— Я что-то читал об этом, — заметил фон Граффенлауб, — в брошюре, выпущенной колледжем. Но какое отношение имеет к происходящему этот давно вымерший культ? Ведь “жертвенники” жили более семи столетий назад.

— А вы представьте, насколько привлекательна подобная организация для молодых людей типа Руди. Независимая, могущественная и тайная. Очень подходящая организация для взбунтовавшегося подростка. И для такого человека, как Палач, это — идеальное прибежище.

— Абсурд, — возразил фон Граффенлауб, — абсолютно дикое предположение. Фицдуэйн кивнул:

— Вы правы. Мои рассуждения основаны на догадках. У меня нет доказательств, что Руди был членом культа и что Палач тоже имеет к этому отношение. Но давайте вспомним о татуировке, а это уже указывает на связь с Палачом. Тем не менее цель всего этого — игры или что-нибудь посерьезнее — нам пока неясна. А сейчас разрешите вам кое-что показать.

Фицдуэйн вставил кассету с видеозаписью, сделанной рейнджерами, и нажал на кнопку. После просмотра он положил перед онемевшим фон Граффенлаубом пластиковый пакет с письмами.

— Эта запись была сделана после смерти Руди, — пояснил Фицдуэйн. — Все члены этой милой компании — студенты колледжа. Из-за масок личности установить невозможно.

— А почему вы думаете, что Руди был в их числе? — устало спросил фон Граффенлауб. — Татуировка — ну и что, кроме круга из цветов, нет ничего особенного. Знак протеста и не более того. Он мог сделать ее где угодно.

Фицдуэйн открыл пакет с письмами и показал одно из них фон Граффенлаубу:

— Узнаете почерк?

Фон Граффенлауб кивнул:

— Руди, — с горечью произнес он и сжал бумагу так, словно это могло вернуть ему мертвого сына.

— Руди враждовал с вами, мать умерла. С Врени они были очень близки. Но он нуждался в ком-то, кому мог бы довериться и кто был в стороне от событий. Он начат писать Марте. Написанное им не вносит ясности и не является уликой, но, сопоставив это с тем, что мы уже знаем, можно прийти к заключению: он, став членом организации, обнаружил, что должен поступать против своей воли. Руди попытался вырваться, но узнал, что все пути отрезаны.

— И поэтому покончил с собой?

— Нет, — возразил Фицдуэйн, — не думаю, во всяком случае, он сделал это не добровольно. Я думаю, что его либо убили, либо заставили совершить самоубийство, что фактически одно и то же. Возможно, мы никогда и не узнаем правды.

— Можно мне взглянуть на письма?

— Да, конечно, — Фицдуэйн предусмотрительно снял копии с писем, предвидя, что фон Граффенлауб захочет оставить их у себя. Читать их было тягостно. Он вспомнил последнее письмо, написанное менее чем за неделю до смерти:

Фон Граффенлауб изучал письмо:

— Почему Марта не показала его мне? Фицдуэйн вздохнул:

— Руда был мертв, когда она получила это письмо. И, видимо, она решила, что нет смысла показывать его вам.

Медведь и Чарли фон Бек сидели в соседней комнате, когда Фицдуэйн после беседы с фон Граффенлаубом вошел к ним. Медведь снял наушники и выключил магнитофон:

— Он ушел?

— Да, — ответил Фицдуэйн, — он торопился на самолет, его ждут в Нью-Йорке. Его не будет неделю.

— Достаточно времени на размышления, — сказал фон Бек.

— Жаль его, — произнес Фицдуэйн, — не нравится мне то, что мы делаем.

— Мы пробуем нажать там, где можем, — возразил Медведь, — и надеемся, что это что-нибудь даст. Да, это грубо и несправедливо, но ничего не поделаешь.

— Я не думаю, что фон Граффенлауб имеет отношение ко всему этому, — заметил фон Бек.

— Нет, — согласился Медведь, — но кто, кроме него, может повлиять на Эрику?

— А ты не боишься того, что может случиться? — спросил Фицдуэйн.

— Ты хочешь сказать, что фон Граффенлауб набросится на нее, а может, и убьет? Не думаю. Но, даже если это и произойдет, что еще мы можем сделать? Палач — это не единичное убийство, это чума. И его надо остановить.

— Любой ценой.

— Что-то вроде этого, — сказал Медведь. — Но если тебе от этого легче, то могу сказать: мне это тоже не нравится.

