Комната, куда я вошел, показалась мне очаровательной. Одна стена была сплошь зеркальной. Петрония сидела в гранитном алькове на скамье из того же материала, на бархатной подушке, а юный Адонис заканчивал ее прическу.

Она была одета по-мужски в бархатный костюм темно-желтого цвета с белой рубашкой с оборочками, которая, надо полагать, хорошо бы смотрелась в восемнадцатом веке, а под горлом у нее была приколота большая прямоугольная камея с изображением множества мелких фигурок в бриллиантовом окружении.

Она зачесала волосы назад, и юноша теперь заплетал их в косы. Две нитки бриллиантов были приколоты вокруг головы прекрасной формы, как я уже упоминал, а еще две бриллиантовые нити парикмахер вплетал ей в волосы.

Окна комнаты выходили на море, как и в тех других комнатах палаццо, в которых я побывал, хотя, кажется, я забыл упомянуть об этом, описывая ванную.

Несмотря на поздний час, небо показалось мне фиолетовым, и снова чудилось, будто звезды плывут по нему – даже больше – будто небо заплывает в комнату.

Я буквально перестал дышать не столько от вида звезд, образующих на небе различные узоры, сколько от неповторимой красоты Петронии в ее мужском костюме с гордо поднятой головой и строгой прической.

Я долго стоял, пялясь на нее, а она отвечала на мой взгляд, но потом молодой Адонис тихо прошептал, что прическа закончена, бриллиантовая застежка закреплена.

Петрония повернулась и протянула ему, как мне показалось, очень крупную сумму денег, сказав при этом:

"Ступай, повеселись, ты славно поработал".

Юноша с поклоном попятился из комнаты, словно его отпустила сама английская королева, и тут же исчез.

"Выходит, ты считаешь его красавчиком?" – спросила она.

"Разве? Не знаю, – ответил я. – Меня многое чарует. Пока я был жив, то все воспринимал с энтузиазмом, а теперь, наверное, я просто схожу с ума".

Она поднялась со скамьи, заваленной подушками, подошла ко мне и обняла.

"Все раны, что я тебе нанесла, успели затянуться. Я права?"

"Да, права, – ответил я. – Кроме той, что никогда не затянется, той, которую я сам себе нанес, когда убил невинную молодую женщину, когда лишил ее жизни на собственной свадьбе. Никто не залечит мне эту рану. И время тут тоже не поможет, впрочем, я думаю, так и должно быть".

Петрония рассмеялась.

"Пошли, присоединимся к остальным, – сказала она. – Твой дедушка знает только одно – как играть в шахматы. Когда я впервые познакомилась с ним в Неаполе, он превосходно играл в покер. Представь, он обыграл даже меня. Да и Ревекка была ему под стать, поверь мне на слово, так что нечего тебе по ней сокрушаться, но я должна рассказать тебе о невесте – вечерок мне выдался превосходный".

Через несколько мгновений мы вошли в большой зал, в конце которого находилась зловещего вида золотая клетка. Сейчас она пустовала, но я представил в ней огромную птицу, очень надеясь в душе, что сам я не был похож на птицу, когда сидел там в плену. Я вспомнил "Амура-победителя" Караваджо. Быть может, все-таки я немного походил на него?

"Я должна рассказать вам, что произошло, – сказала Петрония, привлекая внимание Ариона. – Сплошное везение. Отец невесты и ее муж, как вы знаете, самые настоящие головорезы, и, конечно, наша маленькая шлюшка была в курсе, так что можешь утешить свою совесть, если хочешь, Квинн. Но они прислали сюда вечером вооруженных охранников – четырех наемных убийц – видимо, нас все-таки узнали тогда на свадьбе, – и можете себе представить, как я здорово с ними повеселилась. Я не очень-то люблю драться со смертными, что бы ты там ни думал, Квинн, но здесь их было все-таки четверо".

"А где они сейчас?" – поинтересовался Арион. Он сидел за столом со стариком, не сводящим взгляда с шахматной доски. Я сел между ними.

Петрония расхаживала перед нами.

"Исчезли, в море, – ответила она. – Не выходя из машины. Рухнули со скалы. Вот так. Пустяки. Зато драка, случившаяся здесь, перед тем как я избавилась от тел, была первоклассная".

