– Может, королева? – предложила Роуз. – Королева Елизавета? Или какая-нибудь греческая богиня, не помню, как ее там звали…
      – Нет, Роуз, так все одеваются на маскарадах, а я хочу что-нибудь оригинальное.
      – Может, какое-нибудь животное? – предложила неутомимая Роуз.
      – Но я же запарюсь в меховом костюме, – засмеялась Френсис. – Кроликом, что ли, одеться? У герцога чувство юмора порой хромает, еще подумает, что я над ним смеюсь.
      А Грили уже объявил, что герцог Лоскоу ждет ее внизу и желает с ней поговорить.
      – Я провел его в гостиную, миледи, – сообщил дворецкий и озабоченно добавил: – Он чем-то очень встревожен.
      – Скажи ему, я сейчас спущусь.
      Френсис поправила прическу и пошла в гостиную.
      – Милорд, что-то случилось? Надеюсь, не с леди Лавинией?
      – При чем тут Лавиния? Я пришел совсем по другому поводу.
      Ага, значит, до него дошла сплетня. Сейчас полетят искры.
      – Может, сначала выпьете чего-нибудь? Чаю? Мадеры? Чего-нибудь покрепче?
      – Спасибо, не надо.
      – Садитесь, пожалуйста.
      Он прошагал к окну, потом обратно и наконец сел напротив Френсис.
      – Мой сын удрал из школы и оказался в каком-то игорном притоне, куда я и сам вряд ли решился бы войти…
      – Мне очень жаль, но какое отношение это имеет ко мне?
      – Его затащил туда ваш пасынок.
      – Да вы что? Быть такого не может!
      – Дункан никогда не лжет, мадам, я ему верю.
      – В таком случае глубоко сожалею. Но думаю, это просто юношеская выходка, и ничего больше. Птенцу хочется опробовать крылья.
      – Очень меткая метафора. Этот лоботряс, ваш сын, так заморочил голову этому самому птенцу, что тот взлетел чересчур высоко и опалил себе крылья, ни перышка не осталось.
      Френсис с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.
      – Вы преувеличиваете, я уверена.
      – По-вашему, проиграть две тысячи – это преувеличение?
      У Френсис перехватило дыхание, смеяться расхотелось.
      – Так много?! Но ведь маркиз несовершеннолетний, по закону этот долг не считается, не так ли?
      – Может, и так, но это долг чести, и он должен быть выплачен.
      – Так вы хотите, чтобы я его возместила? За этим и пришли?
      – Нет, миледи, не за этим. Долг записан не на графа, а на тех, кто с ним был. – Маркус умолк, удивляясь про себя, зачем он сюда пришел. Взбешенный выходкой сына, он выскочил из дома, полный решимости разыскать Джеймса, сам не зная зачем. На квартире Джеймса не оказалось, и ему подумалось, что, может, он у мачехи.
      Грили сообщил, что графа нет, и надо было повернуться и уйти, но вместо этого он потребовал встречи с графиней. Зачем? Чтобы посоветоваться с ней или просто пожаловаться и найти у нее сочувствие?..
      – Я явился, – сердито заговорил Маркус, – чтобы выразить вам возмущение недостойным поведением вашего пасынка и сообщить, что моя дочь больше не переступит порог этого дома. А для вашей же пользы советую обуздать графа Коррингама, пока он вас не разорил. Доброго дня, графиня. – Не дав Френсис сказать ни слова, он покинул гостиную.
      Остановившись в дверях, Френсис смотрела, как дворецкий закрыл за ним дверь, и словно вся жизнь ее осталась за этой дверью. Она написала гневную записку Джеймсу с приказанием как можно скорее явиться к ней, отправила ее с лакеем и поднялась в свою спальню.
      – Мы никуда не пойдем, Роуз, – устало сказала она, – я жду графа.
      – А как же костюм, миледи? Осталось так мало времени…
      – Ничего не надо делать, я оденусь горничной. У нас с тобой примерно одинаковый размер, возьму что-нибудь из твоих вещей.
