– Конечно, возьму.

– Вы больше ничем не заняты, мистер Холлин? Ваша помощь была бы желательна, а Левитас, конечно, поднимет и вас, если я сяду на Отчаянного.

– Я бы с радостью, сэр, да только портупеи у меня нет. Я еще ни разу не сидел на драконе – не считая, конечно, работ, которые мы делаем на земле. Могу, пожалуй, состряпать что-то из запасных, если вы мне дадите минутку.

Земля содрогнулась – это Максимус опустился на двор.

– Ну что, готов? – спросил он Отчаянного. На спине у него сидел Беркли с парой мичманов.

– Он так долго ныл, что я сдался, – сказал Беркли в ответ на веселый взгляд Лоуренса. – Но, между нами, дурацкая это выдумка – драконов купать. – Его словам противоречили нежные тумаки, которыми он награждал Максимуса.

– Мы тоже летим, – объявила Лили, тихо посовещавшись со своим капитаном. Отчаянный лапой поднял с земли Лоуренса, который, несмотря на когти, совсем не боялся. В драконьей горсти, за оградой пальцев, сиделось удобно и безопасно, как в клетке.

На глубине плавал один только Отчаянный. Максимус стоял там, где помельче, а Лили смотрела на них с берега, пробуя воду носом. Левитас по привычке ринулся в озеро с разбега, закрыв глаза, и долго брызгался, а потом поплыл по-собачьи.

– Нам тоже заходить? – с некоторой тревогой спросил один из мичманов Беркли.

– Даже и не думайте, – сказал Лоуренс. – Это озеро питают горные снега, мы в нем мгновенно бы посинели. А вот им намокнуть не повредит – потом их гораздо легче будет отмыть от крови и грязи.

– Гм, – сказала на это Лили и с большой осторожностью зашла в воду.

– Ты уверена, что она не слишком холодная для тебя, дорогая? – спросила с берега Харкорт. – Я никогда не слышала, чтобы драконы простужались – надеюсь, этого не случится? – обратилась она к Лоуренсу и Беркли.

– Нет, холод только бодрит их, если погода, конечно, не слишком морозная, – ответил Беркли и заревел: – Максимус, трусишка, заходи поглубже, коли уж вызвался! Я не собираюсь весь день тут торчать.

– Я не боюсь, – с негодованием заявил Максимус и рванулся в озеро. Волна, пошедшая от него, накрыла Левитаса и Отчаянного. Левитас вынырнул, отплевываясь. Отчаянный окатил самого Максимуса, и у них завязалась битва, придавшая озеру вид Атлантики в шторм.

Левитас вспорхнул, полив всех авиаторов холодной водицей.

– Обожаю плавание, – говорил он, пока Холлин и кадеты вытирали его. – Спасибо, что опять меня взяли.

– Ты можешь летать с нами каждый раз, если хочешь, – сказал ему Лоуренс, покосившись на Беркли и Харкорт – но те явно не имели ничего против и не считали, что он вмешивается не в свое дело.

Лили зашла почти по шею, держась в сторонке от бурно плещущихся юнцов, и принялась мыть головой собственный бок. Потом степенно вышла на берег и стала показывать Харкорт и кадетам, где ее потереть, рокоча при этом от удовольствия.

Максимус с Отчаянным, наигравшись вволю, тоже вылезли. Помывка и вытирание Максимуса заставили хорошо потрудиться Беркли и двух взрослых мичманов. Кадеты скребли спину Отчаянного, а Лоуренс его умывал и улыбался, слушая, как Беркли жалуется на габариты регала.

Ради того, чтобы полюбоваться всей этой картиной, Лоуренс отступил немного назад. Отчаянный говорил с другими драконами совершенно свободно, гордо подняв голову, без следа прежней неуверенности. Сам Лоуренс в былые дни вряд ли выбрал бы для себя столь странное общество, но сейчас ему было тепло и славно в этой товарищеской среде. Он доказал, что чего-то стоит, и помог доказать то же и Отчаянному. Теперь – с глубоким удовлетворением сознавал Лоуренс – они оба заняли свое настоящее место.

