Семья Черкасских жила счастливо. Милая Ольга родила князю Николаю четырех дочерей. Через год после свадьбы родилась Елена, которая, подтверждая свое имя, была писаной красавицей, очень напоминая бабушку Анастасию Илларионову в детстве. Через два года после нее родилась Дарья, еще через два – Елизавета, а последней была маленькая Ольга. Все девочки обожали своего единственного брата. Он был для них божеством. Они наперебой придумывали сюрпризы и подарки для него, бегали за ним маленькой веселой стайкой. Алексей шутливо сердился на них и топал ногой, но сам искренне любил всех сестер, покрывал их проделки и шалости и был их верным рыцарем и защитником.

Когда умерла государыня и на престол взошел Павел I, князь Николай порадовался, что ушел с военной службы и может увезти семью подальше от двора, где начались резкие перемены. Черкасские переехали в московский дом, а лето проводили в подмосковных имениях. После домашних учителей Алексей учился в университете. Его образование под внимательной опекой отца получилось блестящим. Кроме родного языка, он говорил и писал по-английски, по-французски и по-немецки. Ему одинаково легко давались точные и гуманитарные науки, он был достаточно музыкален, прекрасно танцевал и, обладая острым умом и тонким юмором, к восемнадцати годам сделался любимцем московского общества.

Сам Алексей бредил армией, но отец не разрешал ему поступить в гвардию, опасаясь, что в царствование сумасбродного императора сын может погибнуть на чужбине неизвестно за что. Их отношения, до этого доверительные и нежные, даже стали ухудшаться, поскольку отец не посвящал сына в свои опасения, боясь, что молодой беззаботный человек может где-нибудь неосторожно высказать «крамольные» мысли. Но этот кризис разрешился сам собой со сменой власти в столице.

Когда Алексей узнал, что императором стал друг его детства Александр Павлович, он сразу же умолил отца отпустить его в Санкт-Петербург. Князь Николай справедливо решил, что от их семьи кто-то должен поздравить императора с восшествием на престол и что Алексей – самая подходящая для этого кандидатура. Алексей поехал, встретился с императором, принявшим его как старого друга, и, поздравив государя, попросил у него милости – зачислить его в гвардию. Он тот час же получил назначение поручиком в лейб-гвардии гусарский полк и, написав отцу в Москву покаянное письмо, где просил прощения за своеволие, помчался в Ратманово к бабушке за поддержкой и советом.

Бабушка, во всем потакавшая своему любимцу, на сей раз встретила известие о поступлении внука в гвардию без особого восторга.

– Я была спокойна, пока ты был в Москве с отцом, а теперь ты будешь один в столице, в компании молодого императора, – она опечаленно покачала головой.

– Мне девятнадцать лет, и Александра я люблю с детства, ты сама знаешь, что он и Константин – мои друзья, почему вы с отцом так против моего решения? – горячился Алексей, не понимая родных и добиваясь объяснения.

– Алеша, ты многого не знаешь и в силу возраста не можешь понять того, что видят опытные люди. Отношения в царской семье всегда были сложными, что отразилось на характерах Александра и Константина. Бабушка сразу после рождения забрала их к себе и воспитывала сама, отца и мать они видели изредка и были к ним равнодушны, а как они любили свою бабушку, ты сам знаешь. Моя кузина графиня Апраксина была ее фрейлиной и говорила мне, что государыня хотела передать трон Александру, минуя его отца, которого считала сумасшедшим. Ты знаешь, что по нашим законам женатый человек считается совершеннолетним. Поэтому государыня и женила Александра в шестнадцать лет на четырнадцатилетней девочке. Ничем хорошим кончиться это не могло. Что еще хуже, Александр унаследовал не только внешность и характер своей матери, но и ее тягу к распутству. После свадьбы с девочкой, ничего не понимающей в плотской любви, он пустился в загулы. И так продолжается уже десять лет, он не пропускает ни одной юбки при дворе. Служа в гвардии, ты все равно попадешь в его компанию. – Анастасия Илларионовна тяжело вздохнула. – Ты станешь таким же развратником, как он. Только обманутые мужья его не вызывают на дуэль, а императорский двор дает приданое и подыскивает мужей соблазненным им девицам. Он будет тебя дразнить и толкать на соперничество, и ты погубишь себя.

