- И этим он занимался. Но еще в его обязанности входило читать заявления и решать, стоит ли передавать дело в суд. Иначе здание суда не вместило бы всех людей, которые приходили бы туда, чтобы устраивать дуэли и решать личные проблемы, а не серьезные коммерческие и криминальные преступления.
      - Правильно, - сказал Бардас. - Понятно. И все эти годы, когда мы работали вместе, судья когда-нибудь назначал слушание дела, которое, как ты сказала, не стоило передавать в суд?
      - Нет, - призналась Эйтли. - Что указывает на то, как хорошо работает система, - добавила она храбро.
      Бардас рассмеялся:
      - Ну да. Хотя, честно говоря, я даже не подозревал... Тебе было тяжело?
      Эйтли кивнула:
      - Очень. Вся эта писанина была такой сложной, скучной и требовала много времени. А чем я, по-твоему, занималась дни напролет, волосы расчесывала?
      - Я и не подозревал, - повторил Бардас. - Столько работы, а ты получала всего пять процентов. Мне кажется, это было не совсем правильно.
      Эйтли посмотрела ему в глаза.
      - Я не подвергала себя опасности. И никогда не спорила по поводу того, как мы делили деньги. Я верю, что ты и не подозревал. Дело в том, что, если ты не готов убивать людей и подвергать опасности свою жизнь, тебе будет довольно трудно заработать на жизнь в этом жестоком мире.
      - Такое не по мне. - Бардас покачал головой. - Однако ты права, я как следует не работал с тех пор, как уехал с фермы; я имею в виду - быть солдатом тяжело, но это нельзя назвать работой, скорее смертельной смесью скуки и приключений, только не работой, потому что мы ничего не производим. А насчет фехтования... ну, это то же самое, что быть солдатом, только без скуки и очень неприятных приключений. Что же касается изготовления луков...
      - Да? Ты работал каждый день и получал за это деньги. - Бардас покачал головой:
      - Не совсем. Мой брат следил за тем, чтобы мне выделяли достаточно денег из бюджета армии. Совсем недавно я получил неоспоримое подтверждение этому. Мне платили много за всякие пустяки, значит, я просто играл в работу, что-то типа хобби... - Он закрыл глаза. - Другими словами, работа моя была пустой тратой времени. С таким же успехом я мог остаться в городе и валяться в постели день напролет, как слепой пес.
      Эйтли ничего не ответила, и они молча стояли несколько минут, наблюдая за все удаляющейся точкой между бортом корабля и небом, которая была Сконой. Эйтли пробормотала что-то о делах, которые ей надо сделать, и ушла. Бардас остался один.
      Я должен радоваться, - ругал он себя. - Просто прыгать от радости. В конце концов, посмотри здраво. Все верно, ты получил, что хотел или что должен был хотеть, шанс убрать шахматные фигурки с доски и начать новую партию, отказаться от семьи и всего, чем ты был. От прошлого ничего не осталось, кроме Эйтли и мальчика, и оба они стоят в правой колонке кредитов в гроссбухе...
      Лордан склонил голову. Он нашел старого, хорошего друга, которого, как думал, потерял навеки. Так было странно снова видеть ее, словно они и не прощались, та же самая легкость в отношениях, к которой он привык в Городе. По сути дела, Эйтли - его последний друг, настолько верный, что больше никто не нужен. Она доказывала свою верность много раз; последний пример, когда парнишка появился на пороге ее дома и сказал что-то невразумительное о том, что Бардас послал его к ней для сохранности (прямо как счет в банке), и она приняла его без всяких расспросов, как будто это совершенно естественно. Каким-то образом при ней он всегда был собой. Настоящий Бардас спрятался при появлении Горгаса. Но сейчас можно расслабиться. Может, именно поэтому он пошел искать Эйтли, это был первый шаг свободного человека, беглеца из Перимадеи, бывшего Лордана.
      Так почему же ты тогда делаешь все эти глупости? Перед тобой целый мир, корабль в твоем распоряжении, в карманах позвякивают деньги, и куда ты едешь?
      - Можно я спрошу вас кое о чем?
