- Где лук? - прошептал он.
      - Я думал, у тебя.
      - Черт! Ради... Ладно, придется выкручиваться. А теперь заткнись и не двигайся и молись, чтобы они ушли.
      Раздалось шарканье, скрип, и они увидели какую-то фигуру, появившуюся в тусклом свете.
      - Эй? - прокричал кто-то. - Есть здесь кто-нибудь? Полковник Лордан?
      Бардас Лордан затаил дыхание, но мальчик встал и выкрикнул:
      - Сюда! Все в порядке, это лучники. Мы здесь, - повторил он, пока двое близоруко озирались по сторонам, пытаясь привыкнуть к темноте. - У задней стены.
      Лордан измученно попытался подняться, но левая нога не слушалась.
      - Вы не ранены? - спросил один из них, увидев, как Лордан покачнулся. Хирург скоро прибудет, потерпите.
      - Все в порядке, - ответил Лордан. - Просто судорога. Вы искали меня?
      - Приказ губернатора Лордана, - ответил второй. - Поиски ведутся уже несколько часов.
      - Ну, теперь вы меня нашли, - ответил Лордан. - Что происходит?
      - Идет облава, - объяснил солдат. - Там, за холмом, в Пенне. Вы знаете это место? Не важно. Вы можете двигаться?
      Лордан покачал головой.
      - С нами все в порядке. Не беспокойтесь о нас. Возвращайтесь назад к своим людям, мы сами о себе позаботимся.
      Сержант покачал головой.
      - Приказ губернатора Лордана, - повторил он. - Он хочет убедиться, что все в порядке.
      - Пусть успокоится. Спасибо за участие, но сейчас мы возвращаемся домой. С нами все будет в порядке.
      Сержант тяжело вздохнул, и Лордану стало его жалко, хорошего солдата, пытающегося тактично поладить с трудными горожанами.
      - Пожалуйста, пойдемте с нами, - повторил он. - Приказ губернатора Лордана.
      Лордан на секунду прикрыл глаза. Какая курьезная ситуация; они пришли спасти его, и теперь он отказывается быть спасенным, а они, судя по всему, не примут "нет" в качестве ответа. Ему вовсе не хотелось видеть брата, вопрос заключался в том, стоит ли драться с двумя мужчинами. Он взвесил "за" и "против".
      - Мне очень жаль, но я не могу сейчас пойти с вами. - Мальчик смотрел на него так, как будто тот сошел с ума.
      Лордан резко шагнул вперед, чтобы оказаться между солдатами и ребенком. Он вспомнил, что его меч лежит в ножнах, и если он его достанет, то привлечет внимание.
      - Извините, - сказал сержант, - вы должны пройти с нами.
      - Да? Ну, тогда ладно, - ответил Лордан. Он осторожно положил меч, быстро развернулся и ударил сержанта в лицо; затем перешагнул через него и стукнул второго солдата в живот, а когда тот согнулся - ударил в челюсть. Лордан почувствовал, как кожа с кулака сдирается при соприкосновении с железным шлемом.
      - Что, черт побери, вы делаете? - воскликнул мальчик.
      - Не чертыхайся, - ответил Лордан. - Пойдем, пора домой.
      Глава седьмая
      Поверенного в делах Сконы пригласили в офис Фонда и вежливо спросили, в какие игры он играет. Поверенный в делах ответил, что, насколько ему известно (а он слышал только официальную версию Шастела), его люди лишь защищались от актов немотивированной агрессии, так же как советники Шастела, когда вооруженные силы Банка напали на них без каких-либо причин. Фактически, продолжал поверенный, он готов сообщить, что Банк тщательно рассмотрел последние обстоятельства. Официальный представитель Шастела ответил, что Фонд также тщательно рассмотрел сложившуюся ситуацию и исследовал акты насилия и потери в людях. На что поверенный ответил, что Банк всегда исследовал акты насилия и потери в людях.
