ожидая увидеть рябого человека, но был удивлен — пришел сам Галлахер. Сол махнул рукой Дрю и Арлен, и они, прихватив с собой чемодан, скрылись в ванной. Он открыл дверь в коридор.

Галлахер шагнул внутрь, от недосыпания у него припухли глаза.

— Ну, где ваш пациент?

Сол прикрыл дверь и запер ее на замок.

Галлахер продолжал говорить:

— Честно говоря, я работаю в Австрии. Наши цюрихские коллеги не возражали против того, что я вмешиваюсь в их юрисдикцию. Но коллеги в Риме предпочитают сами вести игру. Если бы ты согласился на то, чтобы тебя контролировал другой шеф…

— Вы настаивали на этих отношениях. Теперь вы связаны со мной, — сказал Сол. — Я не хочу рисковать, доверяя кому-нибудь еще.

— Так приятно быть популярным. Что у тебя?

Сол провел Галлахера по небольшому коридорчику в спальню.

Увидев того, кто лежал на кровати, Галлахер побледнел:

— Боже мой, не могу поверить! Ты похитил священника! Как, черт возьми, я буду об этом докладывать? И посмотри на его физиономию! Что ты с ним сделал, переехал на грузовике?

— Он не просто священник. Он личный помощник кардинала ватиканской курии.

У Галлахера отвисла челюсть:

— Меня уволят, даже если это сделал ты! Ты превратил мою жизнь…

— Пока вы не начали беспокоиться о своей работе, посмотрите на это, — Сол показал Галлахеру перстень, который Дрю снял с пальца священника.

Галлахер удивленно его рассматривал.

— Шарада начинает разгадываться. Вы уже выяснили, что пытавшиеся убить меня наемники получали деньги через офис в Ватикане. — Сол указал на отца Дуссэлта. — Через его офис. Его шеф — пропавший кардинал, — Сол поднял правую руку священника и закатал рукав пиджака, демонстрируя ножны с пружиной. — Самое обычное снаряжение для священника. Поверьте, он знает, как им пользоваться.

— Продолжай, ты говоришь убедительно.

— Это не только неизвестная нам сеть, но я был прав — она состоит из священников, — сказал Сол. — Они называют себя в честь рубина на их перстнях. Братство Камня.

Галлахер хихикнул:

— Ромул, ты, как всегда, великолепен. Тебе удалось много узнать.

— Но недостаточно. Я говорил вашему человеку по телефону, нужна медкоманда для допроса.

— Мы не знаем, какие вопросы надо задавать.

— А я знаю. Я хочу, чтобы мне дали знать, когда он будет готов, проведу допрос сам, я вытащу из него все, что он знает.

— Что-то не так? С тобой что-то произошло? Твой голос…

— Исчезла моя жена.

— Что?

— Она была со мной, когда мы следили за священником от его квартиры. Он вышел излома. Мы шли за ним по отдельности, чтобы не привлекать внимания, — помня о Дрю и Арлен в ванной комнате, Сол опустил их роль в ночных событиях. — После того как я заполучил его, ожидал увидеть Эрику, — у него перехватило горло, он с трудом продолжал: — она исчезла. Я искал везде. Она пропала. Если священнику известно, почему она исчезла, видит Бог, он мне расскажет об этом. Если с ней что-нибудь случилось, кто бы это ни сделал, он умрет.

Галлахер шагнул назад.

Зазвонил телефон. Сол рванулся к нему.

— Эрика?

— Передай трубку Галлахеру, — сказал мужской голос. Сол закрыл глаза, стараясь скрыть разочарование, и передал трубку Галлахеру.

— Да, поднимайтесь, — сказал тот и положил трубку. Он повернулся к Солу. — Это команда. Они в квартале отсюда. Я не хотел посылать их сюда, не узнав предварительно, в чем дело.

— Теперь вы удовлетворены?

— Спокойно. Помни — я на твоей стороне.

— Правда? Прикажите своей команде приготовить священника. Потом он — мой.

— При других обстоятельствах, — сказал Галлахер, — я бы не стал терпеть твой тон, — он внимательно посмотрел на Сола. — Но я думаю, ты имеешь право. Поспи немного. Тебе надо поесть. Ты ужасно выглядишь.

— Спать? Есть? Какого черта, когда Эрика…

— Сделай это, Ромул. Ты не сможешь для нее ничего сделать, если доведешь себя.

Тут Сол понял, что он уже на пределе. Он глубоко вздохнул:

— Вы правы… Извините.

— За что? На твоем месте я бы лез на стены. Рассчитывай на меня. Я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Сол благодарно улыбнулся.

Через пять минут прибыли три человека. Один был щуплый и в очках. Увидев священника с избитым лицом, он поджал губы. Он проверил пульс и зрачки Дуссэлта и повернулся к Галлахеру:

— Его можно отсюда забрать? — Галлахер кивнул.

Двое мужчин шагнули вперед, оба были хорошо сложены.

— Куда его? Обратно в магазин или…

— Вы можете все сделать здесь? — спросил Галлахер. — В другом номере?

— Раньше или позже нам придется сделать снимок его черепа, но я не вижу никаких припухлостей под глазами, так что, возможно, я излишне осторожен. Да, думаю, я могу сделать это в отеле.

— Я уже заказал номер. В конце этого коридора есть свободный. — Галлахер махнул одному здоровяку. — Спустись и зарегистрируйся. Принеси ключ.

Через десять минут команда готова была уходить.

— Мне нужно оборудование из автобуса, — сказал человек в очках.

— Бери все, что нужно, — бросил Галлахер.

Они проверили коридор — он был пуст. Крепкие мужчины подхватили священника. Положив его руки к себе на плечи, они вышли в коридор. Следом вышел человек в очках. Их никто не видел.

Галлахер от дверей повернулся к Солу:

— Запомни, тебе надо отдохнуть. Я позвоню, когда его приведут в норму.

Сол прислонился к стене, от слабости у него подгибались колени.

— Я буду ждать.

<p>16</p>

Дверь в ванную открылась.

— Ты, — сказала Арлен Солу, — последуешь совету Галлахера. Я позвоню дежурному.

— Она воображает себя Флоренс Найтингейл. Если пациенты не принимают ее помощь, она выходит из себя, — сказал Дрю. Сол улыбнулся и устало сел на стул. Арлен сняла трубку телефона.

— Мой приятель редко ест мясо, — сказала она Солу. — Как насчет яиц, булочек и кофе?

— Я и так слишком напряжен, — ответил Сол. — Кофе не надо.

— Молоко, — сказал Дрю, — и фрукты. Побольше фруктов.

Арлен сделала заказ. Сол разглядывал ее. Высокая и гибкая, она напоминала ему Эрику. Но на этом сходство заканчивалось. Волосы Арлен не были такими темными и длинными, как у Эрики. Ее лицо, тоже прекрасное, было более вытянутым. Самая большая разница в глазах. У Арлен они зеленые, а у Эрики — карие.

Эрика.

Чтобы отвлечься, он переключился на Дрю и снова вспомнил Криса

— Ты так и не сказал мне, действительно ли ты священник.

— Нет, — грустно ответил Дрю. — Хотя когда-то я был братом. Ответ застал Сола врасплох:

— Братом? Ты хочешь сказать…

— Я католик. Был монахом. Сол старался говорить спокойно.

— У меня был очень близкий друг, можно сказать, приемный брат, он был католик. Ирландец.

— Я шотландец.

— Мой друг вступил в орден цистерцианцев и шесть лет провел в их монастыре, — сказал Сол.

— Правда? Какое совпадение.

— Да? — напрягся Сол. — В чем?

— Я почти столько же был в монастыре. Но я был в картезианском.

— Да, мой друг рассказывал мне о картезианцах. Он говорил, что его орден суров. Они молчат. Верят в физический труд. Живут в кельях по одному, отшельники, полное одиночество. Он говорил, картезианские монастыри самые суровые.

— Мне нравится покой. Как звали твоего друга?

— Крис.

— Почему он ушел из монастыря?

— Его мучили кошмары. Он постоянно помнил о том, что его вынудили делать до того, как он ушел в монастырь. На самом деле это и заставило его уйти в монастырь.

— Вынудили делать что?

— Им манипулировали и сделали из него наемного убийцу. — Дрю вздрогнул. Его реакция была явной.

— Тебе не понять, но мы с Крисом были сиротами. Приют, где мы воспитывались, был организован на военный манер. Когда мы были еще детьми, нас учили быть воинами. Нас официально усыновил один человек. Его звали Элиот. Он брал нас с собой в путешествия. Покупал сладости. Мы полюбили его.

Солу было трудно продолжать.

— Оказалось, он работал на правительство и усыновил нас, чтобы завербовать для работы в разведке. После того как мы прошли серьезную подготовку, он стал посылать нас на задания. Официально США, конечно, не допускают использования наемных убийц, но мы именно ими и были. Мы считали, что то, что мы делаем, санкционировано властями. Так случилось — мы работали не на правительство, а на Элиота. Мы так его любили, что готовы были сделать все ради него. Он приказывал нам убивать. Это было нужно ему лично. У Криса был стресс, он сломался, не вынес того, что мы делали. Чтобы искупить вину, он ушел в монастырь. Но его преследовали ночные кошмары. Он впадал в транс. Это состояние называется кататоническая шизофрения. Цистерцианцы настаивают на равном участии в труде каждого монаха, но состояние Криса не позволяло ему трудиться. Его попросили покинуть монастырь.

— Он, наверное, разрывался на части.

— Поверь, так оно и было. Но сейчас он обрел покой.

— Как?

— Его убили, — сказал Сол. Дрю прищурился.

— Зарезали насмерть. Это случилось потому, что Элиот стал против нас. Чтобы не выдать свои секреты, он предал нас. Ноя рассчитался за Криса.

— Как?

— Убил Элиота… А ты?

— Не совсем понимаю, о чем ты, — сказал Дрю.

— Почему ты ушел от картезианцев?

— На монастырь напала команда уничтожения. — Сол изумленно заморгал.

<p>17</p>

Дрю почувствовал, как Арлен напряглась, удивленная его откровенностью.

— Напали на монастырь?

— Я тоже сирота. Мои родители погибли, когда мне было десять, — сказал Дрю. — В Токио. Мой отец работал там на Госдепартамент США. В тысяча девятьсот шестидесятом году он и моя мать погибли от взрыва бомбы, подложенной террористами. Властям так и не удалось узнать, на ком лежит ответственность за их смерть. Мне было только десять, и я поклялся найти убийц своих родителей или, если мне это не удастся, наказать таких же, как они. Меня отправили в Америку, к дяде. Из этого ничего хорошего не вышло. Меня усыновил лучший друг отца. Так же, как и отец, он работал на Госдепартамент, и, куда бы его ни посылали, он всегда брал меня с собой. Где бы мы ни были, он заставлял меня изучать военное искусство этой страны. Я все еще намеревался сдержать свою клятву и отомстить за родителей, и Рей завербовал меня в секретную группу Госдепартамента по борьбе с террористами, — она называлась “Скальпель”. Я прошел подготовку и стал наемным убийцей. Десять лет я убивал.

— Десять лет? Что тебя остановило? Почему ты ушел в монастырь?

— Та же причина, что и у твоего друга. Меня преследовали ночные кошмары. В тысяча девятьсот семьдесят девятом мне дали задание. Миссия кончилась гибелью невинных женщины и мужчины. Я взорвал их, так же как кто-то взорвал моих родителей. Их сын видел, как это произошло, он видел это, как и я когда-то.

— Ты сказал, эти женщина и мужчина были невинны? Ты не ошибся?

— Нет. “Скальпель” по политическим причинам хотел, чтобы они были убиты. Но я не мог найти оправданий тому, что сделал. Я стал таким же, как те, кто убили моих родителей. Я превратился в того, за кем охотился, стал сам своим врагом. Я… сломался, так, кажется, ты это называешь. Я отчаянно хотел искупить вину, понести наказание за свои грехи, и тогда я стал картезианцем. За шесть лет, проведенных в покаянии и молитве, я постепенно обрел покой.

— И тогда на монастырь напали?

— Девятнадцать монахов отравили. Двух других застрелили. Главной целью был я, но я сбежал. Я поклялся найти того, кто убил моих братьев монахов. В конце концов, я выяснил, что человеком, который отдал приказ напасть на монастырь, был Рей. Он боялся, что в один прекрасный день из-за моего срыва я выдам его секреты. Все эти годы он искал меня и, когда узнал, где я нашел пристанище… Ну, как ты сказал о человеке, который приказал убить твоего приемного брата, — я нашел и убил его.

<p>18</p>

Сола потряс рассказ Дрю. Параллели между их историями выбивали из колеи.

Но Криса убили.

А Дрю, так напоминавший Криса своими светлыми волосами, яркими глазами, чуть заметными веснушками и скуластым, прямоугольным лицом, — Дрю выжил. У Сола было ощущение, что пустая ниша в его жизни заполнилась.

— Ты не сказал, были ли у тебя братья, — сказал Сол.

— Нет, я единственный ребенок. Сол улыбнулся:

— Если тебе нужен брат, теперь он у тебя есть. Ты бы не стал рассказывать мне о своем прошлом, если бы не заметил сходства между… Это невероятно.

— Я заметил параллели, — сказал Дрю, — но тоже не могу объяснить их.

— Столкнулись друг с другом. Как?.. Не верится, что это просто совпадение.

— Вопрос в том, — прервала его Арлен, — сколько здесь еще параллелей?

<p>19</p>

Мужчины повернулись в ее сторону.

Пока Арлен слушала разговор Сола и Дрю, ее беспокойство все больше и больше возрастало. Удивительно, что два человека, ни разу до этого не встречавшиеся, так быстро открылись друг другу. Еще более удивительным было сходство между Дрю и погибшим братом Сола. Это действительно было, как сказал Сол, невероятно. И Арлен не думала, что на этом сюрпризы закончатся, — это ее волновало больше всего.

— Еще? — спросил Сол.

— Чтобы получить информацию от Дуссэлта, вы оказались в садах Ватикана в то же время, что и мы, — сказала Арлен. — Это тебя не удивляет? Тебе должно быть интересно, что мы там делали. Мне-то уж точно любопытно, что вы там делали. Мы пришли туда разными путями по одной причине?

— Пропал отец твоей жены, так, по-моему, ты сказал? — произнес Дрю. — И трое мужчин пытались убить вас. Они носили такие же перстни, как у отца Дуссэлта.

Какое-то время Сол не отвечал. Потом он вздрогнул и, как показалось Арлен, приложил определенные усилия, чтобы вернуться к беседе. Она понимала, что исчезновение его жены связано со всем, о чем они говорили.

— Правильно, — сказал Сол. — И эти три наемника вывели вас на отца Дуссэлта. На организацию, которую ты называешь Братством Камня. Что это такое?

— Солдаты Господа, — сказал Дрю. — Воины церкви.

— Объясни.

— Орден организовался в двенадцатом веке, во время Третьего Крестового похода, — сказал Дрю. — Они следуют традициям, установленным арабом, обращенным в католицизм. Он стал священником, и, используя свои знания об арабах, помогал крестоносцам освобождать Святую землю от мусульман.

— Помогал крестоносцам? Как?

— Как убийца. Арабу легко проникнуть в стан врага. Ему было предписано убивать лидеров мусульман с той же жестокостью, с какой они убивали лидеров крестоносцев. Он подкрадывался к спящей жертве и отрезал ей голову.

— Наглядно, — сухо сказал Сол. — И, без сомнений, эффективно.

— Идея была такова — террором бороться с террором. Конечно, крестоносцы свой террор считали святым.

— И церковь допускала это?

— В то время, — сказал Дрю, — ты должен помнить, каким религиозным пылом был вдохновлен Крестовый поход. Папа отпускал все грехи, совершенные во время, как тогда считалось, благословенной Богом войны с язычниками.

— Однако времена меняются.

— Да, но орден, основанный священником-убийцей, — нет. Неизвестный церкви орден Братства Камня продолжал веками святой террор. Им казалось, что церковь нуждается в защите.

— А перстень?

— По нему они узнают друг друга. Это копия перстня, который во времена Третьего Крестового похода носил король Ричард. Рубин символизирует кровь Христа.

— Но почему они хотели помешать мне и Эрике найти ее отца? — спросил Сол. — Виновны ли они в исчезновении Эрики?

— Может, на этот счет ответит отец Дуссэлт, — сказала Арлен. — Причина, по которой мы пришли с ним на встречу, также связана с исчезновением. С исчезновением кардинала Крунослава Павелика. Отец Дуссэлт — его помощник.

— Я слышал о том, что он исчез. Но почему вы его ищете?

— Чтобы вернуть долг, — сказал Дрю. — Священник из Братства пытался завербовать меня в орден. Когда я отказался, он попытался меня убить, чтобы защитить тайну Братства. Спасая меня, брат Арлен застрелил его.

— В Братстве подумали, что священника убил Дрю, — сказала Арлен. — Чтобы защитить жизнь моего брата в благодарность за то, что он спас ему жизнь, Дрю бежал и тем самым взял вину на себя. Последний год он жил в Египте. Три недели назад в Нью-Йорке ко мне пришел священник из Братства. Он сказал, что орден узнал, где прячется Дрю, и просил меня поехать к нему и убедить его оказать Братству услугу. В обмен Братство сочтет долг за смерть их человека оплаченным.

— О какой услуге они просили?

— Дрю должен найти пропавшего кардинала.

— Они не могли справиться с этой работой?

— Мы тоже этим поинтересовались, — сказал Дрю. — Священник, с которым мы встретились в Каире, сказал нам, что кто-то из ордена пытается разрушить его изнутри, и, если мы выясним причину исчезновения кардинала, у нас будет ключ к этой загадке. Если мы с Арлен хотим жить спокойно, нам надо найти кардинала и таким образом узнать, кто в Братстве предатель. У меня есть подозрение, что это отец Дуссэлт. Но меня интересуют двое, которые тоже ищут кардинала. Двое наемных убийц, сыновья нацистских наемников.

— Сыновья нацистских наемников?

— Их прозвища — Сосулька и Сет. Сол встал:

— Блондин и рыжий?

— Ты знаешь о них?

— Когда я служил в агентстве, я слышал о них кое-что. О Сете в особенности. Говорили, он просто сумасшедший. Что, черт возьми, происходит?

— Есть какая-нибудь связь между тем, что хотят они, и тем, что хотим мы? — спросила Арлен.

— Исчезли моя жена и ее отец, — сказал Сол. — Священники-убийцы.

— Исчезновение кардинала, — сказал Дрю, — и сыновья нацистских наемников.

<p>20</p>

Сосулька сидел на бетонном полу в темном подвале рядом с Сикстинской капеллой. Он не мог видеть женщину, которая без сознания лежала рядом с ним, но чувствовал тепло ее тела и, наклонившись, мог услышать ее дыхание. Он, конечно, не мог видеть Сета, который сидел с другой стороны от женщины, но его беспокоило то, что он его слышал, — слышал слабый шорох касания рукой тела женщины. Сосулька пытался контролировать охватывающее его отвращение.

Вчера днем, решив выбить информацию из помощника пропавшего кардинала, отца Дуссэлта, они вошли в Ватикан вместе с группой туристов. Гид повел группу через базилику Святого Петра. Сет и Сосулька отстали и стали подыскивать место, где можно отсидеться до заката. Дверь в этот мрачный подвал была не заперта. В полночь они вышли из укрытия и направились с визитом к отцу Дуссэлту. Они были мастерами сливаться с ночью в одно целое, и их никто не заметил.

По плану они должны были, пока священник спит, войти в квартиру, нейтрализовать его и за ночь допросить. Дойдя до улицы, которая вела к дому священника, они остановились, и, прежде чем пойти дальше, внимательно ее изучили. Только Сет шагнул вперед. Сосулька оттащил его назад, указывая на нишу в третьем доме с противоположной стороны. Сосулька намеревался там спрятаться.

Но кого-то посетила такая же идея. В нише двигалась тень. Появился мужчина, он посмотрел на окна квартиры в доме напротив и шагнул обратно. Он показал себя только на мгновение, но этого было достаточно Сосульке, чтобы заметить, что мужчина не был в костюме священника, — это был посторонний, такой же как Сет и Сосулька.

Они следили за мужчиной, наблюдавшим за домом. Он делал это незаметно, у него явно был опыт в таком деле. То, как он смотрел на улицу, говорило о том, что он не один и выжидает, чтобы подать или получить сигнал.

