37

17 августа 2001 года

Они знают

Возвратясь в свой кабинет, Мюриэл отправила Ларри сообщение по пейджеру с просьбой срочно приехать. И позвонила начальнику сыскного отдела для гарантии, что оно будет принято к сведению. Решение о предоставлении Коллинзу иммунитета принимала прокуратура, но ведший дело детектив имел право на то, чтобы с ним посоветовались. И само собой, Ларри уже давно было пора показаться. Разгневанная, побежденная, она больше не желала терпеть его мальчишеских выходок.

Но спустя час, когда Ларри приехал, Мюриэл остыла. Он выглядел измученным, и настроение у нее стало таким же, как в течение последних дней. Раньше Ларри часто от нее скрывался. Мюриэл надеялась, что они оба изменились, но этого, видимо, не произошло. Все случившееся — непонимание и осложнения — вызывало у нее горечь и временами чувство униженности. Однако в воскресенье она вышла из церкви с готовностью верить, что, может быть, это и к лучшему — продолжать отношения с Ларри.

Когда Старчек вошел, в кабинете разглагольствовал Нед Холси, низкорослый седой прокурор с кривыми ногами. Он славился вежливостью, но сейчас был взволнован. Велев жестом Ларри закрыть дверь, Холси продолжал обращаться к Мюриэл, сидевшей за большим столом.

— Кении Харлоу был ослом сорок пять лет назад, когда я учился с ним на юридическом факультете, — сказал Нед. — И стал еще большим ослом, когда получил судейскую мантию. А теперь он такой громадный осел, какого нет во всей Солнечной системе. И если ты спрашиваешь, поведет ли он себя как осел, ответ — да.

— Нед, я все же думаю, апелляционный суд не позволит ему наступать нам на горло с требованием иммунитета Коллинзу, — ответила Мюриэл.

Как всегда, гнев привел ее к решимости. «Поднимайся. Давай сдачи». Это был девиз ее отца в борьбе с наглыми силами.

— Мюриэл, раньше он обгложет тебя до костей, — сказал Нед. — «Судья обвиняет заместителя прокурора во лжи». Я уж не говорю о том, какой непоправимый вред он тебе нанесет. Хочешь видеть, как это скажется на прокуратуре? Я лично — нет.

— В чем дело? — спросил Ларри.

Она объяснила ему, что произошло в суде. Старчек раздраженно ответил:

— Черт возьми, Нед, предоставлять иммунитет нельзя. Одному Богу известно, что наговорит Коллинз. Будучи далеким от событий, он может что угодно навыдумывать. Мы никогда не распутаемся с этим делом.

— Ларри, — ответил прокурор, — можно говорить все, что вздумается, о политике прокуратуры. Но все равно создается впечатление, что мы скрываем правду. Этот тип, в сущности, сказал тебе, что помог ложно обвинить Гэндолфа.

— Что, если он причастен к тем убийствам? — спросил Ларри.

С этим не могла согласиться даже Мюриэл.

— Ларри, с теми убийствами Коллинза не связывает ничто. Нет ни вещественных улик, ни свидетельских показаний. Кроме того, как обвинению заявить, что кто-то может быть причастным к тем убийствам, если мы добиваемся казни Гэндолфа за их совершение? Господи, выдвинуть такой довод — это самоубийство.

Добродушный Нед, идя к выходу, ободряюще похлопал Ларри по плечу. От двери он указал пальцем на свою первую заместительницу.

— Мюриэл, это дело ведешь ты. Я поддержу тебя в любом случае. Но голосую за то, чтобы заключить сделку с Артуром. Предложи иммунитет в обмен на прекращение всех апелляций, если Коллинз не поможет им.

Мюриэл усомнилась, что Артур на это клюнет.

— Ну что ж, — ответил Нед. — Во всяком случае, у тебя будет какая-то политическая поддержка в прессе, если решишь идти с Кении рука об руку.

Нед был дельным и умным. Ей понравилось его решение. Под ее с Ларри взглядами прокурор закрыл за собой дверь.

— Итак, — произнесла Мюриэл. — Я что-то не то сказала или сделала? Ни открыток. Ни звонков. Ни цветов.

Минуту назад она не собиралась ничего говорить и, даже раскрыв рот, думала, что сможет заставить голос звучать беззаботно. Но в нем прямо-таки шипела кислота. Положив руки на стол, Мюриэл глубоко вздохнула.

— Не беспокойся, Ларри. Я вызвала тебя не за этим.

— Я так и думал.

— Просто хотела узнать, что ты скажешь о Коллинзе.

— Мюриэл, предоставлять ему иммунитет нельзя. Дикермен наконец дал мне заключение о том пистолете.

— Когда это было?

— На прошлой неделе.