      Достигнув согласия по основным позициям, обе стороны перешли к обсуждению деталей. Банк, сказал поверенный, является чисто коммерческой организацией, и в его планы не входила ни политическая, ни военная деятельность, все, чего он хотел, - заниматься своим бизнесом, который изначально включал одалживание денег под сельскохозяйственную собственность, без риска насилия над работниками или клиентами. Официальное лицо Фонда ответило, что они тоже представляют организацию хоть и не полностью коммерческую по своей сути, но имеющую определенные финансовые интересы, которые необходимо защищать от налетчиков, бандитов, пиратов и других преступных элементов; и только по этой причине Фонд считает необходимым содержать армию. Что, конечно же, Банк должен понимать лучше, чем кто-либо еще.
      Поверенный подумал и сказал, что, хотя им, очевидно, будет трудно прийти к соглашению по некоторым вопросам в настоящий момент, наверняка они согласятся, что ни одна из сторон не заинтересована в вооруженных конфликтах, и первоочередной задачей должна быть немедленная приостановка враждебной деятельности с обеих сторон с последующим периодом реструктуризации и переговоров, которые впоследствии могли бы привести к более фундаментальному соглашению обеих сторон.
      - Другими словами, - позже докладывал официальный представитель своему начальнику, - они собираются заставить нас платить бешеные деньги за заложников. Это катастрофа.
      - К черту, - ответил начальник.
      Он был одним из пяти заместителей начальника тюрьмы для бедных, членом семьи Соефов и обладателем двух докторских степеней в лингвистике и прикладной математике, и мысль о том, что его может взять в заложники какой-то торгаш из Перимадеи, казалась ему не очень приятной. Но начальник был умным человеком, а одним из заложников был Боверт.
      - Мы должны получить заложников назад, - сказал он. - И мы должны сделать это так, чтобы гектеморы не пронюхали, что мы теряем хватку и готовы сдаться. Я собираюсь поговорить об этом на собрании каноников и узнать, что они хотят сделать, пока у нас еще есть выбор.
      Перед встречей он разговаривал с доктором Геннадием, одним из перимадейцев, которые повыскакивали повсюду, как грибы после дождя, но в этот раз он рассказал кое-что интересное. Конечно, надо быть круглым дураком, чтобы полагаться на слова иностранного чародея; с другой стороны, начальник сам был ученым и знал, что нельзя сразу отказываться от гипотез только из-за того, что они непонятны. Надо уметь сохранять здоровый баланс и не принимать ни поспешных решений, ни отметать чужие точки зрения сразу. А что касается заложников, то он надеялся, что они там, где тепло и сухо в такую промозглую погоду, потому что, независимо от того, какие действия он решит предпринять, на освобождение потребуется некоторое время.
      - Как представлю, что придется торчать здесь всю жизнь, у меня мурашки по коже бегут, - пробормотал молодой солдат, наблюдая за каплями, стекающими из дыры в крыше. - Хотя в таких условиях я долго не протяну. - Он поежился и подбросил в огонь полено. - С другой стороны, человек ко всему привыкает.
      Ренво кивнул.
      - Ну, по моим подсчетам, я уже умер, - сказал он. - Или по крайней мере должен умирать. Но лекарство, которое мне дал дневальный, было таким плохим, что теперь я слишком болен, чтобы умирать.
      Молодой солдат кивнул.
      - Синий плесневый хлеб в чесночном соусе. Это определенно добавляет ужаса серьезной болезни. Я хочу сказать, никто не считает, что смерть бочонок с медом, но она наверняка приятнее на вкус, чем это. - Он ухмыльнулся. - Я полагаю, вам стало лучше?
      Ренво кивнул.
      - Думаю, я хорошо пропотел этой ночью. Сейчас я немного слаб и совсем не голоден, что очень хорошо в сложившейся ситуации.
      - Ваша правда, - уныло согласился солдат. - Еды хватит на неделю, от силы - на две, если мы будем себя во всем ограничивать. Хорошо хоть с водой проблем нет, - добавил он, когда в глаз ему упала капля.