– Ну почему погублю? Я собираюсь служить, а не прожигать жизнь в кутежах, и при дворе я буду бывать не так часто, – искренне веря в то, что говорит, заявил Алексей.

– Александр не позволит тебе этого, он всегда тебя любил и будет тебя приглашать беспрестанно. Но дело сделано, ты получил назначение. Теперь нужно подумать, как поступить, чтобы не испортить твою судьбу. Ты иди пока отдыхай с дороги, а я должна подумать. Завтра увидимся.

Княгиня поцеловала внука, а сама долго не могла заснуть, терзаемая тяжелыми мыслями. За ночь она приняла решение.

Позвав утром внука, она потребовала от него дать ей обещание, что он никогда не будет совращать невинных девушек, и женщины, с которыми он будет иметь дело, должны сами добиваться его расположения. Для Алексея это было само собой разумеющимся, поэтому он, не задумываясь, поклялся бабушке выполнить ее требование. Анастасия Илларионовна пообещала удваивать содержание, получаемое им от отца, при условии, что князь Николай об этом не узнает. Обрадованный молодой человек попрощался с бабушкой и уехал в столицу. Глядя вслед отъезжающей карете, старая женщина думала, что деньги – самое верное средство при решении всех проблем и что если ее любимец будет богат, то, в крайнем случае, он сможет откупиться от обиженных женщин.

Гусары встретили молодого, красивого и богатого поручика Черкасского со свойственным офицерам элитного гвардейского полка радушием, проявляемым обычно к младшим товарищам. Храбрый, умный и веселый Алексей скоро сделался любимцем офицеров, а поскольку он, к тому же, предоставил свою квартиру на Невском в полное их распоряжение, друзья его просто обожали. Алексей прошел все этапы возмужания, принятые в лейб-гвардии: волочился за дамами, пил и играл, проигрывая колоссальные суммы из своего щедрого содержания.

Несмотря на то, что Наполеон покорял Европу, а Россия состояла во всех антинаполеоновских коалициях, гвардия до 1805 года в боях не участвовала. Поэтому первые пять лет службы Алексея прошли в Санкт-Петербурге, где между дежурствами, учениями и смотрами он был частым гостем балов, раутов и приемов высшего света.

Бабушка оказалась права: Александр затянул друга в водоворот своей веселой жизни, и Алексей окунулся в мир безудержных кутежей и сластолюбия. Женщины его обожали, а он обожал их, но слово, данное бабушке, он всегда держал и никогда не подходил близко к незамужним девицам благородного происхождения. Ему хватало других – не очень разборчивых в связях дам.

К двадцати трем годам его внешность приобрела законченный лоск. Как все мужчины в роду Черкасских, молодой князь был очень высок ростом, с широкими плечами, узкими бедрами и длинными сильными ногами. Он был особенно хорош в своем гусарском мундире с красным доломаном и ментиком, отороченным черным мехом. Лицо его – смуглое, удлиненное, c высокими скулами, правильными чертами и твердым подбородком, разделенным надвое продолговатой ямочкой, было классически красиво. Большие черные глаза, становившиеся то холодными, то ласковыми, то искрившиеся безудержным весельем, сводили женщин с ума. Слава неутомимого и искусного любовника прочно закрепилась за ним в столице. Он был красив, богат, любим женщинами, его любили император и друзья-офицеры. Чего еще желать? Он был счастлив.

Веселая жизнь любимца света кончилась жарким июньским днем, когда из Москвы прискакал гонец с письмом мачехи. Вскрывая сургучную печать, Алексей уже знал, что случилось несчастье, поскольку мачеха всегда вкладывала свои записочки в письма отца, а сейчас его имя на конверте было написано ее собственной рукой.

