— Пленный лучше чем покойный. — резонно заметил майор, а некто Чернов, возникший громоздкой тенью, просто провел рукой — в перчатку у него, наверное, был спрятан детектор.
      Активное сканирование дало утешительные для всех результаты, хотя Василий знал, что возбуждение молчащих датчиков не всегда срабатывает, особенно это касается киберорганических «жучков».
      — Двинулись, — велел командир, — Касьянов вперед, Чернов замыкает, нового члена команды навьючить так, чтобы ему тошно было.
      И тут Василия пригнули к земле рюкзаком кило на пятьдесят, причем сказали, что там взрывчатка, поэтому бросать не рекомендуется. Поскольку земля тут же встала под углом в тридцать градусов, то от нее до носа оставалось не более двадцати сантиметров. Впрочем, ночью больше и не требовалось ввиду отсутствия бимонов.
      — Я вам сочувствую, — сказал боди-комп, — но могло быть и хуже.
      — Еще может быть хуже. Обидно будет, если меня пристрелят после того, как я в чью-то волю натаскаю этот чертов мешок.
      Группа из семи бойцов и Василия двигалась на юго-восток — примерно в той стороне и располагался искомый аул. Время от времени командир доставал что-то, похожее на игрушечный самолетик и запускал в воздух — видимо для ведения разведки. К утру группа была километрах в шести от аула Очхой, хотя явно двигалась мимо него.
      — Давайте здесь расстанемся, — снова предложил Василий командиру, чье лицо закрывали не легкие бимоны, а мощное забрало. — Вам прямо, а мне налево.
      Майор отозвался не сразу, потому что, скорее всего, разбирался с тем, что выдавал ему подзабральный монитор.
      — Куда торопишься, гражданин Рютин?
      — В аул Очхой.
      — Слушай, землячок, оставаясь с нами, ты рискуешь уцелеть, но прогулка в ту сторону будет для тебя недолгой.
      — Вы устроите какую-нибудь мелкую гадость шахидам — и тикать. А мне… человечество спасать, — Василий неожиданно выпалил то, в что недавно совершенно не верил.
      — И послали тебя тоже психи. По идее, мне бы надо поскорее избавиться от такого типа как ты, но все же… Я неплохо знаю эти горы. Я здесь уже три года свою шкуру под пули подставляю.
      — А я тут побывал десять лет назад, и уже тогда мне этот солнечный край не шибко понравился. Осиным гнездом его назвать — и то комплимент получится.
      Командир одобрительно покачал головой.
      — Не знаю, кто тебя послал: ГРУ, ФСБ, психбольница имени Бехтерева или Красный Крест. Собственно, даже не желаю знать, у кого там мозги с катушек съехали. Меня другое интересует. На что ты надеешься, Василий?
      — А вы?
      — Вопросом на вопрос отвечать невежливо.
      И майор впервые поднял забрало. Нормальное человеческое лицо. Только вместо глаз и носа какая-то аппаратура, даже в утренних сумерках заметны линзы микровидеокамер.
      — Двадцать пять процентов черепа разрушено. Понял, Рютин, кто я такой, или еще нет?
      Майор расстегнул молнию на правом рукаве. И стало слышно, как работает его рука. Были видны рычаги, шарниры, что-то вроде кривошипношатунного механизма, пучки синтетических супрамиозиновых мышц и «кости» из блестящего сплава, видимо титано-неодимового.
      — Руку, земляк, я потерял в том же бою, что и голову. Весьма неприятно, когда в паре метров от тебя разрывается ракета и разносит тебя на несколько кусков. И это спустя неделю после переброски на Кавказ — фактически первая передряга. Я, как очухался, был уверен — войне моей конец, выпишут инвалидность, и остаток жизни пропердИ на стульчике возле туалета. Ан нет. После этого были еще десятки передряг… Сержант Чернов, расстегни-ка свой жилетик, не стесняйся.
      Под жилетом, в районе сержантского живота, было что-то, напоминающее ракетную установку.
