Первое апреля был день рождения Клеопатры Петровны, и Вихров решился съездить к ней на этот день. Хоть всего ему надобно было проехать каких-нибудь двадцать верст, но он выехал накануне, так как дорога предстояла в некоторых местах не совсем даже безопасная. По низовым лугам усадьбы "Пустые Поля" она шла наподобие черной ленты, а по сторонам ее лежал снег, как каша, растворенный в воде. На самой дороге во многих местах были зажоры, так что лошади почти по брюхо уходили в них, а за ними и сани с седоками. Впереди ехал Ванька, который до самой шеи был уже мокрый. Вихров вставал на ноги, когда сани его опускались в зажору. Петр, видимо, выбился из сил, не зная, как и куда направлять лошадей; те, в свою очередь, были все в пене; но в воздухе было превосходно: солнце сильно пекло, повсюду пахнуло каким-то теплом и весной. Жаворонок высоко взвивался и пел, летели уже и гуси и утки на север. В Зенковском лесу дорога пошла боковиком, так что Вихров принужден был держаться за одну сторону саней, чтобы не вывалиться из них; а Ванька так беспрестанно и вываливался. Санишки у него были без отводов, а держаться он не мог, потому что правил лошадью. Когда они миновали лес, то им всего оставалось какие-нибудь два-три поля; но - увы! эти поля представляли вряд ли не самый ужасный путь из всего ими проеханного. По случаю заувеи от леса, на них очень много было снегу; езды по ним было довольно мало, поэтому дорога была на них совершенно не утоптана, и лошади проваливались на каждом шагу. Вихров видеть не мог бедных животных, которые и ноги себе в кровь изодрали и губы до крови обдергали об удила. Ванька в этом случае сделал благоразумнее Петра: он и править своей лошадью не стал, а ограничился только тем, что лег вниз грудью в сани и держался обеими руками за окорчева{100} и только по временам находил нужным выругать за что-то лошадь. "Ишь, дьявол этакой, как идет!" - произносил он, когда его очень уж толкало. Но вот наконец добрались и до Перцова. Ивана в последний раз толкнуло в воротцах усадебных, так что он опять чуть не вылетел, и они подъехали к крыльцу. Проворно взбежав по лестнице, Вихров сбросил с себя в передней загрязненную, замоченную шубу; но Клеопатра Петровна не выходила что-то на этот раз его встречать, а вместо нее вышла одна только горничная Маша.
      - Где барыня? - спросил он ту.
      - В гостиной, - отвечала Марья, искоса посматривая на вошедшего за барином Ивана.
      Вихров поспешно прошел в гостиную.
      - Ах, вот это кто приехал! - воскликнула Клеопатра Петровна, увидя его.
      Она, как увидел Вихров, играла в карты с Катишь Прыхиной и с каким-то молодым человеком очень маленького роста.
      - Ни грязь, ни теснота, никакая мирская суета не удержали меня приехать к вам! - говорил Вихров, подходя и целуя ее руку.
      - Еще бы вы не приехали, - сказала Клеопатра Петровна. - Это monsieur Цапкин, доктор наш! - отрекомендовала она Вихрову молодого человека. Вихров! - прибавила она тому.
      Павел сейчас же припомнил, что ему говорил Живин, и его немножко покоробило.
      - Здравствуйте, Вихров! - сказала Павлу m-lle Прыхина совершенно дружественно и фамильярно: она обыкновенно со всеми мужчинами, которых знала душу и сердце, обращалась совершенно без церемонии, как будто бы и сама была мужчина.
      - Хотите пристать к нам? - сказала Фатеева: они играли в преферанс.
      - Сделайте одолжение, - отвечал Вихров.
      - Monsieur Цапкин, сколько у вас? - спросила Фатеева, перегибаясь к нему на стол и смотря на его ремизы.
      Тон голоса и манера m-me Фатеевой, с которой она это сделала, показались Вихрову как-то подозрительны.