Действительно, Ольга Петровна кратко писала, что его отец и ее муж, князь Николай Никитич трагически погиб на охоте, упав с лошади, которая понесла, испугавшись выстрелов. Она просила Алексея выехать незамедлительно в подмосковное имение Черкасских Марфино, где и случилось несчастье. Чернила на листе в нескольких местах расплывались от слез, капавших на бумагу, и видно было, что рука несчастной женщины дрожала.

В письмо мачехи была вложена записка от дяди, князя Василия, написавшего ровным почерком дипломата, что он сам был свидетелем несчастья, случившегося с братом. Он обещал позаботиться об Ольге Петровне и девочках до приезда Алексея, а также информировал, что написал письмо матери, княгине Анастасии Илларионовне, и ждет ее приезда.

Алексей выехал через час, он нигде не останавливался, менял лошадей и мчался дальше. На исходе пятых суток он вошел в широкие двери огромного главного дома их подмосковного имения. Всю дорогу молодой человек находился словно в оцепенении, ужас произошедшего не укладывался в его мозгу, но, войдя в дом и увидев завешенные черным зеркала в большом вестибюле, он осознал, что отца больше нет.

Встречать Алексея вышел князь Василий. Они обнялись. Василий пытался высказать слова соболезнования, но Алексей, больше всего волновавшийся за самочувствие мачехи и девочек, перебил дядю.

– Где маман? Как она, как девочки?

– Ольга у себя, она очень подавлена, боюсь, как бы не было с ней беды. Девочки на своей половине, они с нянями и гувернантками, но вроде бы все здоровы, – рассказывал князь Василий. – Ты можешь сразу пойти к Ольге, она тебя несколько раз спрашивала.

Молодой человек взбежал по широкой мраморной лестнице на второй этаж и пошел к хозяйским покоям. Он постучал в дверь родительской спальни, ему открыла горничная Марфа, когда-то бывшая няней Ольги Петровны, ее лицо было заплаканным и бледным. Она посторонилась и знаком пригласила его войти. Мачеха лежала в постели. Лицо ее было таким же белым, как кружевная наволочка подушки, глаза были закрыты.

– Маман, – тихо позвал Алексей, искренне любивший свою добрую молодую мачеху, он называл ее так, несмотря на то, что она была всего восемью годами старше него, – я приехал.

Ресницы женщины затрепетали, а когда глаза ее открылись, Алексей увидел в них такое отчаяние, что ужаснулся. Ольга протянула к пасынку руки, обняла его и зарыдала. Она плакала так сильно, что молодой человек и горничная, пытавшиеся ее успокоить, отчаялись в своих попытках. Силы покинули и саму княгиню. Вдруг всхлипывания прекратились, и женщина чуть слышно произнесла:

– Моя жизнь кончена, поручаю тебе сестер.

– Я все сделаю для того, чтобы они были счастливы, – пообещал Алексей, – но и вы, маман, должны жить для них.

– Я уйду за ним, – прошептала княгиня Ольга, – береги моих дочерей.

Она замолчала и, кажется, впала в забытье.

Алексей вышел из комнаты. Дворецкий спросил его, когда подавать обед, он отмахнулся и отослал его к дяде, а сам пошел на половину сестер.

Сестры сидели все вместе в большой и светлой классной комнате. Одетые в одинаковые темные платья, с бледными личиками и заплаканными глазами они походили на тени тех красивых и веселых девочек, которых он видел весной, приехав в Москву встретить Пасху с семьей. Самой старшей, красавице Елене, было двенадцать лет, Дарье или Долли, как ее звали в семье, – десять, Лизоньке – восемь, а младшей, названной в честь матери и бывшей ее копией Ольге, – шесть. Увидев брата, девочки вскочили со своих мест и бросились к нему. Маленькие руки обвились вокруг него на уровне плеч, груди, пояса, четыре головки прижались к Алексею, девочки заплакали.

