Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Письма 1886-1917

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Станиславский Константин / Письма 1886-1917 - Чтение (стр. 28)
Автор: Станиславский Константин
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      Ваш К. Алексеев
 

243. Л. М. Леонидову

 
       7 ноября 1906
       Москва
 

Дорогой Леонид Миронович,

 

мы, русские, любим одной рукой приносить обильные жертвы любимому делу, другой разрушать его.

 

То же происходит в нашем театре.

 

Нельзя перечесть жертв, которые приносятся артистами делу, но эти же артисты благодаря некоторым, чисто русским свойствам сами расшатывают дело.

 

Едва ли и Вы когда-нибудь задумывались серьезно над тем, сколько лучших душевных мыслей и чувств отдают артистам режиссеры нашего театра.

 

И не только в художественном деле тратится эта энергия…

 

Так, например, задумайтесь посерьезнее: чего стоит поддержать тот далеко не идеальный порядок, царящий в театре, на репетициях и за кулисами 1.

 

Этот порядок поддерживается не всей труппой и служащими in corpore, как бы должно было быть… Он поддерживается, очень небольшой группой лиц.

 

Уйди они или ослабь вожжи, и наше дело обратилось бы в хаос.

 

Задайте себе несколько вопросов, например: имеют ли эти лица должную поддержку в труппе?

 

Не придираются ли некоторые к каждому слову и действию тех лиц, которые борются за порядок, а ведь последний в настоящее время – все, как для нас, так и для всей России?

 

Мы, по-русски, одной рукой приносим жертвы, другой – уничтожаем их.

 

Вы никогда не узнаете, если не испытаете этого сами, сколько крови, и нервов, и здоровья, и душевных мук, и разочарований стоит сидение режиссера за его столом на репетиции.

 

Скажите по совести: много ли актеров найдется в труппе, которые могут или умеют работать самостоятельно? Много ли образов и созданий приносят они самостоятельно на сцену, без участия фантазии режиссера?

 

У нас даже стало аксиомой такое мнение, в высшей степени комичное: "в нашем театре это нормально; так и должно быть". Неправда, это ненормально, чтобы один работал за десятерых.

 

Трудно найти один образ для самого себя, хотя кому же, как не самому артисту, знать его сценический материал и душевные данные.

 

Еще труднее найти образ для другого лица, чьих данных не может чувствовать режиссер.

 

Каково же создать десятки образов и применить их к десяткам разнообразных артистических данных.

 

Но и тут: разве эти образы, найденные за других режиссерами, легко усваиваются или принимаются артистами?

 

Не стараются ли очень многие схватить одни верхушки, или просто – не капризничают ли при этом артисты, даже и такие, которые просто не работают дома?

 

Режиссеры, исполняя работу за артистов, принуждены умолять, упрашивать принять благосклонно или просто вникнуть в то, что сделано ими за самих артистов. Эти случаи нередки в нашем театре, и тогда, сидя за режиссерским столом, испытываешь обиду, злость и оскорбление, которые не всегда может сдержать в себе смертный человек.

 

Казалось бы, что в такие минуты усиленно нервной работы одного человека за десятерых можно было бы ждать снисхождения и если не помощи, то не помехи. Это не так.

 

Все, чем можно разрушить настроение при напряженном творчестве режиссера (режиссер не может шага ступить без этого настроения и без поднятия нервов), все, чем можно оскорбить его в смысле неуважения к его труду, все это получает режиссер постоянно и ежеминутно в награду за труды. И все это делается бессознательно, из-за русской привычки: презирать чужой труд.

 

Можно творить в тишине, при общем сочувствии. Каждый из артистов знает это отлично – и разговаривает. Можно творить при сильном напряжении нервов, но это ненормальное состояние режиссера не оправдывает в глазах артистов могущих прорваться резкостей со стороны режиссера. Режиссер говорит без устали и на весь театр, и это не мешает присутствующим говорить еще громче, заставляя напрягать режиссера все голосовые силы, чтобы перекричать толпу.

 

Самый трудный момент для режиссера, требующий наибольшего напряжения чуткости и фантазии, это тот, когда он в первый раз и на секунду видит картину со сцены. Он должен угадать эту картину, чтобы вести к ней артистов и всю постановку. Он уже приподнял край завесы, он готов понять все… но его отвлекли неуместной шуткой или побежали искать ушедшего артиста, и все пропало.

