Анастасия Ивановна приняла предложение с благодарностью. Мы договорились о встрече, а я поспешила занести время встречи с нею в свой дневник...
      Уже повесив трубку, я ощутила, как необходимо, оказывается, было для меня поговорить с человеком поистине доброжелательным, кто помнит меня в том, что я считала своим призванием: в настоящей актерской работе... Я разволновалась. Мне захотелось вдруг доказать всему миру и самой себе, что никуда не делись мои актерские способности, что я могу сыграть и Офелию, и Ларису, и Юлию Джули, и Элизу Дулитл, и еще тысячу тысяч стоящих ролей...
      "И все это предлагает мне Бурелом", - подумала я. И тут же скисла...
      Откуда-то из глубин души вырвался тяжкий вздох: организовать бы театр без всяких сомнительных меценатов, просто на голом энтузиазме, на ночных репетициях, в свободное от основной - кормящей - работы время... Бывает же, что такие театры осуществлялись и приобретали мировую славу. Да, бывало. Да, приобретали. И в конце концов, обязательно находили спонсоров... И круг снова замкнулся на Буреломе. Спонсор, которого и искать не нужно...
      И еще один вопрос въелся в меня: какая все-таки есть связь между моим решением и Анастасией Ивановной, и всеми, похожими на нее?..
      "Моральный груз"... Какого черта!.. Что я о себе воображаю?! Лева прав. Нет у человека более достойной задачи, чем осуществить себя в этой жизни. Ибо никто еще не доказал с полной и безоговорочной очевидностью существование жизни иной. "Может, вы верите в загробную жизнь?.." Да, Бурелом высказался уничижительно об этом предмете. Да и сама я - скорее не верила в жизнь после жизни, чем верила. Но...
      Жизнь... Любовь... И снова я вспомнила Леву. Какие-то неясные ощущения давали мне надежду, что вот наконец-то повезло: пришла ЛЮБОВЬ... Только бы не обмануться в этой надежде, только бы удалось сохранить и выпестовать этот эмбрион! Боже, как, оказывается, я всегда хотела любить и быть любимой!.. Как хочу!..
      Новый Год замечательный праздник. Но для меня этот Новый Год таким не стал, несмотря на несомненный наш успех, несмотря на то, что шоу наше было принято "на ура".
      Дело в том, что во-первых, какой-то гнусный япошка затолкал мне за лиф грации сто долларов - эти зрительские подачки никем из наших не воспринимались, как оскорбление, наоборот, многие оскорблялись, когда не подавали. Только я, дура, страдала, что не могу отказаться. Я тут же отдала деньги оркестрантам - пусть делят на всех. Во-вторых, у меня украли камень. Я стояла за кулисой, готовясь к выходу. Напротив стоял Мишка, но смотрел на сцену, а не на меня, так что, как потом я осторожно выяснила, никого он рядом со мной не видел, он и меня-то, по-моему, не видел... Так вот, я стою за кулисой, и вдруг кто-то по-дружески закрывает мне глаза ладонью, и слышу я над собой голос: "Кто?" Я еще загорелась надеждой: ЛЕВА!.. Честное слово, не заметила, как этот неизвестный гад расстегнул цепочку: ловкий, одной правой справился и так, что я даже не почувствовала. Успела я только в тот момент, когда рука закрыла мне глаза, почувствовать, как камень нехорошо зашевелился, и наверное, поэтому сразу не выкрикнула свое потаенное "ЛЕВА!" А потом рука с глаз моих переметнулась к спине и меня вытолкнули на сцену как раз в ту минуту, когда я должна была там появиться. И я чисто автоматически начала работать номер, хотя видела уже, что цепочка с подвеской пропали. В этом ограблении меня поразил точный расчет. Но я даже представить не могла, кто был грабителем. Время от времени я оглядывалась на кулису, где меня только что обворовали, точно надеялась, что все это глупый розыгрыш, и кто-то из наших стоит там, посмеиваясь и крутя на пальце мою цепочку: подойди, мол, отдам, если хорошо попросишь!.. Наивные ожидания!..
