- Ты говоришь так, словно тебе безразлично, найдем мы его или нет, - с сердцем сказал Науманн. - Что случилось?
      - Ничего. Я с этим покончил. Вот и все. Покончил со всем этим делом. Я устал. Позволь мне сказать кое-что, Науманн. Еще не родился человек, который мог бы справиться с Алиной Солини. Мне она не по силам, и тебе она не по силам. Я бросаю это. Завтра утром я уезжаю в Нью-Йорк.
      - Нет! - вскрикнул Науманн. - Я же вижу, что-то случилось. Вчера ты разговаривал иначе. Так что же случилось?
      В конце концов Стеттон поведал ему в деталях о своем визите во дворец.
      Когда он закончил рассказ, Науманн заявил, что не видит в происшедшем, хотя оно и весьма оскорбительно для Стеттона, каких-либо причин, которые могли бы столь внезапно заставить его отказаться от всех своих планов; напротив, случившееся должно бы придать Стеттону энергии и усилить его жажду мщения.
      Но Стеттон неколебимо стоял на том, что утром покинет Маризи. Когда через три часа Науманн поднялся, собираясь уходить, они пожали друг другу руки и распрощались, потому что Науманн сегодня вечером обедал вне Дома, а Стеттон предполагал уехать завтра ранним утром.
      И не уехал. Он все подготовил для отъезда, его ничто больше не задерживало, но он оказался не в состоянии заставить себя уехать.
      Науманн не без задней мысли высказал предположение, что Стеттон, вероятно, дожидается карнавала Перли, который должен был начаться через неделю или две. Карнавал, объяснил Науманн, происходит в Маризи ежегодно в разгаре лета, а уличное театрализованное шествие в день открытия карнавала будет возглавляться принцем и принцессой в золотой колеснице. Без сомнения, сказал Науманн, Стеттону захочется это увидеть.
      - Захотелось бы, - ответил Стеттон, - если бы рядом со мной был Василий Петрович. Я полагаю, тогда принц в своей золоченой карете вернулся бы во дворец в одиночестве.
      Прошло три дня, и утро четвертого все еще застало Стеттона в Маризи. Дюжину раз он решал покинуть город первым же поездом и уехать на запад, но не отваживался, хотя никаких очевидных препятствий тому не было. Однажды на Аллее он встретил Алину с Виви. Она поклонилась ему вежливо и дружелюбно, а он почувствовал дикое удовлетворение, вызывающе грубо повернувшись к ней спиной.
      Но на четвертый день он, наконец, совершил решительный прыжок. В час дня он зашел к Науманну в миссию, чтобы попрощаться. Науманн со смехом покачал головой.
      - Если бы я верил, что ты действительно собрался уезжать, - заявил он, - я бы стал тебя отговаривать.
      Карнавал состоится на следующей неделе, грех пропустить его. Это бесконечно забавно. Ты должен быть здесь.
      - Вот увидишь, - возразил Стеттон, - я решил окончательно. Прощай, старина. Может быть, когда-нибудь еще увидимся.
      Через три часа он действительно сидел в купе берлинского экспресса, мчащегося по равнине со скоростью шестьдесят миль в час. Он убеждал себя, что видит в последний раз не только Маризи, но и Европу. Места, ранившие его. Он хотел обратно в Америку. В Нью-Йорк! Все, что угодно, лишь бы совсем другое. Через неделю он забудет об Алине Солини. И начнет работать.
      Маризи! Он ненавидел его!
      На пару дней он задержался в Берлине, чтобы позвонить и попрощаться с друзьями и знакомыми, и на один день - в Париже для таких же процедур. Потом он отправился в Лондон, где провернул некоторые дела в филиале производственной компании его отца, из-за чего задержался на три дня дольше, чем рассчитывал, и заказал себе место на "Лавонии", которая должна была отплыть из Ливерпуля через несколько дней.
      Вечером он посетил театр и поужинал в "Савое" с одним своим старым, еще гарвардским товарищем, который приехал в Англию в качестве агента по американским автомобилям.
