- Да, Эбен Кларк нашел запись в книге, - кивнул магистрат, взял со стола лист бумаги и подал девушке. - Его снова вызвали в город Защитника, и нисколько не сомневаюсь, там он сразу же получил новое назначение. - Не дав Бесс задать вопрос, магистрат продолжал: - Эбен Кларк уже отправил письмо офицеру, в котором просит ответить, куда затем отправили твоего дядю. Письмо уйдет с завтрашней утренней почтой, однако тебе нужно запастись терпением, девица. Ответа придется ждать недели три, а то - и два месяца. - Я не ждала, что получится скорее, - отозвалась Бесс и чуть-чуть наклонилась к столу. - О, как я вам благодарна, ваша честь! Как благодарна! Вы так стараетесь ради меня, бедной крестьянки! - Я очень рад, что сумел тебе помочь, - отвечал Керрен с теплой улыбкой, но тут же погрустнел. - Ты была бы изумлена, узнав, как редко нам выпадает случай помочь кому-либо из граждан с таким прошением. Бесс все больше нравился магистрат. Этот человек действительно заботился о людях, его явно интересовала не только власть. - Прошу вас, скажите мне, как бы я могла вас отблагодарить? - Что ж, могла бы, - снова заулыбался Керрен, и их взгляды встретились. - Поужинай со мной, поведай мне о своих радостях и печалях и скрась хоть ненадолго мое одиночество. - О.., с радостью, ваша честь. - Бесс смущенно потупилась. - Но только.., жизнь у меня самая обычная, и я не знаю, будет ли вам интересно. - Я уже успел убедиться в том, что в жизни любого человека бывают случаи, которые способны заинтересовать любого, - возразил Керрен, взял со стола маленький серебряный колокольчик и позвонил в него. Вошел дворецкий. - Ваша честь? - Можешь подавать ужин, - сказал магистрат. - Слушаюсь, ваша честь. Дворецкий поклонился, вышел и, вернувшись с подносом, поставил перед магистратом и девушкой тарелки с супом. Взяв ложку, Керрен попросил: - Начни со своего семейства. О матери ты уже говорила. Счастливым ли было твое детство? - О, очень счастливым, ваша честь! - воскликнула Бесс и мысленно возблагодарила фиништаунскую разведку, а именно лорда Короля - в миру Корина. Корин составил подробнейшее описание населения Милорги, не забыл и о Реймонде, который ушел на службу в войско Защитника, и о его овдовевшей матери, о больной сестре. Гар заслал человека в Милоргу, дабы тот проведал, что там изменилось с тех пор, как Корин стал жить в Затерянном Городе. Кто бы ни был этот человек, это был не сам Корин, а вопросы он задавал такие, на какие мог ответить любой житель деревни: "Живет ли вдова по-прежнему в своей хибарке?", "Вернулся ли Реймонд домой?" Вернувшись в Фиништаун, лазутчик (или лазутчица) доставили следующие сведения: вдова все так же жила в Милорге, а ее внучка недавно ушла из дому. Куда - никто не знал, но поговаривали, что ушла она поздно ночью в лес, вот и все. Судьба Реймонда была неизвестна, однако другой агент каким-то образом разузнал, что его в числе других воинов отправили для подавления мятежа, зачинщиком которого стал какой-то пастух, объявивший, что жизнью людей правят сверхъестественные существа. Пастуху, на удивление, удалось убедить в этом множество людей, которые решили, что этим объясняется их жалкое существование. Кроме того, убеждения пастуха предполагали, что жизнь может стать лучше. Когда магистрат предпринял попытку схватить пастуха-мятежника, его приверженцы оказали яростное сопротивление и убили посланных стражников. Магистрат обратился за помощью к шерифу, но мятежники отбили посланных им солдат, и тогда магистрат запросил помощи у Защитника. Защитник выслал на подмогу всех людей, каких только можно было собрать на сто миль в округе. Одним из этих солдат был Реймонд из Милорги. Он погиб на поле боя, но поскольку командиры плохо знали своих подчиненных, собранных в спешке, никто из них не написал письма с выражением соболезнований матери погибшего в Милоргу. Бесс прочла этот рассказ и поплакала, жалея несчастную мать и все ее семейство. Она могла понять, каково им было - одиноким, покинутым. Теперь