      - Сто сорок восемь-с, - отвечал доктор солидным и немножко даже мрачным голосом. Вихрову он показался в одно и то же время смешон и противен.
      Начали играть. M-me Фатеева явно взмахивала иногда глазами на доктора, а тот на нее, в свою очередь, упорно уставлял на несколько минут свой взор.
      Вихрова окончательно стало это выводить из терпения, и он почему-то всю злобу свою - впоследствии он очень раскаивался в этом, - всю свою злобу вздумал выместить на m-lle Прыхиной.
      - А я вам поклон привез, - сказал он.
      - От кого? - спросила та на первых порах совершенно спокойно.
      - От Кергеля, - отвечал Вихров.
      При этом Клеопатра Петровна и доктор даже с некоторым испугом взглянули на него и m-lle Прыхину.
      - Очень благодарна, что вспомнил меня, - отвечала Прыхина, едва совладевая с собой и вся покраснев.
      - Он мне читал стихи, которые когда-то писал к вам, - продолжал немилосердно Вихров.
      - Он может писать мне стихи или не писать, - мне это все равно! отвечала бедная девушка и затем, со слезами уже на глазах, обратилась к Фатеевой:
      - Извини, ma chere, я не могу пока играть, - произнесла она и, чтобы совсем не разрыдаться, проворно вышла из гостиной.
      - Зачем вы это ей сказали! - проговорила Клеопатра Петровна с укором Вихрову.
      - Что такое сказал я? - спросил он, стараясь представить, что говорил без умыслу.
      - А то, что этот негодяй ее погубил, а вы еще смеетесь над ней, пояснила Фатеева.
      - Женщина в таком положении может возбуждать только сожаление и участие, - произнес опять с важностью доктор.
      - Разумеется, - согласилась с ним и Клеопатра Петровна.
      "Как она спелась с этим господином!" - подумал Вихров.
      - С большим бы удовольствием изъявил ей и мое участие и сожаление, если бы только знал это прежде, - проговорил он вслух.
      - Ну, так знайте теперь и не говорите ей никогда больше об этом! подтвердила Фатеева.
      Катишь возвратилась; она умылась, поправила себе прическу и опять села играть; на Вихрова она заметно дулась.
      - Ну, помиримтесь, - сказал он ей.
      - Ни за что! Вы очень больно ужалили меня, - возразила Прыхина и затем сейчас же как бы совсем занялась игрой в карты.
      Злоба в душе героя моего между тем все еще продолжалась, и он решился перенесть ее на доктора.
      - Вы Московского университета? - спросил он.
      - Московской академии, - отвечал тот.
      - И здесь уездным врачом?
      Доктор мотнул ему головой.
      - Monsieur Цапкин так был добр, - вмешалась в разговор m-me Фатеева, что во время болезни моего покойного мужа и потом, когда я сама сделалась больна, никогда не оставлял меня своими визитами, и я сохраню к нему за это благодарность на всю жизнь! - прибавила она уже с чувством и как-то порывисто собирая карты со стола.
      Вихрова это еще более взбесило.
      - Каким же бы образом молодой врач отказал в совете и в помощи такой милой и молодой даме, - это было бы даже неестественно, - проговорил он.
      - Для врачей нет ни молодых, ни старых; они должны всем давать советы, - произнес серьезно доктор.
      - Да, но это только нравственное правило, которое в жизни далеко не исполняется.
      - Не знаю, - сказал доктор с усмешкой, - по крайней мере я в жизни исполнял это правило.
      - Честь вам и слава за то! - произнес Вихров.
      За ужином Клеопатра Петровна тоже была заметно внимательна к доктору и вряд ли даже относилась к нему не любезнее, чем к самому Павлу.
      - Вы ничего, доктор, не кушаете, - говорила она, уставляя на него свои светлые глаза.