      От манеры разговора приятеля и вереницы воспоминаний Стеттону показалось, что он уже дышит воздухом Штатов. Как это здорово звучит! Как это здорово опять ступить на манхэттенские тротуары!
      И хотя на следующее утро это ощущение уже сопровождалось чувством печали и сожаления, к тому времени, когда Стеттон сел в поезд на Ливерпуль, он был готов предаваться самым приятным размышлениям.
      Он признался себе, что и не сознавал, насколько ему хотелось домой. Лица отца и матери стояли перед ним.
      Он удивился, обнаружив, как сильно соскучился по ним, и с нетерпением ждал поезда, который отвезет его в Ливерпуль.
      Он первым спустился из поезда на ливерпульскую платформу, запруженную толпой.
      Было три часа пополудни. Хрипло кричали таксисты, мужчины и женщины носились во всех направлениях, дикторы железнодорожной станции и агенты пароходств и компаний заглушали друг друга с истинно британской бесцеремонностью, и все это под вопли мальчишек-газетчиков, выкрикивавших последние новости из вечерних газет.
      Стеттон, подозвав такси, приказал отвезти его на пирс и тут же сунул мальчику пенни за газету.
      Он передал свой багаж таксисту и сел в машину. И сразу развернул газету.
      В верхнем левом углу большими черными буквами было напечатано "Экстра", а ниже такими же черными, но чуть поменьше, было напечатано нечто такое, от чего лицо Стеттона внезапно побелело.
      И всю дорогу, пока такси грохотало по грубым булыжникам Ливерпуля в сторону пирса, он сидел как парализованный, уставясь на заголовок. Потом прочитал короткое сообщение под ним:
      "Маризи, 19 июля Сегодня в Маризи выстрелом анархиста убит принц Маризи, вместе с принцессой возглавлявший пышное шествие карнавала Перли.
      Принцесса едва избежала той же участи и теперь находится в шоке.
      Убийца схвачен".
      Ниже было напечатано: "О подробностях читайте в следующих номерах".
      Такси остановилось; дверца распахнулась; они прибыли на пирс. Голос таксиста привел Стеттона в чувство:
      - Приехали, сэр!
      Стеттон, такой бледный, будто увидел привидение, сказал:
      - Я передумал уезжать. Отвезите меня обратно на вокзал, и неситесь как дьявол.
      Еще через тридцать минут он снова был в поезде, на пути в Маризи.
      Глава 23
      НАГРАДА - ДВА МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ
      В большинстве случаев власть не может ни существовать, ни развиваться без денег. Политическая власть в том числе. Когда политическая власть терпит неудачу, следует крах.
      Таковы приблизительно были мысли Алины, принцессы Маризи, когда она после полудня сидела в одиночестве в своем будуаре во дворце.
      Прошла неделя со дня убийства принца и три дня после его похорон. Принцесса заперлась во дворце, отказываясь видеть кого бы то ни было, кроме одного-двух самых близких друзей.
      За время жизни с принцем Маризи она мало что узнала и о государственных, и о его личных делах; она только-только начинала пробовать свое влияние в мелочах, вот и все. Но со смертью принца перед ней встала необходимость управлять Маризи; весь следующий день она просидела на троне, принимая Совет.
      С тех пор она многое узнала и многому научилась, в частности, из уст де Майда услышала, что государственная казна исчерпана почти до дна, а личная казна принца и вовсе пуста, но, что еще хуже, есть долги.
      Принцесса была озабочена и долгами государства, и личными долгами принца, то есть, можно сказать, ее собственными долгами. У де Майда она выяснила, что очень трудно достать наличные даже на хозяйственные расходы, на содержание дворцовых слуг.
      Среди долгов были и шестьсот тысяч франков, заплаченные за доставленный из Парижа великолепный бриллиантовый крест, который принц подарил Алине в качестве свадебного подарка. Еще больше долгов было в Маризи.
      Со времени смерти принца кредиторы шумно требовали свои деньги и, что еще хуже, отказывали в дополнительных кредитах. Принцесса была уже в долгу перед сокровищницей государства, к тому же сокровищница практически тоже была пуста.