Все шло хорошо, пока они не вернулись в запасник. Во дворе стоял Ренкин, одетый в вечерний костюм, и с явным раздражением похлопывал себя по ноге портупеей. Левитас, увидев его, дал «козла» при посадке.

– С чего это тебе вздумалось улетать? – осведомился Ренкин, не дожидаясь, когда Холлин и кадеты сойдут. – Ты должен всегда быть здесь, не считая кормежек, понятно? А вы – кто вам разрешил на нем ездить?

– Левитас любезно согласился подвезти их, чтобы сделать одолжение мне, капитан Ренкин, – вмешался ссаженный из горсти Лоуренс. – Мы летали недалеко, только на озеро, и сигнал тотчас вернул бы нас в замок.

– Я не желаю разыскивать сигнальщиков, чтобы вернуть своего дракона на место, капитан Лоуренс. Буду очень вам обязан, если вы ограничитесь вашим зверем, а моего предоставите мне, – очень холодно возразил Ренкин. – Теперь ты, конечно, весь мокрый?

– Нет-нет, я почти уже высох, я совсем недолго пробыл в воде. – Левитас съежился и казался еще меньше.

– Будем надеяться. Ну, нагибайся, чего ты ждешь? А вы впредь держитесь от него подальше, – сказал Ренкин кадетам и взобрался на Левитаса, едва не спихнув Холлина.

Лоуренс посмотрел, как они улетают. Беркли и Харкорт молчали, драконы тоже. Миг спустя Лили сердито плюнула. Капли кислоты зашипели, оставив на камне глубокие ямки.

– Лили! – почти с облегчением воскликнула капитан Харкорт, радуясь предлогу нарушить затянувшееся молчание. – Принесите, пожалуйста, масла, Пек, – велела она своему механику и обильно залила кислотные испарения. – Ну вот. Теперь посыпьте песком, и завтра это можно будет смыть без опаски.

Лоуренс, не совсем доверявший своему голосу, тоже порадовался этой маленькой интермедии. Отчаянный ласково тыкался в него носом, кадеты смотрели испуганно.

– Не надо мне было вылезать с таким предложением, сэр, – сказал Холлин. – Прошу прощения у вас и у капитана Ренкина.

– Ничего подобного, мистер Холлин. – Это прозвучало слишком сурово, и Лоуренс поправил дело, добавив: – Вы ровно ни в чем не виноваты.

– Не понимаю, почему мы должны держаться подальше от Левитаса, – тихо заметила Роланд.

Лоуренс ответил ей без запинки – это сидело в нем не менее глубоко, чем бессильный гнев против Ренкина.

– Потому что вышестоящий офицер дал вам такой приказ, мисс Роланд. Если для вас этого недостаточно, то вы неверно выбрали свой жизненный путь. Я не желаю больше слышать от вас таких замечаний. Отнесите, пожалуйста, протирочный материал в прачечную. Прошу извинить меня, джентльмены, – обернулся он к остальным, – я хочу пройтись перед ужином.

Отчаянный, слишком большой, чтобы потихоньку красться за ним, попросту улетел вперед и подождал Лоуренса на первой лужайке по пути его следования. Лоуренс думал, что ему хочется побыть одному, но, оказавшись в кольце дракона, он с радостью приник к теплому боку, где гудел барабан сердца и мерно шелестело дыхание. Гнев прошел, но Лоуренс чувствовал себя несчастным оттого, что не мог вызвать Ренкина на дуэль.

– Не знаю, почему Левитас это терпит, – сказал Отчаянный. – Он хоть и маленький, но Ренкин намного меньше.

– А почему терпишь ты, когда я прошу тебя надеть сбрую или выполнить какой-то опасный маневр? Это его долг, он так привык. С самого выхода из яйца его приучали к повиновению и всегда обращались с ним так, как теперь. Ему, вероятно, даже в голову не приходит, что можно и по-другому.

– Но он же видит тебя и других капитанов. Ни с кем из нас так плохо не обращаются. – Отчаянный задумчиво вонзил в землю когти. – Я слушаюсь тебя не по привычке и не потому, что не умею думать самостоятельно, а потому, что ты достоин моего послушания. Ты всегда ко мне добр и не стал бы просить о чем-то опасном и неприятном просто так, без причины.