она со спокойной совестью пересказывала эту историю магистрату, понимая, что если он и пошлет кого-то в Милоргу, дабы проверить, все ли так на самом деле, как она ему рассказывает, то в этой деревне действительно найдут бедную старушку-вдову и выслушают рассказ о ее пропавшей без вести внучке. А если у местного магистрата не обнаружится записи на сей счет что ж, и в этом не было бы ничего удивительного: забывчивый писарь не удосужился занести запись об этом происшествии в книгу, а по горло занятый магистрат просто-напросто упустил такую мелочь. В любом случае ему бы не захотелось признаваться в том, что кто-то из жителей деревни ушел без пропуска и не был пойман. Что же до Реймонда, то если бы Керрен узнал, какова была на самом деле его судьба, то это ни в коей мере не разошлось бы с рассказом Бесс. Бесс продолжала рассказывать. Она поведала Керрену о своем детстве, пересыпая повествование упоминаниями о забавных эпизодах, причем некоторые из них действительно имели место. Девушка старалась, как могла, употребить все красноречие и юмор, которыми всегда искрились беседы за пиршественным столом в Затерянном Городе. Керрен смеялся, задавал вопросы, высказывал свои суждения, и Бесс видела, как напряженность с каждой минутой покидает его. За супом последовало блюдо из рыбы, а за ним - мясное блюдо. Мало-помалу настала очередь Бесс задавать вопросы, и Керрен чем дальше, тем более пространно отвечал на них. Бесс время от времени позволяла себе вставить словечко типа: - Но ведь не может быть, чтобы у Защитника было бессчетное число магистратов, ваша честь? - Нет, нас всего тысяча пятьдесят три, - ответил Керрен, удивившись вопросу - большинство крестьян искренне верило в то, что слуг Защитника не счесть. - Но существует еще двести двенадцать шерифов, перед которыми отвечают магистраты. Беседа затрагивала то политику, то историю, то литературу. Время от времени они касались даже искусства. Каждый новый ответ Бесс, казалось, все более и более изумлял Керрена. - Но где ты выучилась грамоте, девица? - О, это писарь магистрата был так добр ко мне и выучил меня чтению и письму, ваша честь, чтобы я могла читать моей бабушке, когда она стала совсем плоха. За несколько лет я прочитала ей все книги, какие только нашлись у писаря, - кроме, конечно, книжек про законы. - Понятно, - задумчиво проговорил магистрат и покачал головой. Он был рад, но все же изумлен. Отужинав, Керрен и Бесс выпили еще немного вина и повели более отвлеченный разговор о том, каким следовало бы быть миру, о том, откуда взялись люди, о том, есть ли зерно истины в древних преданиях, утверждающих, что предки явились с далеких звезд. А когда за окнами стемнело, и они оба устали от беседы, вошел дворецкий и сообщил: - Комната для девицы готова, ваша честь. - Комната для меня? - воскликнула Бесс и встревоженно широко раскрыла глаза, хотя втайне порадовалась. - Ваша честь, я не имею права злоупотреблять вашим гостеприимством! - Но где же еще ты могла бы остановиться, сама посуди? - урезонил ее Керрен. - Родни у тебя здесь нет, а пробыть тут тебе придется два месяца, так что на гостиницу денег не хватит. - Я могла бы подыскать работу... - Этого я тебе не стану запрещать, однако не думаю, что сейчас у тебя это получится. Как бы то ни было, в здании суда имеются комнаты для гостей, и ты можешь считать себя моей гостьей. - О.., если я вас правда не стесню и не введу в расходы... - На такие случаи деньги выделяет Защитник. - Но я должна что-то делать, дабы отработать мое пребывание здесь... - Ну, что ж. - Молодой магистрат улыбнулся и взял Бесс за руку. - Ты будешь ужинать со мной каждый вечер. Бесс робко улыбнулась и, зардевшись, потупила взор. - Почту за честь, господин магистрат. - А мне будет очень приятно твое общество, - сказал магистрат Керрен и отпустил ее руку. - Правда, разговоры могут нам наскучить... Как ты думаешь, не наскучим мы друг другу за два месяца? Два месяца? Этого было более чем достаточно для осуществления замысла Бесс.