      Не слишком приятная ситуация для принцессы, недавно понесшей тяжелую утрату. Так думала Алина, но надо отдать ей должное: вместо того чтобы тратить время на стенания по поводу трудностей, она искала пути их решения.
      Сначала она подумала, что следует увеличить государственные налоги. Услышав об этом, де Майд улыбнулся.
      - От налогов будет получен очень небольшой доход, - утверждал он, - а то немногое, что идет в фонд управления Маризи, поступает из Парижа и Санкт-Петербурга в знак признательности за некоторые услуги, оказанные нами их правительствам в области связей с Балканскими государствами и турками. Франция платит двести тысяч франков в год, русские - двести пятьдесят тысяч. Принц уже выбрал эти суммы за три года вперед, оттуда ожидать нечего.
      Таким образом, Алина оказалась лицом к лицу с серьезной проблемой. И, раздумывая над ней, она пришла к выводу о том, что ей нужен Ричард Стеттон, Нью-Йорк.
      Подумав так, она начала действовать: подошла к телефону и позвонила в отель "Уолдерин".
      С первых же звуков голоса Стеттона, нетерпеливого и радостного, когда он понял, с кем говорит, принцесса поняла, что он все еще принадлежит ей. Это было все, что ей хотелось знать. Она попросила его зайти навестить ее во дворце на следующее утро в одиннадцать часов.
      Когда Стеттон явился на двадцать минут раньше назначенного времени, его сразу же провели в апартаменты принцессы на третьем этаже, в небольшую приемную, изящно и со вкусом обставленную. Вскоре он услышал сзади шорох портьеры.
      Он обернулся и увидел принцессу.
      Алина предполагала, что при встрече могут возникнуть некоторые трудности, однако была готова к битве.
      Никогда, подумал Стеттон, она не была так прекрасна, так желанна.
      Одетая с головы до ног в фиолетовый траур, со своей белой кожей и золотистыми волосами она была сверхъестественно хороша. Ее прекрасные серо-голубые глаза смотрели на него... Как, неужели приветливо?
      Стеттон, со своей стороны, был слишком взволнован, ему было очень не по себе. Он, как и прежде, склонился над ее рукой, но поцеловать не решился. По правде сказать, он был порядком напуган. Ведь вдобавок ко всему она как-никак была принцессой.
      - Не могу выразить, как я рада видеть, что вы все еще в Маризи, сказала Алина. - Я опасалась, что вы вернетесь в Америку.
      - Да, я уезжал, - ответил Стеттон, глядя на нее так, будто хотел наглядеться на всю оставшуюся жизнь, - но в ливерпульских газетах прочел о смерти принца и вернулся.
      - А! - улыбнулась Алина. - Значит, вы все знаете.
      Стеттон озадаченно смотрел на нее.
      - Я имела в виду, что вы знаете, как я вас ждала, - объяснила Алина.
      - Я не понял.
      - Но, месье... тогда почему вы вернулись?
      - Не знаю. Нет, знаю. Чтобы увидеть вас.
      - Вот! - сказала Алина, будто он в чем-то признался. - Видите, я права.
      - Может быть, - согласился Стеттон, - но я не знаю, что вы этим хотите сказать.
      Алина засмеялась:
      - Вы же знаете, что я послала бы за вами.
      - Откуда я это мог знать? Я мог только надеяться.
      - А почему? Ведь вы ненавидите меня, я думаю.
      - Пожалуй.
      - Тогда почему же вы надеялись, что я за вами пошлю?
      - Потому что, когда я не ненавижу вас, я вас люблю.
      Алина одобрительно смотрела на него:
      - Мой дорогой Стеттон, вы совершенствуете язык.
      Это хорошо. Вам понадобятся все ваши достоинства: образованность, воспитание, внешний лоск - все, что сумеете набрать.
      - Для каких целей?
      - Пока это секрет, он будет открыт позже. Теперь же давайте будем откровенны, - пока только пристрелка.