      - О, нет, я уже ел довольно! - отвечал тот, заметно модничая и не теряя своей важности.
      Когда после ужина стали расходиться, Вихров, по обыкновению, вошел в отводимый ему всегда кабинет и, к удивлению своему, увидел, что там же постлано было и доктору. Он очень хорошо понял, что это была штука со стороны Клеопатры Петровны, и страшно на нее рассердился. Сейчас же улегшись и отвернувшись к стене, чтобы только не видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно, через какие-нибудь полчаса он встал и, не стесняясь тем, что доктор явно не спал, надел на себя халат и вышел из кабинета; но куда было идти, - он решительно не знал, а потому направился, на всякий случай, в коридор, в котором была совершенная темнота, и только было сделал несколько шагов, как за что-то запнулся, ударился ногой во что-то мягкое, и вслед за тем раздался крик:
      - Ой, батюшки!.. Господи!.. Что это такое!?.
      Оказалось, что Вихров попал ногой прямо в живот спавшей в коридоре горничной, и та, испугавшись, куда-то убежала. Он очень хорошо видел, что продолжать далее розыски было невозможно: он мог перебудить весь дом и все-таки не найти Клеопатры Петровны.
      С самой искренней досадой в душе герой мой возвратился опять в кабинет и там увидел, что доктор не только не спал, но даже сидел на своей постели.
      - Куда это вы ходили? - спросил он его явно встревоженным голосом.
      - Куда надо было! - отвечал ему лаконически Вихров, снова ложась на постель и отвертываясь к стене; но потом он очень хорошо слышал, что доктор не спал почти всю ночь и, как кажется, стерег его.
      Поутру Клеопатра Петровна предположила со всеми своими гостями ехать в церковь к обедне; запряжены были для этого четвероместные пошевни. Когда стали усаживаться, то так случилось, что против Клеопатры Петровны очутился не Вихров, а доктор. В прежнее время она никак бы не допустила этого сделать; кроме того, Вихров с большим неудовольствием видел, что в ухабах, когда сани очень опускались вниз, Клеопатра Петровна тоже наклонялась и опиралась на маленького доктора, который, в свою очередь, тоже с большим удовольствием подхватывал ее. В продолжение обедни Вихров неоднократно замечал бросаемые, конечно, украдкой, но весьма знаменательные взгляды между Клеопатрой Петровной и доктором, и когда поехали назад, то он почти оттолкнул доктора и сел против Клеопатры Петровны. Он старался поймать при этом своею ногою ее ножку и подавить ее; но ему тем же не ответили.
      Все это, что мы рассказываем теперь с некоторою веселостью, в герое моем в то время производило нестерпимое мучение. Он в одно и то же время чувствовал презрение к Клеопатре Петровне за ее проделки и презрение к самому себе, что он мучился из-за подобной женщины; только некоторая привычка владеть собой дала ему возможность скрыть все это и быть, по возможности, не очень мрачным; но Клеопатра Петровна очень хорошо угадывала, что происходит у него на душе, и, как бы сжалившись над ним, она, наконец, оставила его в зале и проговорила:
      - Вам сегодня приготовлено в другой комнате; приходите после ужина в чайную.
      Слова эти несказанно обрадовали Вихрова. В одно мгновение он сделался весел, разговорчив. Ему всего приятнее было подумать, что в каких дураках останется теперь г-н доктор.
      После ужина горничная, в самом деле, ему показала другую комнату, отведенную для него, но он в ней очень недолго пробыл и отправился в чайную. Клеопатра Петровна сидела уже там и молча ему указала на место подле себя.
      - Послушайте! - начала она. - Я позвала вас сюда... - тон ее показался Вихрову странным... - позвала, чтобы серьезно поговорить с вами.
      - Что такое? - спросил ее Вихров как можно более простым образом и беря ее за руку.
      Она не отнимала у него своей руки.