      ***
      Дилана с огромным вниманием слушала рассказ магистрата Горлина о деле, которое ему пришлось разбирать нынче утром. Рассказывая, Горлин смотрел не на нее, а в окно, нахмурив брови. Дилана сочувствовала ему всем сердцем - такая боль звучала в его голосе. Время от времени она сострадательно вздыхала и не могла не признаться себе в том, как мил стал ей профиль Горлина за последние несколько месяцев. Он определенно не был красив, хотя в молодости, наверное, был хорош собой. А сейчас.., лицо его пополнело, обрюзгло, подбородок из-за этого казался слишком маленьким, а нос - слишком крупным, губы - слишком пухлыми. Но они были чувственными - его губы, они отражали малейшее проявление боли, ощущаемой Горлином. Дилана следила за их движениями и в ее душе просыпались знакомые чувства, и она радовалась тому, что еще способна их испытывать. Из разговоров - а разговаривали они почти ежедневно - Дилана узнала о том, как глубока забота магистрата о людях, которыми ему поручено было управлять, как он делил с ними и большие беды, и маленькие радости. Он был одинок и, похоже, решил хранить одиночество из боязни перед расставанием, которое, как он знал, грозит ему через несколько лет. Пока он не заключил нового брака, однако шесть месяцев, отпущенные ему на поиски супруги, неумолимо приближались к концу, и по их истечении он обязан был жениться на ком-нибудь - на ком угодно. Дилана уже знала ответ на вопрос о том, почему магистрату Горлину не был предложен пост шерифа, знала и о том, что он лишь однажды подавал соответствующее прошение. Быть может, из боязни перед отказом он не предпринимал новых попыток, однако Дилане более вероятным представлялось другое: скорее магистрату больше по душе было трудиться на благо народа в небольшом городке, чем распоряжаться еще пятьюдесятью магистратами и видеть перед собой страждущих людей только тогда, когда они бы обратились к нему с прошением. Горлин нравился Дилане все больше и больше. Почему же он этого не замечал? - Так вот... Эти две сестрицы были готовы друг дружку на куски разорвать из-за единственной коровы, которую им оставил в наследство отец - той единственной вещи, которую он по завещанию не передал ни той ни другой из дочерей! - Магистрат сокрушенно покачал головой, будучи близок к тоске. - Поэтому я рад тому, что магистраты не являются единоличными владельцами домов или мебели, да и вообще ничего, кроме своей одежды и заработанных денег. - Думаю, их отец такого не хотел, - согласилась Дилана. - Конечно, быть может, он был из тех жестоких людей, которые наслаждаются, подстрекая других к склокам, из тех немногих, кто уходит из жизни, довольно усмехаясь и предвкушая, как родня будет драться за их имущество. Горлин покачал головой: - Судя по тому, что я слышал о нем, он был человеком мягкосердечным, гордившимся тем, что неплохо обеспечивал жену и детей. И как они могли так ополчиться друг против друга? - Я поняла, - медленно и печально проговорила Дилана, - что, когда ссоры достигают такой высоты, их корни следует искать глубоко в прошлом. Горлин изумленно взглянул на нее. - Какая мудрость! Но что же это могут быть за корни? - Ревность, - отвечала Дилана, - и зависть. - Она вспомнила о своем детстве и поежилась. - Быть может, он выделял одну дочь, а другую это обижало, поэтому первая выросла заносчивой