Лоуренс прямо-таки раздулся от гордости, но ответил, как надеялся, скромно:

– Да, это Отчаянный. Ему еще нет восьми месяцев, но он уже достиг своего полного роста, – Здесь Лоуренс заставил себя остановиться. Люди, хвастающие, какие у них красивые любовницы и умные дети, всегда вызывали у него раздражение. Да и Отчаянный в похвалах не нуждался: стоило только взглянуть на него, чтобы убедиться в его красоте и мощи.

– О-о, – растерянно протянул Бедфорд. Но лейтенант у него за плечом многозначительно кашлянул, и он спохватился. – Простите. От неожиданности я совсем потерял голову. Прошу сюда, адмирал Гарднер вас ждет.

Адмирала лорда Гарднера назначили командовать морскими силами на Проливе совсем недавно, после отставки сэра Уильяма Корнуолиса. Необходимость заменить столь успешного флотоводца в столь трудное время заметно сказывалась на нервах нового командующего. Лоуренс служил в этой флотилии несколько лет назад, в чине лейтенанта, и Гарднеру не был представлен, но видел его несколько раз. Казалось, что с того времени адмирал сильно состарился.

– Да-да, вижу. Лоуренс, верно? – сказал он, когда флаг-лейтенант представил ему капитана, и пробормотал еще что-то невнятное. – Прошу садиться. Я прочту эти депеши тотчас же и передам с вами пару слов для Лентона. – Лорд Гарднер вскрыл пакет и стал читать, качая головой и покряхтывая. Когда он впился глазами в страницу, Лоуренс понял, что адмирал дошел до отчета о недавней стычке с французами. – Ну что ж, Лоуренс, вы, стало быть, уже побывали в бою, – сказал он, отложив наконец бумаги. – Такая закалка вам только на пользу. Скоро мы увидим от них еще и не то – так и передайте от меня Лентону. Я посылаю каждый шлюп, бриг и катер, которыми осмеливаюсь рискнуть, к самым их берегам и знаю, что в окрестностях Шербура работа так и кипит. Нам неизвестно в точности, чем они заняты, но вряд ли они могут готовить что-то, кроме вторжения, – и, судя по их суете, это произойдет скоро.

– Но ведь Бонапарт не может знать о своем флоте в Кадисе то, чего не знали бы мы? – Весть о военных приготовлениях французов сильно встревожила Лоуренса. Бонапарт, конечно, славился своей дерзостью, но почти никогда не дерзал без веских на то оснований.

– Ничего существенного там за последнее время не случилось – в этом я, к счастью, теперь уверен. Лентой мне сообщает, что наши курьеры беспрепятственно совершали рейсы туда и обратно. – Гарднер поворошил бумаги у себя на столе. – Он не настолько безумен, чтобы готовиться к переправе через Канал без своих кораблей, а это значит, что скоро он ждет их сюда.

Лоуренс кивнул. Даже если эти ожидания не имели под собой почвы, одно их наличие доказывало, что флот Нельсона находится под угрозой.

Гарднер запечатал ответные депеши в пакет и передал его Лоуренсу.

– Вот. Весьма вам обязан, Лоуренс, за доставку почты. Надеюсь, вы и двое других капитанов присоединитесь к нам за обедом? – Адмирал поднялся из-за стола. – Бриггс, капитан «Азенкура», думаю, тоже будет.

За годы флотской муштры Лоуренс крепко усвоил, что приглашение от высшего офицера равносильно приказу. Хотя Гарднер не был его начальником в строгом смысле, об отказе не могло быть и речи, но капитан беспокоился за Отчаянного и еще больше за Нитидуса. Синий паскаль был нервным созданием, и Уоррен даже в обычных обстоятельствах беспрестанно нянчился с ним – дракон определенно будет несчастен, оставшись на утлом плоту без своего капитана, с офицерами не выше лейтенантов вокруг.

Однако драконов следовало готовить и к таким условиям. При наличии воздушной угрозы они находились на плотах постоянно, в то время как их капитаны то и дело отлучались на совещания с флотскими. Лоуренс не хотел бы бросать своих ради такого пустяка, как обед, но и особого вреда, честно говоря, в этом для них не усматривал.

– С величайшим удовольствием, сэр. Уверен, что могу ответить также за капитанов Чинери и Уоррена, – сказал он, поскольку ничего другого не оставалось. Не просить же у Гарднера времени на раздумья, а тот уже шел к двери, чтобы позвать своего лейтенанта.

Капитанам звена послали пригласительный сигнал, но откликнулся один только Чинери.

