Лакей миссис Батгерворт подавал ей пелерину, когда вдруг кто-то стал ему помогать. Френсис повернула голову, чтобы поблагодарить, и уткнулась взглядом в янтарные глаза герцога Лоскоу, в глубине которых, словно в янтаре, светился огонек.
– Спасибо, – холодно сказала она.
– Я вижу, вы без сопровождающих. Могу я предложить свои услуги?
– Спасибо, не надо, меня ждет коляска.
– Тогда желаю покойной ночи. – Взяв у лакея шляпу, он нахлобучил ее на голову и зашагал по дорожке к своей карете.
– Езжай домой, Браун, – сказал он кучеру, – я пройдусь пешком.
Путь был неблизкий, больше двух миль через не самые благоустроенные кварталы Лондона, но ему необходимо было размять ноги. Он скучал по долгим пешим прогулкам и в своем дербиширском поместье, а в Лондоне совсем разленился и начал набирать вес. Может, снова заняться боксом?
От мыслей о боксе он незаметно перешел к Фэнни Рэндал, то есть нет, леди Френсис Коррингам, поправил он себя с усмешкой. Она когда-то нарисовала его в виде боксера. Он тогда был восхищен ее талантом и хотел взять себе портрет, но она не отдала.
– Его никто не увидит, кроме нас с тобой, – сказала она. – Я с ним никогда не расстанусь.
Но это было так давно… Интересно, сохранился ли портрет, или после его измены она возненавидела и его самого, и его изображение? Он плохо поступил с ней, но откуда ему было знать, что она ждет от него предложения руки и сердца? Решение о его союзе с Маргарет Конно было принято их отцами, и он был бессилен что-либо изменить.
Конечно, он не должен был постоянно искать ее общества тем летом, не должен был признаваться ей в любви, хотя и вправду любил ее. Двадцатитрехлетний юнец, он еще не научился тогда скрывать свои чувства и думать о последствиях, хотел все время быть с ней и тем самым компрометировал ее. Но она отвечала ему так горячо, что его несло все дальше.
А потом в Лондон нагрянуло семейство Конно, так что ему пришлось повсюду сопровождать свою невесту, и объяснение с Фэнни стало неизбежным. В конце концов это и произошло на балу у графини Девонширской.
Они танцевали с Фэнни контрданс, и он попытался объяснить ей, что ему придется так или иначе жениться на Маргарет, но это никак не влияет на его чувства к ней. Она не захотела его слушать.
– Если вы считаете, что я такая дура, что соглашусь стать вашей любовницей, то глубоко ошибаетесь, – прошипела она сердито.
Он был поражен ее грубостью, однако, проснувшись на следующее утро с тяжелой головой от выпитого накануне вина и бренди, понял, что в ее словах была правда. После женитьбы на Mapгарет у него и в самом деле не оставалось иного способа по-прежнему встречаться с Френсис, кроме как сделать ее своей любовницей. Но это было бы жестоко – играть любовью семнадцатилетней девушки, вчерашней школьницы. Он послал ей письмо с извинениями, и на этом все было кончено.
Забыла ли она все это или еще помнит? Нет, вряд ли забыла, хотя утешилась довольно быстро, выйдя замуж за Коррингама.
И вот теперь они оба свободны.
Но это уже не имеет никакого значения. Они уже не те, что были когда-то, они чужие друг другу. Маркус улыбнулся. До него дошли слухи, будто он подыскивает себе новую жену. Чепуха. Он вполне доволен своим одиночеством и совсем не жаждет снова связывать себя по рукам и ногам.
В Лондон его привели неотложные дела, а поскольку уже давно пора было что-то делать с дочерью – ей шестнадцать лет, а ведет она себя словно мальчишка-сорванец, – то он захватил ее с собой. Сестра Шарлотта, которую он просил приехать помочь ему, застряла в своей Ирландии из-за детей, заболевших корью, и в результате он оказался в Лондоне один на один со своей строптивой дочерью. И что теперь с ней делать – не имел ни малейшего понятия.