      – Но, миледи, это же не то.
      – Ничего, сойдет. Герцог Лоскоу смотрит на меня как на служанку, что ж, я и буду ею. Посмотрим, как ему это понравится, если, конечно, он приедет на бал, в чем я начинаю сомневаться.
 
      Маркус шел домой. Интересно, как бы она отнеслась к случившемуся, если бы Дункан был ее сыном? Просто посмеялась бы, сказала, что юношей надо прощать, им просто очень хочется поскорее стать взрослыми? Неудивительно, что ее пасынок вырос таким безответственным.
      Впрочем, он и сам терпимо отнесся бы к выходкам Дункана, если бы тот пришел и откровенно рассказал о своих проблемах. Может, они даже посмеялись бы вместе. В том-то вся и загвоздка – они никогда не смеются вместе, и он сам виноват в этом. Ходьба немного успокоила Маркуса, но не настолько, чтобы повернуть обратно и извиниться.
 
      Дункан сидел в библиотеке на том же месте, где он его оставил час назад, опустив голову и зажав ладони между колен. Вид у него был подавленный, что неудивительно – Маркус так на него накричал, что слышно было, наверное, на милю вокруг.
      – Ты мне заплатишь из своего содержания! – рычал он. – Не получишь ни пенса, пока все не выплатишь. И если для этого тебе потребуется сидеть без гроша до самого совершеннолетия, когда ты получишь наследство своей матери, то так тому и быть.
      – Но, отец, как же я буду жить?
      – Работай.
      – Как? Я же учусь. Вы хотите, чтобы я бросил учебу и пошел работать?
      – На той неделе начинаются каникулы, поедешь домой в Риели и будешь работать в поместье. Решение о твоем будущем я приму позже.
      Дункан разрыдался, и Винни, которая явно подслушивала под дверью, бросилась его утешать.
      – Мы что-нибудь придумаем, миленький, – повторяла она, опустившись перед ним на колени и сжимая его руки. – Мы что-нибудь придумаем.
      – Не говори глупостей! Что, черт побери, ты придумаешь? – закричал в бешенстве Маркус, и тогда Винни метнула на него взгляд, полный ненависти. Это было уже слишком. Маркус выскочил за дверь, оставив детей плакать и утешать друг друга, а сам помчался к Джеймсу.
      Сейчас же при взгляде на сына ему захотелось вдруг подойти, погладить его по волосам и взять обратно все, что он в сердцах наговорил. Ему почудилось, будто он слышит голос Френсис: “Если вы оставите сына без средств, как вы думаете, что он станет делать? Вернется за карточный стол в надежде отыграться. Вы что, хотите, чтобы он стал законченным игроком?”
      Маркус подошел к сыну и сел рядом.
      – Прости, что я накричал на тебя, Дункан, но ты должен понять…
      – Ой, только не начинайте все сначала, – пробурчал Дункан и оглянулся вокруг, словно ища, куда бы спрятаться. – Я же сказал, что раскаиваюсь. Если вы опять будете ругаться, я лучше прямо сию минуту отправлюсь в Риели.
      – Ну нет, ты вернешься в школу и будешь ждать, пока я тебя заберу, понятно?
      – Да, сэр.
      Маркус не знал, что делать дальше. За мальчиком нужен глаз да глаз, но злиться надо было на тех, кто подтолкнул его к игре, а вместо этого он обрушился на Френсис Коррингам, которая тут ни при чем.
      И вот теперь из-за Дункана и ее пасынка он больше не сможет с ней видеться. А ведь у них как будто уже все налаживалось! Маркус приказал подать карету, и за всю дорогу они с Дунканом не проронили ни слова. Вернувшись домой, он вызвал Лавинию в библиотеку, совершенно не готовый к новому скандалу.
      Узнав о том, что ее занятия живописью прекращаются и она больше не поедет в Коррингам-хаус, девушка разразилась слезами.
      – Но я же не виновата в том, что натворил Дункан! Это нечестно! Мне нравится в Коррингам-хаусе!