– Уоррен решил, что лучше ему не ходить, потому что Нитидус без него разволнуется, – весело заявил он Гарднеру, не представляя, какой промах только что совершил.

Лоуренс хорошо видел, как удивлены и обижены моряки – и Гарднер, и его капитаны, и флаг-лейтенант. Это не помешало ему испытать невольное облегчение, но обед, начавшись столь неудачно, никак не желал налаживаться.

Адмирал, явно одолеваемый мыслями о своей тяжкой ответственности, говорил мало. Разговор с обычной легкостыо поддерживал только Чинери, не знавший, что по флотской традиции исключительное право вести беседу остается за Гарднером.

Морские офицеры, когда он обращался к ним прямо, делали весьма выразительную паузу, за которой следовал односложный ответ. Лоуренс, поначалу страдавший из-за товарища, начал злиться. Даже самые придирчивые блюстители манер должны были понять, что Чинери ведет себя так по неведению, притом темы он выбирал самые безобидные. Надутое молчание, по мнению Лоуренса, было куда более неприличным.

Чинери, заметивший холодность своих сотрапезников, только начинал недоумевать, но ситуация требовала немедленных действий. Когда авиатор сделал очередную попытку, Лоуренс ответил ему, и добрых несколько минут они беседовали вдвоем. Затем Гарднер, отвлекшись от мрачных раздумий, сделал какое-то замечание, а за ним в разговор вступили и все остальные. Лоуренс ценой огромных усилий выдержал затронутую тему до конца трапезы.

То, что могло доставить всем удовольствие, превратилось таким образом в тягостную повинность. Лоуренс обрадовался, когда со стола убрали портвейн и офицерам было предложено выйти на палубу, где ждали сигары и кофе. Взяв свою чашку, он стал у левого борта, чтобы видеть посадочный плот. Отчаянный мирно спал под лучами солнца, свесив в воду переднюю лапу, Нитидус и Дульция притулились к нему.

Бедфорд подошел к Лоуренсу и, помолчав немного, сказал:

– Он, наверное, ценное животное, и мы должны радоваться, что заполучили его, но меня возмущает, что вам приходится довольствоваться такой жизнью и таким обществом.

Лоуренс не сразу нашелся, что ответить на эти слова, продиктованные искренней жалостью. Миг спустя он перевел дыхание и проговорил со стиснутым горлом:

– Сэр, я не желаю больше слышать подобных выражений применительно к Отчаянному или к моим сослуживцам. Не могу понять, как вы вообще сочли возможным такое высказывание.

Бедфорд попятился, а Лоуренс со стуком поставил чашку на поднос стюарда.

– Я думаю, нам пора, сэр, – сказал он Гарднеру, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. – Отчаянный впервые летит этим курсом, поэтому нам лучше вернуться домой еще до заката.

– Разумеется. – Адмирал протянул ему руку. – Счастливого пути, капитан; надеюсь, мы скоро с вами увидимся.

Несмотря на удачный предлог, в запасник они вернулись уже после наступления темноты. Нитидус и Дульция, поглядев, как Отчаянный выхватывает из воды огромных тунцов, сами выразили желание порыбачить, и Отчаянный был только рад показать им, как это делается. Младшим членам экипажей еще не доводилось бывать на борту, когда их дракон охотится, но после первого же пике испуганные крики сменились восторженными, и они начали относиться к этому, как к игре.

Даже мрачнейшее настроение Лоуренса не устояло против их бурной радости. Кадеты вопили всякий раз, как Отчаянный взмывал вверх с очередной рыбой в когтях. Некоторые даже просились вниз, чтобы их окатывало при каждом нырке за добычей.

Насытившийся Отчаянный снова повернул к берегу. Мурлыча от удовольствия, он оглянулся на капитана счастливыми, сияющими глазами.

– Правда, хороший был день? Давно мы уже не летали так славно. – И Лоуренс обнаружил, что в нем не осталось злости, которую стоило бы скрывать.

Среди деревьев запасника реяли светляками только что зажженные фонари, между которыми мелькали факелы наземных команд. Младшие офицеры и кадеты слезали на землю насквозь промокшие. Лоуренс отпустил их отдыхать, а сам остался смотреть, как распрягают Отчаянного. Холлин глянул на него с легким упреком: сбруя на шее и плечах, заляпанная чешуей, костями и рыбьими потрохами, уже начинала попахивать.

Лоуренс так радовался за Отчаянного, что не чувствовал себя виноватым.

– Боюсь, мы добавили вам работы, мистер Холлин, – только и сказал он. – Зато вечером он больше кормиться не будет.