      Праздник был безнадежно испорчен. Я терялась в догадках: кто? Версий не было. Зато постоянно крутилась в мозгу одна мысль - нехорошая, злая: ну, господин грабитель, погоди!.. Не видел ты, знать, Черешкова!.. Я пыталась отогнать от себя мстительность - терпеть не могу мстительных людей, но камушка было смертельно жалко, я уже привыкла и к нему, и к его необъяснимым особенностям поведения, и к его красоте... Ибо что-что, а красив он был необычайно...
      Впрочем, если Старикан один раз вернул его мне, вернет и во второй, и будет мой камень со мной, как неразменный пятак с Иванушкой-дурачком... Тут бы и успокоиться, но ощущение обворованности лежало на душе тяжким, тягучим переживанием.
      А тут еще и третье обстоятельство возникло на горизонте, чтобы уже окончательно испортить для меня эту ночь. Раиса раздавала подарки "от администрации". У всех подарки были неплохие, но для меня был заготовлен, как выяснилось, просто роскошный. Вручая его мне, Раиса заливалась сладостью и раболепством:
      - Машенька, дорогая наша Машенька Николаевна, наши спонсоры - такие большие ваши поклонники. Ваша красота заблистает по-новому, когда вы это наденете.
      Глазам всех предстало Платье. Диор, не Диор, а "нечто восхитительное из Парижа" - это уж точно. Голубое, сверкающее, тянущее уже не на "тонны", на "лимоны". Девицы наши, и Верка в том числе, аж со стульев попадали, когда его увидели. У меня, кажется, тоже челюсть отвисла. О лучшем концертном платье я и мечтать не могла. Но слово "спонсоры" из Раисиной речи я прочитала правильно: "Бурелом". И подумала еще, что напрасно он так торопится продемонстрировать, что я куплена им с потрохами! Я разозлилась. Мучаясь, понимая, что отказываюсь от того, что уже никогда не будет доступно мне, и из-за этого горестного понимания особенно истерично я прокричала:
      - Нет! Нет, Раиса Владимировна! Платье в единоличное владение я не приму - сдайте его в костюмерную! Сдайте, чтобы я его больше не видела!..
      - Да ты с ума сошла! - заорала на меня в ответ Раиса. И этот ее переход от непомерной слащавости к привычной грубости - поразил всех, а мне еще и кое-что открыл: она тоже боится Бурелома, смертельно боится!.. Ладно, раз так. Холодная злость охватила меня.
      - Ну, хорошо, - сказала я тоном, не предвещавшим ничего хорошего, - я беру у вас платье!..
      Во мне поднялась дрожь, о происхождении которой я и сама пока еще не догадывалась. Все смешалось сейчас: и чувство обиды за себя и за других запуганных и подкупленных, и чувство протеста... На какое-то время я перестала себя контролировать. Наверное, со стороны я казалась дурой и истеричкой, но воображала себя праведно-гневной.
      - Я взяла платье у Раисы Владимировны - все видели?! - некрасиво громко вопила я. - Все?.. Ну. так вот!..
      Я швырнула платье себе под ноги и остервенело принялась его топтать. Слезы катились у меня по щекам. Платья было жалко!.. И чем больше я жалела о потере, тем затейливее уродовала это несомненное произведение искусства.Трусы! Живете на подачки! И от кого? От тех же, кто вас и ограбил, на вас и нажился?! От рэкетиров, от бандитов с большой дороги, от убийц, от торговцев наркотиками, от хапуг международного масштаба?!
      - Она сошла с ума! - орала Раиса. - Остановите ее! Вызовите психушку!..
      - Да ты что, блин! - хватала меня за руки Верка. - Тебе же, блин, такое уважение!.. Да столько, блин, ни одна наша баба не стоит!..
      Напрасно она это сказала: только подлила масла в огонь!..
      - А кому это позволительно определять нашу себестоимость?! Этим свиньям, что и в ресторан являются в сопливых спортивных костюмах?! Это они нас оценивают?! Да лучше сдохнуть, чем узнать свою цену в этих поросячьих глазах!..
