- Да, конечно, - сказал он радостно.
      - Ты не избавился от меня так легко. Возвращайся к обеду.
      - Да, мэм. - Саймон повернулся было, чтобы идти, но неожиданно остановился. - Рейчел? Спасибо!
      Рейчел неодобрительно фыркнула и пошла назад, к ступенькам обеденного зала.
      Саймон удивился тому, сколько хвойных иголок прицепилось к ее шали.
      Легкая снежная сеть начала опускаться на Хейхолт из низких стальных облаков. Погода переменилась. Саймон знал, что холод теперь продержится до самого Сретения. Чтобы не нести птенцов через ветреный двор, Саймон решил проскочить через церковь и продолжить путь по западной стене внутреннего двора. Утренние молитвы закончились часа два тому назад, и церковь уже должна опустеть. Отец Дреозан мог бы не очень-то благосклонно отнестись к тому, что Саймон святотатственными сапогами протопает через его владение, но в это время он наверняка наслаждается обильной утренней трапезой и угрожающе бурчит по поводу качества масла и консистенции хлебно-медового пудинга.
      Преодолев две дюжины ступенек, Саймон добрался до боковой двери церкви. Снегопад усиливался, серый камень церкви был испещрен мокрыми следами растаявших снежинок. Дверь распахнулась на удивление бесшумно.
      Чтобы не оставлять улик в виде мокрых следов на полу, он раздвинул фиолетовые занавеси в задней части холла и поднялся на хоры по узкой каменной лестнице.
      Загроможденные, душные хоры, которые в начале лета становились источником невыносимых страданий, сейчас были теплыми и уютными. Пол усыпали остатки монашеского быта - скорлупки орехов, яблочная кожура, мелкие кусочки черепицы, которые использовались для записок - жалкого средства нарушения обета молчания. Все это походило скорее на клетку обезьян или ярмарочных медведей, чем на место, куда божьи люди приходят вознести хвалу Господу. Саймон слегка улыбался, тихо продолжая свой путь среди всяческих мелочей, разбросанных по полу, пряжек, лоскутков ткани, рассохшихся деревянных стульев. Почему-то приятно было сознавать, что эти суровые бритоголовые люди могут быть непослушными, вроде ватаги деревенских мальчишек.
      Вдруг до Саймона донесся звук голосов. С сильно бьющимся сердцем он отшатнулся к занавесям, прикрывающим заднюю часть хоров, уткнулся носом в пыльную ткань и затаил дыхание. Если это отец Дреозан или пономарь Барнаба, ему не удастся проскользнуть незамеченным в дальнюю дверь. В случае, если это так, придется выбираться отсюда тем же путем, каким он пришел, и подвергнуть птенцов опасности простудиться.
      Сжавшись в комок, тихий как мышь, Саймон старался определить местонахождение говоривших. Ему казалось, что говорят двое, но мешали птенцы, тихо попискивающие в его руках. Саймон придержал гнездо локтем, стянул шапку не хватало только, чтобы отец Дреозан застиг его в церкви в шапке - и накрыл ею гнездо. Птенцы моментально замолчали, понимая, что наступила ночь. Осторожно раздвинув дрожащими руками края занавески, мальчик вскинул голову и прислушался - голоса раздавались как будто из придела главного алтаря. Их тон казался невозмутимым - его не заметили.
      Горели всего несколько фонарей. Огромный купол церкви был почти полностью скрыт тенью, высокие окна, словно плывущие по ночному небу, казались светлыми отверстиями, через которые можно увидеть рай. Прижимая к груди убаюканных, прикрытых шапкой найденышей, Саймон подкрался к краю хоров. Устроившись в затемненном углу, ближайшем к лестнице и стараясь не дышать, он просунул голову между перилами балюстрады - одна щека касалась мученичества святого Туната, другая - рождения на острове святой Пелиппы.
      - А ты, с вечным твоим нытьем! - шипел один из голосов. - Я невыносимо устал от этого! - Саймон не мог видеть лица говорящего, тот стоял спиной к хорам, кутаясь в плащ с высоким воротником. Его собеседника, сидящего напротив хоров на церковной скамье, Саймон отлично разглядел и сразу узнал.
      - Люди, которым говорят то, чего они не хотят слышать, часто называют это нытьем, брат, - сказал сидевший. - Но я не наушничаю и не плету интриг. Я только хотел предостеречь тебя...
      - Ты можешь говорить все, что захочешь! - прорычал первый, злоба в его голосе звучала странно, как боль. - Но трон мой по праву и по желанию нашего отца. Ничто из того, что ты думаешь, знаешь или говоришь, не может этого изменить.