Из дома вышел священник, посмотрел по сторонам и пошел налево, в противоположную от наблюдающего за домом мужчины и от Сосульки с Сетом сторону. Мужчина оставался на месте, но тут на улице появилась женщина и последовала за священником. Сосулька напрягся. Мужчина и женщина? Их дороги однажды уже пересекались. Во время похищения Медичи.

Однако, когда мужчина тоже последовал за священником. Сосулька, разглядев его, решил, что это определенно не та пара, с которой они встречались раньше. Мужчина с виду казался более крепким, у женщины волосы были длиннее.

Несмотря на это различие. Сосульку раздражало то, что снова, в момент, когда они с Сетом собираются совершить очередной шаг в выполнении своей миссии, появляются мужчина и женщина. Они тоже пришли за отцом Дуссэлтом? Тот священник, которого он только что видел — Дуссэлт? Сосулька никогда не видел ни его самого, ни его фотографии. Лучшее, что они могут сделать, решил Сосулька, — пойти за ними. Он подал сигнал Сету и шагнул на улицу.

Маршрут преследования привел их в сады Ватикана, где, соблюдая безопасную дистанцию с мужчиной и женщиной, они заняли позицию, откуда можно было наблюдать за площадкой с фонтаном в виде испанского галеона. Луна освещала священника, стоящего возле фонтана. Сосулька лег на живот. Желая получше рассмотреть священника и узнать, тот ли это человек, что вышел из дома Дуссэлта, он пополз вперед. Рядом полз Сет.

Нет. Это был не он. Но вдруг Сосулька понял, что это тот же мужчина, которого они видели в переулке, когда брали Медичи. В шоке он посмотрел на Сета. Тот тоже опознал мужчину и теперь недоуменно покачал головой. К фонтану подошел второй священник — тот, который вышел из многоквартирного дома и который, как предполагал Сосулька, был отцом Дуссэлтом. Между священниками состоялся разговор. Неожиданно Дуссэлт замахнулся ножом. Также неожиданно оказалось, что второй священник умеет превосходно защищаться. Хотя отец Дуссэлт был не промах, второй был еще лучше. Он нанес Дуссэлту несколько ударов, и тот без сознания упал на землю.

Сосулька удивленно наблюдал. Он никогда не слышал о священниках, которые ведут себя как настоящие бойцы. К фонтану выбежала монахиня, та же женщина, какую Сосулька видел раньше в переулке с этим мужчиной. Он и Сет могли бы с помощью пистолетов с глушителем нейтрализовать их и заставить все объяснить. Но Сосулька был уверен, что в саду они не одни. Где-то пряталась и наблюдала вторая пара незнакомцев. К фонтану вышел мужчина, за которым они следили, и поднял руки. Сосульке так хотелось услышать, о чем они говорят, что он еле сдерживался, чтобы не подползти ближе.

Его отвлек Сет. Он вытащил из кармана кожаный футляр, достал оттуда шприц и пополз, но не вперед, а вправо, будто хотел обойти площадку с фонтаном кругом. Сосулька удивился и пополз за ним. Сет остановился, вглядываясь в темноту, и пополз дальше, и тут Сосулька понял, что Сет следит за женщиной, которую они заметили возле дома Дуссэлта. Она еще не выдала своего присутствия в саду — видимо, сначала решила проследить за тем, что произойдет у фонтана.

Ее тень выросла за деревом в трех с половиной метрах от Сосульки. Со стороны фонтана ее, очевидно, нельзя было заметить, но с выгодной позиции Сосульки она была хорошо видна. Сет подкрался к ней, замер и бросился вперед, закрыв ей рот ладонью и одновременно вогнав в руку иглу. Женщина сопротивлялась не больше пяти секунд.

Сет осторожно оттащил ее назад от площадки с фонтаном. К нему присоединился Сосулька, он протянул руку, чтобы помочь нести женщину, но Сет оттолкнул его. В глазах рыжего убийцы вспыхнуло — она моя. Сосульку передернуло от мысли, что Сет еще хуже, чем он думал. Сет тоже вздрогнул, но от сексуального удовольствия: женщина лежала животом у него на плече, ее грудь прижималась к его спине.

Они вернулись в подвал дворца, где, сидя рядом с женщиной и зная, что с другой стороны ее касается Сет, Сосулька еле сдерживал отвращение. Эта ночь была длинной. Он нажал кнопку на своих электронных часах: семь двадцать три. Сосулька представил светлые улицы. Он не знал, как высидит в этом темном, затхлом помещении до девяти утра, когда в Ватикан впустят толпы туристов, и они наконец смогут уйти отсюда, изображая, что женщине внезапно стало плохо.

<p>21</p>

— Слишком много вина, слишком мало сна, — сказал по-итальянски Сосулька озабоченному дежурному в отеле. Они стояли перед лифтом, поддерживая с двух сторон женщину, и ждали, пока откроются двери. — С сожалением должен заметить, что избыток алкоголя и вечеринка на всю ночь плохо дополняют друг друга, — в благодарность за проявление заботы он дал дежурному на чай. — Сегодня вечером она, возможно, опять захочет пойти на танцы.

Дежурный понимающе улыбнулся и сказал, что, если им что-нибудь понадобится…

— Мы позвоним главному администратору и спросим именно вас, — сказал Сосулька.

Дверь открылась, они вошли в лифт и поднялись на свой этаж. Пока Сосулька закрывал дверь. Сет отнес женщину на кровать.

— С ней все в порядке? Сет проверил ее зрачки.

— Она приходит в себя. Скоро мы сможем задавать ей вопрос — он снял с нее туфли и помассажировал ступни.

Сосулька почувствовал во рту привкус желчи. Ему понадобилась вся его воля, чтобы не одернуть Сета.

— Ты узнал женщину и мужчину, переодетых в монахиню и священника? — спросил он.

— Когда мы брали Медичи. Они тогда были в цивильном платье. Интересно, сегодня они маскировались или тогда? И теперь вовлечены еще и другие. Эти пары, кажется, не знают друг друга, — размышлял Сет. — Почему их интересует отец Дуссэлт? У каждой пары своя причина, или она у них общая? У них те же причины, что и у нас?

— Узнать, что знает священник об исчезновении наших отцов? — Сосулька с отвращением отвел взгляд, он не мог видеть, как Сет щупает женщину. — Нет. Они не из нашей группы. У них нет причин искать наших отцов.

— Но у них, возможно, есть причина искать пропавшего кардинала, — сказал Сет и, к облегчению Сосульки, убрал от женщины руки. — И между этой женщиной и нашими отцами вполне может быть связь. Я почти уверен, что она еврейка.

— Это может быть простым совпадением.

— Мы скоро это выясним, — Сет расстегнул ремень и раскрыл зиппер на брюках женщины; стали видны персикового цвета трусики. Сосулька не выдержал:

— Нет.

Сет, нахмурившись, посмотрел на него.

— Извини, не понял, — тяжело сказал он.

— Забудь о том, что ты хочешь с ней сделать, пока она не пришла в себя.

— Сделать с ней? — холодно улыбнулся Сет. — Мой благородный друг, что именно, по-твоему, я собираюсь с ней сделать?

— Я говорю тебе — забудь.

— Я собираюсь снять с нее брюки и сделать так, чтобы она комфортно чувствовала себя во время допроса. — Сет стянул с женщины брюки.

Она что-то пробормотала и поджала колени, будто замерзла.

— Ну, пошли. — Сет усадил ее на кровать, положил ее руку себе на плечо и помог ей встать. Обменявшись взглядами с Сосулькой, он двинулся с ней в сторону ванной.

— Я иду с тобой, — сказал Сосулька.

— В этом нет необходимости. Я справлюсь с ней сам.

— Двое справятся лучше.

— То ты боишься, что я ее изнасилую, то тебе хочется наблюдать за ней в ванной. Твой моральный кодекс смущает.

Не принимая насмешек на свой счет. Сосулька взял женщину под руку и прошел с ней и Сетом в ванную. Он с удивлением наблюдал, как Сет снял с нее трусики и усадил на унитаз. Ее голова качнулась в одну сторону, потом в другую.

— Постарайся расслабиться, — сказал Сет. — Нам не нужны неприятности, да?

Сосулька чуть не ударил Сета по руке, когда тот надавил женщине внизу живота.

“Нет! Мой отец! Я должен найти отца! Ничто не должно этому мешать! Я могу потом разобраться с Сетом, но сейчас!..”

К облегчению Сосульки женщина пописала.

Они отнесли ее обратно на кровать. Она снова поджала колени.

— Что ты делаешь? — рявкнул Сет.

— Одеваю на нее белье.

— Ей оно не нужно!

Они смотрели друг на друга. В комнате повисло напряжение.

Сосулька потянулся к покрывалу, чтобы укрыть женщину.

— Нет. — Глаза Сета предупреждающе блеснули. — Медикаменты сработают лучше, если ей будет холодно.

Сосулька понял, что они стоят на краю. Если он не уступит, наверняка будет драка. Отец для него был превыше всего.

— Как скажешь.

— Именно — как скажу. Мне бы не хотелось вносить напряжение в нашу дружбу, — кривляясь, сказал Сет. — Так и продолжай. Допроси ее.

“А ты в это время будешь глазеть на ее голые ноги”, — зло подумал Сосулька.

Он шагнул к бюро, выдвинул ящичек и вытащил бутылочку с раствором амитала натрия. В другом пузырьке он смешал пятьсот миллиграммов порошка с двадцатью миллилитрами дистиллирован ной воды, а затем наполнил шприц.

<p>22</p>

— Ты меня слышишь? — Женщина не отвечала.

Сосулька придвинулся ближе и повторил вопрос. Женщина кивнула, голос ее был слабый:

— Слышу…

— Хорошо. Тебе не надо волноваться. Ты в безопасности. Бояться нечего. С тобой друзья.

— Друзья…

— Правильно. Скажи, как тебя зовут.

— Эрика…

— А твоя фамилия?

— Бернштейн-Грисман.

Фамилия не оставляет сомнений, подумал Сосулька, она еврейка, как и предполагал Сет.

— Почему вы шли за Дуссэлтом в ватиканские сады? — мягко спросил Сосулька.

— Три человека пытались убить нас…

От такой бессмыслицы Сосулька разочарованно закрыл глаза.

— Ты сможешь рассказать нам о них позже, Эрика. Почему отец Дуссэлт?

Опять бессмыслица:

— Исчез мой отец.

Вопрос в том, подумал Сосулька, заставлять ли ее говорить только об отце Дуссэлте, или следовать ее случайным ассоциациям. То, что знает Эрика, может быть таким запутанным, что, если он будет задавать вопросы, ограниченные определенными рамками, он может не узнать жизненно важную информацию. Конечно, ее показания об отце, хотя они вряд ли имеют отношение к делу, все же достойны того, чтобы навести справки.

— Исчез? Когда?

— Две недели назад.

— Где?

— В Вене.

— Почему он исчез?

— Не знаю…

Даже в состоянии оцепенения женщина стала такой возбужденной, что Сосулька был вынужден выбирать безобидные вопросы, чтобы успокоить ее и приучить говорить свободно.

— Расскажи нам о своем отце.

Она молчала.

Сосулька уточнил вопрос:

— Сколько ему лет?

— Семьдесят…

— Он работает?

— В отставке…

— Откуда он? — Сосульке становилось скучно от ненужных вопросов, которые он задавал, чтобы успокоить ее. — Как он зарабатывал на жизнь?

— Моссад…

От неожиданного ответа у Сосульки сжалось сердце. Он повернулся к Сету, который поднял удивленные глаза от ног женщины. Сосулька снова посмотрел на Эрику:

— Когда-то твой отец был оперативником Моссада?

— Да.

— Ты работаешь в Моссаде?

— Нет.

Сердце у Сосульки отпустило.

— Уволилась…

— Почему?

— Хотела быть с мужем…

— Человек, который был с тобой в садах Ватикана? Он работает в Моссаде?

— Нет.

— Когда-нибудь работал?

— Нет.

— Какая профессия у твоего мужа?

— Фермер…

— Где?

— В Израиле.

— Почему вы оттуда уехали?

— Искать моего отца. — Голос Эрики набирал силу, веки задрожали.

Сосулька подошел к бюро, наполнил второй шприц и сделал ей инъекцию в бедренную артерию. Амитал натрия сработал мгновенно. Она расслабилась.

— Когда вы с мужем уехали из Израиля, чтобы искать твоего отца, куда вы поехали?

— Вена…

— Там он исчез. Понятно. А потом куда вы поехали?

— В Швейцарию. — Ответ удивил его:

— Что?

— Альпы к югу от Цюриха. — Сосулька сомневался:

— Почему вы туда поехали?

— Искать друга отца.

— Вы нашли его?

— Нет… исчез.

А потом неожиданное добавление:

— Дневник…

— Не понимаю.

— Нашли дневник.

— И что в нем было?

— Нацистские концлагеря. — О Господи, подумал Сосулька.

— Приятель твоего отца писал дневник о концлагерях?

— Да.

— Твой отец когда-нибудь был в лагере?

— Да.

Сосулька с ужасом почувствовал, что детали начинают соединяться.

Но она неожиданно сменила тему:

— Три человека пытались убить нас. Сосулька позволил ей вести себя.

— Да, ты говорила о них раньше. Где это случилось?

— В Альпах.

— Кто он и?

— Думаю, священники.

Она говорила ерунду. Может, амитал повлиял на ее память?

Она задрожала, возбужденная подсознательными воспоминаниями о…

— Священники? — спросил Сосулька. — Зачем священникам убивать вас?

Она дрожала все сильнее.

— Отец Дуссэлт.

У Сосульки участился пульс, они снова вернулись к вопросу, с которого начали.

— Что отец Дуссэлт? Почему вы следили за ним? Он связан со священниками, которые пытались убить вас?

— Платили через офис кардинала.

— Кардинала Павелика? Того, который исчез? Ты знаешь, где кардинал?

— Нет.

— Вы ищете его?

— Нет.

Волнение сменило разочарование. Она вела его по бессмысленному кругу.

<p>23</p>

Это заняло два часа. Сосулька задавал ей вопросы о том, что она уже рассказала, стараясь узнать от нее побольше деталей. Как и раньше, она возбуждалась, рассказывая о пропавшем отце и трех священниках, которые пытались убить ее и мужа. Наконец он отвернулся от женщины и прошел в дальний конец комнаты. Он спрашивал, о чем только мог, и так мало узнал. Его волновало то, что он, возможно, не знал, какие надо задавать вопросы, чтобы она добровольно выдала известную информацию.

Сет продолжал смотреть на ее тело.

— Что ты думаешь о перстнях, которые она описала? — спросил Сосулька.

— Священники-убийцы? — Сет отвернулся от женщины. — Я занимаюсь своим делом двадцать лет и никогда не слышал о такой группе.

— И я тоже. Но это не значит, что она ошибается. Группа, возможно, чрезвычайно осторожна. А исчезновение ее отца? Имеет ли оно отношение к исчезновению наших отцов? К исчезновению кардинала?

— Основной элемент, как мне кажется, отец Дуссэлт, — сказал Сет. — По разным причинам поиски привели и нас и эту женщину к нему.

— Давай не будем забывать о другой паре, которую мы видели в саду. Мужчина и женщина, переодетые в священника и монахиню. Почему они вышли на отца Дуссэлта? Почему они, как и мы, были заинтересованы в Медичи? Я уверен, это все связано. Отец Дуссэлт знает ответы на эти вопросы, но мы упустили шанс допросить его.

— Возможно, — сказал Сет. Сосулька нахмурился:

— О чем ты думаешь?

— Намерения еще не оформились. Я сообщу тебе, когда буду уверен, что это сработает. — Глядя на женщину, он скинул пиджак и начал расстегивать рубашку.

Сосулька загородил собой женщину.

— Почему ты раздеваешься?

— Расслабься. В данный момент ее тело меня не интересует. Хочу умыться и принять душ. Я ухожу. Ты останешься здесь и будешь держать ее на успокоительном, — Сет пошел к ванной.

Уходишь? — с подозрением спросил Сосулька. — Почему? — Он быстро подошел вслед за Сетом к ванной. — Что ты?.. Конечно, — вспомнил он, — пора звонить Хэлловэю. Ты хочешь воспользоваться для этого безопасным телефоном.

— Звонить Хэлловэю? — с презрением переспросил Сет. — Вовсе нет. Я не могу сообщить ему ничего определенного. В моих привычках докладывать о победе, а не о поражении. — Он включил душ. — Но если повезет, и моя задумка пройдет успешно, у нас будут для него хорошие новости очень скоро.

<p>24</p>

Сол очнулся от ночного кошмара — во сне, в полной темноте, он пал крики Эрики. Он подскочил, снова услышав крик жены, и, соскочив с кровати, понял, что это звонит телефон. Когда голова окончательно прояснилась, Сол обнаружил, что стоит, одетый, посреди номера в отеле. Ночь он провел на диване, Дрю и Арлен — на двуспальной кровати. За задернутыми шторами светило солнце. Сол надеялся, молясь про себя, услышать голос Эрики. Он поднял трубку и услышал усталый, хриплый голос Галлахера:

— Ромул, священник готов исповедоваться тебе. Спускайся.

— Иду, — Сол взглянул на часы: было чуть больше десяти утра.

Он проспал шесть часов, но его измучили кошмары. Сол чувствовал себя таким же измотанным, как и когда ложился спать. Проснулись Дрю и Арлен.

— Кто это был? — спросил Дрю.

— Галлахер. Время задавать вопросы. — Сол прошел в ванную, прыснул в лицо холодной водой и вернулся к Дрю и Арлен. — Вы еще настаиваете на том, чтобы я один работал с агентством?

— Мне хватает проблем с Братством. Я не хочу усугублять их, связываясь еще с одной сетью. После “Скальпеля” я сыт по горло этими разведслужбами, — сказал Дрю. — Агентство захочет узнать обо мне. Они постараются завербовать меня, а когда у них это не получится, будут держать меня под наблюдением. Стоит им к тебе прикоснуться, и ты влип навсегда. Мы с Арлен просто хотим, чтобы нас оставили в покое.

— Тогда у нас появляется проблема, — сказал Сол. — Я должен идти к Галлахеру и священнику, но я не знаю, какие вопросы задавать. Вы здесь, чтобы узнать, кто пытается разрушить Братство, и найти кардинала. — Я — чтобы найти Эрику и ее отца. Уверен, что наши поиски имеют много общего. Ответы на ваши вопросы могут помочь мне. Но если вы не хотите связываться с агентством, как мы сможем вместе допросить священника?

<p>25</p>

Сол постучал в номер Галлахера. В тот момент, когда открылась дверь и он шагнул внутрь, у него защекотало в носу от запаха медикаментов. Он подошел к лежащему на кровати отцу Дуссэлту. Священник был бледен. Сломанный нос распух. Над бровью выступил синяк. Челюсть припухла. С него сняли пиджак, расстегнули рубашку и закатали рукава. От сенсоров на груди и руках священника шли сигналы на портативные мониторы, контролирующие пульс и давление. Вся эта аппаратура стояла на бюро, придвинутом ближе к кровати.

Сол осмотрел остальную часть комнаты. Дверь в ванную была открыта. Доктор и его помощники ушли.

— Где?..

— Я велел им пойти позавтракать, — сказал Галлахер. — То, что они не услышат, не превратится для них в бремя, о котором надо забыть. Если понадобится помощь, я могу вызвать их из ресторана. Они позвонят через час — узнать, когда можно возвращаться.

Сол снова повернулся к отцу Дуссэлту и посмотрел на установку, которая контролировала амитал натрия, поступающий в руку священника.

— Он еще спит, — сказал Сол. — Означает ли это, что у него сотрясение мозга?

— Нет, в действительности он пришел в себя два часа назад. Доктор вынужден был дать ему успокоительное.

— Но он может отвечать на вопросы?

— Мониторы показывают, что он в идеальном полубессознательном состоянии. Он расскажет тебе все, что ты хочешь узнать.

— Хорошо. Теперь я хочу попросить об одном одолжении. — Галлахер проворчал:

— Тебе и так уже оказали немало услуг. Может, ты забыл, новее началось с того, что ты обещал оказать нам услугу, если мы разрешим тебе вернуться из ссылки. Но мало-помалу ты вынудил нас оказывать тебе услуги. Это начинает утомлять.

— Еще одну. Какой от этого вред?

— Узнаем, когда скажешь, чего ты хочешь.

— Я хочу быть один, когда буду допрашивать священника. Галлахер окаменел.