Ему бы очень пригодился кто-нибудь вроде Френсис Коррингам. Прекрасные манеры, умеет себя вести, всех знает, и ее все знают, всегда одета по моде. А еще необычайно талантлива. Да, надо попросить графиню Коррингам написать ее портрет и занять ее уроками рисования и живописи.
Ему не обязательно при этом присутствовать, и он спокойно сможет заниматься делом, ради которого приехал в Лондон. Только вот согласится ли она? Или так сердита на него до сих пор, что откажет? Но ей, судя по всему, безразлично, кого рисовать, лишь бы хорошо заплатили, так с чего бы ей отказываться? Решено, завтра он к ней заедет.
Глава вторая
Френсис все еще продолжала улыбаться, выходя из ветхого здания на Монмаут-стрит, служившего домом для дюжины сирот. Небось, повстречайся ей сейчас кто-нибудь знакомый из общества, его бы хватил удар; только вряд ли он узнал бы ее вообще. Без шляпы, в сером шерстяном платье и короткой пелерине она похожа на тысячи других ничем не приметных женщин, на какую-нибудь жену или вдову мелкого клерка или кого-нибудь подобного.
Графиня Коррингам давала львиную долю денег на содержание сирот, но в сам приют приходила миссис Фэнни Рэндал и, засучив рукава, купала детей или кормила их немудреной едой, купленной на добытые ею деньги. Ей нравилась эта работа, она любила этих детей.
– У вас, голубушка, работа в руках просто кипит, – заметила миссис Томас, заправлявшая делами приюта. – Как жаль, что у вас нет собственных детей.
Френсис улыбнулась и промолчала. Бездетность – это было самое большое горе, и она не любила об этом говорить.
Джон Харкер, как и было договорено, ждал ее в условленном месте. Френсис села рядом с ним и, взяв у него поводья, пустила лошадей по направлению к Оксфорд-стрит, умело лавируя между запрудившими мостовую каретами, колясками и верховыми лошадьми. Никто не обращал на нее внимания, хотя у Френсис все же мелькала мысль: вдруг ее кто-то заметит и узнает, и мысль эта придавала остроты ее ощущениям.
Минут через двадцать она свернула на Дьюк-стрит и с шиком подкатила к своему дому – чтобы обнаружить там герцога Лоскоу в костюме для верховой езды. Он стоял на верхней ступеньке крыльца, явно получив известие, что хозяйки нет дома, и собираясь уходить. Первым побуждением Френсис было проехать мимо в надежде, что он ее не узнает, но он уже застыл как вкопанный.
Оставалось только сделать вид, будто ничего не случилось. Бросив поводья Джону, Френсис резво спрыгнула на землю и с улыбкой направилась к герцогу.
– Ваша светлость, я вас не ждала, иначе не уехала бы из дома.
– Добрый день, графиня, – произнес он, с поклоном снимая шляпу и быстро окидывая удивленным взглядом ее наряд. – Если это некстати… – Он затих.
Френсис с усмешкой подумала, что он чувствует себя более неловко, чем она. Можно было, конечно, попросить его приехать в другой раз, но ее одолело любопытство. Зачем он приехал? О чем они могут говорить после стольких лет?
– Ни в коем случае, милорд. Прошу вас, входите. Грили, – обратилась Френсис к лакею, – проводи его светлость в зеленый салон и скажи Куку, пусть подаст чаю. – Она повернулась к герцогу. – Прошу извинить, мне надо переодеться. Я недолго.
В спальне Френсис придирчиво осмотрела себя в зеркале. Да, видок еще тот! Платье все в пятнах и помято, волосы растрепались. Ко всему прочему на носу пятно, а на руке царапина – ее оставил кот, которого они купили, чтобы вывести в приюте мышей. Сама виновата, не надо было его дразнить.
– Заставить герцога ждать на крыльце, – ворчала Роуз, помогая Френсис снять платье. – Что он подумает о вас? – Роуз работала у Френсис много лет и считала себя вправе открыто высказывать свое мнение.