      Маркус протянул ей носовой платок.
      – Уроки все равно надо было прекращать, сама графиня сказала мне, что больше ничему не может тебя научить, тебе нужен кто-то более знающий…
      – Более знающий, папа?! Таких нет! Графиня самая знающая из всех!
      – Это ее слова, не мои.
      – Небось, вы напали на нее из-за чего-то, вот она и сказала. Леди Коррингам была добра ко мне, она никогда не смотрела на меня свысока.
      – Она слишком снисходительна. Как и я.
      – Вы снисходительны? Да что вы говорите?! – Лавиния зашлась истерическим смехом.
      Маркус стоял, сцепив пальцы за спиной, и смотрел на дочь. Откуда в ней это своеволие? Кто научил ее перечить отцу?
      – Лавиния, – процедил он сквозь зубы, – хватит. Я решил, значит, так и будет.
      Девушка внезапно перестала рыдать и вытерла глаза.
      – В глубине сердца, если оно у вас, конечно, есть, вы сами понимаете, что леди Коррингам абсолютно не виновата в том, что произошло. – Лавиния шмыгнула носом. – И граф тоже не виноват. Если и есть виноватый, так это Бенедикт Уиллоуби.
      – Молодой Уиллоуби? С чего ты взяла?
      – Дункан сказал. Мы всегда все друг другу рассказываем, еще с детства. Все придумал Бенедикт. Ему захотелось провести ночку вне школы, вот он и уговорил Дункана сказать учителю, будто вы вызываете его на несколько дней домой и чтобы он приехал с другом.
      – Это я знаю от самого учителя. Рассказывай дальше.
      – У Бенедикта при себе всегда много денег, гораздо больше, чем вы даете Дункану. Он решил сходить в игровой клуб, но они знали, что их туда не пустят, и потому обратились к графу Коррингаму с просьбой, чтобы он поручился за них. Граф не хотел, но Бенедикт знал, что тот обещал ее милости больше не играть, и сказал, что все ей расскажет, если он их не проведет. Граф очень не хотел расстраивать свою мачеху и потому согласился, у него и в мыслях не было навлекать неприятности на Дункана.
      – А ты, выходит, посвящена даже в намерения графа?
      – Он заезжал к нам, пока вы отвозили Дункана в школу.
      – И ты его приняла? – недоверчиво спросил Маркус. – Как только тебе это в голову пришло!
      – В этом нет ничего дурного, я была не одна, со мной была мисс Хастингс. А вы, папа, должны признать, что были неправы по отношению к графине, и разрешить мне ездить к ней.
      Маркус и сам знал, что неправ.
      – Я непременно поговорю с графиней, но что касается уроков, то…
      – Ну почему, папа?!
      – Все, Лавиния, я больше не хочу говорить об этом. Иди в свою комнату, займись чем-нибудь.
      После ухода дочери Маркус несколько минут шагал по комнате, потом переоделся и приказал оседлать своего скакуна. Полезно проветрить голову, прежде чем снова ехать в Коррингам-хаус. Странно он ведет себя в последнее время. Раньше такая вспыльчивость была ему несвойственна, почему же он так изменился? И случилось это здесь, в Лондоне, когда он встретил Френсис и обнаружил, что она вовсе не пропала без него, а прекрасно жила все эти годы. А когда он увидел, какая она прекрасная мать, и лишний раз убедился, что как отец он никуда не годится, ему стало и вовсе не по себе.
      Маркус пустил жеребца вскачь. Что он ей скажет? Что виноват, просит прощения?
      – Стенмор! Ты здесь! – послышался голос Доналда.
      – Привет, дружище.
      – Ты что как в воду опущенный? Она дала тебе от ворот поворот?
      – Кто?
      – Прекрасная графиня, кто же еще.
      – Я не делал ей предложения.
      – Маркус, ты меня удивляешь. Ты что, боишься рот открыть в присутствии леди?
      – Вовсе не боюсь. Напротив, слишком широко его открыл…
      – Что, рассказал ей о бастарде, а она не хочет простить?