      За шумом моря он не слышал, как подошел мальчик. Бардас оглянулся и увидел что тот чем-то обеспокоен, это было несложно определить, он всегда чесал шею, когда его что-то тревожило.
      - Конечно, - ответил Бардас.
      - Это место, куда мы едем... мы останемся там? Я имею в виду, навсегда.
      - Да, я планирую навсегда, - сказал он. - На Сконе делать нечего, к тому же, выбирать нам особенно не приходится. Корабль выловил нас из моря и отправил сюда, если ты помнишь.
      - Я не волнуюсь, просто спрашиваю. - Мальчик облокотился о поручни. - А как там, в Месоге? Правда, что постоянно идет дождь?
      Бардас покачал головой:
      - Боже, конечно, нет. Дождей там недостаточно даже для хорошего орошения урожая. Зато как польет, так сразу затопит все вокруг, дороги станут непроезжими.
      Мальчишка кивнул и перешел к следующему вопросу из своего списка:
      - Значит, там жарко?
      Бардас подумал, прежде чем отвечать.
      - Скорее душно, чем жарко. В Городе было жарко, но при этом сухо. В Месоге температура ниже, однако жара сильнее ощущается, если ты понимаешь, о чем я. По крайней мере летом. Зимой выпадает снег.
      - Я ни разу не видел снег, - ответил мальчик. - А там холмы или равнина?
      - Равнина на побережье, а дальше холмы. Они совсем не похожи на горы в отличие от холмов Перимадеи и более округлые, чем на Сконе. - Бардас улыбнулся. - Скона всегда казалась мне неряшливым местом, горы прорастали прямо сквозь траву, как локти старого пальто. Таких особенных гор в Месоге нет. Впрочем, в Месоге вообще нет ничего особенного. Знаешь, она кажется очень плоской и скучной по сравнению с местами, где ты побывал. Хорошее скотоводческое государство. Там, куда мы едем, почва неплодородная, но много лесов, никто не позаботился о том, чтобы их вырубить, и климат получше, чем на побережье. Земля не разделена на поля, как на побережье, зато нет и болот, как в более холмистой части. Можно только разводить овец или добывать торф.
      - Понятно, - сказал мальчик. - А там много людей?
      - Смотря где. Очевидно, там меньше народу, чем на равнинах, и больше, чем на болотах. В центральной части плотность населения выше, чем на Сконе, но ненамного. Просто создается такое впечатление из-за того, что люди живут на фермах, а не в деревнях. Поблизости всегда находится чей-нибудь дом, хотя более двух домов никогда не стоят рядом.
      - Странно, - сказал мальчик. - Одновременно тесно и одиноко.
      Бардас кивнул.
      - Ты действительно часто видишь своих ближайших соседей. На самом деле это не важно, потому что все люди в Месоге очень похожи. Я имею в виду, они все занимаются одинаковой работой, всего несколько приезжих, они даже выглядят одинаково.
      - Как ты? - спросил мальчик.
      - Да, наверное, - ответил Бардас после недолгого раздумья. - В среднем мы выше, чем жители Сконы и Города, обычно у нас темные волосы. Тебе будет несложно понимать, что они говорят, хотя акцент может показаться довольно скучным и бесцветным. С другой стороны, нас раздражали напевы жителей Города.
      Мальчик впитал информацию.
      - Похоже, все не так плохо, - сообщил он.
      - О, совсем неплохо, - откликнулся Бардас. - Не плохо и не хорошо, просто обычно. Это место похоже на остатки от супа, всего понемножку и ничего конкретного. То же относится к людям: так как мы живем в деревнях, то все умеем делать своими руками. Мы немного кузнецы, немного плотники, немного ткачи, немного гончары, а мальчики твоего возраста делают сносные луки, вполне подходящие для охоты на кроликов...
      - В Месоге много кроликов?
      - Полно.
      - Хм...