– Дорогие мои, не плачьте, вы разрываете мое сердце, – твердил молодой человек, обнимая их всех сразу, – прошу вас, успокойтесь, я с вами, все будет хорошо.

Ласковые уговоры помогли, девочки постепенно перестали плакать, затихли. Алексей усадил их всех на большом персидском ковре, лежавшем в центре комнаты, сел сам рядом с ними и посмотрел на Елену.

– Элен, ты старшая, ты должна мне помогать, пока мама не поправится, – обратился он к сестре, гладя ее руку.

– Я все сделаю, Алекс, – ответила девочка, – все, что ты скажешь, но мама… она поправится?

Девочка опять заплакала, за ней заплакали все остальные.

– Тише, мои дорогие, мы все сделаем, чтобы она поправилась, – шепча ласковые слова, брат снова начал обнимать их всех по очереди, утирая девочкам слезы.

Наконец, сестры успокоились, Алексей велел няне и гувернантке уложить их спать в смежных комнатах и не отходить от них ночью. Убедившись, что кровати сестер перенесены в две большие смежные спальни, а для няни и гувернантки принесены складные кровати, он пожелал всем спокойной ночи и пошел в церковь проститься с отцом.

Церковь в усадьбе была построена его прадедом Иваном Павловичем Черкасским и освящена в часть Рождества Пресвятой Богородицы. Изящный храм в стиле барокко стоял между парком и селом Марфино. Алексей подошел к храму, когда уже почти стемнело. Церковь была слабо освещена. Гроб с телом Николая Никитича стоял на задрапированном темным бархатом постаменте перед алтарем. Старый священник отец Павел читал заупокойный чин. В глубине храма стояли несколько дворовых. Алексей подошел к гробу и встал сбоку. Отец Павел молча кивнул ему, не прерывая службу. Молодой человек посмотрел на отца, лежавшего со спокойным выражением моложавого лица. Даже шрам, к которому Алексей привык с детства, не портил лицо князя Николая. Молодой человек с ужасом подумал, что отцу всего пятьдесят четыре года и что он мог бы еще жить и жить. А как он сам будет жить без отца, бывшего ему старшим другом и мудрым советчиком, Алексей не знал.

Отстояв службу, молодой человек пошел домой. Ни с кем не разговаривая, он прошел в свою комнату, всегда готовую в Марфино к его приезду, хотя он почти никогда здесь не жил, занятый службой и жизнью в столице. Алексей стащил сапоги и повалился на кровать не раздеваясь, ему казалось, что если он сейчас уснет, завтра ему станет легче и он сможет что-то делать, решать судьбу мачехи и девочек, а сегодня его горе было так невыносимо, что ему казалось – еще чуть-чуть, и у него разорвется сердце.

Но его надеждам не суждено было сбыться. Проснувшись утром с тем же тяжелым настроением, он оделся во все черное и пошел навестить мачеху.

На его стук выглянула старая горничная, сказавшая, что княгиня прорыдала всю ночь, а сейчас забылась. Горничная плакала.

– Я очень беспокоюсь за нее, – всхлипывая, сказала Марфа, – она заговаривается, не может есть, только иногда пьет отвар – мне князь Василий рассказал, как его составить, и сам травы дал из своей дорожной аптечки. Мне кажется, с каждым днем ей становится все хуже. Сегодня она еще слабее, чем вчера, пульс совсем не прощупывается.

– Я пошлю за доктором Брюсом в Москву, – решил Алексей, – идите к ней, я навещу девочек.

Отправив слугу за доктором, он пошел на половину сестер. Девочки сегодня выглядели бодрее, чем вчера. Опять обступив Алексея, они прижались к нему со всех сторон, ища поддержки.

– Ну, хорошо, мои дорогие, – попросил их Алексей, – пойдемте сядем, вам нужно поесть, я смотрю, что все тарелки у вас не тронуты, а нам всем нужны силы. Давайте и мне тарелку, я тоже с вами поем.