"Не сомневаюсь, – немного презрительно произнес Арион. – Поэтому тебе сейчас так весело".

"Очень весело. Я насытилась последним из них, и это было самое приятное. Нет. Беру свои слова назад. Самое приятное было драться с ними, поубивать их, прежде чем они успели вытащить оружие и проделать во мне отвратительную дыру! Это было восхитительное наслаждение. Я даже подумала, что мне следует чаще драться, а не довольствоваться одним только убийством".

Арион устало покачал головой.

"Тебе следует быть сдержаннее на язык в присутствии твоего новичка. Расскажи ему о правилах".

"Каких таких правилах?" – переспросила она, продолжая мерить шагами зал: она доходила почти до самых окон, затем возвращалась к фрескам, осматривалась, а потом глядела куда-то вверх на звезды.

"Так и быть. Правила, – наконец произнесла Петрония. – Ты не должен рассказывать ни одному смертному, кто ты такой или кто мы все. Как тебе такое правило? Ты не должен убивать никого из наших собратьев. Доволен, Арион? Никаких других правил я вроде бы и не знаю".

"Нет, знаешь", – возразил он, не сводя взгляда с шахматной доски.

Наконец он сделал ход ферзем.

"Каждый раз заметай следы после убийства, чтобы не привлечь к себе внимание, – манерно произнесла Петрония. – И всегда, запомни, всегда! – Она остановилась и уставилась в меня, погрозив пальцем. – Всегда уважай своего Создателя, своего Мастера, и если задумаешь нанести своему Создателю, своему Мастеру, удар, то заслужишь смерти от его или ее руки. Как вам такое правило?"

"Все это очень хорошо, – пробасил старик, подрагивая челюстью. Он сдавил мне плечо и улыбнулся большим впалым ртом. – А теперь предостереги его. Новичка обязательно нужно предостеречь".

"От чего, например? – с отвращением воскликнула Петрония. – Не бойся собственной тени! – язвительно произнесла она. – Не веди себя так, словно ты старик, ведь ты бессмертен! Что еще?"

"Таламаска. Расскажи ему про Таламаску, – настаивал старик, кивая в мою сторону и по-рыбьи шлепая губами. – Они знают о нас, знают! – произнес он, энергично мотая головой. – И не вздумай когда-нибудь поддаться их уговорам. Ты понял меня, сынок? Они подольстятся к тебе, изображая любопытство, – это их метод! Лесть – их визитная карточка. Но ты не должен поддаваться. Они – тайный орден магов и экстрасенсов, и они нуждаются в нас! Они хотят запереть нас в своих замках здесь, в Европе, и изучать в своих лабораториях, словно каких-то крыс!"

Я лишился дара речи, пытаясь стереть все мысли о Стирлинге. Но старик продолжал сверлить меня глазами.

"О, что я вижу, ты уже познакомился с ними? Они успели влезть в твою жизнь, потому что ты видел духов! Это очень опасно! Больше никогда не рискуй, держись от них подальше".

"Я давно оборвал наше знакомство, – ответил я. – Да, действительно, я видел духов. Вероятно, и впредь буду видеть".

Арион отрицательно покачал головой.

"Призраки к нам не приходят, Квинн", – тихо произнес он.

"Это так, – подтвердила Петрония, продолжая вышагивать по залу. – Ты сам убедишься, что твой дух больше не появится тебе на глаза, если ты когда-нибудь решишь вернуться домой и понаблюдать со стороны за теми, кого ты раньше знал и любил".

Я промолчал, глядя на шахматную доску. Старик как раз сделал шах Ариону.

"Есть ли еще какие-нибудь правила?" – поинтересовался я.

"Не создавай себе подобных, – сказал Арион, – без разрешения своего Мастера или старейшего из тех, с кем поддерживаешь связь".

"Это означает, что я способен передать другому свою кровь?" – спросил я.

"Конечно, способен, – ответил Арион, – но ты должен побороть в себе этот соблазн. Как я уже сказал, ты можешь так поступить только с разрешения Петронии или, как в данном случае, с моего разрешения, так как ты находишься в моем доме".

Петрония презрительно фыркнула.

"Возможно, соблазн для тебя будет чересчур велик, – продолжал Арион, – но ты слишком молод и слишком слаб, чтобы совершить ритуал. Хорошенько запомни мои слова. Не сделай такой глупости. Не стоит делиться вечностью с тем, кого со временем ты, возможно, начнешь презирать или даже ненавидеть".