 

Нужно много репетиций, нужен новый счастливый случай, чтобы такой момент повторился. Подумайте: что испытывает режиссер в эти моменты.

 

И таких примеров в нашей практике – без конца.

 

Все, что говорится на репетициях, относится ко всем. Все мелочи постановки создают ту атмосферу, в которой артист сливается с автором и артистами и со всеми частями сложного театрального механизма.

 

Возможно ли у нас добровольно удержать артиста в этой атмосфере? Не скажут ли у нас: "Бесчеловечно держать на репетиции артиста, участвующего в пьесе, но не в акте"?

 

Режиссер должен просидеть безвыходно, и это человечно, но для артиста – это невозможно.

 

И вот режиссер должен десятки раз повторять одно и то же каждому порознь, и это не считается бесчеловечным, и режиссер не имеет права ни сердиться, ни упрекать артиста за его хладнокровное отношение к делу.

 

Не забудьте самого главного.

 

Режиссер работает теми тончайшими и деликатными частями организма, которые изнашиваются очень скоро.

 

Тут уж вопрос о здоровье и жизни. Нельзя жертвовать ни тем, ни другим ради каприза или легкомыслия других.

 

Возвращаясь ко мне лично, следует вспомнить, что я до сих пор нес все главные роли и был сильно занят как актер, что у меня есть большое дело, в котором я должен принимать участие, что у меня есть и общественные занятия, вроде школы, попечительства, что у меня семья и что я больной человек.

 

Такую работу я несу уже 20 лет – безропотно.

 

Я делал ее, пока мог.

 

Теперь – приходится себя беречь.

 

К счастью, я нашел для этого средство, это – прекращение репетиций в тех случаях, когда они идут недостойно для нашего театра.

 

Я счастлив, что сделал это открытие, и буду применять его всегда.

 

В одну из мучительных минут для режиссера я мог быть некорректен по отношению к Вам.

 

Если это так, охотно прошу извинения. Если же Вы были некорректны ко мне, не мне учить Вас, что Вам делать.

 

С почтением

 
       К. Алексеев
 

7 ноября 1906 г.

 

244*. Вл. И. Немировичу-Данченко

 
       12 ноября 1906
 

Дорогой Владимир Иванович!

 

Довожу до Вашего сведения и до сведения гг. пайщиков, что в предстоящем месяце у меня освобождается время, которое я мог бы употребить на то, чтобы обдумать и замакетировать одну из пьес, намеченных к постановке.

 

Позднее, когда начнутся серьезные репетиции, а затем и спектакли "Драмы жизни", я не буду в состоянии исполнять работу режиссера по новой пьесе, в смысле ее постановки.

 

Предупреждая об этом своевременно, я прошу Вас в возможно скором времени назначить мне указанную выше работу.

 

Кроме того, я обращаю внимание на то, что три художника, получающие от театра жалованье, сидят без работы. Я бы предложил теперь же принципиально решить вопрос о дальнейших постановках и назначить им немедленно работы:

 

Колупаеву я бы заказал эскизы и макеты найденовской пьесы 1.

 

Ульянову – костюмы для андреевской и для "Синей птицы".

 

Егорову – макеты и декорации андреевской пьесы 2. Лишь только освободится Симов – я бы обдумал теперь же пьесы для него.

 

Очевидно, если театр будет существовать, он захочет ставить одну из пьес классического репертуара по примеру "Горя от ума". Вот эту-то пьесу и следует поручить теперь же Симову.

 

Лично я поставил бы на очередь:

 

1) "Месяц в деревне",

 

2) "Плоды просвещения",

 

3) "Лес",

 

4) "Ревизор".

 

Если не начать об этом думать теперь же, то произойдет в будущем та задержка, которая так дорого обходится театру.

 
      Ваш К. Алексеев
 

12 ноября 1906 Москва

 

При обсуждении последующих пьес я бы рекомендовал иметь в виду петербургскую поездку. По-моему, нам не с чем ехать, если не считать "Горе от ума"; "Бранда", вероятно, не повезут? "Драма жизни" идет у Комиссаржевской (имеем ли мы право играть в Петербурге по тому же переводу?). Найденов пойдет в Александрийском, и мы не имеем права ее играть. Остается Андреев?

 
       К. Алексеев
 

245 *. Я. Квапилу

 
       Ноябрь 1906
       Москва
 

Глубокоуважаемый господин Квапил!