      - Замечательно, - вздохнул Ренво. Он перевернулся на спину и стал смотреть на пятна на соломенной крыше, через которые просачивалась вода. Это твоя первая миссия, верно?
      Молодой солдат рассмеялся.
      - Боюсь, что да. Я учился на третьем курсе и, как дурак, решил пройти шестимесячную службу раньше, чтобы почувствовать, как это - быть солдатом.
      - Тебе повезло, - ухмыльнулся Ренво. - Здесь ты познакомился с самой сущностью службы в армии. А вот я, когда был в твоем возрасте, использовал все связи и остался работать в секретариате.
      Молодой солдат усмехнулся.
      - Вообще-то, - сказал он, - я считаю, это было хорошей идеей. Если собираешься командовать людьми в бою, то должен сначала узнать, что их раздражает.
      - Полностью согласен, - ответил Ренво. - А ты чему учишься?
      - Да обычным вещам. Этические и экономические теории плюс литература и метафизика. Потом мне надо будет выбрать специализацию, но я пока не решил. Может, пойду на этику, потому что это у меня получается лучше всего, но, честно говоря, я бы лучше пошел на курс философии коммерции. В конце концов, именно в ней должен быть ключ к пониманию того, что же такое Фонд.
      - Ну да, - согласился Ренво. На его лице не дрогнул ни один мускул. Только не забывай, что это серьезное дело.
      - Конечно, - отвечал молодой солдат. - Но учитывая, что все основные учебники написаны на диалекте Шастела, мне не придется тратить три месяца на изучение древнеперимадейского и южного, и батуе. Языки мне никогда не давались. А единственные предметы, где не надо учить языки, - философия коммерции и военная теория, и, - добавил он, устало улыбаясь, - держу пари, если мне удастся выбраться отсюда живым, о военной теории я буду знать более чем достаточно.
      - Выпускники военной теории идут сразу в учителя, - зевая, произнес Ренво. - Что многое объясняет, ты не находишь?
      Молодой солдат покачал головой.
      - Наше общество управляется уникальными и оригинальными поводьями. Можно предположить, что оно будет производить только идеальное: каждый человек будет одновременно альтруистом, ученым, солдатом и бизнесменом. Я бы намного более доверял этой теории, если бы не сидел сейчас в сарае, окруженный врагами.
      Ренво пожал плечами.
      - Проблемы возникают только тогда, когда ты не можешь контролировать все социальные элементы в уравнении. Бесполезно пытаться применять научные методы к чему-то столь случайному и извращенному, как человеческая натура, особенно в массе.
      - Имеете в виду, что люди - зануды? - предположил юноша.
      - Можно сказать и так, - согласился Ренво.
      Он зевнул, потянулся, пока не ощутил резкую боль в спине, и встал. Лучшая часть дня прошла, и все из-за лихорадки, а еще так много дел. Профессиональный солдат, размышлял он, это тот, у кого административные и управленческие навыки развиты недостаточно хорошо для того, чтобы с их помощью зарабатывать на жизнь.
      - Что-нибудь видно? - спросил он сержанта-часового, который в ответ отрицательно покачал головой.
      - Бродили вокруг, - продолжал сержант, - но только разведчики, ничего серьезного. Похоже, чего-то ждут.
      - Подкрепления.
      - Или оружия для осады, - отвечал сержант. - Катапульты и все такое. Только вряд ли у них получится поднять это все в горы, придется разобрать на части, пронести, а потом снова собрать. Слишком много работы.
      Ренво поморщился.
      - Скорее подкрепление, - сказал он. - Все зависит от того, что они планируют. Лично мне кажется, что они вряд ли собираются атаковать. В конце концов, зачем им это? Если они приведут достаточно людей, то смогут морить нас голодом неделю или больше и не рисковать ни единым солдатом. Плюс, добавил он, устало улыбаясь, - мы им нужны живыми - как заложники или, проще говоря, как товар на продажу.
      Сержант пожал плечами.
      - По мне, это хорошо.
