Я тронул ее пинком - она не шелохнулась... Видимо, прием на удушение я провел слишком азартно старушенция была мертва. Я отдернул ногу: наблюдать мертвые семейные пары мне до этого доводилось, но своими руками убивать - нет. На секунду стало страшно, я слишком отчетливо понял, что я и есть тот самый хладнокровный киллер-маньяк из американских триллеров, который как на раз поссать мочит добродетельных наивняков. Но были ли они добродетельными? Да и наивными, вроде, не были... Значит, туда им и дорога!
      Только я приступил к утренней гимнастике - бабка вдруг открыла глаза и без предупреждения попыталсь ударить меня пудовым кулаком. Я нехотя, не прерывая приседаний, увернулся и вырубил ее еще раз хлестким ударом в морщинистый лоб. Потом закончил комплекс упражнений и связал назойливую старуху гардиной, запаковав ее как в смирительную рубашку. "Такая помрет, жди", - вспомнилась фраза педиатра-собакодела.
      Я склонился над Анной.
      - С меня надо было начинать, - сказала моя спутница, а то уже за всеми поухаживал, а к любимой в последнюю очередь, - с укоризной произнесла она.
      - Да я это... - замялся я.
      - Одевайся скорее, мне срочно нужна парочка вещей из моей сумочки.
      - Я в вашем распоряжении, мадам! - рапортанул я.
      Мы вышли из дома профессора. На улице светало. По переулкам бродил легкий сырой туман. Я отыскал оставленную у прудов машину, и мы двинулись в сторону моей конторы.
      Когда в серой предрассветной полутьме мы подъезжали к центральному входу, меня охватило смутное чувство тревоги. Оно еще больше усилилось, как только за две улицы до своего здания я увидел копошащихся на газоне курсантов с мешками, подбирающих какой-то мусор. А когда я поднял глаза вверх, тревога сменилась отчаянной уверенностью в том, что случилась большая беда: на том месте, где должно было быть окно моего кабинета, чернела рваная заплата... точнее не заплата, а обгоревшая пустота. Сердце мое ушло в желудок, а волосы на голове неприятно зашевелились. Я резко остановил машину у обочины.
      - Ты что? - очнулась от полудремы Анна.
      - Что?! - вне себя от злости я схватил ее за волосы и повернул лицом к той ужасной картине.
      - При чем здесь я??? - жалобно пискнула она. - Я же с тобой была...
      - Что ты туда подложила?
      - Ничего... ты же видел. У меня ничего не было...
      - Черт бы тебя побрал! С тебя все началось! Пристрелить тебя мало!
      - Ну, убей меня теперь, - заревела она, - только не ругайся...
      - Не реветь! - рявкнул я на нее. - Сиди здесь и жди меня. Я там выясню обстановку.
      Я вынул из кармана ее плаща оставшийся кусок лески и тщательно связал ей руки и ноги. Она восприняла это на удивление покорно. "Только запри все двери, а то мне страшно", - робко попросила она. Выполнив ее просьбу, я скрепя сердце пошел в направлении парадного входа. Каждый шаг мне давался с большим трудом, ох, с каким большим трудом давался мне каждый шаг! Я чувствовал, что нервы сдают мне, и сдают совсем не по-хорошему, по-свински сдают мне нервы... У меня и раньше были нервные срывы, но тогда я хватался за пистолет, и это было понятно и профессионально оправданно, а теперь... Теперь я чувствовал себя половой тряпкой, и яйца от грусти вжимались в гранит живота.
      Когда я проходил мимо курсантов, собиравших в позе грузинской буквы "зю" в пластиковые мешки улики, они как-то с интересом вывернули в мою сторону красные от прилива крови к опущенным головам морды, а один даже злорадно осклабился. В другой бы раз я б так врезал по его лошадиным зубам! А теперь вот сделал вид, что ничего не заметил. Плохо, очень плохо... В последний момент я смалодушничал и прошел мимо входа. Потом я на всякий случай минут десять поплутал по соседним улочкам и переулкам, наблюдая, нет ли за мной хвоста, и вышел к машине с другой стороны, описав круг.
      Подойдя к своей машине, я увидел, что Анны-Маргариты в ней нет. Я спокойно сел в машину, удивившись несвойственной мне выдержке.