Алексей вдруг подумал, что он не ел уже сутки, а может быть и больше, но есть ему совсем не хотелось. Когда ему тоже принесли ложку и тарелку с гречневой кашей, залитой теплым молоком, он начал есть, показывая пример девочкам. Елена начала уговаривать младших, и сестры в конце концов передали няне чистые тарелки. Потом они пили чай с булочками, а Алексей отвлекал их рассказами о Санкт-Петербурге и своей службе в гусарском полку. Убедившись, что сестры поели, он поручил их заботам гувернантки, предложив ей повести их на прогулку в сад, а сам отправился искать князя Василия.

Дядю он нашел в столовой, где тот доедал завтрак, сервированный для него одного. Алексей сделал знак лакею и попросил налить себе кофе. Лакей понес прибор к хозяйскому месту во главе стола, и молодого человека пронзила боль при мысли, что теперь он глава этой семьи.

– Дядя, когда приедет бабушка? – тревожно осведомился он. – Маман совсем плоха, я послал в Москву за доктором.

– Мне кажется, она должна быть уже сегодня, – посчитал в уме прошедшие дни князь Василий, – нужно назначить дату похорон, нельзя долго откладывать.

– Дождемся бабушку, тогда и примем решение, – не согласился Алексей, которого резанула будничность в словах дяди, и хотя он понимал, что князь Василий прав, ему был неприятен его спокойный тон.

К полудню из Москвы приехал доктор Брюс. Он долго осматривал Ольгу Петровну, впавшую в забытье, она почти не реагировала на прикосновения врача и своей горничной. Доктор спустился в гостиную, где его ждали Алексей и князь Василий, очень встревоженный.

– Я очень беспокоюсь за княгиню, – обратился он к Алексею, нервно потирая руки, – я не понимаю, как такую молодую и сильную женщину отчаяние могло так быстро лишить всех сил к жизни. Она настолько слаба, что мы можем потерять ее в любой момент. Я могу только предположить, что возможно у княгини было слабое сердце, но до сих пор, учитывая молодость мадам, это не проявлялось, а горе обострило болезнь. Она уходит от нас, я бы посоветовал позвать священника.

Алексей был сражен. Он молча стоял, сжав кулаки. Князь Василий окликнул лакея, стоящего в дверях, и послал его за отцом Павлом.

Через полчаса в гостиную вошел священник. Алексей поднялся ему навстречу и тихо объяснил, что они хотят, чтобы он соборовал княгиню. Отец Павел пошел наверх к Ольге Петровне, а Алексей подошел к окну в надежде увидеть в саду сестер. Девочки были около пруда, куда террасами спускались цветники. Гувернантка заняла их рисованием. Елена стояла у мольберта, а младшие, сидя на скамейках, рисовали цветными мелками в альбомах, лежавших у них на коленях.

Вдруг Алексей увидел на подъездной аллее темную дорожную карету своей бабушки. Увидели экипаж и девочки, побросав свои принадлежности для рисования, они побежали к крыльцу. Алексей и князь Василий, извинившись перед доктором, тоже поспешили к выходу.

Когда дверца кареты отворилась и на подножку ступила княгиня Анастасия Илларионовна, Алексей, не видевший бабушку в течение последних пяти лет, поразился тому, как она постарела. Княгине уже исполнилось семьдесят девять лет, она была очень худа, но по-прежнему держалась прямо, а ее голубые глаза смотрели из-под полуопущенных век пристально и жестко. За ней из кареты вылез высокий сухощавый человек с седеющими черными волосами и добрыми серыми глазами. Алексей узнал в нем соседа по Ратманову, друга детства своего отца, барона Александра Николаевича Тальзита.

К бабушке первыми бросились девочки, обняв ее, они сразу заплакали. На глаза княгини тоже навернулись слезы.

– Не плачьте, мои милые, – уговаривала она, обнимая девочек обеими руками, – я с вами, я никому не дам вас в обиду. Дайте мне вас обнять.