– Без причины, конечно, нет, но служба у нас с тобой трудная и порой обрекает нас на суровые испытания. – Лоуренс помедлил и мягко добавил: – Я давно собирался поговорить с тобой вот о чем. Обещай мне больше не ставить мою жизнь выше жизни других. Ты ведь понимаешь, что Викториатус для Корпуса неизмеримо важнее, чем я, и о его экипаже тоже не мешало бы вспомнить. Нельзя было рисковать ими, чтобы спасти меня.

Отчаянный охватил его еще более тесным кольцом.

– Нет, Лоуренс, этого я обещать не могу. Извини, но я не хочу тебе лгать. Я просто не мог допустить, чтобы ты упал. Ты, возможно, ценишь их жизни выше своей, а я нет. Для меня ты дороже всех. Тут я тебя слушать не стану. Ты говоришь «долг», но для меня это понятие не очень-то много значит – особенно теперь, когда я начал кое-что понимать.

Лоуренс не знал, что на это ответить. Его трогало, что Отчаянный так дорожит им, но своевольное отношение дракона к приказам вселяло тревогу. При всем доверии к его здравому смыслу Лоуренс в который раз чувствовал, что недостаточно старательно учил его дисциплине и долгу.

– Жаль, что я не могу объяснить тебе это как следует, – сказал он уныло. – Может быть, мне удастся подобрать для тебя нужные книги.

– Попробуй. – Отчаянный впервые выразил сомнение относительно книжной премудрости. – Только вряд ли что-то заставит меня думать иначе. Я, конечно, постараюсь, чтобы таких случаев больше не было. Я очень боялся, что не сумею тебя поймать.

– В этом я с тобой согласен, – от души улыбнулся Лоуренс, – и тоже приложу все старания, чтобы подобное больше не повторилось.

Утром, когда он еще спал в палатке подле Отчаянного, к нему прибежала Роланд.

– Вас зовет Селеритас, сэр. – Лоуренс повязал галстук, облачился в мундир, и они вместе отправились в замок. Отчаянный сонно пробурчал что-то вслед, приоткрыв один глаз. – Вы все еще сердитесь на меня, капитан? – отважилась спросить Роланд.

– Что? – Он не сразу сообразил, о чем она, но потом вспомнил. – Нет, Роланд, не сержусь. Надеюсь, вы уже поняли, что говорить такие вещи не подобает.

– Да. – Тень сомнения в ее голосе Лоуренс предпочел не заметить. – Я не разговаривала с Левитасом, но не могла не заметить, что он неважно выглядит после вчерашнего.

Идя через двор, Лоуренс тоже бросил взгляд на винчестера. Тот забился в угол, как можно дальше от прочих драконов. Несмотря на ранний час, он не спал, а просто лежал, и тупо уставившись в землю. Лоуренс отвернулся – с этим он ничего поделать не мог.

– Беги, Роланд, ты свободна, – сказал Селеритас. – Извините, что поднял вас в такую рань, капитан. Для начала вопрос: готов ли Отчаянный, по вашему мнению, возобновить тренировки?

– Думаю, да, сэр. Он поправляется очень быстро и вчера без труда слетал на озеро и обратно.

– Хорошо. – Селеритас помолчал и, вздохнув, добавил: – Я вынужден сказать вам, чтобы вы больше не занимались Левитасом.

Горячая краска бросилась в лицо Лоуренсу. Стало быть, Ренкин нажаловался. Лоуренс признавал, что получил по заслугам. Разве он сам стерпел бы, вздумай кто-то учить его командовать кораблем или заботиться об Отчаянном? Оправдать такое поведение было невозможно, и его гнев быстро сменился стыдом.

– Прошу прощения, сэр, что поставил вас перед необходимостью такого приказа. Могу вас заверить, что больше это не повторится.

Селеритас фыркнул, давая понять, что выговор был сделан скорей для проформы.