и ревностно оберегала отцовскую приязнь, не желала ею делиться ни с кем, а сердце другой дочери все сильнее грыз червь зависти. Про себя она знала, что этот червь вызвал у нее убежденность в том, что она - не дочь своего отца, а подкидыш, которого родителям подбросил какой-то принц из дальней страны. Горлин кивнул, глаза его сверкнули. - О, конечно, этим может объясняться их злобность! Первая старается зацапать все оставшееся после отца, что только может, считая это имущество знаком отцовской любви, а другая отчаянно пытается ухватить хоть что-нибудь из того, что осталось! Дилана добавила: - Если при его жизни она не могла получить его любви, то теперь, когда он мертв, она старается заполучить хотя бы его вещи. - Да, если на то пошло, он действительно завещал большую часть нажитого младшей дочери, а старшей - совсем малость! - подхватил магистрат. - Какой же я глупец! Я-то думал: все из-за того, что муж старшей сестры богаче мужа младшей! - воскликнул он, но тут же нахмурился. - Да, но все равно - как же мне их рассудить? Не могу же я разделить одну корову между двумя женщинами? Я уже предложил им продать корову и поделить пополам вырученные деньги, но они только пуще раскричались. - Конечно, раскричались, - негромко проговорила Дилана, - ведь деньги для них - не главное. - Да, несомненно, - согласился Горлин, усмехнулся и довольно ударил по подлокотнику кресла. - Мы сделаем так, что они обе получат что-то от отца! Младшей он оставил быка, так я велю случить его с коровой, а когда она отелится, пусть старшая сестра забирает себе корову, а младшая теленка, вот и получится, что у каждой останется по корове! - Ни одна ни другая не будут довольны, - предупредила магистрата Дилана. - Каждая всю жизнь хотела, чтобы отец принадлежал только ей, а если его уже нет - чтобы только ей принадлежало его имущество. - В таком случае я объявлю, что теленок принадлежит отцу, так как родился от его коровы и быка, и сестры либо согласятся с моим вердиктом, либо пускай отправляются с прошением к шерифу! - Горлин довольно крякнул. - Не удивлюсь, если они обе станут требовать теленка и каждая будет кричать: пусть корову или быка забирает другая. - Точно так и выйдет! - изумленно вскричала Дилана. - И тогда ни одна из них не сможет обидеться, если вы отдадите корову другой! - Верно, они не смогут пожаловаться! - воскликнул магистрат и, повернувшись к Дилане, устремил на нее взор, полный восхищения. - Ты - истинное сокровище! Как тебе удалось так легко заглянуть в их сердца? Дилана покраснела и опустила глаза. - Просто я помню о том, что случалось видеть в жизни, ваша честь. - В таком случае я должен постоянно прибегать к твоей памяти, иначе я вновь и вновь буду выносить ошибочные вердикты! Горлин встал с кресла, подошел к Дилане, наклонился и протянул ей руку. Дилана подняла глаза к нему и с готовностью дала взять себя за руку. Сердце ее часто билось. Горлин опустился на одно колено и произнес хрипловатым от волнения голосом: - Я знал, что мне придется вновь просить об этом, но никогда не думал, что мне так этого захочется - и все же мне хочется этого, хочется больше, чем когда-либо! О, прекрасная госпожа, согласны ли вы стать моей женой? - О да, ваша честь, - отвечала Дилана тихо, а потом, когда его губы приблизились к ее губам, добавила еле слышно: - Да, Вильям, да...