      По салону шел сильный запах бензина. Я остановился, открыл капот и проверил топливный насос и шланг - все, вроде, было цело. Заглянул под машину - чисто, ничего не подтекает. Странно, очень странно... Как бы самому на воздух не взлететь! Но все обошлось - до своей улицы я доехал нормально, руля на автопилоте: глаза слипались от усталости... До своей улицы... Только тут до меня дошло: мне ведь нельзя возвращаться домой меня наверняка там уже ждут! Вот дожил! Дом потерял! И идти-то некуда: все друзья у меня - конторские, враз заложат, потом скажут "тебе же лучше сделать хотели". Что делать?!
      Плюнув на все, я поехал обратно в профессорскую квартиру: пока его хватятся, я хоть отоспаться успею... Ключей я с собой только не прихватил: лишней улики побоялся, ну да ладно, что-нибудь придумаю...
      Загнав машину в глухой внутренний дворик по соседству, я подошел к дому профессора, обошел его с обратной стороны и, высчитав нужное окно, поднялся к нему по водосточной трубе. Дальше оставалось раз плюнуть - я просунулся в открытую форточку и перегнулся, упершись руками в подоконник... И тут случилось неожиданное: надо мной послышался жуткий вой на высокой ноте, и кто-то крепко вцепился в мои кудри, пытаясь приподнять и вытолкнуть обратно в форточку... Извловчившись, я обхватил этого "кого-то" за торс и повалился на него. Это оказалась крупная женщина - она была в панике и яростно сопротивлялась, царапаясь всеми десятью пальцами и отчаянно кусаясь...
      Наконец, я скрутил ей руки и связал их за спиной поясом от ее халата, а рот заткнул подвернувшимся под руку кухонным полотенцем. Фу-у-ух... Ну и угораздило меня попасть не в ту квартиру! Я рассмотрел женщину: голова ее была в железных бигудях, лицо красное и некрасивое, в глазах страх, халатик задрался до груди, обнажая ничем не прикрытые мясистые бедра...
      - Извините, ошибочка вышла, - сказал я ей как можно более спокойно, - дайте я вас прикрою. Что ж вы это... нижнем бельем пренебрегаете.
      Женщина только промычала в ответ, глядя на меня изумленно.
      - Я сотрудник уголовного розыска Парагазаормонов, соврал я, произнося фамилию как можно невнятнее и запутаннее, - в этом доме ожидается один особо опасный преступник, бежавший из колонии строгого режима, и мы на него ставим засаду, - я пронес перед ее носом свое служебное удостоверение, достаточно быстро, чтобы она не смогла его толком рассмотреть. - Вы мне верите?
      Она с готовностью покивала головой - что ей еще оставалось делать?!
      - Вот и прекрасно. Я извиняюсь за принятые к вам меры. Я ведь не видел, кто на меня нападает, а рот я вам заткнул, чтобы вы не вспугнули преступника.
      Женщина обрадованно закивала в ответ.
      - В вашей квартире больше никого нет?
      Она отрицательно помотала головой.
      - Вот и чудненько, - сказал я. - Сейчас я вас развяжу, и вы будете оказывать мне содействие и помощь, договорились?
      Я развязал ее. Она тут же вскочила и, быстро осмелев, заявила:
      - Я буду жаловаться на вас!
      - Это ваше право, - согласился я, - но только после окончания операции. - А теперь я вас попрошу об одном одолжении: я чертовски устал. Всю ночь преследовал преступника, а теперь вот засада... Я немного отдохну на диванчике, а вы прислушивайтесь. Услышите что-то подозрительное - сообщите.
      - Это бог знает что! - возмутилась хозяйка, но не сильно возмутилась, а так, по-будничному. Вероятно, она привыкла жалеть уставших мужчин. - Подождите, я вам подушку принесу.
      Не дожидаясь подушки, я улегся на диван и тотчас отключился. В этот раз бог миловал меня и никаких кошмаров мне не привидилось.