      - Как я говорил, - продолжал Бардас, - мы умеем делать почти все, что необходимо для жизни, но не более того. Никто не пытается сделать что-то действительно хорошее, потому что нам это не нужно. Намного удобнее быть мастером на все руки, ведь нам не нужны хорошие луки, или плуги, или корзины, вполне сгодятся средние, и обычно у тебя все равно нет времени на что-то более серьезное. Сделаешь одно, потом другое, потом третье. Кусок веревки на калитке вполне сгодится вместо щеколды. И если можно использовать погнутый гвоздь в качестве шипа с гнездом, бери погнутый гвоздь. - Увидев ужас на лице ребенка, он рассмеялся. - На самом деле все не так плохо, есть и свои плюсы. Во-первых, за последние двести лет в Месоге не было войн. И люди не запирают дома на ночь.
      - Правда? Никто не ворует?
      - Не совсем. Просто в этом нет смысла, ведь у соседа то же самое, что у тебя. Кроме того, ты постоянно находишься в поле чьего-то зрения. Все в курсе дел соседа, а чужестранец... ну, если ты поделишься с одним человеком своими проблемами, то можешь быть уверен в том, что как минимум пять домов с обеих от него сторон тоже все узнают.
      - Понятно, - сказал мальчик. - А когда мы приедем, что будем делать?
      "Фехтовальщик" стал на якорь в Торнойсе, где Эйтли без особого энтузиазма пыталась объяснить цель своей экспедиции в коммерческих терминах, покупая четыре дюжины тюков среднего качества камвольной ткани чуть дороже, чем на Сконе и в Коллеоне, и две дюжины певчих дроздов в клетках.
      - Зачем они тебе? - спросил Бардас, когда корзины из ивовых прутьев с надрывно поющими птицами поднимали по трапу.
      - На Острове по ним сходят с ума, - ответила Эйтли. - Скучающие жены щебечут и гукают с ними, а потом кормят хлебными крошками. И я знаю, где достать по дешевке симпатичные бронзовые клетки для них.
      - А... - Бардас кивнул. - В Месоге мы их едим.
      Эйтли купила повозку и двух лошадей почти вдвое дешевле, чем обычно, и они отправились по дорожке вдоль берега к Леону, самому ближнему городу к Месоге. Потом ехали по дороге ломовых извозчиков, которая петляла от фермы к ферме. Вскоре должна была состояться леонская ярмарка, поэтому то и дело дорогу загораживали стада овец, коз и свиней, угрожая перевернуть повозку. В конце второго дня Бардас указал на вершины деревьев; по его словам, дальше равнина, которая им нужна. В конце третьего дня они все еще были на том же расстоянии от нее, только двигались к ней не с юга, а с запада.
      - Не хочу показаться грубой, - сказала Эйтли, - но долго нам еще?
      Бардас пожал плечами:
      - Честно говоря, не знаю. Я только раз ехал по этой дороге, и тогда я двигался в противоположном направлении, от дома к побережью. На самом деле, мне кажется, я шел другим путем. Кажется, в прошлый раз у нас ушло пять дней.
      На четвертый день они наконец ушли с равнины и оказались на прямой, ужасно изъезженной дороге, ведущей к первой цепочке холмов.
      - Это Тропа Управляющего, - объяснил Бардас. - Когда я был ребенком, жители Города владели большей частью земли и сдавали ее местным обитателям, как мой отец. Дорогу проложил управляющий, чтобы можно было ехать прямо с побережья; они говорили, что если возьмут землю в свои руки и смогут обеспечить регулярную доставку продуктов, то наводнят Город дешевой свининой и говядиной. Ничего не вышло, не смогли договориться о правах проезда с фермерами с побережья, и на том работа застопорилась; им проходилось пробираться сквозь фермерские хозяйства так же, как и нам. В конце концов они сказали, что это слишком дорого, и снова сдали землю и часть распродали. Именно тогда мы и купили наш участок.
