Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Девственники в хаки

ModernLib.Net / Современная проза / Томас Лесли / Девственники в хаки - Чтение (стр. 13)
Автор: Томас Лесли
Жанры: Современная проза,
Военная проза

 

 


Свою лягушку Бригг впервые увидел в упавшем на дорожку пятне кремово-желтого лунного света. Он обходил склад в тот ранний предрассветный час, когда солнце еще не встало, но проснувшиеся джунгли уже были полны просыпающейся жизни, и нервы его были напряжены до предела. Бригг никак не мог привыкнуть к лесным шорохам и трескам, и вздрагивал всякий раз, когда его слух ловил посторонние звуки.

Лягушка сидела прямо на середине дорожки и, повернувшись в сторону Бригга, орала во всю свою луженую глотку, нахально поглядывая на него выпученными глазками, выступавшими по обеим сторонам плоской черной головы. Она показалась Бриггу в меру упитанной, но не жирной, и довольно сильной – как раз такой, какая требовалась для гонок на большие расстояния. Бригг сделал шаг. Лягушка раздула светлое горлышко и испустила трескучую элегическую руладу.

Решив поймать скакунью, Бригг осторожно двинулся вперед, но лягушка, видимо что-то заподозрив, прыгнула влево, плюхнувшись животом на сырые листья рядом с дорожкой. Для бокового прыжка она покрыла вполне приличное расстояние, а Бригг уже знал, что прыжок боком равняется половине прямого.

– Ну, иди сюда, – прошептал Бригг, наклоняясь к намеченной жертве. – Иди сюда, лягушечка, хорошая…

Лягушка совершила короткий низкий прыжок, потом еще один. Ее светлое брюшко звонко шлепало по листьям.

– Отлично, просто отлично, – убедительно сказал Бригг. – Ты можешь стать чемпионкой. Ну, иди же сюда…

Он приблизился к лягушке, и она в него плюнула, продемонстрировав подлинно бойцовский характер. Это было просто превосходно. Бригг ринулся вперед, и лягушка запрыгала к джунглям, рассчитывая спастись в густой тени под деревьями. Преследуя ее, Бригг думал, что, если он собирается завести себе лягушку для гонок, то лучшего экземпляра ему, пожалуй, не найти. Лягушка, по-видимому, придерживалась такого же мнения, поскольку совершила несколько изящных боковых прыжков и плюхнулась прямо в широкую пожарную канаву, в которой обычно проходили состязания.

– Ну-ка, поглядим, – с замиранием сердца прошептал Бригг. – Посмотрим, что ты умеешь…

Он не спеша пошел за лягушкой, делая шаг в ее сторону всякий раз, когда она приземлялась после очередного прыжка, тем самым заставляя ее скакать дальше. Таким образом они преодолели больше половины длинной пожарной канавы со всеми ее поворотами и прямыми участками, и когда наконец утомленная лягушка уселась неподвижно, Бригг поднял ее и посадил в берет.

Вернувшись в караульное помещение, он пересадил пленницу в пустое ведерко для чая. У ведра была крышка, не позволявшая чаю остывать слишком быстро, и выбраться из него лягушка не могла. Перед рассветом, прежде чем утренний наряд отправился за кипятком, Бригг предусмотрительно вынул свою добычу.

Артиллеристы, придирчиво осмотрев скакунью, авторитетно подтвердили, что ему достался перспективный экземпляр, и любезно согласились приглядеть за лягушкой в его отсутствие. Они нашли просторный снарядный ящик, засыпали его грязью и листвой и даже поймали несколько пауков, чтобы кормить пленницу. Для гонок Бригг выбрал себе желтый и белый цвета и, вооружившись баночками с краской, нарисовал на спинке лягушки две продольные полоски. В Пенглине он продал за двадцать долларов свой фотоаппарат и в следующую же получку вернулся на склад.

Бега начались сразу после того, как в десять вечера офицер – начальник караула – обошел посты с последней проверкой. Событие предстояло грандиозное: почти все временные караульные поймали по лягушке и – что было гораздо важнее – располагали деньгами, которые могли поставить на своих фаворитов.