      Проснулся я от того, что меня тормошили за плечо. Я с трудом разлепил веки и увидел перед собой незнакомую женщину... Нет, кажется, это была та самая, только без бигудей - теперь у нее на голове были вполне симпатичные вьющиеся локоны с каштановым отливом. И сама она вполне привлекательной на этот раз показалась... На ней был все тот же легкий халатик, в отвисшем вороте которого просматривались островисящие груди. Не удержавшись от искушения, я засунул руку под халат.
      - Вы что?! - отпрянула она, зардевшись. - Я вас по делу бужу, а вы с глупостями!
      - По какому делу?! - зевнул я, демонстративно почесывая между ног.
      - В соседнюю квартиру уже три минуты какая-то дамочка звонит - я в глазок ее видела, растрепанная лахудра такая.
      Я встал и приложился к глазку: перед дверью покойного профессора стояла Анна.
      - Идите на кухню, - сказал я. - Это наш агент, мне нужно с ней переговорить. И не подслушивайте!
      Хозяйка послушно удалилась, а я, открыв дверь, втащил Анну в прихожую. Вид у нее был жалкий: волосы торчали в разные стороны, а под глазом был фиолетовый синяк.
      - Ты сволочь! - набросилась она на меня с кулаками. Ты меня бросил связанную, и меня увезли бандиты! Хочешь знать, что они со мной сделали?!
      - Зачем же ты открыла им дверь в машине? - спросил я, с трудом переваривая неожиданную информацию.
      - Они облили ее бензином и сказали, что подожгут, если я не выйду! - заревела она. - Они меня чуть до смерти не замучили, а потом они накурились травы и уснули, а я убежала...
      Тут кровь мне ударила в голову: над моей любимой женщиной жестоко надругались!
      - Адрес! - взвыл я в ярости. - Адрес записала?!
      - Вот, - протянула она мне смятую бумажку.
      - Ну, с-суки!!!
      Я отвел Анну на кухню и сказал хозяйке:
      - Эта женщина пострадала от бандитов. Окажите ей первую помощь. Врача вызывать пока не надо. Все. Я буду через час.
      14. Рыба-осмехун
      - Кто? - послышался за дверью голос.
      - Мосгоркастрат, - процедил я сквозь зубы.
      - Не понял...
      - Санэпидемстанция.
      Дверь приоткрылась на цепочке, но этого было для меня вполне достаточно: я мощно толкнул ее плечом, цепочка слетела, жалобно звякнув. Я толкнул еще раз - хозяин квартиры повалился на пол, получив дверью по лбу. Я вырубил его ударом ноги по горлу, но не смертельно, а так, слегка, и ворвался в комнату, чтобы рубануть остальных, но никого больше не было... Я на всякий случай осмотрел квартиру: это было типичное мещанское гнездо с коврами на стенах, с искусственной медвежьей шкурой на полу перед диваном, со зверевскими финтифлюшками в серванте и с люстрой из чешского стекла. Стоп! В серванте была фотография в рамке... Я взял фотографию и с удивлением рассмотрел ее: на ней была изображена счастливая на вид парочка, танцующая танго в ресторане. Вне всякого сомнения, это была Анна и тот мужик, которого я вырубил.
      Черт побери, опять я попал в ловушку! Я перетащил хозяина из прихожей в комнату, усадил на диван и полил его голову водой из чайника. Он с трудом очнулся. У него был вид жалкого интеллигента: карие подслеповатые глаза, редкие волосы, мясистые безвольные губы. На вид - лет тридцать, но лицо наивно-детское.
      - Кто это? - сунул я ему под нос фотографию.
      - Я с женой, - промямлил он.
      - Где она сейчас?
      - Не знаю, - ответил он жалобно. - Вчера она ушла к маме, но у мамы ее нет... А вы кто?
      - Я - наемный убийца, - сказал я вразумительно. - Она послала меня сюда, чтобы я убил тебя, - и тут меня разобрал дикий хохот. Это же надо, девка просто изгаляется надо мной, а я ржу, как беременная лошадь.
      - Что с вами, у вас истерика? - спросил наш муж.
      - Неа, рыба-осмехун, - сквозь слезы пробормотал я.
      - К-какая рыба? - переспросил он.
      - Коньяк у тебя есть? Или что еще?
      - Я не пью, но коньяк есть, - торопливо сообщил муж и поскакал за бутылкой.