      Скажите мне прямо, что вы думаете обо мне. Только правду.
      - Вы очень хорошо знаете, что я о вас думаю.
      - И тем не менее скажите.
      - Я не могу вам сказать.
      Но по выражению глаз молодого человека легко было догадаться, что он думает.
      Алина улыбнулась и дерзко заявила:
      - Тогда покажите мне.
      И в следующее же мгновение он схватил ее в объятия, крепко прижал к себе и осыпал неистовыми поцелуями ее губы, щеки, шею.
      - Вот что я думаю! - вскричал он сразу охрипшим голосом.
      То, что он делал потом, было мечтой всех последних месяцев. Ее дыхание возле его губ сводило его с ума; ее губы, хоть и не отвечали так же горячо, были податливы и сладки.
      - Вот что я думаю! - пьянея, опять воскликнул он.
      - Но, Стеттон, вы должны помнить, - начала Алина, попытавшись освободиться.
      - Я ничего не помню... ничего, кроме того, что я люблю вас! Вы скажете мне, что вы - принцесса, что я должен уважать память принца. Я ничего не уважаю.
      Я люблю вас!
      - Но вы не должны говорить мне это... сейчас, - протестовала Алина таким тоном, словно приглашала немедленно повторить сказанное им.
      - Я совсем не должен говорить, - мрачно сказал Стеттон, - и отлично это знаю. Я был глупцом, влюбившись в вас, а теперь стал еще большим глупцом, раз говорю вам об этом. Видите ли, Алина, я начал понимать вас. Вы никогда никого не любили и никогда не полюбите. Вы никогда не любили меня; вы просто играли мною и делали со мной, что хотели, а потом отбросили. А я все еще люблю вас, к вашему сожалению...
      Принцесса прервала его:
      - Вы ошибаетесь.
      - Ошибаюсь в том, что люблю вас?
      - Нет.
      Принцесса помедлила мгновение и вдруг решительно продолжила:
      - Стеттон, вы ошибаетесь, повторяю. - Она с нежностью смотрела на молодого человека. - Почему вы полагаете, что я не люблю вас? Потому что я вышла замуж за принца? Уверена, вы не думаете, что я любила его. Можете вы понять, что амбиции женщины могут быть сильнее, чем ее любовь? Ну что ж, амбиции удовлетворены... - она задумчиво смотрела на него, - моя любовь нет.
      - Вы имеете в виду!.. - вскричал молодой человек, задрожав от радости, не столько услышав ее слова, сколько увидев выражение ее лица.
      - Я имею в виду, Стеттон, что у меня все еще есть ваше предложение, и я намерена принять его.
      Стеттон слегка нахмурился.
      - А, это... - начал он и остановился.
      - Вы колеблетесь? - спросила Алина, не сводя с него глаз.
      Он и вправду колебался. И не понимал почему. Еще месяц назад... нет, день... два часа назад... он ничего большего не желал бы для счастья, чем то, что предлагали ему сейчас.
      Положа руку на сердце, разве ему недостаточно этой женщины с ее хитростями? Разве не знает он, какой она может быть коварной, вероломной, опасной? И после всего этого получить ее, обладать ею - осуществлять то, о чем он грезил долгие месяцы, - разве это не достойная цена?
      И разве она не принцесса? Эта мысль так польстила его тщеславию, что сразу перевесила многое. Алина имеет все, чего она хотела: положение, богатство, все. Если она все еще мечтает о нем, значит, она его действительно любит. Да к тому же, для чего он вернулся в Маризи, как не для этого?
      - Вы колеблетесь? - повторила Алина.
      Вместо ответа, он снова обнял ее. Снова искал ее губы и на этот раз встретил не меньшую пылкость, чем его собственная. Так они стояли, сжимая друг друга в объятиях; потом Алина осторожно высвободилась и положила руки ему на плечи.
      - Видите, Стеттон, - сказала она, глядя ему в глаза, - несмотря ни на что, мы собираемся быть счастливы. Мы забудем все, не так ли? Кроме друг друга. Теперь разве вы не видите, что я люблю вас... что я всегда любила вас?