– А меня, Роуз, ничуточки не интересует, что он там себе думает.
– И что вы ему скажете?
– О чем?
– Об этом. – Горничная с отвращением зашвырнула серое платье в угол.
– Да ничего. Это его не касается.
А ведь действительно было время, когда она проводила ночи без сна из-за человека, который ожидал ее сейчас в гостиной. Эта мысль вызвала у Френсис легкую улыбку. Когда-то она делала вид, будто ей все равно, ну а сейчас ей действительно все равно.
И все же ее мучило предчувствие, что человек, который, как она полагала, навеки остался в ее юности и благополучно забыт, каким-то образом нарушит ее налаженную, размеренную жизнь.
Маркус расхаживал по комнате и размышлял об очаровательной графине. Дом был обставлен с отменным вкусом. По стенам висели картины известных мастеров, две были без подписи, и Маркус заключил, что это работы хозяйки. На столах стояли вазы с живыми цветами. Все в комнате дышало благополучием, и ничто не указывало на стесненность в средствах. Тогда почему же графиня так бедно одевается?
Впрочем, дом-то не ее, напомнил себе Маркус, а ее пасынка, нынешнего графа Коррингама. Может, это он ограничивает мачеху в средствах? Не потому ли она пишет эти ужасные портреты и учит девушек рисованию? Ах, бедная, бедная Фэнни. Хорошо, что он пришел. Обучение Винни даст ей дополнительный заработок, а он хоть немного облегчит свою совесть.
Он стоял у окна и смотрел на ухоженный сад. Услышав за спиной шум шагов, он обернулся, все еще улыбаясь, и беззвучно ахнул в изумлении.
Френсис была в темно-зеленом шелковом платье с бархатной отделкой. Но Маркуса поразило не столько роскошное платье, сколько то, как великолепно она в нем выглядела: тонкая талия, высокая грудь, стройная белая шея, иссиня-черные волосы собраны в пучок высоко на голове и падают сзади кудрями. Стоявшая перед Маркусом цветущая женщина с гордой осанкой не нуждалась в том, чтобы стараться выглядеть моложе своих лет, она и так была вызывающе хороша. На ней не было никаких украшений, и белая шея выглядела столь маняще обнаженной, что Маркусу вдруг захотелось прижаться к ней лицом.
– Графиня, – выдохнул он, наклоняясь.
– Извините, что немного задержалась, – проговорила она. – Надеюсь, вам подали чай.
– Да-да. Но я ждал вас, чтобы выпить чаю вместе.
– Присаживайтесь, пожалуйста. – Френсис опустилась на диван и указала на кресло напротив. – Я в это время предпочитаю чай, но если вы желаете мадеры или шерри…
– Нет, чай как раз то, что надо. – Он приподнял полы сюртука и уселся, вытянув перед собой длинные ноги, обтянутые лосинами для верховой езды. Френсис невольно отметила, что они такие же мускулистые, как прежде.
Она наполнила чаем чашки и протянула одну ему, с удовольствием отметив, что рука ее тверда, словно каменная.
– Пожалуйста, вот медовые пирожные, угощайтесь.
– Нет, спасибо, хотя признаюсь, выглядят они соблазнительно.
Френсис мелкими глотками отпивала чай. Необходимость поддерживать светскую беседу выводила ее из себя. Что ему надо? Зачем он явился? Смотрит на нее оценивающим взглядом. Неужели собирается продолжить то, что было оборвано? Если так, то пусть не надеется.
– Прекрасный день, – сказала Френсис. – Удивляюсь, почему вы не на верховой прогулке. Леди Лавиния, наверное, любит кататься.
– Это верно. Мы утром немножко покатались, потом я отвез ее домой. Ездить по парку ей не нравится, к тому же ее кобыла осталась дома и пришлось взять для нее лошадь напрокат.
– Тогда она, наверное, мечтает вернуться в Дербишир.
– Да, но я пока что не планирую возвращаться, так что ей придется смириться с тем, что есть.