      — Это вместо прямой кишки. А теперь, Чернов-красавчик, застегнись. И так далее, гражданин хороший, и в том же духе. Вот такой у меня эскадрон гусар летучих. Раньше инвалиды были обузой для министерства обороны, а нынче они первосортный стратегический материал… Экспериментируй с ними, насколько фантазии хватит, вс" равно этому разорванному разрезанному простреленному народу терять особенно нечего. Вот у нас тут и человекогнемет есть, так сказать Змей Горыныч, опять-таки пламенем пыхкает… Ну ты осознал все, да? Нас даже люди Хожи Ахмета боятся, поскольку знают, что Аллах любит нашего брата, раз мы живы до сих пор.
      — Но сейчас многие пользуются вживленными и контактными киберустройствами, — напомнил Василий.
      — Понимаешь, одно дело, когда мониторы прилеплены к нормальным зрачкам, и совсем другое, когда видеосканеры вместо глаз непосредственно общаются со зрительным центром мозга. Будь уверен, я вижу тебя совсем не так, как ты меня. К примеру, мне не нужны пространственные повторы, то есть, схожие или одинаковые видеозоны заменяются на спецсимволы и дополнительную информацию. Зато какие-то особенности в обзоре подкрашиваются, увеличиваются, показываются в разных проекциях и сечениях, сканируются в дополнительных диапазонах. Так что, когда мы гуляем по такой вот хитрой местности, моя голова работает куда больше чем твоя.
      С этим тезисом Василий был не слишком согласен, однако спорить не стал.
      — Искусственной рукой сложно управлять, командир?
      — Да вот этими остолопами куда труднее. Имейся бы у меня, к примеру, механический хвост, то, после годичных психомоторных тренировок с фармакологическим закреплением, я бы им шуровал ловко, как заправская макака… Но ты, насколько я въезжаю, тоже парень с прибамбасами. Мы с этим в свое время еще разберемся, так что отпустить я тебя покамест не могу… Но бимоны верну, чтоб ты ненароком не ухнул в пропасть.
      Весь день группа просидела между камней, а вечером снова двинулась в путь. Василий как ни старался, ни о чем не мог поразмыслить, он только боролся с дорогой и со своим свинцовым рюкзаком. Внезапно движение прекратилось и ишак-программист подумал, что это прекрасно. Через пять минут он уже думал прямо наоборот.
      Группа российского спецназа встретила Хожу Ахмета с его шахидами раньше, чем ожидала. И это было минусом. Однако находилась она выше, и это, конечно, являлось плюсом.
      Впрочем, когда мешок с Василия сняли и он огляделся, то уловил, что позиция спецназа не столь уж удобная. Боевики шли гуськом по тропе, но просматривалась она лишь частично, из-за того, что слева и справа ее заслоняли два утеса. Не было также известно, шастают ли поблизости другие басурманы и по каким маршрутам. Летучая видеокамера, конечно, сразу взмыла в воздух, но высота полета и разрешающая способность не давали большой определенности. Командир послал двух своих людей вниз, закрепиться поближе к тропе. Они начали стрельбу позже и кончили раньше, потому что погибли минут через десять после начала боя.
      А первыми в российской группе отработали солдаты, у которых искусственные глаза-видеосканеры одновременно были прицелами. Снайперы сразу убрали своими бесшумными винтовками четырех или пятерых шахидов, но остальные залегли и, затерявшись среди придорожных камней, стали совсем неприметными.
      Тут уж загавкал автоматический гранатомет командира и зашипела ракетная установка сержанта Чернова. Расщепляющиеся ракетные боеголовки с самонаводящимися элементами и противопехотные гранаты, начиненные игольчатыми зарядами, обдали камни огнем и металлом.
      Василий видел, как приподнялся и рухнул один боевик, как разлетелся в ошметья другой. Стрельба с той стороны сразу стала пожиже. Однако уцелевшие шахиды быстро карабкались вверх по склону. Они по-прежнему теряли людей, но быстро покончили с теми двоими, которых майор выдвинул вперед. Вскоре на позиции спецназа стало припекать. Несколько иголок царапнули камень рядом со сжавшимся организмом Василия. Лежать так беспомощным студнем — это было не только малоприятно, но и еще и пережигало нервную систему.