      - Рюмахи не забудь, - напутствовал я его, - Я зато пью, - и чуть тише добавил, - и жена твоя опрокидывает только дай.
      После моей пятой он все же переспросил о рыбе.
      - Да это еще со студенческих лет, - начал я, - как-то загораем на пляже. Середина дня. Жарюка лютая. Детей даже нет на пляже - так палит. Тишина стоит - каждый плеск волны как гром. Вдруг появляется мужик с ластами, надевает маску, заходит в воду. Отплывает. Скука полная. Мы все напряженно раглядываем его действия. Давай наливай, заслушался, блин. Тот отплывает, потом возвращается, что-то поправляет и опять уплывает. Налил? Себе налей. Ну как знаешь. Мы сидим. Ты въехал, что тишина и жарюка? Так вдруг около буйка мужик выпрыгивает на метра полтора из воды, срывает маску и дико ржет. Потом гигантскими гребками подплывает к берегу и содрав ласты убегает, при этом истерически смеясь. Поехали. Мы сразу придумали, что это рыба-осмехун подлавливает аквалангистов, травит их анекдотами, и те от смеха тонут, а наш чудом уцелел, потому что с чуством юмора у него беда была. Теперь понял?
      - Ага, а знаешь, - пожаловался он мне. - Я не выпиваю, не курю, ей не изменяю, зарабатываю прилично, а она меня презирает, я ведь чувствую! Но не знаю, за что...
      - Прибор у тебя нормально функционирует? - всеми мускулами лица я изобразил сочуствие.
      - Да, все в порядке... Только она не хочет.
      "Хм... не хочет", - усмехнулся я про себя, но из деликатности виду не подал. Вообще я очень переживаю, когда вижу своих покойных с другими. Не пугайтесь, я для себя всех своих бывших подруг называю покойными. Зато, когда вижу их мужиков, так и хочется сказать им в лицо какую-небудь интимную деталь. Надо как-нибудь попробовать сказать, интересна реакция.
      - Как фамилия? - деловито осведомился я.
      - Лучше мне на самом деле умереть. Я и сам собирался, но все никак решиться не мог...
      - Сначала фамилию скажи! - потребовал я.
      - К... - начал было он и неожиданно разревелся.
      - Чего? - не понял я, - Тебе мало показалось? Да и не прикладывался, вроде...
      - А вы правда наемный убийца? - спросил он, вытирая салфеткой слезы.
      - Да ну тебя... Такого, как ты, и убивать-то не стоит, отмахнулся я от него. - Найди себе лучше другую бабу, может, и выйдет чего. Фамилию свою выкладывай, секретчик ты наш.
      - Мне другая не нужна! - набросился он на меня. - Я Анну люблю! Где она?
      - Угомонись, - небрежно отпихнул я его. - Ты ж не пил, с чегой-то ты вдруг так завелся?
      Я встал, собираясь преподать очередной показательный урок гостеприимства. Несчастный муж вдруг решил, что я собираюсь уходить и, неожиданно проявив прыть, схватил с журнального столика бутылку коньяка, разбил ее об стену и наставил на меня острое стекло.
      - Я тебя не отпущу, пока ты мне не скажешь, где моя жена! - заорал он злобно.
      - Придурок...
      Я спокойно пошел на него.
      - Цветочек убери, детка, а то будет третий прием "бо-бо".
      Он закрыл глаза и как мамонт побежал на меня, рогом выставив "розочку". Я пропустил его чуть правее себя и отрывисто насадил на коленку, потом ударил в ухо локтем, и резко развернув его в воздухе, забрал из податливых ручонок остатки коньячной бутылки. Он рухнул. Я склонился над ним - он не дышал. Черт побери, я действительно убил его! Нет, не может быть... И правда не дышит!!! Памятуя о бабушке-молотобойке, я уже не стал утруждать себя проверкой артериального давления, а стер свои отпечатки пальцев с фотографии и отправился разбираться с Анной.
      15. Шведская семейная ячейка
      Ох, как я был зол! Казалось, разорву мерзавку на части за ее шуточки, но по мере приближения к дому, в котором я оставил Анну, мной овладевала странная расслабленность. Было такое чувство, что я возвращаюсь с холодной мокрой улицы в теплый уют, где меня ждет ласковое домашнее существо... Проклятая иллюзия - ничего не мог с ней поделать: у самого себя на глазах я превращался в благодушного идиота, типа аниного покойного муженька, царствие ему небесное.