– Не надо мне ваших заверений – если б я хоть на миг поверил в их искренность, вы бы упали в моих глазах. В том, что происходит, я виноват не меньше других. Когда мое терпение с ним иссякло, наше командование перевело его в курьеры и посадило на винчестера, а я промолчал из уважения к его деду, хотя и не должен был.

У Лоуренса на душе просветлело, и ему сделалось любопытно, чем таким истощил Ренкин терпение Селеритаса. Ведь не могло же командование сделать подобного субъекта опекуном такого дракона, как тренер-наставник?

– Видимо, вы хорошо знали его деда? – не удержался Лоуренс.

– Мой первый опекун. Сын его тоже служил со мной. – Селеритас отвернулся, понурил голову и добавил: – Я питал надежды и относительно мальчика, но он, по настоянию его матери, воспитывался не здесь, и семья внушила ему странные понятия. Ему не следовало становиться авиатором, тем более капитаном. Но он капитан и останется им, пока Левитас ему подчиняется. Я не могу позволить, чтобы вы в это вмешивались. Вообразите только, что будет, если все офицеры начнут фамильярничать с чужими драконами. Лейтенанты, жаждущие стать капитанами, рады соблазнить и увести любого, кто не слишком счастлив с опекуном. При малейшем попустительстве у нас воцарился бы хаос.

– Я прекрасно все понимаю, сэр, – склонил голову Лоуренс.

– В любом случае вам придется заняться более неотложным делом, так как с этого дня мы начнем вводить вас в отряд Лили. Отправляйтесь за Отчаянным, а я тем временем соберу остальных.

Обратно Лоуренс шел в задумчивости. Он уже знал, конечно, что дракон крупной породы часто переживает опекуна, если, конечно, оба не погибнут на войне, но никогда не думал о том, как поступает Корпус с осиротевшим драконом. Интересы Британии, разумеется, требовали оставить его на службе с новым опекуном, и Лоуренс полагал, что в данном случае они совпадают с интересами самого дракона. Регулярные занятия помешают ему горевать так, как до сих пор, очевидно, горюет Селеритас.

Вид спящего на лугу Отчаянного взволновал его. У них, конечно, еще много лет впереди, и очень возможно, что превратности войны решат эту задачу за них, но ответственность за будущее счастье Отчаянного лежала на нем тяжелее, чем лежит на ином забота о поместье и титуле. Придется в ближайшее время подумать, как обеспечить это счастье. Очень важно правильно выбрать первого лейтенанта. За несколько лет Отчаянный, быть может, привыкнет к мысли, что когда-нибудь тот заменит Лоуренса.

– Отчаянный, – позвал капитан, гладя его по носу. Дракон открыл глаза и ласково рокотнул.

– Я не сплю. Сегодня опять полетаем? – Он зевнул во всю пасть и затрепыхал крыльями.

– Да, голубчик мой. Пошли надевать сбрую. Уверен, что мистер Холлин ее уже приготовил.

Отряд обычно строился клином, напоминавшим косяк перелетных гусей, с Лили во главе. Желтые жнецы Мессория и Имморталис занимали ключевые позиции у нее по бокам, обороняя Лили от атаки с фланга, в хвосте шли более мелкие и юркие бронзовица Дульция и синий паскаль Нитидус. Все они были взрослые и все, кроме Лили, имели боевой опыт: их специально выбрали для поддержки молодой длиннокрылки, и капитаны с экипажами по праву гордились их мастерством.

Лоуренс понимал, что должен быть благодарен за неустанную муштру последних полутора месяцев. Если бы маневры, которые они отрабатывали тогда, не стали второй натурой для Отчаянного и Максимуса, оба они нипочем бы не угнались за легкой, привычной акробатикой остальных. Их поставили сразу же за Лили, отчего вся формация приобрела вид треугольника. В бою им полагалось отражать любые попытки прорвать строй, защищать отряд от других тяжелых драконов и нести бомбы, которые экипажу надлежало метать в цель, уже подавленную кислотным обстрелом Лили.