      — Е-мое, подкиньте мне какую-нибудь стрелялку, — крикнул он расположившемуся неподалеку майору.
      — Чтобы ты нам в спину зафитилил? — севшим голосом отозвался тот.
      — Через пять минут у вас каждый стрелок будет очень важной персоной.
      — Через пять минут и посмотрим.
      — Если будет чем…— Василий затораторил горячо и настойчиво. — Я выполнял боевое задание в ауле Очхой еще десять лет назад. Но тогда кое-что не доделал, и мне теперь обратно. А не спится мне все по той же причине — инвалид я вроде вас, а может и похуже. Во мне сидит тварь, которую можно попросту именовать драконом. Я субъективно пострадавший, но зато способен найти все три части Яйца. А «желток» — это старинная сабля по имени «Зульфикар», то есть резонатор руководящих и направляющих сил, благодаря которым стервы-лярвы рванут во все стороны по каналам ускоренного времени. Я не знаю, зачем все это говорю, но я знаю, кому эта штука может послужить, и я знаю, как она сыграет, когда окажется в умелых руках паскуды, чтО тогда принесет она народонаселению! Хаос, тьму, энтропию. Короче, многим не поздоровится, может и твоей родне тоже, майор.
      — Хватит трепаться, псих, глюколов, — обрубил командир и перекинул Василию штурмгевер, хорошее простое оружие. — Но я за тобой слежу. И учти, стреляю я с обеих рук.
      Василий действительно пригодился, когда враги — а тех было двое — ударили сверху. Теперь уже группа спецназа оказалась зажата огнем с разных сторон.
      — Я попробую убрать эту парочку, — сказал программист, снова заделавшийся десантником, — пока она не трахнула нас в задницу.
      — Ну что ты все треплешься, — мучительно отозвался майор.
      Василий Самуилович решительно карабкался вверх, пока не понял — между ним и двумя шахидами осталось метров тридцать отлично просматриваемого и простреливаемого пространства. Причем торчать на месте тоже не было смысла, противники приближались, зажимая десантника Рютина в клещи и ведя плотный огонь. Минута почти полной паники сменилась одной секундой прострации, во время которой он наконец почувствовал, как закипает ярость и в него вливаются силы, одного, двух, пяти видов — их скольжение по жизненным нитям завершилось вспышкой.
      Итак, тридцать шагов в направлении «на восемь часов» — там утес стоит, и уступы на нем как ступеньки. Если до него добраться, вскинуться наверх, то уже он, Рютин Василий Самуилович, господствует над местностью.
      Василий дал длинную неэкономную очередь из штурмгевера и рванул. Шахиды предоставили ему паузу в две секунды. А потом огненная змея скользнула слева, что-то разорвалось справа, ударив будто шпалой по ногам. Он устоял и даже обернулся. Один из шахидов, привстав, целился в него, но Василий выстрелил первым и попал. Тело врага, пуская дымный след из дырки в груди, отлетело назад. Второго противника Рютин не видел до той поры, пока тот не высунулся из-за каменного выступа, придающего утесу вид брюхастого мужчины. Расстояния оставалось не больше пары метров. Боевик был вооружен пистолет-пулеметом, а десантник-программист только длинноствольным штурмгевером, стрелять из которого казалось не слишком сподручным. Свинцовая плеть неприятельской очереди уже хлестнула по ближайшему камню, когда Василий, ухватив свою винтовку за ствол как шкворень, шарахнул неприятного человека прикладом по руке.
      Оружие у него вышиб — это было плюсом, а минусом стало то, что шахид своей второй рукой, сильной как кран, перехватил приклад, направил ствол в Василия и выстрелил. За мгновение до этого программист-василиск увидел пространственную складку, которая захватила его и намертво привязала к этому чертову стволу.