      Вот откроет она мне дверь - схвачу ее за глотку и призову к ответу! Так я настраивал себя. Но дверь мне открыла хозяйка квартиры... Черт, даже не узнал, как зовут ее. Она была явно навеселе.
      - А вот и Мастер! - заорала она радостно, бросаясь мне на шею.
      - Вы что тут, упились, что ли?! - недовольно пробурчал я.
      - Ты не свисти, - заявила хозяйка. - Пойдем покормлю тебя. Мы тут с Анечкой оладьев напекли под водочку.
      - С Анечкой?!
      - Нет, с королевой Анной! Ну проходи уж на кухню, граф Гарсия - известный пироман!
      Я зашел на кухню. Анна со счастливым видом поедала оладьи в сметане.
      - Ну как? Замофил? - спросила она с набитым ртом.
      - Да иди ты! - отмахнулся я. - Лучше мне, бабы, водки налейте!
      - Какие мы тебе бабы?! - возмутилась хозяйка. - Мы мирно пашущие советские женщины!
      - А с вами я и вовсе не знаком, - сказал я, вырывая у нее из рук запотевшую бутылку "Русской".
      - Вот хам! - возмутилась она. - Когда лапать меня лез, имени не спрашивал!
      - Он к тебе лез?! - окаменела Анна.
      - Конечно, за сиськи дергал, как телушку! - пожаловалась хозяйка.
      Я раскрыл рот, чтобы дать достойный ответ, но тут получил от Анны смачную звонкую оплеуху.
      - Ты чо? - удивился я.
      Анна ничего не ответила. Она сидела строгая и бледная. Я с удивлением ее рассматривал, как первую женщину, давшую мне по роже. Мне хотелось сообразить, что ответить, но мысли в голову не шли. В голове было пусто и звенело. Особенно меня удивило то, что я не успел поставить блок. Всегда в фильмах удивлялся, как мужики пропускают простецкий удар, а тут сам под него залетел и среагировать не успел. Наверно подсознательно в мужике зашито, что бить женщину неэтично, а может христианство со своей второй щекой на мозги мужского населения так фатально накапало. Надо вспомнить, масульман пощечинами врачуют их женщины востока? А хотя они у них дисциплинированные, за пощечину им могут все что угодно припаять. Значит все же христианство, а не дурацкое джентельменство.
      - Да ладно вам, как дети! - сказала хозяйка. - Давайте лучше за знакомство выпьем. Меня Тоней зовут.
      Она разлила и мы выпили, молча и не чокаясь. И в тишине закусили солеными помидорами.
      - Ой, кажется, милиционер родился! - нарушила молчание Тоня.
      Анна не сдержалась и прыснула от смеха, многозначительно на меня глянув.
      - С хозяйкой мы познакомились, а вас как зовут, девушка? - обратился я к ней, - Фамилию я вашу уже знаю, впрочем, - я попытался применить излюбленный прием следователся.
      - Между прочим, это фамилия мужа, - ответила Анна, смягчаясь. - Так что она ни о чем не говорит.
      - А имя? - спросил я ее.
      - И имя, - серьезно ответила она. - Имен может быть тоже энное количество. В детстве меня, например, родители Анютой звали. Во дворе Нюсей и Анкой дразнили. А один придурок в институте Нюрой называл. Еще Нюша - есть имячко такое...
      - Ну и что? - не понял я.
      - Да то. Тебя как зовут, ты считаешь?
      - Ну, Михаил, - неохотно ответил я.
      - А может... ой! - закрыла рот рукой, вспохватившись, Тоня.
      - Чего?! - не понял я.
      - А может, ты Мойша на самом деле? - подмигнула Анна Тоне. - Или Майкл?
      - А может, Мигель? - поддержала ее Тоня.
      - Да ну вас, девки! - разлил я по очередной стопке. Не пойму, к чему вы клоните.
      - Да к тому, - сказала Анна. - Никому ведь не придет в голову сказать "Архангел Мишка" или "Мойша косолапый"! Вот и получается, что имена эти разные.