      - Я хотела вам сказать, - продолжала Клеопатра Петровна, - как и прежде говорила, что мне невыносимо становится мое положение; я никуда не могу показаться, чтобы не видеть оскорбительных взглядов... Жениться на мне вы не хотите, так как считаете меня недостойною этой чести, и потому - что я такое теперь? - потерянная женщина, живущая в любовницах, и, кроме того, дела мои все запутаны; сама я ничего в них не смыслю, пройдет еще год, и я совсем нищей могу остаться, а потому я хочу теперь найти человека, который бы хоть сколько-нибудь поправил мою репутацию и, наконец, занялся бы с теплым участием и моим состоянием...
      Вихров закусил губы при этом.
      - Что же вы господина доктора для того выбираете? - спросил он.
      - Может быть, и его! - сказала Фатеева.
      Вихров несколько времени молчал. Он очень хорошо видел, что скажи он только Клеопатре Петровне, что женится на ней - и она прогнала бы от себя всех докторов на свете; но как было сказать это и как решиться на то, когда он знал, что он наверное ее разлюбит окончательно и, пожалуй, возненавидит даже; злоупотреблять же долее этой женщиной и оставлять ее своей любовницей ему казалось совестно и бесчеловечно.
      - Ну, бог с вами, делайте, как знаете! - проговорил он.
      При этих словах Клеопатра Петровна уже вздрогнула.
      - И вам не тяжело это сказать мне? - спросила она.
      - Очень тяжело, - отвечал он, - но другого ничего не могу придумать.
      Клеопатра Петровна грустно усмехнулась.
      - В таком случае - прощайте! - произнесла она.
      Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись по своим комнатам. На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
      XIV
      ВЕЧЕР У ЗАХАРЕВСКИХ
      Описанное мною объяснение происходило, кажется, между двумя только лицами, но, тем не менее, об нем в весьма непродолжительном времени узнали весьма многие. Сначала сама Клеопатра Петровна не вытерпела от гнева и горя и рассказала все m-lle Прыхиной. Та, в свою очередь, по чувству дружбы своей, пришла в не меньший ее гнев, и когда приехала в город, то сейчас же отправилась к Захаревским. Юлия приняла ее сначала довольно сухо, но m-lle Прыхина, не откладывая ни минуты, начала рассказывать, во-первых, об отношениях Фатеевой к Вихрову, во-вторых, о том, какое последовало между ними объяснение. M-lle Юлия вдруг захохотала: "Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!" - почти до истерики хохотала, так что m-lle Прыхина уставила на нее свои глаза и начала сильно вбирать воздух своим огромным носом, что она всегда делала, когда чем-нибудь была очень удивлена или огорчена.
      M-lle Юлия наконец остановилась смеяться.
      - Так это она сама ему делала предложение, и он не принял его? проговорила наконец она.
      - Да, не принял, и поэтому подло и низко поступил.
      - Почему же подло? Я полагаю, благоразумно! - сказала Юлия, поднимая немного вверх свои плечи.
      - Соблазнить, изменить и бросить женщину - это, по-твоему, не подло? Вы, Юлия, еще молоды, и потому о многом еще не можете и судить!.. - И m-lle Прыхина приняла даже при этом несколько наставнический тон. - Вот, когда сами испытаете что-нибудь подобное в жизни, так и поймете, каково это перенести каждой женщине и девушке.
      - Тут и судить нечего, - возразила Юлия, - если женщина сама делает предложение мужчине, то она должна ожидать, что, может быть, он его и не примет! Припомните княжну и Печорина, - как он с ней поступил!
      - Тоже подло!.. - подхватила Прыхина.
      Юлии, наконец, наскучило с ней болтать. Ее, кажется, гораздо более всех этих разговоров занимал сам m-r Вихров.
      - Что он будет делать теперь, интересно, живя в деревне один-одинешенек? - спросила она как бы самое себя.