Бригг забрал свою лягушку и внимательно осмотрел. По сравнению с прошлым разом она показалась ему похудевшей, однако это было только к лучшему.

– Тебе придется как-то назвать своего рысака, – заявил капрал, организатор и распорядитель гонок. – Что-нибудь звучное…

– Пусть будет Люси, – неожиданно сказал Бригг. – Джюси-Люси.

– Но это же лягушка-вол, – с сомнением покачал головой капрал. – Разве можно называть вола женским именем?

– Можно, – уверенно кивнул Бригг.

– Ну, хорошо, – согласился капрал. – Пусть будет Люси. Значит, это кобыла…?

– Нет, девочка, – поправил его Бригг, и капрал недоуменно покосился на него.

В первом забеге на двадцатифутовую спринтерскую дистанцию ставки ограничивались одним долларом, и самые опытные участники скачек даже не стали утруждать своих любимиц, ограничившись ролью зрителей, благо вся трасса была отлично видна в сахарном свете мощных складских прожекторов, которые по случаю великого события были направлены не на охраняемый объект, а на пожарный ров. Лягушек солдаты держали кто в коробочке, кто в берете или в подсумке, притороченном к поясному ремню. Гонщицы душераздирающе квакали, а те, что томились в подсумках, громко кашляли от пыли и разнообразных запахов.

Для того, чтобы удержать стартующих в начале дистанции, использовался одолженный на кухне муслиновый поварской фартук. Пока лягушки копошились под тканью, огонь с шипением полз по коротенькому бикфордову шнуру к высыпанному из патрона пороховому заряду. Взрывался порох с негромким, но резким хлопком, однако начальник караула обычно был уже в офицерской столовой и не мог его услышать. Впрочем, многие офицеры знали о состязаниях и даже приходили поглазеть, но своих лягушек у них не было, и им приходилось ставить на чужих.

Бригг посадил Люси под фартук вместе с остальными, и крошечный огонек быстро пополз по шнуру. Когда перед самым выстрелом стартер убрал фартук, бриггова лягушка сидела повернувшись мордой назад. Бригг закричал на нее, но тут взорвался порох, и участницы запрыгали и заметались, как безумные. Люси скакнула в сторону и приземлилась на сморщенную спинку другой лягушки, из-за чего обе мгновенно лишились всех шансов в этом забеге.

Ставки во второй гонке были чуть выше, и Бригг с сомнением опустил два доллара в засаленный берет «банкира». Лягушка в его ладонях слегка пульсировала, высовывала в щели между пальцами удивительно томный глаз и издавала такие душераздирающие звуки, словно ее сердце готово было разорваться пополам.

– Пора, Люси, – сказал ей Бригг. – Соберись. Соберись и прыгай, но только в нужную сторону. Поняла?

Число участников в этом забеге увеличилось. Двенадцать толстых, растерянных, негодующих тварей копошились, пытались прыгать и квакали под муслиновым фартуком, отчего он шевелился, как живой. Бригг посадил Люси в ров мордой к финишу и присоединился к другим зрителям-участникам, которые с волнением на лицах столпились у края канавы.

Пороховой заряд взорвался, и лягушки гурьбой ринулись вперед. Время от времени кто-то из них выпрыгивал из канавы, и владельцы, несшиеся вдоль бортика за своими фаворитками, возвращали их назад; правда, в соответствии с правилами, они обязаны были вернуть лягушку на дистанцию сделав шаг назад от того места, где она с нее сошла.

Бригг, едва не задыхаясь от радости и азарта, следил за Люси, которая с самого старта вырвалась вперед, совершив несколько грациозных скачков. Она двигалась длинными, резвыми прыжками, уверенно приземляясь и сразу же отталкиваясь задними лапками, словно понимая, куда она мчится и чего от нее ожидают. Дистанция на сей раз равнялась пятидесяти футам, и Люси уже опережала ближайших соперников на одну пятую этого расстояния, когда достигла первого и единственного поворота.