 

Я и все мои товарищи очень счастливы представившемуся случаю оказать Вам услугу, как знак нашей бесконечной благодарности за тот братский прием, который Вы оказали нам в милой Праге.

 

Эти воспоминания вместе со всеми милыми и гостеприимными людьми – очень дороги нашим сердцам. Вот почему мы с особым вниманием отнеслись к Вашей просьбе и желали бы исполнить ее как можно лучше.

 

Тотчас по получении телеграммы от господина Шморанца я ответил ему. Надеюсь, что он получил мой ответ 1.

 

Во исполнение телеграммы мы отменили ближайшую репетицию для того, чтобы снять все декорации и костюмы.

 

Все декорации и обстановка были принесены на сцену и сняты. Актеры также надели костюмы и загримировались.

 

Как назло, в этот день был сумрачный день, и потому многие снимки при дневном свете, кажется, не выйдут. Эти снимки предназначались для костюмов и гримов, но и на этот случай, который мы предвидели, были вызваны художники. Они должны были зарисовать все, что они могли бы успеть сделать за день.

 

Надеюсь, что все вместе взятое даст хороший материал.

 

Однако самое важное – это mise en scene. Она у нас оказалась не записанной.

 

Под моим руководством все мои помощники взялись за дело и восстанавливают чертежи и описания постановки 2.

 

К сожалению, в их распоряжении очень мало времени, поэтому работа хоть и подвигается, но не так быстро, как бы хотелось. По мере изготовления материала мы будем высылать его Вам и будем очень торопиться; тем не менее было бы очень хорошо, если бы Вы могли хоть немного задержать постановку "Трех сестер".

 

Теперь отвечаю по пунктам на Ваше письмо.

 

1) Фотографии декорации и план сцены будут Вам высланы. Ввиду того что мы не снимались в "Трех сестрах", никаких снимков в журналах не было помещено, за исключением немецкой газеты (берлинской). Если не ошибаюсь, снимок с "Трех сестер" магнием, по окончании одного из спектаклей в Берлине, был помещен в приложении к "Lokalanzeiger".

 

2) Рисунки костюмов в красках готовят наши художники. Открытых писем, как уже сказано выше, нет.

 

Вероятно, есть издания военных форм, но я их не знаю, и они очень дороги. Думаю, что они Вам не нужны, раз что Вы получите рисунки и фотографии.

 

3) Постараюсь добыть и ноты.

 

Заказывать мундиры в России не советую по многим причинам. Мундир должен быть сшит по тому телу, на которое его будут надевать, в противном случае получится комическая фигура. Нельзя ни заказывать, ни покупать мундиров без примерки или по крайней мере без выписки размеров их выкройки. Это будет стоить очень дорого.

 

Фасоны и манера шитья военных мундиров, я думаю, во всех странах очень схожи. На мой взгляд, немецкие и русские выкройки военных мундиров очень схожи.

 

Мы очень счастливы и рады тому, что Вы нас не забыли. Я храню самые лучшие воспоминания о Вас, о Вашей очаровательной супруге, о господине Шморанце и о всех наших пражских друзьях. Мы вспоминаем о всех Вас, о Праге, как о чудном сне, который снится не часто в жизни, особенно в той задавленной и угнетенной, которая окружила нашу бедную Россию.

 

Нам, артистам, живется теперь очень тяжело на родине, так как искусство отошло на задний план, уступив место политике и убийствам.

 

Правда, наш театр всегда переполнен, но вид у публики подавленный, и она плохо реагирует на то, что дают ей со сцены.

 

Если б Вы или кто-нибудь из Ваших, если б г-н Рейнгардт приехали к нам,- это был бы для нас истинный праздник, так как мы получили бы возможность хоть в сотой доле отблагодарить Вас за Ваше гостеприимство.

 

Мы познакомили бы Вас со всем, что мы знаем и умеем 3.

 

У нас намечены интересные пьесы, над которыми мы работаем теперь:

 

1) "Бранд" Ибсена,

 

2) "Драма жизни" Кнута Гамсуна,

 

3) новая пьеса Андреева,

 

4) новая пьеса Найденова,

 

5) новая пьеса Метерлинка,

 

6) новая пьеса Гауптмана.

 

Не теряю надежды, что Вы соберетесь к нам вместе с Вашей супругой и г-м Рейнгардтом. Мне не пришлось познакомиться с ним, и я очень жалею об этом, так как высоко чту его деятельность.

 

Всякая помощь Вам и ему доставила бы мне большое наслаждение.