      ***
      Одного за другим настоящих магистратов выкрадывали и увозили в Затерянный Город, где они попадали на попечение Бейда, Хранителя и его гвардии железных "скелетов". Первый следил за тем, чтобы они не могли удрать из заключения, а остальные помогали ему в этом и разъясняли чиновникам, почему так необходимо подержать их какое-то время в плену. Между тем узники имели право свободно передвигаться внутри стен города, пусть это и создавало определенные сложности, и многие из них в принципе нисколько не возражали против длительного отпуска. Жаловаться им было особенно не на что: они были окружены невиданной роскошью, питались деликатесами, пили тонкие вина, и потому испытываемое ими на первых порах возмущение быстро проходило. За все время имели место только пара-тройка попыток к бегству. Некоторые проявляли неподдельный интерес к новой системе управления страной, которую задумали мятежники, и размышляли о том, как можно было бы ею воспользоваться в собственных целях. А занявшие их места подсадные магистраты, засучив рукава, со всем тщанием изучали юриспруденцию и приступали к исполнению обязанностей на новом для них поприще управления. Мало-помалу они прививали приставленным к ним стражникам идеалы равноправия и свободы личности. Год за годом все большее число магистратов и шерифов составляли излеченные безумцы. Конечно, их не хватало для того, чтобы занять все посты в государстве, поэтому вылечившиеся женщины тоже не теряли время даром и увлекали своими чарами настоящих магистратов - как Бесс и Дилана. В Фиништауне они научились у Хранителя искусству ведения бесед и манерам женщин из высшего общества, освоили речь благовоспитанных особ, приобрели горделивую осанку и изящную поступь. А после исцеления они с помощью Хранителя изучали историю, политику, литературу, искусство и прочие науки. Пусть они родились в простых семьях, но обладали огромными преимуществами перед деревенскими девушками и женщинами в плане привлечения внимания образованных мужчин. Большая часть этих женщин становилась женами магистратов и шерифов, только что переведенных на новое место. Другие поступали служанками к женатым чиновникам и получали возможность близко познакомиться со своими хозяевами. Получив новое назначение, магистрат не мог увезти с собой жену и детей, однако по закону имел право взять женщину из прислуги, которая хорошо себя зарекомендовала. А оказавшись один на новом месте, магистрат чаще всего останавливал свой выбор на той женщине, которая уже была ему хорошо знакома, чье общество его радовало, и делал ей предложение. Труднее обстояло дело с инспекторами - по вполне очевидной причине: их никто не знал. И все же догадаться было можно. По стране рыскали отряды мятежников - следили за путешествующими, присоединялись к купеческим караванам, и инспекторы один за другим, пусть и не в таком количестве, как магистраты, отправлялись в Затерянный Город. Бейд и Хранитель обнаружили, что инспекторы - крепкие орешки и мириться с тем, что их держат в плену, не желают, а также и что им вовсе не по нраву идеалы и идеи Нового Порядка. В конце концов, они многое отдали ради того, чтобы заслужить свое положение при Старом Порядке, и положение это было очень высокое: каждый из инспекторов вполне реально метил на пост Защитника или, на худой конец, - министра. Эти люди всю жизнь трудились ради того, чтобы стать теми, кем стали, и потому вовсе не желали свергать Защитника и созданную им систему, при которой они обладали такой значительной властью. Майлз посоветовался с Хранителем, и в конце концов инспекторов перевели в отдельный разрушенный город, который еще строже охранялся компьютером и роботами. Их заключение было самым настоящим - пусть роскошным, но все же настоящим, Правда, к ним допускались женщины - не красавицы, но умевшие пользоваться косметикой так, чтобы скрыть природные недостатки, обладавшие грациозной походкой и грамотной речью, знакомые с искусством и науками, способные говорить с узниками инспекторами об истории и политике. Мало-помалу даже эти закоренелые приверженцы Старого Порядка стали приходить к выводу о том, что в Новом Порядке что-то есть.