      Кто виноват — ясно. Но неужели ничего нельзя поделать? Ну, еще вздох, еще. Что-то слабо здесь с подножным кормом, в смысле с первородной хрональной силой. Мало огня, мало. Удалось лишь немного пережечь пространственный диаметр складки, сузить ее, исказить, но до схлопывания еще далеко. И поздно уже.
      Сокрушающий удар пришелся на правую часть груди. Выстрел отбросил Василия в сторону, приложил-припечатал к каменистой земле и с первым же вздохом (человеческим, не драконьим) он понял, что повреждено легкое. А с первым выдохом увидел кровяной сгусток, медленно вылетающий у него изо рта.
      Враг, полностью завладев винтовкой, снова наводил ее, чтобы покончить с лежащим Василием. Враг, скотина, уже торжествовал. Ярость, конечно, клокотала в василиске. Чувствительные отростки прощупывали пространство, челюстеруки выискивали жизненные нити, переднехвост пытался отсечь время. Нет, ярость не столько клокотала, сколько тихонько булькала, она не была столь насыщена силой, как раньше. Ничего пока не получалось, хотя до развязки оставалось совсем немного. Он не чувствовал подруги, которую можно было бы разорвать, купаясь в блаженстве, и поэтому ярость была хиленькая дежурная.
      Впрочем, какая-то дверь открылась и какой-то канал нашелся. Он вроде ничем не отличался от других, но, с другой стороны, казался более устойчивым и важным, словно был стволом, в то время как остальные — прутиками на нем. И уводил он незнамо куда. Василий понял, что те чудеса, которые с ним случались раньше были просто подарком, а теперь он должен или загнуться, или стать ДРУГИМ, потому что меняется тот, кто живет в нем. И тогда жизнь гражданина Рютина продлится, хотя это будет уже совсем другая жизнь, и не совсем его жизнь, и какая-то полужизнь, может даже говно-жизнь.
      Он, открыв эту дверь, влетел в канал и, когда вышел из него, стал взрослым драконом. Не ярость и ненависть могли принести теперь победу, а уверенность в том, что принадлежишь Пути. Притом где-то вдали даже замерцала любовь. А враг сейчас оказался перед ним как на ладони.
      Сверкнул переднехвост, обрезая хрональные шнуры боевика.
      До вражеского выстрела оставалось совсем немного, какие-то сотые доли секунды, но шахид словно влип в смолу.
      Выдох — и клубок пространственной энергии, прокатившись по хрональному шнуру, образовал канал ускоренного времени.
      Под рукой лежащего Василия оказался один из великого множества камушков.
      Челюстерука обрезала все жизненные нити врага.
      Василий сжал камень и хотя боль сверкнула, пронзив насквозь грудь, швырнул его.
      Потом он уже понял, что камушек попал врагу прямо в окуляр инфравизора и, видимо, осколок повредил глаз. Такое везение часто бывает в кино у положительного героя, но в жизни, скорее, у отрицательного.
      Шахид взвыл и, конвульсивно вздернув дуло, выстрелил. Василий прянул вперед — пусть даже боль занималась гастрономией в его груди, и, крутанувшись, подсек противника ногой. А когда тот упал, шарахнул его другим камнем, поувесистее.
      Василий не стал проверять самочувствие захрипевшего шахида и ринулся вниз, невзирая на то, что в груди как будто работала сотня маленьких гестаповцев. Однако при этом он уже не слышал свиста, воздух вроде уже не выдавливался через дополнительную дырку в его теле.
      Бой, как вскоре выяснилось, стихал, лишь издалека доносились редкие выстрелы, направленные незнамо куда. По пути Василий наткнулся на уцелевших спецназовцев.
      — Куда ты, неугомонный? — спросил майор, явно не собираясь удерживать его силой.
      — Спасибо за приятный вечер, но теперь мне точно с вами не по пути.прохрипел Василий.
      — Я не хочу навязывать тебе компанию, — сказал командир, оценив кровь на жилете Василия и в углу его рта, — и не могу предоставить медсестричку в коротком халатике, но сержант Чернов способен сделать тебе дренаж и перевязку.