— На прошлой неделе! Ларри, неужели в полицейском уставе не сказано, что обвинитель должен знать все улики по делу? Во вторник я написала ответ судье с утверждением, что мы сообщили Артуру о Коллинзе все, что знали. Когда ты собирался мне сказать?

— Как только пойму, что говорить об остальном.

— Об остальном? Это личное касательство?

— Думаю, можно сказать и так.

Здесь, в кабинете, они разговаривали более спокойным, отстраненным тоном. Мюриэл сложила руки на груди и спросила, не считает ли он произошедшее между ними ошибкой.

— Если бы знал, как считаю, Мюриэл, то приехал бы и сказал. Честно. Как считаешь ты?

Она погрузилась на миг в мрак своих чувств и понизила голос.

— Я считала, что было замечательно быть с тобой. Несколько дней находилась на седьмом небе. Потом поняла, что ты не хочешь со мной общаться. Почему?

— Не могу выносить этого в большом количестве, — сказал он.

Мюриэл спросила, чего «этого».

— Трахания с тобой, где придется, — ответил он. — Либо мы приходим к согласию, либо забываем об этом. Я уже не в том возрасте, чтобы жить в неопределенности.

— Я не хочу жить в неопределенности, Ларри. Я хочу, чтобы ты присутствовал в моей жизни.

— В какой роли?

— Как человек, с которым я связана. Прочно связана.

— Временно? Постоянно?

— Мать честная, Ларри. Я говорю о потребности, не о плане боя.

— Мюриэл, я больше не стану встречаться тайком. Либо да, либо нет.

— Что значит «да» и «нет»?

— "Да" — ты уходишь от Толмиджа, я от Нэнси. Мы говорим раз и навсегда, что совершили в прошлом ошибку, большую ошибку, и постараемся сохранить то, что осталось.

— Прелесть, — сказала Мюриэл. Коснулась груди, где сильно заколотилось сердце. — Прелесть.

В ожидании этой встречи мысль ее не шла дальше возможности очередного свидания, и до последних секунд она смирялась с тем, что этому не бывать.

— Я серьезно.

— Вижу.

— И не убежден полностью, что хочу этого. Но после этих слов больше уверен, что меня не удержит ничто.

— Ты говоришь все как есть, Лар?

— Стараюсь.

Ларри был раздражен, он часто раздражался, страдая при мысли о возможном отказе. Что до нее, на прошлой неделе она рассталась с ним обеспокоенной, многим опечаленной, нервозной из-за чувства вины. Однако сквозь все это пробивалось ощущение беззаботного счастья. Она избавилась от чего-то. Несмотря на опасность, глупость, эгоизм своего поступка, она чувствовала себя на воле. И пока Ларри не давал о себе знать, ее больше всего печалила утрата этого чувства.

— Я довольна, что ты это сказал, — произнесла Мюриэл. — Поверь.

Она говорила спокойно, но в душе ее по-прежнему царил страх. Столько всего вдруг навалилось одно на другое, грозя рухнуть. Ее брак. Работа. Будущее. Положение в обществе.

Стоит любовь отказа от той жизни, которой хотелось? Этот вопрос так определенно вырвался из глубины ее сознания. Достаточно ли будет любви — подлинной, бурной любви в сорок четыре года — взамен всего остального, к чему она стремилась? Стихи и романы говорили, что единственный ответ — да. Но она не была уверена, что это справедливо для взрослых. По крайней мере одной взрослой.

— Мне нужно подумать об этом, Ларри. Серьезно подумать. Было видно, что последняя фраза понравилась ему.

— Да, — сказал он. — Подумай серьезно. — Задержал на ней взгляд. — Только, может, ты не станешь со мной разговаривать.

— А почему?

Раздражение его внезапно прошло. Ларри сник в дубовом кресле рядом с углом ее стола.

— Потому что, — ответил он, — я до сих пор не сказал, что обнаружил Мо на том пистолете.

В течение двадцати с лишним лет Ларри почти ежедневно преследовал самых опасных, с позволения сказать, людей. Гонялся за ними по темным лестницам и закоулкам, даже возглавлял в бронежилете группу захвата, когда брали Хан-Эля, главаря «ночных святых», который скрывался с партией оружия. При этом Ларри бывал всегда оживленным, взвинченным, как в школе на бейсбольной площадке. Ни разу не испытывал такого ужаса и противного вкуса подступающего к горлу желудочного сока, как сейчас. Никто не вызывал у него такого страха, как сидящая напротив женщина. Вдруг стало непостижимо, почему он не сказал ей о том пистолете на прошлой неделе. Истина, насколько он мог понять, заключалась в том, что ему надоело позволять Мюриэл устанавливать все правила.

