Глава 4

Воспользовавшись отпуском, предоставленным в полку, Алексей не участвовал в военных действиях 1807 года, закончившихся спорным Тильзитским миром. Он, как и его отец при воцарении императора Павла, возблагодарил Бога, что может под благовидным предлогом семейных обстоятельств, скрыться в своих имениях в смутные времена тяжелых испытаний, настигших императорский двор.

Два года, проведенные Алексеем на новом для него поприще – хозяина больших владений, требующих неустанной заботы, потребовали от молодого человека напряжения всех сил. Ему пришлось на ходу учиться, осваивая премудрости управления большими поместьями. Природный ум, способность к учению и жизненная хватка, унаследованная им, как он подозревал, от бабушки, а также то, что отец оставил дела в имениях в хорошем состоянии, помогли ему получить большой доход от поместий и домов. Из любопытства он захотел попробовать себя в новом деле и вложил деньги, организовав судоходную компанию, перевозившую пассажиров и грузы из Санкт-Петербурга в Англию и обратно. Интуиция его не подвела, дело оказалось очень прибыльным. Он нашел толкового англичанина Фокса и посадил его управляющим в конторе в Санкт-Петербурге, а сам на полгода перебрался в Лондон, организуя работу в Англии. Доходы, получаемые от работы компании, он оставлял в банках Лондона, а его поверенный, выбранный им из самых известных коммерсантов Сити, работал для него на бирже.

Коммерческий успех вдохновил Алексея и он, наконец, понял свою бабушку, находившую радость и удовольствие в ведении дел, но он был молодым холостым человеком, поэтому другие удовольствия были для него не менее важны. Он увлекся театром, вернее сказать, прекрасными служительницами Терпсихоры. В Лондоне он содержал актрису, в Москве и Санкт-Петербурге его ждали балерины. Все они были красивы, искусны в постели и, отлично зная о существовании друг друга, соперничали только в том, сколько денег каждая из них может вытянуть из князя. Такой прагматизм с их стороны очень устраивал Алексея, он сам за эти годы стал жестким, практичным человеком, похоронившим остатки романтических иллюзий под Аустерлицем. Его жизнь была простой и ясной, это его устраивало, и воинская служба уже не казалась ему привлекательной, поэтому в начале нового 1808 года он приехал в столицу просить аудиенции у императора Александра, с намерением окончательно выйти в отставку и полностью посвятить себя делам семьи.

Санкт-Петербург встретил его новогодними балами. Он побывал в полку и в гостях у нескольких старых друзей, и весть о приезде самого завидного жениха России мгновенно облетела все салоны. В дом Черкасских на Миллионной улице принесли множество приглашений, но Алексей отложил их, решив сначала встретиться с государем, а потом принять решение, оставаться ли при дворе или сразу уехать.

Приглашение от императора прибыло утром пятнадцатого января. Алексея приглашали в Зимний дворец на малый обед, а потом на костюмированный бал, который император давал в честь своей сестры Марии Павловны, великой герцогини Саксен-Веймар-Айзенахской. Поскольку предстоял обед, Алексей решил не связывать себя маскарадным костюмом, а захватить с собой маску и плащ-домино и оставить их у слуги до начала маскарада.

Ранняя зимняя ночь уже опустилась на столицу, когда легкие санки Черкасского подлетели к парадному вестибюлю Зимнего дворца. Идя за слугой по сводчатой галерее и поднимаясь по белой мраморной лестнице, Алексей вспомнил рассказ бабушки о том, как такой же зимней ночью она уносила отсюда его, двухлетнего, а маленький Александр в утешение малышу подарил игрушечный орден на голубой ленте.

Лакей привел его на половину императрицы Елизаветы Алексеевны, попросил подождать в гостиной, а сам пошел с докладом в кабинет государыни. Дверь кабинета распахнул сам император Александр.

– Заходи Алексей, мы тут маленькой компанией собрались, – пригласил император, – и все очень рады тебя видеть.