Бригг, спотыкаясь и скользя, бежал вдоль канавы вместе с остальными, бежал на полусогнутых ногах смешной ковыляющей рысью, подпрыгивал и падал, изрыгая проклятья и испуская азартные вопли. Он не отрывал от Люси взгляда, поэтому первым увидел, что она уселась на мокрую грязь сразу за поворотом и застыла. На морде ее блуждало выражение полнейшего довольства и, как Бригг ни кричал, Люси не шевельнула ни одним мускулом.

– Скачи же, чертова жаба! – с неожиданными молящими интонациями завыл Бригг, опускаясь на колени, чтобы быть как можно ближе к ушам капризной бестии. Но Люси словно ослепла и оглохла; во всяком случае, она осталась безучастной к его увещеваниям и угрозам, и сидела на том же самом месте, равнодушно пропуская вперед отставших конкурентов. Как только лягушка-победительница пересекла финишную черту, Люси снова ожила и совершила короткий показательный прыжок, после чего снова застыла на месте, погрузившись в свои сокровенные лягушачьи грезы.

Как только распорядитель объявил победителя, Бригг спустился в ров, чтобы подобрать Люси, и вот тут-то она прыгнула по-настоящему. Увернувшись от его протянутых рук, она с резвостью чистокровного скакуна помчалась вперед. Бригг ринулся в погоню. Для начала ему пришлось пробежать примерно сотню футов по канаве, а потом еще столько же по сырой дорожке и темным влажным кустам у опушки.

– Все равно поймаю! – грозил Бригг на бегу, ввинчиваясь в кусты, скользя на кочках и чувствуя, как шипы ползучих лиан, свешивавшихся с более толстых деревьев, цепляют его за одежду. – Врешь, не уйдешь!

Какая-то ветка, точно плеть, хлестнула его по лицу. Глаза Бригга сразу наполнились слезами, а во рту появился металлический привкус крови, но он ни разу не выпустил Люси из поля зрения. Она скакала чуть впереди него, совершая то высокие, то низкие прыжки, порой нахально отдыхая на какой-нибудь гнилушке, словно дожидаясь, пока преследователь подойдет поближе. Наконец она уступила его настойчивости и позволила схватить себя и посадить в берет.

Бригг понес Люси обратно. Если бы она не выскочила из канавы, он, возможно, поставил бы на ней крест и сберег остатки денег, однако теперь Бригг был исполнен решимости попытать счастья еще раз. Подобный шаг требовал мужества, и Бригг пропустил две следующие гонки, не без удовольствия наблюдая за молчаливо скачущими лягушками и вопящими хозяевами, которые в экстазе неслись за ними вдоль рва.

Ставка в последней гонке составляла десять долларов с человека, а участвовали в ней двадцать лягушек. Грустно пожимая плечами, Бригг опустил деньги в берет и отнес на старт удивительно прохладное и сухое на ощупь тельце лягушки. На старте творилось что-то невообразимое: два десятка зеленых тварей карабкались друг на друга, отпихивались лапками, обиженно кричали, обнюхивали соперников и не успокоились даже тогда, когда стартеры накрыли их фартуком, плотно прижав к земле.

Дистанция длиной семьдесят пять футов с двумя поворотами завершалась короткой финишной прямой. Это было серьезное испытание, и безликий свет прожекторов вырывал из темноты суровые, сосредоточенные лица одетых в зеленое солдат, с волнением и надеждой ожидавших начала гонки.

Порох шумно вспыхнул, и застывшие лица взорвались тысячью самых невероятных гримас. Взлетели вверх десятки рук, десятки ног сорвались с места, и вся толпа принялась криками подбадривать гонщиц, которые и без того в страхе удирали от источника громких звуков.