      Его сияющие глаза были единственным ответом. Он был слишком переполнен восторгом, чтобы говорить.
      Вскоре Алина сказала, что ему пора уходить. Пока, сказала она, им следует соблюдать предельную осторожность; они не должны давать повода для слухов, ведь после смерти принца Мишеля прошло еще очень мало времени. Событие, которое открыло путь к их счастью, может одновременно и помешать ему.
      Стеттон был нетерпелив; она не меньше, сказала Алина. Ему нечего теперь опасаться, кроме временной отсрочки; она - его... его навсегда.
      Стеттон удалился с ликующим сердцем.
      Когда он вышел, Алина минуту стояла и смотрела на закрывшуюся за ним дверь.
      - Во имя успеха, - наконец пробормотала она. - Большего успеха, чем я, никто в мире не добился бы. Легко управляемый, тщеславный, пылкий, невежественный, короче говоря, совершенный дурак. И с пятью миллионами, о которых еще, кстати, следует разузнать...
      Она позвонила, чтобы послали за де Майдом.
      Прошла неделя. Стеттон ежедневно являлся во дворец и подолгу беседовал с Алиной; начинало казаться, что стать супругом принцессы не такое уж легкое дело.
      Алина еще не поднимала в Совете этот вопрос, но конфиденциально переговорила с двумя-тремя его членами и считает, что они в конечном счете наверняка одобрят их брак. Она так ярко описала трудности, стоящие на их пути, что Стеттон начал уже сомневаться, имеется ли у них хоть какой-нибудь шанс на успех.
      - Мог бы и не иметься, - сказала Алина, - если бы не одно обстоятельство.
      - Какое же?
      - Наследник престола ожидается через шесть месяцев.
      Лицо Стеттона вспыхнуло, и он резко сменил тему.
      Неделю спустя Алина сообщила ему, что двух членов Совета, которые все еще упрямятся, можно уломать с помощью взяток.
      Она чувствовала и даже была уверена, что старика Дюпланна можно заполучить за пятьдесят тысяч франков. Что же касается Кинни, - этот молодой итальянец, проницательный, умный, практичный, сильный и жесткий, вел последние переговоры принца с российским и французским правительствами, - то здесь дело посложнее. Ему потребовалось бы вдвое больше. Но эти сто пятьдесят тысяч франков наличными, которых у нее, кстати, нет, могли бы перевесить чашу весов в их пользу.
      Стеттон безропотно обеспечил ее деньгами. На самом деле он не думал, что отделается так дешево.
      Приближался день заседания Совета. Стеттон остался в комнате отеля, ожидая сообщений из дворца. Заседание было назначено на двенадцать часов; за час до его начала Стеттон уже дымился от нетерпения. Ему казалось, что время не движется. Наступил полдень; он уже с трудом сдерживал себя.
      Прошел еще час. Ровно в час дня раздался долгожданный телефонный звонок, и он услышал, что принцесса мечтает увидеть его. Он бросился из комнаты на улицу, вскочил в туристический автомобиль, с утра ждавший его у отеля, и через пять минут был во дворце.
      С первого же взгляда на Алину, когда она встретила его в приемной, он понял, что все кончено. Лицо ее весьма красноречиво выражало разочарование, гнев и отчаяние.
      Не дожидаясь, пока она заговорит, он закричал:
      - Что? Что они сделали?
      - Ах, Стеттон! - вздохнула принцесса, взяв его за Руку и скорбно глядя ему в глаза.
      - Они отказали? - вскричал молодой человек, чувствуя, как сердце уходит в пятки.
      - Нет. - Алина покачала головой.
      - Они не отказали? Тогда что?
      Алина ответила не сразу. Продолжая держать Стеттона за руку, она потянула его к дивану. Потом села и какое-то время молчала, словно бы подыскивая слова.
      - Нет, они не отказали, - наконец сказала она. - Но лучше бы сделали это, поскольку выставили совершенно невозможные условия. Они упрямые, наглые, мерзкие...