Он, наверное, ждет, чтобы она спросила, чем вызван его визит. Ну уж нет, не станет она спрашивать, даже если придется провести целый день в пустой болтовне. Маркус поставил на стол чашку, и она спросила, не налить ли ему еще чаю.
– Спасибо, нет. – Он оглядел комнату. – У вас чудесный дом.
– Благодарю вас. Я тут кое-что поменяла по своему вкусу. Вообще-то дом не мой, он принадлежит нынешнему графу, моему пасынку, но он сказал, я могу жить здесь сколько захочу.
В принципе все должно измениться в день двадцатипятилетия графа, когда, окончательно вступив в права наследства, он получит в безраздельное владение поместье в Эссексе и лондонский дом. Тогда ей придется подыскивать себе другое жилье. Жить в доме, когда хозяин снисходительно терпит твое присутствие и уж тем более когда он женится, – такая перспектива Френсис не устраивала. Перемены были неизбежны, но Френсис трусливо старалась об этом не думать и ничего не предпринимала, хотя знала, что рано или поздно придется.
– Надо быть слишком непочтительным сыном, чтобы сказать иначе, графиня.
– Уж непочтительным его никак не назовешь, милорд. Лучшего сына и пожелать нельзя, а мне, позвольте предварить ваш вопрос, не посчастливилось иметь собственных детей.
– Я ни за что не осмелился бы задать такой личный вопрос, миледи.
Френсис рассердилась на себя за несдержанность и, чтобы чем-то занять руки, собрала чашки и составила их на поднос.
– Стенмор-хаус считается прекрасным образцом лондонской застройки, – произнесла она с непринужденной улыбкой, стараясь справиться с неловкостью.
– Да, но все там устарело. Моя покойная супруга не любила Лондон и никогда сюда не приезжала, поэтому все осталось так, как было при моей матушке.
Френсис захотелось спросить, почему герцогиня не любила Лондон, но это был бы вопрос не менее личный, чем о ее бездетности, и она решила не давать ему повода ткнуть ее в это носом. Слишком много чести.
– Моя дочь ни разу не была в столице, – сказал Маркус, прерывая ее размышления. – До последнего времени это было не обязательно, но на следующий год ей исполнится семнадцать, и она должна произвести хорошее впечатление в обществе; это необходимо, чтобы можно было рассчитывать на достойную партию.
– Не слишком ли рано думать об этом сейчас, в семнадцать-то лет? Девушки в этом возрасте еще совсем дети. – Вот тебе, подумала Френсис, наблюдая за выражением лица Маркуса: понял ли он намек? Однако время явно научило его скрывать чувства.
– У меня нет ни малейшего желания обременять ее браком, прежде чем она будет к этому готова, – ответил он ровным голосом. – Но она должна быть представлена ко двору, и мне не хотелось бы, чтобы ее манеры сочли недостаточно изысканными.
– Так вы, милорд, собираетесь ее обтесывать? – Она сопроводила эти слова иронической улыбкой, которая мгновенно отбросила его на семнадцать лет назад – юная Фэнни Рэндал была шутницей – и заставила подняться и отойти к окну, чтобы восстановить душевное равновесие. Он пришел на деловую встречу и не позволит взять верх эмоциям.
– Нет, это было бы глупо с моей стороны. Для этой цели я найму других. – Он резко повернулся. – Например, вас, если вы согласитесь.
– Меня? – Френсис не могла скрыть удивление. – Вы, наверное, шутите.
– Ничуть. Насколько я знаю, одним из качеств, необходимых юной леди, помимо рукоделия, игры на музыкальных инструментах и умения танцевать модные танцы, является владение рисунком и живописью, а по-моему, лучше вас этому Лавинию не научит никто.
Он присел на диван рядом с Френсис, и так близко, что на нее будто повеяло его теплом. Френсис показалось, что какая-то сила притягивает ее к Маркусу, нестерпимо захотелось прижаться к нему, почувствовать его руку на талии, его губы на своих губах. Она в ужасе вскочила на ноги и, схватившись за колокольчик, стала его трясти, вызывая горничную, чтобы та пришла и убрала поднос.