      Джошуа Безрукий - так, как часто слышал Саймон, называли младшего сына короля, - резко встал со скамьи. Его жемчужно-серый камзол и штаны, вылинявшие во время долгих странствий, еще носили слабые следы красного и белого цветов; его каштановые волосы были коротко подстрижены. Там, где должна была быть его правая кисть, из рукава торчал закрытый цилиндр из черной кожи.
      - Мне не нужен трон, поверь мне, Элиас! - произнес он. Его слова были сказаны очень тихо, но как легкие стрелы долетели до убежища Саймона. - Я только предостерегаю тебя от священника Прейратса, человека с... нездоровыми наклонностями. Не приводи его сюда, Элиас! Он очень опасен, поверь мне, я знаю его давно, еще по Узирийской семинарии в Наббане. Монахи там боялись его как чумы. А ты прислушиваешься к нему, будто он так же достоин доверия, как герцог Изгримнур или старый сир Флурен. Глупец! Он разрушит наш дом. - Он сдержал себя. - Я хочу только дать тебе совет, идущий от сердца. Пожалуйста, поверь мне! Я не претендую на трон.
      - Тогда покинь замок, - сказал Элиас и повернулся к брату спиной, скрестив руки на груди. - Уйди и дай мне приготовиться к царствованию, как подобает мужчине - свободным от твоих жалоб и интриг.
      У старшего принца был тот же высокий лоб и орлиный нос, но он был крепче сложен, чем Джошуа; казалось, ему ничего не стоит сломать человеку шею голыми руками. Его сапоги для верховой езды и камзол были в цвет волос, черными, а плащ и штаны поблекшего в дороге зеленого цвета.
      - Мы оба сыновья своего отца, о будущий король, - холодно улыбнулся Джошуа. - Корона твоя по праву. Как бы мы ни относились друг к другу - это не должно тебя волновать. Твое-будущее-величество может быть спокойно - мое слово тому порукой, но, - его голос набрал силу, - я не потерплю, ты слышишь, не потерплю, чтобы кто бы то ни было выставлял меня из дома моего отца. Даже ты, Элиас.
      Его брат обернулся, взгляды их, скрестившись, показались Саймону блеском мечей.
      - Как бы мы ни относились друг к другу? - хрипло спросил его брат. Голос его надломился, и смертельная мука звучала в нем. - Что ты можешь иметь против меня? Рука? - Он сделал несколько шагов от Джошуа и теперь стоял спиной к брату. Слова его были полны горечи. - Ты потерял руку... Из-за тебя я вдовец, а моя дочь наполовину сирота! И смеешь вспоминать о своих обидах?
      Джошуа, казалось, задохнулся, прежде чем ответить.
      - Твоя боль... Твоя боль известна мне, брат, - сказал он наконец. - Разве ты не знаешь, что я отдал бы не только правую руку, но свою жизнь!..
      Элиас резко повернулся и, подняв руку к горлу, достал что-то блестящее из своего камзола. Саймон смотрел во все глаза. Это был не нож, а что-то мягкое и податливое, как лента из мерцающей ткани. Элиас поднес ее к лицу ошеломленного брата, потом бросил на пол и отшвырнул ногой в сторону. Джошуа стоял неподвижно, потом как бы во сне наклонился, чтобы поднять лежащий предмет женский серебряный шарф. Пока он молча стоял, держа тонкую полоску в руке, гримаса боли или гнева исказила его лицо. Саймон успел несколько раз вдохнуть и выдохнуть, прежде чем Джошуа наконец спрятал шарф у себя на груди и вслед за братом вышел из церкви.
      Прошло довольно много времени, прежде чем Саймон счел безопасным покинуть свое убежище и продолжить путь к главным церковным дверям. Ему казалось, что он присутствовал на странном кукольном спектакле, Узирийских играх, предназначенных для него одного. Мир вдруг показался Саймону вовсе не таким надежным и неизменным, раз принцы Эркинланда, наследники всего Светлого Арда, могут кричать и скандалить, как пьяные солдаты.
      Выглянув в холл, Саймон остановился, настороженный неожиданным движением. Он успел заметить фигуру человека в коричневом камзоле, убегающего по коридору - фигуру юноши возраста Саймона или даже моложе. Незнакомец оглянулся, сверкнув удивленными глазами, и исчез за углом. Саймон не узнал его. Неужели он тоже шпионил за принцами? Саймон тряхнул головой, чувствуя себя нелепо, как бык, получивший солнечный удар. Он стянул шапку с гнезда, вернув птенцам свет и полную щебетания жизнь, и снова потряс головой. Это было беспокойное утро.