      Кончилось полной моей истерикой. Верка и Мишка были со мной до конца. И ни она, ни даже он, как ни странно, меня не понимали. А душа моя была растерзана больше, чем унесенное из гримерной платье. Беспомощность и бессилие свое перед огромной, не надвигающейся, а уже существующей бедой, я вдруг осознала с четкостью неоспоримой.
      А еще было чувство вины и стыда за этот срыв, потому что именно срыв этот говорил определенно: поражение близко.
      Уже перед моим погружением в такси меня добила Раиса Владимировна. Она подошла ко мне, дружески - честное слово, именно дружески - взяла меня за руку и сказала:
      - Ты так много работала последнее время, переутомилась. А сегодня и выпила лишнего. Но не бойся, - она наклонилась к моему уху и прошептала, за пределы служебных комнат происшествие не выйдет!..
      Я обессиленно усмехнулась:
      - Стоит ли обольщаться?! Могут ли быть секреты от дьявола?
      Бедная Раиса не ожидала такого удара - вся передернулась.
      Ну как тут не вспомнить, что в жизни всегда есть место подвигам? Идиотским, вроде моего - уж точно есть.
      В дороге я уснула, меня еле растолкали. Но поднимаясь в лифте, я подумала о родителях и, когда мама открыла мне дверь, я сумела не внушить ей страха своим несчастным видом. Больше того, я еще раз поздравила родителей с Новым Годом, в достаточно шутливой форме провозгласила, что Новый Год - время приличных денег для неудачливых актеров, но одновременно и время катастрофического творческого переутомления...
      - А потому - погребла в постельку, - сказала я и, изображая пловчиху, направилась в свою комнату.
      Там рухнула и моментально заснула.
      XII
      С Левой мы встретились буквально на часок до моей работы. Мне хотелось плакать и голова раскалывалась... Но едва я увидела моего Феникса, его раскрытые навстречу объятия, эту его радостную белозубость, едва я ощутила щекой батист его рубашки и прохладу маленькой пуговицы, - как тут же мной овладело чувство защищенности и именно оно подтолкнуло к моментальной, подробной исповеди. Я рассказала о ночном происшествии, ничего не скрывая, даже несколько преувеличивая собственную некрасивость. И когда он выслушал мой рассказ (о пропаже камня я промолчала), прижал меня, тихо рассмеялся и сказал:
      - Эмоциональная натура, творческая, женская - такое платье растерзала, как тут не загоревать?..
      - Смеешься?..
      - Смеюсь. Смеюсь и радуюсь: а то все сомневался - уж такая рассудительная, такая деловая, такая умеющая держать себя в узде, будто тебе не за двадцать, а за сто двадцать!.. А теперь вижу: нормальная молодая артистка, хорошая капризная девочка!..
      - Сюсюкаешь?!
      - Но совсем ведь немного, совсем чуточку.
      - Лева, спаси! Я не знаю, что делать, просто не знаю... Кому и зачем нужно испытывать меня? Что мне делать?.. Лева чуть отстранился и ответил со всей серьезностью:
      - Не топтать свою жизнь, как это платье. Не строить из себя героиню. Понять и принять реалии жизни, которые ты все равно не в силах изменить. И взять от жизни все, что она дает...
      - Господи! И почему человек так зависим?! И добро бы еще от кого-то с талантом, с умом, а то ведь приходится зависеть от людей, которых я и за людей-то порой не считаю... Я произнесла последнюю фразу, имея в виду просто всех скопом ублюдков и подонков, которых в изобилии вижу "по месту работы". Но Лев воспринял ее иначе:
      - И перестань сочинять сказки и верить в них. Не совсем же ты ребенок. И Бурелом твой не дьявол, обыкновенный громила, будущий миллиардер, если не падет жертвой разборок... Уж он-то, во всяком случае, лишен способности тебе сопереживать. А если эта выскочка желает потешить себя собственным театриком - порадуй его, бери его денежки, смотри на него, как на дойную корову. Иного взгляда он не заслуживает!..
      - Как у тебя все просто!.. А я мучаюсь, не вижу выхода.
      - Ну, уж один-то выход у тебя точно есть.