Алексей вошел в кабинет, где, кроме императрицы Елизаветы Алексеевны, находились ее сестра Амалия, принцесса Баденская, сестра императора Мария Павловна, великая герцогиня Саксен-Веймар-Айзенахская, и любимец императора генерал-адъютант граф Адам Ожаровский. Все присутствовавшие дамы были красавицами, но Алексей как всегда отметил, что тонкая красота императрицы затмевает прелесть всех присутствующих дам. Сегодня она была в светло-голубом шелковом платье, расшитом кружевной сеткой, высокий стоячий воротник, начинающийся на плечах и оставляющий открытой белоснежную грудь, сзади оттенял высокую лебединую шею государыни. Ее темно-золотистые волосы были собраны над бриллиантовым обручем в греческую прическу, которая ей очень шла. Ее большие голубые глаза глядели на гостей с нежной печалью.

Алексей знал от самого императора, что они с женой приняли решение быть просто друзьями, а свободу друг другу дали еще три года назад, но, глядя на прекрасную грустную женщину, с нежностью в глазах наблюдавшую за своим мужем, он усомнился в том, что императрицу устраивает такое положение вещей. Он с поклоном подошел сначала к Елизавете Алексеевне, ласково приветствовавшей его, потом к двум другим дамам, которых также хорошо знал, пожал руку графу Ожаровскому и подошел к императору, стоявшему в нише окна.

– Ну что, друг, приехал отставки просить? – сам задал вопрос Александр. – Я знаю, после Тильзита в моей армии служить не так почетно, как при моей бабушке, – продолжал он с горечью, – но неволить тебя я не буду.

– Ваше императорское величество, я действительно думал выйти в отставку, поскольку должен заботиться теперь о процветании всей моей семьи. Я опекун четырех сестер, их судьба теперь стала моей заботой, – начал Алексей, – но если бы я мог продлить отпуск на несколько лет, а в строй явиться по вашему требованию во время опасности для Отечества, я был бы очень вам благодарен.

– Вот – ответ брата, – признал Александр и со слабой улыбкой похлопал друга по плечу, – на войне так не хватает близких людей, с кем можно просто поговорить в трудную минуту. Значит, решено: пиши рапорт на бессрочный отпуск, а начнется война – я сам тебя вызову.

– Благодарю вас, ваше императорское величество, – поклонился Алексей, – для меня это – большая честь.

– Ну, пойдем к дамам, расскажи нам о своих сестрах и бабушке, – предложил Александр, направляясь к жене, сестре и свояченице, нарядной группой устроившимся в креслах напротив камина, – давно я не видел ее. Как она поживает?

Император предложил всем по бокалу вина. Его супруга усадила Алексея в кресло рядом со своим и начала расспрашивать о сестрах – их внешности, характере, талантах. Беседа, направляемая Елизаветой Алексеевной, продолжалась еще минут пятнадцать, потом императрица пригласила всех в столовую. К столу государь повел сестру, Алексей – императрицу, а граф Ожаровский – принцессу Амалию.

Обед прошел приятно, но Алексей заметил, что все его участники избегали даже упоминать имя Бонапарта, а императрица тщательно следила, чтобы никто не обсуждал и состояния дел в Европе. После обеда, когда дамы удалились переодеваться для маскарада, император спросил Алексея, как он будет одет вечером. Алексей рассказал о домино и маске, лежащих у его слуги в вестибюле дворца.

– Я тоже буду в домино, – сообщил Александр, – Ожаровский будет римским воином, а наши дамы будут богинями. Но, между нами, Венера при дворе уже есть. Пойдем, Алексей, покажу ее тебе, – позвал государь, направляясь на свою половину.

В своем кабинете император подошел к французскому бюро, принадлежавшему когда-то Людовику XIV, открыл его и показал Алексею небольшой овальный портрет, изображавший женщину ослепительной античной красоты. Князь не был с ней знаком, но друзья уже донесли до него сплетню, обсуждавшуюся во всех домах Санкт-Петербурга. Ему шепнули, что сердце государя прочно покорила Мария Антоновна Нарышкина, в девичестве княжна Святополк-Четвертинская, безоговорочно признанная первой красавицей России.

– Ну что, Алексей, хороша? – улыбнулся с видом собственника император. – Показываю тебе ее заранее, чтобы ты не думал за ней приударить и испортить нашу дружбу.

– Я запомню, ваше величество, – улыбкой смягчая серьезность своего ответа, кивнул на портрет Алексей.