      – До этого дело не дошло.
      – Понял. – Доналд многозначительно кивнул. – Наверное, слыхал свежую сплетню?
      – Нет. Давай рассказывай.
      – Распространился слух о ребенке, и миссис Харкорт уверяет, будто это ребенок твой и… – Доналд замялся, зная взрывной темперамент друга, – графини Коррингам. Якобы вы много лет подряд были любовниками, это началось еще до твоей женитьбы, и, хотя ребенка тогда отдали кому-то, сейчас, после кончины жены, ты решил взять его и ее к себе.
      – Боже мой! Воистину нет предела женской злобе, – пробормотал Маркус. Он был ошеломлен. Как он явится пред очи Френсис после всего услышанного? И что скажет?
      Нет, надо как-то ухитриться сообщить ей, что он раскаивается во всем и считает себя кругом виноватым. Сейчас он к ней не поедет, но на маскараде постарается поговорить с ней наедине.
      – Так что ты намерен предпринять? – ворвался в его размышления голос Доналда.
      – Сам не знаю. Женщинам надо заткнуть рты, а для этого мы должны непременно разыскать ребенка и его мать. Ты сколько-нибудь продвинулся?
      – Ни на шаг. Я облазил весь Лондон, разве что в высшем свете не показывал тот рисунок, и – безрезультатно. Может, женщина затесалась в высшее общество, стала дамой полусвета, чьей-нибудь любовницей…
      – Нет, мы же знаем, ребенок живет в трущобах. Вполне возможно, что Пул уже нашел их, и, если это так, да помогут им небеса.
      – Да нет, вряд ли. Если мой информатор не врет, Пул собрался в Дербишир подговаривать тамошних ткачей напасть на Лоскоу-Корт.
      – И когда это должно произойти?
      – Девятого июня, через два дня. Нам бы лучше быть там.
      – Но одиннадцатого я должен быть на маскараде у леди Уиллоуби.
      – Знаешь, заварушка в Риели поважнее танцев. К тому же, если повезет, мы успеем разобраться там и вернуться обратно. Ты опоздаешь, но ведь бал длится до утра?
      Да, надо ехать. Маркус выругался вслух и повернул коня в сторону Стенмор-хауса. Пора собираться в дорогу.

* * *

      Минут двадцать, не меньше, Френсис и сэр Персиваль, вызвавшийся ее сопровождать, продирались сквозь толпу перед входом в дом Уиллоуби на Пиккадилли. Попав наконец внутрь и стоя в очереди, чтобы поздороваться с хозяевами, Френсис осмотрелась. Многие были в маскарадных костюмах и масках, узнать кого-либо было невозможно.
      – В такой давке я еще не бывала, – прошептала она своему спутнику. – Не потеряй свою шляпу.
      На голове сэра Персиваля, одетого под Наполеона Бонапарта, естественно, была треуголка.
      – Смотри, как бы тебе не столкнуться с герцогом Веллингтоном, а то начнешь еще одну войну, – со смехом сказала Френсис, когда он заехал за ней в Коррингам-хаус.
      – А тебя он примет за разбитную служанку и прикажет принести ему бренди, а потом захочет усадить к себе на колени. С чего тебе вздумалось так одеться? Весь вечер придется всех обслуживать.
      – Ты думаешь, я не справлюсь?
      – Ты с чем угодно справишься, моя дорогая.
      Перси был истинным джентльменом, порядочным и внимательным, и Френсис иногда думала, как было бы хорошо, если бы она любила его и вышла за него замуж. Она порой удивлялась, почему о них с Перси не сплетничают. Наверное, не находят ничего интересного.
      Другое дело – герцог Лоскоу, вот тут было чем поживиться. Человек-загадка, высокомерный и неприступный, вдовец, которому, несомненно, нужна жена. Кого он выберет? Френсис тряхнула головой – опять она думает о Маркусе, хотя решила ведь, что с ним покончено. Только как себя в этом убедить?
      – Ну наконец, – проворчал Перси, когда они достигли верхней лестничной площадки, на которой стояли леди Уиллоуби и ее супруг.