– Да, сэр, – без особой радости ответил Холлин.

Сбрую сняли, дракона помыли (механики к этому времени уже наловчились передавать по цепочке ведра, как на пожаре). Отчаянный зевнул, рыгнул и улегся с таким блаженством на морде, что Лоуренс не сдержал смеха.

– Мне нужно доставить депеши. Будешь спать, или мы еще почитаем?

– Извини, Лоуренс, я совсем сонный. Лаплас труден, даже когда голова хорошо работает – боюсь, что сейчас я ничего не пойму.

Труд Лапласа о механике небесных тел Лоуренс читал по-французски, и одно это доставляло ему немалые трудности. В содержание он вникать даже не пытался и охотно верил Отчаянному.

– Хорошо, голубчик, увидимся утром. – Он стал гладить дракона по носу, и Отчаянный, смежив веки, глубоко задышал.

Адмирал Лентон принял пакет и с хмурой сосредоточенностью выслушал устное сообщение Лоуренса.

– Не нравится мне это, очень не нравится. Он, стало быть, готовит что-то на суше? Может ли он строить там какие-нибудь суда, планируя увеличить свой флот без нашего ведома?

– Разве что самые простые плавучие средства, но никак не линейные корабли, – ответил Лоуренс с полным знанием дела. – Кроме того, у него во всех портах и так достаточно транспорта – трудно предположить, что ему понадобится еще.

– И происходит это не в Кале, а в Шербуре, хотя Пролив там шире и наш флот ближе. Мне этого не понять, но Гарднер совершенно прав: он готовит какую-то каверзу, которую без помощи своего флота не сможет осуществить. – Адмирал резко поднялся и вышел.

Не зная, расценивать ли это как разрешение быть свободным, Лоуренс последовал за ним на луг, где лежала выздоравливающая Лили.

Капитан Харкорт, сидя рядом, поглаживала ее переднюю лапу, Шуазель читал что-то вслух им обеим. Глаза у Лили были еще тускловаты от боли, зато она только что поела как следует – об этом свидетельствовала куча изгрызенных костей, которую наземная команда еще не до конца убрала.

Шуазель, отложив книгу, тихо переговорил с Харкорт и подошел к посетителям.

– Она засыпает. Пожалуйста, не тревожьте ее.

Лентон кивнул и отозвал его с Лоуренсом чуть дальше.

– Как у нее дела?

– По словам врачей, превосходно, сэр. Они говорят, что Лили поправляется так быстро, как только можно надеяться. Кэтрин от нее не отходит.

– Хорошо, – сказал Лентон. – Если их предварительная оценка верна, остается ждать еще три недели. Хочу сказать вам, джентльмены, что я передумал. Отчаянный, вместо того чтобы получать новое задание каждый день, будет патрулировать, пока Лили не поправится. У вас, Шуазель, опыт есть, а у него нет. Вы с Прекурсорисом можете упражняться так, как сочтете нужным.

Шуазель поклонился. Если решение адмирала чем-то не удовлетворяло его, по нему этого не было видно.

– Я счастлив служить вам, чем только могу, сэр. Располагайте мной.

– Прекрасно. Оставайтесь при Харкорт, пока есть такая возможность. Уверен, вы хорошо умеете ухаживать за ранеными драконами. – Шуазель вернулся к уже уснувшей Лили, и Лентон, хмурясь каким-то своим мыслям, увел Лоуренса прочь. – Лоуренс, вам я в патрульное время предписываю разучивать маневры с Дульцией и Нитидусом. Я знаю, что вы до сих пор работали в более крупном звене, но Уоррен и Чинери вам помогут. Хочу, чтобы вы, если придется, могли повести за собой пару легких бойцов.

– Так точно, сэр. – Лоуренсу очень хотелось бы получить более подробное разъяснение, и он с трудом сдержал любопытство.

На соседней лужайке спал Эксидиум, а капитан Роланд беседовала с механиками, рассматривая один из участков сбруи. Она кивнула пришельцам и пошла вместе с ними обратно к дому.

– Роланд, могли бы вы обойтись без Авкторитаса и Кресцендиума? – внезапно спросил ее Лентон.

– Если нужда заставит. – Она вскинула бровь. – А что такое?

Лентон, видимо, не имел ничего против прямых вопросов.

– Надо подумать об отправке Эксидиума в Кадис. Мы сделаем это, как только Лили снова начнет летать. Я не допущу, чтобы королевство погибло из-за того, что один дракон оказался не там, где надо. Мы здесь, с помощью флотилии Гарднера и береговых батарей, сможем долго обороняться против налетов с воздуха, а французский флот из Кадиса нельзя выпускать.