Фицдуэйн налил себе выпить. Он чувствовал себя измотанным после долгой беседы с фон Граффенлаубом. Виски — это было то, что ему нужно. Он подлил себе еще виски и добавил льда. Медведь раскурил трубку и посмотрел на него.

— Сколько раз я тебе говорил, что когда исключишь невероятное, то все остальное, каким бы невозможным оно ни казалось, будет правдой? — поинтересовался Фицдуэйн.

— Неоднократно, — ответил Медведь, — если тебе интересно.

— Шерлок Холмс. Неужели вас, бернцев, не учат ничему, кроме языков?

— Учат, например, хорошим манерам, — ответил Медведь, — и позволь мне напомнить одну из заповедей Шерлока Холмса: не строй теорий, пока не соберешь все данные.

— Это было в докомпьютерную эпоху, — возразил Фицдуэйн, — не говоря об экспертных оценках. В любом случае мы не страдаем от отсутствия данных. Мы в них блуждаем. Чего нам недостает, так это доказательств, не говоря уже об уликах.

— А нас в Берне еще учат терпению, — вставил Медведь.

— Ну, к Ирландии это не относится.

— А как с неуловимым Иво, — включился в разговор фон Бек, — есть ли сдвиг в этом направлении?

— Сэр Иво, — сказал Фицдуэйн, — полагает, что он рыцарь в блестящих доспехах. Я его не узнал в первый момент. Я выходил из банка на Беренплац, когда эта чудная фигура в покрывале и мотоциклетном шлеме подкатила ко мне на роликовых коньках и завела беседу. Не успел я сказать что-то дружелюбное, вроде “что еще за черт?”, как он исчез. Он проделал такой маневр дважды, пока я пересекал площадь, и наконец сунул мне записку. Я чуть было не пристрелил его.

Фон Бек поежился:

— Я думаю, вам не следует говорить такие вещи. Стрелять в людей — это совсем не по-швейцарски. Кстати, власти в Ленке хотели бы знать, кто будет платить за железную дверь, которую вы прострелили. Выяснилось, что она принадлежала не сыроделу, это собственность Гемайнда [25].

Фицдуэйн расхохотался. Фон Бек постарался сохранить серьезный вид, что было непросто в его майке с надписью “Питомник скунсов”.

— Подожди, когда увидишь счет, — сказал он, — тебе будет не до смеха. Гемайнд утверждает, что эта дверь имеет большое историческое значение. Кроме того, они собираются дать тебе орден за спасение жизни сержанта, но это уже другой вопрос.

— Ты меня разыгрываешь?

— Ничего подобного, — ответил фон Бек, — мы, швейцарцы, очень серьезно относимся к собственности.

— Иво… — напомнил Медведь.

— Да, конечно, — сказал фон Бек. — Так о чем же говорится в его записке?

— Это типичное послание Иво, — ответил Медведь, — прямо ничего не говорится. Рисунки, стихи и так далее. Тем не менее смысл ясен: он хотел бы встретиться с Фицдуэйном завтра в полдень в кафе “Хай Нун”, что на Беренплац. Фицдуэйн должен быть один. Никакой полиции. Иво хочет поговорить о Клаусе Миндере. У него есть информация о его убийце.

— Иво — сумасшедший, — сказал фон Бек, — и он уже убил человека. Стоит ли рисковать? Стоит ли посылать на верную гибель нашего ирландца, тем более что он еще не заплатил за дверь в Ленке. Хотя шефу криминальной полиции это наверняка доставило бы радость.

— Конечно, опасность есть, — согласился Медведь, — но, я думаю, не слишком серьезная. Иво симпатизирует Фицдуэйну, и я не думаю, что он очень буйный. Могу поспорить, что он был спровоцирован на убийство Обезьянки.

— Рискнете? — спросил фон Бек Фицдуэйна. — Мы вас прикроем.

— Только если город заплатит за дверь в Ленке.

На лице фон Бека появилось страдальческое выражение.

Вошел смеющийся Хенсен.

— Прогресс, — объявил он, — мы еще раз все просмотрели. Если наша эвристика верна, то нам удалось уменьшить количество подозреваемых до восьми тысяч.;

— Ненавижу компьютеры, — мрачно изрек фон Бек и вышел из комнаты.

— Что с ним? — спросил Хенсен. — Я же пошутил.

— Проблемы с бюджетом, — ответил Медведь.

Фицдуэйн поставил стакан на стол. Его автомат лежал в кейсе, прикрытый бутылками с пивом. Иво не было видно.