      Ненавижу их!
      - Но условия? Что за условия?
      - Лучше я не буду говорить вам. - Алина сжала обеими руками его руку.
      - Скажите мне, - горячо настаивал он. - Что за условия?
      - Нет. В самом деле. Я не могу.
      Но он так настаивал, что она в конечном счете сдалась.
      - Сначала они потребовали, - начала она, - чтобы у вас не было никакого влияния на политику Маризи, ни на внутреннюю, ни на внешнюю.
      - Ба! Вот уж что меня не заботит, так это их политика! Что еще?
      - Они просят, чтобы вы на Совете Маризи отказались от требований любого рода в пользу ваших... наших детей, если они у нас будут. При некоторых обстоятельствах этот пункт позже может быть аннулирован, но только в соответствии с их желанием.
      - Ну, это не важно. И это все?
      - Нет. Еще последнее и самое ужасное. Они требуют от вас десять миллионов франков, чтобы пополнить ими казну трона.
      Стеттон в изумлении вскочил на ноги:
      - Десять миллионов франков! Два миллиона долларов!
      - Да. Разумеется, это один из способов отказа. Они отлично знают, что вы не в состоянии внести такую сумму. Это предложил Кинни... И он еще взял наши деньги! Грязный негодяй!
      Стеттон все повторял:
      - Два миллиона долларов!
      - Они ничего не слушали, - продолжала Алина. - Я умоляла их, требовала, угрожала. Будьте уверены, им нелегко пришлось. Но они были неумолимы. Они не снизили сумму ни на одно су.
      - Два миллиона долларов! - опять повторил Стеттон.
      Алина стиснула его руку. В глазах ее были печаль и отчаяние.
      - Ах, Стеттон, - вздохнула она. - Это означает конец. Вы должны знать: мое разочарование не менее жестоко, чем ваше. Быть так близко к счастью. И вдруг потерять его!
      Стеттон вздохнул:
      - Два миллиона долларов!
      - Да. Чудовищно! Верховодил Кинни - этот коварный итальянец. Ненавижу его! Когда-нибудь, Стеттон, можете быть уверены, мы отомстим ему. Представляете, они претендовали - впрочем, какая разница, на что они претендовали. Мы будем отомщены; это станет целью моей жизни.
      При этом я не могу осмелиться оказать им открытое неповиновение! Народ за них - я потеряю все. Я надеялась, что сегодня мы сможем обручиться, а вместо этого мы должны сказать друг другу "прощай!". - Ее голос задрожал. Вы не забудете меня, Стеттон? Вы будете думать обо мне, как я буду думать о вас? И знать...
      Резкое движение молодого человека прервало ее речь.
      Он вскочил на ноги и стоял перед ней, его лицо внезапно вспыхнуло упрямством. Отрывисто, как человек, принявший важное решение, он сказал:
      - Алина, я достану эти десять миллионов франков.
      Она тоже встала с изумленным видом.
      - Стеттон, - вскричала она, - что вы говорите! Это невозможно!
      - Я достану, - твердо пообещал он.
      Она сомневалась, он стоял на своем и в конце концов Убедил ее. Она приветствовала это грандиозное решение.
      И бросилась в его объятия, восклицая, что они наконец-то обретут счастье, их любовь будет вознаграждена.
      Еще она сказала, что хотя и испытывает крайне неприязненные чувства к Кинни и остальным, вынудившим ее уступить, но если Стеттон полагает, что она стоит такой суммы, то ей следует сделать все, чтобы он не пожалел об этой сделке. К тому же, простодушно добавила она, разве он не станет владыкой принцессы, имея ее в женах?
      Решив самое главное, они перешли к обсуждению подробностей. Конечно, Стеттону необходимо поехать в Америку, увидеться с отцом.
      Впрочем, он не ожидал большого сопротивления со стороны родителей. Его отец, конечно, не придет в восторг от перспективы лишиться двух миллионов долларов, зато мать будет счастлива заполучить в невестки принцессу Маризи! За такое приобретение она согласилась бы заплатить вдвойне. Нет, здесь препятствий быть не должно.