      – Графиня, как приятно вас видеть, – воскликнула леди Уиллоуби. – Я рада, что вы без маски, а то вас приняли бы за одну из моих служанок. Добрый вечер, сэр Персиваль.
      Поздоровавшись со всем семейством, Френсис и Перси вошли в бальный зал и окунулись в какофонию звуков. Танцы еще не начались, музыканты настраивали инструменты под аккомпанемент громких голосов и взрывов смеха. Они смешались с толпой, здороваясь и переговариваясь со знакомыми, и Френсис то и дело ловила себя на том, что смотрит на дверь. Пришел ли Маркус?
      Грянул оркестр, и Перси повел ее танцевать. Потом она танцевала с сэром Грэмом, потом с супругом миссис Батерворт… Это продолжалось часа полтора, пока Френсис не запросила пощады. Она сидела, разговаривая с Ричардом и Аугустой, когда падчерица со смехом воскликнула:
      – Ты посмотри, кто пришел! В чем это он? Френсис повернулась и увидела Джеймса, одетого французским дворянином семнадцатого века, в бледно-голубом с желто-лимонным, с двумя юношами, одетыми так же. Заметив сестру и мачеху, Джеймс направился к ним.
      – Мама, к вашим услугам, – весело проговорил он, с шиком взмахивая огромной шляпой с длинным пером.
      – Ты великолепно выглядишь, Джеймс, – заметила Френсис, – только я удивляюсь, как это лорд Уиллоуби тебя пригласил.
      – Да он не злопамятный. Вот о бедном Риели этого не скажешь, ему до конца семестра сидеть в четырех стенах.
      – Откуда ты знаешь?
      – Малышка мне сказала.
      – Ты имеешь в виду леди Лавинию? Где ты ее видел?
      – В Стенмор-хаусе, заезжал узнать, как там Риели. Она сказала, они возвращаются в Лоскоу-Корт.
      – Когда? – Вопрос вырвался невольно.
      – Не сегодня завтра. А герцог тебе разве не говорил?
      – Нет, а почему он должен говорить? – Значит, сегодня его здесь не будет. Странное чувство облегчения нахлынуло на Френсис. Они больше не увидятся, не будет взаимных пикировок, часов, проведенных в молчании, когда она писала портрет. Сплетни улягутся, она вернется к прежней спокойной жизни.
      Закончился гавот, начинался следующий танец. Френсис подняла голову. Джеймс стоял перед ней в поклоне, с улыбкой до ушей.
      – Миледи, позволено ли мне будет пригласить вас на менуэт?
      – Ну что за несносный мальчишка! – засмеялась Френсис.
      – Может, я должен завоевать право танцевать с вами в поединке с вашими поклонниками?
      – Нет-нет, не надо. – Она положила руку на сгиб его локтя и пошла на середину зала. – А это не покажется смешным твоим друзьям?
      – Да они от зависти умирают, у них матери далеко не такие молодые и красивые.
      – Как тебе не стыдно, Джеймс! Приберег бы свои комплименты для кого-то, кто их больше заслуживает.
      – Никто их не заслуживает больше, чем ты, – сказал он серьезно. – Ты сама знаешь, я обожаю тебя.
      – Да ну!
      – Правда. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, и если кто-нибудь причинил тебе огорчение, я пошлю ему вызов.
      – Джеймс, ну что ты выдумываешь, кто, по-твоему, меня огорчил?
      – Его светлость герцог Лоскоу.
      – Его светлость? С чего ты решил?
      – Маленькая птичка начирикала мне, что вы поссорились. И что ты очень переживаешь.
      – И что ж это за птичка?
      – Прямо так и скажу! Боже правый! Леди Лавиния! – воскликнул Джеймс, глядя куда-то за спину Френсис.
      Френсис резко повернулась и увидела ведьму.
      Она была вся в черном, в высокой островерхой шапке, пол-лица закрыто маской с длинным носом и острым подбородком. Видны были только веселые глаза и брови вразлет. Лавиния танцевала с Бенедиктом Уиллоуби.