Он посмотрел на часы — без трех минут двенадцать. Он вспомнил слова фон Бека: “Иво — сумасшедший, но он швейцарский сумасшедший”. Иво придет точно в назначенное время.

Медведь, сам фон Бек и шесть детективов, включая одного, взятого напрокат в Федеральной полиции, должны были обеспечить прикрытие Фицдуэйну. При первоначальном обсуждении плана Фицдуэйн полагал, что нет необходимости в столь мощной команде, но теперь, глядя на толпу и территорию, которую надо было контролировать, он изменил точку зрения.

Он мысленно перебрал в уме все детали плана. Беренплац представляла собой открытый прямоугольник с рядами кафе по солнечной стороне. Центр площади был закрыт для проезда и заполнен торговыми лотками, и теперь вовсю шла торговля. Здесь продавались цветы, экологически чистые продукты, домашняя выпечка, изделия из кожи и прочее. Примерно в тридцати метрах от Фицдуэйна толпа собралась, чтобы поглазеть на жонглеров и глотателя огня.

Нет, Беренплац никак не могла сойти за милую обувную коробку с одним выходом. Совсем наоборот: ее невозможно было оцепить, не использовав гораздо больше людей, чем было задействовано в операции. Одним концом она выходила на Спиталгассе — улицу, заполненную магазинами, где можно было без труда скрыться; другой конец площади граничил с Буидесплац, еще более открытым пространством перед зданием Федерального парламента. В довершение всего, Иво наверняка будет на роликовых коньках, что даст ему выигрыш в скорости перед полицейскими. Фицдуэйн обсудил эту проблему с фон Беком, но тот рассмеялся и ответил, что, когда шефу криминальной полиции предложили поставить полицейских на ролики, того чуть не хватил удар.

Решили, что два детектива будут на мотоциклах. И все-таки Фицдуэйна не оставляло недоброе предчувствие при взгляде на плотную толпу, жонглеров и глотателя огня. Но, с другой стороны, он признавал, что был пристрастен: ему доставил бы удовольствие вид Медведя, раскатывающего на роликах.

Кафе “Хай Нун” располагалось на углу Беренплац в нескольких ярдах от Кефигтурм, Тюремной Башни, которая разделяла улицу на две — Спиталгассе и Марктгассе.

Иво поставил условие, чтобы не было полицейских, и Медведь, который хорошо его знал, был непреклонен: чтобы не спугнуть Иво, прикрывающие должны были быть хорошо замаскированы.

— Иво, конечно, человек со странностями, — заметил Медведь, почесывая нос, — но он не дурак, к тому же у него хороший нюх: он запросто учует полицейского. Можете мне поверить.

Они поверили. И вся ответственность была возложена на Фицдуэйна и средства связи. Согласно плану Иво должны будут арестовать только после того, как он сообщит то, что собирался сказать. Только тогда, по сигналу Фицдуэйна, он попадет в капкан. Фицдуэйн отпил пива и попытался избавиться от неприятного чувства. Он чувствовал себя Иудой. Иво — одинокая душа, нуждающаяся в помощи больше, чем кто-либо другой, — доверял ему.

Его кожа зудела от прикосновения запрятанных проводов передатчика и ему хотелось почесаться, но он переборол себя. Он нажал на кнопку передатчика, которая была прикреплена к его левому запястью под запонкой. Со стороны это выглядело так, как будто он посмотрел на часы. Он услышал ответный щелчок Медведя, который вместе с федеральным полицейским сидел на веранде, на втором этаже чайной, почти напротив Фицдуэйна. Это давало возможность Медведю следить за ходом операции с высоты птичьего полета, и в то же время он не был в поле зрения Иво. Но он был слишком далеко от чайной, чтобы принять участие в аресте. Это должны были осуществить два детектива, упрятанные в кухне. Связь осуществлялась по радио. Один канал был предназначен для Фицдуэйна и Медведя, по второму Медведь поддерживал связь с остальными участниками операции. Схема должна была сработать прекрасно, если, конечно, Медведю удастся не перепутать кнопки.

Часы на Тюремной Башне пробили полдень.

Фрау Хунцикер удивленно посмотрела на открывшуюся дверь.

— Герр фон Граффенлауб, — недоуменно сказала она, — я не ждала вас раньше следующей недели. Я думала, вы в Нью-Йорке. Что-нибудь случилось?