Повинуясь этикету, согласно которому мужчина не мог сидеть, если женщина стоит, Маркус стал подниматься. Френсис резко села и показала ему рукой на другое кресло. Он сел, на этот раз подальше, и она вздохнула с облегчением.
– Конечно, у меня есть кое-какие способности, но…
– Не прибедняйтесь, графиня, у вас несравненная репутация…
– Много шума из ничего! – Френсис рассмеялась. – Вы же сами видели мою работу у леди Уиллоуби и раскритиковали ее.
– И не собирался. Просто заметил, что вы приукрасили свою модель. – Он неожиданно усмехнулся, а янтарные глаза вспыхнули столь знакомым ей светом, немного суровое лицо оживилось, стало выразительнее. – А если вспомнить ту, что вам позировала, то я бы на вашем месте воспринял это как комплимент.
– Люди платят не за то, чтобы им показывали правду, ваша светлость.
– А важно, чтобы они платили, – пробормотал он.
– Да, важно, – резко сказала Френсис.
– Ну так я буду платить. Хорошо платить.
– У меня строго определенный тариф для учениц, посещающих мой класс.
– Я не хочу, чтобы Винни училась в группе, мне бы хотелось, чтобы вы уделили ей внимание особо.
– Я не уверена, что у меня найдется время.
Пришла горничная за подносом. Маркус подождал, пока она удалится, закрыл за ней дверь и лишь после этого заговорил снова:
– Для двухчасовых уроков дважды в неделю вы наверняка найдете время, тем более что я буду платить по двадцать фунтов за каждый урок.
– Но это же смешно, – фыркнула Френсис. Сумма сразила ее наповал. – Никто не стоит таких денег.
– Вы себя недооцениваете, графиня.
– А если у вашей дочери нет способностей? – Френсис была в смятении. Что она делает? Надо было отказать ему сразу же, а вместо этого она подсчитывает сумму в уме. Два раза в неделю по двадцать фунтов… да этого же хватит на оплату еды, одежды и обслуживающего персонала приюта! Еще и останется на то, чтобы обставить новый дом, когда они его купят. Надо быть сумасшедшей, чтобы отказаться.
– Но рисованию-то ведь можно научить?
– До определенных пределов, но если нет таланта, то… – Френсис пожала плечами, ее грудь поднялась и опустилась, вызвав у него неожиданный приступ желания, который он быстро подавил. – У меня нет практики обучения тому, чему научить невозможно.
– Я не жду, чтобы вы сделали из нее гения, я просто хочу, чтобы она кое-что знала, кое в чем разбиралась, вот и все.
– Кое-что, кое в чем… Знаете, милорд, по-моему, это не то, к чему человек должен стремиться, независимо от того, какое положение он занимает в обществе и чем занимается, – язвительно проговорила Френсис. – Насколько мне помнится, вы во всем старались добиться совершенства, так почему же вы отказываете в этом своей дочери? Ведь это не помешает ей сделать хорошую партию.
Внезапно он расхохотался.
– Вы по обыкновению откровенны, миледи. Хотя и правы, конечно. Ну так что вы скажете? Берете Лавинию? Она чудесный ребенок, но в последние два года, с тех пор как умерла жена, оказалась, по сути, без присмотра и немножко одичала. По-моему, мне просто не найти для нее более подходящего наставника, чем несравненная графиня Коррингам.
Френсис сдержала улыбку.
– То есть вы перекладываете обтесывание на мои плечи, я правильно поняла?
– А почему бы и нет? – Он смотрел на нее с усмешкой, от которой лицо у него стало мягким и простодушным, как когда-то. – Да и кто, как не вы, с вашими безупречными манерами? Во время ваших уроков она заодно, хоть немного, научится вежливо разговаривать, вести себя с людьми.
– Два раза в неделю. Многому ли она научится за столь короткое время?