      Лева ласково погладил меня по головке.
      - Какой же?
      - Выходи за меня замуж, рожай мне ребятишек, будь хозяйкой в моем доме. А уж я постараюсь обеспечить вам и хорошую, человеческую жизнь, и надежную защиту от бурных ураганов...
      Я отстранилась. Мне много раз делали предложения, но по большей части - непристойные. По существу, предложение "руки и сердца" я получила в первый раз. И, честное слово, совершенно потерялась - и от радости, и от неожиданности, и еще от понимания того, что Лева приготовил текст этот заранее, а не сочинил спонтанно.
      - Ты меня сразил!.. - сказала я, просто чтобы не молчать обрадованной дурой.
      - Я и сам поражаюсь себе - еще пару недель назад и помыслить не мог, что в состоянии полюбить, что так захочу собственной семьи, тебя - всегда рядом!..
      Это тоже было прекрасно - мне объяснялись в любви. А ведь и такими объяснениями я не была избалована.
      - Ну так что? - спросил Лева.
      - Женщине дается время на раздумье? - спросила я, сама не понимая, почему сразу не кричу восторженное: "Да! Да! Согласна!"
      Радость кипела во мне, выплескивалась из меня: все я забыла. И ужасную ночь, и платье, и Бурелома, и камень. Просто шла с сияющими глазами, готовая улыбаться всему и всем.
      - Мария Николаевна, - остановил меня в коридоре Вражич. - Что это с тобой сегодня? Никак влюбилась?
      - Да, Вражич, да, золотой. Влюбилась и знаю, что любима.
      - Поздравляю. Завидую. Может, и мне когда доведется...
      - Если постараешься.
      - Да тут старайся, не старайся: если нравятся такие, как ты... А твой избранник?
      - Ну, Вражич, - упрекнула я.
      - Молчу. Но это, по крайности, не Бурелом?..
      - Окстись!..
      - Вот и замечательно.
      И Вражич, действительно обрадованный, понесся дальше со своей грязной посудой. А ему на смену выкатилась мне навстречу Маруся, снова в ватнике, снова с бидонами отходов.
      - О, Николавна, отойдем, чего скажу.
      Я отошла с Марусей за угол, хотя по ее переполненности эмоциями почувствовала: наружу из нее просится очередная сплетня.
      - Лев Петрович сегодня у Раиски нашей были.
      - Ну и что?
      - Про платье выспрашивали, - Маруся пытливо на меня взглянула.Я даже глазом не моргнула, хотя интересно мне стало. И вот что показательно: интересно, но совсем не страшно.
      - Ну и?..
      - Раиска крутилась перед ним, а про тебя, Николавна, все: "дура" да "мерзавка". А они как гаркнут: "Не твое, мол, собачье, оценки, мол, давать!" А потом еще смеялись: "Характерец, мол, а тут, мол, ход нетонкий..." Вроде как себя ругали. А вышли - глаза белой пылью засыпаны, и сами злобные. И улыбаются, вроде как щерятся смехом... Страшно!..
      - Да ты-то откуда это знаешь?
      - Так подслушала же, - с обескураживающей наивностью призналась Маруся, - еле отскочить успела, как они вылетали из кабинета!..
      Я представила картину и рассмеялась, явно Марусю разочаровывая. Ей, бедной, так хотелось меня напугать. "И сами злобные..." А какими еще ОНИ могут быть?!
      В гримерной меня ждала неожиданность. За моим трюмо сидел Владимир Михайлович, психиатр, занимающийся Черешковым.
      Выглядел он напряженным, его даже как будто слегка лихорадило. Руки он держал засунутыми, как в муфту, в слегка выдвинутый ящик моего стола.
      - Мария Николаевна! - обрадовался он, увидев меня. - Скорее, скорее сюда, ко мне. У меня кончается срок оберега, нужно, чтобы вы лично взяли его у меня из рук, да поторопитесь же, пока сюда никто не пришел, навалят же сейчас!
      Все еще ничего не понимая, я осторожно приблизилась.