— Господи, у тебя нервы, как…

— Это для вашей же пользы. Если что-нибудь произойдет, если он умрет, вы действительно хотите присутствовать при этом? Вы хотите, чтобы агентство было связано с гибелью ватиканского чиновника?

— Ерунда, Ромул. Если он умрет, кто об этом будет знать, кроме тебя и меня?

— В том-то и дело. Нас двое, это на одного больше, чем надо. Если во время допроса священник умрет, вы начнете волноваться — можно ли мне доверять, не много ли я знаю. Может быть, вы сочтете, что я слишком опасен. Я не горю желанием снова продать душу агентству или стать участником неожиданного инцидента. Так что окажите себе услугу и позавтракайте со своей командой. Сделайте мне одолжение и позвольте взять весь риск, связанный с допросом, на себя. Я расскажу все, что у знаю.

— Как я могу быть в этом уверен?

— Потому что вы нужны мне. Без вашей помощи я бы не забрался так далеко. А, получив помощь, я надеюсь продвинуться еще дальне. Я смогу разобраться в том, что он мне расскажет, не используя возможности агентства. Даю слово. Я расскажу вам все, что узнаю о Братстве. Меня интересует только то, что случилось с моей женой и ее отцом.

Галлахер поджал губы:

— Я знаю, что пожалею об этом. Слово? — Сол кивнул.

— Ты всегда играешь честно, — сказал Галлахер. — Это одна из причин, почему я зашел с тобой так далеко. Надеюсь, ты не изменился, потому что в противном случае произойдет два несчастных случая. Два часа. После того, что бы ты там ни говорил, я вернусь.

— Договорились.

Галлахер ушел. Сол дал время, пока он спустится вниз и снял телефонную трубку. Как можно тише он набрал номер и, услышав один гудок, положил трубку на место. Сол подошел к отцу Дуссэлту. Два часа. Он должен выложить им все, что только может. В спешке Сол отсоединил сенсоры от груди и ног священника. Он застегнул на нем рубашку, но оставил трубку в его руке. Подняв священника с кровати, Сол взял колбу со смесью амитала натрия и потащил святого отца к двери. Он умудрился повернуть ключ. Кто-то снаружи открыл дверь — это был Дрю. Услышав условный звонок по телефону, он сразу побежал к номеру Сола. Без слов помог вынести отца Дуссэлта в коридор и закрыл дверь.

Тишина была обязательным условием. Если Галлахер вышел из номера, то это еще не означало, что Арлен и Дрю были застрахованы от преследований агентства: Сол был уверен — в номере установлены микрофоны. Галлахер прослушивал. Ему была нужна запись доктора, пленка, которую он мог бы слушать, просеивая информацию, полученную от священника. Предлагая Галлахеру спуститься вниз, Сол рассчитывал на то, что в номере будут микрофоны. В конце концов, с точки зрения Галлахера, какая разница — присутствует он на допросе или нет, если у него есть запись? Но если допрос проводился в номере, на пленке были бы голоса Дрю и Арлен, и тогда Галлахер следующими допросил бы их.

В коридоре Сол чувствовал себя незащищенным, его беспокоило то, что может появиться любой постоялец или кто-нибудь из обслуживающего персонала отеля и заметить его и Дрю, поддерживающих священника. Избежать этой опасности было невозможно. Сол слышал, как поднимается лифт, и приглушенные голоса внутри него. Сзади щелкнул замок. Они с Дрю подтащили священника к номеру Сола и вошли внутрь, как раз когда кто-то вышел в коридор.

Отца Дуссэлта усадили на кровать, подложили под спину подушки и вытянули ноги.

— Галлахер дал мне только два часа.

— Не так много, — сказал Дрю.

— Должно хватить.

— Что, если команда Галлахера слушает микрофоны, которые, как ты считаешь, установлены в номере? — спросила Арлен. — Если они услышат только тишину, они поймут, что ты не допрашиваешь священника и доложат об этом Галлахеру.

— Не думаю, что есть команда, — сказал Сол. — Узнав, что я похитил ватиканского чиновника, Галлахер начал беспокоиться из-за своей связи со мной. Он знает, что потеряет работу, если что-нибудь случится. Он уже считает, что доктор и его ассистенты знают слишком много. Прежде чем послать за мной, он приказал им уйти. Думаю, микрофоны никто не слушает. Запись допроса предназначена только для его ушей.

— Ну, тогда мы можем рассчитывать на те два часа, что у нас есть

— Уже меньше, — сказал Сол. — Пора начинать. Дрю поднял бутылку с раствором амитала натрия, Арлен вставил иглу капельницы в клапан трубки, ведущей к руке священника. Сол придвинулся ближе к отцу Дуссэлту.

— Мы ваши друзья. Вы в безопасности. Вам не о чем волноваться. Расслабьтесь.

— Расслабьтесь… — голос священника был слабый и скрипучий, будто у него пересохло в горле.

— Вы спокойны. Расскажите нам все, о чем мы вас спросим. Ничего не утаивайте. Вы можете доверять нам.

— Доверять вам…

Сол колебался, стараясь решить, какой вопрос должен быть задан первым. Выбор был большой, но, если он будет спрашивать наугад, чтобы соединить разрозненные ответы священника, потребуется слишком много времени. Вопросы необходимо было задавать в такой последовательности, в какой они бы логично шли один за другим.

Но Дрю сбил его, напрямую спросив о самом для него главном:

— Вы знаете, что произошло с кардиналом Павеликом?

— Я убил его… тело кремировал.

В шоке Дрю посмотрел на Арлен и Сола.

— Почему?

— Он узнал о том, что я сделал.

— Что вы сделали?

— Сказал евреям. — Сол напрягся:

— Евреям?

— Что вы им сказали? — спросила Арлен.

— О нацистах.

В комнате наступила тишина. У Сола было такое ощущение, будто перевернули бревно, и из-под него стали выползать чудовища. Чудовища выползали медленно.

<p>26</p>

В 1941 году в Югославии в результате государственного переворота было свергнуто прогерманское правительство, и Гитлер решил наказать Югославию с такой жестокостью, чтобы уже ни одна страна не осмелилась предпринять подобную попытку отделиться от Третьего Рейха. Столица страны Белград была разрушена массированными бомбардировками с воздуха. Германская армия подавила восстание. Страна была разделена; части ее отошли Болгарии, Албании, Венгрии, Италии. Большая часть стала отдельным марионеточным государством, называющимся Хорватия.

Сатана прав ил бал. Новое правительство Хорватии проводило политику расового и религиозного очищения такими жестокими методами, что даже бывалые офицеры SS были в шоке. Группа хорватов-фанатиков, называвшая себя “усташи”, превратилась в инструмент чистки. Они охотились за сербами, евреями и цыганами. Жертвы топили в прудах, ставили на карачки и отпиливали им головы; просовывали в горло острые деревянные колья и, вкручивая, вгоняли все глубже, пока не протыкали прямую кишку; потрошили, жгли, дробили молотком кости, заводили в горы и сбрасывали в ущелье, а потом закидывали гранатами. Те же, кого не убивали сразу, были обречены на агонию концлагерей, они медленно умирали от голода, дизентерии и холода. Те, кого просто расстреливали, были счастливчиками.

Родившийся и выросший в Югославии Крунослав Павелик поддерживал усташей и их нацистских хозяев. Им руководили как практические интересы — быть на стороне победителя, — так и идеологические — он твердо верил, что работает для Господа. Не говоря о расовой проблеме, он приветствовал уничтожение всех религий, кроме римского католицизма. Он считал, что евреи и цыгане — язычники, а сербы, которые в основном являются прихожанами греко-католической церкви, должны быть уничтожены за свой отход от истинной веры. Павелик не только поддерживал усташей, но сотрудничал с ними.

Официальные представители церкви не знали о личной святой войне Павелика. Но узкому кругу было известно о массовых убийствах греко-католиков в Хорватии и еще более массовом уничтожении нацистами евреев. За некоторым исключением, представители церкви ничего не делали, чтобы остановить эту бойню. Они объясняли это тем, что церковь, чтобы сохранить себя, должна остаться нейтральной. Если Гитлер победит в войне и посчитает церковь врагом, он уничтожит ее, как Югославию: “Молись и жди” — таким был девиз церкви. “Сделать все, чтобы выжить в эти страшные времена”.

После поражения Гитлера в 1945-м одним из способов компенсации за свою пассивность церковь сделала оказание помощи беженцам через Красный Крест. К этому времени отец Павелик был переведен из Хорватии в Рим, где он договорился о своем участии в программе Красного Креста по помощи беженцам. Через свои контакты он передал усташам, что может помочь бывшим соратникам избежать наказания за то, что союзники называли военными преступлениями.

Он мог сделать это за определенную мзду, чтобы помочь церкви. Сумма равнялась двум тысячам долларов с человека. Только высокопоставленные нацисты могли иметь столько награбленных денег. Поэтому, естественно, клиенты отца Павелика были среди тех военных преступников, на которых велась серьезная охота: некоторые из них несли прямую ответственность за организацию и проведение акций массового истребления евреев. Через Красный Крест отец Павелик снабдил их новыми паспортами и организовал безопасный проезд в Южную Америку, Мексику, США, Канаду, на Средний Восток. Иногда он маскировал клиентов под священников и отправлял их в монастыри, потом выжидал, пока охотники потеряют след, и, используя ватиканские паспорта, содействовал их бегству.

Но если его клиенты думали, что, обретя безопасность, больше никогда о нем не услышат, то очень скоро были удивлены, узнав, что Павелик продолжал следить за ними. Он знал, где они обосновались, как зарабатывали на жизнь, и каждый год требовал с них определенную сумму за свое молчание. Он знал, что рискует. Если ры клиенты отказались платить и он бы выдал их, тем самым он выдал бы и свое участие в их бегстве. Но до этого никогда не доходило: клиенты слишком боялись возмездия за свои преступления, чтобы отказаться выполнять его требования. Кроме того, был риск, что они попытаются убить его. Чтобы защитить себя, он убедил их в том, что документы спрятаны в надежном месте и, если его убьют, его верный помощник получит инструкцию, где сказано, как найти документы, и приказ передать их властям.

Клиенты уступили. Сначала их годовая выплата равнялась двум тысячам долларов. Но когда они начали богатеть, стали возрастать и аппетиты отца Павелика. В общей сложности получались миллионы. Деньги предназначались не только для него. Каждый цент отдавался церкви на поддержку веры. Благодаря силе, которую ему давали деньги, и таланту бюрократических интриг Павелик смог обрести сторонников в Ватикане. Другие члены курии, которым стало известно о его деятельности во время войны, поняли, что они также должны поддерживать его, так как он угрожал, что в случае, если не получит повышения, поставит церковь в затруднительное положение, связав ее со своей помощью нацистским военным преступникам. Здесь Павелик тоже рисковал. Он был настолько верен церкви, что никогда бы не допустил скандала вокруг нее, но его враги не знали об этом и вместе со, сторонниками содействовали его повышению. К тридцати пяти годам он стал кардиналом и младшим членом кардинальской коллегии. Через пять лет — старшим членом и одним из тех, кто отвечал за финансы церкви.

Все это Сол, Дрю и Арлен узнали от отца Дуссэлта. Объяснения священника были бессвязными. Они сами пытались прояснить картину. Покончив с вопросами, касавшимися личности Павелика, они занялись Дуссэлтом и узнали, что он, будучи членом Братства в качестве помощника кардинала Павелика, был переведен в Ватикан, и вскоре у него появились подозрения об источниках фондов кардинала. Пользуясь возможностями Братства, Дуссэлт открыл секрет кардинала. Возмущенный участием кардинала в истреблении евреев и тем, как он манипулировал церковью, отец Дуссэлт решил положить конец этой несправедливости.

<p>27</p>

Сол наклонился ближе к Дуссэлту. Дрю и Арлен узнали почти все, что им было надо. Теперь наступила его очередь. Где Эрика и ее отец? То, что сказал священник о нацистах и евреях, убедило Сола в том, что он близок к раскрытию этой тайны.

— Что вы сделали с тем, что узнали? Как вы искали справедливости?

— Рассказал евреям.

— Каким? Кому вы сказали?

— Моссаду.

— Кому в Моссаде?

— Эфраиму Авидану.

Сол оцепенел. Дрю и Арлен удивленно посмотрели на него. Конечно, подумал Сол, они не знают о домике в Альпах, где мы были с Эрикой. Они не знают о дневнике.

— Почему вы выбрали его? — спросил Сол.

— Он был в лагере… Нужен был человек, который будет действовать.

Сол понял. В последние годы в Израиле все меньше усилий тратили на поиски военных преступников, давая понять всему миру, что они выше своих врагов и не используют их методы. Политика заменила месть законом. Но отец Дуссэлт был нетерпелив. Благодаря источникам Братства, он нашел оперативника Моссада, который ненавидел нацистов за то, что они преследовали его семью, его самого и его народ, который мог решиться на открытую борьбу.

— Но кардинал Павелик узнал о том, что вы сделали? — спросила Арлен.

— Угрожал мне. Пришлось застрелить. Тело Павелика было сожжено, как и тела многих его жертв, — благоразумный и достойный способ уничтожения останков кардинала.

— Это вы убили отца Виктора? — спросил Дрю. Сол попытался было выяснить, кто это такой, но Дрю жестом остановил его.

— Да.

— Потому что он подозревал вас в убийстве кардинала?

— Нет.

— Тогда почему вы его убили? — спросил Дрю.

— Он узнал о том, что я хочу разрушить Братство.

Открылась еще одна сторона. Священник не принимал воинственную философию ордена, к которому принадлежал, он был убежден, что Господу нужны служители, радеющие за мир, а не воины.

Он чувствовал, что обязан очистить церковь от коррупции Павелика и вырезать раковую опухоль — Братство — из ее тела, для чего он, когда имел такую возможность, всегда срывал операции ордена. Отец Виктор, следователь Братства, стал слишком подозрителен, и его пришлось застрелить во время ночной встречи в садах Ватикана. Пистолет был с глушителем, и тем не менее выстрел услышал патруль и поднял тревогу. Отцу Дуссэлту пришлось бежать, прежде чем он смог избавиться от тела. Это объясняло, почему при встрече с Дрю он отдал предпочтение ножу.

Сол терял терпение. Священник уходил от того, что ему хотелось узнать.

— Вам знакомо имя Йозеф Берн штейн?

— Нет.

— Моя жена следила за вами в саду. Кто-нибудь был там с вами, вас кто-нибудь прикрывал? Вы знаете, почему она исчезла?

— Нет.

Сол потер виски и посмотрел на часы.

— До возвращения Галлахера осталось только двадцать минут, — сказал он Арлен и Дрю. — Этого недостаточно. Как мне узнать… Резко зазвонил телефон. Сол удивленно вздрогнул:

— Если это Галлахер…

— Возможно, он позвонил в свой номер, — предположила Арлен, — никто не подошел, и он решил позвонить сюда.

— Может быть, — сказал Сол. — Но я не думаю, что Галлахер стал бы пользоваться телефоном. Он бы поднялся сам. Кроме того, еще не кончилось мое время. Он обещал мне полных два часа.

— Может, у него появились какие-нибудь опасения, и он передумал, — сказал Дрю.

Телефон продолжал звонить.

— Может, это не Галлахер, — размышлял вслух Сол. — А может, это…

Он не назвал имени, но, когда подбежал к телефону, он думал только об Эрике.

— Алло.

— Сол Грисман? — говорил мужчина. Голос был тонкий, с металлическими нотками, будто о брусок затачивали нож.

— Да.

— Вы, наверное, очень расстроены по поводу своей жены. Не удивляйтесь. Она у нас.

— У нас? Кто, черт… — Дрю и Арлен встали.

— Вы, конечно же, не думаете, что мы назовем свои имена, — сказал мужчина. — Все, что вам надо знать, это то, что она у нас и она в безопасности.

— Как я могу верить? Дайте мне переговорить с ней, — потребовал Сол.

— К сожалению, это невозможно. В данный момент ее со мной нет, и даже если бы и была, она под действием успокоительного. Но вы можете увидеть ее.

— Как?

— На самом деле, — сказал мужчина, — вы можете получить ее, если пойдете на определенные условия. Мы хотим организовать обмен. Ваша жена — на священника. Священник, я надеюсь, у вас. В противном случае эта беседа не имеет смысла.

— Да, священник у меня.

— Мы бы хотели быть в этом уверены. Не стоит основывать нашу сделку на обмане. Если вы не честны, это может очень плохо отразить на вашей жене.

— Я же сказал, он у меня!

— В шесть часов вечера приведите его в Колизей. За час до закатав руины будут еще полны народа. Смешайтесь с туристами. Посадите священника в центре северной террасы. Я узнаю его с помощью бинокля с противоположной стороны. Сделайте так, чтобы он был мобилен — в разумных пределах, разумеется. Он должен идти сам, но нежелательно, чтобы он был в состоянии поставить меня в трудное положение. Когда я буду уверен в том, что вы привели священника, на южной террасе, напротив вас, я посажу вашу жену. Прихватите бинокль, чтобы убедиться, что она в удовлетворительном состоянии. Когда каждый из нас увидит то, что хочет; рядом с вашей женой один турист поставит синюю дорожную сумку и уйдет. Это сигнал к началу обмена. Вы пойдете к жене по правой стороне арены. Я пойду по кругу слева. Таким образом, мы избежим неприятного столкновения. Перед тем как уйти из Колизея с женой, подождите пять минут. Я не хотел бы в спешке выводить оттуда священника.

Сол так крепко сжимал трубку в руке, что ему казалось, она вот-вот треснет.

— Договорились, в шесть часов.

— Есть еще одно условие. Сол покрылся испариной.

— Допрашивая вашу жену, — сказал мужчина, — я узнал, что раньше она была оперативником Моссада. Они участвуют в вашем деле? Что бы вы ни говорили, я должен быть уверен. Это крайне необходимо, от этого зависит жизнь вашей жены — при обмене с вами никого не должно быть. Это касается и мужчины с женщиной, одетых как священник и монахиня, которые были в садах Ватикана прошлой ночью. Мы знаем, как они выглядят. Если мы увидим их, если мы заметим хотя бы намек на слежку, любую попытку вмешаться — ваша жена умрет. Даже после ухода со священником, если я почувствую, что за мной следят, я смогу организовать смерть вашей жене.

Сол подумал о снайпере в Колизее, который по рации поддерживает связь с этим человеком. Но он не был готов к тактике, которую описал мужчина.

— Под пиджак вашей жены я спрячу взрывчатку. Бомба имеет радио-детонатор, спусковой электронный крючок будет у меня в кармане. Пока я буду находиться в радиусе одной мили от нее, вы не сможете снять с нее бомбу. Она будет в металлическом ремне, который устроен так, что любая попытка снять его — с помощью плоскогубцев, например, — разорвет вашу жену на части. Детонатор дезактивизируется, только когда я буду на расстоянии больше мили, и тогда ремень можно будет снять без риска для жизни.

У Сола мурашки пробежали по коже.

— Кажется, вы все предусмотрели.

— Поэтому я до сих пор жив. В шесть часов. Не старайся быть умнее. Просто делай, что тебе сказали. — Раздались гудки, мужчина положил трубку.

Сол пытался унять дрожь в голосе, пересказывая разговор Дрю и Арлен.

Дрю молча оценивал информацию. Наконец он заговорил:

— Сейчас двадцать минут первого. У нас есть только пять минут на то, чтобы до появления Галлахера отнести священника к нему в номер. Потом вы еще можете какое-то время допрашивать его. Но если необходимо, чтобы он сам шел из Колизея, лучше перестать давать ему амитал натрия.

— Это при условии, что Галлахер согласится отдать священника.

— Ты думаешь, он может не согласиться? — удивленно спросила Арлен.

— Галлахер хочет узнать о Братстве как можно больше. Ему не очень понравится моя сделка. Предположим, он решит послать в Колизей команду наблюдения. Предположим, он решит, что угроза взорвать Эрику — ложь, и, следовательно, он может после обмена забрать священника обратно. Я не могу позволить, чтобы жизнь Эрики зависела от чьих-нибудь уловок. И еще — предполагалось, что я не буду забирать священника из номера. Как я объясню Галлахеру этот телефонный звонок? Мне придется сказать ему, что я привел его сюда, чтобы вы помогли допросить его. Он узнает о вас.

Дрю посмотрел на Арлен. Она кивнула.

— Скажи Галлахеру, — произнес Дрю. — Твоя жена важнее. Сол почувствовал, как теплая волна разливается по телу. Его голос срывался от избытка чувств:

— Я знаю, как много это для вас значит, и ценю ваш жест. Правда. Мне не высказать этого.