– Пока достаточно и этого. Из Ирландии должна приехать моя сестра, она, как вы знаете, замужем за лордом Фелмором, пусть тогда и возьмет на себя все заботы по воспитанию Лавинии и готовит ее к выходу в свет.
– Но тогда зачем я вам вообще нужна?
– О, еще как нужны, – проговорил он вкрадчиво, так что она даже пожалела, что задала вопрос. Впрочем, пусть не рассчитывает, что она купится на его комплименты. Но оказалось, что ничего такого он и в мыслях не держал. – Кроме того, у меня здесь кое-какие дела и мне некогда ее сторожить.
– Получается, я должна следить, как бы с ней чего не случилось?
– За хорошую плату.
Значит, он не будет привозить дочку сам, та будет приезжать в карете с гувернанткой и лакеем, и ей не придется встречаться с ним постоянно.
– Вы думаете, я нуждаюсь в средствах?
– А разве не нуждаетесь?
– Деньги мне действительно нужны, но не как средство к существованию, ваша светлость. Но прежде чем принять окончательное решение, я хотела бы встретиться и поговорить с леди Лавинией. Может, у нас с ней ничего не выйдет…
– Понимаю. Давайте назначим день и час.
– Привезите ее завтра, скажем, в два часа.
– Согласен.
Френсис вызвала звонком лакея проводить гостя до выхода. Это означало, что разговор окончен.
Маркус надел шляпу и поднялся на ноги.
– Миледи, к вашим услугам, – сказал он. – До завтра.
Он вышел, а она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Встреча далась нелегко. Она думала, что с прошлым покончено, что она научилась не принимать ничего близко к сердцу. Но почему тогда она вся дрожит и словно бы совершенно лишилась сил? И зачем согласилась проводить целые часы в обществе его дочери? Не говоря уже о том, что никто не требует от нее оплачивать все расходы приюта, достаточно покрывать лишь какую-то их часть.
Френсис встала, налила в стакан вина, снова села и задумалась. Нет, зря она треплет себе нервы. Речь идет о деле, Маркус сам это подчеркнул, и вообще-то она должна бы поблагодарить леди Уиллоуби, которая расхваливает ее направо и налево.
После обеда она позанималась с полудюжиной девушек, рассказала им о линии и перспективе, а вечером посетила вечеринку у леди Холанд.
Эта дама, известная властным характером и острым языком, была одним из столпов общества, и, идя к ней, Френсис всегда была уверена, что получит удовольствие от беседы с ее гостями, обычно людьми умными и сведущими во многих вещах. Домой Френсис возвращалась в прекрасном расположении духа, готовая к жизненным баталиям.
Эта готовность куда-то исчезла, когда на следующий день в ее гостиной возник герцог Лоскоу, а за ним нехотя вошла леди Лавиния. Впрочем, приветствуя гостей, Френсис постаралась скрыть неуверенность.
– Графиня, к вашим услугам. – Маркус изобразил изящнейший поклон, рассчитанный, как Френсис подозревала, скорее не на нее, а на дочь. В ответ она не менее изящно присела в глубоком реверансе.
– Ваша светлость. – Френсис выпрямилась и, повернувшись к маячившему в дверях лакею, приказала принести напитки, потом обратилась к девушке: – Леди Лавиния, как я рада снова вас видеть.
Отец слегка подтолкнул дочь локтем, та сделала книксен и пробормотала:
– Миледи.
Френсис показала на диваны, стоявшие один против другого.
– Прошу садиться.
Отец и дочь рядышком опустились на диван, и севшая напротив Френсис смогла оценить их внешнее сходство. Светло-карие глаза, густые ресницы, четко очерченные скулы и прямые брови, характерные для всех Стенморов. Линия подбородка у Лавинии мягче, но тонкие губы недовольно поджаты. Похоже, девушка упряма.