Отчаянный, к большой радости Лоуренса, сразу приспособился к другим драконам, хотя ни у кого из них не оставалось особой энергии для игр в свободное время. В редкие часы отдыха они все больше валялись и с добродушным юмором наблюдали, как Отчаянный, Лили и Максимус наверху гоняют в пятнашки. Сам Лоуренс тоже начинал чувствовать себя своим в обществе авиаторов и незаметно для себя перенимал их неформальное поведение. Так, при разборе очередного полета он назвал капитана Харкорт просто «Харкорт» и осознал это далеко не сразу.

Эти разборы капитаны и первые лейтенанты устраивали обычно за обедом или поздно вечером, когда драконы уже засыпали. Мнение Лоуренса редко встречало поддержку, но близко к сердцу он этого не принимал. Он, хотя и начинал постигать основы воздушного боя, все еще считал себя новичком и едва ли мог обижаться на то, что другие тоже так думают. Если дело не касалось каких-то личных характеристик Отчаянного, он старался помалкивать, слушать и мотать на ус.

Время от времени разговор переходил на более общие военные темы. В их захолустье новости приходили с запозданием примерно на месяц, что еще более усиливало желание все обсудить.

– Чертов французский флот может быть где угодно, – услышал однажды вечером Лоуренс. Это произнес капитан Мессории Саттон, самый старший из них, ветеран четырех войн, склонный к пессимизму и красочным выражениям. – Теперь, улизнув из Тулона, эти ублюдки с тем же успехом могут форсировать Канал. Не удивлюсь, если завтра враг окажется у наших дверей.

Такой случай Лоуренсу упускать не хотелось.

– Уверяю вас, что вы ошибаетесь, – сказал он, садясь. – Вильнёв со своим флотом действительно ушел из Тулона, но ничего серьезного предпринять не может: Нельсон сидит у него на хвосте.

– Вы что-то слышали, Лоуренс? – спросил капитан Дульции Чинери, оторвавшись от игры в двадцать одно с Литтлом, капитаном Имморталиса.

– Да, я получил кое-какие письма – в том числе от Райли, капитана «Надежного». Сейчас он в составе нельсоновского флота. Они преследуют Вильнёва через всю Атлантику, и лорд Нельсон, как пишет Райли, надеется настигнуть француза в Вест-Индии.

– А мы тут ни о чем понятия не имеем! – воскликнул Чинери. – Бога ради, прочтите нам это письмо. Нехорошо с вашей стороны держать все новости про себя и оставлять нас в неведении.

Он говорил с таким жаром, что обижаться не стоило. Другие офицеры выразили сходные чувства, и Лоуренс послал слугу к себе в комнату за тощей пачечкой писем, полученных от бывших сослуживцев, которые знали его новый адрес. Пассажи, касавшиеся лично его, он пропускал, но делал это довольно изящно. Все остальное авиаторы слушали с жадным вниманием.

– Стало быть, у Вильнёва семнадцать кораблей против Нельсоновых двенадцати? – сказал Саттон. – Тогда я не вижу смысла в погоне. Француз может оборотиться назад. Нельсон зарылся в Атлантику без всякой воздушной поддержки. Ни один транспорт там его не догонит, а драконов в Вест-Индии у нас нет.

– Это ничего, что кораблей у нас меньше, – воодушевленно ответил Лоуренс. – Вспомните, что было на Ниле, сэр, и еще раньше, у мыса Сен-Винсент. Мы не раз одерживали победу при численном перевесе противника, и лорд Нельсон еще ни одного крупного сражения не проигрывал. – Тут он заставил себя сдержаться, не желая прослыть слишком горячим энтузиастом флота.

Другие улыбались, но вовсе не покровительственно, а Литтл сказал в своей обычной спокойной манере:

– Будем тогда надеяться, что посчитаемся с ними. Печально то, что мы, пока их флот цел, находимся в смертельной опасности. Нельсон не может вечно гоняться за ним, а Наполеону хватит двух-трех дней, чтобы удержать Пролив и переправить сюда свою армию.

Это была угнетающая мысль, и все ощутили на себе ее тяжесть. Беркли, допив свой бокал, прервал наступившую тишину:

– Сидите тут как сычи, если хотите, а я иду спать. У нас своих забот хватает, незачем выдумывать новые.