      - Согласен. - Ренво наблюдал за тихим бесконечным дождем сквозь щели в ставнях, защищенных заслонами от стрел. - К сожалению, единственное, чему меня не учили ни на одном уроке, это тому, когда можно сдаться, если тебя осаждают. Я полагаю, что когда закончится еда. По крайней мере это было бы логично. А ты что думаешь?
      Сержант не был готов высказать свое мнение по данному вопросу, поэтому Ренво оставил его выполнять свои обязанности, а сам вернулся к списку дел. Цивилизованная, коммерческая война, размышлял он, покупка и продажа, торговля и переговоры, как жаль, что приходится торчать в этой дыре, пока они решают свои вопросы. Но все кончится хорошо, убеждал он себя, если никто не будет делать глупостей, как, например, посылать экспедицию, чтобы спасти нас.
      Из еды ничего не осталось, кроме куска черствого хлеба и ломтика красного сыра, которые никто из них особенно не любил.
      - Похоже, придется завтра спуститься в деревню и купить... - начал было парнишка и замолчал.
      Лордан ничего не сказал, продолжая жевать.
      - Думаешь, у нас будут неприятности? - спросил мальчик после долгой паузы. - Ну, за то, что ты ударил двух солдат?
      - Сомневаюсь, - ответил Лордан с набитым ртом. - Подумай, мой брат вряд ли стал бы посылать людей, чтобы спасти меня, а потом сажать в тюрьму за нападение. - Он замолчал и нахмурился. - Хотя все не так просто. Как раз на такое он вполне способен. А потом, оставив меня тухнуть полгода в тюрьме, он бы написал петицию судье с просьбой об освобождении и устроил бы большое шоу из того, как он снова использует свои связи, чтобы вытащить меня из беды. И ожидал бы благодарности от меня. Он - странный человек, мой брат. Я его не очень люблю.
      Мальчик задумался.
      - А почему? Или это слишком грубый вопрос?
      - Потому что, - ответил Лордан. - Да, отдай лучше сыр мне, если не собираешься его есть.
      - Пожалуйста. У меня тоже был брат. В Городе. Я тебе когда-нибудь рассказывал?
      - Нет.
      Мальчик посмотрел на деревянную чашу на полу, поднял ее и поставил назад.
      - Иногда я представляю себе, что снова его встречу. Он просто войдет в дверь, без всякого предупреждения, чтобы удивить меня. Хотя я почти уверен, что он мертв, потому что видел, как их убивали. Но мой брат отстал, когда мы убегали, так что есть шанс... - Мальчик отщипнул корочку хлеба и уронил ее в чашу. - Знаешь, мне нравится мечтать об этом, ну, что вдруг найду его снова, много лет спустя, думая все это время, что он мертв. - Он встал и взял чашу и доску для резки хлеба. - А у тебя только один брат?
      Лордан покачал головой.
      - У меня еще два брата, они все еще живы-здоровы, в Месоге, где я родился. Не видел их... даже уже и не помню сколько. Как бы то ни было, они все еще там, еле сводят концы с концами и работают с утра до ночи, как и я в детстве.
      - Значит, их ты тоже не любишь.
      - Не то чтобы не люблю, - возразил Лордан. - В каком-то смысле я беспокоюсь о них. Но с ними все в порядке, у них есть ферма. Можно сказать, что они живут жизнью, которой я должен был бы жить.
      - А ты о такой жизни мечтал? - Лордан нахмурился.