Глядя, как она сидит, уставившись на носок своей туфельки, выглядывающий из-под бледно-зеленого муслинового платья, Френсис задумалась, удастся ли ей научить чему-нибудь это неразговорчивое создание. Нет ничего хуже, чем ученик, не желающий учиться. Но тут ей припомнилось, какой своенравной она сама была в юности, не желая ничему и никому подчиняться. Дух противоречия задавила в ней мать, потом случилась несчастная любовь, а позже она и сама научилась применять свою энергию для более полезных дел, воспитывая пасынка и падчерицу, занимаясь благотворительностью и живописью.
– Итак, леди Лавиния, – сказала наконец Френсис, – вы, как я понимаю, намерены брать у меня уроки рисования.
– Так папа говорит.
– А вас саму эта идея не привлекает? Лавиния пожала плечами.
– Я неспособная.
– О, дорогая, кто вам это сказал?
– Мисс Хастингс, моя гувернантка. Она просто из себя выходит…
– Ничего удивительного, – вставил герцог. – Ты ведь даже не пытаешься чему-то научиться.
– Не вижу в этом смысла. Какой толк оттого, что я научусь рисовать? Или танцевать? Или играть на клавикордах? Или извиваться в реверансе?
Маркус вздохнул.
– Мы все, Винни, через это прошли. Есть вещи, которые должна знать и уметь каждая молодая девушка, чтобы войти в общество.
– Ну, тогда я лучше вообще не буду в него входить. Все это скука зеленая!
– Лавиния, – строго сказал отец, – ты будешь делать то, что я тебе велю. Надеюсь, ты не забыла, о чем мы вчера говорили?
– Ну да, помню, что мама бы этого хотела. Но ведь мамы нет.
Бедная девочка, подумала Френсис. Ужасно тоскует по матери, а он этого не замечает.
– Леди Лавиния, – мягко сказала она, – нам с вами надо поговорить. Если у нас не сложатся нормальные отношения, то не имеет смысла и начинать занятия. Я не смогу ничему научить вас, если вы этого не захотите.
– Не забудьте, что я заказывал еще и портрет, – вмешался Маркус. – Я настаиваю на том, чтобы она вам позировала.
– Это потом. – Френсис перевела недовольный взгляд с дочери на отца. Маркус ответил ей вызывающим взглядом, но смолчал. – Хорошо, миледи, – сказала Френсис. – Приезжайте завтра и, может быть, с гувернанткой, чтобы ваш отец мог заняться своими делами.
– Я сам ее привезу, – выпалил Маркус. – Моя дочь не ездит по городу без надежного сопровождения.
– Очень хорошо, ваша светлость, – проговорила Френсис, недоумевая, чего он так опасается. – Жду вас в десять утра. К сожалению, позже не получится, у меня в полдень урок, а после обеда встреча.
– Это подойдет. – Маркус встал. – Пошли, Винни, нам надо сделать еще несколько визитов.
Холодный, как лед, деловой и ужасно непринужденный, подумала Френсис, когда гости ушли. Неужели он всегда такой с дочерью? А где же отцовская любовь? Сумеет ли она преодолеть отчужденность этой девушки? Однако ей хотелось попробовать; почему, она и сама не могла бы с точностью объяснить. Может, просто потому, что ей нравилось преодолевать препятствия?
Она рассказала обо всем сэру Персивалю на следующее утро во время верховой прогулки по Гайд-парку.
– Не знаю, может, тебе не понравится то, что я скажу, но ты ведешь себя глупо. – Он поклонился кому-то в проезжавшем мимо фаэтоне. – Ведь сплетни пойдут.
– Но ты же сам говорил, Перси, что все давно забыли про скандал.
– Забыть-то забыли, но не обязательно снова напоминать о нем.
– Я и не напоминаю; но откажи я герцогу в его просьбе, он мог бы подумать, будто я затаила на него зло, а это неправда. Что было, то прошло, и мои уроки с леди Лавинией это только подтвердят.
– Каким же образом?
– Между нами чисто деловое соглашение, и, когда он повезет свою дочь обратно в Дербишир, все в этом убедятся. – Френсис улыбнулась и наклонила голову, приветствуя ехавшую в коляске леди Джерси.