      Эйтли кивнула. Чем дальше они уходили от моря, тем чаще Бардас начинал говорить "мы" и "нас" вместо "они" и "их", и хотя в основном он рассказывал о низкой производительности, старомодности и откровенной провинциальности жителей, она прежде не видела его таким оживленным. В какой-то степени это было приятно, никогда Бардас не выглядел таким довольным или по крайней мере заинтересованным. С другой стороны, Месога ей не нравилась по причинам, которые называл сам Бардас. Везде ощущалось равнодушие ко всему, кроме работы, а именно фермерства. С тех пор как покинули Леон, Эйтли не увидела ни одной покрашенной двери, а люди носили одинаковые рабочие халаты из шерсти и прочные, неуклюжие на вид сапоги с деревянными каблуками. Однажды она увидела сад и показала на него Бардасу, который объяснил, что эти симпатичные желтенькие и красненькие цветочки являются местной разновидностью льна и используются в качестве корма для скота. Впервые, по его словам, кто-то обратил внимание на их цвет. Эйтли вспомнила, как Бардас всегда смеялся над ней, когда она обращала внимание на цвет вещей - какая, черт побери, разница, если ты надеваешь серую, а не зеленую рубашку, или каким образом цвет чернильницы мог повлиять на то, что мы пишем?
      Было совершенно очевидно, что место ему нравилось не больше, чем ей, однако Бардас считал, что это правильно, так и должно быть. Пять лет здесь, и он снова превратится в фермера, подумала Эйтли, удивляясь, почему мысль об этом так сильно ее расстраивает. И не очень хорошего, добавила она с ноткой злорадства.
      Когда Эйтли ушла от Бардаса перед самым падением Перимадеи, она считала, что увлечена им, а когда Бардас постучал ее по плечу на причале Сконы, она сказала себе: да, она любит его. Но здесь, в Месоге, девушка уже не была настолько уверена. Он так изменился. С одной стороны, Бардас выглядел моложе: выше держал голову, больше говорил, не дожидаясь, пока его спросят. В нем даже проскальзывало что-то мальчишеское, как будто он хвастал своим домом. В то же время Бардас словно уменьшился. Манера говорить и обороты речи не изменились, однако во всем, что тот рассказывал о Месоге и ее жителях, звучала какая-то нотка покорности, почти затаенного уважения; даже критикуя людей, он как будто признавал свою неправоту, таким образом принижая свое мнение. Здесь принято поступать так, я так не поступаю, значит, я не прав.
      Эйтли все это казалось довольно неприятным и безвкусным, и, естественно, у нее возник вопрос, знала ли она его вообще, или, может, мужчина, в которого она была влюблена, никогда и не существовал? Вообще-то когда Эйтли думала о Бардасе, то представляла высокую фигуру, стоящую на пороге Дворца Правосудия в Перимадее, с мечом в вытянутой руке, или раздраженного мужчину на лавке в таверне, опустошающего стакан за стаканом после легкой победы. Конечно, он никогда не представал перед ней в образе солдата или фермера, только в образе фехтовальщика, одинокого воина. Она вполне могла ошибиться. Может, в Месоге не было никакой любви, так же как и занавесок и разукрашенных горшочков, не нужна этим людям любовь, ведь силой чувств не починишь плуг.
      - А они правда едят певчих дроздов? - Бардас кивнул.
      - Мы смазываем ветви деревьев и кустов известью, птицы садятся, и их лапки прилипают; остается лишь снять их и положить в корзину. Зажаренные, они довольно неплохие на вкус. И, - добавил он, покосившись на мальчика, это приятная перемена после кроликов.
      Парнишка застонал, и Бардас рассмеялся; отец дразнит сына, подумала Эйтли, интересно, не поэтому ли он спешил вернуться сюда. Если Бардас несет ответственность за мальчика, то, наверное, считает, что его надо воспитать как следует, как принято в Месоге. За все время, пока они были в Перимадее, тот упоминал отца два, от силы три раза. А сейчас у нее было достаточно информации, чтобы нарисовать мысленный портрет Клидаса Лордана, который обладал всеми качествами, необходимыми отцу в Месоге: мудростью, несдержанностью, практичностью, реалистичностью, и, что немаловажно (добавила Эйтли, злорадно улыбаясь), он был обречен.
      Однако то, что Бардас предпочитает быть обреченным, вовсе не значит, что я должна следовать его пагубному примеру. Это место ужасно, я хочу домой, где люди носят красивую одежду и не прочь тратить на нее деньги. Я бы сошла с ума, если бы осталась здесь. Но они ведь не могут быть все обречены, иначе почему их осталось так много?