      - Сочинять будет! Сочиненьями своими будет заниматься, - произнесла почти с ожесточением Прыхина.
      - А он сочиняет? - спросила Юлия с вспыхнувшим взором.
      - Да, как же! - отвечала Прыхина. - Но только я ничего хорошего не нахожу в его сочинениях.
      - В каком же роде он пишет: стихами или прозой?
      - Прозой! Роман сочинил, и как в этом случае мило поступил: есть там у него в Москве какая-то дрянная знакомая девчонка, он описал ту в романе и бог знает как расхвалил, да и читает Клеопаше, - приятно той было слушать это!
      Про это Прыхиной рассказала Клеопатра Петровна, передавая ей разные обвинения против Вихрова.
      - Я непременно поговорю с ним об его сочинениях, - продолжала опять больше сама с собою Юлия.
      - И ничего интересного не услышишь, - заметила ей с насмешкой Прыхина, и затем, заметив, что все уже интересное для Юлии рассказала, она встала, простилась с ней и побежала еще к одной своей подружке, чтоб рассказать ей об этом же. Катишь каждою новостью любила поделиться со всеми своими приятельницами.
      Юлия в тот же день за обедом рассказала отцу все, что передавала ей Прыхина.
      Старик Захаревский усмехнулся только.
      - Да не врет ли она, пожалуй! - заметил он с некоторой долей сомнения.
      - Нет, не врет! - отвечала положительно дочь.
      - Я бы, папочка, - сказала Юлия к концу обеда более обыкновенного ласковым голосом и когда сам Захаревский от выпитых им нескольких рюмок вина был в добром расположении духа, - я бы желала на той неделе вечер танцевальный устроить у нас.
      - Можно! - сказал старик, опять сразу поняв намерение дочери.
      - Только чтобы уж хорошенький был, папочка! Денег ты не изволь жалеть.
      - Да уж что же делать, коли надо, - отвечал Захаревский, разводя руками.
      Юлия подошла и нежно поцеловала его в голову, а затем ушла в свою комнату и задумалась: слова Прыхиной, что Вихров пишет, сильно на нее подействовали, и это подняло его еще выше в ее глазах. Если Мари в Москве учили профессора разным наукам и она читала в подлинниках "Божественную комедию" Данта и "Манфреда" Байрона, если Фатееву ничему не учили, как только мило держать себя, то m-lle Захаревская, можно сказать, сама себя образовала по русским журналам. Будучи от природы весьма неглупая девушка и вышедши из пансиона, где тоже больше учили ее мило держать себя, она начала читать все повести, все стихи, все критики и все ученые даже статьи. Во всем этом, разумеется, она многого не понимала, но, тем не менее, все это заметно возвысило понятия ее: выйти, например, замуж за какого-нибудь господина "анхвицера", как сама она выражалась для шутки, она уже не хотела, а всегда мечтала иметь мужем умного и образованного человека, а тут в лице Вихрова встретила еще и литератора. Чтобы заинтересовать его собой, она решилась употребить все средства. Вечер она желала, и желала, по преимуществу, для него устроить изящнейший. Буфет в столовой она сама убирала цветами и все фрукты и конфеты укладывала своими руками в вазы. Для помощи во всем этом, разумеется, призвана была и m-lle Прыхина, которая сейчас же принялась помогать самым энергическим образом и так расходилась при этом случае, что для украшения бала перечистила даже все образа в доме Захаревских, и, уча горничных, как надо мыть только что выставленные окна, она сама вскочила на подоконник и начала протирать стекла и так при этом далеко выставилась на улицу, что один проходящий мужик даже заметил ей:
      - Поуберись, барынька, маленько в комнату, а то нехорошо!