— Это не просто жест, — произнес Дрю.

— Но даже если я расскажу о вас Галлахеру, это не решит проблему. Я не могу рассчитывать на него в этой сделке. Я не хочу, чтобы в Колизее были его люди, я могу гарантировать, что их там не будет, только если…

— Если не скажешь ему? — спросил Дрю.

— Мы украдем священника. — Дрю мгновенно приступил к делу — так, будто они с Солом многий годы были партнерами.

— Арлен, проверь коридор. Убедись, что там нет Галлахера. Мы с Солом спустим священника по пожарной лестнице. Возьми машину. Жди нас на улице.

— Но вас увидят, когда вы будете выводить его из отеля!

— Мы изобразим, что ему срочно нужна помощь. Уйдем так быстро, что никто не успеет спросить нас, в чем дело.

<p>28</p>

Сосулька смотрел на лежащую без сознания женщину на кровати и размышлял о поведении Сета. Автоматический выбор убийства без достаточных на то причин — это признак отсутствия контроля. Это непрофессионально. Это не… “Он любит это, — думал Сосулька, — вот что меня беспокоит. Этот блеск у него в глазах, как будто он…”

Секс? Это заставило Сосульку вспомнить о ситуации, близкой к драке, когда он пытался не дать Сету изнасиловать женщину. Применение силы и наркотиков допустимо во время допроса. Но насиловать просто ради собственного удовольствия — Сосульке это было противно. Допрашиваемый имеет право на то, чтобы ему не причиняли бесполезную боль, чтобы с ним не обращались, как с вещью.

“Думай об отце, — говорил себе Сосулька. — Больше ничего не имеет значения… ни женщина, ни твои принципы”. Он не мог не заметить сходства между их с Сетом конфликтом и враждой между их отцами. Все начинается сначала?

Сосулька услышал стук в дверь и резко встал. Он посмотрел в глазок и, увидев Сета, открыл дверь. Сосулька почувствовал беспокойство от блеска в его глазах и от того, что он принес.

Блеск уменьшился, когда Сет посмотрел на кровать.

— Ты одел ее.

— Она дрожала.

— Дрожала? — Глаза Сета вновь заблестели. — Раз уж ты так заботишься о ней, думаю, ты будешь рад узнать, что она нас покидает.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты допрашивал ее, она сказала имя мужа и адрес, где он остановился, — произнес Сет. Сосулька кивнул. Сет положил пакет на бюро.

— Я позвонил ее мужу.

— Что?

— Я договорился обменять ее на священника. — Сет открыл пакет и достал взрывчатку с радио-детонатором и трансмиттером. Еще там были батарейки, провода, железный пояс, приваренный к металлической коробке, и замок.

— Черт возьми, где ты это взял?

— У меня есть связники здесь, в Риме. — Сет положил взрывчатку и детонатор в металлическую коробку и передал Сосульке свой разговор с мужем женщины.

У Сосульки от удивления раскрылся рот. Понятно, почему Сет не сказал ему, куда идет. Он бы никогда не согласился с его планом.

— Это слишком рискованно. Несмотря на обещания мужа, там может оказаться команда наблюдателей.

— А бомба? Если муж любит ее, он послушает меня. — Сет достал капсюль из кармана пиджака и присоединил его к детонатору с помощью провода. Взяв оставшийся провод, он присоединил один его конец к металлическому ремню, а второй — к детонатору. — Когда я вставлю батарейки в детонатор и застегну ремень, получится замкнутая электрическая цепь. Если кто-нибудь вздумает открыть коробку с детонатором, произойдет разрыв цепи. Переключатель детонатора подключит другой блок батареек и автоматически взорвет бомбу. То же самое произойдет, если кто-нибудь расстегнет ремень. Конечно, есть еще один способ взорвать бомбу — используя это, — он показал на радиоконтролируемый трансмиттер.

Сосулька с ненавистью смотрел на Сета, его сбивало с толку противоречие между нынешними объяснениями Сета и тем, что он сказал мужу женщины.

— Когда ты будешь на расстоянии больше мили, бомба дезактивизируется?

Ни в коем случае.

Но ты сказал ее мужу…

Я солгал. — Сет застегнул ремень на талии у женщины, установил два блока батареек в детонатор и закрыл его. Он улыбнулся. — Единственный способ снять с нее эту штуковину — взорвать эту сучку. Как тебе это нравится, друг мой?

Критическая масса

<p>1</p>

Торонто, Канада.

Полседьмого утра. Солнце только что взошло. Уставший Йозеф Бернштейн попросил таксиста высадить его у следующего угла. Он приехал в самый заброшенный район столицы. Вдоль улицы стояли подлежащие в ближайшем будущем сносу двухэтажные дома. Бернштейн заплатил таксисту и дал ему на чай — не много и не мало — так, чтобы это ему не запомнилось. Когда такси исчезло из виду, Бернштейн проверил ресурсы своего организма, пройдя один квартал на юг и два на восток. Он чувствовал себя как самый ветхий из окружающих его домов. В некоторых из них горел свет, но на улице он никого не встретил, лишь бродячая собака трепала пластиковое мусорное ведро. В середине последнего квартала он свернул на потрескавшуюся бетонную дорожку, которая вела к перекосившейся террасе. Пустая банка из-под пива справа у верхней ступеньки означала, что все в порядке. Он постучал три раза, шевельнулась занавеска, и дверь открыли.

Бернштейн вошел в дом, Эфраим Авидан быстро запер дверь и только потом спрятал “беретту” в кобуру.

— Никаких проблем?

— Все идет по расписанию. Как другие?

— Наверху, спят. Мы по очереди дежурим по двое.

— Нет, я имел в виду других, — сказал Бернштейн. — С ними есть какие-нибудь проблемы?

— Хорошо подчиняются приказам, — Авидан горько улыбнулся. — Успокоительное в их еде этому способствует.

— Хочу посмотреть на них.

— Видимо, твой желудок крепче моего. Мне они так противны, что я стараюсь видеть их как можно меньше.

— Хочу напомнить о себе.

— Как пожелаешь. — Авидан провел Йозефа по узкому коридорчику в мрачную кухню, линолеум там отходил от пола. Он три раза постучал в фанерную дверь, открыл ее и отступил назад.

Бернштейн посмотрел вниз, куда вели бетонные ступени. При слабом освещении он увидел высокого бородатого мужчину семидесяти лет в толстом пуловере с “береттой” в руке, как и Авидан. Узнав Берн штейна, он опустил пистолет.

Спустившись вниз, Йозеф обнял его. Давид Гехмер был одним из самых надежных и страдающих дольше других членов группы. Последние четыре месяца он и Гедеон Левин без возражений выполняли утомительную и неприятную работу тюремщиков. Одного за другим со всего мира привозили пленников — теперь уже одиннадцать — и запирали их в подвале этого полуразрушенного дома в Торонто. Вчера другие члены группы, выполнив свои задания, тоже съехались, и теперь спали на втором этаже.

Бернштейн осмотрел большой подвал. Окна были заколочены. На равном расстоянии друг от друга с потолка свисали три лампочки. Чтобы уменьшить сырость, стены были выложены белыми пластиковыми изоляторами. И все равно в помещении было прохладно и влажно. Бернштейн понимал, почему даже в июле Давид был в пуловере.

Вдоль стен на тюфяках, под шерстяными одеялами лежали старики. Некоторые не спали, ожидая, когда подействует успокоительное. Большинство же спало. Все были бледными от нехватки солнца, все в наручниках, от которых к кольцу в стене тянулись цепи.

Рядом с каждым тюфяком лежали кое-какие книги и журналы. В конце комнаты висели полки с тарелками и консервами, стояли маленькая газовая плита и ничем не огороженный унитаз с раковиной.

— Комфортно, как дома.

— По сравнению с Аушвицем, это земля обетованная, — сказал Гехмер. — Брею их через день. Готовлю им еду. Вожу по очереди к раковине. Им разрешено пользоваться только пластиковыми ложками, после ужина я их пересчитываю. Когда им надо по нужде, я отвожу их по очереди и приковываю на это время к раковине, так же как и когда они умываются.

— Вы замечательно все организовали.

— Они сами меня вдохновили. У этих монстров настоящий талант организаторов. Иногда я вспоминаю все так отчетливо, что кажется, я опять в лагере. Мне хочется… — Гехмер поднял пистолет и прицелился в ближайшего пленника.

Бернштейн опустил его руку.

— Терпение, дружище. Меня тоже мучают кошмары. Но больше их не будет. Справедливость скоро восторжествует.

— Скоро? — быстро переспросил Гехмер. — Когда?

— Завтра.

<p>2</p>

— Снова появлялся Йозеф.

Миша Плетц, увлеченный перепроверкой планов завтрашней операции, не сразу понял, что ему сказал помощник.

— Появлялся?

— Два часа назад.

— Где? В Вашингтоне?

— Нет. На этот раз в Торонто.

— Торонто?

— Он вышел на связь с еще одним нашим оперативником. Так же, как и в прошлый раз. Он выбрал своего бывшего студента. Это было в полпятого утра по тамошнему времени. Йозеф пришел к нашему человеку домой, разбудил его и передал для вас сообщение. Оперативник зашифровал его и сообщил сюда, в Тель-Авив.

Миша взял у помощника лист бумаги, прочитал и удивился:

— Два имени?

— Арон Розенберг и Ричард Хэлловэй. — Помощник подал Мише второй лист бумаги. — Это то, что Йозеф сказал нашему оперативнику на словах. Сообщение имеет отношение к его предыдущему сообщению о корабле с оружием для ливийцев. Йозеф сказал, что он хочет, чтобы после того, как мы остановим корабль, мы бы выдали эти имена ливийцам, но так, чтобы они ничего не заподозрили. Он хочет, чтобы ливийцы решили, что эти два человека продали нам информацию о грузе на корабле.

— Но если ливийцы в это поверят, они захотят отомстить, — Миша удивленно смотрел на лист бумаги. — Мы подставим их, и их убьют. Почему Йозеф хочет, чтобы…

— Розенберг и Хэлловэй — торговцы оружием, они несут ответственность за эту сделку.

— Он хочет, чтобы мы сделали так, будто они перепродали ливийцев? Он хочет, чтобы Розенберга и Хэлловэя наказали люди, на которых они работают? Сумасшедший способ восстановления справедливости. Почему он не сообщил нам эти имена в первом сообщении? Почему ждал, пока… — Миша замолчал, он нашел объяснение. — Потому что он не хочет давать нам время на их проверку до того, как мы остановим корабль? Есть какое-то другое расписание, расписание Йозефа, о котором мы не знаем и которого он придерживается?

Помощник указал на последний параграф сообщения.

— Он считает это делом чести. Мы должны выдать эти имена ливийцам в обмен на то, что он сообщил нам о грузе.

<p>3</p>

Сол с отцом Дуссэлтом нетерпеливо ждал в центре северной террасы Колизея. Священник мог идти, но был все еще слишком слаб и легко подчинялся. Когда Сол привел его сюда и усадил, из-за него не возникло никаких проблем. Туристы не обращали внимания на немощного священника.

Сол прибыл на пятнадцать минут раньше назначенного времени, а сейчас было уже десять минут седьмого. Волнуясь, что обмен не состоится, он рассматривал в бинокль противоположную сторону Колизея. Как и договаривались, он пришел сюда с отцом Дуссэлтом один. Солнце садилось все ниже. Сол проклинал себя за то, что нарушил одно условие договора и позволил Арлен и Дрю наблюдать из парка, расположенного на Эсквилине, напротив Колизея. Эсквилин — один из семи холмов, на которых стоит Рим, на нем возвышается дворец Нерона, так называемый “Золотой дом”. Экскурсанты заполняют его и окружающий дворец парк, так что вероятность того, что Арлен и Дрю будут замечены, была невелика. Допустить небольшой риск казалось благоразумным.

Но теперь Сол жалел, что сделал это. Прошло двадцать минут, и он был уверен, что что-то не так. Число туристов стало уменьшаться. Перед Солом, загородив ему обзор, оказалась женщина со слегка подкрашенными в голубой цвет волосами. Рядом с ней стоял грузный мужчина, выслушивавший упреки жены в том, что он позволил ей надеть туфли на высоком каблуке.

Сол шагнул вправо, чтобы снова иметь возможность смотреть на противоположную террасу. Изучая ее, он вдруг замер на месте, увидев сидящую на тротуаре, прислонившись спиной к стене, женщину. Сол удерживал в руках бинокль. Эрика? Даже в бинокль ее нельзя разглядеть — она сидела, уронив голову на грудь. Но волосы у женщины такие же длинные и черные, как у Эрики, она того же роста, у нее такая же фигура. Сола сбивало с толку то, что на женщине зеленый пиджак, которого у Эрики не было. Внезапно он вспомнил: по телефону ему сказали, что у Эрики под пиджаком будет бомба. Когда к ней подошел мужчина и поставил рядом синюю дорожную сумку, Сол понял, что сейчас произойдет Он следил в бинокль, как этот высокий и бледный мужчина полевую от Сола сторону. Потом мужчина остановился и, подняв бинокль, направил его на Сола.

Он ждет, когда я пойду по кругу в противоположную сторону, подумал Сол, и не двинется с места, пока я не пойду. Ему не требовалось понуканий. Он оставил священника на террасе, быстро пошел вправо. В какое-то мгновение он чуть не упал, когда понял то,что увидел.

Цвет волос мужчины. Он был рыжий. Боже всемогущий, так это Сет звонил по телефону? Убийца, сын нациста-убийцы, которого описывали Дрю и Арлен? Если так, возможно, с ним его партнер — блондин.

Сол не посмел повернуться и обследовать толпу. Это могло обеспокоить Сета и заставить его выполнить его угрозу — взорвать Эрику. Кроме того, Сет сейчас не важен. Как и Сосулька. Только Эрика. Завершив полулукруг по Колизею, он ускорил шаги, но не отвел взгляда от Эрики. Она продолжала сидеть, опустив голову на грудь. Она не изменила положения. Сет нарушил уговор. Она мертва? Не обращая внимания на возмущенные возгласы и не извиняясь, он прорвался через толпы туристов. До Эрики оставалось тридцать ярдов. Она не шевелилась. Он побежал. Двадцать ярдов. Никаких признаков жизни. Он подбежал к Эрике, поднял ее голову и, увидев, как у нее дрогнули веки, чуть не заплакал от облегчения.

— Эрика, это я, Сол, — он обнял ее.

Он замер, почувствовав железную коробку у нее под пиджаком. Сол поднял ремень на талии у Эрики. Сет не блефовал. Сол повернулся и посмотрел на противоположную сторону Колизея. Сет дошел до священника, поднял его на ноги и повел к выходу. Отец еле передвигал ноги. Кое-кто из туристов посмотрел на него, но множество было слишком увлечено своими видеокамерами и руинами в лучах заката. У выхода Сет повернулся и иронически поднял правку — жест, напоминающий древнее римское приветствие. Потом Сет и отец Дуссэлт исчезли из виду. Через пять минут после моего ухода, — так сказал Сет. Сол повернулся к Эрике и снова ее обнял.

Это Сол, — повторял он. — Ты в безопасности, — он поцеловал ее. Я люблю тебя. Все хорошо.

<p>4</p>

Дрю и Арлен наблюдали из тенистого парка к востоку от дворца. Активное движение транспорта на Виа Лабикана мешало на наблюдать за Колизеем, но все-таки это было лучше, чем оставить Сола одного.

Видны были только северный и восточный изгибы Колизея — Дрю понимал, что, возможно, они не заметят отца Дуссэлта и мужчину, обменявшего его на Эрику. И все же Виа Лабикана была наиболее вероятным маршрутом отхода, и поэтому Дрю сконцентрировал внимание не на Колизее, а на улице, ведущей от него.

Он посмотрел на часы. Двадцать пять минут седьмого. Если не произошло ничего неожиданного — например, захватившие Эрику люди не появились, — то возможно, он просмотрел, как уводили священника.

И все равно Дрю продолжал наблюдать за противоположной частью улицы. Если до семи часов он и не засекут священника, он и Арлен должны будут пойти к ближайшей телефонной будке, куда, как они договорились, позвонит Сол.

Арлен сжала ему руку. На той стороне улицы в толпе выходящих из Колизея туристов вели отца Дуссэлта. У обочины остановился серый “ситроен”. Мужчина, сопровождавший священника, запихнул его на заднее сиденье и сел рядом. “Ситроен” отъехал.

Все это заняло не больше десяти секунд, но, несмотря на толпу туристов и движение транспорта, Дрю успел разглядеть все, что ему требовалось. Ошибки быть не могло: священника вел рыжий, за рулем был блондин. Сет и Сосулька. Дрю побежал по улице, Арлен за ним. Был риск, что Сет и Сосулька выставили команду прикрытия — на случай, если будут предприняты попытки преследовать “ситроен”. Тогда команде останется только сообщить об этом по рации, и Сосулька или Сет выполнят свою угрозу. Но Сет и Сосулька брали Медичи без чьей-либо помощи. Судя по эффективности операции, Дрю сильно подозревал, что они не верят никому, кроме самих себя.

“Ситроен” отъехал уже далеко, и его нельзя было увидеть. Но это означало и то, что Сет и Сосулька также не смогут увидеть, как Дрю перебегает дорогу. Он энергично махнул проезжающему мимо такси. Арлен перебежала через дорогу в тот момент, когда такси остановилось у обочины. Они сели в машину.

Дрю быстро инструктировал таксиста. “Только бы не попасть в пробку, — думал он. — Только бы Сет и Сосулька не свернули, прежде чем я их увижу”. Он думал и о том, вернули ли Солу Эрику, и горячо молил Бога, чтобы жена его друга была жива.

<p>5</p>

— Почему ты задержался? — Сосулька вел машину и на ходу оглянулся на заднее сиденье. — Что-то не так?

— Прежде чем появиться на террасе, я обследовал руины. Муж точно выполнил инструкцию. Он меня очень порадовал.

— Ну, я не буду рад, пока мы не уберемся отсюда. А если вторая пара где-то рядом?

— Даже если так, — сказал Сет, — они держат дистанцию. Они знают: я все еще могу воспользоваться этим, — он поднял в руке детонатор. — Остается только допросить священника. Они не стали бы его похищать, если бы не были уверены, что он обладает ценной информацией.

— Но, возможно, не той информацией, которая нужна нам.

— Зачем еще им допрашивать священника, если не для того, чтобы узнать, где кардинал? А это единственный человек из группы, который знал, как найти наших отцов. Узнав, почему он исчез, мы узнаем, как “Ночь и Туман” вычислили наших отцов, — Сет улыбнулся. — Да, остается только допросить его. Но — я тут подумал — не только это. Притормози.

— Мы должны убраться отсюда. Зачем тебе…

— Я сказал — притормози.

Сосулька подчинился и остановился у обочины.

— Скажи мне, почему…

— Не могу устоять перед соблазном. — Сет посмотрел через заднее на Колизей. — Конечно, взрыв я не увижу, но услышу его. — Он немного дернулся. — Среди туристов поднимется суматоха, это будет интересно. — Он включил радиодетонатор. Загорелась красная лампочка.

— Нет, — сказал Сосулька.

Сет повернулся к нему:

— Тебе все еще хочется ее защитить? — глаза его заблестели.

“Он делает это, чтобы посмеяться надо мной, — понял Сосулька. — Не для того, чтобы убить женщину, а чтобы наказать меня”.

— Какой смысл? Ты же сказал, что обманул ее мужа. Через какое-то он решит, что мы достаточно далеко и попытается снять с нее ремень Если она так и так умрет, почему это надо делать именно сейчас?

— Верно, надеешься, что муж найдет способ снять ремень, не взорвав бомбу?

— Какой вред от того, что ему это удастся? Успокоительное не давало ей нас увидеть. Она не сможет опознать…

— Какой вред? — сказал Сет. — Никакого! Я делаю это ради собственного удовольствия. Почему эта чужая женщина волнует тебя?

— Почему она волнует тебя? Она нам ничем не угрожает. Она не должна погибнуть.

— Но погибнет, друг мой. Это будет тебе урок. Никогда больше мне не мешай. — Сет приготовился нажать на детонатор. Даже тогда Сосулька бы, возможно, ничего не сделал, если бы не взгляд Сета. От бешенства Сосулька потерял контроль над собой. Будто внезапно освободилась сильно сжатая пружина. Он щелкнул выключателем детонатора и выхватил его у Сета. Его движение было таким энергичным, что он содрал кусок кожи с его пальца. Лицо Сета исказилось, когда он смотрел на свою кровь.