      Сначала казалось, что они дойдут до леса и равнины за ним к концу четвертого дня. Но в последний момент Тропа Управляющего постепенно растаяла в воздухе, превратилась в тропинку настолько узкую, что тележка не могла по ней проехать. Бардас выругался и привязал лошадей, развернуться было негде. Когда солнце село, они натянули на тележку полог, а лес казался таким же далеким, как и днем, только сейчас они видели его под другим углом.
      - Мы будем там завтра, - бодро заявил Бардас, разводя костер. Стало холоднее, и Эйтли пожалела, что не взяла дополнительное одеяло. - Я знаю это место, несколько наших кузенов жили здесь, хотя потом им пришлось переехать. Прямо за холмом, на склоне, там, где владелец приказал им посадить виноградник. Конечно, ничего не вышло, а они потратили кучу времени. Очевидно, он прочитал книгу о возделывании виноградников и был уверен, что сумеет покрыть эти склоны виноградом и заработать состояние. К несчастью, книгу он дочитал не до конца, поэтому пропустил главу о сухой, неплодородной почве. В конце он заставил нас все выкопать. Насколько я помню, из виноградных деревьев получается отличный переплетный материал.
      - Значит, так вы смотрите на вещи? - спросила Эйтли. - Смогут ли они пригодиться для чего-нибудь?
      Бардас с любопытством покосился на нее.
      - А разве все остальные рассуждают по-другому? Последние пару лет, проходя мимо дерева на Сконе, я всегда отвечал "да" или "нет" в зависимости от того, смогу ли я сделать из него лук. Наверное, такое происходит инстинктивно: могу я это использовать? Ты делаешь то же самое: смотришь на ткань на рынке и думаешь, сколько она стоит на Острове и стоит ли тебе ее покупать. Такова человеческая природа. - Эйтли покачала головой.
      - Да, на этом строится рынок. Но я не смотрю на все вокруг как на источник дохода.
      Бардас пожал плечами.
      - Полагаю, ты просто не замечаешь. Так поступают все люди, это сущность человека: извлекать пользу из бесполезных вещей.
      - Даже если они уже сами по себе хороши, как дрозды? - спросила Эйтли.
      Бардас засмеялся.
      - Может быть, но мне нет никакого дела до них, когда они просто летают и поют. Жизнь состоит из перемен, мы меняем вещи, вещи меняют нас. Иначе мы до сих пор ели бы траву и спали стоя. Такова ментальность в Городе, продолжал он, отворачиваясь и глядя на холмы. - Все в Перимадее занимались изготовлением вещей: сидели на скале, окруженной морем, и извлекали пользу буквально из воздуха. В этом они похожи на жителей Месоги, но мы не возимся с людьми, поэтому не воюем.
      Эйтли решила, что не хочет продолжать бесполезный спор.
      - Чего они не умеют строить, так это приличные дороги. С другой стороны, если никуда не ездишь, то зачем нужны дороги? Передай мне мешочек с хлебом, я проголодалась.
      - И никаких кроликов, - добавил мальчик. - Пожалуйста.
      - И дроздов, - сказала Эйтли. - И воробьев, белок и лягушек. Мне вполне хватит хлеба с сыром и яблочного сидра.
      - Уверена? - обеспокоено спросил Бардас. - Только скажи, и я найду тебе еду: несколько жуков или, может, пригоршню кузнечиков. Хотя я лично предпочитаю кузнечиков, замоченных в меду, с небольшим количеством...
      - Заткнись! - рявкнула Эйтли.
      * * *
      - Опять ты.
      - Правильно, - бодро заявил Горгас, - опять я. Нет, - добавил он, когда стражник начал закрывать дверь. - Она свободна.
      Стражник ничего не сказал, но это было и не нужно. Его лицо напомнило Горгасу барельефы, которыми архитекторы Города обожали украшать арки: настоящая мелодрама, каждое лицо выражало крайнюю степень чувств. И любая арка в Перимадее почла бы за честь носить на вершине лицо этого стражника, буквально излучающего Облегчение и Избавление от Бедствия. Горгас сдержал улыбку.