Беат фон Граффенлауб мягко улыбнулся ей. Улыбка получилась натянутой, так как глаза его опухли от недосыпания и весь его облик говорил о том, что он чем-то обеспокоен. События последних дней его состарили. “Господи, да он уже старик”, — с горечью подумала фрау Хунцикер.

— Нам с вами, фрау Хунцикер, — сказал он, — надо кое-что привести в порядок.

— Не понимаю! — удивилась она. — Насколько мне известно, у нас все в полном порядке.

— Вы замечательная сотрудница, фрау Хунцикер, замечательная, просто замечательная. — Он остановился в дверях своего кабинета. — Я буду занят до обеда, потом вы мне будете нужны. А до этого прошу меня не беспокоить. Вам ясно?

— Да, герр фон Граффенлауб.

Она услышала, что он запер дверь, и забеспокоилась: герр фон Граффенлауб никогда не вел себя подобным образом, и выглядел он ужасно. Может, нужно что-то сделать? Она посмотрела на настенные часы — первый час дня, два часа до того, как она понадобится своему работодателю. Но выучка и дисциплинированность взяли верх, и она занялась бумагами.

Иво на большой скорости вылетел из-за жонглеров, грациозно объехал мамашу с щебечущим выводком ребятишек, покружился около цветочного киоска и подкатил к Фицдуэйну. Он приподнял шлем. Позади него глотатель огня начал проделывать какие-то непонятные манипуляции. Фицдуэйн надеялся, что мамаша держит всех своих деток в поле зрения, потому что самый младший приблизился к тому месту, где он легко смог бы поджариться.

— Привет, ирландец, — сказал Иво. — Я рад, что ты пришел.

— Надеюсь, что тоже не пожалею об этом, — ответил Фицдуэйн. — Во время нашей последней встречи меня чуть не пристрелили.

— Сегодня ничего не случится, — ответил Иво, — я невидим для моих врагов. Я обладаю особыми чарами, как тебе известно.

— Не принимай это близко к сердцу, — сказал Фицдуэйн, — но я беспокоюсь не о тебе. У меня нет волшебных коньков и даже нет метлы, а здесь много людей с очень неприятными привычками.

Иво уселся за стол напротив Фицдуйэна, с изощренностью фокусника извлек из недр своей гитары два ярко раскрашенных яйца и начал ими жонглировать. Фицдуэйн сообразил, что особые чары Иво не распространяются на его искусство жонглирования, и приготовился к неприятности. Лучше бы Иво воспользовался таймером, а не то ему понадобится чистая рубашка. Он завороженно следил за движениями Иво. Наконец одно яйцо отлетело в сторону и упало на стол перед Фицдуэйном.

Обошлось без происшествия, яйцо треснуло и осталось лежать на месте.

Иво пожал плечами и начал счищать скорлупу.

— Никак не могу решить, яйцо какого цвета съесть первым, — сказал он.

Фицдуэйн пододвинул к нему солонку:

— Это один из главных вопросов в жизни, — заметил он. — Выпьете чего-нибудь?

Официант у стола смотрел на Иво с плохо скрываемым неудовольствием. Он поморщил нос, когда легкий ветерок дал знать о скрытой стороне рыцарского облика и оглянулся по сторонам, чтобы понять, учуяли ли запах другие посетители. К счастью, для обеда было еще рано, а для утреннего кофе поздно, поэтому в кафе было практически пусто. Фицдуэйн подумал, что Иво — очень милый сумасшедший и к тому же вежливый: он сел так, чтобы его запах не достигал Фицдуэйна.

— Мне вот это, — ответил Иво, показав на пиво Фицдуэйна. Фицдуэйн посмотрел на официанта, который решал сложный для себя вопрос: принимать заказ или нет. Нельзя сказать, что Фицдуэйн был с ним не согласен, но сейчас было не самое подходящее время для дискуссий о личной гигиене.

— Мой эксцентричный, но очень богатый и влиятельный друг, — сказал он, — выпьет пива.

Фицдуэйн улыбнулся и положил на стол стофранковую купюру, придавив ее пустой бутылкой из-под пива.

Колебания официанта испарились вместе со стофранковой купюрой. Фицдуэйн подумал, что из него получился бы более удачливый жонглер, чем Иво.

— Может, джентльмен еще что-нибудь закажет? — спросил официант. — Что-нибудь из еды.

— Диета джентльмена позволяет ему употреблять в пищу только определенный сорт яиц, которые, как вы видели, он носит с собой, но я бы попросил вас принести соли, — Фицдуэйн указал на почти пустую солонку.