      - Дурак мужик! - сказала ему вслед на это m-lle Прыхина. Ко всему этому усердию Катишь отчасти была подвинута и тем, что Юлия для этого бала сделала ей довольно значительные подарки: во-первых, бело-газовое платье и широчайшую голубую ленту для пояса и довольно еще свежие, раза два или три всего надеванные, цветы для головного убора. Забрав в охапку все подаренные ей Юлией сокровища, Катишь сейчас же побежала их примеривать на себя домой; для этого она заперлась в своей комнате и перед трюмо своим (на какие деньги и каким образом трюмо это было куплено, сказать трудно, но только трюмо было у нее); Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя смотреть во весь рост... перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: "Раз, два, раз, два!" Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности. Походивши таким образом, она села, как бы утомившись от бальных танцев, и распустила зачем-то свой корсет, и в этом распущенном виде продолжала сидеть перед зеркалом и любоваться на себя; но негу таковую, впрочем, она не долго себе позволила: деятельная натура сейчас же заставила ее снова одеться, позвать свою горничную и приняться вместе с ней устраивать бальный наряд. Сделав это, она опять побежала к Захаревским. У нее уж новые планы и предположения явились для бала.
      - А что Вихров, будет у вас на бале? - спросила она Юлию.
      - Будет! - отвечала та.
      - Ну, в таком случае я с ним поговорю! - произнесла она как-то знаменательно.
      Юлии это было не совсем уж и приятно.
      - Тебе бы лучше следовало с Кергелем поговорить! - немножко кольнула она ее.
      - С Кергелем что говорить! За себя - нельзя, а за другую можно! отвечала Прыхина и больше уже до самого бала не уходила от Захаревских; даже свой бальный наряд она стала надевать на себя у них, а вместе с тем наряжала и Юлию, вряд ли еще не с большим увлечением, чем самое себя. Часов в восемь вечера обе девицы вышли из своих комнат. Прыхина сейчас же взяла Юлию под руку и начала с ней ходить по зале. Гости сейчас же после того стали съезжаться. Услышав довольно сильный стук одного экипажа, Юлия, по какому-то предчувствию и пользуясь тем, что на дворе еще было довольно светло, взглянула в окно, - это в самом деле подъезжал Вихров на щегольских, еще покойным отцом его вскормленных и сберегаемых серых лошадях и в открытой коляске. У Юлии чувствительно замерло сердце. Вихров вошел и, прищурившись, начал осматривать зало и находившееся в ней общество. Прыхина при этом, несмотря на чувствуемое к нему предубеждение, не утерпела и проговорила Юлии:
      - Посмотри, как он хорош собой, - чудо!
      Вихров подошел и поклонился им.
      Юлия приветливо и почти дружески встретила его пожатием руки, а m-lle Прыхина только поклонилась ему, и то с грустью и печалью в лице: укоряющею совестью хотела она представиться ему за Фатееву!
      Пользуясь тем, что танцы еще не начинались, Юлия сейчас же, оставив Прыхину, начала ходить с Вихровым.
      - Мне, monsieur Вихров, хотелось бы с вами поговорить об одной вещи, сказала она.
      - Сделайте одолжение, - отвечал он.
      - О, этот разговор длинен будет; угодно вам сесть со мною, - продолжала она, указывая в гостиной на одно из кресел и сама садясь рядом с этим креслом.
      Вихров сел на указанное ему место.
      - Послушайте, - начала Юлия после маленького замешательства. - Мне сказывали, что вы пишете; правда это или нет?
      Вихров нахмурился: ему досадно было, что слух об его писательстве начинает распространяться между всеми, но, с другой стороны, запереться в том ему показалось странно.
      - Пишу, - отвечал он утвердительно.
      - В каком духе?
      При этом вопросе Вихров посмотрел Юлии в лицо.
      - В духе Достоевского, может быть? - продолжала она.
      - Нет, не в духе Достоевского, - проговорил Вихров.
      - Его ужасно высоко ставит Белинский, - говорила Юлия.
      - Талантлив, но скучен, - произнес Вихров.
      - Да, я с вами согласна в этом; я едва дочитала его "Бедных людей", но все-таки славная вещь!