– Да, мне завтра рано вставать, – поддержала его Харкорт. – Селеритас хочет, чтобы Лили поупражнялась в стрельбе утром, до общих маневров.

– Ну что ж, пойдемте все на покой, – сказал Саттон. – Мы сделаем большое дело, наведя порядок хотя бы в своем отряде. Если представится случай расколошматить флот Бонапарта, одна формация с длиннокрылом непременно понадобится – либо наша, либо какая-то из двух дуврских.

Компания разошлась, и Лоуренс задумчиво поднялся к себе в башню. Длиннокрыл способен плевать в цель с большой меткостью. В первый день их совместных учений Лоуренс видел, как Лили поражает мишени с одного захода, с высоты около четырехсот футов. Ни одна наземная пушка не стреляет так высоко. Лили можно достать разве что из перечницы, но настоящая опасность угрожает ей с воздуха. Она сама будет мишенью для каждого вражеского дракона, а отряд в целом призван ее защищать. Лоуренс понимал, какая это грозная сила. Не хотел бы он оказаться на корабле под такой формацией. Возможность принести Англии столь ощутимую пользу придавала свежий интерес его ежедневным трудам.

А вот интерес Отчаянного, к несчастью, убывал на глазах. Первейшим условием совместных полетов была точность, сохранение своей позиции по отношению к остальным.

Отчаянный, все время ограничиваемый средней скоростью и маневренностью своего звена, много ниже его собственных возможностей, скоро начал скучать. Лоуренс слышал однажды, как он спрашивает Мессорию:

– А повеселее полеты у вас бывают?

Мессория, заслуженная драконица тридцати лет, вся покрытая боевыми шрамами, служила предметом всеобщего восхищения.

– Скажешь тоже, повеселее, – фыркнула она. – Какое же веселье в бою? Ничего, привыкнешь.

Отчаянный вздохнул и вернулся к занятиям. Больше он не жаловался и послушно выполнял все указания тренера, но энтузиазма не проявлял, что невольно беспокоило Лоуренса. Капитан старался занять его чем-нибудь увлекательным и продолжал читать ему вслух. Отчаянный все так же интересовался всем, что относилось к математике и прочим наукам, прекрасно все понимал и порой объяснял своему капитану только что прочитанный текст.

Посылка от сэра Эдварда Хоу, которую они получили через некоторое время, пришлась очень кстати. Ученый адресовал ее непосредственно Отчаянному, который пришел от этого в полный восторг. Внутри оказался восточный фолиант о драконах, переведенный самим сэром Эдвардом и недавно опубликованный.

Отчаянный продиктовал очень милое благодарственное письмо, к которому Лоуренс добавил пару строк от себя. Отныне, какую бы еще книгу они ни читали, каждый их день завершался сказками Восточной Азии. Дойдя до конца, они с удовольствием начали сызнова. Иногда Отчаянный просил повторить то, что особенно полюбил, вроде истории о Желтом Императоре, первом селестиале, чей совет способствовал основанию династии Хан. Или о японце Райдене, прогнавшем Кубла-Хана от родных островов. Последний рассказ нравился ему больше других из-за сходства с Британией, которой угрожало нашествие Наполеона.

Рассказ о Чжао Шенге, императорском министре, который проглотил жемчужину из сокровищницы дракона и сам стал драконом, он слушал с грустью. Лоуренс не понимал почему, пока Отчаянный не спросил:

– Ведь это неправда? Ведь на самом деле человек не может превратиться в дракона или дракон в человека?

– Боюсь, что нет, – медленно проговорил Лоуренс. Вопрос о возможности превращений предполагал, что Отчаянный глубоко несчастен, но ответ вызвал у него только легкий вздох.

– Ну да, я так и думал. А жаль. Я читал и писал бы сам, когда захочется, а ты бы мог летать со мной рядом.

Лоуренс с облегчением рассмеялся.

– Мне тоже жаль, но здесь эта процедура описывается как не слишком приятная, да и обратного превращения не предусмотрено.

– Да, отказаться от полетов навсегда я бы не захотел даже ради чтения. И потом, мне очень нравится тебя слушать. Может, прочтем еще сказочку? Про дракона, который принес воду из океана, чтобы во время засухи сделать дождь?