      ***
      - Ваша честь, пойдемте скорее! - На пороге появился запыхавшийся и напуганный дворецкий. - Едет магистрат Плюрибл! Он выслал вперед скорохода! Он всего в миле от нас! Магистрат Лтеллен - бывший лорд Левеллин - оторвал глаза от разложенных на столе бумаг и мертвенно побледнел. Как правило, магистраты, собиравшиеся навестить своих коллег, загодя извещали оных о предстоящем визите, и тогда было время подготовиться, но приезд Плюрибла застал его врасплох и не на шутку испугал. В отчаянии он решил прибегнуть к приему, которым уже пользовался раньше. - Вели бейлифу Гаррику и стражнику Порри прийти ко мне в кабинет, да поскорее! Попроси госпожу Пейзен быстренько приготовить чай! А я поспешу переодеться в мантию! - Но я должен помочь вам, ваша честь! - Времени нет! Ступай! Займись приготовлениями! - И Ателлен вскочил и выбежал из-за письменного стола. В складках парадной мантии были припрятаны нож и дубинка. Ателлена успокаивала мысль о том, что на всякий случай оружие у него под рукой. Он быстро побрился, поспешно вернулся в пустой кабинет, выставил на стол чайные чашки и выбежал из ратуши за пять минут до того, как из-за поворота показалась карета. Лошади остановились, кучер спрыгнул с облучка и, подбежав к дверце, распахнул ее. Магистрат Плюрибл вышел из кареты и зашагал к Ателлену, раскинув руки, с приветственной улыбкой, которая, правда, сначала как бы заледенела, а потом и вовсе исчезла, когда он увидел, кто ожидает его на крыльце. Сбылись самые худшие опасения Ателлена, но он помнил наставления Майлза на тот случай, если произойдет нечто подобное. В конце концов, рано или поздно некоторым из подсадных магистратов грозила встреча с людьми, которые были знакомы с теми, кого они подменили. Просто Ателлену не повезло, и с ним это несчастье приключилось довольно скоро. Он шагнул навстречу гостю, широко, сердечно улыбаясь. - Магистрат Плюрибл! Вы оказали мне высокую честь своим приездом! - А затем, подойдя поближе, чтобы гость расслышал его шепот, Ателлен еле слышно проговорил: - Да-да, я понимаю, я - не тот, кого вы ожидали увидеть, но для этого есть вполне объяснимая причина, однако об этом никто не должен знать! - А вслух Ателлен громко добавил: - Прошу вас ко мне в кабинет, отдохнуть и перекусить с дороги! Лицо Плюрибла отразило неподдельную тревогу и испуг, но он быстро справился с собой и изобразил показное спокойствие. - Как прикажете, инспектор. Ателлен развернулся, взял Плюрибла под руку, всеми силами стараясь скрыть радость удачи. Заезжий магистрат принял его за инспектора, играющего роль магистрата, и какова бы ни была причина для такой подмены, она должна была быть ужасна. И ее следовало хранить в тайне. Они вошли в кабинет. - Прошу садиться, ваша честь! Ателлен знаком указал гостю на стул, а сам обошел письменный стол и уселся напротив. - Позвольте представить вам моего верного бейлифа Гаррика и стражника Порри! Бейлиф и стражник поклонились. Плюрибл ответил им кивком и возвратился взглядом к Ателлену. - Что все это значит, инспектор? Я понимаю, что всего вы мне не расскажете, но.., намекните хотя бы. Неужели с моим старым другом Ателленом случилась беда? - Мне бы не хотелось это так называть, - уклончиво отвечал Ателлен и позвонил в маленький колокольчик. Открылась боковая дверь, и дворецкий впустил горничную, которая внесла и поставила на стол поднос с чайником. - Подождем с объяснениями, а пока выпейте чаю! - предложил Ателлен. Вы наверняка ехали все утро, надо же подкрепиться! - Я не против, - не слишком охотно проговорил Плюрибл. Безусловно, ему больше хотелось сначала узнать новости, но он не дерзнул настаивать на этом. Взяв чашку, он отпил немного чаю. - Итак, господин? - Да, итак... - Ателлен отпил глоток побольше, дабы потянуть время, затем откинулся на спинку стула и