      - Ты шутишь, - сказала Исъют. - Она меня отпустила?
      - Да. Обычно в такой ситуации я велел бы тебе собирать вещи, но отсюда нечего забирать, один хлам. - Теперь он улыбнулся. - За исключением присутствующих, конечно.
      - Как остроумно, дядя Горгас. Приятно сознавать, что, когда вам придется выпрашивать на пропитание на углах Шастела, вы всегда сможете рассчитывать на этот свой талант.
      Горгас серьезно кивнул:
      - Это, очевидно, у нас в крови. Ну, чего ждешь? Можешь уходить. Сейчас же. Или когда захочешь.
      Она покачала головой.
      - Никуда я не пойду, пока не узнаю, что произошло. Ты же не рассчитываешь, что я поверю, будто мать вдруг передумала и осознала свои ошибки, правда? Это какая-то игра?
      - О, ради Бога. Убирайся отсюда, сделай одолжение, пока я не передумал.
      Исъют ухмыльнулась, облокотилась о стену, сползла вниз и села на корточки.
      - Чем сильнее ты хочешь, чтобы я что-то сделала, тем больше я буду сопротивляться. Как ты думаешь, я буду первым человеком в истории, которого выкинут из тюрьмы?
      Горгас вздохнул и удобно устроился на кровати, подложив под голову руки.
      - На самом деле это место обладает некоторой притягательностью. Неудивительно, что ты к нему привыкла, так приятно, наверное, купаться в ощущении того, что самое худшее позади. Когда дойдешь до этой точки, будет нечего бояться. Замечательное чувство - когда ничего не страшно.
      Исъют вскочила и нависла над ним, сложив на груди руки.
      - О, в таком месте боишься многого, - сказала она. - Например, что никогда отсюда не выберешься. Или что тебя похоронят здесь. Полагаю, есть специальные ямы или шахты, куда спускают заключенных. Когда я думаю об этом, то бегу к двери и начинаю барабанить по ней, пока руки не начинают кровоточить, крича, чтобы меня выпустили. Мне не нравится здесь, дядя, но я никуда не уйду, пока не узнаю, в чем дело.
      - Как угодно, - сонно пробормотал Горгас. - Никакой тайны здесь нет. Я постоянно просил Ньессу выпустить тебя, с тех пор, как ты сюда попала, а теперь, благослови Господь ее душу, она согласилась. Наверное, устала от моего голоса, как я от твоего.
      Девушка не пошевельнулась, продолжая смотреть на него.
      - Значит, мне можно идти, просто так? Куда угодно?
      - М-м-м...
      - Хорошо. А что, если я скажу, что собираюсь прямо в Бриору, ведь так называется эта деревня, чтобы найти дядю Бардаса и убить его?
      - Пожалуйста.
      - Правда? - Она нахмурилась. - И ты не попытаешься остановить меня?
      - Можешь попробовать. Все равно у тебя ничего не выйдет. Вперед.
      Она опустилась на колени рядом с ним, и Горгас заметил, как грациозно девушка двигается.
      - Ну же, дядечка Горгас, будь душкой, расскажи мне, в нем дело. Пожалуйста.
      Она сложила руки, положила на них голову и улыбнулась.
      - Ради Бога! - выкрикнул Горгас.
      В том, что она вела себя, как обычная девушка ее возраста, было что-то неправильное. Она напоминала чудище с растрепанными волосами и костлявыми руками с непропорционально крупными кистями, покрытыми белыми шрамами.
      - Уйди от меня, пожалуйста! Ты отвратительна.
      - Спасибо, - серьезно ответила она. - Скажи мне, что происходит?
      - Повторяю последний раз: ничего не происходит.
      - Тогда почему ты меня отпускаешь, когда первое, что я сделаю...
      - Не сделаешь, - сердито возразил Горгас. - Потому что его здесь нет. Он исчез. Уехал со Сконы. И прежде чем ты спросишь - нет, я не знаю куда, честно.