      - Да не медлите же вы так, - суетился Владимир Михайлович, - бежит же время, время бежит, и мне не улыбается разделить участь вашего Черешкова...
      Я подошла.
      - Засуньте, засуньте руку в стол, да не правую, левую, вот так, коснитесь крайним пальцем моего крайнего на левой!..
      Я хихикнула. Ну, бред!..
      - Только не смейтесь, ради всего святого, не смейтесь!.. Не сбивайте, а то все пропало. - И он принялся быстро, почти горячечно приговаривать, в то время как наши пальцы соприкасались там, в глубине ящика.
      - Шурле-мурле, калин-малин!
      Жил проклятый вор-боярин!
      Фигли-мигли, такли-сякли
      дураки не поиссякли.
      Дураки смиренно просят:
      - Сохрани нам разум, косень!..
      Не коси нас, сохрани,
      себе камушек верни.
      Мы его не трогали,
      жил он недотрогою.
      Косин-осин, косин-сен,
      ты прости нас насовсем!..
      - Все! - психиатр облегченно откинулся на стуле. - Все, Мария Николаевна, заберите свой камень.
      Конечно, мне помогало огромное количество этюдов "на пристройку", сыгранных еще в детском кружке, а потом и в институте, поэтому я и сейчас, невольно воспринимая происходящее, как непонятную игру - "пристраивалась". Не удержалась, правда, от того, чтобы не сказать:
      - А я знаю огромное количество анекдотов про умалишенных психиатров. Хотите расскажу?!
      Но чувство юмора у моего посетителя явно отшибло, или никогда и не было. Он зарычал:
      - Да перестаньте же трепаться, берите этот камень, берите!..
      И тут только до меня дошло, что он возвращает мой камень. Я схватила его и быстро надела цепочку, спрятав камень под лифчик.
      - Так это были вы?! - я была изумлена.
      - Любопытство! Подлое любопытство! Я понимал, что добровольно вы мне его не продемонстрируете. Понимал также - все-таки Черешков мой пациент как он опасен. Всю ночь изучал заклинания, свои вот придумал: и как видите, не зря!..
      - Руки у вас, однако, ловкие!.. - сказала я, не скрывая презрения.
      - Пустое!.. Немного тренировок и для бывшего нейрохирурга эта операция становится пустяковой!..
      - Да вы, никак, гордитесь!..
      - Нет-нет, что вы! Просто рад смертельно, что и на камень посмотрел и понял, кажется, чуть побольше в этом камушке, чем ваш ювелир, глупый парень - и жив, здоров!.. Везение тут налицо...
      - Так что же, по-вашему, это за камень?
      - Нам, пожалуй, следует сейчас прекратить разговор, собираются ваши девочки, а лишние уши тут не нужны. Но одно могу сказать: не нужен вам этот небесный подарок, верните его, откуда получили - он таит опасность...
      И не успела я еще раз открыть рот, чтобы задать следующий вопрос, как мой психиатр исчез из гримерной.
      - Ну что, блин, достукалась: уже психиатра Раиска на тебя наслала?..
      - Да нет, Вера, у нас с Владимиром Михайловичем свои дела.
      - Так тебе и сказали!.. Нельзя же, блин, такой доверчивой быть!
      - Ну уж, какой мне быть, - раздражал меня Веркин покровительственный тон, - я как-нибудь сама решу, а ты иди, выпекай блины от меня подальше.
      - Ма-аш!.. Я же по-доброму!.. Я же, может, только тебя тут и уважаю...
      - Ладно, Вера, мне надо гримироваться.
      Я была взбудоражена, тянуло глупо улыбаться и суетиться: боже мой! и люблю! и любима! и камень вернулся!.. А Бурелом-то!.. Он сейчас, наверное, тоже доволен. Не мог же он просто так, не рассчитав хода - как там сказала Мару-ся? - "нетонко" - подарить мне это платье. Должно быть, он удовлетворен моей реакцией. Нервничает, значит, переживает, значит, колеблется, значит, поражение близко - так, скорее всего, должен он размышлять. И я была уверена: именно так и размышляет.