Она обняла Елену, потом всех младших по очереди, а последним – Алексея.

– Пойдем в дом, расскажи мне все, – тихо шепнула бабушка внуку.

Отправив девочек продолжать прогулку, взрослые прошли в дом. В гостиной доктора не было, а испуганный лакей объяснил, что за доктором прибежала горничная княгини, и он сейчас у нее.

– Что с Ольгой? – забеспокоилась Анастасия Илларионовна и посмотрела на князя Василия.

– Мы и сами не знаем, что с ней, – пожал плечами ее сын, – доктор подозревает, что сердце было слабое, а горе спровоцировало приступ. Она очень плоха. Сейчас отец Павел у нее, а теперь еще и доктор.

– Я пойду к Ольге, – решила княгиня и направилась в спальню невестки.

Когда через двадцать минут она вернулась, по ее лицу Алексей понял, что все было кончено, дети светлейших князей Черкасских остались круглыми сиротами.

Гроб с телом княгини Ольги Петровны отнесли в церковь и поставили рядом с гробом ее мужа. Из второго подмосковного имения Грабцево в помощь отцу Павлу приехал священник отец Алексий. Заупокойные службы они читали по очереди днем и ночью. Марфино погрузилось в глубокий траур.

Анастасия Илларионовна целые дни проводила на половине девочек, выходя оттуда только к обеду. Она забрала себе в помощь горничную покойной княгини Марфу, и общими силами четыре женщины беспрерывно успокаивали и отвлекали маленьких сирот.

На третий день после смерти княгини Ольги обоих супругов похоронили около церкви в Марфино. На похороны съехались соседи со всей округи, было много знакомых и родственников из Москвы. К полудню приехавшие сели за поминальный обед, а к вечеру все разъехались, Черкасские остались одни, исключением был только старый друг и сосед барон Тальзит.

Княгиня, проведав девочек, которых на похороны не брали, а оставили дома под присмотром гувернанток и няни, спустилась в гостиную, где сидели трое мужчин.

– Пойдемте в кабинет Николая, – распорядилась она, – выслушаем его последнюю волю.

Алексей удивился, кошмарные события последних дней настолько его деморализовали, что он даже не задумывался о том, что отец мог оставить завещание.

Все встали и отправились за княгиней в кабинет князя Николая. Большая комната с французскими окнами, выходящими в сад, всем напоминала о покойном хозяине. Развешанное на ярком ковре оружие, бывшее с князем Николаем в боях на Кавказе, большой портрет жены с дочерьми, стоящими изящной группой на фоне цветников Марфина, миниатюра в овальной золотой рамке, изображающая Алексея в возрасте десяти лет – все говорило вошедшим родственникам о безвозвратной потере.

– Садитесь, – предложила княгиня, занимая кресло хозяина у письменного стола, – поскольку вы не знали до сегодняшнего дня, я сообщаю вам, что душеприказчиком мой сын назначил нашего общего друга и соседа барона Александра Николаевича Тальзита. Он и мой душеприказчик, и после моей смерти он объявит вам мою волю. А сейчас, прошу вас, Александр Николаевич, зачитайте нам последнюю волю моего сына.

Барон достал из внутреннего кармана сюртука запечатанный конверт, на котором было рукой князя Николая написано: «Завещание Николая Черкасского», сломал печать и начал читать написанное:

«Я, светлейший князь Николай Никитич Черкасский, находясь в здравом уме и твердой памяти, изъявляю свою последнюю волю:

Душеприказчиком моим назначаю моего друга барона Александра Николаевича Тальзита. Поручаю ему огласить мою последнюю волю и проследить за ее исполнением.

В случае моей смерти, произошедшей ранее смерти жены моей – светлейшей княгини Ольги Петровны Черкасской, в девичестве княжны Глинской, я оставляю ей в пожизненное пользование имение Грабцево со всем имуществом и крестьянами, также оставляю ей двести пятьдесят тысяч рублей золотом. После ее кончины имение Грабцево со всем имуществом и крестьянами должно перейти во владение моего сына светлейшего князя Алексея Николаевича Черкасского, а полученными от меня деньгами моя жена Ольга Петровна Черкасская может распорядиться по своему усмотрению.