Слушая его, она съеживалась, становилась твердой и холодной, будто камень.

— И что ты сделал с заключением Дикермена? — спросила она, когда он умолк.

— Допустим, потерял.

— Допустим.

Она опустила голову на ладони.

— Мюриэл, это не имеет значения. Те убийства совершил Шланг. Ты знаешь, что он. Даже если вместе с Эрно и Коллинзом, все равно он.

— Это версия, Ларри. Твоя версия. Может быть, наша. Но их версия заключается в том, что Эрно совершил их в одиночку. И она, пожалуй, несколько более убедительная, если учесть, что на спусковом крючке орудия убийства обнаружен отпечаток его пальца.

— Предполагаемого орудия убийства.

— Ставлю сто долларов, Ларри, что подлинного. Ставишь сотню на то, что нет? Может, десятку? — Она обожгла его взглядом. — Как насчет пятидесяти центов?

— Ты права, Мюриэл.

— Господи. — Она потрясла головой. — О чем только ты думал, Ларри?

— О своих бедах, — ответил он.

— Ларри, кончай нести ерунду. Сегодня же отправь револьвер на баллистическую экспертизу. Потом сразу же на серологическую. И пусть установят его принадлежность по серийному номеру.

— Будет исполнено, мэм.

— Тебе повезло, что так вышло. Если узнает Артур, ты окажешься в Редьярде. Понимаешь это?

— Мюриэл, избавь меня от этой мелодрамы.

— Я не шучу.

— К черту это, Мюриэл. Послушай меня. Тут всего несколько дней задержки. Обвинитель никогда не знает всего. Всего тебе и не нужно знать.

— Что ты имеешь в виду?

— Оставь, Мюриэл. Сама знаешь эти дела. Ты не спрашиваешь у мясника рецепт изготовления его колбасы. Это колбаса, и ты знаешь, что это колбаса. В ней нет ничего ядовитого.

— Ларри, чего я еще не знаю?

— Будет тебе.

— Нет уж. Больше не будем играть в игру «Положись на меня».

— Это вызов?

— Понимай как знаешь.

Соперничество между ними было острым, и Ларри, как всегда, знал, что проиграет.

— Отлично. Думаешь, та камея действительно была в кармане у Ромми?

Этим он ошеломил ее. Даже Мюриэл Свирепая обладала чувством страха.

— Думала.

— Так вот, была.

— Черт бы тебя побрал, — произнесла она с облегчением.

— Но в тот день, когда я арестовал его, там ее не было. Она была там накануне вечером, и один нечистый на руку полицейский унес ее домой. Я, так сказать, вернул камею. Вот что имелось в виду. Только не говори, что шокирована.

Шокирована Мюриэл не была. Он это видел.

— Ларри, скрывать отпечатки пальцев на орудии убийства совсем не то, что дожимать дело. Ты это знаешь. — Она повернулась к окну. — Вот незадача.

Ларри наблюдал, как она в задумчивости постукивает ногтем большого пальца по щели между передними зубами. И через несколько секунд увидел, как здравый смысл, будто спасательный жилет, выносит ее из пучины отчаяния.

— Я предоставлю иммунитет Коллинзу, — сказала она.

— Что?

— Если Артур получит, чего хочет, то не станет спрашивать почему. Может быть, если повезет, Джексон позволит нам прежде выслушать Коллинза с глазу на глаз.

— Нельзя предоставлять ему иммунитета. Этот тип расхаживал с орудием убийства.

— У меня нет альтернативы, Ларри. Ты не оставил мне выбора. Я ничего не могу поделать. Не могу говорить, что убийца, возможно, Коллинз, и по-прежнему требовать казни Гэндолфа. Черт возьми, с отпечатком пальца Эрно на спусковом крючке нам нужно начинать все сначала. И возможно, Коллинз наш лучший шанс. Харлоу прав. Коллинз мог ложно обвинить Ромми.

— Нет, — сказал Ларри. Это было общим протестом. Его все приводило в ярость. — Дело в выборах, да? Ты до моего приезда решила предоставить иммунитет Коллинзу. Нед уже настроил тебя. Я только предлог. Ты не хочешь осложнений с Харлоу.

— Пошел ты, Ларри! — Она взяла со стола карандаш и запустила им в стекло. — Черт возьми, неужели не понятно? Выборы тут сбоку припека. Существует еще закон. Правила. И справедливость. Господи, Ларри, прошло десять лет, и, слушая тебя теперь, я задаюсь вопросом, что произошло в действительности. Понимаешь?

Она подалась вперед с таким видом, словно хотела броситься и удавить его.

— О, еще как понимаю. — Ларри направился к двери. — Я всего-навсего полицейский.