      - Не уверен, - ответил он. - Если бы я никогда не уезжал из Месоги, я бы не знал другой жизни; так что полагаю, я был бы счастлив или удовлетворен. Мысль о другом мне никогда бы не пришла в голову. Когда занимаешься фермерством, оно занимает все свободное время, некогда даже думать о том, что случится на следующий год. Кто-то скажет, что тогда мозг не работает и атрофируется, но я не согласен. Единственное, что беспокоит фермера, - это его ферма, ничем другим он не интересуется. Люди смеются над нами, потому что мы говорим только о погоде: слишком много дождей или мало солнца, слишком сыро, чтобы выгонять скот, или слишком сухо, и овцы не могут найти еду. Достаточно справедливо, полагаю. Но в лучшем случае, если ты сделаешь всю работу, погода не будет слишком ужасной, грачи не вытопчут пшеницу, в общем, все будет нормально, то ты сможешь расслабиться и думать о работе на следующий год, а потом - следующий. Появляется ощущение, что если ты выполнишь свою часть сделки, то система будет работать, и ты получишь свою долю прибыли. - Лордан покачал головой. - Боже мой, если бы я только мог так жить, то мне было бы не о чем беспокоиться.
      Мальчик, который не все понял, задумчиво потер подбородок.
      - Так почему ты туда не возвращаешься? - спросил он. - Почему бы тебе не купить землю и не стать фермером, если это так замечательно?
      Лордан улыбнулся.
      - Не знаю. Может, потому что я знаю, что все не так, и не смогу полагаться на то, что система сработает. Пять неудачных лет - и ты окажешься на улице. Однажды придет сержант и заберет твоих сыновей, а судебный пристав отберет твою прибыль в счет долга за десятину, а сборщик налогов придет и отнимет последние деньги, а потом сломается плужный лемех, твоя дочь заболеет, и нужно будет вызывать врача, и так далее, а однажды, идя по улице, ты увидишь торговца и подумаешь: "Черт тебя побери, я бы все отдал за то, чтобы родиться сыном торговца, точно так же, как он мечтает быть сыном фермера, а принц в своей башне воображает, как он убежит из дома и станет пиратом". - Лордан ухмыльнулся. - Все это ерунда, если хочешь знать мое мнение. Пойдем подстрелим какую-нибудь дичь.
      Когда они выходили через черный ход, то обнаружили, что дождь закончился. В воздухе пахло свежестью, и вечернее солнце отбрасывало причудливый свет на влажную землю.
      - Когда ты говорил "дичь", то имел в виду кроликов, - обвиняющим тоном произнес мальчик.
      Лордан пожал плечами.
      - Я умею охотиться на кроликов, - сказал он.
      - Меня тошнит от них, - запротестовал мальчик. - Даже если добавить кучу специй, все равно чувствуется привкус костей.
      - Верно. Но больше ничего съедобное не подпустит меня так близко. Вообще-то хорошо прожаренный и с розмарином...
      - У нас нет розмарина.
      - И не только розмарина. Выбирай: либо кролик, либо пустой желудок.
      Прежде чем мальчик успел ответить, из густой высокой травы прямо у них под ногами взлетел жирный фазан. Лордан натянул тетиву, прицелился и пустил стрелу, на все ушло несколько секунд. Стрела ушла влево и застряла в ветвях.
      - Что мне еще нравится в кроликах, - сказал Лордан, снова натягивая тетиву, - так это то, что они не умеют летать.
      - Можно я попробую? - с надеждой спросил парнишка.
      - Исчезни, - ответил Лордан. - Давай посмотрим на эту кроличью нору около дуба.
      Они тихонько подкрались к яме, окруженной кустами ежевики и облепленной пухом.
      - Здесь есть один, - прошептал мальчик. - Ты можешь попасть в него.
      - Тихо, - ответил Лордан. - Я больше не собираюсь расходовать стрелы. А теперь не двигайся.
      Он осторожно, небольшими шажками продвинулся вперед, почти не шевелясь. Когда он был в сорока ярдах, кролик перестал щипать траву и поднял голову. Лордан застыл на месте и подождал, пока голова кролика снова опустится. На тридцати ярдах кролик снова поднял голову; Лордан застыл, неловко балансируя на одной ноге, кролик пробежал пять ярдов по направлению к яме и замер. Охотник ждал. Кролик опустился на все четыре лапы, но не начал есть, как будто размышляя, достаточно ли это безопасно. Лордан приблизился еще на пять ярдов, следя за тем, чтобы каждый раз ровно ставить ступни, осторожно перенося на них вес, чтобы не наступить на веточку или стебелек чертополоха.