      На секунду настроение у меня испортилось: "поражение", "победа" - в чем они? Кто может поручиться, что в некоторых поражениях не могут таиться пути к победе?.. И снова я улыбнулась: отступал же Кутузов аж за Москву, а как потом Наполеон драпал!..
      "Ну, блин, Наполеонша!.." - иронически усмехнулась я мысленно. И снова рассуждения мои привели меня к Черешкову: если Владимиру Михайловичу удалось избежать наказания за кражу - куда более дерзкую - моего камня, может, он, то есть Владимир Михайлович, способен и с Черешкова снять проклятие! Очень захотелось в это поверить. И я решила, что уж во всяком случае поговорю на эту тему с психиатром.
      "Ну, блин, и вправду свихнулась - в заговоры поверила", - снова взыграла во мне самоирония. Но я понимала, что в данном случае она проснулась некстати: уж слишком много всего случилось со мной, что не оставляло места для прежнего, трезвого и рационального взгляда на суеверия.
      Между выходами я позвонила домой. Отец не обрадовался, узнав, что я не буду ночевать дома.
      - Па, заеду завтра днем, на полчасика: очень напряженный график, переночую у подруги, здесь неподалеку...
      Если бы отец попросил телефон подруги - он делает это на всякий случай, я бы дала Левин телефон, но отец не спросил, как будто что-то угадал по моему голосу.
      - У тебя хоть все хорошо? - спросил он. - Сегодня утром мне не понравилось твое настроение...
      Еще бы! Если учесть, что утром я еще не полностью отошла от лекарств...
      - Да, отец, все хорошо! Все просто замечательно!..
      XIII
      Если вам приходилось играть в день по две елки, потом участвовать в ночном шоу, а потом еще заниматься любовью со страстным и неутомимым любовником (с любимым человеком!), а потом - в довершение - изворачиваться перед сходящими с ума от тревоги родителями - вы, наверное, поймете, до какого я дошла состояния уже к пятому дню наступившего Нового года.
      И тем не менее в первое же крошечное "окошечко" я выбралась на встречу с Владимиром Михайловичем. Не могла не выбраться. Неразрешимой загадкой въелось в меня безнаказанное похищение Владимиром Михайловичем моего волшебного камня - а ведь был Владимир Михайлович таким же обыкновенным человеком, как и Черешков. Выходит, кое-что он все-таки знал. Это раз. Во-вторых, Черешков беспокоил меня - мне хотелось ему помочь, потому что я была счастлива, и хотела всех вокруг себя видеть счастливыми. И Владимир Михайлович, как теперь мне казалось, мог Черешкова спасти. На Алмазного Старика рассчитывать не приходилось, да он и не показывался, хотя - каюсь несколько раз я пыталась мысленно призывать его к себе.
      Разговор получился любопытный. Со стороны могло показаться, что разговаривают два идиота, причем клинических.
      - Добро, - говорила я, - все-таки должно побеждать. Этот камень подарок мне от доброго человека...
      - Добрый-то он - добрый, только чего ж это Черешко-ва-то - под машину?..
      - Понимаете, у каждого бывают минуты отчаяния, - я вспомнила свое "платье", - и поступаешь совсем не так, как должен бы, и стыдно потом - и не исправить ничего...
      Я говорила это и видела перед собой печальное, металлически-морщинистое лицо Алмазного Старика.
      - Вы сейчас сказали очень важное, Маша. Важное и страшное. Вы употребили слова: У КАЖДОГО!.. Да, любой взрослый человек знает, что ни Зла, ни Добра в чистом виде не бывает. Из практики человеческой жизни мы знаем, что Добро подчас оборачивается Злом, и наоборот. Сплошь и рядом. Ибо сказано: не ведаем, что творим. И ведь НЕ ВЕДАЕМ! Но и ОНИ - ОНИ, МОГУЩЕСТВЕННЫЕ И СВЕРХСИЛЬНЫЕ - ОНИ ТОЖЕ НЕ ВЕДАЮТ - а это уже не просто плохо, это ужасно!..