 

Не откажитесь поцеловать ручку Вашей супруге, передать мой сердечный привет уважаемому, милому и любезному г-ну Шморанцу и всем без исключения нашим друзьям и знакомым (без исключения),которые не забыли о нас.

 

Крепко жму Вашу руку и шлю Вам сердечный привет. Моя жена просит кланяться как Вам, так и Вашей супруге.

 

Искренно уважающий, сердечно преданный и благодарный

 
       Константин Сергеевич
       Алексеев (Станиславский)
 

Адрес:

 

Москва, Художественный театр.

 

Вся труппа in corpore поручила мне просить Вас передать их почтение и благодарность г-ну Шморанцу, Вам, Вашей супруге и всем без исключения знакомым и друзьям Злато-Праги.

 

246 *. А. Д. Бородулину

 
       13 декабря 1906
 

Милостивый государь Александр Дмитриевич!

 

Простите, что так долго не отвечал, был безумно занят.

 

Вероятно, Вы хотите поступить в школу, так как без школы нельзя быть теперь артистом.

 

Если у Вас исключительные данные, т. е. темперамент, голос, лицо, внешность, характерность и пр., Вас примут и среди сезона.

 

Если Ваши природные данные не ярки и более ординарны, следует ждать до августа.

 

К 1 августа надо написать письмо о Вашем желании принять участие во вступительных экзаменах. Экзамены бывают в середине и в конце августа. Приложите к письму Ваш адрес, по которому Вас известят об экзаменах. Надо приготовить несколько монологов или стихотворений, показывающих драматическое, трагическое, лирическое, комическое переживание.

 

Если Вам нужно видеть меня, то лучше всего выберите тот день, когда идут пьесы "Горе от ума" (я освобождаюсь в 9 1/2 час.) или "На дне" (я освобождаюсь около 8 1/2 час. вечера).

 

Показав письмо привратнику, Вас пропустят с актерского хода ко мне в уборную.

 
      С почтением
       К. Алексеев (Станиславский)
 

13 дек. 1906.

 

Москва.

 

Прошу пропустить подателя ко мне – за кулисы.

 
       К. Алексеев
 

13 дек. 906.

 

247 *. Н. А. Попову

 
       Декабрь 1906
       Москва
 

Дорогой Николай Александрович!

 

Не ответил Вам тотчас же потому, что ходили слухи о Вашем скором приезде в Москву.

 

Слухи не оправдались, и я пишу.

 

Я сказал Немировичу об Урванцеве 1в самую последнюю минуту его отъезда за границу.

 

Он помнит Урванцева, и эта мысль ему улыбнулась. Чтобы покончить этот вопрос, надо ждать его приезда. Владимир Иванович вернется 7 января 907 г. Тогда напишу.

 

Спасибо за сведения о новой книге.

 

Ходит слух, что у Вас [с] Малым театром разладилось? 2Правда ли?

 

Еще дело. Правда, что Вы хотите ставить в Москве "Пелеаса и Мелисанду"? Неужели мы с Вами встретились?

 

Дело в том, что я, кажется, нашел способ играть Метерлинка.

 

Хотел показать это на "Пелеасе", так как это единственная более или менее светлая пьеса. Мрачных его пьес не примут пока.

 

Рисунки и план постановки готовы 3, и нашли даже любовника, который поступает в труппу с 1 января. Думали начать подготовительную работу.

 

Напишите, как поступить? Кто кому будет уступать? Буду торговаться.

 

С Новым годом, с новыми успехами.

 

Жене целую ручку. Наши шлют поклон и поздравления.

 
      Ваш К. Алексеев
 

Актер, который играет у Вас Макбета 4 ,прислал мне свои карточки в ролях, а также и карточки какой-то красивой (по-театральному) артистки Вашего театра, с мушкой на губе.

 

Какого Вы мнения об этом актере и актрисе? В Вашем списке их нет.

 
       К. Алексеев
 

248 *. Е. Н. Чирикову
 
13 января 1907

 
      Москва
 

Дорогой и многоуважаемый

 

Евгений Николаевич!

 

Я уже давно прочел Вашу пьесу и собирался написать Вам после того, как В. И. Немирович-Данченко скажет мне о ней свой отзыв 1.