Он прекрасно понимал, что братские чувства императора сразу закончатся, как только он засомневается в чувствах друга по отношению к своей женщине. Всем была еще памятна история их друга юности князя Адама Чарторижского, когда Александр заподозрил того во влюбленности в свою жену Елизавету Алексеевну. Для князя Адама это кончилось почетной ссылкой в Италию, где он жил уже десять лет, а для императрицы – полным отчуждением мужа, выказывавшего ей почтение как государыне, но больше не хотевшего видеть в ней женщину.

Император отпустил Алексея одеваться и попрощался до маскарада.

Маскарад в Зимнем дворце собрал несколько сотен гостей. Лица скрывали или полумаски, оставлявшие открытым только рот, или итальянские маски, закрывающие все лицо. Алексей надел поверх вечернего костюма черный плащ-домино на алой подкладке и черную полумаску с носом-клювом.

Молодой князь не знал, как будут одеты его друзья-гусары, поэтому пытался угадать их под масками. Наконец, он вычислил их в костюмах средневековых рыцарей, одетых в шлемы с забралами. Нужно признать, что костюмы настолько хорошо скрывали лица, что он узнал друзей только по голосам. Когда Алексей к ним подошел, его шутливо отругали, что гусарский полк должен быть в одной форме, но он так же легко отшутился.

Начались танцы. Князь давно не танцевал и сначала смотрел на танцующих, но потом, когда в зале танцевала уже почти сотня пар, тоже начал приглашать дам, выбирая наиболее стройных, резонно рассудив, что стройная женщина с большей вероятностью окажется молодой.

Помня о негласных правилах (второй танец за вечер с одной женщиной может скомпрометировать партнершу), он старался запоминать костюмы приглашаемых дам, чтобы не сделать ошибки. Легкий разговор во время танца ни к чему его не обязывал. Постепенно в душе Алексея расцвело легкое, игривое, беззаботное настроение. Ему нравилась музыка, нравился бал, нравились дамы, впервые за долгое время его отпустили заботы, и он захотел полностью отдаться очаровательному веселью маскарада.

Последней его партнершей в вальсе была высокая женщина с фигурой греческой богини, одетая в костюм итальянской маркизы прошлого века. Ее лицо было полностью закрыто белой маской, отделанной золотым кружевом, губы, сложенные в улыбку, тоже были нарисованы на маске золотой краской, волосы незнакомки были полностью скрыты убором из черных перьев, а в прорезях маски весело блестели лукавые черные глаза. Дама прекрасно танцевала, при этом во время танца сама смело прижималась к Алексею. Почувствовав призыв, исходящий от партнерши, князь применил старый трюк, начав говорить ей на ушко обычные комплименты тем частям ее фигуры, которые были открыты взгляду. Дама тихо смеялась, а потом предложила партнеру проводить ее в пустую комнату, где она смогла бы немного отдохнуть от танцев.

Не понять такой явный намек было невозможно, и Алексей вывел незнакомку из зала, увлекая в анфиладу комнат в северной части дворца. В первой же безлюдной комнате она скользнула в альков, задрапированный бархатными портьерами, где стояли диванчики, обитые той же тканью. Дама бросилась на диван, потянув за собой Алексея, крепко обняла его и прижалась к нему всем телом.

– Не правда ли, тайна так завораживает, – шептала она, – вы не знаете меня, я не знаю вас, завтра мы пройдем друг мимо друга и не узнаем.

Руки незнакомки скользнули под плащ-домино и начали расстегивать на Алексее рубашку. Ее белоснежная грудь, открытая по последней французской моде очень сильно, находилась прямо перед лицом Алексея, и когда он, легко потянув за лиф платья, обнажил ее, незнакомка издала гортанный стон, подхлестнувший молодого человека. Он хотел прижаться губами к нежным полушариям с крупными розовыми сосками, но ему мешала маска. С тихим ругательством он сорвал ее и отбросил в сторону.