Ранним летним вечером Джиллиан стояла у проезжей части перед магазином Мортона в центре, поджидая Артура. Задержавшиеся в конторах служащие уже почти разошлись, машин на улицах стало меньше. В нескольких футах от нее две усталые женщины сидели за стеклом автобуса, поставив на сиденья большие сумки с покупками.

Теперь Джиллиан могла измерять продолжительность своих отношений с Артуром по тому, как укорачивался день. Солнце, восход которого они видели утром, сейчас погружалось в реку, яркое зарево расходилось веером по тучкам на горизонте. В меняющемся ветре ощущалось легчайшее предвестие осени. Она придавала явлениям природы — наступлению темноты, убыванию лета — суеверный смысл, хотя ей много раз говорили, что это признак депрессивного характера. Жизнь хороша. Это ненадолго.

Артур запаздывал, но едва его седан подъехал, стало ясно, что он взволнован.

— Еще одно послание от Мюриэл, — сказал он, когда Джиллиан села рядом. И протянул ей копии кратких ходатайств, поданных в районный федеральный и окружной апелляционный суды. Признавая получение «новых существенных данных относительно природы и обстоятельств того преступления», Мюриэл просила отложить все рассмотрения на четырнадцать дней, чтобы дать возможность обвинению провести расследование.

— Что еще там расследовать? — спросила Джиллиан. — Ты позвонил ей?

— Конечно. Потребовал эти новые данные, она ответила, что ничего не скажет. Какое-то время мы пикировались, но в конце концов сошлись на том, что если я дам ей эти две недели, она примет у меня ходатайство об отклонении решения апелляционного суда и открытии дела вновь. В сущности, она снимает очки с табло.

— Господи! — Хотя Артур вел машину, Джиллиан придвинулась и обняла его. — Но что это значит? Она собирается иммунизировать Коллинза?

— Сомневаюсь, что она заранее признала его настолько заслуживающим доверия, чтобы вновь открывать дело. Если ей не понравится то, что скажет Коллинз, она просто назовет его лжецом. Тут дело в чем-то более серьезном.

Артур уже давно тешил себя бессмысленной надеждой, что Мюриэл вдруг откроется правда о Ромми. Джиллиан держалась о ней гораздо более низкого мнения, но Артур видел всех, с кем когда-то работал бок о бок, только в благоприятном свете. В любом случае она разделяла его догадки, что в прокуратуре произошли драматические события.

— Значит, день у тебя был замечательный, — сказала Джиллиан.

— Неплохой, — ответил он.

— Произошло что-то неприятное?

— Не в ходе дела. Да и неприятным, в сущности, это назвать нельзя. Мюриэл отпустила замечание по нашему адресу. Они знают.

— Понятно. И как ты себя из-за этого чувствуешь?

Артур пожал плечами.

— Пожалуй, неловко.

Мать Джиллиан произнесла бы испепеляющее «я же тебе говорила». Все испытанное самообладание Джиллиан могло заглушить этот голос, который она никогда не изгонит напрочь из сознания. Но бедняга Артур всегда хотел нравиться людям. Унижение и насмешки из-за выбора партнерши задевали его, как она и предвидела. В шесть утра он наблюдал в глубокой задумчивости за восходом солнца.

— Стараешься не говорить, что предупреждала меня? — спросил Артур.

— Это ясно видно по мне?

— У нас будет все хорошо, — сказал он.

Джиллиан улыбнулась и взяла его за руку.

— Серьезно, — сказал Артур. — Проснувшись, я думал о том, что нам следует уехать.

— В самом деле?

— Да. Сняться с места и найти другое. Начать с нуля. Вдвоем. Джил, я созвонился кое с кем. Есть штаты, где через несколько лет, если ничего не произойдет, ты сможешь подать заявление о повторном приеме с хорошей надеждой на успех.

— В коллегию адвокатов?

Артур отважился взглянуть на нее, стоически покивал и снова стал смотреть на улицу. Джиллиан даже не приходило в голову, что она может получить возможность вернуться из изгнания.

— Артур, а твоя практика?

— Ну и что?

— Ты столько лет старался стать партнером.

— Только из страха быть уволенным. Без этого я не мог бы утвердиться. Кроме того, если дела у Ромми пойдут так, как мне представляется, я разбогатею. Если мы добьемся его оправдания, Ромми подаст баснословный гражданский иск. Я смогу уйти из фирмы и взяться за его дело. Он получит миллионы. И я получу свою долю. Я об этом думал.

— Несомненно.

— Нет, все не так просто. В частной практике я никогда не зарабатывал больших денег. Я рабочая пчела. Недостаточно вкрадчив, чтобы привлекать значительных клиентов. Мне хочется только найти хорошее дело и работать над ним изо всех сил. Предпочтительно такое, чтобы я в него верил.