      4. КЛЕТКА ДЛЯ СВЕРЧКА
      Моргенс с грохотом бродил по своей мастерской, погруженный в поиски потерянной книги. Он утвердительно махнул Саймону, разрешая ему поискать клетку для птенчиков, и вернулся к своему занятию, сдвигая горы манускриптов и фолиантов, как слепой гигант, ворвавшийся в город хрупких башен.
      Найти птенцам подходящий дом оказалось гораздо труднее, чем представлялось Саймону, - клеток было сколько угодно, но ни одна не подходила. В некоторых расстояние между прутьями было так велико, что там пожалуй, смогли бы жить только свиньи или медведи, другие были доверху набиты какими-то странными вещами, причем ни одна из них ни капли не походила на животное. Наконец он приметил одну, казавшуюся вполне приемлемой, под свертком блестящей ткани. Она доходила по высоте до колена Саймона и была туго сплетена из речного камыша в форме колокола; клетка была пуста, если не считать поддона с песком, маленькая дверца завязана веревкой. Саймон повозился с узлом- и открыл ее.
      - Стой! Прекрати немедленно!
      - Что?! - Саймон отскочил. Доктор пронесся мимо него и ногой захлопнул дверцу.
      - Извини, что напугал тебя, юноша, - Моргенс задыхался, - но мне следовало бы подумать, прежде чем разрешать тебе копаться в этих вещах. Боюсь, эта штука не годится для твоих целей.
      - Почему? - Саймон наклонился, стараясь разглядеть что-нибудь, необычное, но не увидел ничего, кроме устилающего дно клетки песка.
      - Что ж, мой юный исследователь, если ты сможешь подождать, ни к чему не прикасаясь несколько минут, я покажу тебе. Глупо было с моей стороны забыть. Моргенс, расшвыряв очередную кучу, выудил оттуда давно оставленную корзину сухих фруктов и двинулся к клетка, на ходу сдувая пыль с фиги.
      - Теперь смотри внимательно, - он открыл дверцу и бросил фрукт в клетку, фига осталась лежать на поддоне с песком.
      - Ну? - спросил Саймон озадаченно.
      - Подожди, - шепнул доктор. Не успел он это вымолвить, как в клетке начало что-то происходить. Сперва Саймону показалось, что мерцает и переливается воздух в клетке, но он быстро понял, что как-то перемещается сам песок, слегка закручиваясь вокруг фиги. Внезапно - так внезапно, что Саймон резко отпрянул назад, - огромный зубастый рот открылся среди песка, и фига исчезла в нем, как муха исчезает в пасти карпа. Легкая рябь пробежала по песку, и клетка затихла, приняв такой же невинный вид, как и раньше.
      - Что там, под ним? - задохнулся Саймон. Моргенс засмеялся.
      - То-то и оно, - он был ужасно доволен. - Это и есть сам зверек, зверек собственной персоной. Песка там нет, это, так сказать, маскарад. Все, что находится на дне клетки, - это одно умное животное. Прелесть, правда?
      - Наверное, - сказал Саймон без особой убежденности. - Откуда оно?
      - Из Наскаду, пустынных земель. Теперь ты понимаешь, почему я не хотел, чтобы ты совался туда? Кроме того, я не думаю, что эта клетка подошла бы для твоих пернатых сироток. - Моргенс снова закрыл дверцу и, предварительно завязав ее кожаным ремнем, поставил клетку на высокую полку. Забравшись на стол для этой цели, он не спрыгнул сразу, а стал пробираться дальше, умело лавируя между разложенными там вещами. Наконец он нашел то, что искал, и вернулся к Саймону. Это было массивное сооружение из тонких прутьев, не содержащее в себе ничего подозрительного.
      - Клетка для сверчка, - объяснил доктор, помогая юноше получше устроить птенцов в их новом доме. Туда поставили мисочку с водой, а Моргенс даже достал откуда-то маленький мешочек с зернами, которые он насыпал на дно клетки.
      - Они достаточно взрослые для такой еды? - спросил Саймон. Доктор беспечно махнул рукой.
      - Нечего беспокоиться, - сказал он. - Это им по зубам. Саймон пообещал птенцам, что скоро вернется к ним с чем-нибудь более подходящим, и последовал за доктором через мастерскую.
      - Ну, юный Саймон, заклинатель зябликов и ласточек, - улыбнулся доктор. Что я могу для тебя сделать этим холодным утром? Мне вспоминается, что мы так и не завершили нашу роскошную и благородную лягушачью сделку в тот день, когда нас так грубо прервали.
      - Да, и я думал...
      - Кроме того, мне кажется, мы позабыли и еще о чем-то?