— Верни детонатор.

— Из-за твоей остановки мы сильно рискуем. Сделаем это позже, уедем отсюда.

— Мы сделаем это сейчас.

Сет резко выхватил пистолет. На стволе был глушитель, но в ограниченном пространстве машины звук выстрела был такой, будто Сосульку ударили ладонями по ушам. Увидев пистолет, он мгновенно отклонился назад, и пуля, предназначенная для его груди, прошла через мякоть левой руки и пробила “бардачок”. Не обращая внимания на боль, Сосулька бросился на Сета до того, как тот успел выстрелить второй раз. Они боролись за пистолет.

Кровь сочилась из руки Сосульки. Несмотря на все усилия, его бицепсы были слабее, чем у Сета. Ствол пистолета неуклонно приближался к лицу Сосульки.

— Мне надо было прикончить тебя раньше, так же как я прикончил твоего отца, — процедил сквозь зубы Сет. У Сосульки расширились глаза.

— Убил моего отца?

Может, Сет надеялся этими словами отвлечь его, чтобы передвинуть пистолет на последние несколько дюймов к его лицу. Если так. Сет просчитался. Вместо того чтобы растеряться. Сосулька дико закричал и с невероятной силой отбил пистолет назад к лицу Сета, — глушитель ударил противника по лбу. У Сета помутнело в глазах. Сосулька, перегнувшись через сиденье, двинул Сета в челюсть.

— Ты, ублюдок, что ты только что сказал о моем отце? — Он еще раз ударил Сета, в кровь разбив ему губы. — Говори! — кричал Сосулька, выхватывая пистолет у Сета.

Как раз когда он развернул пистолет и положил палец на спусковой крючок, позади “ситроена” остановилось такси, распахнулись дверцы, и Сосулька увидел мужчину и женщину, которые были в садах Ватикана, переодетые в священника и монахиню.

Сет ударил Сосульку в живот. Согнувшись, Сосулька чувствовал, как Сет вырывает у него пистолет, но он неудачно схватил его, и пистолет у пал на пол. Мужчина и женщина бежали к “ситроену”. У Сосульки не было времени. Подчиняясь инстинкту, он схватил с переднего сиденья детонатор, распахнул дверцу и побежал в толпу. Страшно болела раненая рука. Он слышал приглушенные выстрелы. Закрывались окна. Прохожие кричали и разбегались в стороны.

<p>6</p>

Увидев остановившийся впереди “ситроен”, Дрю крикнул таксисту, чтобы тот тормозил. Через заднее стекло “ситроена” он видел двух борющихся мужчин. На мгновение он подумал, что это отец Дуссэлт пришел в себя и решил оказать сопротивление. Но потом увидел светлые и рыжие волосы мужчин, которые пытались выхватить друг у друга что-то вроде пистолета, и понял, что Сет и Сосулька пытаются убить друг друга.

Их борьба была слишком напряженной, чтобы они могли заметить Дрю и Арлен. Такси остановилось. Дрю выскочил из машины и побежал к “ситроену”, за ним Арлен.

Но неожиданно Сосулька повернул голову в их сторону. Его лицо выразило удивление, которое сразу сменилось гримасой боли — Сет ударил его в живот. Молниеносным движением Сосулька схватив что-то с переднего сиденья и выскочил из машины. В это же мгновение Сет поднял с пола какой-то предмет, разинул рот, увидев Дрю и Арлен, которые уже подбегали к “ситроену”, поднял пистолет и выстрелил.

Разлетелось заднее стекло. Закричали прохожие. Дрю и Арлен легли на тротуар. До этого Дрю не хотел тревожить таксиста, демонстрируя ему пистолет, но теперь он вытащил его и приготовился вести ответный огонь. Он не переставал думать о детонаторе. Надо забрать детонатор. Но теперь он опознал предмет, который Сосулька схватил с переднего сиденья, прежде чем выскочить из машины. Он видел маленький прямоугольник в правой руке блондина. Дрю заметил и кровь на левом рукаве Сосульки.

Лежа на тротуаре, Дрю наблюдал за “ситроеном” и прицелился в заднее стекло. Он был готов нажать на курок, как только появится Сет. Но Сет, пригнувшись, открыл дверцу со стороны тротуара и побежал по улице. Дрю был бессилен, он не мог стрелять и не задеть при этом кого-нибудь из пешеходов. Дрю смотрел, как убегает Сет.

Но убегал ли он? Казалось, Сет хочет убежать не от них, а догнать Сосульку. Блондин бежал по Виа Лабикана, свернул вправо и исчез за углом. За ним с пистолетом в руке бежал рыжий убийца.

Что превратило их во врагов? — думал Дрю.

Он заглянул в “ситроен”. На заднем сиденье лежал священник.

— Арлен, забери его отсюда. Убедись, что тебя не преследуют. Отвези его обратно в отель.

— А как же…

— Я за ними! — крикнул на бегу Дрю.

<p>7</p>

“Этот сукин сын преследует меня! — думал Сосулька. — Даже когда он уже почти загнан в тупик, он все равно хочет убить меня!”

Сосулька даже не сознавал того, что, убегая, схватил детонатор. Только потянувшись к пистолету, который был заткнут сзади за пояс, он понял, что держит что-то в правой руке. Детонатор. Он переложил его в раненую руку, достал пистолет и свернул с Виа Лабикана.

Он ожидал, что Сет будет стрелять в него, но не для того, чтобы убить, — по крайней мере, не сразу. Сет захочет унизить его, разоружить и заставить увидеть, как сработает детонатор. В нескольких кварталах от Колизея они смогут услышать взрыв. И только потом, получив максимум удовольствия от одержанной победы. Сет убьет его, и у него еще будет время скрыться.

“Так не должно было быть! — злился Сосулька. — Если бы не женщина, мы бы не спорили! Сет не сказал бы мне, что убил отца! Мы оба спокойно убрались бы отсюда! Эта женщина ничего для меня не значит! Зачем я защищал ее от него?”

Следующая мысль подавляла не меньше. Высокомерие Сета, его гордость и ненависть так владели им, что, издеваясь над Сосулькой, он упустил шанс допросить священника и найти своего отца.

“Он еще более сумасшедший, чем я себе представлял”.

Сосулька бежал вниз по улице и вдруг почувствовал удар со спины в правое плечо. От удара он потерял равновесие, пошатнулся вправо и чуть не упал на тротуар. Перед ним брызнула кровь. Мышцы правой руки отказывались подчиняться приказам мозга, рука непроизвольно разжалась. Пистолет упал на тротуар. Сосулька еще мог заставить подчиняться левую руку и, прижав детонатор к груди, побежал быстрее. Но он слабел от потери крови. Перед глазами все расплывалось. Ноги подгибались. Он не слышал выстрелов из пистолета с глушителем и не ожидал услышать их, но он не сомневался, что Сет будет целиться ему в ноги.

“Я слишком легкая мишень. Надо уйти с улицы. Спрятаться”.

Впереди справа Сосулька увидел строение, которое занимало полквартала и тень от которого заполняла всю улицу. Старая церковь! Он, шатаясь, подбежал к ней. Сет выстрелил, пуля прошла мимо ноги Сосульки и чиркнула по асфальту в двадцати футах от него.

Сосулька понимал, что он слишком заметен, в него очень легко попасть, если он станет подниматься по ступенькам главного входа в церковь. Он бежал дальше, по лицу струился пот. Добежав до перекрестка, он свернул еще раз направо.

Сосулька увидел боковой вход в церковь с этой улицы. Надпись гласила: базилика Святого Клемента. Сет выбежал из-за угла и приготовился стрелять. Не имея другого выхода, Сосулька рванулся к боковой двери и напряг все силы, чтобы открыть ее.

Оказавшись внутри, он захлопнул дверь и попытался запереть ее, но ни щеколды, ни засова не было, лишь замочная скважина. Развернувшись, он обнаружил, что находится в огромном зале, и побежал вперед. Вдоль стен были фрески, изображавшие Христа и апостолов. Два прохода разделялись колоннами. Появился гид, он начал что-то говорить о том, что базилика после половины седьмого закрыта для туристов. Сосулька, скорее почувствовав, чем увидев алтарь слева, пробежал мимо гида.

Он хотел было спрятаться в ризнице напротив него, но гид продолжал возражать против его присутствия и, услышав, как открылась боковая дверь. Сосулька понял, что гид привлечет к нему внимание Сета.

Надо найти какое-нибудь другое место!

Вниз от ризницы находилась лестница. Сосулька начал спускаться, и в этот момент захлопнулась боковая дверь, и эхом отозвались шаги преследующего его Сета. Возможно, Сет и не видел его, но он не мог не заметить следы крови.

Сосулька дошел до лестничной площадки, повернул вправо, спустился еще ниже и застонал — не столько от боли, сколько от отчаяния, когда увидел длинный пустой коридор. Он слышал приближающиеся шаги Сета и, рванувшись к двери в стене коридора, вошел в еще одну базилику.

В нос ударил запах четырнадцативековой плесени. Слабый свет пытался рассеять темноту. Но тени древности не могли спрятать Сосульку, кровь стекала по рукам на пол. Шатаясь, Сосулька шел мимо тусклых фресок, изображавших римского святого в окружении слуг, которые, по-видимому, были ослеплены сиянием, исходившим от святого. Он слышал, как Сет спускается по лестнице.

Сосулька посмотрел влево на алтарь у выхода.

“Если я пройду через него до того, как Сет еще раз в меня выстрелит, возможно, я найду способ удавить его. Он так самоуверен и наверняка не ожидает, что я его атакую.

Хватит обманывать себя. У тебя нет сил. Ты потерял пистолет.

Но у меня есть нож”.

Он вздрогнул, когда пуля отбила кусок от фрески. Шаги Сета были все ближе. Но вдруг в этой нижней базилике появился гид и начал кричать на них. Сет выстрелил. Услышав звук упавшего тела. Сосулька почти перестал дышать.

К тому моменту, когда Сет снова прицелился. Сосулька добрался до выхода слева от алтаря. Он рванулся туда, услышал, как в стену позади него ударилась пуля, и увидел еще одну лестницу. Эти ступени были древнее церкви, из которой только что вышел Сосулька, и они тоже вели вниз. Выбора не было — он должен был спускаться.

Площадка. Поворот направо. Он прошел мимо надписи “Храм Митры” и наткнулся на жуткое подземное сооружение, которое, возможно, было возведено в эпоху зарождения христианства. Прямо под алтарем нижней базилики из остатков двух римских домов был сделан храм. Поражало то, что он был не христианский, а языческий. Между двух каменных скамей стояла статуя древнего божества Митры. Центр храма занимал алтарь, в нем стояла другая статуя этого бога — красивого и чисто выбритого, — который совершал какой-то обряд жертвоприношения, разрезая горло быку. Собака, скорпион и змея пытались убить быка раньше, чем Митра совершит жертвоприношение.

Осмотрев храм. Сосулька понял, что он в ловушке. Он услышал шаги спускающегося Сета и спрятался в единственно возможное место — за алтарь. Его кровь струилась по полу, как кровь приносимого в жертву быка. Сосулька спрятал детонатор в карман и более или менее послушной левой рукой вытащил нож из ножен на правой щиколотке. Он задежал дыхание, вытер со лба пот и стал ждать.

Сет ворвался в храм.

— Кровь не позволяет спрятаться. Я знаю, где ты, — по полу заскрипели шаги, на алтарь упала тень.

Сосулька смотрел на рыжего человека с распухшими губами в засохшей крови. Никогда глаза Сета не были ярче, чем сейчас.

— Детонатор, — Сет протянул вперед руку.

— Я спрятал его до того, как пришел сюда.

— Тогда ты не будешь возражать, если я обыщу тебя, — Сет шагнул ближе.

Сосулька отполз назад.

— Дай мне его, — сказал Сет, — и тогда, возможно, я не убью тебя.

— Ты убьешь, это точно. Но только после того, как заставишь меня видеть, как ты нажимаешь на кнопку детонатора.

— Как я понимаю, несколько дней, проведенных нами вместе, были как долгая супружеская жизнь. Ты научился понимать меня. — Сет подошел еще ближе. — Дай мне детонатор.

Сосулька продолжал отползать назад.

— Тебе придется забрать его у меня. — Сет покачал головой:

— Что я сейчас сделаю, так это еще раз выстрелю в тебя, например, живот, а потом подойду ближе. Ты увидишь, как я нажму на кнопку, о не сможешь напасть на меня. — Сет поднял пистолет.

Сосулька отчаянно думал, как ему отвлечь внимание противника.

— О чем ты говорил в машине?

Сет растерялся.

— Ты действительно убил моего отца? — спросил Сосулька.

— Стал бы я обманывать, если правда так приятна? Конечно, я убил его.

— Почему?

— Это была идея Хэлловэя, чтобы привлечь тебя на нашу сторону. Я говорил ему, что мне не нужна помощь, но Хэлловэй настаивал. Твой отец, в отличие от остальных, не исчез. Возможно, он был следующим по списку, но я не мог ждать, когда это случится, и терять драгоценное время. Поэтому я сам приложил к нему руку, — разбитые губы Сета растянулись в улыбке. — Я сделал это в твоем магазине в Австралии. Пистолет с глушителем. Пристрелил твоего отца и его помощника, пока ты встречался с эмиссаром Хэлловэя. Я завернул его в брезент и уложил в машину. Сделал это на виду у всего побережья. Никто не обратил внимания. Вообще, кто-нибудь когда-нибудь обращает внимание? Потом вернулся в магазин и поджег его. Уехал. Я был как невидимка. — Сосульку тошнило.

— Что ты сделал с телом?

— Взял лодку напрокат. Вышел в море. Покормил акул. — Сосулька задыхался.

— Тело должно было исчезнуть, — сказал Сет, — чтобы показалось, будто это работа “Ночи и Тумана”. Тогда у тебя появлялась причина присоединиться к нам и помочь найти оставшихся отцов.

— А эмиссар Хэлловэя? Почему он исчез?

— Я ждал в отеле. Представился. Повез его покататься. Потом пристрелил. И еще раз покормил акул. По идее, раз он пропал, ты должен был заподозрить, что Хэлловэй как-то связан с исчезновением. Я хотел заставить тебя искать Хэлловэя.

— И когда я это сделал, я позволил, как дурак, убедить себя в вашей невиновности. Я присоединился к вам.

— И должен признать, немного помог, когда мы брали Медичи. Но на самом деле, — продолжал Сет, — Хэлловэй ошибался — ты мне был не нужен. Мы никогда бы не смогли сработаться. Твой отец украл женщину, которую любил мой отец. Твоя мать должна была быть моей матерью. Ты бы никогда не родился. Если мой отец еще жив, если я смогу найти его, уверен, он будет очень рад узнать, что я убил и его врага, и сына его врага. Забавно, правда? Как и отцы, мы сломались на женщине. Дай мне детонатор. Обещаю, после того, как я нажму кнопку, ты умрешь быстро.

От потери крови у Сосульки закрывались глаза. “Сосредоточиться, — сказал он себе. — Этот ублюдок не должен победить”.

— Слово? — спросил он. — Убьешь меня чисто?

— Я обещаю.

Правой рукой Сосулька достал из кармана детонатор и протянул его своему врагу.

— Положи на пол и подтолкни ко мне, — сказал Сет.

— Нет сил.

— Я так не думаю.

Отчаявшись, Сосулька сделал то, что сказал Сет. Детонатор проскользил по полу.

— Отлично. — Сет наклонился, чтобы поднять детонатор. Он лишь на секунду отвел взгляд от Сосульки.

Эта секунда была единственным шансом Сосульки. Он вытащил левую руку из-за спины и, собрав все оставшиеся силы, бросил нож.

Сет вскинул голову и прицелился. Но недостаточно быстро. Нож вонзился в горло, разрезав кадык. Лезвие отвратительно скрипнуло о кость позвоночника. Рукоятка уперлась в сломанный хрящ.

Сет отшатнулся назад, лицо его дергалось от шока и было невероятно белым на фоне потока льющейся из горла крови. От такой раны трахея должна была вздуться, перекрыв доступ воздуху. Сосулька знал об этом. Он умрет от удушья скорее, чем от потери крови. Но он не умрет сразу.

Сосулька в ужасе смотрел, как на него косится Сет. “Ты думаешь, что победил, — говорил его взгляд. — Но ты ошибаешься. У меня еще есть силы пристрелить тебя. Мы умрем оба. Но сначала ты увидишь, как я сделаю это”.

Сет схватил детонатор и щелкнул выключателем.

Сосулька закричал, пополз, чтобы остановить Сета, поскользнулся и упал в лужу собственной крови.

Сет, шатаясь, отошел от него и положил палец на кнопку.

Появилась тень человека. Затем сам человек — мужчина, который был в ватиканских садах в костюме священника. Он одновременно выхватил у Сета и детонатор и пистолет.

Сет повернулся к неожиданно напавшему на него человеку. Задыхаясь, он попытался вынуть из горла нож, но незнакомец вогнал его обратно. От удара рана Сета увеличилась. Сет, шатаясь, сделал несколько шагов и упал на статую в алтаре, попытался опереться на нее, чтобы встать, заскользил вниз и рухнул на пол. Нож звякнул о нож Митры, которым бог разрезал горло быку.

Сосулька еще не осознал появление незнакомца, который отключил детонатор и теперь шел на него, целясь из пистолета Сета. Лицо незнакомца выражало отвращение и злость одновременно.

— Забери меня отсюда, — сказал Сосулька, — пока не появилась полиция. У нас мало времени. Если ты поможешь мне, я помогу тебе. — В глазах у него помутилось. — Я скажу тебе все, что ты захочешь узнать. Мой отец мертв. Теперь это не мое дело. Хэлловэй должен расплатиться.

— Хэлловэй? Кто это?

— Ради Бога, выведи меня отсюда. Женщина, которую мы похитили из садов. Сет надел на нее ремень с бомбой.

— Я знаю об этом.

— Но ее муж думает, что может снять пояс, когда мы будем вне радиуса действия. Сет солгал. Бомба взорвется, если ее муж попытается снять пояс.

— Ты можешь идти? — быстро спросил незнакомец.

— Думаю, да. — Сосулька чуть не потерял сознание от боли, когда незнакомец, помогал ему встать.

Он накинул на плечи Сосульки пиджак. Сосулька, опираясь на незнакомца, побрел из храма. Он не помнил, как поднимался по последней лестнице и как пересекал верхнюю базилику. Он понимал лишь, что уже находится на улице, последние лучи солнца слепят глаза, воют сирены приближающихся полицейских машин.

— Быстрее, — сказал незнакомец, помогая ему идти. Они дошли до угла и свернули в противоположную от воя сирен сторону.

Еще один угол, снова свернули. И снова. Сосулька потерял ориентацию:

— Кажется, я больше не могу идти.

— Мы почти пришли.

Сосулька увидел парк с южной стороны от Арки Константина. В слабых лучах заката туристы любовались монументом. Незнакомец усадил его на землю, прислонив к дереву. “Неплохое прикрытие, — подумал Сосулька. — Пока кровь не просочилась на пиджак, я не привлеку внимания”.

— Оставайся здесь, — сказал незнакомец. — Я вернусь.

— Скажи мужу этой женщины, чтобы он не трогал пояс. Но незнакомец уже исчез в толпе.

<p>8</p>

— Черт возьми, Ромул, я говорил тебе, чтобы ты не пытался одурачить меня. Где, будь оно все проклято, священник? Я пообещал тебе два часа на допрос, а когда вернулся, номер был пуст. На долбанной пленке ни черта нет. — Галлахер ударил кулаком по ладони.

Когда Сол и Эрика вернулись в номер, там зло расхаживал шеф отделения ЦРУ. Сол надеялся увидеть Арлен и Дрю, а не Галлахера. Он ждал их у Колизея. Когда они не появились из парка напротив, он попробовал позвонить в телефонную будку, где они, как договаривались раньше, должны были ждать его звонка. Первый раз никто не подошел, второй раз ему ответил резкий женский голос, назвавший его Луиджи и спросивший, почему он заставляет ее ждать. Потом было уже семь, и контакт не мог состояться. Полный дурных предчувствий, Сол решил. что номер в отеле — единственное место, где они могут с ним связаться. Кроме того, номер был нужен ему, чтобы снять с Эрики пояс с бомбой. Он остановил такси и как можно быстрее вернулся в отель.

И теперь, помимо всех других неприятностей, он должен был еще разбираться с Галлахером.