      Он не стал объяснять Алине всего; просто сказал ей, что будет нетрудно достать необходимую сумму, но для этого ему придется съездить в Нью-Йорк.
      - Я не представляю, - сказала Алина, играя прядями его волос, - они снова сидели на диване, - как вы потащите такую сумму в кармане.
      Было решено, что Стеттон отправится в Нью-Йорк на следующий день; им обоим, хотя и по очень разным причинам, не давало покоя желание сделать дело как можно быстрее. Задумано было, что Стеттон должен вернуться в Маризи не позднее чем через месяц.
      - А потом, - сказала Алина, - долго ждать не придется. Хотя свадьба не сможет состояться, пока не минет год со дня смерти принца Мишеля, но мы будем хотя бы уверены в нашем счастье, мы будем вместе, и время пролетит быстро. Будет счастлива вся наша семья - вы, я и Виви.
      - Вы мне напомнили. Я чуть не забыл. Вчера вечером я видел Науманна. Фредерика Науманна. Он хочет жениться на Виви.
      Алина нахмурилась:
      - Я знаю.
      - Да? И почему нет?
      Она сухо ответила:
      - По многим причинам. С большинством из них, я думаю, вы знакомы.
      - Но все равно, Науманн - хороший парень, и он хороший мой друг. Не можете ли вы простить его ради меня? Если мы собираемся быть счастливы, то должны поделиться нашим счастьем с другими. Видите, что ваша любовь делает со мной; я становлюсь бескорыстным.
      Доставьте мне это удовольствие, а?
      Алина рассмеялась:
      - Так вы становитесь бескорыстным? Хорошо, жалко было бы отказать вам. Мы обсудим это, когда вы вернетесь; если вы успешно справитесь с этим делом, то, не сомневайтесь, я буду готова простить еще кого-нибудь.
      - А теперь, - она взглянула на свои часики, - вы должны оставить меня. У меня перед обедом должен состояться разговор с де Майдом после встречи с Кинни и парочкой других. Если вы сегодня вечером увидите Науманна, то скажите ему, чтобы не отчаивался.
      Стеттон поднялся, собираясь уходить.
      - Увидеться с ним не вопрос. Он, наверное, сейчас ждет в отеле.
      - Очень хорошо. Скажите ему. И конечно, зайдите утром попрощаться перед отъездом.
      Стеттон поцеловал ей руку и вышел.
      Глава 24
      ГАР-ДЮ-НОР
      Тем не менее Стеттон не уехал из Маризи на следующее утро. Когда он явился к Алине во дворец, довольно рано, чтобы попрощаться, то обнаружил, что она все еще занята с де Майдом и Кинни, и был вынужден три часа томиться в вестибюле в ожидании. К тому времени, когда он наконец добился аудиенции, его поезд давно ушел, и он отложил отъезд на вечер.
      У него было намерение отправиться в Гамбург и отплыть оттуда, но он изменил маршрут по требованию принцессы, у которой было для него поручение в Париже. По предложению де Майда она решила поручить Стеттону доставку сообщения французскому правительству, на этот раз освободив Кинни, хотя и не без борьбы, от его обязанностей.
      Стеттон отменил свой заказ в Гамбурге и заказал место на пароходе, отплывающем из Шербура четырьмя днями позже.
      Все еще ощущая поцелуи Алины на своих губах, после сердечного прощания с Науманном, который пришел провожать его на вокзал Маризи, он в пять часов вечера сел на поезд, идущий на запад.
      Его мысли в течение двух дней путешествия были какими-то смятенными и не очень приятными. Правда, он окончательно уверился, что Алина будет принадлежать ему, но, с другой стороны, не очень представлял себе, как без лишней конфронтации выпросить у отца два миллиона долларов наличными. В конце концов, еще задолго до того, как Стеттон добрался до французской границы, он решил подключить мать к этому малоприятному делу.