задумчиво изрек: - Не то чтобы попал в беду... Нет. Но вашему старому другу Ателлену, увы, потребовался.., отдых. Плюрибл в тревоге вытянулся, как по струнке. - Удар? - Скорее я бы назвал это истощением, - уточнил подсадной Ателлен. Но если бы об этом узнали местные жители, это могло бы дурно сказаться на их морали, поэтому, когда пришла пора сменить Ателлена и перевести в другое место, мы отправили его в уединенное убежище, а его место занял я. - Хвала небесам за то, что удалось все так ловко обстряпать! вздохнул Плюрибл. - Надеюсь, он поправляется? - Я также на это надеюсь, но не имею никаких вестей. - Ну да, ну да, конечно, это понятно, - пробормотал Плюрибл и снова прихлебнул чаю. Ателлен на взгляд оценил настроение гостя. По всей вероятности, Плюрибл размышлял о том, как это вышло, что инспектор занял место чиновника средней руки. Инспекторы имели в своем распоряжении записи о каждом человеке в стране, надзирали за работой всех шерифов до единого. Эти люди были всегда готовы свалиться как снег на голову любому чиновнику и причинить массу неприятностей. Никто не знал наверняка, существуют ли они на самом деле, и тем не менее никто не сомневался в их существовании. Плюрибл в глубокой задумчивости отпил еще глоток чая и поинтересовался: - Но что же вы скажете местным жителям, когда он поправится? - О, мы устроим что-нибудь вроде временной замены, объясним народу, что где-нибудь в другом городке или деревушке внезапно умер магистрат, заверил гостя Ателлен. - Безусловно, не исключено, что доктора будут настаивать на том, чтобы бедняга Ателлен пролечился все пять лет. Я слыхал - и такое бывает. - Да... Будет.., писать.., в-в-воспо-о-оминания о лю-ю-дях.., ко-о-оторыми у-управлял... - Плюрибл выпил еще немного чаю и недоуменно захлопал слипавшимися глазами. - О, похоже, вас совсем разморило с дороги, - с искренним сочувствием заметил Ателлен. - Пожалуй, вам стоит прилечь и поспать до обеда. - Да-а-а не-ет! - зевнул во весь рот Плюрибл. - Спа-а-ть днем? Нико-о-о... Ник-о-о-г... Но тут глаза его закрылись, он покачнулся и чуть не сполз со стула на пол. Порри успел подхватить его и выхватить из его пальцев чашку. - Сколько порошка вы ему подсыпали, ваша честь? - Достаточно, - ответил Ателлен и встал. - Уложите его в постель и проследите за ним. А потом, Порри, отправляйся в лес и... - Потом я должен крикнуть совой, мне ответит лесничий, а ему скажу, что нам нужна подмена, - кивнул Порри. - Все помню, ваша честь, все исполню в лучшем виде. - Прекрасно, - похвалил его Ателлен, проводил взглядом двоих помощников, которые унесли крепко уснувшего Плюрибла из кабинета, и снова позвонил. Вошел дворецкий. - Ваша честь? - Удобно ли мои стражники устроили людей магистрата Плюрибла? - Очень даже удобно, ваша честь, куда удобнее, - отвечал дворецкий и брезгливо скривился: - Они уже пьяны в стельку. Ателлен довольно кивнул: - Скажи стражникам, пусть продолжают в том же духе, а людям Плюрибла скажи, что их господину вдруг стало дурно и что его уложили в постель в гостевой комнате. У них весь день до вечера на отдых, но ни в коем случае нельзя давать им отлучаться от здания суда. Скорее всего они тут и заночуют, так что передай бейлифу: пусть и для них приготовят постели. - Слушаюсь, ваша честь, - покорно отвечал Саттер. По его тону чувствовалось, как он относится к происходящему, но он все же поклонился и отправился исполнять приказ. Ателлен со вздохом опустился на стул. Кризис миновал - вернее говоря, первый его этап. Тем не менее он не сомневался, что те люди, которых вышлет Хранитель, без лишнего шума увезут Плюрибла и его изрядно подвыпивших стражников, а на их месте оставят подсадного Плюрибла с подсадной свитой. И еще Ателлен всем сердцем надеялся, что ему больше не суждены встречи с теми, кто знал настоящего Ателлена.