      — Нет, спасибо, дренаж не нужен, у меня там, в натуре, уже не свистит, значит пневмоторакса нет. Перевязку сам cделаю, только потом. А сейчас я не могу их потерять, шахидов этих моторных, которых мама через попу родила. Если не жалко дайте мне индивидуальный медпакет первого класса.
      — Вообще это дорогое удовольствие, но поскольку трем нашим он уже не понадобится… Чернов, поделись с товарищем.
      Хмурый сержант сунул Василию медпакет в камуфляжной упаковке.
      — А мое взрывное устройство и прочие снасти? — не унимался вольный охотник.
      Другой солдат притащил мешок, куда были сложены изъятые у Василия «снасти», включая самонаводящуюся мину «таракан».
      — Как зовут вас, командир?
      — Слава. Слава из Питера.
      — Да постигнет вас мирская слава. Пока.
      — Истинно говоришь. До встречи в лучшем из миров.
      Два могучих инвалида пожали друг другу руки и разошлись, Василий, сразу уколовшись обезболивающим и противовоспалительными средствами, потащился за боевиками. Он едва не потерял детей и внуков гор из виду, но потом все-таки заметил спину замыкающего. Двигались они не слишком быстро, видимо, тащили раненых, поэтому он сумел не отстать, тем более что терзающая боль уже не возвращалась к нему. Разок принялись шахиды стрелять, но совсем не в его сторону — верно, что-то почудилось с недосыпу. К рассвету боевики Хожи Ахмета добрались до аула — а это был тот самый Очхой — и Василий подобно вампиру при свете солнца стал искать себе какой-нибудь склеп. Нашел его в засохшем колодце, который в значительной степени был завален банками из-под колы и пакетами из-под чипсов — все это барахло накидали доблестные джигиты, не имеющие малейшего понятия об экологии.
      В колодце Василий смог, наконец, расстегнуть свой жилет и рассмотреть последнюю рану. Он приготовился увидеть что-то страшное, но это оказалось еще хуже, чем ожидалось. На груди вовсе не было раны глубокой, вместо нее имелся розоватый нарост, напоминающий блин или даже медузу.
      «Ну, брат, договорились же теперь ничему не удивляться, — сказал он сам себе, — вот если бы у тебя два члена выросло, тогда другое дело.»
      Сказал это себе Василий и удивился, насколько фальшиво звучит внутренний монолог, насколько неестественным стал весь его психологизм. Похоже было, что психологизм вообще рассчитан на самый естественный ход вещей, а без такового начинается антипсихологизм и бред.
      Конечно же, страдалец попробовал оторвать этот чертов блин. Но «блин» прилип намертво, как будто от того зависела его собственная жизнь. Когда же удалось немного сковырнуть его с одного бока, то стали заметны липучки, которыми он цеплялся за кожу, а также ножка, которая тянулась от него через отверстие раны прямо внутрь тела. Дыра явно не нуждалась в перевязке, но Василий решил еще немного посидеть без жилета и понаблюдать, невзирая на изнурительное отвращение.
      Заодно он проверил, как работает работает дермопласт на другой ране. Работал тот недурственно, что можно было уже оторвать и выбросить его вместе со следящим микрочипом — быстро заросло, причем без всякого «блина».
      После этого Василий взял пробу крови тестером, имевшимся в медпакете. Невзирая на пробоину в груди, анализ показал, что количество лейкоцитов близко к норме и СОЭ не более того, что бывает при простуде; лишь некоторое увеличение уровня лимфоцитов намекает, что произошла неприятность.
      Похоже, что я действительно стал ДРУГИМ. Эта мысль была на вкус как стальное лезвие.
      Часа через полтора края «блина» стали сворачиваться к середке, отчего получил он сходство с цветком. Потом цветок сделался бутоном и, съеживаясь, принялся протискиваться вглубь почти заросшей раны, как будто хотел спрятаться от нескромных взглядов. Под конец он оставил снаружи лишь нечто, напоминающее клапан. Василий сделал на всякий случай положенные по инструкции противоспалительные уколы, и абзац — лечить больше было нечего. Как будто полный ажур. Новый анализ крови показал лишь небольшое снижение уровня некоторых жиров в крови?.