Все эти истории были, конечно, мифами, но сэр Эдвард снабдил их подробными примечаниями, где сказочные события объяснялись в свете современной науки. Лоуренс подозревал даже, что переводчик, явно большой поклонник восточных драконов, немного преувеличивает. Так или иначе, легендарные герои Востока свою роль сыграли. Отчаянный возымел желание доказать, что и он не хуже, и удвоил старания на тренировках.

Книга оказалась полезной и по другой причине. Вскоре после ее получения в облике Отчаянного появилась еще одна черта, отличавшая его от прочих драконов. Вокруг рта у него начали отрастать тонкие щупальца, а на шее между рожками протянулась тонкая паутинка, похожая на жабо. Отчаянному это очень шло, но делало его несходство с другими еще разительней. Если бы не фронтиспис книги сэра Эдварда, украшенный изображением Желтого Императора точно с таким же жабо, Отчаянный наверняка бы расстроился.

Даже гравюра в книге не до конца его успокоила. Однажды Лоуренс подсмотрел, как он разглядывает свое отражение в озере, вертя головой туда-сюда и закатывая глаза.

– Полно, не то тебя обвинят в тщеславии. – Лоуренс погладил его новые усики. – Они очень красивы, но не надо все время думать о них.

Отчаянный издал непонятный звук и подался вперед, к руке капитана.

– Какое странное ощущение!

– Я делаю тебе больно? – Лоуренс сразу же перестал. Отчаянному он об этом не говорил, но книга легенд оставила у него впечатление, что китайские драконы – по крайней мере империалы и селестиалы – к боевым породам вообще-то не относились. Они сражались, лишь когда стране грозила по-настоящему большая опасность, и славились больше своей красотой и мудростью. Если китайцы намеренно развивали в них эти качества, то усики Отчаянного, по-видимому очень чувствительные, могут сделать его уязвимым в бою.

– Нет-нет, нисколько. – Отчаянный ласково ткнул его носом. – Еще, пожалуйста. – Когда Лоуренс снова стал гладить щупальца, он замурлыкал, потом весь передернулся и прикрыл веками затуманенные глаза. – Это очень, очень приятно.

– О Господи! – Лоуренс убрал руку и в сильном смущении посмотрел вокруг. К его радости, других драконов и авиаторов поблизости не было. – Надо срочно поговорить с Селеритасом. По-моему, у тебя начинается гон. Я мог бы сразу догадаться, когда они отросли. Это значит, что ты стал совсем взрослым.

– Да? – моргнул Отчаянный. – Хорошо. А ты не можешь еще там погладить?

– Прекрасная новость, – сказал Селеритас, выслушав Лоуренса. – Повязать его мы пока не можем, время не позволяет, однако я очень рад. Не люблю посылать в бой детенышей. Я уведомлю заводчиков – пусть подумают, с кем его лучше скрестить. Добавка китайской крови значительно улучшит наши породы.

– А нельзя ли как-то облегчить… – Лоуренс замялся, не зная, как облечь свой вопрос в пристойные выражения.

– Подумаем и об этом, но я бы на вашем месте не беспокоился, – сухо ответил Селеритас. – Мы не лошади, не собаки и способны владеть собой, во всяком случае, не хуже людей.

Это успокоило Лоуренса. Он боялся, что Отчаянному теперь будет трудно выносить соседство Лили, Мессории и других самок – хотя Дульция, похоже, для него была мелковата, – но страхи его действительно оказались напрасными. Поведение Отчаянного нисколько не изменилось, а осторожных намеков Лоуренса он как будто вовсе не понимал.

И все-таки он постепенно менялся. Лоуренсу все реже приходилось будить его утром – он просыпался сам. Ел он теперь реже, хотя и помногу, и двое суток мог обходиться совсем без еды.