      - О чем? - Саймон старательно вспоминал.
      - Странная история с полом, который следовало подмести? Одинокая и покинутая метла, всем своим прутиковым существом стремящаяся навстречу тому, кто употребил бы ее по назначению?
      Саймон мрачно кивнул. Он надеялся, что его ученичество начнется на более благоприятной ноте.
      - А-а, легкое отвращение к грязной работе? - доктор поднял бровь. Понятно, но неуместно. Мы должны уметь ценить этот однообразный труд, который держит руки занятыми, а голову и сердце оставляет свободными. Что же, в первый день твоей службы я постараюсь тебе помочь. Я придумал, как это сделать наилучшим образом. - Он сделал несколько смешных танцевальных па. - Я рассказываю - ты подметаешь. Неплохо, э?
      Саймон пожал плечами.
      - У вас есть метла? Я свою забыл.
      Моргенс покопался в хламе и предъявил наконец предмет, такой изношенный и затянутый паутиной, что в нем только с большим трудом можно было узнать орудие для метения пола.
      - Итак, - сказал доктор, вручая предмет мальчику с таким достоинством, как будто это был королевский скипетр, - о чем ты хотел бы сегодня услышать?
      - О мореплавателях, об их черном железе, о ситхи... и о нашем замке, конечно. И еще о короле Джоне.
      - А-а, да. - Доктор задумчиво кивнул. - Длинный список, но если нам еще раз не помешает этот пустоголовый бездельник Инч, я надеюсь сегодня укоротить его немного. Приступай мальчик, приступай, пусть только пыль летит. Кстати, на чем я остановился?
      - Ну-у, пришли люди Риммера, и ситхи отступали, а у риммеров было черное железо, и они убивали людей, убивали ситхи, убивали всех...
      - Х-м-м, - сухо сказал Моргенс, - такова отдача. Ну, справедливости ради надо признать, что они убивали все-таки не совсем всех, и их набеги и штурмы были вовсе не так неотразимы, как я мог это изобразить. Они много лет оставались на севере, прежде чем пересекли Фростмарш, но и тогда были остановлены серьезным препятствием - их ждали эрнистирийцы.
      - Да, но народ ситхи! - Саймону не терпелось. Он все знал об Эрнистире, встречал уйму народа из этой языческой западной страны. - Вы сказали, что маленький народ бежал от железных мечей?
      - Не маленький народ, Саймон, я... о Боже! - Доктор тяжело опустился на стопку книг в кожаных переплетах и потянул себя за бакенбарды. - Я вижу, что мне придется заняться этим гораздо глубже. Тебя ждут к полуденной трапезе?
      - Нет, - быстро соврал Саймон. Полновесная история доктора казалась ему куда привлекательнее неминуемой взбучки от Рейчел.
      - Прекрасно. Тогда давай найдем себе хлеба и луковиц... и может быть еще что-нибудь, чтобы промочить горло - видишь ли, мой мальчик, говорить - это крайне жаждовызывающая работа - и тогда я смогу попробовать превратить шлак в чистейший благородный металл, короче - научить тебя чему-нибудь.
      Когда они обеспечили себя провизией, доктор снова сел.
      - Так-то вот, Саймон, - о, и не стесняйся шевелить метлой, пока ешь, молодежь так быстро ко всему приспосабливается - теперь поправь меня, если я ошибусь. Сегодня у нас пятнадцатое - шестнадцатое? - нет, пятнадцатое новандера. А год 1163,верно?
      - Вроде да.
      - Великолепно. Положи это на стул, пожалуйста. Итак, тысяча сто и еще шестьдесят третий год со дня чего? Ты знаешь? - Моргенс подался вперед.
      Саймон скис. Доктор отлично знает, что он простак и нарочно мучает его. Откуда судомойке знать такие вещи? Он молча продолжал подметать.
      Спустя некоторое время он поднял глаза. Доктор ждал, внимательно глядя на него поверх ломтика черного хлеба.
      Какой острый взгляд у старика! Саймон снова отвернулся.
      - Итак, - спросил доктор невнятно, так как рот его был набит хлебом. - Со дня чего?
      - Не знаю, - сказал Саймон, ненавидя сам звук своего обиженного голоса.
      - Пусть так. Ты не знаешь - или думаешь, что не знаешь. Ты слышал когда-нибудь, как глашатай зачитывает грамоты?
      - Несколько раз. Когда я был на рынке или когда Рейчел рассказывала, что в них говорилось.
      - А что бывает в конце? В конце каждой грамоты они зачитывают дату, ты помнишь? И учти, мальчик, что ты сметаешь пыль с хрустальной урны как человек, бреющий злейшего врага. Ну, так что же говорится в конце?