Дочерям моим – Елене Николаевне, Дарье Николаевне, Елизавете Николаевне и Ольге Николаевне Черкасским оставляю по сто пятьдесят тысяч рублей золотом каждой. Вышеозначенную сумму каждая из них получит при замужестве с согласия назначенного мной опекуна, либо по достижении двадцатипятилетнего возраста. Опекуном всех моих дочерей назначаю моего сына светлейшего князя Алексея Николаевича Черкасского.

Все остальное принадлежащее мне имущество я оставляю моему сыну светлейшему князю Алексею Николаевичу Черкасскому.

Подписано мною 15 мая 1800 года в поместье Ратманово в присутствии свидетелей: светлейшей княгини Анастасии Илларионовны Черкасской и барона Александра Николаевича Тальзита, заверивших мою подпись».

Барон замолчал. Алексей сидел, пытаясь осознать новое положение вещей. Княгиня достала из кармана платья другой конверт и сказала:

– Это – завещание покойной княгини Ольги Петровны, оно хранилось в ее бюро, Марфа показала мне, где оно лежало.

Княгиня сломала печать, развернула листок и начала читать:

«Я, светлейшая княгиня Ольга Петровна Черкасская, в девичестве княжна Глинская, завещаю все свое имущество, которое будет принадлежать мне на момент моей смерти, разделить поровну между моими дочерьми и передать долю каждой из них в их полное распоряжение по достижении возраста двадцати одного года.

Подписано мною 16 сентября 1802 года в Москве в присутствии свидетелей: светлейшего князя Николая Никитича Черкасского и княжны Елизаветы Петровны Глинской, заверивших мою подпись».

Княгиня сложила завещание невестки и посмотрела на собравшихся мужчин.

– Ну что, племянник, ты теперь один из самых богатых людей России, – заметил князь Василий. И хотя он сказал правду, его высказывание покоробило всех присутствующих.

– Алексей, поскольку княгиня Ольга пережила мужа на восемь дней, то двести пятьдесят тысяч рублей переходят к девочкам, а Грабцево остается тебе, – рассудила Анастасия Илларионовна, – и так как ты теперь опекун девочек, то должен разрешить мне забрать их в Ратманово. Им там будет лучше – подальше от тяжелых воспоминаний, а ты будешь к нам приезжать.

– Конечно, я согласен, – подтвердил Алексей, – я помню, как рос там, и хотя я очень любил отца и маман, а сестер просто обожаю, но никогда я не был счастливее, чем с вами в Ратманово.

– Ну, что же, мы выезжаем завтра, – решила княгиня, – если хочешь, Алексей, можешь поехать с нами.

– Конечно, я поеду с вами, – начал Алексей, но в эту минуту лакей доложил о приезде фельдъегеря к князю Алексею Николаевичу. Вошел офицер и протянул молодому человеку пакет.

– Это из полка, – посмотрев на подпись, Алексей распечатал пакет, – к сожалению, я не могу ехать с вами, пришел приказ о вступлении гвардии в боевые действия. Через три дня полк отправляется в Австрию, я должен успеть присоединиться к товарищам.

Княгиня задумалась, лицо ее приняло суровое выражение.

– Обещай мне, что ты не будешь рисковать попусту и вернешься живым, – потребовала она, – ты теперь ответственен за сестер, я – не вечная, я сделаю все, что смогу, но ты должен сам вырастить их и выдать замуж.

Глядя в затуманенные слезами глаза бабушки, Алексей поклялся, что он обязательно вернется живым и выполнит последнюю волю родителей.