Лоуренс опасался, не нарочно ли он голодает – из-за того, например, что ему не уступают первого места или косо смотрят на его изменившуюся наружность. Через некоторое время эти опасения весьма эффектно развеялись. Отчаянный дожидался на утесе кормежки, а Лоуренс стоял в стороне. К Лили и Максимусу, которых всегда вызывали первыми, на этот раз присоединили еще одного дракона, новичка неизвестной Лоуренсу породы, с почти прозрачными крыльями в мраморных оранжево-желтых прожилках. Он был очень большой, хотя и не больше Отчаянного.

Другие драконы отнеслись к этому без возражений, но Отчаянный вдруг рокотнул (этот звук очень напоминал кваканье, если вообразить себе лягушку в двадцать тонн весом) и ринулся вслед за ними.

Пастухи далеко внизу заметались вокруг загонов. Ясно было, что Отчаянного они прогонять не рискнут – и правильно, поскольку он уже вовсю поедал свою первую корову. Лили и Максимус не возражали, новый дракон, вероятно, подумал, что так и надо. Миг спустя пастухи выгнали в долину еще немного скота, чтобы все четверо драконов наелись досыта.

– Превосходные стати. Это ваш, не так ли? – обратился к Лоуренсу незнакомец в плотных шерстяных панталонах и простом штатском сюртуке, то и другое с выделкой в виде драконьей чешуи. Этот человек – бесспорно, офицер авиации – держался как джентльмен, но Лоуренса озадачил его сильный французский акцент.

Саттон, сопровождавший неизвестного, представил его как Шуазеля.

– Я только ночью прибыл из Австрии с Прекурсорисом. – Шуазель показал на мраморного дракона, который деликатно кушал вторую овечку, сторонясь крови, брызжущей из третьей жертвы Максимуса.

– Он привез нам хорошие новости, хотя сам не находит их таковыми, – сказал Саттон. – Австрия мобилизуется и снова вступает в войну с Бонапартом. Как бы ему не пришлось покинуть Пролив ради Рейна.

– Мне было бы больно разрушить ваши надежды, – произнес Шуазель, – но не думаю, что такой оборот возможен. Я не хочу показаться неблагодарным: австрияки приютили нас с Прекурсорисом во время революции, и я перед ними в глубоком долгу. Но их эрцгерцоги дураки и не слушают тех немногих толковых генералов, которые у них есть. Эрцгерцог Фердинанд, противостоящий гению Маренго и Египта – просто абсурд!

– Не нахожу, чтобы при Маренго он действовал так уж блестяще, – возразил Саттон. – Если бы австрияки вовремя подтянули свою вторую воздушную дивизию из Вероны, еще неизвестно, как бы все обернулось. Он удачлив, в этом все дело.

Лоуренс не чувствовал себя настолько сведущим в сухопутной войне, чтобы предлагать свои комментарии, но ему казалось, что замечание Саттона граничит с бравадой. К удаче он питал здоровое уважение, а к Бонапарту удача была благосклонней, чем к другим полководцам.

Шуазель тоже не стал противоречить и лишь едва заметно улыбнулся.

– Быть может, мои страхи беспочвенны, но именно они привели нас сюда: в побежденной Австрии наше положение стало бы аховым. Многие из бывших сослуживцев точат на меня зуб за похищение дракона огромной ценности, – пояснил он, видя вопросительный взгляд Лоуренса. – Друзья предупредили меня, что Бонапарт в случае переговоров намерен требовать нашей выдачи, а затем обвинить нас в государственной измене. Итак, нам снова пришлось бежать, надеясь на ваше великодушие.

Он говорил в легкой, приятной манере, но глубокие складки на лице выдавали печаль и горечь. Лоуренс сочувствовал этому человеку. Он знавал таких же, как Шуазель, французов, морских офицеров, бежавших от революции и влачивших теперь скорбное существование на берегах Англии. Им жилось еще хуже, чем штатским эмигрантам дворянского звания. Их угнетала необходимость сидеть праздно, пока их страна воюет, и каждая победа англичан была для них как нож в сердце.

– О да, приобретение шансон-де-гера[4] помогло нашему великодушию проявиться во всей широте, – с добродушным сарказмом произнес Саттон. – У нас ведь столько тяжеловесов, что еще одного просто девать некуда, особенно ветерана, красивого и хорошо обученного.