      – О господи, – выдохнула Френсис. – Как ты думаешь, отец знает, что она здесь?
      – Сомневаюсь.
      – Что делать? Он же может появиться в любой момент.
      – Надеюсь, не появится. Но какой потрясающий костюм, а?
      – Ты лучше подумай, что будет, если ее узнают. Она же еще даже в свет не выходила! Не хватало герцогу сплетен, так еще Лавиния добавит.
      – Давай двигаться так, чтобы к концу танца оказаться рядом с ней и потом, загородив ее, уговорить уйти.
      Но не успели они сделать и шага, как танец закончился, и Френсис с ужасом увидела, что Бенедикт взял Лавинию за руку и повел вон из зала.
      – Я пойду за ними. – Френсис двинулась к двери. Джеймс пожал плечами и последовал за ней.
      Пробираясь сквозь толпу, они достигли верхней галереи, но юной пары нигде не было видно.
      Джеймс, перегнувшись через балюстраду, посмотрел вниз.
      – Вон они! – сказал он.
      Френсис заспешила вниз по лестнице. Народу на первом этаже было немного, и никто не обратил внимания ни на них с Джеймсом, ни на пару, исчезнувшую в оранжерее. Джеймс распахнул дверь, и Френсис вбежала внутрь.
      В тусклом свете фонарей они увидели, как Лавиния, без маски, молча борется с Бенедиктом. Тот обхватил ее, а она пытается вырваться, вцепиться ему в лицо, и все это в полнейшей тишине.
      Джеймс с Френсис еще не успели добежать до них, когда Лавиния ухитрилась ударить Бенедикта под дых одной рукой, а другой влепила ему пощечину, оцарапав щеку перстнем. Тот, выругавшись, схватился рукой за щеку и в это мгновение заметил подбегавшего Джеймса. Не теряя ни минуты, он бросился к дальней двери и выскочил на улицу.
      – Это ж надо так драться! – с восхищением произнес Джеймс. – Еще минута, и вы уложили бы его на обе лопатки.
      Лавиния взглянула на него, потом на Френсис и разразилась слезами. Френсис ласково обняла ее.
      – Джеймс, поди возьми извозчика. И потихоньку. Мы пока подождем в дамской комнате. – Она посмотрела на Лавинию. – Пойдем, приведешь себя в порядок и никто ничего не заметит. – Френсис подняла с пола маску. – Лучше пока надень и завернись в плащ.
      – Вы не скажете папе?
      – Нет, хотя стоило бы.
      – Я не хотела… я не думала…
      – Конечно, не хотела… – Френсис кивком отпустила Джеймса, и они с Лавинией юркнули в дамскую комнату. – Давай-ка определим размер ущерба. – Френсис осмотрела лицо девушки. Царапин и ссадин не было, только бороздки от слез. – Вроде ничего нет. Тебе не больно?
      – Нет. – Лавиния внезапно улыбнулась. – Неплохо я за себя постояла, а?
      – Да, моя дорогая, только нельзя доводить дело до этого. О чем ты только думала?
      – Я была ужасно зла на папу. Он сказал, что я вас больше не увижу.
      – Я это знаю, – мягко произнесла Френсис. Смочив платок холодной водой, она осторожно отерла девушке лицо.
      – Это нечестно, вы не виноваты, что Дункан попал в переделку, да и я тоже не виновата. Я так и сказала папе, а он разозлился еще больше. На самом деле во всем виноват Бенедикт Уиллоуби, он всегда плохо влиял на Дункана. Я решила встретиться с ним и заставить признаться папе, что во всем виноват он. – Лавиния улыбнулась. – Ну, и я насела на Фелисити, чтобы она дала мне приглашение…
      – Значит, Фелисити знает, что ты здесь?
      – Да, но я заставила ее поклясться, что она никому не скажет.
      – Однако как ты позволила Бенедикту увести тебя из зала? Остается только надеяться, что тебя никто не узнал, иначе будет беда.