На рассвете вереница из шести карет и четырех повозок с вещами, увозивших барона Тальзита, княгиню с внучками и прислугу, в сопровождении двадцати верховых выехала в объезд Москвы, направляясь в Ратманово. Алексей, не дожидаясь их отъезда, накануне вечером простился с родными и уехал в столицу, а князь Василий доехал с ним до Москвы и там остался в гостях у родственников жены.

Алексей успел в полк за два часа до выступления, заехав еще на свою квартиру, где его уже ждал верный Сашка, приведший из конюшен полка его боевого коня Воина. Пока Алексей мылся, Сашка собирал по его указанию вещи. Молодой человек надел мундир, последний раз оглядел квартиру, где прошли золотые годы его веселой молодости, и поехал в полк – начинать свою первую военную кампанию.

Молодой князь доложил о своем прибытии командиру полка и отправился в свой эскадрон, командование им он получил вместе с чином штаб-ротмистра лейб-гвардии в начале этого года. Полк, выстроившись в боевой порядок на плацу у своих казарм, дожидался прибытия государя-императора, которого должен был сопровождать в Австрию на арену боевых действий объединенной русско-австрийской армии против французов.

Император Александр принял рапорт командира полка и поехал вдоль строя гусар, приветствуя их. Проезжая мимо третьего эскадрона, впереди которого на огромном сером коне сидел Алексей, государь улыбнулся своему другу и приветственно приложил руку к треуголке.

Прозвучали команды маршевых построений, два первых эскадрона выехали на дорогу впереди императора и его свиты, а три других эскадрона развернулись позади. Алексей во главе своих гусар ехал сразу за свитой. Император Александр обернулся и поманил друга к себе. Князь, передав командование эскадроном своему товарищу поручику Чернову, выехал вперед и подъехал к государю. Тот знаком велел ему ехать рядом.

– Прими, Алексей, мои соболезнования о твоем отце, он был бесстрашный офицер и верный слуга Отечества, – посочувствовал император.

– Благодарю, вас, ваше императорское величество, – ответил Алексей. – К сожалению, моя добрая мачеха пережила мужа только на восемь дней и упокоилась рядом с ним.

– Как жаль, такая была прекрасная пара, а она была такой преданной женой, – промолвил император. – Получается, что ты теперь единственная опора сестер?

– Да, ваше императорское величество, отец назначил меня опекуном всех моих сестер, – подтвердил Алексей, – они теперь в Ратманове, с бабушкой.

– Милая Анастасия Илларионовна, передавай ей привет от меня, когда будешь писать, – улыбнулся Александр. – Но ты не женат, и детей у тебя нет, что будет, если ты погибнешь в бою?

– Я стал наследником отца, а девочкам выделено приданое и достались деньги их матери. У меня большая часть состояния в майоратных владениях, они переходят по мужской линии, но у меня есть имение Грабцево, не входящее в майорат, и наследство моей матери, переданное мне отцом по совершеннолетии, – доходные дома и деньги. Майорат получит дядя, как второй наследник отца по мужской линии после меня, а про остальное имущество я пока не думал – наверное, получат сестры, – рассказал Алексей.

– Тебе надо жениться и завести сына, – оценил положение Александр, – ты ведь не в моей ситуации, у меня есть еще три брата, а у тебя – никого. Дядю твоего я не люблю, какой-то он скользкий, как будто у него тайные пороки. Хотя твои кузены Николай и Никита вроде бы неплохие люди. Я распоряжусь, чтобы ты стал при мне флигель-адъютантом, будем защищать друг друга в бою, как в детстве, только сабли будут настоящие.

– Благодарю вас, ваше императорское величество, – замялся Алексей, – но как же мои товарищи – они будут рубиться в бою, а я буду при ставке?

– Не беспокойся, князь, никто тебя в трусости не заподозрит, – засмеялся Александр, – императора в бою охранять – очень почетная миссия, ее я тебе и поручаю. Или ты отказывать будешь своему главнокомандующему?

– Рад стараться, ваше императорское величество, – кратко ответил Алексей.

Государь жестом отпустил его, и молодой человек вернулся к своему эскадрону.