Незнакомка обнимала его с нарастающей страстью, ее опытные руки скользнули за пояс его панталон и начали ласкать молодого человека, и так уже бывшего в боевой готовности. Алексей забыл всякую осторожность. Задрав юбки женщины, он принялся гладить ее бедра и тут же почувствовал, что дама исходит желанием. Алексей быстро расстегнул панталоны и, подхватив бедра незнакомки, мощным ударом вошел в теплую глубину. Дама прижалась к Алексею, издала низкий стон и резко откинула назад голову. От этого движения белая маска слетела с ее лица, и Алексей сквозь туман страсти, охватившей его, с ужасом увидел уже разрумянившееся от наслаждения прекрасное лицо с портрета в кабинете императора.

Князь мгновенно протрезвел. Ужас от того, что с ним случилось, погасил остатки страсти. Запахнув свое домино, он встал с дивана, одернул на женщине юбки, натянул спущенное платье на плечи, извинившись, резко повернулся на каблуках и пошел к выходу из дворца. Он не сомневался, что при дворе всегда и везде имеются глаза и уши, и императору сегодня же будет все известно об этом скандальном инциденте.

Приехав домой, он попытался залить разочарование водкой, но она его не брала. Под утро он забылся тяжелым сном и проспал до полудня. Разбудил его камердинер, сообщивший, что принесли письмо от государя. Алексей сломал печать и начал читать письмо Александра, написанное по-французски:

«Князь, я узнал, что вы не выполнили данное мне обещание, чем я очень опечален. Поскольку интересы вашей семьи требуют вашего присутствия в имениях, вы можете тотчас же ехать в Ратманово и заняться воспитанием сестер. Приказ о вашем бессрочном отпуске в полку мною уже подписан».

Под коротким письмом стояла знакомая витиеватая подпись императора.

Алексей молча сидел на кровати, он понимал, что это – опала, и гадал, распространится ли она на всю семью, включая сестер и бабушку, или только на него. Но делать было нечего. Алексей велел собирать вещи и рано утром выехал в Ратманово.

У князя было так тяжело на душе, что дорогу до имения своей бабушки он проехал, не обращая внимания ни на погоду, ни на пейзаж за окном, ни на города и села. Больше всего его печалила мысль, что он навсегда лишился дружбы Александра, а также пугало то, что он испортил судьбу сестер, и они не смогут найти себе достойных партий, имея опального брата.

Когда до Ратманова оставалось несколько верст, Алексей взял себя в руки. Чтобы не пугать родных, он решил сказать, что взял бессрочный отпуск в полку и хочет подольше пожить с сестрами и помочь бабушке с поместьями.

Но судьба смешала все его планы и намерения. Как только он вошел в дом, навстречу ему вышла совершенно седая, но все еще бодрая няня Тамара Вахтанговна, и по ее лицу Алексей понял, что в доме случилась беда.

– Мальчик мой, горе у нас – бабушка твоя совсем плоха, – заплакала старая грузинка, – все тебя ждет, спрашивает каждый час.

Алексей побежал наверх по лестнице. Около спальни бабушки он остановился, чтобы перевести дух, и осторожно постучал в дверь. Ему открыла горничная княгини, Авдотья Ивановна. В комнате находился и доктор, которого Алексей видел впервые. Лицо Анастасии Илларионовны стало совсем маленьким и совершенно бескровным, глаза ее были закрыты.

– Бабушка, я приехал, – позвал внук, взяв руку Анастасии Илларионовны, – посмотри на меня.

– Алеша, – услышав родной голос, старая княгиня открыла глаза и попросила, – пусть все уйдут, нам нужно с тобой поговорить.

Все находящиеся в комнате вышли. Алексей сел на стул рядом с кроватью, взял бабушку за руку и приготовился слушать.

– Алеша, ты меня не перебивай, выслушай внимательно, – шептала княгиня чуть слышно, – сестер береги, они и так богаты, да я еще им по сто тысяч оставляю, пусть замуж выйдут по любви, за кого захотят, хоть за нищего.

– Я обещаю, бабушка, все будет так, как ты хочешь.

– Алеша, я очень боюсь за тебя. Ты должен поскорее жениться и получить наследников. Я все оставляю тебе, завещание – у барона Тальзита. Обещай мне, что женишься, – потребовала Анастасия Илларионовна, и на мгновение в ее голубых глазах мелькнула прежняя сила.

– Обещаю в ближайшее время выбрать хорошую девушку, похожую на покойную маман, и жениться, – согласился Алексей и пожал руку бабушки, как бы скрепляя обещание.