 

Владимир Иванович тем временем должен был уехать за границу, где его задержали до настоящей минуты. Не могу дольше молчать и потому описываю Вам свое личное впечатление. Предварительно я становлюсь в подобающую мне позицию "одного из публики, не имеющего никакого отношения к литературе и не претендующего на звание критика". Только эта роль дилетанта, польщенного Вашим вниманием и доверием, дает мне смелость говорить откровенно о своих впечатлениях.

 

Первый акт мне очень понравился.

 

Во-первых, я очутился в своей любимой атмосфере средневекового замка, в той башне, где я когда-то прожил целые сутки, в том замке, который я так долго разыскивал когда-то по всему свету и с такой любовью зарисовывал, изучал 2.

 

Покаюсь Вам, что имею претензию если не на знатока, то на человека понимающего и умеющего чувствовать средние века. Я считаю себя в этом отношении учеником Федора Львовича Соллогуба 3.

 

В пьесе средние века почувствованы и переданы по всем актам (кроме 4-го).

 

Второй акт тоже живописен, но он мне показался беднее и потому понравился меньше. Третий акт опять интересен – живописен.

 

Четвертый акт, простите, меня привел в уныние, и я благодаря своей наивности спросил себя: зачем он нужен?Отчего красная смерть не прошла, заглянув в комнату шута в 3-м акте? 4

 

Зачем нужна эта постановка? Статисты, оперные эффекты 4-го акта?Теперь пьеса претендует на большую постановку, ее затяжелят статисты, декорации, лунные и другие лучи рефлектора, музыка и пр. и пр. Актеры начнут творить [с] пафосом, и тот прелестный интимный средневековый дух пьесы заменится оперной пышностью и богатством.

 

Как хорошо не быть литератором. Будь я им, Вы раззнакомились бы со мной, а теперь – не имеете права даже сердиться на меня. Разорвите письмо и улыбнитесь, если я написал глупость.

 
      Душевно преданный
       К. Станиславский
 

13. I. 907

 

249 *. В. Я. Брюсову
 
15 января 1907

 

Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!

 

Я был очень тронут Вашим вниманием и спешу поблагодарить Вас за присылку Вами новой книги "Земная ось" 1 .

 

Предвкушаю большое наслаждение прочесть ее.

 

Оказанным вниманием Вы напомнили мне мою оплошность, которую я постараюсь исправить.

 

Простите великодушно за задержку Вашей книги "Le roi Bombax".

 

С осени прошлого года я пытался найти свободный час времени, чтобы завезти Вам ее на квартиру и лично передать ее Вам… До сих пор не нашел этого часа и теперь очень сконфужен происшедшей неловкостью.

 

Простите.

 

Забыл поблагодарить Вас за хорошую надпись на Вашей книге. Я буду гордиться этим автографом.

 

Крепко жму Вашу руку.

 
      Душевно преданный и уважающий Вас
       К. Алексеев
 

1907. 15. I.

 

Москва.

 

250*. Н. А. Попову

 

15. I. 907

 

15 января 1907

 
       Москва
 

Дорогой Николай Александрович!

 

Насчет Урванцева сообщу на днях, а пока умоляю под большим секретомсообщить Ваше мнение об Уралове 1.

 

С ним могут начаться переговоры. Как Ваш совет: брать его или нет. Говорят, он пьет.

 

Запоем или нет?

 

Каков он во хмелю?

 

Может ли случиться, что он придет на спектакль в нехорошем виде?

 

Быть может, он любит спаивать и других; у нас есть в труппе слабые люди.

 

Знаю, что Вы сейчас заняты ликвидацией 2. Простите, что беспокою Вас в такое время.

 

Спасибо за милое письмо. Отвечу после "Драмы жизни", которая сейчас усиленно репетируется.

 
      Ваш К. Алексеев
 

251*. В. В. Лужскому

 
       Январь (после 20-го) 1907
       Москва
 

Дорогой Василий Васильевич!

 

Спасибо за добрые пожелания. Здоровье поправляется туго, отчаянная слабость. Делаю все, чтоб скорее поправиться.

 

Поступок Назарова по отношению к театру, к артистам и режиссерам – совсем для меня необъясним 1.

 

Подумайте. Вы, положим, написали пьесу. Приходит человек, якобы расположенный к Вам, и просит переписать пьесу, с тем чтобы первые два экземпляра поступили к Вам (не даром, а за плату). Вдруг Вы узнаете, что Ваша пьеса поступила в печать и продается без Вашей корректуры. Вы покупаете книгу, уже напечатанную, и, о ужас, видите свое произведение в ужасном, изуродованном и испошленном виде. Книга уже распродана, и нет возможности вернуть ее обратно. Художественное произведение поступает в публику в антихудожественном виде.