      Я содрогнулась, но возразила почти без промедления:
      - Но если не делать границы между Добром и Злом, если принять это неуправляемое взаимодействие противоположностей, то ведь сотрутся все границы, не нужны будут ни моральные - внутричеловеческие, ни библейские скрижали!
      - К тому и идем! Идем к поражению и хаосу. Из хаоса возникли, в хаосе жили, и в хаосе погибнем. Я чувствовала, что обессилела.
      - Владимир Михайлович, так с чем же я повстречалась? Как мне от этого уйти? Как помочь Черешкову? Что мы можем сделать, неужели мы так бессильны?..
      - Эк вас разобрало - вопросов-то, вопросов!.. Ответил бы на все, если бы знал ответы...
      Он откинулся в кресле, посмотрел на меня задумчиво и долго. Было в нем что-то, что заставляло меня верить ему и не доверять одновременно. Что-то ускользающее. Но разве у меня был выбор? Только он знал про камень, только с ним можно было обсуждать все откровенно, хотя и не выбирала я его в доверенные лица, сам напросился.
      А он, не отводя взгляда от моего лица, продолжил:
      - Да если бы и были у меня ответы, прежде я бы все-таки вам один вопрос задал. Я знаком с камнем, и с Алмазным Стариком - по вашим с Черешковым рассказам. Но есть ведь еще и противник. Ведь есть? Ведь я не ошибся? Иначе, к чему бы весь этот сыр-бор?..
      Все-таки взгляд у него был неприятный: как и во время первой с ним беседы я внутренне заерзала - очень хотелось крикнуть: "Да нормальная я! Нормальная! Не более сумасшедшая, чем любой в этом мире!" Но вместо этого я сказала:
      - Да, есть и противник...
      - Ну, что ж, тогда все укладывается... - произнес он задумчиво, словно бы про себя.
      - Не мешало бы говорить пояснее, - с обидой вклинилась я в его едва начатый монолог.
      - Могу и пояснее. Значит так!.. Нравственная сфера - как бы ни была она неизведанна и тонка - по моим понятиям - и доказанным, между прочим мною, понятиям - является ничем иным, как определенным видом энергии, который распространяется и существует в нашем мире по определенным законам. Причем довольно важную роль здесь играет, если говорить языком моих терминов - нравственный знак. Ибо энергия эта бывает положительной, отрицательной и нейтральной, а сочетания этих видов вызывают и бури, и вихревые потоки, и прорывы в огромном, скрытом от наблюдения нравственном пространстве... В зависимости от того, какой в этом пространстве преобладает знак - замечаются и среди людей, среди массы людей отклонения то в одну - нравственную, то в другую - бездуховную - стороны... Я понятно теперь выражаюсь?..
      - Я понимаю, что вы упрощаете, что вы разговариваете со мной, как с невеждой. Но представьте себе - ответ на вопрос, что такое Нравственное Пространство, я ведь придумывала сама, потому что никто не понимал вопроса. Как это ни странно, мой ответ частично соответствует вашему представлению...
      - Ну что ж, совсем глупой девочкой вас не назовешь. Не случайно же баталия завязалась именно вокруг вас.
      - Да кто же они такие - Старик и Бурелом?
      - Мне-то кажется, - сказал после некоторого раздумья Владимир Михайлович, - мне-то кажется, что и тот и другой - искусственные порождения разнознаковых скоплений...
      Вздох вырвался из моей груди:
      - Пожалуйста, Владимир Михайлович, не мучайте бедную артистку, едва сдавшую на четверку экзамен по философии к тому же весьма снисходительному к актерам преподавателю!..
      Психиатр рассмеялся.
      - Ну, хорошо. Перейдем к практической стороне дела. Вы вовлечены в процесс схлестывания стихий.
      - Вы так считаете? - спросила я, уже окончательно запутанная... Он снова рассмеялся:
      - Я-то просто считаю, а вы-то в этом живете. И вам несладко. И если иногда вам кажется, что вы - на рубеже - можно только позавидовать вашей обостренной чувствительности, потому что вы не очень ошибаетесь... Ибо, как и все в нашем мире, нравственное пространство Земли и нравственный мир отдельного человека находятся в постоянном взаимодействии и взаимозависимости. И как Нравственное Пространство может воздействовать на Человека, так и Человек в определенной степени формирует Нравственное Пространство...