С силой толкаясь задними лапками, Люси летела вперед, словно резиновая – она сразу оказалась в лидирующей тройке; белая и желтая полоски на ее спинке растягивались и сокращались в такт свободным движениям эластичных мускулов. Из-за суматохи и толчеи на старте несколько лягушек выбыли из борьбы почти сразу: некоторые завязли в грязи, две сидели недвижимо, как каменные изваяния, повернувшись, к тому же, в противоположную сторону, а с одной лягушкой случился сердечный приступ, и она издохла, как только прозвучал стартовый выстрел.

Остальные все же начали гонку. Порой они выскакивали из рва, но разгневанные хозяева, мчавшиеся сломя голову по сторонам канавы, немедленно сталкивали их обратно. Над рвом раздавались истерические вопли, сдавленные проклятья в адрес всех земноводных и азартные крики, и повсюду виднелись бледные вытянутые лица и глаза, горящие тем священным и вечным огнем, который нисходит на всех, кого снедают алчность и азарт.

Бригг несся вдоль рва длинными прыжками и молился только о том, чтобы Люси не выскочила на дальний от него берег. Подобные случаи уже похоронили надежды нескольких владельцев, которым приходилось долго бежать вокруг рва, чтобы вернуть на трассу своих глупых чемпионов. Одни в слабой надежде все же бросали своих скакунов обратно, другие, понимающе похлопывая пучеглазых неудачников по спине, убирали их в карманы и коробочки до следующей гонки или выпускали в подлесок. Третьи с ненавистью и отвращением отбрасывали лягушек прочь, а один капрал с размаху швырнул свою несостоявшуюся победительницу прямо в светлый лик полной луны.

К тридцатифутовой отметке на дистанции осталось только восемь из двух десятков стартовавших участниц. Люси соревновалась за первое место с крупной лягушкой, которая неслась с такой скоростью, словно, в случае победы, ей была обещана свобода. Бригг к этому времени давно замолчал, ибо сбившееся дыхание не позволяло ему ни кричать во все горло, ни даже шептать. Огромный вол-скакун принадлежал лысеющему младшему капралу, который несся, как лось, по противоположной стороне канавы и подбадривал своего фаворита, выкрикивая ругательства с сочным ливерпульским акцентом. На пупырчатой спинке его лягушки белели череп и две скрещенные кости.

Третьим шел крошечный лягушонок с крестом на спине, чем-то напоминавший недокормленного рыцаря-крестоносца. Несмотря на свой тщедушный вид, он стойко держался в нескольких дюймах позади двух лидеров, меряя канаву судорожными прыжками. Принадлежал он капралу медицинской службы, который за две минуты до старта тайком впрыснул своему коню кофеин.

Развязка приближалась. С каждым прыжком Люси увеличивала отрыв от Мертвой Головы примерно на полморды. Используя полюбившуюся ей технику настильного прыжка, она, как заяц, с силой отталкивалась от земли и летела вперед, а не вверх, как большинство лягушек, сберегая силы и выигрывая в расстоянии. Большой вол, напротив, отдыхал после каждого приземления; переведя дух, он снова распрямлял похожие на стальные пружины ноги и взлетал вверх по крутой параболе, совершая прыжок мощный и дальний, но все же не мог сравняться с Люси, которая неслась вперед аккуратными, хорошо рассчитанными скачками.

У второго поворота она, однако, неожиданно села и, раскорячившись в грязи, громко квакнула, причем в ее голосе Бриггу почудился намек на удовлетворение после удачно проделанной работы. В отчаянии он закрыл лицо руками. Кричать Бригг не мог – вместо крика из горла его вырывалось лишь громкое шипение, похожее на свист сжатого воздуха.

– Пожалуйста!… – выдавил он наконец. – Пожалуйста, Люси! Ради Бога, лягушечка!…

Люси не отреагировала. Мертвая Голова прыгала уже далеко впереди; напрягая все свои силенки, мимо пронесся получивший допинг лягушонок с крестом. Остальные претенденты тоже подтянулись, а самые резвые уже начали обходить Люси.

Бригг уже готов был расстаться с надеждой, когда Люси, отдышавшись, внезапно прыгнула вперед. Почти в тот же самый миг лягушонок с крестом на спине плюхнулся в грязь, дернул лапкой и умер. Пока Бригг с замиранием сердца следил, как Люси набирает скорость, фаворит ливерпульца неожиданно остановился за два фута до финиша и разразился длинной любовной песней.