Иво занялся вторым яйцом.

— Я написал книгу, — произнес он с набитым ртом, — книгу стихов.

Он порылся в гитаре и извлек грязный, но объемистый пакет, который положил перед Фицдуэйном.

— Это о моем друге Клаусе и человеке, который его убил.

— Клаусе Миндере?

— Да, — сказал Иво, — о моем друге Клаусе. Он помолчал. Затем взял щепотку соли, отпил пива и облизнул пальцы.

— Похоже на текилу, — сказал он.

— Но не хватает еще лимона.

— Клаус мертв, как тебе известно. Я тоскую по нему. Мне нужен друг. Ты будешь моим другом? Мы вместе разыщем убийцу Клауса.

— Я думал, что ты знаешь, кто убил Клауса.

— Я кое-что знаю и довольно много, но не все. Мне нужна помощь. Ты мне поможешь?

Фицдуэйн посмотрел на него. “Сэр Иво, — подумал он, — а ведь неплохо придумано”. Внутри этого хлипкого тела нашел приют благородный и упрямый дух, хотя все это, к сожалению, бесцельная трата времени и сил. Он подумал о заряженном ружье на столе, об ожидающих сигнала полицейских, о тюрьме или доме для умалишенных, куда, скорее всего, попадет Иво, и ему стало стыдно за свое поведение. Он протянул Иво руку:

— Я сделаю все, что смогу, — произнес он, — я буду твоим другом.

Иво снял шлем, улыбаясь во весь рот, и сжал руку Фицдуэйна.

— Я знал, что ты мне поможешь, — сказал он. — Я знал это. Мы будем рыцарями Круглого Стола, правда?

И тут его голова взорвалась.

От первого огневого удара мозги, кровь и обломки костей хлынули через рот Иво. Фицдуэйн едва успел пригнуться, как последовал второй удар, который пришелся на спину Иво и бросил его на стол. Поток артериальной крови смешался с разлитым пивом и образовал розовый, пенящийся фонтан.

Нападавший, на роликовых коньках, закутанный в длинную коричневую робу, выкатился вперед, схватил со стола пакет Иво, засунул его в свою робу и нырнул в толпу. В руке он держал ружье с глушителем.

Послышались крики, когда нападавший грубо оттолкнул глотателя огня и горящая жидкость полилась на зрителей. Люди стали разбегаться в разные стороны. Под натиском толпы опрокидывались лотки, переворачивались детские коляски. Началась паника.

Потрясенный происшедшим, Медведь пытался руководить своими людьми по рации, но ему мешала паника на площади. Со своего наблюдательного пункта он отлично видел, что происходит, но временно был лишен возможности вмешаться в ход событий.

Обезумевшая толпа была препятствием не только для полицейских, но и убийца не мог выбраться из этой свалки. Ему мешала скорость, и он несколько раз натыкался на людей и падал. В данный момент он оказался в центре площади и направлялся по диагонали в сторону Бундесплац, для чего ему пришлось бы проехать прямо под балконом, где расположились Медведь и федеральным полицейский.

— Он убегает, — сообщил Медведь по рации, — и должен проехать мимо нас. Я думаю, что он направляется на Бундесплац. Мобиль номер один, угол Беренплац и Шауплацгассе, вперед!

Мобиль номер один означал полицейский мотоцикл БМВ без опознавательных знаков. На нем сидел полицейский, который в свободное от работы время любил лазить по горам. Он выехал по Амтхаусгассе в направлении указанного угла и наткнулся на команду сопровождения делегации посольства государства Верхняя Вольта, направлявшуюся с официальным визитом в Бундесхаус, Федеральный парламент.

Дипломатический эскорт, увидев, что мотоцикл без опознавательных знаков прорвался через заслон из полицейских и подъехал к “мерседесу” с дипломатами из Верхней Вольты в официальных одеждах, поступил так, как их учили. Полицейская машина ударила мотоцикл в нос, в результате чего тот перевернулся и приземлился прямо перед министром иностранных дел Швейцарии, который вместе с сопровождающими его лицами ожидал появления высоких гостей из Верхней Вольты. Детектив-скалолаз, одетый в кожу, с трудом поднялся на ноги, из кармана его куртки выглядывало дуло пистолета. Первой реакцией ошалевшего человека при виде такого количества официальных лиц была мысль о предъявлении служебного удостоверения. Он потянулся к карману и получил за это выстрел в плечо.

Та сторона площади, на которой расположился Медведь, была затененной, и народу здесь было меньше.