      - Ну и что? - не на шутку удивился я.
      - А то, что раз у тебя имена все разные, значит, настоящего имени и вовсе нет!
      - Хм... - задумался я.
      - А раз у человека настоящего имени нет, он может сам себе любое имя взять, какое понравится. Или ему другие новое имя дадут.
      - Как это? - усомнился я.
      - А вот так это. Кличку дадут. Тебя, например, Мастером назвали.
      - Ну, назвали, и что с того...
      - А то! Это многое меняет, между прочим. Вот, например, сосед за стенкой этот несчастный. Жил себе спокойно. Преображенский и Преображенский... Мало ли Преображенских? Но он к тому же еще и профессор. Профессор Преображенский... Знакомо звучит?
      - И точно! - встряла Тоня. - Я фильм смотрела...
      - Вот видите, - продолжила Анна. - Вот живет профессор Преображенский... Таких профессоров Преображенских, как он, тоже, наверное, не мало. Живет этот профессор Преображенский и ни о чем таком особо не помышляет, пока к нему не устраивается домработницей некая Зиночка...
      - Уй, - всплеснула руками Тоня, - а я-то думала, где я тебя видела?!
      - Ну и вот, - невозмутимо повествовала Анна, устраивается к нему на работу Зиночка, потом приносит с улицы бездомного щенка Шарика...
      - Кажется, я начинаю врубаться! - заявил я.
      16. Журфикс
      Я проснулся посреди ночи от холода и увидел, что лежу голый на кровати. Я повернулся направо и уткнулся носом в пухлую женскую грудь, повернулся налево - разглядел в темноте белую обнаженную спину. А, ну да, это Анечка с Тонечкой... Кажется, мы накануне изрядно наклюкались. Помню, сидели за столом, болтали о чем-то, потом ругались, потом песни пели, потом... Потом я, кажись, уснул за столом, а дальше не помню все равно как выключателем в мозгу щелкнули и сознание отключили. Бошка болит, а тут еще музыку за стенкой крутят. Что-то знакомое... О, вспомнил! Увертюра рок-оперы "Иисус Христос - супер-стар". И чего не спится людям?!
      И вдруг до меня дошло: музыка доносилась из-за той стенки, где была квартира профессора! Что за черт... Я растолкал Анну.
      - Что, пора? - спросила она, сладко потягиваясь.
      - Куда пора? - удивился я, но тут же сообразил, что это она со сна так говорит - приснилось ей, наверное, что собирается куда-то. - Слышишь, музыка играет?
      Она, ничего не ответив, проворно соскочила с кровати и быстро оделась.
      - Чего сидишь, как пень? - сказала она небрежно, как мужу, с которым прожила много лет. - Портки надевай!
      - Зачем?
      - За тем, чтобы фужеры елдой со стола не сбивать как слон в фарфорной лавке!
      - Какие еще фужеры? - удивился я. Но брюки все же натянул.
      - На фуршет пойдем - нас позвали.
      - Кто?
      - Кто-то... - недовольно проворчала Анна. Разговорчики в строю. А эту здесь оставим, пусть поспит бедная женщина, - она заботливо накрыла Антонину одеялом.
      Мы вышли на лестничную площадку и позвонили в соседнюю дверь под номером 50. Я, конечно, виду не подал, но был весьма изумлен: с той стороны двери щелкнули замки, и на пороге перед нами предстал сам профессор Преображенский. Он был теперь не в хирургической робе, а во вполне изящном лазоревом халате и турецких туфлях с загнутыми носами. Вид у него был странноватый - дореволюционно-интеллигентский.
      - Милости прошу, - расшаркался он перед нами, театрально отставляя в сторону руку с бокалом мелкопузырчатого шампанского.
      - Рад вас видеть в полном здравии, - пробурчал я в тон ему.
      - Я, как всякий персонаж, неистребим, - весело воскликнул профессор. Он был слегка навеселе.