— Священник не имеет значения, — сказал Сол. — Я вернул жену. Это все, что меня волновало.

— Ты хочешь сказать, что священника нет, потому что ты обменял его?

— Да! И я бы сделал это еще раз! Не волнуйтесь, я допросил его! Мне есть что рассказать! Но не раньше, чем я сделаю это! — Сол снял с Эрики пиджак и указал на железную коробку у нее на поясе.

— Боже мой, это же бомба! — удивился Галлахер. Эрика бормотала что-то невразумительное — постепенно амитал натрия прекращал действовать. Сол усадил ее на кровать и стал изучать приспособление у нее на поясе.

— Мне надо сломать замок или разрезать пояс. Но пояс соединен с коробкой. Все это — замок, пояс и коробка — замкнутая электрическая цепь.

— Бомба может взорваться, если ты разорвешь цепь.

— Сет сказал, пояс можно снять, когда они будут вне радиуса действия радиотрансмиттера.

— Сет? Это еще кто, черт возьми?

— Я все объясню позже. Сначала я должен… — Сол потянулся к проводам и замер, услышав стук в дверь. Галлахер подошел к двери.

— Нет! Подожди! — сказал Сол. Он подумал, что в коридоре могут быть Дрю и Арлен, и не хотел, чтобы Галлахер их увидел.

— В чем дело, Ромул? Еще один секрет?

Галлахер открыл дверь — Сол оказался прав лишь наполовину. Там стояла Арлен, поддерживая священника в полубессознательном состоянии.

— Кто вы такая? — требовательно спросил Галлахер. Сол опустился на стул.

Арлен шагнула было назад, но подчинилась, когда Галлахер стал тащить ее и священника в номер.

— Ромул, кто эта женщина? — настаивал Галлахер, закрывая дверь.

— Друг.

— Этого объяснения недостаточно.

— Это все, что вам надо знать. Вам вернули священника. Вы ведь этого хотели? Скажите ей спасибо. И не спрашивайте, кто она такая.

Арлен подвела священника к кровати и уложила его с другого края от Эрики.

— Вернули священника? — сказал Галлахер. — Нет, я не этого хотел.

— Хотелось бы, чтобы вы передумали.

— Мне не нужен он. Мне нужно то, что он знает. После того, как я узнаю о Братстве, чем быстрее я от него избавлюсь, тем лучше.

— Он убил кардинала Павелика. Он пытался саботировать действия Братства. Более того, он может сказать, где найти дюжину или больше нацистских военных преступников.

Галлахер от удивления открыл рот.

Сол повернулся к Арлен:

— Рад тебя видеть. Когда я не смог связаться… Как вы забрали священника обратно? Дрю? Где Дрю?

— Он пошел за Сосулькой и Сетом, — сказала она.

— Сосулька? — Галлахер был совершенно сбит с толку. — Дрю? Сол и Арлен не обращали на него внимания.

— Твоя жена, — сказала Арлен. — С ней все в порядке?

— Все еще под действием успокоительного. Кажется, они не причинили ей вреда.

— Она красивая.

— Да. — Сол почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. — И умная, веселая и добрая. Сильная, может быть, сильнее меня во многом. Не знаю, что бы я делал без нее.

— Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит? — спросил Галлахер.

— После второй мировой войны кардинал Павелик помогал нацистским военным преступникам скрываться от союзников, — сказала Арлен. — Он следил за ними все эти годы. Шантажировал. Его помощник, — Арлен указала на отца Дуссэлта. — узнал об этом. Отец Дуссэлт — член Братства, но он ненавидит принципы этого ордена. Он использовал свое положение, чтобы саботировать их деятельность. Он увидел в кардинале пример коррумпированности церкви. Он не только убил кардинала, но решил наказать военных преступников, которых покрывал кардинал.

— Наказать? Как?

Сол продолжил объяснения Арлен:

— Отец Дуссэлт выдал эту информацию оперативнику Моссада, родные которого были убиты и который сам чудом выжил в концлагере Дахау. По теории отца Дуссэлта, человек, переживший такое, человек, у которого есть опыт, более подходящий инструмент наказания, чем суд, который, возможно, затянется на годы.

— Наказание? Ты имеешь в виду месть? — спросил Галлахер. — Отец Дуссэлт надеялся, что оперативник Моссада убьет нацистов? Сол кивнул.

— Я не очень уверен в остальном, но догадываюсь, что агент Моссада — его, кстати, зовут Эфраим Авидан — решил, что ему необходима помощь. Я думаю, он связался с другими оперативниками Моссада, которые были в концлагерях, и организовал команду. Эти оперативники уже были в подходящем для отставки возрасте. Многие — вдовцы. У них была свобода — и политическая, и личная, — и они могли делать то, что хотели. В Вене человек из Моссада дал нам с Эрикой список людей, которые отвечали этим условиям. За несколько последних месяцев они все исчезли. Думаю, они оторвались от своего окружения и готовились к миссии.

— Исчезли? — спросил Галлахер. — Это похоже…

— Отец моей жены, — сказал Сол. — Думаю, он один из членов команды.

Номер, казалось, стал меньше.

— А те, о ком ты говорил, — Сет и Сосулька?

— Наемные убийцы. Сыновья нацистских палачей. Думаю, их отцы одни из тех, кого защищал кардинал. Если команда Авидана выступила против их отцов. Сет и Сосулька, естественно, захотели узнать, кто это действует и почему. Наверное, они решили, что кардинал — ключ к этой загадке. Если они выяснят, почему исчез кардинал, то узнают, почему после стольких лет военным преступникам угрожает опасность.

Галлахер показал на Арлен:

— Ну, а вы как с этим связаны? Кто такой Дрю?

— Больше никаких вопросов, — сказал Сол. — Эрика — это самое главное. Я должен снять с нее этот проклятый пояс.

Днем он попросил Арлен купить кусачки, которые могут ему понадобиться, чтобы снять с Арлен пояс, когда Сет будет на безопасном расстоянии. Теперь Арлен достала их из сумки и передала Солу.

Он зажал кусачками пояс и заколебался.

— Арлен, может, тебе, Галлахеру и священнику лучше уйти отсюда. На случай, если бомба взорвется.

— Если ты считаешь, что это рискованно, ничего не делай. Сол покачал головой:

— Вдруг Сет еще не вышел из радиуса действия трансмиттера. Ты сказала — Дрю пошел за ним. Сет может включить детонатор.

— Может, нам всем лучше выйти отсюда, — сказал Галлахер. — Я позвоню в агентство, они пришлют специалиста.

— Пока он приедет, уже может быть слишком поздно. — Сол разглядывал провода, прикрепленные к поясу и металлической коробке. — Если только не… Да, это может сработать. — Он быстро вытащил из розетки вилку от лампочки на бюро.

Скользкими от пота руками он откусил кусачками вилку от шнура.

— Что ты делаешь? — спросил Галлахер. Сол так сосредоточился, что не мог ответить. Он аккуратно оголил концы шнура. Подойдя к Эрике, присоединил один конец шнура к оголенному проводу, идущему от коробки к поясу. Второй конец шнура от лампы он присоединил к другому проводу. Сол опасался, что бомба взорвется, если он разрежет пояс и прервет электрическую цепь. Но теперь шнур от лампы выполнял те же функции, что и пояс. Теоретически, теперь он мог разрезать пояс и не прервать при этом цепь. Теоретически.

— Я думаю, — сказал Сол, — сейчас самое время вам уйти из номера. — Без возражений Арлен подняла с кровати священника.

— Галлахер, давайте прогуляемся в конец коридора.

— Ромул?

Сол ждал.

— Удачи.

— Спасибо.

Через десять секунд Сол остался наедине с Эрикой. С болью в сердце он зажал пояс кусачками и сжал их. Он ожидал взрыва, и вдруг резко зазвонил телефон. Звонок ударил по нервам, сердце сжалось.

— Дерьмо!

Телефон зазвонил опять.

Пытаясь сохранить контроль, Сол работал быстро и осторожно, как только мог. Он снял с Эрики пояс с коробкой и аккуратно, чтобы не потревожить провода, положил все это на стул.

Телефон продолжал звонить.

Сол схватил трубку.

— Это Дрю! Ради Бога не пытайся снять с жены пояс! Сет солгал! Бомба взорвется, если ты снимешь его!

Сол опустился на кровать и начал хохотать.

— Теперь ты мне говоришь…

— Что?..

Сол продолжал хохотать, он понимал, что его смех похож на истерику, но ему было так хорошо, что это его не волновало.

— Все прекрасно. Бомбы на ней больше нет.

— Господи, как ты смог это сделать?

— С помощью шнура от лампы. Расскажу при встрече. Но с тобой все в порядке? Арлен сказала — ты пошел за Сетом и Сосулькой.

— Да. Сет мертв. Сосулька убил его.

— Что?

— Сосулька ранен. Если мы поможем ему, он обещает рассказать обо всем, о чем мы попросим. Сол встал:

— Где я должен тебя встретить?

— В парке к югу от Арки Константина. Там я оставил Сосульку. Мы будем ждать на Виа ди Сан-Грегорио.

— Ты уверен, что ему можно доверять?

— Да. Именно он сказал мне, что нельзя снимать пояс с твоей жены. Он мог и не предупреждать нас. Он не обязан помогать Эрике. После беседы с ним, я думаю, мы получим ответы на наши последние вопросы.

— Буду там через двадцать минут, — он положил трубку и выбежал в коридор к Арлен и Галлахеру. — Арлен, пожалуйста, побудь с Эрикой. Позаботься о ней. — Он побежал к лифту.

— Черт возьми, подожди минутку, — сказал Галлахер. — Я с тобой еще не закончил. Куда ты собрался?

— Встретить друга и привезти Сосульку. Скажите своей медкоманде, нам снова будет нужна их помощь. — Лифт все не подъезжал, и Сол побежал вниз по пожарной лестнице.

<p>9</p>

Проехав на большой скорости мимо Арки Константина, Сол опасался, что из-за сумерек и хаоса автомобильных огней не заметит Дрю и Сосульку на Виа ди Сан-Грегорио. Надо было спросить Дрю, на какой стороне улицы они будут.

Но Дрю внезапно оказался прямо перед ним, он поддерживал Сосульку, будто тот был мертвецки пьяным. Сол свернул в их сторону, водители из других машин раздраженно сигналили. Сол остановился у обочины. Через мгновение Дрю усадил Сосульку на заднее сиденье, и Сол поехал дальше.

На Сосульке был пиджак, в который Дрю одевался днем раньше. У блондина лицо было белым, как волосы. Кровь просачивалась через рукав пиджака.

— Он тяжело ранен?

— В оба плеча из пистолета. Одна пуля прошла насквозь. Насколько я могу судить, вторая еще в нем. Он без сознания.

— Хэлловэй, — пробормотал Сосулька.

— Кто это? — Сол посмотрел на Дрю.

— Я еще не выяснил. Кто бы он ни был. Сосульке он точно не нравится.

— Сукин сын должен поплатиться, — бормотал Сосулька.

— Почему? — спросил Дрю.

— Послал Сета убить моего отца, — ответил Сосулька.

— Почему Хэлловэй? Он израильтянин?

Сосулька рассмеялся.

— Нет.

— Это неразумно. — Сол свернул за угол. — Если Хэлловэй не израильтянин, почему он работаете командой, выступившей против нацистов?

— “Ночь и Туман”, — прошептал Сосулька.

— А это как сюда относится? — спросил Сол. — “Ночь и Туман” — нацистская тактика террора во время второй мировой войны.

— Я думаю… может, он просто пытается так объяснить метод мести израильской команды? — предположил Дрю.

Сол пожал плечами и, снова свернув с улицы, сказал:

— Используют нацистскую тактику против своих врагов? Похищают военных преступников и заставляют их близких страдать так же, как страдали еврейские семьи в период уничтожения? Отец Эрики участвует в этом безумии?

— Желание отомстить, — сказал Дрю. — Я знаю об этом все из-за гибели моих родителей. И я знаю: когда перенимаешь тактику врага, то становишься им, своим врагом. Ты начинаешь ненавидеть себя. Сол вспомнил, с какой ненавистью он убивал своего приемного отца, чтобы отомстить за смерть приемного брата. Но за этим не последовало удовлетворения, только пустота.

— Я должен найти отца Эрики. Я должен остановить его.

— Хэлловэй, — бормотал Сосулька.

— Кто он? — спросил Дрю. — Если он не еврей…

— Сын Художника.

— О Господи, — сказал Сол. — Художник — псевдоним помощника коменданта Майданека. День за днем он проводил тысячи и тысячи заключенных через газовые камеры и печи. По ночам он рисовал идиллические пейзажи с лесами и лужайками.

— Отец Хэлловэя был помощником коменданта Майданека? — спросил Дрю Сосульку.

— Да.

— Почему Хэлловэй послал Сета убить твоего отца?

— Чтобы заставить меня присоединиться к ним. Чтобы я подумал, что это “Ночь и Туман” похитили моего отца.

— Где сейчас Хэлловэй? Сосулька не отвечал.

— Если пулю не вытащат, если ему не сделают переливание крови прямо сейчас, мы никогда не получим ответ, — сказал Дрю.

— Ты прав” Он умрет. Пиджак намок от крови. Мы не сможем провести его в отель. Нужен безопасный дом. Галлахер должен сказать, где нам встретить его медкоманду. — Сол остановился у обочины и вышел из машины к телефонной будке.

Но до этого он слышал, как Дрю снова спросил Сосульку:

— Где Хэлловэй?

— Китченер. Под Торонто. Канада.

<p>10</p>

Миша Плетц сделал еще один глоток обжигающего кофе и усилием воли сдержал порыв спуститься в коммуникационный отдел в подвале штата Моссада в Тель-Авиве. “Еще только одиннадцать вечера, — напомнил он себе. — Операция “Спасение на водах” начнется не раньше, чем через час, и, кроме того, команда получила приказ соблюдать радиотишину. И потом, я там буду только мешать, — подумал он. — Я сделал свою работу. План перепроверяли не один раз”.

И все же он волновался, что информация Йозефа может оказаться неверной. Проверить контрабанду, время и место встречи, идентификационные коды — это было невозможно. Если бы информация исходила не от Йозефа, если бы не было такой угрозы существованию Израиля, Миша бы не рискнул действовать. Но при данных обстоятельствах ничего не делать было еще более рискованно. Начальство неохотно, но согласилось с ним.

Дверь в кабинет открылась. Быстро вошел помощник Миши, его усталое лицо было возбуждено:

— Ромул только что вышел на связь. Миша расправил плечи:

— Я надеялся на это. Где он?

— В Риме.

— Как он с нами связался?

— Через ЦРУ. — Помощник протянул Мише листок с номером: — Он хочет, чтобы ты позвонил как можно скорее.

Сообщение удивило Мишу. Когда он в последний раз видел Сола, агентство, возможно, было вовлечено в попытку убить Сола, и, даже если они в этом не участвовали, агентство вынудило Сола дать обещание, что он не будет связан с Моссадом. Тогда почему Сол использует их для связи? У него возникли с ними проблемы? Это совещание — мистификация?

Но, несмотря на загадочность, сообщение радовало вдвойне. Не только потому, что Мише не терпелось поговорить с Солом и Эрикой, — он был также рад отвлечься от ожидания новостей об операции “Спасение на водах”. Миша снял трубку и набрал номер. На том конце раздался только один гудок, и он узнал хрипловатый голос Сола:

— Алло.

— Это “Песчаная Змея”. Ты можешь говорить свободно по этому телефону?

— Я в безопасном доме агентства. Они сказали, что телефон защищен.

— У тебя проблемы?

— С агентством? Нет, они содействуют. Слишком долго объяснять, — торопился Сол. — Я узнал кое-что об отце Эрике, это меня беспокоит.

— И я тоже, — сказал Миша. — Дважды за последние два дня он передавал мне сообщения. У меня есть реальное подтверждение того, что он жив, — его видели. Скажи это Эрике. Он жив, его не похищали. Однако он хочет, чтобы никто не знал, где он. Мы дважды пытались его выследить, и дважды он ускользал. Сообщения он присылал…

— О нацистах? — удивился Сол. — Он сказал тебе?

— Нацисты? — Миша сильнее прижал трубку к уху. — О чем это ты?

— Военные преступники. Йозеф из-за этого и исчез. Он, Эфраим и другие бывшие оперативники Моссада из твоего списка узнали, где они скрываются. Они организовали команду и выступили против военных преступников.

От удивления Миша не мог сказать ни слова.

— Если Йозеф не сообщил тебе об этом, о чем же были его послания? — встревоженно спросил Сол.

— Даже по такому безопасному телефону говорить об этом — слишком рискованно. Он сообщил жизненно важную для Израиля информацию. Это все, что я могу сказать. Завтра ближе к полудню я смогу объяснить.

— Но завтра все может измениться. Йозеф может совершить то, что потом будет преследовать его всю жизнь. Ради него, ради Эрики я должен его остановить. Ты сказал — он снова исчез. Ты представляешь, где он может быть?

— Он все время меняет места. Сообщения приходили из разных стран. Сначала из США, потом из Канады.

— Ты сказал — из Канады?

— Это важно?

— Откуда из Канады? — спросил Сол. — Из какого города?

— Из Торонто.

— Я так и думал!

— Что случилось? — спросил Миша. — Ты знаешь, почему Йозеф поехал туда?

— Под Торонто живет сын нацистского преступника. Его отец — художник — в прошлом помощник коменданта Майданека. Сына зовут Хэлловэй.

Когда Миша услышал имя, ему показалось, будто его ударили под дых. Он хотел сказать Солу, что Хэлловэй — один из торговцев оружием, из тех о которых сообщал Йозеф, но он не мог обсуждать это, пока операция в Средиземном море не завершена. Когда команда вернется домой, он сделает так, что ливийцы решат, будто Хэлловэй впутан в это дело, тогда Миша сможет все объяснить Солу.

— Я должен заканчивать, — сказал Миша. — Позвоню тебе завтра в полдень. Это важно. Не предпринимай никаких дальнейших шагов. Просто жди моего звонка. У меня есть для тебя информация.

Миша повесил трубку.

<p>11</p>

Гудок. Расстроенный Сол положил трубку и повернулся к скромно обставленной гостиной в доме агентства на ферме в пригороде Рима. Ее превратили в больничное помещение. На кровати лежал Сосулька, кожа его была цвета льда, от колбы с плазмой к его руке тянулась трубка. Тот же доктор, что раньше занимался отцом Дуссэлтом, теперь зашивал рану на левой руке Сосульки. Затем он ее перевязал.

— Теперь начинается самое сложное, — сказал доктор и проверил показания мониторов. — Сердечная аритмия. Давление понижено. Дыхание… Продолжайте давать ему кислород, — сказал он своим ассистентам.

— Вы считаете, он может умереть? — спросил Сол.

— С двумя пулевыми ранениями он пытался установить рекорд на стоярдовой дистанции. Каждое движение выкачивало из него еще больше крови. Умрет ли? Будет чудо, если он выживет. А я еще не достал пулю из другой руки.

— Он не может умереть!

— Все умирают.

— Но мне еще нужна от него информация!

— Тогда пора начинать спрашивать. Пока я не занялся им. Если он и выживет, то через пятнадцать минут замолчит и будет молчать вплоть до завтрашнего вечера.

Сознавая присутствие доктора и двух его ассистентов, Галлахера рядом с ним, Дрю, стоящего в дверях, за которыми Арлен присматривала за Эрикой и отцом Дуссэлтом, Сол наклонился к Сосульке и вытер пот с его искаженного болью лица.

— Ты меня слышишь? — Сосулька едва заметно кивнул.

— Они говорят, что ты можешь умереть. Но если ты выкарабкаешься, я гарантирую, как только ты поправишься, тебя отпустят.

— Ради всего святого, — сказал Галлахер. — Ты не можешь давать такие обещания.

Сол резко повернулся к нему:

— Я пообещаю все, что угодно, если это даст нужные мне ответы. С самого начала я говорил вам — это личное дело. Но теперь оно касается не только отца моей жены. Оно касается и моей жены тоже. Если она узнает, что готовит ее отец, она никогда не простит мне, если я не остановлю его. Попробуйте остановить меня, и я…

— И что ты мне сделаешь? И чем это обернется для тебя? Повторение жизни ее отца? — спросил Галлахер.

Сол растерялся, понимая, что Галлахер сказал правду. Но преданность Эрике подталкивала его:

— Нет, это разные вещи. Это не ненависть. Это любовь.