Я кивнул.

Наступила долгая тишина. Петрония подошла к окну и посмотрела на звезды.

"Я должна сделать еще одно предостережение, – сказала она и, повернувшись, посмотрела на меня. – Если ты вернешься на болота – однажды тебе, вероятно, захочется просто вернуться, чтобы понаблюдать за своей любимой тетушкой, этой незаурядной дамой, или по какой другой простой причине, – даже не вздумай охотиться в Новом Орлеане. Таламаска неусыпно следит за нами в этом городе, и хотя ее агенты – всего-навсего неповоротливые смертные, они могут причинить нам вред. Есть там и другая опасность – один всесильный Охотник за Кровью, именующий себя вампиром Лестатом, он правит в Новом Орлеане и уничтожает молодых Охотников за Кровью. Он беспощаден и эгоистичен, считая самого себя чуть ли не иконой. Он пишет о нас книги, которые сходят за беллетристику. Но многие истории из этих книг – абсолютная правда".

Я надолго притих.

Петрония подошла к столу, присела на стул и, обняв Ариона одной рукой, принялась наблюдать за игрой. К тому времени Арион спас своего ферзя, правда, с большим трудом, и теперь ему грозил мат, хотя разглядеть это можно было не сразу из-за сложности позиции. Но я все равно разглядел и понял, что Арион этого не видит, по тому, как он передвигал фигуры и куда смотрел, а потом совершенно неожиданно для него старик сделал решительный ход, и Арион откинулся на спинку стула в полном изумлении, потом улыбнулся и затряс головой.

"Еще одну партию! – воскликнул он и захохотал. – Я требую".

"Тогда сыграем!" – ответил старик, дрожа всем лицом.

Пока он расставлял фигуры, я медленно поднялся из-за стола.

"А сейчас я покину вас, господа. Благодарю за ваше гостеприимство и дары", – произнес я.

"О чем это ты?" – удивилась Петрония.

"Отправляюсь домой, – ответил я. – Мне нужна моя семья".

"Что значит, ты отправляешься домой?! – возмутилась она. – Ты что, спятил?"

"Ничуть. Просто я хочу сейчас отменить нашу сделку. Хижина Отшельника отныне моя. Я заявляю на нее полные права. Днем мне нужен мавзолей, чтобы прятаться, а дом мне понадобится в качестве убежища ночью. Итак, я оставляю вас, играйте в шахматы, а я снова вас поблагодарю и..."

Арион тоже поднялся.

"Как же ты доберешься домой? – ласково спросил он. – Ты можешь забыть о гравитации, если речь идет о коротких расстояниях, ты будешь преодолевать их с огромной скоростью, какую тебе даже трудно представить. Но через полмира тебе не перелететь. Пройдет много лет, прежде чем у тебя появится это умение".

"Я поеду обычным для любого смертного путем".

"И что ты будешь делать, когда доберешься туда?" – сурово поинтересовалась Петрония, окидывая меня взглядом.

"Буду жить своим домом, как всегда жил, – ответил я. – Снова займу свою комнату. Буду проводить время со своими родными, как это было раньше. И так будет продолжаться столько, сколько положено. Я не откажусь от них".

Петрония тоже медленно поднялась.

"Но ты ведь даже не знаешь, как прикидываться человеком, ты не имеешь об этом ни малейшего понятия".

"Нет, имею, – возразил я. – Я видел, как ты держишься. Судя по твоим рассказам, ты бродишь по земле с древности и тем не менее умудряешься обвести вокруг пальца любую компанию людей. Почему это должно быть трудно для меня? Я полон решимости добиться своего и не намерен отказываться от той жизни, которую вел раньше".

"Ты не можешь так просто уйти отсюда и жить, как тебе вздумается, Квинн, – мягко произнес Арион. – К тому же зачем тебе это? Ты теперь не принадлежишь обществу смертных".

"Я должен спросить у тебя разрешения?" – Я посмотрел ему прямо в глаза.

Он грациозно пожал плечами, как я и предвидел.

"Нет, тебе совсем не обязательно спрашивать разрешения".

"А мне наплевать, что ты станешь делать!" – взорвалась Петрония, и это я тоже предполагал.