      Прибыв поздним вечером в Париж, он поехал в отель "Континенталь". К полудню следующего дня он передал сообщение принцессы французскому премьеру и, поскольку до отплытия оставалось тридцать шесть часов, решил еще одну ночь провести в городе на Сене.
      Он более или менее весело провел это время с Монте-Ришаром из американского посольства. Они совершили привычный круг - из "Кафе де Пари" на Монмартр; в отель Стеттон вернулся в семь часов утра и лег спать.
      В четыре часа он поднялся, перекусил и заказал такси, чтобы отправиться на Гар-дю-Нор, с багажом он уладил дело еще накануне.
      На вокзале Стеттон купил пару книг и несколько журналов, которые положил в свою дорожную сумку.
      Справившись с этим, он уже двинулся было к дверям, ведущим на платформу, когда вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече и услышал хриплый голос, сказавший ему по-французски в самое ухо:
      - Молодой человек, я хочу поговорить с вами.
      Стеттон испуганно обернулся и обнаружил прямо перед собой пару колючих темных глаз.
      Огромный мужчина с черной бородой, закрывавшей всю нижнюю часть лица, держал руку Стеттона мертвой хваткой.
      Узнав мужчину с первого же взгляда, молодой человек лишился дара речи.
      Это был человек из Фазилики, которого он видел много месяцев назад распростертым на полу с пулей Алины в теле.
      - Я хочу поговорить с вами, - повторил мужчина тоном, гораздо более многозначительным, чем произнесенные слова. И добавил, глядя прямо в глаза Стеттону: - Я вижу, вы меня узнали.
      Стеттон попытался вырваться.
      - В самом деле, месье, - он едва не заикался, хотя и старался говорить независимо, но все же лицо его побледнело от неожиданности, - у вас преимущество передо мной. Отпустите мою руку.
      Мужчина, не тронувшись с места, твердо сказал:
      - Только не пытайтесь лгать мне. Вы узнали меня сразу. Пойдемте. Бесполезно пытаться убежать от меня.
      Я хочу поговорить с вами.
      Стеттон был в смятении. Он огляделся. Вокруг толпились люди. Они сновали во всех направлениях. Не более чем в десяти шагах от них, стоял, прислонившись к колонне, полицейский, лениво наблюдая за толчеей.
      Люди, проходившие мимо, уже начали с любопытством поглядывать на двух мужчин, один из которых крепко держал за руку другого, слабо сопротивлявшегося без надежды освободиться. Стеттон открыл было рот, чтобы окликнуть полицейского, но был остановлен бородатым человеком:
      - Не делайте этого.
      И тон, и взгляд бородатого объяснили Стеттону тщетность его усилий. Так просто от этого человека не избавиться, он может последовать за ним в Америку, по всему свету, к черту на кулички, но цели своей добьется.
      Нужно что-то сделать... что-то сказать... но что? Стеттон взглянул на мужчину, пальцы которого стискивали его запястье, и сказал, с трудом подавляя нетерпение:
      - Хорошо, чего вы хотите?
      - Пойдемте со мной. Можем поговорить здесь; люди уже не обращают на нас внимания. У меня есть к вам несколько вопросов.
      - Но мой поезд отходит через три минуты, - запротестовал Стеттон. Если вы хотите спросить, спрашивайте. Я вас слушаю.
      Внезапный блеск появился в глазах человека с бородой - блеск холодный и угрожающий.
      - Месье, - сказал он, и было видно, что он еле сдерживается, чтобы говорить спокойно, - знай вы меня лучше, не стали бы спорить со мной. Если я рассержусь, то за себя не ручаюсь. Так что посоветовал бы делать то, о чем я прошу.
      Стеттон больше не рисковал противиться. Его вдруг осенило, что лучше всего расположить к себе этого человека, а потом перехитрить его, поскольку сражаться с ним на равных, кажется, бессмысленно. Он примирительно сказал:
      - Я не желаю спорить с вами, месье. Просто я волнуюсь из-за поезда. Но через час есть еще один; полагаю, я смогу уехать на нем. Так что вы хотите?