— Может, от этого только хуже.

— Послушайте, извините. Я не хотел угрожать. Но вы должны понять. — Сол снова повернулся к Сосульке. — Скажи мне то, что я хочу знать. Соберись с силами. Не умирай. И ты будешь свободен. Или я умру, защищая тебя.

— Ну и обещание, — пробормотал Сосулька.

— Можешь на это рассчитывать. Сосулька облизал сухие губы:

— Что… ты хочешь знать?

— В машине, когда мы сюда ехали, ты сказал мне, что Хэлловэй живет под Торонто. Место называется Китченер. Сосредоточься. Как туда доехать? Где?..

— Китченер? — Голос Сосульки был совсем слабый, как хруст сухих листьев. — Он живет… совсем рядом… Шоссе четыреста первое… к западу от Торонто… восемьдесят километров… въезд номер…

Сол запоминал каждое слово.

<p>12</p>

Полночь. Средиземное море. Южнее Крита, севернее Ливии.

Капитан грузового корабля “Медуза” чувствовал напряжение из-за светового сигнала в темноте справа по борту. Встреча с ливийским сухогрузом не должна была состояться раньше трех часов ночи. До этого времени оставалось еще три часа, и его никто не предупредил об изменении в расписании. С одиннадцати вечера, чтобы сохранить груз в тайне от врагов, он, как и ливийцы, должен был воздерживаться от выходов в эфир. Так что, если расписание изменилось, его не могли об этом предупредить. Главное то, что сигналы вспыхивали по коду, о котором договаривались заранее. Капитан отдал приказ подтвердить получение сигнала, подождал и, когда ливийцы просигналили дальнейшее подтверждение, расслабился. Чем скорее он избавится от этого груза, тем лучше.

Труба корабля показалась из темноты и остановилась на близком, но безопасном расстоянии от замершей на воде “Медузы”. От корабля отделились лодки, заревели моторы. Капитан приказал людям спустить веревочные лестницы и приготовить корабельный кран к разгрузке.

Лодки пошли к “Медузе”. По лестницам быстро поднимались люди. Гостеприимная улыбка исчезла с лица капитана, когда он увидел, что эти люди в масках и вооружены автоматическим оружием. Они нейтрализовали его команду, загнав ее в спасательные шлюпки. К голове капитана приставили пистолет. Он вскрикнул.

Из спасательной шлюпки капитан “Медузы” смотрел, как его корабль с грузом на сто миллионов долларов исчезает в ночи. Двое из напавших следовали за “Медузой” в лодках. То, что он принял за ливийский сухогруз, на самом деле было макетом трубы, сделанным из парусины, который пираты подняли над одной из своих лодок. Он подозревал, что подобный макет поднимут над палубой “Медузы”, чтобы изменить ее силуэт и помешать преследователям опознать ее. Возможно, на борту напишут другое название. К завтрашнему утру пираты доберутся до безопасной гавани. Капитан дотронулся до виска, куда недавно ему приставили пистолет. Он спрашивал себя, как он объяснит все это ливийцам, когда они прибудут на встречу, и приказал грести как можно быстрее. Куда? Да какая разница? Главное, подальше от этого места. Подальше от ливийцев, которые не славятся ни понятливостью, ни милосердием.

<p>13</p>

Окончательно придя в себя, Эрика пыталась усвоить все, что говорил ей Сол: о том, как он, Дрю и Арлен объединили свои силы, и что случилось после того, как ее похитили. Когда она услышала о том, что им удалось узнать, удивление сменил шок.

— Команда уничтожения? Мои отец, Авидан и остальные… семидесятилетние мужчины… исчезли потому, что решили отомстить нацистским военным преступникам?

— Возможно, они заняты не только этим.

— Хуже?

Дрю помогал Солу объяснить:

— В машине Сосулька упомянул “Ночь и Туман”. Он не имел в виду нацистскую тактику.

Эрика поняла, это придало ей силы, и она встала с кровати.

— Но разве вы не понимаете? Если они мучают отцов, терроризируя детей, значит, отцы еще живы. В противном случае — месть не завершена. Нацисты должны знать, что их детей терроризируют. Они должны страдать, зная, что страдают их близкие. Значит, еще есть шанс остановить моего отца и всю команду, не дать им убить.

Дрю улыбнулся:

— Сол прав — умная женщина.

— Если я такая умная, почему я не поддержала своего отца? — спросила она. — Часть меня хочет, чтобы он сквитался с ними.

— И часть меня тоже, — поддержал ее Сол. — Может, потому я так и злюсь, защищая их.

— В этом все дело, — сказал Дрю. — Одна ваша часть хочет отомстить, но только часть. Я посторонний и не имею права на свое мнение, Моих родителей не уничтожили во время войны. Мою расу не истребляли. Но даже я, когда думаю об SS, чувствую такую злость, что хочу… — Он вздохнул. — Некоторые из них не были даже сумасшедшими, которые верят в то, что делают. Они просто мирились с безумием вокруг них. Зарабатывали на жизнь. Кормили свои семьи. Если бы эти лицемеры воспротивились…

— Но мир не таков, — произнесла Эрика.

— Мы таковы, — сказал Дрю. — И поэтому мы отказываемся использовать нацистские методы против нацистов. Потому что мы отказываемся быть нацистами. Не об этом ли шла речь на Нюрнбергском процессе? Не месть, а исполнение закона. Поверьте, я хочу, чтобы эти преступники были наказаны. Меня не волнует, сколько им лет. Я за смертный приговор. За абсолютное преступление — абсолютное наказание. Они должны быть наказаны. Но не отдельными людьми, не на основе одной лишь злобы, наказание должно быть санкционировано обществом.

— Но как?.. — Эрика пошатнулась и села на кровать. К ней подбежал Сол и обнял за плечи:

— С тобой все в порядке? — Она кивнула:

— Как мы остановим моего отца?

— Торонто, — сказал Сол. — Хэлловэй живет под Торонто. Последний раз твоего отца видели там. У тебя достаточно сил, чтобы отправиться туда?

— Даже если бы у меня их не было, я бы сказала “да”. Ради отца.

— Но ты действительно можешь?

— Да. Закажи два билета на ближайший рейс.

— Четыре, — сказал Дрю.

Эрика удивленно посмотрела на него.

Арлен, молча слушавшая весь разговор, шагнула вперед.

— Я согласна с Дрю. Четыре билета. Мы с вами.

— Но не вы…

— Не должны? Это ты хотела сказать?

— Это не ваша проблема. — Эрика расстроенно махнула рукой. — Звучит грубо. Я не это имела в виду. Но это не ваш отец.

— Верно, — сказал Дрю. — Мы не обязаны. И все равно мы с вами.

— Вы даже не знаете меня.

— Мы узнаем.

<p>14</p>

Торонто.

Йозеф Бернштейн один сидел в темной гостиной, в доме, превращенном в тюрьму. Он пытался расслабиться перед следующим напряженным днем. Несколько минут тишины.

Мне семьдесят лет, думал он. Другие старики… мои товарищи — спят наверху. Такие же старики — мои враги — наши пленники. Завтра, после более сорока лет ожидания, я исполню клятву, которую дал в юности. Отомщу за свою семью. Сделаю с этими чудовищами то же, что он и сделали со мной.

<p>15</p>

Канадский самолет “DS—10” приземлился в Торонто чуть позже двух часов дня. Организм Сола был настроен на римское время, где солнце в этот час было на закате, а не сияло над головой. Прошлую ночь он почти не спал и теперь чувствовал себя совершенно измученным. Ноги ныли от долгого сидения.

Арлен и Дрю признались, что чувствуют себя так же. А Эрика была полна сил. Мысли об отце заставляли ее действовать незамедлительно, сразу, как только они прошли иммиграционные службы и таможню. Она нашла киоск проката машин и через двадцать минут везла группу от аэропорта по шоссе 401.

Движение было интенсивным. Большинство водителей игнорировало ограничение скорости до ста километров в час. Но Эрика, несмотря на ее нетерпение, не хотела трудностей с полицией и придерживалась разрешенного максимума. Она включила кондиционер в салоне машины и смотрела вперед, не замечая расстилающихся по бокам дороги фермерских полей.

— Через пятнадцать минут Сол заметил номер въезда и показал на него:

— Здесь, сворачивай здесь.

Эрика вела машину по сельской дороге. Они проехали еще пять километров, и Сол велел ей снова повернуть налево. Леса на залитых солнцем холмах контрастировали с полями пшеницы и пастбищами.

— Должно быть, мы уже близко, — сказал Сол. Он указал на уходящую вправо гравиевую дорогу, которая вела вверх через лес к склону холма и особняку на утесе.

— Думаю, что здесь. Местность точь-в-точь, как описывал Сосулька. Здесь должно быть… Видишь, силуэт гончей на почтовом ящике у дороги.

— Многие люди раскрашивают свои почтовые ящики, — сказал Дрю. — И часто изображают на них собак.

— Сосулька говорил, за особняком — металлический мост. Минутой позже Эрика переехала через такой мост.

— Я убедилась. Не будем терять времени. — Она развернулась, снова пересекла мост и остановила машину, съехав с дороги. — Рядом с рекой брошенная машина не привлечет внимания. Похоже, что кто-то остановился порыбачить.

— Я жалею, что мы не взяли с собой оружие, — проговорил Сол.

— Через таможню в аэропорту? Мы бы все еще были в Риме. — В тюрьме, — сказал Дрю.

— Просто жаль. Я буду чувствовать себя раздетым, когда мы доберемся до этого особняка.

— Как знать. Может, оно и ни к чему, — возразила Арлен. — Хэлловэй может оказаться простым бизнесменом и ничего больше.

— Не забывай о его связи с Сосулькой и Сетом. Будет лучше, если мы приготовимся к трудностям.

Они вышли из машины. С противоположной стороны дороги лес скрывал от них особняк.

<p>16</p>

Лес был густой. Лишь иногда солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев. Вдыхая аромат плодородной земли, Дрю шел по извилистой тропинке, перешагнул через упавшее дерево и стал подниматься по еще более густо поросшему лесом склону. Он оглянулся на Арлен и восхитился ее грациозными движениями: в труднопроходимой местности она чувствовала себя как дома. “Нам надо будет заняться скалолазанием. Только она и я, где-нибудь в дикой местности. Недельки на две. Когда все кончится”.

Он переключился на настоящее и продолжал пробираться выше через лес.

Наверху он подождал Арлен и с любовью коснулся ее плеча. Деревья заканчивались, и справа, дальше по склону, был виден особняк. Впереди за кустами пригнулись Сол и Эрика.

Даже на расстоянии ста ярдов Дрю увидел полдюжины вооруженных охранников перед особняком. Их внимание было обращено на въезд в поместье. Там стояло девять машин различных марок. Из особняка вышел мужчина в синем спортивном костюме и резко остановился, испугавшись того, что увидел. По гравиевой дороге, поднимая пыль, к особняку приближался грузовик.

Прошлым вечером Хэлловэй так разнервничался из-за неминуемой отправки снаряжения ливийцам, что решил рискнуть и навестить жену и детей в безопасном доме в Китченере. Если в Ливии еще три часа утра, в Торонто девять вечера, плюс время, требуемое на перегрузку товара с “Медузы” на ливийский сухогруз, и время, которое необходимо сухогрузу, чтобы вернуться в свой порт. Хэлловэй не ждал известий о передаче товара раньше следующего утра.

Разделяя опасения Розенберга о том, что “Ночь и Туман”, возможно, узнали о товаре, он молился за успех операции, хоть и не был религиозен. Враг знает о них столько, что вполне вероятно, ему известно о “Медузе”. Но Хэлловэй не предупредил ливийцев о возможной утечке информации. Уверенный в максимальном наказании за то, что дал согласие на отправку скомпрометированного груза, он решил не сообщать об этом клиентам и жил надеждой, что все пройдет благополучно.

Эту надежду он высказал в тосте за ужином. Подняв бокал, он фальшиво улыбнулся жене и детям:

— Я знаю, вас смущает то, что происходит. Последние несколько месяцев были напряженными. Я бы хотел, чтобы вы были дома. Вас нервируют телохранители. Но международная финансовая деятельность иногда создает врагов. Я надеюсь, что скоро мы увидим конец этого кризиса. Пока меня радуют ваши терпение и понимание, — и отпил из бокала и тихо предложил другой тост — за “Медузу” и успешное завершение сделки на сто миллионов долларов.

Он отметил — было ровно девять вечера — время передачи товара в Средиземном море. В столовую вошел телохранитель и вручил ему телеграмму.

Хэлловэй вскрыл конверт. Ему пришлось несколько раз перечитать телеграмму, прежде чем он осознал написанное.

“Все проблемы решены. Твой отец в безопасности. Возвращаем его завтра. Три часа дня по вашему времени. В твоем особняке. Сосулька. Сет”.

Хэлловэй глубоко и облегченно вздохнул. Впервые за несколько месяцев он почувствовал уверенность и свободу. Правда, удивляло то, что Сосулька и Сет послали телеграмму, а не позвонили, и почему они послали ее сюда, а не в особняк. Но после того, как он позвонил в особняк и телохранитель сказал, что и туда тоже пришла телеграмма, Хэлловэй успокоил себя тем, что Сосулька и Сет постарались связаться с ним в двух местах, где предполагали застать. Они могли посчитать, что телефонный разговор по какой-то причине опасен для них. Хэлловэй предупредил охранников в поместье, чтобы они ждали завтра прибытия компании.

— Ваш дедушка возвращается домой, — сказал Хэлловэй своим детям.

Радостно улыбаясь жене, он забыл об обычном воздержании в употреблении алкоголя и налил себе второй бокал вина.

К полудню следующего дня он так разнервничался, что не мог усидеть на месте. Под защитой телохранителя он выехал в поместье. Машина уже подъехала, он радостно подбежал к ней.

Но вместо отца из нее вышел Розенберг.

Хэлловэй удивленно замер на месте:

— Что ты здесь делаешь?

— Твоя телеграмма.

— Телеграмма?

— Ты не посылал?

— Бог ты мой, нет!

— Но стоит твоя фамилия, — Розенберг достал телеграмму из кармана.

Хэлловэй вырвал ее у него из рук. Сердце его сжалось, когда он читал: “Телефону доверять нельзя. Все проблемы решены. Наши отцы в безопасности. Прибывают завтра. Три часа дня по моему времени. В мое поместье. Хэлловэй”.

<p>17</p>

— И ты поверил этому? — Хэлловэй разорвал телеграмму.

— А что мне было делать? Звонить, когда ты мне запретил это делать? Оставаться в Мексике, если я надеюсь, что мой отец здесь, в Канаде?

— Ты тупица! Я тоже получил телеграмму! Почти такую же! Будто мой отец приезжает сюда.

— Тогда ты не умнее меня.

— Это они! — Хэлловэй резко повернулся к въезду в поместье. — Они собирают нас!

— Они? — У Розенберга подогнулись колени. — “Ночь и Туман”?

— А кто же еще?.. Возможно, они наблюдают сейчас за нами.

Хэлловэй и Розенберг ретировались в особняк.

Но по пути, услышав шум мотора приближающейся машины, Хэлловэй обернулся. Охранники ринулись к машине, и тут Хэлловэй узнал человека за рулем — это был Миллер.

— Я сказал тебе не приезжать сюда! Взбешенный архитектор вышел из машины.

— А я сказал, что приеду! Ты знал, кем был мой отец! Ты знал, кем они все были! Я пытался убедить себя, что если приеду сюда, то лишь опущусь до твоего уровня. Но Господь помог мне. Даже зная о преступлениях моего отца, я хочу, чтобы он вернулся! И потом, ты прислал мне телеграмму! Мой отец! Ты написал — он будет здесь! Где он?

Хэлловэй выхватил листок бумаги, которым зло размахивал Миллер. Такая же телеграмма, как у Розенберга.

— Они где-то рядом, — сказал Хэлловэй. — Я знаю. Я уверен. Они рядом.

— Рядом? — еще больше разозлился Миллер. — Что ты… Рядом? Кто?

— Надо уйти в укрытие. Быстро. В дом. — Хэлловэй заспешил к ступенькам и на ходу отдавал команды главному охраннику: — Выставь людей по периметру. Защищай дом!

И снова на дороге появилась машина. О Господи, подумал он. Еще один, только не это.

<p>18</p>

Так продолжалось в течение следующих двух часов. Машины подъезжали к особняку, из них выходили мужчины, каждый держал в руке телеграмму. Они съехались со всего мира. Они спешили воссоединиться со своими отцами, а вместо этого узнали, что их хитростью заманили в поместье Хэлловэя. Укрывшись в его кабинете, они разговаривали злыми и громкими голосами. Они кричали, обвиняли, жаловались.

— Я уезжаю отсюда!

— Но это небезопасно!

— А что — оставаться безопасно?

— Что должно произойти в три часа?

— Почему это время обозначено в телеграммах?

— А если наши отцы вернутся?

— А если на нас нападут?

Прошло назначенное время. Хэлловэй услышал гудение подъезжающей к поместью машины. Надеясь, что он ошибался насчет “Ночи и Тумана” и молясь Богу, что это были Сосулька и Сет, он выбежал из особняка.

Но это была не легковая машина, а грузовик. С деревянными бортами и натянутым сверху брезентом. Он был похож на… — Хэлловэй задрожал — …грузовик для скота.

Господи, будь милосерден, подумал он, предчувствуя самое худшее. Опасность пугала своей неопределенностью. Но в одном он был уверен — это начало конца.

<p>19</p>

— Что там происходит? — спросил Сол.

Спрятавшись за кустами на утесе рядом с Арлен, Дрю и Эрикой, он наблюдал за тем, как к особняку приближался грузовик. Мужчина в синем спортивном костюме энергично махал своим охранникам, они направили автоматы на грузовик.

— Мы должны подойти ближе, — голос Дрю был напряжен.

— Именно сейчас, когда отвлечены охранники, — сказала Эрика.

За кустами начиналась ограда из колючей проволоки, которая отделяла их от газона вокруг особняка. Эрика побежала вперед. На столбах не было керамических изоляторов, следовательно, ограда не была под напряжением. Возможно, существовали детекторы звука и давления, но она должна была рискнуть. Эрика залезла на столб, спрыгнула на газон и поползла.

Грузовик подъехал ближе.

Подгоняемая дурными предчувствиями, Эрика поползла быстрее. Она повернулась к Солу, который полз за ней. Дрю и Арлен ползли левее. Чтобы уменьшить шанс быть замеченными, они держались на расстоянии.

Воспользовавшись тем, что все охранники отвлеклись на грузовик, Эрика поспешила к особняку, но слева от себя увидела одного из них и спряталась за кустом. Охранник с автоматом наготове приблизился к сараю. Внезапно он дернулся, как от удара, и попытался схватить что-то у своей шеи, а потом вдруг упал. Изумленная Эрика увидела, как из сарая вышли два пожилых человека. У одного из них был пистолет. Эрика сразу опознала это оружие — пистолет, стреляющий иглами-транквилизаторами. Мужчины затащили охранника в сарай. Несмотря на свой почтенный возраст, они работали удивительно быстро. Один закрыл дверь в сарай, второй подхватил автомат охранника. Они быстро скрылись за особняком.

Удивление Эрики возросло, когда она увидела пожилого человека, вылезающего с места для пассажира в грузовике. Он прошел к кузову и присоединился к водителю, которого Эрика не видела, пока он шел с другой стороны машины. Они подставляли себя под автоматы охранников. Встревоженная и испуганная, Эрика поползла быстрее. Сердце бешено колотилось. Пожилой человек, вышедший с невидимой стороны грузовика, — ее отец.

<p>20</p>

Гнев не давал место страху. Йозеф Бернштейн остановился перед направленными на него автоматами и повернулся к Хэлловэю:

— Разве так встречают гостей?

— Кто вы?

— Я думаю, вы уже знаете, — сказал Авидан. Стоя рядом с Йозефом, он поднял руку и откинул брезент со входа в кузов грузовика. — Прикажи своим охранникам опустить автоматы.

Задний борт грузовика откинулся. В кузове сидел пожилой бородатый человек и целился из пулемета.

— Раз уж ты занимаешься торговлей оружием, то понимаешь, какой ущерб при скоростной стрельбе могут причинить пули тридцатого калибра. Даже если кто-нибудь сейчас в меня выстрелит, рефлекс заставит меня нажать на курок. Я прицелился прямо тебе в грудь. Пожалуйста, делай то, что тебе говорят мои друзья, и прикажи охранникам опустить автоматы.