      Мы прошли в гостиную - в ней плечом к плечу толпилось человек 50 народу. Одеты они были довольно-таки пестро: один был в белой мантии с красной подкладкой, другой - в кальсонах, третий - в голубом хитоне. А один упитанный мужик в сером летнем костюме отличался от остальных тем, что голова у него была не на шее, как у всех, а в полусогнутой руке на уровне груди. Когда он говорил, окружающим приходилось из вежливости наклоняться к этой его смешной голове. На лице его были сверхъестественно большие очки в черной роговой оправе, а на лысине - шляпа пирожком.
      - Ты его знаешь? - взвигнула от восторга Анна.
      - Впервые вижу, - поморщился я. Терпеть не могу бабской экзальтации.
      - Ну как же - это ведь Берлиоз! - возбужденно подпрыгнула она.
      - Композитор? - нарочито зевнул я.
      - Да нет, ты ничего не понимаешь. Это тот самый, которому трамваем отрезало голову.
      - А... - протянул я.
      - Фу, какой ты скучный! - возмутилась Анна. - Видишь, он рассказывает какой-то анекдот, а те трое, что ржут рядом с ним - Понтий Пилат, Иешуа и Воланд.
      - Пить бум? - подскочилa к нам услужливого вида жирная черная кошенция.
      - Водка холодная есть? - спросил я, почесывая у нее за ухом.
      - Фр-р-р, - брезгливо отстранилась то ли грудастая кошка, то ли девушка с кошачьими усами. - Водяры не держим-с. Могу предложить "Дон Пириньон", "Мартель" или "Мутон кадет" из коллекции барона Ротшильда.
      - Ты мне, котяра, не трынди, - предупредил я ее по-свойски. - Будто я не знаю, из каких коллекций кадеты-мудеты бывают. Если через триста секунд холодной водки не нарисуешь, займусть скотоложеством! Гнездит оно мне, понимаешь, не-е-е держим-с-с!
      Кошечка хотела было огрызнуться, но вовремя передумала и, ловко выпрыгнув в форточку, грацизно отправилась в дежурную палатку. А я, не теряя времени даром, стал разминаться "Мартелем".
      - Разрешите представиться, - подскочил ко мне ублюдочного вида мужичок с жидкими усиками в разбитом пенсне и укороченных брючках.
      - Кто такой? - покосился я на него.
      - Ну как же, - смутился он. - Бывший регент.
      - А, тот самый, - догадался я. - Забыл твою фамилию. Да ну и фиг с ней. Я с шестерками все равно не разговариваю.
      - Покорнейше прошу прощения, - откланялся он, пятясь задом.
      Тут я заметил, что многие на меня поглядывают украдкой с явным уважением, будто даже боятся не то что подойти, но и взглянуть прямо. "Однако, - подумал я, - не знаю, к чему это, но мне крайне в жилу!"
      17. Лед тронулся
      Внезапно стало относительно тихо. Тот, которого Анна называла Иешуа, взошел на трон, услужливо сделанный окружающими из перевернутого на бок цветного телевизора Рубин.
      Парень поднял руку и ломовым басом провозгласил: "Всем лечь - суд идет".
      Все скоренько, как будто это ограбление сберкассы, строем легли на пол, но легли не на животы, а на спины, каждый старался прилечь поудобнее, поближе к Иешуа, или же чтобы лежать спиной на ковре, подальше от сквозняка.
      - Нам тоже прилечь? - спросил я свою невеселую спутницу.
      - Еще чего! Тебе к Нему, на телевизор, а я тут подожду.
      Я спокойно, в судах все же не впервой, прошел и сел на телевизор, при этом Иешуа подвинулся.
      - Тронулись? - с молодецким прищуром поинтересовался он.
      - А як же! - вторил ему я.
      - Сего числа, сего года постанавляю. Слушается дело рабы божьей Маргариты в миру Анны, - проорал он мне басом на ухо.
      Анна стала негромко плакать, растирая тушь по лицу.
      - Грешна ли ты дочь моя, мать твою? - задал ей каверзный вопрос Иешуа.
      - Грешна, Ваше сиятельство, ох как грешна, - заголосила Анна.
      - Будем попунктно или сразу все расскажешь?
      - Сразу, вашескоблродие, сразу-то оно и легче.
      - Ну сразу, так сразу. Прелюбодеянием занималась? С этим? - добавил Иешуа, ткнув меня пальцем в бок. Больно так ткнул, зараза, не по доброму.