Его владелец неистовствовал на краю канавы, бранясь на чем свет стоит, заклиная и упрашивая своего скакуна закончить гонку, но тот смотрел прямо перед собой влажными черными глазами и никак не реагировал.

Люси неслась к финишу с азартом боевого коня. Ее прыжки были легкими и радостными, и взмокший от счастья Бригг едва за ней поспевал. Он не кричал, и только издавал горлом какие-то нечленораздельные звуки, когда поскальзывался на влажной земле и едва не падал. Его фаворитка уже миновала дохлого лягушонка и опередила всех конкурентов, которые обошли ее во время отдыха. Но нагнав лидера, на спине которого красовалась устрашающая эмблема, Люси вдруг остановилась снова. Обе лягушки сидели почти вровень, в восьми дюймах одна от другой, и внимательно смотрели куда-то вдаль – точь-в-точь, как две старушки, пришедшие на фильм о любви.

Ливерпулец поглядел на Бригга с противоположной стороны рва, и на лице его появилась неуверенная торжествующая улыбка. Не зная, что еще придумать, Бригг с размаха бросился на колени и зашипел сквозь стиснутые зубы, искренне надеясь, что этот звук напомнит Люси шипение змеи.

Обе гонщицы не шевелились; возможно, они тайно переговаривались о чем-то друг с другом. Отставший пелетон нагонял; первой неслась уродливого вида бородавчатая лягушка с красным пятном на спине, вплотную за ней мчались еще две.

Лягушка с черепом вдруг прыгнула вперед на три дюйма, а ее хозяин подскочил от радости чуть не до небес. Люси оценивающе посмотрела сопернице вслед, подобралась, прыгнула на четыре дюйма, потом еще на три и… еще одним великолепным прыжком первой пересекла финишную черту.

Бригг приплясывал на месте и топал ногами от восторга. Со счастливым смехом он наклонился, выудил Люси из канавы и, держа перед собой в ладонях, ласково приговаривал:

– Ах ты моя красавица, ах ты моя умница!…

Краем глаза он видел, как ливерпулец пытается раздавить своего опального фаворита каблуком, однако «череп» вдруг задвигался гораздо проворнее, чем за все время гонок. Капрал сделал еще одну попытку и снова промахнулся, а его опальный любимец мячиком поскакал прочь.

Бригг забрал свои двести долларов, а потом отнес Люси подальше от склада, поцеловал во влажную гуттаперчевую головку и выпустил в лужицу под кустом.

На следующий день он написал рапорт с просьбой об отпуске.

11

Ничего страшного с ними не произошло. Поезд благополучно одолел всю дорогу через похожую на сталактит Малайю, и Бригг, – полумертвый от усталости, но неспособный уснуть от переполнявших его дурных предчувствий, – напрасно нервничал, вытянувшись на верхней полке, откуда было рукой подать до выпуклой крыши вагона.

Каждому было известно, что бандиты обожают стрелять по крышам поездов, и что они проделывают это почти каждую неделю. С удобством расположившись на лесистых вершинах холмов по обе стороны от полотна, они выпускали в проходящий состав по полному пулеметному магазину. Им не надо было даже перемещать ствол; достаточно было просто прицелиться как следует и подольше не отпускать курок. Поезд сам проходил через точку прицеливания, как если бы кто-то двигал каретку пишущей машинки, нажимая одну и ту же клавишу.

В каждом вагоне имелась инструкция, в которой подробно расписывалось, как следует вести себя в случае обстрела. Садясь в вагон, наиболее опытные солдаты старались выбрать место так, чтобы поблизости оказалась молоденькая малайка, китаянка или индианка. По тревоге, пассажирам полагалось падать на пол, и у каждого из них появлялся шанс полежать рядом с красоткой (а то и на ней), что, разумеется, можно было объяснить лишь достойным всякого настоящего джентльмена желанием защищать юных леди, не щадя своего бренного солдатского тела. Все остальные – не такие опытные или не совсем джентльмены – предпочитали упасть на пол первыми, в надежде, что сосед окажется недостаточно расторопным.