      Глава 19
      Дилана оторвала взгляд от рукоделия и украдкой глянула на мужа. Была зима, но он сидел у окна и задумчиво смотрел на занесенный снегом сад. Сад и теперь был красив - вернее, был бы красив в солнечный день, но сегодня погода стояла пасмурная, хмурым было и лицо Вильяма. Учитывая, какое дело он обдумывал, это было неудивительно. Дилана отложила вышитую салфетку и сказала: - А разве это было бы так уж скверно, если бы юный Чариг стал столяром? Вильям вздрогнул и обернулся, улыбнулся, коснулся руки жены. - А как ты догадалась, что я об этом думаю? Она ответила ему улыбкой и сжала его руку. - Вчера за обедом ты говорил о том, как тебя это тревожит, и с тех пор не находишь себе места. Догадаться нетрудно. Ну же, супруг мой, подумай: что дурного случится, если мальчик станет подмастерьем старика Виззигруфа? Ведь он так мечтает об этом! - Дурно то, что это огорчило бы его отца. - Но только на время. В конце концов, он ведь боится только того, что его сын как бы сделает шаг назад. Но когда Тоби Чариг станет главой гильдии, думаю, отец станет гордиться им. - Если он станет главой гильдии, - уточнил Вильям. Дилана пожала плечами. - У юноши талант, как мы смогли убедиться. Какой красивой резьбой он покрыл деревяшки, какие чудные безделушки выточил для матери! А люлька, которую он вырезал для старшей сестры в подарок на свадьбу - это же просто произведение искусства! Но даже если он не станет главой гильдии, разве мальчик не имеет права на счастье? - Нет, если это принесет горе его отцу. - Но если старик Чариг на самом деле любит сына, счастье мальчика и его должно сделать счастливым, - не отступалась Дилана. - А если мальчику не по душе карьера купца, это опечалит и его отца, это будет его злить. Они станут ссориться, дело и до драки может дойти. Нет-нет, безусловно, мальчик имеет право стать счастливым. - Счастье - это не то, о чем можно говорить, что кто-то имеет на него право, - проворчал Вильям. - Счастье - не хорошо и не дурно. Это просто удача. - Если так, то мне и в самом деле очень повезло, - улыбнулась Дилана и, сжав руку супруга, отпустила ее. А он заглянул ей в глаза и улыбнулся. - Мне тоже, - сказал он тихо. - Я понимаю, о чем ты говоришь, и это великое благо. - Если так, то каждый из нас имеет право на счастье. - Имеет право? - нахмурился Вильям. - Странно звучит. Дилана напряглась. Разговор принимал опасный оборот, а она и не заметила, как это произошло. Она повернула голову к окну, вгляделась в заснеженный сад и сказала, старательно подбирая слова и искусно меняя их значение: - Если рассуждать о том, что право, что не право, то наш союз, конечно же, дело правое, супруг. А если рассуждать о правах.., то некоторые из них принадлежат нам только потому, что мы рождены на свет. К примеру, каждый имеет право на жизнь, право защищаться от воров и убийц. - Да, это верно, с этим я спорить не стану, - медленно, осторожно проговорил Вильям. - Но жизнь - это нечто такое, что происходит с нами независимо от того, хотим мы этого или нет, любимая, хотя, вероятно, у наших родителей в этом смысле имеется некоторый выбор. Его рука вновь легла на ее руку, ее взгляд встретился с его теплым взглядом, она ответила ему сияющей улыбкой. - Но вот счастьем люди не наделяются с первым вдохом, - продолжал развивать свою мысль Вильям. - Счастье либо приходит, либо нет. Даже те, кто сам избирает для себя супругов, частенько совершают ошибки. Можно из кожи вон лезть ради счастья, а потом обнаружить, что тебя гложет тоска. Ведь это не назовешь правом. - Нет, не назовешь, - медленно проговорила Дилана, не отводя глаз от мужа. - Но можно попытаться быть счастливым. Хотя бы это можно назвать правом. Взгляд Вильяма стал задумчивым. - Да, пожалуй, - сказал он негромко и отвернулся к окну. - Пожалуй... Следя за выражением лица супруга, Дилана неслышно облегченно вздохнула. Миновал крайне напряженный момент, но, похоже, она неплохо справилась. Да, Вильям снова погрузился в раздумья, но хотя бы ей удалось отвлечь его от раздумий более тяжких. Однако при этом она ухитрилась отвлечь супруга от разговора на более интимную тему, из которого могла бы проистечь ночь, полная любви. Дилана вновь вздохнула и напомнила себе о том, что все они обязаны идти на жертвы ради общего дела. Однако ночь опровергла ее ожидания, а на следующий день... На следующий день Вильям вынес вердикт: юного Чарига следовало отдать в подмастерья к деревенскому столяру. После судебного заседания магистрат позвал старика Чарига к тебе в кабинет, где долго разговаривал с ним. Из кабинета купец вышел хмурым, но не злым, а главное - задумчивым.