      Но вот Василий поводил вдоль себя ручным медсканером и несмотря на его низкую разрешающую способность увидел животное в своей груди. Именно животное. Оно шевелило щупальцами в районе раны, пульсировало и постепенно уменьшалось в размерах. Василия опять затошнило, он стал ощущать себя просто пустышкой, клеткой, гнездом для проживания долбаной твари. Вот тебе и новый Путь. Путь превращения в выеденную изнутри корягу. Теперь, когда дракон внутри него стал другим, наверное взрослым, Василий уже не чувствовал прежнюю заводку, прежнюю ярость и ненависть, которые помогали ему «уживаться» с паразитом, а может и симбиотом.
      Нет, все таки эта тварь — паразит. Она не человеку продлевает жизнь, а своему двуногому гнезду. Самое обидное, подумал Василий, что он запродался твари со всеми потрохами фактически добровольно, мог бы даже и соответствующий договорчик подписать. Теперь ящерица сгрызет его изнутри на совершенно законных основаниях.
      А как же иначе. Чем же она еще может питаться? Только собственным телом Василия. И тут, словно в ответ на его скудные мыслишки, драконья структура выбросила наружу длинный щуп, похожий на хоботок, да еще прямо через клапан, прикрывающий рану. Но не стала обдирать мох, растущий на стенках колодца, не начала вгрызаться в Василия со стороны филе.
      Воздух зарябил вокруг щупа, затем по нему как будто спазмы прошли. Возможно, тварь хотела показать, что ее пища не от мира сего. Или демонстрировала, что ест только тогда, когда работает. Но вдруг обманывает? Мох, ясное дело, она не жрет, брезгует, а значит ВСЕ-ТАКИ готова высосать его, как паук, выхлебать, как личинка мухи, обескровить, как пиявка, выгрызть, как минога.
      Паника накатывалась на Василия горячими волнами, и одновременно он замечал, что из раны вновь начинает сочиться кровь, прямо даже с пузырями, и тяжесть с давлением распространяются по груди, и боль шевелит ядовитыми желтыми головками. Василий понял: еще немного, и рана вскроется, тогда он получит все то, что заслужил. Твари не нравится недоверие.
      Он принялся делать перевязку, вполне соображая, что с пневмотораксом ему не справится, ну и с дренажом, само собой.
      Когда стрелка страха дошла до предела, воздух словно натянулся и стал напоминать ткань, а сквозь нее проступили черты какого-то лица! Потом и вовсе прорвалась сквозь барьер целая голова, знакомая голова, Акаевская.
      — Так вот ты где, паршивец. Появляешься и исчезаешь, когда захочешь,в сердцах крикнул Василий.
      Но тот отозвался совсем уж недетским тоном:
      — Ну что ты, дядя Вася, меня позоришь. Я ведь твой СМОТРИТЕЛЬ. Однако не могу кидаться тебе на помощь, едва ты сдрейфишь. Это ведь, извини, расходы, причем не маленькие, причем в галактической валюте, базирующейся на запасах неодима и титана. Сейчас у меня, правда, скидка за короткий визит. Так что давай по-быстрому переговорим… Тебе уже не надо бояться того, что внутри тебя. Теперь ты носитель вполне взрослого дракона, который включается и заводится не от ярости, а от любви. Он будет искать самку совсем другого типа, а когда отыщет ее, то претерпит некоторое преобразование и уйдет вдаль. Вскоре тебя ожидает противник, гораздо более опасный чем Саид. Он умеет управлять своими членами и своей злобой. И у него тоже есть смотритель.
      — Слушай, немедленно вылезай из-за этой простыни и объясни все толком. Хватит с меня этих намеков и полунамеков. Ты же, наверное, достаточно накачан информацией, если пасешь такого олуха, как я. На кого я работаю? Кто против, кто за? Что задумали «наши», что предпримут враги? Чем это кончится для меня? Какой теперь нрав у моего дракона?