— Если тебе нужен дополнительный стимул, загляни в кузов, — сказал Йозеф.

— Подойди поближе, я хочу, чтобы ты рассмотрел в подробностях, — сказал Эфраим.

Хэлловэй сделал два неверных шага к грузовику и побледнел, увидев, что было в кузове.

На полу, скованные цепью, лежали худые отцы с пепельно-серыми лицами. Пожилой человек, охраняющий пленников, приставил ствол автомата к голове отца Хэлловэя.

— Боже мой. — Хэлловэй схватился за живот, будто его вот-вот вырвет.

— Прикажи охранникам положить автоматы на землю, или мы расстреляем пленников, — сказал Йозеф и вытащил “беретту” из ветровки.

— Положите оружие, — сказал Хэлловэй охранникам. Они положили автоматы на газон. Йозеф обыскал их, нашел несколько пистолетов и приказал им лечь на землю лицом вниз.

— Зачем вы это делаете? — спросил Хэлловэй. — Чего вы хотите?

— Разве еще не понятно? — спросил Эфраим. — Мы приехали обсудить нацистские расовые теории.

Дверь в особняк открылась. Один за другим с поднятыми руками и искаженными от страха лицами из дома выходили члены группы Хэлловэя. За ними шли два пожилых человека с “узи” в руках.

— А, — сказал Эфраим, — остальная часть аудитории соизволила присоединиться к нам.

— Я не понимаю, что вы думаете делать, — крикнул один из группы Хэлловэя, — но…

— Мистер Миллер, — сказал Йозеф, — пожалуйста, заткнитесь.

— Вы не сможете сохранить это в тайне! Вы не можете… — Йозеф ударил его “береттой” по голове. Миллер упал на гравий. Он стонал, держась за окровавленную голову.

— Кто-нибудь желает высказаться? — спросил Йозеф.

Группа испуганно смотрела на кровь, стекающую по лицу Миллера.

— Очень хорошо, — сказал Йозеф.

С двух сторон дома появились еще пожилые люди с “узи” в руках.

— Вы устранили остальных охранников? — спросил Эфраим.

— Периметр охранялся. Мы проверили все комнаты в доме.

— В таком случае пора начинать, — Эфраим шагнул к грузовику.

— Что бы вы ни собирались делать, это неправильно, — сказал мужчина мексиканского вида.

— Розенберг, тебе не стоит говорить мне, что правильно, а что неправильно. Ты и Хэлловэй — отличное доказательство того, что сыновья наследуют пороки своих отцов.

— О чем это вы?

— Об оружии, которое вы продали ливийцам, чтобы те использовали его против Израиля.

— Вы знаете?..

— Оружие теперь в руках израильтян. У Розенберга отвисла челюсть.

— Хотя ты не собирался этого делать, ты помог защитить мой народ, который твой отец так хотел уничтожить, — сказал Эфраим. Он подошел к грузовику и скинул на землю лопаты.

— Возьмите их. Вы все. — Он скинул на землю еще несколько лопат. — Мы привезли достаточно, хватит на всех. Мы не можем тратить на это весь день. Эффективность — это то, что всегда рекомендовали ваши отцы. Коллективная работа. Организация.

— Лопаты? — Хэлловэй побледнел. — Что вы…

— Будете копать яму, конечно. Большую, глубокую яму.

— Вы сошли с ума!

— А ваши отцы были нормальными, когда заставляли евреев рыть для других евреев? Или убийство евреев — это разумное занятие? Разумно ли это, когда казнят палачей? Берите лопаты!

Подталкиваемая “узи” группа, спотыкаясь, пошла вперед.

— Будем копать за домом, чтобы не было видно с дороги, — сказал Эфраим. — Уверен, вам интересно узнать, что с вами сделают после того, как вы выкопаете яму. Заставим ли мы вас наблюдать смерть ваших отцов, а потом расстреляем, как ваши отцы расстреливали тех, кому приказывали копать ямы для захоронений? Мы предлагаем вам тот же выбор, какой предлагали ваши отцы своим жертвам. Сотрудничайте с нами, и мы отпустим вас. Копайте, а мы посмотрим. Как сильно вы любите своих отцов? Многие евреи сталкивались с таким вопросом во время войны. Если ваш отец погибнет, есть ли смысл приносить себя в жертву, отказываясь действовать, и умереть вместе с ним? Или более разумно сотрудничать с палачами и воспользоваться шансом остаться в живых? Интересная дилемма. Если вы откажетесь копать, мы убьем вас. Если подчинитесь… — Эфраим развел руками. — Кто знает?

<p>21</p>

Эрика спряталась за стеклянным балконом и наблюдала за происходящим у особняка. Двух мужчин, которые оттащили охранника в сарай, не было видно, — видимо, они вошли в дом через заднюю дверь. Но с дальней стороны дома другие два человека тащили охранника за гараж, потом они снова появились с “узи” в руках и побежали к особняку.

Эрика увидела подползающего сзади Сола и, предупреждающе подняв ладонь, указала в сторону дома. Она не видела Дрю и Арлен — вероятно, они решили обойти дом кругом. Эрика надеялась, что они заметят чужих на территории поместья.

Сзади особняка два пожилых человека присоединились к другим двум. Они быстро вошли в дом. Эрика заставила себя выждать.

Она была рада, что ей это удалось. Четверо мужчин вышли из дома, держа “узи” наперевес и как бы проверяя, очищена ли территория, поэм они разделились и с двух сторон побежали к группе у парадного хода.

Сейчас! Она рванулась к дому, прижалась к стене и заглянула в темное, тихое помещение. Когда к ней подошел Сол, Эрика открыла дверь и вошла внутрь.

Справа она увидела лестницу, ведущую в подвал. Впереди поднимались три ступеньки в небольшой коридор. Пока Сол обследовал, Эрика прошла по коридору в большую, сверкающую кухню, где на полу лежали два человека в униформе слуг, — у каждого из шеи торчала игла-транквилизатор.

У Эрики холодок пробежал по шее. Сол вернулся из подвала, и она прошла в следующий, более широкий и длинный коридор, по стенам которого были развешаны пейзажи.

Справа она увидела столовую, слева — большой кабинет, где, судя по полным пепельницам и пустым бокалам, недавно сидела большая компания. Но внимание Эрики было направлено на конец коридора. Парадную дверь оставили открытой. Снаружи доносились мужские голоса — злые, умоляющие, некоторые пугающе спокойные. Один из них принадлежал ее отцу. У Эрики зазвенело в ушах, она прокралась по коридору и остановилась у стены возле дверей. Сквозь щель между дверью и косяком она смотрела на залитые солнцем ступени, где старики держали под прицелом автоматов мужчин среднего возраста.

И снова она услышала голос отца. Возбуждение от того, что он рядом, неожиданно исчезло, от отчаяния она ощущала пустоту внутри. То, что она слышала, было немыслимо, как и лопаты, брошенные на землю, и приказ копать яму за домом. Сдерживая подкатывающую к горлу тошноту, она положила руку на плечо Сола.

<p>22</p>

Когда Эфраим описывал яму, которую сыновья должны вырыть для своих отцов, Йозеф вспомнил ямы, которые он и его жена были вынуждены рыть в Треблинке. За отсутствием печей эсэсовцы сжигали трупы в этих ямах, они обещали не трогать евреев, которые копали эти ямы, пока у них есть на то силы. Сотрудничай и живи. Откажись от своих друзей-евреев — и избежишь газовой камеры, откажись копать яму — и тебя сожгут.

Этот страшный выбор подрывал психику — как жить, сжигая своих собратьев? Чувство вины изводило его, гнев пожирал изнутри, — чтобы избавиться от этой агонии, он готов был сделать все, что угодно. Теперь, когда пришло время, Йозеф не просто вспоминал Треблинку, ему казалось, что он снова там. Он чувствовал запах тлеющих трупов, вонь обугленного человеческого мяса вызывала тошноту. Но он должен был держаться прямо и выполнять приказы эсэсовцев: подкладывать больше дров на трупы, открывать новые мешки с негашенной известью, вывозить новые трупы из газовых камер. Слезы наворачивались на глаза.

— Выходите, — слышал он голос эсэсовца. — Все! Быстрее! Прыгайте, черт вас возьми! Все из грузовика!

Грузовик? Но в Треблинке не было грузовиков. Нацисты привозили заключенных в вагонах для скота. Откуда грузовик?..

Он очнулся от кошмарного прошлого в кошмаре настоящем. Перенесся из Треблинки в поместье Хэлловэя и увидел полные ненависти глаза Эфраима.

— Выходите! — кричал Эфраим на престарелых эсэсовцев и стегал их веревкой.

Скованные цепью пленники теряли равновесие; в спешке спрыгивая на землю, валились друг на друга; гремела цепь; хилые тела корчились на земле.

— Нет, — сказал Йозеф.

Но крик Эфраима превратил его возражение в шепот.

— На ноги, черви! Быстрее! Нет времени! Мюллер — ты спец в том, что произойдет дальше! После того, как выкопают яму, мы положим поперек нее доску и поставим вас на нее! Так что, когда мы вас пристрелим, нам не надо будет тратить время, спихивая вас вниз, если вы вдруг упадете на край ямы! Эффективность, Мюллер! Это ведь девиз? Организованность! Мы не должны терять время!

— Нет, — снова сказал Йозеф.

Но опять из-за криков Авидана его не услышали.

Сыновья побелели от шока.

— Вы что, не собираетесь остановить нас? — спросил Эфраим. — Хэлловэй? Розенберг? Попробуйте! Нет? Эсэсовцы говорили, что евреи заслуживают смерти, потому что, не сопротивляясь, идут в газовые камеры! Хорошо, теперь ваша очередь! Откажитесь! Покажите нам свое превосходство! — Он снова начал стегать отцов. — Вставайте! Черт вас возьми, быстрее!

Йозеф смотрел на искаженное ненавистью лицо Эфраима, и ему стало дурно. Это не должно было быть так. Он ждал чувства удовлетворения, а не отвращения. Облегчения, а не тошноты.

Старых нацистов погнали за дом, их сыновей, подталкивая автоматами, принуждали взять лопаты.

— Попробуйте бежать! — кричал Эфраим. — Вот что нас подталкивали сделать. Мы знали, что нас застрелят, и все же мы надеялись, что что-нибудь, что угодно, остановит вас… остановит…

Йозеф хотел было снова крикнуть “нет!”, но не смог, потому что кто-то… женщина крикнула это раньше него.

<p>23</p>

Йозеф повернулся к открытым дверям в особняк. Остальные направили туда автоматы. Эфраим выхватил “беретту”.

В изумлении Йозеф смотрел на женщину, выбежавшую из особняка.

Нет! — подумал он. Этого не может быть! Мне это кажется!

Но он знал, что это не так. Земля под ногами качнулась: он узнал, несмотря на сомнения. Эта женщина — Эрика. Ее лицо горело от гнева:

— Нет! Вы не можете! Так не должно быть! Если вы поступите с ними так, как они поступали с вами, — с нами, с нашим народом, — вы превратите себя в них! Вы разрушите себя! Остановитесь!

— Эрика, — пробормотал Йозеф.

— Ты знаешь ее? — спросил Эфраим.

— Моя дочь.

— Что?

С правой стороны особняка выбежали мужчина и женщина, они мгновенно обезоружили двух человек из команды Эфраима. Почти в это же мгновение из дома выбежал мужчина и обезоружил еще одного из них.

Йозеф потерял ориентацию и чувство реальности. Человек, выбежавший из дома, — муж Эрики.

— Сол? — удивленно спросил он. — Но как…

— Все кончено! — кричала Эрика. — Казни не будет! Мы оставляем этих стариков их сыновьям! Мы уходим отсюда! Но Эфраим продолжал целиться в нее из пистолета.

— Нет, это вы уйдете! Я слишком долго ждал этого! Я слишком много страдал! Прежде чем я умру, прежде чем они умрут, они будут наказаны!

— Так и будет! — Эрика сбежала вниз по ступенькам. — В суде! Закон позаботится об этом!

Эфраим презрительно скривился:

— Закон? В нацистской Германии был закон. Я знаю, что это такое! Потерянное время! Это даст им права, которых никогда не имели их жертвы! Суд будет длиться вечность! И в конце концов вместо того, чтобы понести наказание, они спокойно умрут дома в кровати!

— Подумайте! Вы убьете их и будете вынуждены скрываться всю жизнь! Вас поймают, и вы умрете в тюрьме!

— Вы доказали, что я прав! Закон скорее накажет меня, чем их! Что же касается моей жизни, она закончилась больше сорока лет назад!

— Значит, вы дурак!

Эфраим напрягся, и Йозеф испугался, что он сейчас выстрелит.

— Да, дурак! — сказала Эрика. — Чудом вам удалось выжить! И вместо того чтобы благодарить Бога за это, вместо того чтобы радоваться жизни, вы смакуете смерть! Бог даровал вам жизнь, а вы отбрасываете его дар в сторону!

Эфраим прицелился в отца Хэлловэя.

— Нет! — крикнул Йозеф. Эрика подбежала к отцу.

— Скажи им! Убеди их! Если ты любишь меня, останови их! Сделай это! Ради меня. Я умоляю! Скажи им, эти чудовища не должны разрубить нашу жизнь! У тебя растет внук, ты его так редко видишь! Ты мог бы жить с ним и видеть, как он подрастает! И может быть, ты бы вновь обрел себя! Ты бы снова стал молодым! — слезы катились по ее лицу. — Ради Бога, сделай это! Если ты любишь меня!

У Йозефа стеснило в груди, он не мог вздохнуть. Но это ощущение отличалось от того, которое привело его сюда. Его вызвала любовь, а не ненависть.

— Эфраим, — ему трудно было говорить. — Она права. — Он говорил резко, болезненно, но чувство было прямо противоположным. — Поехали отсюда.

Эфраим опустил пистолет.

— Было бы так легко нажать на курок. Я бы почувствовал удовлетворение.

— Ты не видел себя, когда подгонял их. Ты напомнил мне коменданта в Треблинке.

— Не сравнивай меня с…

— Ты не избавил меня от кошмаров. Ты вернул меня в них. Мне стыдно, что моя дочь видела это. Эфраим, пожалуйста, я знаю, чего хочу, — я хочу забыть.

— И дать им уйти?

— Какая разница? Если мы убьем их, это не вернет наших близких. Это не остановит ненависть. Мы станем ее частью.

У Эфраима, как и у Эрики, по щекам катились слезы.

— Но что станет со мной?

Йозеф забрал у него пистолет и обнял его:

— Если повезет… нам обоим… мы научимся жить.

<p>24</p>

Теперь в машине их было пятеро. Дрю и Арлен впереди. Сол, Эрика и Йозеф сзади. Они ехали из поместья Хэлловэя перед грузовиком с командой Авидана.

— Хэлловэй не посмеет позвонить в полицию. Им есть что скрывать, — сказал Сол.

Йозеф кивнул и посмотрел на Эрику.

— Как ты нашла меня?

— Чтобы объяснить, придется лететь обратно в Европу.

— Боюсь, я не поеду с вами. Она побледнела.

— Но…

— Я бы хотел, — Йозеф обнял ее. — Но еще много чего надо сделать. Надо отменить операцию, отменить маршруты отхода. Кроме того, — он с грустью посмотрел на Эфраима в кабине грузовика сзади них. — Моим друзьям и мне надо еще о многом поговорить. Это будет нелегко. Для Эфраима. Для каждого из нас.

— Тогда обещай мне, что приедешь к нам, приедешь повидать своего внука.

— Конечно.

— Когда? — быстро спросила Эрика.

— Через две недели.

— Слава Богу, мы вовремя вас нашли, — сказал Дрю.

— Мне кажется, — размышлял Йозеф, — Эфраим был прав в одном. Они спокойно умрут, до того как им вынесут приговор.

— Нет. Мы свяжемся с Мишей, — сказала Эрика. — Мы расскажем ему о том, что вы обнаружили. Он настоит на выдаче преступников. Они будут наказаны.

— Хотелось бы в это верить. Но с другой стороны… — Йозеф улыбнулся чему-то.

— О чем ты? Чему ты улыбаешься?

— Просто так.

Он только что видел большую машину, промчавшуюся им навстречу. В сторону Хэлловэя. Она была битком набита арабами. Ливийцы — Йозеф был в этом уверен. Злые ливийцы.

Да, подумал он, обняв Эрику, мое чувство справедливости удовлетворено.

<p>25</p>

Ночью они вылетели в Рим. Сол спал почти весь полет, но за час до приземления он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Проснувшись, он увидел Дрю, который проходил мимо и жестом приглашал с собой. Осторожно, чтобы не разбудить Эрику, и заметив, что Арлен тоже спит, Сол отстегнул ремень и прошел за Дрю в узкий коридор между двумя рядами комнат отдыха.

— Пока мы не прилетели, — сказал Дрю, — я хотел поговорить с тобой.

— Я думал, мы сможем сделать это в Риме.

— У нас не будет времени. Мы с Арлен должны отчитаться перед Братством. Мы выполнили свою задачу.

— Ты уверен, что они выполнят соглашение?

— Лучше бы им это сделать. Я хотел сказать, что я очень рад, что у вас с Эрикой все получилось. То, как она вышла из этого особняка прямо на “узи”, — было превосходно. Я желаю вам счастья.

— Эрика и я не справились бы без вас.

— А мы с Арлен без вас. Спасибо.

— Мне трудно говорить. Дрю ждал.

— Сначала, — сказал Сол, — я инстинктивно почувствовал дружеские чувства к тебе. Из-за моего приемного брата. У вас похоже не только прошлое, вы и внешне похожи.

— Ты сказал “сначала”? Что-то изменилось?

— Сходство с кем-то — недостаточная основа для дружбы. Я хочу быть твоим другом из-за тебя самого. Дрю улыбнулся:

— Справедливо.

Они взяли друг друга за плечи.

— Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, — сказал Дрю.

— Говори.

— Убеди Галлахера не искать нас. Скажи ему — мы сыты разведслужбами. Все, чего мы хотим, — оставаться в стороне. Жить спокойно.

— Он оставит вас.

— И еще. Мы не можем отчитаться перед Братством, пока Дуссэлт у Галлахера.

Сол понял: в этом случае Братство обвинит Дрю и Арлен в предательстве их секретов, и их не отпустят, а убьют.

— Священник все время находился под действием наркотиков, — казал Дрю. — Он не знает, что произошло после нашей встречи в садах. Передай Галлахеру, пусть он вытащит из священника все, что ему нужно, а потом оставит его рядом с Ватиканом. Отец Дуссэлт будет искать защиты у Братства, но после моего рапорта они накажут его за убийство кардинала и за то, что он навел группу Авидана на нацистов.

— И тогда агентство выйдет на Братство. Это не трудно будет организовать, — сказал Сол. — Галлахер уже нервничает из-за того, что у него Дуссэлт. Он боится превысить свои полномочия. Ему нужна информация, но не вопросы, откуда она у него. Вы будете вместе?

— Как только мы с Арлен освободимся.

— Где вы думаете обосноваться?

— Еще не знаем. Может, на Пиринеях.

— Как насчет пустыни? Мы были бы рады, если бы вы жили с нами Израиле.

— Я год провел в пустыне. Она со мной не сочетается. — Сол улыбнулся.

— Конечно. Понимаю. — Улыбка исчезла. — Просто…

— Говори.

— Я хотел попросить об одолжении.

— Да?

— Две недели назад, когда все это началось, на нашу деревню напали. Напали на нас. Мы думали, это как-то связано с исчезновением Йозефа. Может, кто-то пытался помешать нам искать его. Дело в том, что ничего из того, что мы узнали, не связано с этой атакой. Меня волнует то, что за этим может стоять кто-то еще, у кого есть причина убить Эрику и меня. Думаю, они попытаются еще раз.

Дрю дотронулся до руки своего нового друга. Его глаза были полны решимости и в то же время светились любовью.

— Мы приедем сразу, как только сможем. А потом, — он говорил совсем как Крис, — хотел бы я посмотреть, что попытаются сделать эти подонки. Против нас четверых! Пусть приходят.

1

Благодарение Богу (лат.)

2

Господь с вами…

3

И с духом твоим.

4

Ибо сие есть…

5

Тело мое.

6

Отче наш.

7

Сущий на небесах.

8

здесь (фр.)

9

Буквально: группа использования (нем.)

10

Жизненное пространство. Имеется в виду теория нацистов о завоевании жизненного пространства для Германии (нем.).

11

Боевая группа SS (нем.)

12

Отряд защиты (нем.)


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21