Что касалось ночного времени, то ветераны советовали не спать на верхних полках.

Под потолком в середине спального вагона горела неяркая лампа, при свете которой Лон-три, Таскер и двое гвардейцев затеяли партию в покер. Бригг участия в игре не принимал – он думал, зачем им выдали винтовки и патроны, если в случае тревоги все равно полагалось грохнуться на пол и не высовываться. Эта идея ему очень нравилась – и не только из-за девушек, которых он мог спасти. Да и случись что, стрелять все равно было не в кого. Джунгли надежно скрывали партизан, а потому лезть на крышу и подставлять голову под пули, чтобы сделать пару выстрелов наугад, не имело никакого смысла.


Синклер лежал на полке напротив Бригга и спал. Даже во сне его лицо сохраняло выражение, свойственное прилежным ученикам. Прошедший день стал для него одним из самых счастливых – Синклер специально приехал на сингапурский вокзал пораньше, чтобы как следует осмотреть локомотивы, поболтать на профессиональные темы с машинистом в засаленной тужурке и сфотографировать ходовую часть паровоза. Кроме паровозов Синклер сделал несколько снимков вспомогательного поезда, который каждую ночь бесстрашно отправлялся в путь впереди экспресса, на случай, если бандиты взорвали полотно.

Он попытался также исследовать прицепленный сзади к экспрессу бронированный вагон с двумя старыми пулеметами Льюиса на турели, но сержант-ирландец, командовавший пулеметным расчетом, приказал ему убираться.

Со своей полки Бригг мог видеть примерно три дюйма занавешенного окна. Отодвинув плотную светомаскировочную ткань, он выглянул наружу. Тропический ливень, как обычно, сопровождался сильным порывистым ветром, и Бриггу казалось, что капли воды несутся почти параллельно земле, исчезая из вида в той стороне, откуда шел поезд. Обычный тропический ливень, но Бригг был ему рад. Отчего-то ему казалось, что партизаны тоже не любят мокнуть под дождем.

В конце концов Бригг все-таки заснул. На рассвете поезд прибыл в Праи, и вся их компания пересела на паром. Паром долго тащился от одного берега до другого и прибыл на остров Пинанг, когда солнце уже начало припекать по-настоящему.


Армейский центр отдыха – он же профилакторий – располагался у самого берега моря и состоял из нескольких рядов аккуратных домиков и коттеджей. В конце первой недели своего отпуска Бригг лежал на кровати в одном из таких домиков и наслаждался послеобеденным отдыхом, абсолютным бездельем и полной безопасностью. Он только что вернулся с пляжа в прохладную тень коттеджа, и пробивающееся сквозь жалюзи солнце полосами ложилось ему на грудь и на полотенце, которым Бригг опоясался после душа.

В доме было четыре койки; две из них стояли заправленными, со сложенными одеялами, третью занимал рядовой Английской бригады, который спал, уютно устроившись во впадине продавленного матраса.

Бригг мало что о нем знал. Сосед держался довольно обособленно: он часто спал днем, а по ночам много курил, лежа на своей койке, и каждый раз, когда Бригг просыпался, он видел в темноте на другом конце комнаты похожий на крупного светляка мерцающий огонек сигареты. Рядового звали Чарли Уоллер. В одну комнату они попали потому, что Бригг подал свой рапорт перед самым заездом, а друзья Уоллера погибли за считанные часы до отправки в профилакторий.

О том, что они погибли, Бригг еще не знал. Он лежал, наслаждаясь прохладой мягких простыней и радуясь чистоте своего тела, которую оно приобрело после пресного душа, не только смывавшего пляжный песок и пот, но и освежавшего кожу. Прямо за стеной коттеджа, на свободной площадке между домами, несколько солдат азартно гоняли мяч и галдели, как школьники в перемену. После одного особенно громкого вопля Уоллер вдруг зашевелился и, выглянув из-под простыни, потянулся за сигаретами и зажигалкой, лежавшими рядом на тумбочке.