      – Я его отругала за то, что он бросил Дункана одного все расхлебывать, а ему не понравилось. Я не хотела устраивать сцен на глазах у всех, но решила непременно заставить его признаться папе…
      – И согласилась уединиться с ним в тихом уголке. Ах, Лавиния, какая же ты глупенькая.
      – Он сказал, что у него есть что-то важное для меня, я и подумала… – Она снова заплакала.
      – Не расстраивайся, дорогая, ничего страшного не случилось и не случится, если мы тебя благополучно отвезем домой.
      – Еще как случилось. Это ужасно, он сказал мне… сказал, чтобы я не строила из себя недотрогу, потому что мой отец первостатейный распутник. Он сказал, что папа… сделал ребенка жене своего конюха…
      Френсис почувствовала укол в сердце, но ровным голосом проговорила:
      – Я уверена, это выдумки, Бенедикт просто хотел тебя запугать.
      – Я ему сказала то же самое, но потом вспомнила… Миссис Пул действительно родила, когда муж ее был на войне, а когда он вернулся, она исчезла вместе с ребенком.
      – Но это же еще не доказывает, что его отец – герцог, не так ли?
      – Я впомнила еще одно. Того маленького мальчика, которого рисовала. Я же говорила, он мне кого-то напоминает…
      – А ты не подумала, что в лице и повадках этого мальчика ты заметила что-то схожее с мальчиком на картине, которая висит у вас в гостиной в Стенмор-хаусе, и бессознательно усилила сходство? Знаешь, такое бывает.
      – Тогда почему папа забрал рисунок? И откуда Бенедикт узнал?
      – Послушай, Лавиния, Бенедикт Уиллоуби просто шантажировал тебя. А сейчас вытри глаза, придет Джеймс, мы поедем домой и постараемся, чтобы ты проскользнула в свою комнату незаметно для отца.
      – А он уехал в Риели, сказал, дня на два. Послышался осторожный стук в дверь.
      – Это я. Откройте.
      Френсис приоткрыла дверь, Джеймс заскочил внутрь.
      – Я взял извозчика, кеб у двери.
      – Хорошо. Я отвезу Лавинию домой, а ты извинись перед сэром Перси, скажи, у меня разболелась голова.
      – Ладно, но есть проблема. Как раз когда я подъехал на кебе, появился герцог, спрашивал, здесь ли ты. Я ему сказал, ты здесь, но плохо себя чувствуешь и попросила меня взять для тебя кеб, чтобы уехать домой. Он заявил, что приехал в карете и отвезет тебя сам, это гораздо лучше грязного кеба.
      – О господи! Ты хоть попытался его отговорить?
      – Естественно, но он и слушать не захотел. Кажется, он и приехал-то специально, чтобы увидеться с тобой, так что…
      – Ну нет, я не вынесу еще одного выговора…
      – Да нет, он вроде не для этого приехал. Говорит, он и слова не произнесет без твоего позволения, просто отвезет домой.
      – И что же нам делать? – простонала Лавиния. – Он же меня увидит…
      – Я боюсь этого не меньше вас, миледи, – едко произнесла Френсис. – Ладно, я выйду и разрешу герцогу отвезти меня домой. Как только мы отъедем, ты, Джеймс, сажаешь леди Лавинию в кеб и мчишься в Стенмор-хаус. Конечно, это не идеальное решение, Лавиния поедет с тобой без компаньонки…
      – Да уж, его светлость шкуру с меня спустит, если узнает.
      – Ничего, рискнем, делать нечего. Подождите, пока мы отъедем, прежде чем выходить. – Френсис поцеловала Лавинию в щеку. – Не расстраивайся, все будет хорошо. Я пошла.
      Господи, что я делаю? – думала Френсис, вытаскивая свою пелерину из-под груды одежды и направляясь в холл, где ее ждал Маркус. Мало того, что она поссорилась с ним из-за Дункана, так теперь еще покрывает проделку его дочери. Он же взбесится, если узнает! А она сама сует голову в петлю, решившись ехать с ним домой.