Если Лентон действительно отошлет Эксидиума вместе с его звеном из Дувра, это ослабит воздушную оборону Канала, думал Лоуренс; но если франко-испанский флот прорвется из Кадиса и уйдет на север, на соединение с кораблями в портах Бреста и Кале, Бонапарту, возможно, хватит и одного дня, чтобы переправить свое войско в Британию.

Лоуренс не завидовал адмиралу, вынужденному принимать такое решение.

Не имея сведений о том, следуют воздушные дивизионы Бонапарта в Кадис или остаются на австрийской границе, он мог основываться на одних лишь догадках. Но выбор – хотя бы между действием и бездействием – был неизбежен, и Лентон, как видно, собрался пойти на риск.

Теперь план адмирала относительно Отчаянного стал ясен: Лентон хотел иметь в своем распоряжении второе звено, пусть маленькое и недостаточно слаженное. Авкторитас и Кресцендиум, если Лоуренс правильно помнил, были драконами среднего веса и входили в прикрытие Эксидиума. Лентон, видимо, намеревался придать их Отчаянному, чтобы получить ударную боевую тройку.

– Когда я пытаюсь думать за Бонапарта, у меня кровь стынет в жилах, – сказала Роланд. Эти слова показались Лоуренсу эхом его собственных мыслей. – Но мы готовы отправиться, куда вам будет угодно. В свободное время я буду заниматься маневрами без Авктора и Кресси.

– Вот и отлично, – сказал Лентон, входя с обоими офицерами в холл. – Должен, как ни жаль, вас оставить – меня ждут десять непрочитанных депеш. Спокойной ночи, джентльмены.

– Спокойной ночи, Лентон. – Роланд сладко зевнула и потянулась. – Будь что будет. Без постоянных перемен эти строевые полеты были бы скукой смертной. Что скажете насчет ужина?

Утолив голод супом с поджаренным хлебом и прекрасным стилтоном с портвейном они опять поднялись в комнату Роланд сыграть в пикет. После нескольких робберов, за ничего не значащим разговором, она вдруг спросила с застенчивостью, которую Лоуренс в ее голосе слышал впервые:

– Лоуренс, могу я говорить откровенно?

Вопрос его удивил – раньше она бралась за любую тему без колебаний.

– Разумеется, – ответил он, не представляя, о чем она хочет его спросить. Большая, небрежно застланная кровать и распахнутый ворот капота Роланд (она переоделась за ширмой, как только они вошли) внезапно предстали ему в новом свете. Краснея, он уставился в карты. По пальцам пробежала легкая дрожь.

– Если вы имеете что-то против, скажите, пожалуйста, сразу, – добавила: Роланд.

– Ровно ничего. С удовольствием вам отвечу. – И он умолк, сообразив, что она пока еще не задала своего вопроса.

– Как вы добры! – Ее лицо осветила улыбка – широкая, но кривоватая из-за шрама. – Я буду очень благодарна, если вы честно скажете мне, что думаете об Эмили. Как она служит, как справляется с такой жизнью.

Обманутый в своих ожиданиях, он усилием воли сдержал прилившую к лицу кровь, а Роланд тем временем продолжала:

– Я знаю, вам неудобно плохо отзываться о ней при мне – но я видела, что бывает, когда полагаются на одно только происхождение, а учением пренебрегают. Если вы находите ее не совсем подходящей, прошу вас сказать об этом сейчас, когда еще можно что-то исправить.

Вспомнив о Ренкине с Левитасом, Лоуренс понял ее тревогу – и сочувствие к ней помогло ему одолеть собственное смущение.

– Я тоже наблюдал последствия того, о чем вы говорите. Могу заверить, что ничего бы не скрыл от вас, если бы заметил. И ни за что не взял бы ее в курьеры, не будь я уверен в ее надежности и преданности долгу. Она, конечно, еще слишком юна, чтобы говорить с полной уверенностью, но обещает многое.

Роланд испустила шумный вздох облегчения и откинулась назад, бросив карты на стол. Теперь она даже не пыталась притворяться, что игра ее занимает.

– Господи, как вы меня порадовали! Я, конечно, надеялась, но знала, что справедливо об этом судить не могу. – Она рассмеялась и пошла к бюро за новой бутылкой вина.

Лоуренс подставил ей свой бокал.

– За успехи Эмили! – Когда они выпили, Роланд отодвинула бокалы и поцеловала его. Он и в самом деле глубоко заблуждался на ее счет: сейчас в ее поведении не было ни намека на робость.