— Я думаю, что смогу его пристрелить, — сказал федеральный полицейский. Он перегнулся через балкон, сжимая обеими руками свой штатный автомат.

— Брось, — сказал Медведь, — здесь слишком много народу.

Он опять стал отдавать указания по рации, в полной уверенности, что с помощью Мобиля номер один они поймают убийцу. Однако он не видел неудачную встречу Мобиля номер один с дипломатами из Верхней Вольты. Остальные участники операции были заняты выполнением его приказов, но делали это медленнее, чем ему хотелось бы. Мобиль номер два стоял на Спиталгассе на случай, если убийца решит изменить маршрут. Из полицейского управления на Вайзен-хаусплац, которое находилось на расстоянии нескольких кварталов от места происшествия, уже были направлены силы на подмогу, но Медведь опасался, что они прибудут слишком поздно.

Покрытый кровью и остатками того, что еще несколько минут назад было молодым человеком по имени Иво и, держа “ремингтон” на взводе, Фицдуэйн представлял собой жуткое зрелище. От ярости у него все полыхало внутри. Он рванулся через площадь за убийцей, за ним последовал один из детективов, прятавшихся на кухне в кафе. Соревнование было не в их пользу. Как они ни напрягали силы, маневрирующий на роликах убийца опережал их. Как только он доберется до пустынной части площади, он наберет скорость и исчезнет.

Фицдуэйн опрокинул прилавок с цветами, и изысканно составленные букеты посыпались на землю. Он едва мог дышать, но ловя воздух широко открытым ртом, побежал дальше. Позади него детектив поскользнулся на ковре из цветочных лепестков и сшиб прилавок с хлебом.

— Я достану его, — прорычал федеральный полицейский на балконе. Он выругался, когда вслед за убийцей побежал ребенок, что заставило его на мгновение опустить ружье. Убийца этим тут же воспользовался.

Когда полицейский выстрелил, он сделал поворот, и пуля лишь подняла фонтанчик земли у его ног. Убийца вскинул ружье и дал длинную очередь в направлении балкона. Медведь успел пригнуться, а полицейский, изрешеченный пулями, упал с балкона, из его рта стекала кровавая пена. На землю посылались осколки разбитых стекол. Прибавив скорость, убийца подъехал к дверному проему чайной и перезарядил ружье. Теперь он находился непосредственно под Медведем, которому ничего не оставалось как выругаться и побежать по лестнице, хотя он прекрасно знал, что теперь уже ничего не успеет сделать.

Убийца оглядел площадь в поисках преследующих и выпустил очередь поверх толпы, что заставило большинство прохожих пригнуться к земле. Удовлетворенный, что он выиграл время, необходимое для финального броска на угол Беренплац, где его ждала Сильвия на мотоцикле, он покатил ей навстречу.

Подавляющий огонь убийцы дал возможность Фицдуэйну сделать нужный выстрел. С расстояния в сто двадцать метров он открыл огонь из своего XR-18 и превратил туловище бандита в кровавое месиво прямо перед входом в здание Объединенного банка Швейцарии.

Беат фон Граффенлауб сидел за столом в своем офисе на Марктгассе, не подозревая о кровавой бойне, происходящей неподалеку. Он отложил ручку и задумался. Несколько минут он просидел не двигаясь, сжав кулаки. Колоссальное богатство, колоссальное влияние, колоссальные связи, колоссальный провал. Он вспомнил Эрику — молоденькую, свеженькую, хорошенькую, какой она была, когда он увидел ее в первый раз. Лицо Эрики сменилось лицом его сына, обезображенным смертью. На лбу у него выступили капли пота. Он почувствовал себя сломленным и одиноким.

Несмотря на подступившую к горлу тошноту, его движения были четкими и аккуратными. Он достал из нагрудного кармана пиджака бронзовый ключик и открыл им нижний ящик стола. В ящике лежала кобура с наплечным ремнем и девятимиллиметровый револьвер “вальтер Р-38”, находящийся на вооружении германской армии. Чтобы завладеть этим “вальтером”, ему пришлось стать убийцей, но это было сорок лет назад, тогда он верил в идеалы, и жизнь не успела изуродовать его душу.

Граффенлауб проверил револьвер и удовлетворенно кивнул головой — тот был в отличном рабочем состоянии. Он вставил обойму, положил револьвер на стол перед собой, взял ручку и опять стал писать. По щекам его катились слезы, и он вытирал их, чтобы они не намочили листы бумаги.