      Маркус повернулся на шум шагов и пораженно застыл, увидев, в какой одежде она явилась на бал. Впрочем, и это простое донельзя платье, и чепец на голове не могли испортить ее красоту. Все осталось при ней – черты лица, плавные линии фигуры, свет, горящий в глазах.
      – К вашим услугам, прелестная служанка, – приветствовал ее Маркус.
      Вопреки владевшему ею беспокойству, Френсис улыбнулась.
      – Ой, сэр, вы обманываете бедную девушку, – жеманно проговорила она, подделываясь под служанку.
      – Мне сказали, вы плохо себя чувствуете и решили уехать домой, – продолжал он, переходя на серьезный тон.
      – Ничего особенного, просто голова болит, а в зале так шумно…
      – Моя карета у ворот, вы позволите мне проводить вас до дома?
      – Благодарю вас.
      Маркус помог Френсис залез в карету, сел рядом с ней и приказал кучеру ехать к Коррингам-хаусу.
      – И давай поосторожнее на поворотах, у ее милости болит голова, – добавил он.
      Понимая, что чем дольше они будут ехать, тем больше времени будет у Джеймса, чтобы отвезти Лавинию домой, Френсис страдальчески улыбнулась и бессильно откинулась на спинку сиденья.
      – Бедная моя Фэнни, – произнес Маркус, глядя на нее. – Если я хотя бы отчасти послужил причиной твоего недомогания, прошу меня простить. Вот уж кому я ни за что не хотел бы причинять страданий, так это тебе.
      Френсис открыла глаза.
      – Ваша светлость…
      – Не называй меня так, прошу тебя. Разве перед тобой герцог?
      Френсис улыбнулась.
      – По правде говоря, просто не знаю, кто передо мной.
      – Мужчина. И его зовут Маркус Стенмор.
      – Очень хорошо, значит, я вижу Маркуса Стенмора, – пробормотала Френсис, пораженная произошедшей в нем переменой. Куда девалась его резкость, безапелляционность?
      – Которого ты когда-то любила.
      – Правда?
      – Ах, Фэнни, перестань меня дразнить, я хочу поговорить с тобой серьезно, если с твоей мигренью ты в состоянии меня выслушать.
      – Я в этом не уверена.
      – Тогда я заеду завтра. – В его голосе явственно слышалось разочарование.
      – Удивляюсь, как ты решился на это, – заметила Френсис. – О нас же сплетни ходят. Якобы ты постоянно крутишься у меня под дверью. Разве не из-за этого ты решил избавить свою дочь от моего тлетворного влияния? И запретил своему сыну общаться с моим?
      – Вовсе нет, и поверь мне, я глубоко раскаиваюсь, я не должен был перекладывать на тебя вину за то, что сам несостоятелен как отец. Ты меня простишь?
      – Прощаю.
      – И можешь ли ты меня простить за ту гнусную ложь, которую возводят на тебя? Узнав ее чудовищные масштабы, я был потрясен.
      – Я не обращаю внимания на злые сплетни.
      – Правда? Но мне-то это небезразлично, и я заставлю всех замолчать.
      – Каким образом?
      – Докажу, что они лгут. – Он взял ее за руку. Френсис не шевельнулась. – Фэнни, ты, верно, слышала о пропавшем ребенке?
      – Слышала, но ты не обязан мне говорить.
      – Обязан. Так вот, это не мой ребенок.
      – Не твой? Но на рисунке Лавинии он так похож…
      – Да. Но как твоя голова? Тебе не больно меня слушать?
      Френсис забыла, что якобы страдает, и улыбнулась.
      – Продолжай.
      – Джон тогда закончил Кембридж, еще не решил, что делать дальше, и жил у меня, когда пришло известие о гибели моего старшего конюха Джозефа Пула в Испании. На свою беду я попросил Джона навестить жену Пула и посмотреть, не нуждается ли она в чем. Вообще-то он человек отзывчивый, и, думаю, ему хотелось просто утешить ее, но в результате появился младенец…