 

И после этого непристойного поступка Вам не только не выражают извинения или сожаления, но прегрубо удивляются Вашему недовольству.

 

Когда все это прошло, к Вам вторично приходят с почтительной просьбой – ввиду произведенных затрат и тяжелого материального положения повторить ту же неприличную эксплуатацию, и просят это сделать немедленно, несмотря на болезнь.

 

Другими словами, Назаров насмеялся над нашими художественными ценностями в "Трех сестрах". Теперь он делает то же с "Горем от ума".

 

Неужели я должен помогать ему наживать деньги уродованием наших общих созданий?

 

Неужели Георгий Сергеевич сочувствует этому? 2

 

Не могу, это свыше сил!

 

До тех пор, пока мне не доставят (за деньги) две полные коллекции (для архива) "Трех сестер" – готовые, "Горе от ума" (в полном составе); до тех пор, пока не представят снимков для утверждения режиссеров – для дальнейшего права печатания их, я не могу иметь никакого дела с Назаровым.

 

Когда это будет сделано, я обещаюсь при первой возможности сняться в Фамусове, но не как-нибудь и где-нибудь, а в подходящем месте и в соответствующей обстановке. И тут мне придется просить какую-нибудь гарантию, так как теперь я уже не верю тому, что Назаров отнесется с почтением к той художественной работе, которой я посвятил жизнь. Всякий выпуск в свет карточек "Горя от ума" без разрешения и подписи моей как режиссера я буду считать после инцидента с "Тремя сестрами" – двойным оскорблением.

 

Мне очень грустно писать все это Вам, непричастному ко всей этой истории, но я думаю, что Вы мне простите и поймете это, как режиссер и художник.

 

Всего, что сделал наш друг театра, не делал купец-фотограф, как Павлов и Шерер.

 
      Любящий Вас
       К. Алексеев
 

252*. Вл. И. Немировичу-Данченко
 
Январь 1907

 
       Москва
 

Для нынешнего года предлагаю 1:

 

"Росмерсхольм", "Laboremus", "Прометей", "Танец семи покрывал" – для 4-й пьесы 2;

 

"Электра", "Юлия" – параллельные спектакли;

 

"Грех", 2-актная пьеса Аша "Свыше сил" – то же.

 

Для будущего года:

 

"Ревизор"

 

"Юлиан"

 

"Пер Гюнт"

 

"Аглавена и Селизета"

 

"Пелеас и Мелисанда"

 

"Жуазель"

 

"Принцесса Мален"

 

"Сольнес"

 

"Эллида" (Гзовская)

 

"Эдип в Колоне"

 

"Дон Карлос" (Горев)

 

"Каин" (в измененном виде)

 

"Земля и небо" Байрона

 

"Маленький Эйольф"

 

"Натан Мудрый"

 

"К звездам" (разрешено) (?) (параллельно)

 

"Потонувший колокол" (Гзовская)

 

"Эдип и сфинкс" Гофмансталя

 

"Месяц в деревне"

 
       К. Алексеев
 

253*. О. Л. Книппер-Чеховой

 

Январь – февраль 1907

 
       Москва
 

Милая и дорогая Ольга Леонардовна.

 

Пишу это письмо с самым лучшим помыслом и очень прошу не истолковывать ложно мои добрые намерения.

 

Вот в чем дело.

 

Я взялся ставить "Драму жизни" для искания новых форм.

 

Театр думал рискнуть этой пьесой. Выйдет – хорошо, не выйдет – другие пьесы вывезут. Дело изменилось. Репертуар сложился так, что на меня падает двойная ответственность. Первая заключается в том, что материальная сторона дела может пострадать от неуспеха пьесы. Вторая – ответственность за Вас. Первая актриса, выступающая в ответственной роли, может пострадать из-за моего, ну, назовем хотя бы – упрямства.

 

За первое условие я охотно отвечу. За второе – не могу. И потому считаю долгом, пока еще не поздно, отказаться от своего права режиссера и дать Вам полную свободу в трактовке роли.

 

Я это делаю без всякой обиды и укола самолюбия.

 

Я делал все, что мог, и был искренно счастлив, когда увидел тот настоящий темперамент, который я искал для театра: пока я думал, что помогаю Вам утвердиться в нем, я был полезен.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66