"Значит, Хижина Отшельника теперь моя?" – с улыбкой спросил я.

"Пусть это будет моим подарком", – ядовито ответила она.

Я взглянул на старика.

"Манфред, мы еще с тобой встретимся".

"Будь осторожен, сынок", – сказал он.

Я вышел из зала и, отыскав парадную лестницу палаццо, тут же покинул дом. В город вела узкая извилистая тропа, по которой я пошел пешком.

Минут через двадцать я уже входил в вестибюль отеля "Эксельсиор", где мы три раза останавливались, посещая Неаполь. Я сразу направился к стойке консьержа Он меня вспомнил и не замедлил поинтересоваться здоровьем тетушки Куин.

"Меня ограбили. Вещей не осталось, – сказал я. – Мне нужно позвонить в кредит своей тетушке".

В ту же секунду телефон был предоставлен. Консьерж сразу отдал распоряжение подготовить для меня люкс.

Трубку сняла Жасмин. Начала всхлипывать. Когда к телефону подошла тетушка Куин, то она была близка к истерике.

"Послушай, – сказал я, – мне сейчас ничего не объяснить, но нахожусь я в Италии, в Неаполе. Мне нужен паспорт и очень нужны деньги". – Я снова и снова повторял ей, как сильно ее люблю, и что все произошло неожиданно даже для меня, и что я никогда не смогу все толком объяснить, но сейчас для меня самое главное переночевать в приличном месте, а завтра вечером начать добираться домой самолетом.

В конце концов, трубку взял Нэш. Он сообщил все нужные цифры кассиру, и меня официально устроили со всеми удобствами, пообещав в скором времени доставить билеты на самолет. Я объяснил Нэшу, что перелеты буду совершать только ночью – что я хочу вылететь отсюда в Милан ночным рейсом, затем из Милана в Лондон другим вечерним рейсом, и оттуда в Нью-Йорк тоже вечером. А из Нью-Йорка, разумеется, я намеревался вернуться в Новый Орлеан.

Когда за мной закрылась дверь номера, я впал в состояние шока.

Мне показалось, будто моя жизнь состояла из одного сплошного страха, по нарастающей, и что страх, который я испытывал в ту минуту, был хуже всего – тихий и холодный, беспощаднее паники, так что сердце уже стучало где-то в горле. Мне казалось, будто я никогда не избавлюсь от этого страха, никогда не избавлюсь от этой боли.

Тарквиний Блэквуд умер, это я прекрасно понимал. Но огромная часть моей души все еще продолжала существовать и жаждала только одного, хоть я и был ослеплен множеством нежелательных даров, – быть с тетушкой Куин, Томми, Жасмин, со всей моей родней, незаменимыми и обожаемыми людьми.

Я не собирался отказываться от семьи. Я не собирался так просто исчезнуть из Блэквуд-Мэнор, потихоньку уйти от всех, кого я так любил!

Нет, без борьбы я не собирался покидать их – я хотел попытаться из самых благородных побуждений жить рядом с ними столько, сколько смогу.

Что касается Моны, моей возлюбленной ведьмы, то я решил больше никогда ее не видеть и даже не позволить ей слышать мой голос по телефону. Никогда мое зло не должно было коснуться ее, никогда она не узнает о моей истинной судьбе. Никогда моя боль не смешается с ее болью.

Наверное, прошел целый час, а я все стоял, прислонившись спиной к двери, не в силах сдвинуться с места. Я заставил себя дышать глубоко. Я заставил себя не сжимать кулаки. Не бояться. Не испытывать ярости.

Ритуал свершился. Теперь мне предстояло жить дальше. Я должен был вернуться домой. Я должен был сделать все аккуратно, уверенно, я должен был любить тех, кто любил меня всем сердцем.

Наконец я прилег на кровать, чувствуя комок в горле и дрожа всем телом. Внезапно меня покинули силы, и я погрузился в сон, как обыкновенный смертный.

Кажется, мне ничего не приснилось. Я не видел во сне ни Пэтси, ни Ревекки, хотя вновь услышал женский смех, но мне было все равно.

Рассвет разбудил меня, словно ошпарил кипятком.

Я немедленно задвинул шторы, и комната погрузилась в приятную прохладную темноту. Затем я заполз под кровать и вскоре потерял сознание.