      Но Акай, похоже, не считал нужным отвечать на вопросы, он замотал головой и постарался по быстрому убрать ее. Однако Василий сразу сунулся следом, в еще незаросшую пространственную щель. Впрочем, в прореху опятьтаки попала лишь его голова. В целом он был остановлен пространственным натяжением, но какой-то наблюдатель выплеснулся из его черепа и полетел дальше по каналу между огромных глыб-сегментов. Складка разгоняла его все больше и больше, и вот уже родной отечественный мир остался позади какойто пенкой.
      В некоторый момент канал даже показался щупальцем огромного спрута, которую там и сям покрывала словно бы плесень — но Василий уже знал — это целые миры, конечно же достаточно плюгавые в сравнении с огромным организмом Вселенной.
      Маленький, большой, расстояния, время — все эти количественные показатели сейчас играли мизерное значение. Акай нынче был гаденышем— симбиотом, крохотным поводырем, плывущим около носа. Какая-то едва заметная бульбочка вдруг взорвалась, заливая взор невыразимой пестротой красок. Вернее, она развернулась, мгновенно поглотив путешественника и превратив его в песчинку.
      И тогда Василий увидел странный мир. Он состоял вначале из неделимых переливающихся красок, потом стали различимы объекты. Наблюдатель Рютин долго не мог подобрать им научного названия, но потом вспомнил — это амебоиды, Пузыри; только были они, как ему показалось, здоровенные, словно тучи. Здесь дули сильные ветры в среде, более густой чем воздух, кипящим котлом обрушивались грозы, били молнии с толстыми и быстрыми электрическими телами, а снизу, сквозь гущу океана светило и грело солнце недр…
      Эти амебы были разумны — внутри них находились инкременты явно искусственного происхождения. Одноклеточные жили по-городскому, по— государственному, образовывали сияющие сложносимметричные скопления, имеющие вид многоцветий.
      Они любили друг друга — слипались по трое, попятеро, сильно сдавливая друг друга, причем одни явно играли роль копулятивных посредников и поглощались другими. Амебы размножались, выбрасывая соцветия мальков-пузырьков, которые сразу же приклеивал к себе Пузырь-няня.
      Амебы воевали друг с другом. Отстреливали искусственные инкременты, которые превращались в огненные шары — и те, «попав по назначению» сжигали или раздирали неприятелей в клочья. Разлетались обрывки многослойной метализированной оболочки, фонтаны брызг и пара, тлеющие инкременты, сплетения извивающихся трубок. Бывало, что Пузыри незатейливо вступали в ближний бой, стараясь проникнуть друг в друга и разорвать изнутри.
      — Это соперники землян. — поведал смотритель Акай. — Они почти такие же, как вы, только не многоклеточные, а одноклеточные.
      — Ну да, совсем небольшая разница, — откликнулся с ухмылкой Василий. Сейчас он вместе с поводырем-смотрителем находился в каком-то неясном, неосмысленном пространстве, а наблюдаемая форма жизни, казалось, находилась на предметной стеклышке микроскопа.
      — У них тут сильные ветры под тысячу кэмэ в секунду и грозы на гигаватты разрядной мощности, так что многоклеточная жизнь не получилась… Я еще плохо выражаю словами то, что мне известно. Драконье Яйцо пришло от них, от этих амеб — так они решили подгадить Земле.
      — Все это хорошо и прекрасно, но ведь Яйцо не имеет прямого отношения к амебам, скорее уж к драконам — ты ведь знаешь, Акай, о ком я говорю.
      Смотритель конечно же знал.
      — Ну да, оно не имеет непосредственного отношения к нашим любимым Пузырям. Те просто воруют Яйца у другой формы жизни, у бесхитростных животных, обитающих в Большом мире. Ну и используют в своих целях, которые по отношению к землянам безусловно являются пакостными.
      — Я, естественно, хочу спросить, почему же Яйцо дракона не похоже на куриное, или там крокодилье, почему оно имеет вид трех предметов?