      - Очень хорошая!
      - А что, скажите, - продолжала Юлия: она хотела уж вполне блеснуть перед Вихровым своими литературными познаниями, - что такое сделалось с Гоголем? После этого великого произведения "Мертвые души" он вдруг начал какие-то письма писать к друзьям{111}. "Отечественные Записки" в неистовство приходят, и очень естественно: они так верили в его талант, так много возлагали на него надежд, вдруг он пишет, что мужиков надо сечь, и, наконец, какого-то пророка из себя хочет представить, всех поучает, что такое с ним?
      Вся эта тирада Юлии показалась Вихрову просто противною.
      - Не знаю я этого совершенно-с, - ответил он ей довольно сухо.
      "Не любит, видно, когда говорят о других: ну, будем говорить о нем!" подумала Юлия и снова обратилась к Вихрову:
      - А вы знаете что: я и об героине вашего романа слышала, это одна какая-то московская молодая девушка!
      "Все уж разболтали ей", - подумал Вихров и решительно не находился, что ей отвечать. Он вообще был как-то грустен в этот день. Разрыв с Фатеевой мучил и волновал его.
      К Юлии между тем подошел Кергель и пригласил ее на кадриль.
      Она не могла отказать, но, отходя от Вихрова, мотнула ему головой и сказала:
      - Мы когда-нибудь еще с вами об этом поговорим!
      - Слушаю-с, - отвечал ей Вихров почти насмешливо.
      Как только от него отошла Юлия, к нему сейчас же подошла и села на ее место Прыхина. О, Катишь сейчас ужасную штучку отпустила с Кергелем. Он подошел к ней и вдруг стал ее звать на кадриль. Катишь вся вспыхнула даже в лице.
      - Pardon, monsieur, - сказала она ему на это, раскланиваясь с ним, - я с незнакомыми не танцую!
      - Вы считаете меня незнакомым? - произнес Кергель, лукаво потупляя перед ней глаза.
      - Совершенно незнакомым! - повторила она и ушла потом к Вихрову.
      - Фу, ворона с места, а сокол на место, - проговорилась она, как и часто это с ней случалось.
      - Вы, однако, себя-то соколом считаете, а mademoiselle Юлию вороной! заметил ей Вихров.
      - Тьфу, что я! - отплюнулась она. - Сокол с места, а ворона на место! Затем она замолчала и начала грустно-насмешливо смотреть на Вихрова.
      - Мужчины, мужчины! - произнесла она, наконец, покачав головой.
      - Как мухи к нам льнут! - добавил Вихров.
      - Хуже, а как змеи нас отравляют!.. В Перцове, значит, мы больше теперь с вами встречаться не будем?
      - Отчего же? - спросил Вихров, вовсе не желая быть с ней откровенным.
      - Оттого, что вам туда совестно будет приехать, - проговорила Катишь насмешливо-укоризненно и даже каким-то басом.
      - Нет, ничего: я бессовестен, - возразил Вихров.
      - Это я знаю, - подхватила Прыхина. - Она больна очень теперь! прибавила она, махнув несколько в сторону своим носом, что почти всегда она делала, когда говорили что-нибудь значительное.
      У Вихрова болезненно при этом поворотилось сердце, но он не подал тому и вида.
      - Что ж, доктор у нее есть; вероятно, пользует ее.
      - Разумеется, навещает; не без помощи же оставить ее одну, - произнесла ядовито-насмешливо Прыхина.
      - Ну, поэтому все и идет как следует! - как-то больше пробормотал Вихров и хотел было отойти от Прыхиной.
      - На два слова прошу еще остаться, - произнесла она почти повелительно.
      Вихров, как ни скучно было это ему, остался на своем месте.
      - Вы знаете, что такое доктор тут был, какую роль он играл? - спросила Прыхина.
      - Я думаю, как все доктора-утешители, - проговорил Вихров.