На следующий вечер у меня появился временный паспорт, наличность в карманах, новая карточка "Американ Экспресс" и билеты, чтобы начать путешествие. Прибыв в Лондон, я сразу понял, что придется выработать другой маршрут поездки, – я сделал пересадки в Новой Шотландии, Канаде и под конец в Ньюарке. Последний мой перелет был в Новый Орлеан.

Все это время я бесстрашно тренировался в умении насыщаться парой глотков. Я бродил в аэропортах среди огромных толп, как болотная рысь, часами выслеживал ту или иную жертву, прежде чем подворачивался удобный момент, этот сладостный момент, который я жаждал и ненавидел в то же самое время. Я ни на секунду не сомневался, что кажусь обыкновенным человеком всем прочим людям, что у меня приятный вид. Во время охоты я действовал безошибочно. Ни разу не убил. Ни разу не пролил ни одной капли крови.

Я испытывал муки страха и наслаждения, смешиваясь с людской толпой, как зверь в людском обличье. Многолюдные аэропорты стали для меня адом. Я словно видел в них декорации какой-то драмы в духе экзистенциализма. Но я быстро привыкал к охоте, как и к самой крови.

Наконец я оказался в главном терминале новоорлеанского аэропорта, и тетушка Куин открыла мне объятия, потом то же самое сделал и Нэш, и моя прелестная Жасмин, и мой маленький сынок, Джером, которого я подхватил на руки и поцеловал, крепко прижав к себе. Среди встречающих был и Томми, мой сдержанный тринадцатилетний дядя, которого я просто обожал. Я не мог удержаться, чтобы не обнять Томми.

Если кто из них и подметил во мне что-то странное, то мой энтузиазм поборол в них все сомнения. Каким образом я попал в Италию, я пообещал рассказать им позже. Разумеется, они дружно запротестовали, но им все равно не удалось вытащить из меня ни слова.

Когда мы загрузились в лимузин, я узнал новость: у Пэтси развился СПИД, но она хорошо поддается лечению; Сеймор, однако, подал на нее в суд. У него тоже оказался СПИД, и он заявил, что она не поставила его в известность о своей болезни и заразила. Я не знал, что сказать. Все думал о том сне, который видел, о том ужасном сне. Никак не мог выбросить из головы те образы.

"Как она себя чувствует?" – спросил я.

Мне ответили, что прекрасно.

"Как она выглядит?" – спросил я.

Мне ответили, что прекрасно.

"Как ее группа?" – спросил я.

Мне ответили, что прекрасно.

Вот и все.

Как только мы приехали домой, я обнял Большую Рамону и сказал ей, что больше не буду с ней спать – я уже взрослый, а она ответила, что давно ждала от меня этих слов. Ей все не верилось, что я не шутил, отказавшись от ее оладий.

Когда я наконец очутился в своей комнате и запер на замок дверь, мне показалось, что я сейчас или упаду в обморок, или сойду с ума. Все-таки я сумел всех провести. Я одурачил их и был снова с ними. Они рядом, они по-прежнему меня любят. Я расплакался. Я все плакал и плакал. Зайдя в ванную, я увидел, что по моему лицу струится кровь – так я узнал, что мы плачем кровавыми слезами. Я вытер кровь бумажным платком и в конце концов успокоился. Потом я увидел Гоблина.

Он сидел на стуле за моим письменным столом лицом ко мне, абсолютно такой же, как я, вплоть докровавых слез, которые текли по его лицу.

Я чуть не вскрикнул от ужаса – такое это было зрелище. Сердце перестало стучать на секунду, но потом снова ожило.

А я все вытирал и вытирал лицо.

"Взгляни, – сказал я, подбежав к Гоблину, – я вытираю их, видишь? Я вытираю их! Смотри, крови больше нет, неужели не видишь? – Я перешел на крик. Пришлось понизить голос. – Неужели ты не видишь! Крови больше нет. Я ее стер!"

А он все сидел, и кровь продолжала литься по его щекам, а потом он вскочил и бросился на меня. Он слился со мной в одно целое, и я почувствовал, как меня толкают сначала к круглому столу, а затем к подножию кровати, и я не мог бороться с ним, он был во мне, он слился со мной, меня словно ударило электричеством, а когда он отстранился, я увидел, что он весь состоит из крошечных капелек крови, и тогда я отключился.