      В двадцати пяти ярдах он поднял лук и начал прицеливаться, держа стрелу под углом в сорок пять градусов; когда большой палец дотронулся до угла рта, он опустил стрелу на ярд ниже и направо, затем продолжал натягивать тетиву, пока пальцем не дотронулся до губы; в этот момент он пустил стрелу, наблюдая за тем, как она летит к своей цели. Как Бардас и ожидал, кролик увидел стрелу и бросился к норке, но Лордан позаботился об этом заранее: острая, как шило, стрела прошла сквозь спину кролика и пригвоздила его к земле. Он пытался спастись, скреб всеми четырьмя лапами, пока Лордан бежал к нему. К тому времени когда он подбежал, кролик был уже мертв, он несколько раз дернулся и застыл навсегда. Лордан, которому в свое время пришлось убить больше людей, чем кроликов, вытащил стрелу, вытер острие и бросил в колчан на поясе. Затем подхватил кролика за задние лапы и подрезал поджилки. Он поискал палку и повесил на нее добычу, затем вернулся назад и подхватил лук.
      - Хватит на двоих.
      Мальчик кивнул без особого энтузиазма.
      - Ты, наверное, из тушки сваришь похлебку? - хмуро поинтересовался он.
      - Ну, нельзя же попусту переводить хорошие продукты, - ответил Лордан. - Как, впрочем, и плохие, если уж зашла речь. - Он положил кролика на левую ладонь таким образом, что его голова оказалась на запястье, и, сжав мочевой пузырь, выдавил из него мочу, затем воткнул кончик ножа в шкуру на животе и провернул его таким образом, что пузырь переместился наверх, потом сделал надрез на животе. Мальчик отвернулся. Лордан воткнул палец в шею кролика, другой рукой взялся за задние лапы и, перевернув, потряс тушку в воздухе, пока из отверстия не вылетели внутренности. Указательным пальцем он подцепил сердце и то, что осталось от кишечника, но оставил почки и печень, затем снова подхватил нож и разрезал заднюю лапу от отверстия в животе до сустава. Отложил нож и аккуратно просунул палец между шкурой и мясом, оттягивая ее в сторону, чтобы не разорвать, пока не стало возможным стянуть ее со спины, затем то же самое проделал со второй лапой. Поставил ногу на шкуру и потянул вверх задние лапы кролика, пока не вытянул из шкуры все тело, затем свернул шкуру мехом наружу и начал крутить суставы, пока они не хрустнули, перерезал мышцы и сухожилия над лапами и отбросил их в сторону. Кролик болтался у него в руках, голый и истекающий кровью, как новорожденный младенец.
      - Зачем тебе шкура? - спросил мальчик.
      - Клей, - ответил Лордан. - Вскипяти его и получишь гипс. Вообще-то клей можно делать почти из всего живого, но некоторые вещи приспособлены для этого лучше, чем другие. Он подхватил шкуру и мех, пока мальчик собирал лук и вытирал его. - Как я и говорил, - продолжал Лордан, - ничего не тратится впустую.
      Мальчик напряженно улыбнулся.
      - Мы всю жизнь делаем что-то из частей животных. Сухожилия и кнуты, рога и клей, кишки для веревок и всякие изделия из костей.
      - И кровь, - добавил Лордан. - Смешай кровь со стружкой и получишь хороший клей. Я иногда так делаю.
      - Правильно, - неуверенно сказал мальчик. - Но ты не думаешь, что это немного... ну, отвратительно?
      Лордан кивнул.
      - Зато очень разумно, согласен? Хуже было бы убивать кого-нибудь и потом выбрасывать. Так мы поступаем только с людьми.
      Геннадий неуверенно огляделся, жалея (уже не в первый раз), что не держал язык за зубами. Только потому, что тебе есть что сказать, вовсе не означает, что ты должен делиться этим с окружающими. Чаще наоборот, хотя все зависит от обстоятельств, а сейчас обстоятельства, при которых пятидесятидевятилетний профессиональный философ должен указывать на очевидные факты военным олигархам, сложились таким образом, что лучше держать рот плотно закрытым и ни во что не вмешиваться.