      — Превратности эволюции, дядя Вася. Наследственная информация и энергетика не имеют в цикле драконьего размножения постоянного биологического носителя. Они записываются и аккумулируются в разных подходящих предметах. А потом могут перезаписываться и перебрасываться. Даже, когда уже идет процесс лярвации, то есть деления Яйца.
      — А человеческий организм является подходящим предметом?
      — Точно, угадал, дядя Вася. Хотя тут есть свои тонкости — драконья структура ведь начинает использовать твой генный механизм…
      — Ага, это я знаю: Hox-гены.
      — Так вот эти звери, даже когда еще во младенчестве-лярвачестве, являются свирепыми, хищными и пользы от них добиться трудно, а вред завсегда пожалуйста. Что и нужно Пузырям. Людям приходит каюк, а их хрональная сила, иначе говоря, энергия «негантропийно-холистической дифференциации», это что-то похожее на китайскую ци, перекачивается через драконов именно Пузырям.
      — Значит я могу только вредить Земле?
      — Наоборот, лярводракон повзрослел и при том не распатронил тебя. Напротив, у вас теперь настоящий симбиоз — любо дорого посмотреть. И МЫ помогли вам в этом.
      — Ты и Умай — в одной конторе деньги получаете за надзор и присмотр?
      — Не совсем деньги, не в совсем конторе, но получаем. — признался смотритель.
      — Ну и здорово же ваша «не совсем контора» присматривает! Вон как драконье Яйцо перепортачило всю историю моей родной планеты. Чего, думаешь, мне за Землю не обидно?
      — Контора следит только за тем, чтобы не случилось глобальной катастрофы и предотвращает ее, когда она почти неминуема. Принцип минимального вмешательства. — с осознанием собственной несуетливости произнес Акай.
      — И что же, сейчас глобальная катастрофа почти неминуема?
      — Да, и вероятность ее за последнюю неделю увеличилась на десять процентов.
      Василий попробовал осознать, как отражается в нем неминуемость глобальной катастрофы. Да почти никак. Он-то вообще может сыграть в ящик каждые пять минут, так почему же другие земляне должны проживать в уюте и безопасности? Почему это они должны волноваться только за стоимость литра бензина и бутылки пива? Но тут Василий подумал о своей худосочной семейке и нашел силы испугаться.
      — Это паршиво, парень, пардон, херр смотритель. И ваша, и моя бурная деятельность ни к чему не приводит?
      — Это неплохо, дядя Вася. Априорное увеличение было пятнадцать процентов и делало окончательную катастрофу совершенно неизбежной. Сейчас мы выровняли кривую, и это плюс. А минус — это то, что надеяться тебе не на кого. И те, кого ты считаешь врагами, и так называемые друзья выполняют волю Пузырей.
      — Отлично, я вдохновлен. Наверное, у меня сейчас откроется второе дыхание и я превращусь из дракона обыкновенного в гигантозавра-фаллозавра.
      — На это не надейся. Ты тоже на пределе возможностей.
      — Как же мне тогда выкрутиться? Почему я вообще я попал в такую жопу и зачем мне все это надо? — дал выплеск эмоциям Василий Самуилович. — Мало того, что лично я страдаю из-за враждебности окружающих, из-за отсутствия пива и сигарет, мне еще положено переживать за все человечество. А я очень сомневаюсь, что оно отвечает мне тем же. Если бы я еще ехал на белом коне и меня без передыху показывали бы ведущие телекомпании!
      — Не стонать, дядя Вася. Ты мог прожить нормальную жизнь нормального человека, и в положенное время, по команде очередного большого начальника, отправиться на Колыму, или в газовую камеру, или на какую-нибудь войнушку с тремя патронами в кармане, или мирно испустить дух через задницу в какой-нибудь загаженной переполненной больничке эпохи застоя, или получить бандитское перо в брюшко во время очередной смуты. Но ты стал избранником… И согласно параграфу «первичные люди» галактического закона о «катастрофах у приматов» тебе положена помощь класса «смотритель-отвратитель»… Перевод терминов, конечно, достаточно условный.