      - Он тут был только средство возбудить вашу ревность и привлечь вас этим - его обманывали и дурачили и хотели этим возвратить вашу любовь.
      - Я знаю, что дружба ваша слишком велика к madame Фатеевой и вы способны в ней все оправдывать, - проговорил Вихров, в душе почти желавший поверить словам Прыхиной.
      - Ах, боже мой! Я оправдываю! - воскликнула та. - Сделайте милость, когда я заметила эти ее отношения к доктору, я первая ее спросила, что такое это значит, и так же, как вам теперь говорю, я ей говорила, что это подло, и она мне образ сняла и клялась, что вот для чего, говорит, я это делаю!
      - Ну, когда она сама вам говорила, так это не совсем еще достоверное доказательство, - сказал Вихров.
      - Прекрасно, отлично! - воскликнула Прыхина. - Она теперь уж и лгунья у вас! Неблагодарные вы, неблагодарные мужчины! - Прыхина вероятно бы еще долго не отпустила Вихрова и стала его допытывать, но к нему подошел Живин.
      - Пойдем, водки выпьем, хозяин тебя приглашает! - сказал он, мотнув Вихрову головой. Тот с большим удовольствием встал и пошел за ним.
      На уездных балах почти везде заведено еще задолго до ужина ставить водку и небольшую к ней закуску для желающих мужчин, и желающих таковых находится очень много, - все почти!
      На этой штуке старик Захаревский вздумал испытать Вихрова, чтобы окончательно убедиться, любит он выпить или нет. По многолетней своей опытности Ардальон Васильевич убедился, что в их местах, между дворянством и чиновничеством, главный порок пьянство, и желал, по преимуществу, не видеть его в детях своих и в зяте, какого бог ему пошлет.
      - Водочки не прикажете ли? - произнес он как бы самым радушным и угощающим голосом.
      Павел, возмущенный всеми последними событиями и разговорами об них, с удовольствием выпил рюмку.
      - Не прикажете ли еще? - спросил Ардальон Васильевич, наливая ему еще рюмку.
      Но Вихров уже отказался.
      "Ну, не совсем еще пьяница!" - решил старик и на этот раз в мыслях своих, и затем он счел не бесполезным расспросить гостя и о делах его.
      - Скажите, вы еще не служили? - спросил он.
      - Не служил.
      - Но чин, однако, имеете?
      - Я кандидат университета, то есть коллежский секретарь, - отвечал тот.
      Ардальон Васильевич в знак согласия мотнул ему на это головой.
      - Где же вы предполагаете службу вашу начать? - продолжал он допрашивать гостя.
      - Нигде! - отвечал Вихров.
      Захаревский при этом повернул даже к нему ухо, как бы затем, чтобы яснее расслышать, что такое он сказал.
      - Что же, хозяйничать, постоянно жить в деревне предполагаете? говорил он, внимательно навостривая уши.
      - И того нет: хозяйничать в том смысле, как прежде хозяйничали, то есть скопидомничать, не желаю, а агрономничать, как другие делают из наших молодых помещиков, не решусь, потому что сознаю, что не понимаю и не умею этого делать.
      Последних слов Вихрова Захаревский положительно не понял, что тот хотел этим сказать.
      - Но надобно же иметь какое-нибудь занятие? - проговорил он с некоторою улыбкою даже.
      - Я буду читать, стану ходить за охотой, буду ездить в Москву, в Петербург.
      - Жизнь вольного казака, значит, желаете иметь, - произнес Захаревский; а сам с собой думал: "Ну, это значит шалопайничать будешь!" Вихров последними ответами очень упал в глазах его: главное, он возмутил его своим намерением не служить: Ардальон Васильевич службу считал для каждого дворянина такою же необходимостью, как и воздух. "Впрочем, - успокоил он себя мысленно, - если жену будет любить, так та и служить заставит!"