– Который час? – спросил он.

– Скоро пять, – ответил Бригг.

Все их разговоры были именно такими – составленными из отрывочных фраз, простых вопросов, односложных ответов и незамысловатых комментариев, которые еще ни разу не превращались в полноценную беседу. Днем Уоллер всюду ходил один, спал или курил; что касалось вечеров, то Бригг однажды видел, как он танцует в «Огнях Пиккадилли» со старой официанткой.

Уоллер выглядел совсем юным. У него было некрасивое, длинное лицо, почему-то ассоциировавшееся у Бригга с железной печной трубой, и только голос его оказался на удивление приятным. Солнце проникало сквозь жалюзи и на втором окне, и глубокие тени, лежащие на суровом лице Уоллера, походили на синяки.

Уоллер закурил сигарету и вдруг спросил:

– Сколько тебе еще осталось?

– После отпуска будет месяц с небольшим. – Произнеся это, Бригг почувствовал обычные в таких случаях гордость и сознание собственного превосходства. Когда бы его ни спрашивали, сколько он уже отслужил или сколько ему осталось, Бригг всегда чувствовал одно и то же: удовольствие и гордость. Как-то в Сингапуре их с Таскером остановила военная полиция – остановила за то, что они прогуливались по городу в гражданской одежде, да еще надели яркие гавайские рубашки навыпуск. Полицейский был один, а его новенькая форма красноречиво свидетельствовала, что он пробыл в Малайе совсем немного. Первым делом полицейский спросил их, сколько времени они служат на заморских территориях, и когда Бригг с Таскером ответили, тут же оставил их в покое и, не прибавив больше ни слова, побрел восвояси.

Но Уоллер отнесся к хвастливому ответу Бригга без всякого пиетета.

– А сколько осталось тебе? – уточнил уязвленный Бригг.

– Один год и четырнадцать дней. Завтра будет тринадцать, – ответил Уоллер, и Бригг от души рассмеялся.

– Ну, это совсем ерунда – особенно год, о котором ты упомянул.

Он, однако, чувствовал, что Уоллер затеял этот разговор не из праздного любопытства. Ему и в самом деле хотелось знать. Когда Бригг захохотал, он даже не улыбнулся. Очевидно, Уоллер не шутил, когда говорил о четырнадцати или тринадцати днях. Наверное, он мог бы назвать точное количество оставшихся до дембеля часов и минут.

– Долго пробыл на континенте? – спросил Уоллер.

– Нет, не особенно, – пробормотал Бригг, несколько смутившись. – Только в Джохоре. Есть там одно такое место, называется Баксинг.

Уоллер фыркнул.

– И сколько ты там был?

– Пару недель. Если точнее, то две с небольшим. Нас вывозили туда на учебные сборы.

– Понятно… Стало быть, все остальное время ты торчал в Сингапуре?

– Верно.

Уоллер выпустил изо рта клуб сизого дыма, и он повис над ним, пронзенный солнечными лучами. Солдат молча смотрел, как дым рас-

сеивается. Бригг уже собирался встать и уйти, когда Уоллер внезапно спросил:

– Как тебе удалось попасть именно туда, где служить легко и безопасно, и где никогда никого не убивают? – спросил он. – Как тебе удалось? За какие такие заслуги?!

Бригг почувствовал комок в груди; это была не то совесть, не то праведный гнев.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он как можно небрежнее, стараясь выдержать заданный Уоллером тон. – Никто никуда не «попадает», как ты выразился… Тебя просто берут и бросают туда, куда захочется какому-то старому бюрократу в мобилизационном управлении штаба. Если там решат, что ты должен служить с ручкой или карандашом в руке, значит будешь воевать с бумажками. Даже если сам ты хотел стать пулеметчиком или кем-то еще…

– Ты бы не захотел, – сказал Уоллер. Это была простая констатация факта.