      Дом, где проходило собрание каноников, был огромным. Как и большая часть архитектурных сооружений Фонда, он был легким и воздушным, с высокой крышей и пятью огромными окнами, все они сияли слегка голубоватыми стеклами, что указывало на то, что стекло доставлено из Перимадеи лет двадцать назад. Сейчас такое, конечно, нигде не найти. Само собой разумеется, другие люди умеют делать стекло, но никому не известна секретная формула Города, которая хранилась в глубокой тайне на протяжении веков. Геннадий помнил захватывающие истории об устрашающих убийствах каждого, кому удавалось хоть одним глазком взглянуть на работу мастеров. Позже он узнал, что никакого секрета нет, стекло было голубоватым потому, что в состав песка с побережья Города входило какое-то редкое вещество. Все равно интересная история.
      Слуга коснулся его плеча и указал на свободное место в самом конце, прямо напротив трибуны и аналоя, где должны были восседать главы факультетов. Он поблагодарил слугу и отправился в долгий путь по мраморному полу, в очередной раз поражаясь удивительной акустике места. Находясь в центре, он прекрасно слышал, о чем разговаривали два человека, находившиеся довольно далеко. Доктор улыбнулся, подумав, что палата для собрания каноников, в которой из любого места был слышен каждый шорох, должна быть либо очень интересным, либо очень скучным местом.
      Сосед слева был ему незнаком, зато справа сидел Хайме Могре, который читал лекции по прикладной метафизике. Они обменивались парой слов на собраниях факультета, и, насколько ему известно, семейство Могре было довольно влиятельным среди "бедняков", их фамилия означала "худой" или "голодный" (характеристика, не переходящая по наследству), и Хайме был самым молодым сыном в роду, что означало, что он получит самый низкий пост, который ему позволяло принять его рождение и положение. Могре был ужасным занудой, намного больше ему подошла бы работа на факультете бухгалтерии или поэзии, но обе позиции не дотягивали до его ранга. Он, по собственному признанию, был дрянным метафизиком и отвратительным администратором, но (как он не уставал говорить при каждом удобном случае) не настолько, как его брат Хьюи, который был на год старше и занимал более высокое положение на обоих факультетах.
      - Это ужасно, - наклонившись к нему, пробормотал Хаиме так тихо, что едва можно было разобрать слова. - Просто катастрофа.
      Геннадий сочувственно кивнул.
      - Полагаю, вы правы, - прошептал он в ответ, хотя совершенно не понимал, к чему такая секретность. - Два поражения подряд...
      Хайме Могре посмотрел на него, как на сумасшедшего.
      - Я говорю не о войне. Черт побери, в тот день, когда мы не сможем вынести потерю пары сотен людей, придется паковать вещи и искать себе другое место жительства. Я имею в виду эффект, который это произведет на баланс сил. Честное слово, не понимаю, как мы будем выкручиваться.
      - А, - ответил Геннадий. - Мне очень жаль, но я не силен в политике Фонда.
      - Ну... - начал Могре, набирая в легкие побольше воздуха.
      Геннадия раздражал его тихий голос, невероятная запутанность ситуации и тот факт, что в главной семье Депоф, члены которой принадлежали трем из четырех воюющих фракций, мальчикам по традиции давали имя Хейн. Тем не менее ему удалось сложить воедино несколько разрозненных фактов, чтобы понять, что Джуифрез Боверт, командующий первого исчезнувшего подразделения, а ныне заключенный Банка, принадлежал к фракции выкупщиков (которая однажды позволила гектеморам выплатить по закладной, а сейчас была резко против этого). Именно поэтому сепаратисты - сторонники раздельных комитетов по финансам и общему назначению - настаивали, чтобы Ренво Соеф возглавил революционное восстание, так как сепаратисты ненавидели выкупщиков, ведь те предложили пересмотреть программу военной истории, печальным следствием чего стало то, что у диссентеров (которые выступали против присоединения Дуро семьдесят лет назад) теперь появилось огромное количество доводов при спорах с сепаратистами о том, кто должен занять свободное место в совете факультета второстепенных искусств. В споре их поддерживали традиционалисты (сторонники традиционного чтения Законов Фонда) в обмен на согласие с необходимостью признать медицину отдельной наукой. Ситуация усложнялась безответственным поведением Хейна Доче, который вдруг решил поменять свое отношение к проблеме присоединения...