      - Ясно.
      Исъют внимательно смотрела на него своими большими карими глазами, а потом плюнула в лицо. Горгас вздрогнул и дал ей пощечину, от которой она потеряла равновесие и упала назад.
      - Извини, - сразу же сказал Горгас. - Я не хотел, просто...
      - Тебя спровоцировали, - сказала она, поднимаясь с пола. - Моя вина. Правда, дядя Горгас, я совсем на тебя не обиделась. Но почему ты его отпустил?
      Горгас поежился.
      - Он хотел уйти, а я не мог его остановить. Вот и все.
      - А теперь я. Цыплята улетают из курятника, дядя Горгас. Мать, наверное, в бешенстве.
      - Ну, нельзя сказать, что она очень довольна. - Он встал. - Слушай, с тобой все в порядке? Я не хотел так сильно бить, просто в последнее время на меня столько навалилось, и я выплеснул все на тебя. Не стоило мне так поступать.
      - Все в порядке, правда. - Исъют улыбнулась, и Горгас заметил, что ее глаз уже начал отекать. - Знаешь, тебе все же не чуждо что-то человеческое. Именно это меня всегда удивляло. Несмотря на все, что ты сделал, ты не чудовище. Я часто думала, лежа здесь, какой человек способен убить своего собственного отца недрогнувшей рукой? Очевидно, он должен быть настоящим чудовищем, но ты - не такой. - Горгас облокотился о стену и потер щеки ладонями.
      - Это была ошибка. Люди несовершенны, знаешь ли. И самое неприятное во всей истории то, что на все про все у меня ушло три, ну, от силы четыре минуты, дольше чайник закипает. Все остальное, что я сделал за всю жизнь, не выходило за рамки обыденности, того, чего в глубине души я не стыжусь. Но окружающие помнят только об одном, для всех я Горгас-отцеубийца, человек, лишивший жизни собственного отца. Они говорят обо мне так, как будто я этим зарабатывал на жизнь, занимался каждый день, как будто по утрам я целовал жену и детей на прощание и уходил убивать членов своей семьи. Но это же не я. Меня опускают до уровня какого-то сумасшедшего, который просто так убивает людей, пока его не поймают, или наемного убийцы, убивающего за деньги. - Он замолчал и покачал головой. - Бог знает, зачем я тебе об этом рассказываю. Я не лгу о своем прошлом, но и не изливаю душу первому встречному.
      - Все в порядке, - мягко сказала Исъют. - Ты можешь говорить со мной о вещах, о которых больше никому нельзя рассказать, ведь мы так похожи. Правда?
      Горгас посмотрел на нее.
      - Не обижайся, но я так не думаю. Кроме того, что я убил отца, а ты хочешь убить дядю, между нами нет ничего общего.
      Девушка покачала головой:
      - Ты забыл еще кое о чем. О моей матери.
      - Прошу не путать, - зевнул Горгас. - Учти, я знаю ее всю жизнь, а ты с ней почти не знакома. Представляю, что ты себе насочиняла, пока сидела здесь, но я бы искренне удивился, если бы ты хоть что-нибудь о ней знала.
      Она нахмурилась:
      - Ты ведь ненавидишь ее. Из-за того, как она использует тебя, заставляет делать вещи, которые ты не хочешь делать... Она разрушила твою жизнь.
      - Не говори так, - перебил Горгас. - Я люблю сестру. Бог знает, что стало бы с моей жизнью, если бы не она. Все эти годы Ньесса была моей единственной опорой. Посмотри, чего она добилась...
      Исъют засмеялась:
      - Ты правда так думаешь? Действительно во все это веришь? Странный ты, дядя Горгас.
      Горгас наклонился вперед и выпрямился.
      - Кажется, ты не понимаешь меня. Наверное, я лучше знаю, что чувствую. А ты просто умничаешь.
      - Может быть. - Она убрала руки за спину и встала на носочки, как ребенок, ожидающий лакомства. - А теперь? Куда мне идти?
      - Куда хочешь. Мы...