– А сейчас позови Тамару Вахтанговну, – обессиленная долгой речью, княгиня закрыла глаза.

Когда Тамара Вахтанговна вслед за Алексеем вошла в спальню, княгиня приоткрыла глаза и слабо повела рукой, как будто что-то прося. Старая грузинка вынула из комода, стоящего у окна, синий бархатный мешочек и достала из него тяжелую золотую цепочку с золотым крестом необычной формы, украшенным аметистами и жемчугом, в центре креста переливался огромный бриллиант исключительной красоты. Она протянула драгоценность Алексею.

– Я обещала твоему отцу передать его тебе перед твоим венчанием, – прошептала Анастасия Илларионовна, – прощай, Алеша, выполни мои просьбы, я буду молить господа за тебя, а сейчас позови отца Василия.

Княгиня закрыла глаза. Алексей поцеловал ее руку и вышел из спальни, сжимая в руке бархатный мешочек. Отдав распоряжение срочно позвать священника, он прошел в свою комнату. Подойдя к окну, молодой человек развязал бархатный шнурок и посмотрел на крест. Огромный бриллиант брызнул снопом искр под солнечными лучами. Повернув крест другой стороной, он увидел надпись, сделанную незнакомой вязью.

Решив, что, наверное, написано по-грузински, Алексей пообещал себе спросить няню, откуда этот крест и что означает надпись. Он убрал драгоценность в маленький потайной ящик бюро, открывавшийся при выдвижении нижней панели. Быстро сменив дорожную одежду на обычную, князь спустился вниз в надежде поговорить с доктором.

В гостиной он увидел дядю, читающего какие-то бумаги в кресле у камина. При виде Алексея тот поднялся.

– Здравствуй, дядя, – поздоровался Алексей, – ты давно здесь? Я уезжал три недели назад – бабушка была здорова, ничего не предвещало болезни.

– Я приехал десять дней назад, она уже была простужена, – развел руками князь Василий, – доктор сначала не беспокоился, а теперь говорит, что сердце сдает, ведь ей восемьдесят пятый год. Я хотел побыть неделю и уехать, но теперь останусь до конца.

То, что князь Василий говорил так определенно о скорой кончине своей матери, покоробило Алексея, он отвернулся от дяди и под предлогом, что ему нужно найти доктора, вышел из гостиной. Молодого доктора он нашел около больной и вызвал в коридор. Врач рассказал Алексею, что он доктор Кирсанов из уездного города, а сюда его привез барон Тальзит неделю назад.

– У княгини сначала была простуда, она не вызывала ни у кого опасений, – рассказывал он, – но дня четыре назад княгине стало хуже, у нее начало отказывать сердце. Ваша бабушка все слабее и слабее. Я боюсь, что она уже больше не сможет встать.

– Но она вообще никогда не жаловалась на сердце, – воскликнул Алексей, – простуда, головная боль, больные ноги – но не сердце!

– Возможно, сердце уже было слабым, но не давало о себе знать болями, – рассуждал доктор, – но простуда спровоцировала болезнь, а возраст вашей бабушки усугубил ситуацию.

Алексей вспомнил, что точно такие же слова другой врач говорил и о кончине его мачехи. Озноб пробежал у него по спине, но подозрение было настолько ужасным, что его сознание отказывалось даже воспринять его, и он отверг кошмарную мысль. Однако сомнение осталось занозой сидеть в уголке его мозга.

Светлейшая княгиня Анастасия Илларионовна Черкасская прожила еще двое суток и скончалась, больше не приходя в сознание. Через три дня, в присутствии небольшого количества соседей и родственников, ее похоронили рядом с любимым мужем, которого она пережила на тридцать три года.

Вечером после похорон Алексей со старшей из сестер четырнадцатилетней Еленой, князь Василий и барон Тальзит собрались в гостиной покойной княгини, чтобы выслушать ее последнюю волю. Барон открыл конверт с завещанием и начал читать:

«Я, светлейшая княгиня Анастасия Илларионовна Черкасская, в девичестве графиня Солтыкова, находясь в здравом уме и твердой памяти, выражаю свою последнюю волю:

внучкам моим – княжнам Елене Николаевне Черкасской, Дарье Николаевне Черкасской, Елизавете Николаевне Черкасской и Ольге Николаевне Черкасской завещаю по сто тысяч рублей каждой, эту сумму они должны получить по достижении ими двадцати одного года.