– Не захотел чего?…

– Воевать с пулеметом или чем-то подобным в руках. Если ты, конечно, не псих.

– Некоторые из нас с удовольствием поменяли бы одно на другое, – заверил его Бригг. – Мы не пацифисты и не отказники, которые не хотят служить, прикрываясь религиозными или политическими соображениями. Просто нас засунули в эти дурацкие конторы и дали в руки всякие бухгалтерские книги. Многие из парней дорого бы дали, чтобы выбраться из нашей вонючей дыры. Это я тебе точно говорю. Уоллер усмехнулся и сказал:

– Мне просто было интересно, как ты ухитрился попасть в самое теплое и безопасное местечко во всей армии. Значит, ты полагаешь, что тебя с самого начала выбрали для этой службы, учтя твою, так сказать, мирную профессию? И чем ты занимался на гражданке – торговал молоком вразнос или вел бухгалтерские книги в лавке?

– Наверное, они действительно учли, кем я был раньше. – Бригг пожал плечами. – До того как попасть в армию, я был обычным клерком, клерком я и остался.

– Я тоже был не мясником на бойне, – сказал Уоллер все тем же ровным голосом. – Но мне дали в руки винтовку и отправили в джунгли.

Бригг вдруг услышал свой собственный беспомощный смех. Больше всего ему хотелось встать, надеть шорты и уйти.

– Теперь я знаю, в чем была моя ошибка, – раздумчиво проговорил Уоллер. – Я неправильно назвал свою профессию, когда меня впервые вызвали со всеми документами. Я, видишь ли, учился на архитектора, но мой босс постоянно давал мне самую неквалифицированную работу. Это повторялось на каждой стройке, потому что я был самым младшим, вроде ученика или подмастерья. Мне постоянно приходилось ковыряться в самой грязной грязи, поэтому на призывном пункте я сказал, – по злобе или с досады, – что я разнорабочий на стройке. Это была просто шутка, но они так и записали, и с тех пор я везде числюсь строительным рабочим. Сколько раз я пытался все объяснить, но начальство считало, что я выдумал это лишь бы выбраться из пехоты. Умора, верно? Сдохнуть можно со смеха! Никто не хотел меня слушать, и я так и остался строительным рабочим.

– Тяжелая служба? – осторожно спросил Бригг, стараясь продемонстрировать сочувствие к чужой беде, которую был не в силах понять.

– Тяжелая? – Уоллер криво усмехнулся. – Ужасная. Такая ужасная, что ты и представить себе не можешь. Вонючие болота, малярия, тропический лишай, потница – все тридцать три удовольствия.

– У нас в Сингапуре тоже потеешь почти постоянно, – робко вставил Бригг, но Уоллер не слышал.

– Это все равно что жить в канализации, – продолжал он. – В канализации, из которой нельзя выбраться. И не просто жить, а постоянно оглядываться, высматривать этих желтых обезьян, которых можно вообще никогда не увидеть, потому что они тоже ищут тебя – ищут, чтобы убить. У них это получается гораздо лучше, потому что они прожили в этих чертовых джунглях всю жизнь. Они прячутся лучше и ловчее, и убивают тебя как раз тогда, когда ты этого не ждешь.

Обезьяны занимаются этим уже много лет. Они ушли в джунгли еще при японцах, и с тех пор только и делают, что скрываются в «зеленке», а потом выскакивают оттуда, как чертик из табакерки, и стреляют в тебя. Пока они убивали япошек, их называли «Сопротивлением» и считали героями, а теперь они для нас – «прокоммунистически настроенные элементы». Мы как-то поймали одного, и оказалось, что он до сих пор получает пенсию британского правительства за участие в Движении сопротивления. У него при себе была пенсионная книжка, – вся в печатях, – из которой мы узнали, что раз в неделю он появлялся в Ипо, чтобы получить деньги и переспать со своей женой…

Уоллер захихикал, а вернее – закудахтал, как древний, высохший старик. Потом он приподнял голову и, отвернувшись к окну, стал наблюдать за игрой в футбол.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17