      - Я серьезно. Денег у меня нет, идти некуда, заработать на жизнь негде. Я буду жить с матерью, или она сплавит меня на корабле на какой-нибудь остров? Я думала, вы все уже решили.
      Горгас покачал головой.
      - Ты имеешь в виду домашний арест? Собираешься строить из себя послушную, ответственную дочь, выполняющую домашнюю работу и улыбающуюся гостям? Вряд ли.
      - Почему? - Она хитро ухмыльнулась. - Именно этим занимаются все нормальные дочери.
      Горгас задумался.
      - Хорошо, - наконец сказал он. - У меня к тебе предложение. Можешь пожить у меня, сколько захочешь. Главное, чтобы ты чувствовала, что у тебя есть свой дом, где тебе всегда рады. Это очень важно. Ну как?
      Она уставилась на него, пытаясь рассмеяться.
      - Боже, ты правда во все это веришь. Счастливая семья, радость от того, что близкие рядом с тобой... В странном мире ты живешь, дядя Горгас. Он, должно быть, несколько похож на те медные тарелки из Коллеона, про которые все думали, что они сделаны в Городе. Помнишь, когда посмотришь на них первый раз, тебе кажется, будто ты видишь обычные надписи на боку: кем сделано и когда, но, присмотревшись, замечаешь, что это вовсе не надписи, просто рисунки, похожие на буквы, потому что люди в Коллеоне не умели читать и писать. Я думаю, твоя жизнь тоже была создана кем-то, кто никогда не жил, но думает, что знает, как это должно выглядеть. - Горгас вздохнул.
      - Это значит "да" или "нет"? - спросил он. - Разговаривать с тобой, конечно, крайне увлекательно, но у меня есть дела поважнее, например, вести войну.
      - Почему бы и нет? - ответила Исъют, пожимая плечами. - Не то чтобы у меня был большой выбор. И кстати, очень мило с твоей стороны сделать такое предложение. Конечно, - добавила она, - тебе, вероятно, все равно, учитывая, что дома ты нечасто бываешь, и именно твоей жене и детям придется терпеть сумасшедшую женщину. Вряд ли такая мысль приходила тебе в голову.
      - Ты права, - признался Горгас. - Но с ними все будет в порядке. В конце концов, ты - моя семья.
      - Я член семейства Лорданов, - ответила Исъют, улыбаясь. - Одного этого достаточно, чтобы любой здравомыслящий человек запер двери на засовы и поджег дом. Мы зловещая компания, правда, дядя Горгас?
      - Да, - согласился он. - Но мы наша зловещая компания.
      - Не заключенные, - возразил Алексий, - а гости, дорогие и уважаемые гости. - Он неуверенно поерзал на каменной скамье. - Будь я лет на шестьдесят моложе, непременно вырезал бы свое имя на скамье, как в детстве в кабинете наставника, когда попадал в неприятности и меня вызывали в его кабинет. Довольно много времени провел я на каменной скамье в комнате, не сильно отличающейся от этой, и чувство неясной, но от того не менее страшной опасности мне тоже удивительно знакомо. Надеялся, что, когда вырасту, мне не придется больше этого терпеть. Видимо, я ошибался.
      Ветриз улыбнулась.
      - Когда я была маленькая, у нас происходило то же самое, - сказала она. - Мать всегда говорила: "Вот подождите, приедет отец...", потому что он, разумеется, большую часть времени отсутствовал, а когда приезжал, мы были тише воды ниже травы. Но когда после нескольких месяцев отсутствия отца мы слышали, что скоро он должен приехать, нас охватывал ужас, потому что дома его всегда ждал огромный список наших проделок и шалостей. Не успевал бедняга снять шляпу, как мать уже толкала нас вперед. Конечно, - продолжала она, ухмыльнувшись, - мне все сходило с рук, ведь я девочка, достаточно было опустить голову и зашмыгать носом, чтобы отец поверил всему, что я говорю. Так что я всегда спихивала вину на бедного Вена, а он об этом не догадывался и сильно расстраивался, когда его наказывали за мои проступки. Он искренне верил, что достаточно сказать правду, и Добро победит. Знаешь, в глубине души он, наверное, до сих пор так думает.