      Я внимательно слушала.
      - Но, впрочем, хотя в вашем деле знание теории не помешало бы, оно тем не менее не обязательно. А вот на практике... - Он пожевал губами в задумчивости и размышлении... - На практике - кажется, я уже вам советовал это? - па практике я, как человек осторожный, вернул бы камень тому, кто вам его подарил...
      - Я не могу этого сделать, - моментально ответила я. - Старик уже неделю не показывается...
      - Это неважно. Положите камень туда, где вы его обнаружили, и произнесите мысленно любой текст вежливого отказа, какой вам придет в голову; только отказ должен быть твердым и непоказным.
      Шутка сказать! Да не хотела я отказываться от своего камушка! Я привыкла к нему, он стал как бы частью меня самой - мы с ним столько всего пережили вместе. И что бы он ни нес в себе, чего бы ни таил - я от него не откажусь...
      - Да не переживайте вы так, - усмехнулся Владимир Михайлович - я и забыла на время, что нахожусь в присутствии проницательного человека, - не переживайте. Я же ни на чем не настаиваю, я только осторожно советую. "Будь я на вашем рубеже - я бы был настороже!" Вот пристрастился к рифме - в последнее время столько всего зарифмовал, сколько и за жизнь не случалось... - И он снова как-то саркастически усмехнулся.
      Я пережила его сарказм - тем более, что непонятно было, в чей адрес и по какому поводу он направлен.
      - Ну, а Черешков?.. Ему-то хоть мы можем помочь?
      - Я - нет, не могу. Вы, пожалуй, да...
      - А как?
      - Думаю, нет другого способа, как вспомнить о нем в момент максимального выброса энергии... Я смотрела на него вопросительно.
      - Ну, говоря проще, в кульминационный момент.
      - О какой кульминации вы говорите?
      - О кульминации в вашей истории - потому что она будет, думаю, развиваться по законам драматургии, и еще потому, что это определение вам понятно. Вы же сдавали экзамены не только по философии, не так ли? - он засмеялся.
      По существу, наш разговор был окончен. И когда мы уже распрощались и я уже взялась за дверную ручку, чтобы выйти из кабинета, Владимир Михайлович вдруг остановил меня:
      - Мария Николаевна, - сказал он с выражением явного сочувствия, - все время помните об одном: решать вам, только вам!.. Ни от кого не ждите помощи, полагайтесь только на свои понятия о жизни и на свою интуицию. И не бойтесь своего решения - каким бы оно ни было!.. Ведь боязнь решения - по существу, боязнь жизни! Держитесь!..
      - Спасибо, - сказала я с навернувшимися на глаза слезами - еще никто, пожалуй, не понимал меня так, как этот человек - пусть и не самый, на мой взгляд, симпатичный.
      Ходила я к Владимиру Михайловичу для того, чтобы просветиться и получить советы. Конечно, в определенной степени он меня просветил. И советы дал. Но меня этот визит не успокоил. Наоборот, я, уже выходя из кабинета, вспомнила, что завтра - 6 января, канун Рождества, что завтра мне надо давать ответ Бурелому...
      С пугающей ясностью я поняла: решения нет. И это несмотря на то, что подспудно я все эти дни решение искала, хотя и жила внешне суетной текущей минутой. Все-таки человек - существо необъятного заполнения. И такое понятие как "поток мыслемоций" ждет еще своего гениального исследователя.
      Часто в последние дни я предавалась мечтам и раздумьям, не понимая, что именно эти мечты и раздумья подталкивают меня то к одному, то к другому решению...
      Вот, на одной из елок Лева взмахнул волшебной палочкой и загорелась иллюминация, и поднялся счастливый гвалт, а я вдруг подумала: "Не так уж много и нужно, чтобы быть счастливой - красивый наряд и вовремя данная подсветка. Вот ты уже и блистаешь..." И перед мысленным взором выплывает разлоскученная несчастная голубизна волшебного платья...