      - Угу, еще как занималась, - не стала отпираться Анна.
      Я стал прикидывать, смогу ли я их всех перегасить, если цирк затянется.
      - И не думай, тут тебе не ученая малина, - шепнул мне на ухо Иешуа. - И я тебе по секрету скажу, только тебе, как другу, я не Иешуа, а Джон, вникаешь? Так что и не думай!
      - Ну что думаете, люди добрые? - спросил Иешуа аудиторию.
      - Стенка, вышка, - заерзали по полу слушатели дела.
      - Свидетеля какого-никакого было бы неплохо, проскрипел профессор Преображенский, явно намекая на себя.
      - Введите свидетеля, - зарычал мне на ухо Отец Народов.
      Двое здоровенных детин ввели вяло упирающуюся Тоньку.
      - Расскажи-ка мне, Тонечка, где была, - почти по-детски добрым голосом спросил он перепуганную, растрепанную, полуголую дебелую бабу.
      - Я была девушкой юной, сама не припомню когда, залилась фальцетом Антонина.
      - Антоша, ради бога увольте, - заметил профессор с пола.
      - Так вот, - начала свой сказ Тоня. - В бытность мною девушкой, как-то случился со мною конфуз. Утречком просыпаюсь, а моя витту меня покинула.
      - Чего, извиняюсь? - переспросил половой профессор.
      - У него спроси чего, и не чего, а кто! - резанула Тоня, кивком указывая на меня. - Села я перед зеркалом, растопырив ноги, глядь - между ними черная такая, противная дыра и из нее дует страшно, как из розетки. Я кинулась искать, и нашла мою горемыку-путешественницу. Я-то к ней никого не подпускала, а она шлюхачит около ресторана "Украина" и предлагается направо и налево, a ее высокие чины только и знай, что на больших машинах катають. Со мной даже знаться не желаить. Когда я пыталась уговорить ее вернуться взад, амбалы, типо этих, - она попыталась вырваться, - мне чуть все кости не переломали, сказали: "Будешь клиентуру отбивать, забудешь название столицы нашей родины", - слыхали такое? Название я забуду! Да я это название с кровью матери!
      - Ниче не напоминает? - подмигнул уже в который раз мне Иешуа.
      - До противного похоже на мой давишний сон, - согласился я. И вроде сказал я это полушепотом, но разнеслось все как из мегафона так, что все лежащие стали активно кутаться, как от ветра.
      - Действительно лед тронулся, - непонятно, с кем и чем согласился ОН. - Суд закончен, я выношу решение.
      Все встали, при этом так тщательно отряхивали коленки, будто лежали не на спинах.
      - Принимая во внимание былые заслуги подсудимой, - на фразе "былые заслуги" ОН пошловато ухмыльнулся в козлиную бороденку, - а также чистосердечное признание...
      - Стойте, стойте, - его прервал вбежавший в неизвестно какие двери муж Анны. Голова его была перевязана пестрым поясом от халата так, что он походил на индейца племени апачи, вырывшего тамагавк войны. - Я настоятельно требую смертной казни предавшей мя жене, - спокойно, как на сеансе аутототренинга молвил наш муж.
      - Слово мужа - закон, - быстро согласился ОН. Подсудимая награждается смертной казнью путем запрыгивания под поезд.
      Все вокруг радостно засуетились, наполняя стаканы. Фраза была до того идиотичная, что я не сразу допетрил смысл, да и к тому же меня сильно отвлек Берлиоз, который на радостях стал стучать своей головой об пол на манер баскетбольного мяча, потом довольно сносно повел и в высоком затяжном прыжке загнал свою отрезанную голову в богемскую вазочку с тюльпанами.
      - Ваше последнее желание, мадам, - с трудом перекрикивая воцарившийся гвалт спросил Иешуа.
      Меня с телевизора мягко согнал Воланд, со словами: "А ну-ка, гыть отседова!" Затем он мутным взором посмотрел на Анну:
      - Мариша, попроси у него денег, хоть погуляем напоследок по-человецки, - сказал и зычно с тройным эхо икнул. - Господи помилуй и спаси, - промямлил он и неуклюже перекрестил рот.