Все остальное принадлежащее мне на момент моей смерти имущество я завещаю моему внуку, светлейшему князю Алексею Николаевичу Черкасскому.

Подписано мною в присутствии двух свидетелей, заверивших мою подпись, барона Александра Николаевича Тальзита и священника отца Василия из храма Святителя Николая Чудотворца в Ратманово».

Барон кончил читать, в комнате наступила тишина. Вдруг князь Василий с побагровевшим лицом вскочил и кинулся к Алексею. Схватив племянника за лацканы сюртука, он начал трясти его.

– Ты, всегда только ты! Все ее мысли с того дня, когда она привезла тебя в Ратманово, были только о тебе, а меня больше не существовало, – кричал князь Василий, брызгая слюной.

– Успокойся дядя, я не влиял на решение бабушки, – Алексей оторвал руки князя Василия от своего сюртука. Он поймал себя на мысли, что еще пару лет назад он бы предложил дяде разделить наследство бабушки, но сейчас, понимая эту прекрасную женщину как никогда, поклялся, что в память о ней все ее поместья будут процветать, а состояние ее будет преумножено.

Князь Василий, взяв себя в руки, молча встал и быстрым шагом вышел из комнаты, остальные услышали, как он отдал приказание закладывать его карету.

– Я не ждал от него другой реакции, – складывая завещание и передавая его Алексею, заметил барон Тальзит.

– А я никогда не видела дядю таким, – пролепетала Елена, так и оставшаяся сидеть на диванчике, откуда князь Василий сдернул ее брата, – он мог задушить тебя, Алекс.

– Не беспокойся, не задушил бы, просто мне не хотелось устраивать драку на твоих глазах, – успокоил сестру Алексей. – Иди, Элен, к сестрам, ты все слышала: последняя воля бабушки была, чтобы вы нашли себе хороших женихов и не нуждались в деньгах.

Девушка попрощалась с мужчинами и вышла. Алексей предложил барону вина и, налив два бокала, пригласил его продолжить разговор.

– Почему вы думали, что реакция князя Василия будет такой? – задал он вопрос, теперь это для него стало важным.

– Ваша бабушка говорила мне, что она часто высылала князю Василию деньги. Она не рассказывала, почему он нуждался в деньгах, а я не спрашивал, но то, что деньги отправлялись регулярно, я знаю. Иногда я сам передавал их князю Василию. Конечно, оставшись без такой финансовой поддержки, ему придется туго. Не может же он просить денег у вас.

– Но почему ему нужны деньги? У него большое имение, он получает жалование, соответствующее генеральскому за свой дипломатический чин, его жена принесла ему богатое приданое – по-моему, два имения и большие средства. Дети его тоже служат на хороших дипломатических должностях в Европе, чего ему не хватает? – удивился Алексей.

Барон развел руками. Они посидели еще немного, вспоминая Анастасию Илларионову, потом сосед попрощался и уехал в свое имение. Алексей остался один. Нужно было начинать новую жизнь.

Последующие три года Алексей провел в Ратманове, выезжая по делам в другие имения и в Москву для встреч с мадемуазель Арлет Клодиль, французской балериной. Путь в столицу был для него по-прежнему закрыт, император не писал ему и не передавал разрешения вернуться.

Он пригласил из Москвы кузину бабушки графиню Апраксину, чтобы она помогала в воспитании сестер. Денег на учителей он не жалел, поэтому девочки, все как одна способные, уже свободно говорили и писали на трех языках, отлично разбирались в литературе и искусстве, в разумных пределах знали точные науки. Они играли на музыкальных инструментах, рисовали, а старшая, Елена, училась у Тамары Вахтанговны науке ведения большого домашнего хозяйства. Старая няня не уставала повторять, что княжны богаты, поэтому у них будут большие дома и много прислуги, и им нужно уметь вести дом так, чтобы деньги тратились с умом, а в доме было приятно жить и самой хозяйке, и ее семье.