– Смотри, как бы тебе не попасться в собственную ловушку, дорогая моя.
– Что ты имеешь в виду?
– Думаю, ты прекрасно понимаешь.
– Если ты про герцога Лоскоу, так он меня интересует исключительно как клиент. – Френсис развернула лошадь к Стенхоупским воротам. – Он хорошо платит.
Персиваль рассмеялся.
– А ты у нас такая бедная, что не могла ему отказать!
– Нет, не могла. Я найду прекрасное применение его деньгам.
– Вот уж не думал, что ты такая меркантильная. – Он вздохнул. – Это лишний раз показывает, как сильно человек может ошибаться.
Френсис засмеялась.
– Ты, Перси, знаешь меня лучше всех, так что тебе известно: деньги как таковые меня не интересуют.
– А ты слыхала, что говорят: будто его светлость приехал, чтобы присмотреть себе новую жену.
– Да?
– И вот я себя спрашиваю: уедет ли он неженатым?
– А я тут при чем?
– Он богат, как Крез, если деньги тебе все-таки небезразличны. Говорят, его брак никак нельзя было назвать благополучным, причем все обвиняют его. Он слишком категоричен и высокомерен, чтобы какая-то женщина рядом с ним могла быть счастлива; единственное, что заставляет дам закрывать глаза на его недостатки, – это его богатство.
– Перси, да ты как будто ревнуешь.
– Ничуть. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Дальнейший путь до Коррингам-хауса они проделали в молчании и подъехали к дому как раз в тот момент, когда на подъездную аллею сворачивал фаэтон, в котором сидели герцог и его дочь. Это становится уже традицией – встречаться у входа, подумала Френсис. На будущее надо запомнить, что герцог пунктуален, и больше не опаздывать. Они придержали коней, сэр Персиваль спрыгнул на землю и помог Френсис сойти с седла.
Глядя на Френсис, застывшую перед дверью, Маркус отметил, что она выглядит замечательно в своей зеленой бархатной амазонке, туго обтягивавшей талию, и причудливой шляпке, которая походила на мужской цилиндр, но была украшена развевающимся пером и вуалью, придававшей ей женственный вид. Он соскочил с фаэтона и поклонился.
– Миледи.
Она склонила голову, ее позу можно было назвать надменной, если б не улыбка.
– Ваша светлость, это я опоздала или вы приехали слишком рано?
– Я пунктуален, миледи. Говорят, точность – вежливость королей, а почему я должен быть менее вежливым, чем король?
– Я запомню это, милорд. Прошу вас, входите. Сэр Персиваль повернулся к герцогу.
– Доброго дня, Лоскоу. Леди Лавиния. – Он вскочил в седло и пустил коня в направлении Брук-стрит.
– Я не надолго, – обратился Маркус к конюху, который подошел, чтобы увести лошадей. – Просто присмотри за ними пока.
Френсис ввела гостей в холл, а затем проводила до мастерской. Оставив их там, она пошла переодеться.
Вернулась она минут через пять, не больше. Лавиния смотрела в окно, а герцог ходил по мастерской, сжав руки за спиной, и рассматривал картины на стене.
– Вот эти мне нравятся, – сказал он. – Они намного лучше смешного портрета леди Уиллоуби.
– Благодарю вас. Я писала их для собственного удовольствия.
– Но зачем вы их прячете, пусть бы и другие получили удовольствие.
– Я не прячу, – ответила Френсис, думая о его собственных портретах, написанных семнадцать лет назад. Хорошо, что она поставила их лицом к стене. Ему лучше не знать, что она их сохранила. – Все, кто приходит сюда, видят эти картины.
– Но вы их не выставляли?
– Нет, они не модные.
– Согласен. Слишком много реализма, слишком смелые мазки, но, по моему скромному мнению, картины выполнены прекрасно. Я уверен, нашлась бы просвещенная публика, которая оценила бы их по достоинству.
Френсис засмеялась.
– Думаете, кто-то пожелал бы повесить у себя в гостиной изображение затравленной лисицы?