      - Они все еще спорят об этом? - прервал Геннадий. - Спустя семьдесят лет?
      - Конечно, - ответил Могре. - Фактически только в последнее время спор принял довольно интересный оборот.
      ...таким образом, опасно склоняя чашу весов в споре о присоединении в пользу традиционалистов, которым в общем-то наплевать на присоединение, но у которых теперь значительный перевес над выкупщиками в подкомитете, занимающемся присоединением.
      Прежде чем Геннадий успел спросить о поправках к Декларации, не говоря уже о проблеме стандартизации, главный швейцар стукнул по полу своей дубинкой из слоновой кости, и все встали, приветствуя входящих глав факультетов. Все ужасно старые, некоторые были настолько слабы, что не могли передвигаться без помощи, как пьяницы, которых друзья ведут домой. Но все в летящих алых одеяниях под позолоченными кольчугами, доходящими до колен, которые, наверное, весили не меньше сорока фунтов, и каждый держал церемониальный меч и большую копию свода законов в серебряной трубке размером с водосточную трубу в Перимадее. Швейцары осторожно забирали у них трубки, когда те садились, а потом аккуратно укладывали в кучу позади трибуны.
      - Клоуны, - пробормотал Геннадий, - даже мы никогда до такого не опускались, и посмотрите, что теперь с нами стало?
      Дебаты начались с удара гонга и с каждой минутой продолжали накаляться. Трое старцев пытались перекричать друг друга.
      - Кто это? - спросил Геннадий, указывая на высокого человека, размахивающего кулаками и вопящего что было мочи.
      - Хейн Депоф, - ответил Могре.
      Так продолжалось несколько минут, пока на трибуну не поднялся очень старый ученый, чей громкий голос перекрыл всех остальных, потом встал еще один старик, он разговаривал скрипящим шепотом, но благодаря замечательной акустике зала каждое слово доходило даже до последних рядов. Так как вся его речь состояла из яростных нападок на другого члена совета (не того, которого он перебил), слушать ее было не особенно интересно. Не смешно ли: благодаря специальному устройству залы Геннадий мог услышать так много и понять так мало. В тот момент, когда он почти заснул, кто-то назвал его имя, и в следующий момент все уставились на него. Это было ужасно, сначала Геннадий даже не мог подняться на ноги от неожиданности.
      - Я хотел лишь сообщить, - голос разнесся по залу, отдаваясь эхом, как гром в каньоне, - что Алексий, бывший патриарх Перимадеи, сейчас на Сконе.
      Геннадий моргнул и огляделся. Все продолжали смотреть на него, а ему больше нечего было сказать. Усилием воли он продолжил:
      - Причина, по которой я считаю, что это важно, заключается в следующем. Я знаю Алексия много лет и ума не приложу, по какой причине он мог приехать сюда по собственной воле. Можно предположить, что его заставил кто-то из членов правительства. А теперь, - продолжал он, постепенно успокаиваясь, возникает вопрос, зачем Банку Сконы понадобился семидесятипятилетний философ. Меня это тоже озадачило, пока я не вспомнил кое-что о семье Лорданов.
      Он сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом: фамилия Лордан определенно привлекла всеобщее внимание. Геннадий набрал в легкие побольше воздуха и продолжил:
      - Насколько вам известно, братья Ньессы жили в Перимадее, фактически именно Бардас Лордан командовал защитой Города от жителей равнин.