      Саймон, сгорая от стыда, готов был бросить метлу и бежать, как вдруг нужная фраза всплыла откуда-то из глубины подсознания, принеся с собой голос рынка, хлопающие на ветру матерчатые полотнища и чистый запах разбросанной под ногами весенней травы.
      - С открытия. - Он был уверен. Он слышал это так ясно, словно стоял в Центральном ряду.
      - Великолепно! - Доктор поднял свою кружку, как бы салютуя, и, опрокинув ее, сделал длинный глоток. - Теперь открытие чего? Не волнуйся, - продолжал он, видя, что Саймон в смятении качает головой, - я скажу тебе. Я, к сожалению, не могу рассчитывать, что нынешняя молодежь, выращенная на отчаянной храбрости апокрифических путешествий странствующих рыцарей, хорошо себе представляет истинный ход событий.
      Доктор грустно и чуточку насмешливо покачал головой.
      - Империя наббанаи была открыта - или объявлена открытой - тысячу сто и шестьдесят с чем-то лет назад Тьягарисом, первым императором. К тому времени легионы Наббана держали в повиновении все страны людей севера и юга по обе стороны реки Гленивент.
      - Но... но Наббан маленький, - Саймон был просто поражен. - Это же только крошечная часть владений короля Джона.
      - Это, юноша, - сказал Моргенс, - то, что мы называем историей. Империи имеют тенденцию приходить в упадок, королевства - рушиться. В течение тысячи лет может произойти что угодно, а расцвет Наббана продолжался значительно меньше. Как бы то ни было, мы подошли к тому, что Наббан некогда правил людьми, а люди жили бок о бок с народом ситхи. Король ситхи царствовал здесь, в Асу'а, Хейхолте, как мы его называем. Король-эрл - эрл - это древнее название ситхи запретил людям ступать на землю его народа без специального разрешения, и люди, боявшиеся ситхи, подчинились.
      - Что такое ситхи? Вы сказали, что они не "маленький народ".
      - Я приветствую твой интерес, юноша, - улыбнулся Моргенс, - особенно сегодня, когда я ни слова не говорил об убийствах и сражениях, но я приветствовал бы его еще больше, если бы ты не был так стеснителен в обращении с метлой. Танцуй с ней, мальчик, танцуй с ней. Посмотри-ка сюда - ты ведь сможешь очистить это место, верно?
      Моргенс подбежал к стене и указал на пятно сажи диаметром в несколько локтей. Оно очень напоминало след ноги. Саймон решил ни о чем не спрашивать и начал счищать сажу с белой штукатурки.
      - Аххх, премного благодарен. Я хотел стереть это много месяцев, с прошлогоднего Кануна бороны в сущности. Да, так где же, во имя Лестера Вистрилса, я остановился? О, твои вопросы. Ситхи? Что ж, они были здесь первыми, и может быть вернутся вновь, когда людей здесь не останется и в помине. Когда никого не останется. Они отличаются от нас как человек от животного, но в чем-то и сходны тоже... - Доктор остановился, чтобы сосредоточиться.
      - Честно говоря, человек и животное, оба живут в Светлом Арде одинаково долго, чего нельзя сказать о ситхи и людях. Честный народ фактически бессмертен, так что, конечно, ситхи живет гораздо дольше, чем любой смертный человек, даже если это наш древний король. Они могли бы не умирать вовсе, только вынужденные насилием, впрочем, может быть, если ты ситхи, то и само насилие будет вынужденным...
      Моргенс задумался. Саймон смотрел на него, разинув рот.
      - Ой, закрой скорее рот, мальчик, так ты становишься похожим на Инча. Слегка блуждать в мыслях - это моя привилегия. Или ты предпочитаешь вернуться к главной горничной?
      Саймон закрыл рот и продолжил стирать со стены сажу. Ему уже удалось довести форму пятна до очертаний овцы; время от времени он останавливался, чтобы оценивающе посмотреть на свою работу. Честно говоря Саймону уже становилось скучно: он, конечно, любил доктора и хотел быть именно здесь, а не где-нибудь еще, но рассказ старика был довольно монотонным. Может быть, если стереть немного сверху, оно станет похоже на собаку? Желудок тихонечко бурчал.
      Моргенс продолжал объяснения, в которых, по мнению Саймона, было множество ненужных деталей. Он говорил об эпохе мира между подданными короля-эрла и первыми императорами Наббана.
      - И вот ситхи и люди пришли к некоторому равновесию, - говорил старик. Они даже немного торговали...
      Живот Саймона забурлил громче. Доктор едва заметно улыбнулся и положил последнюю луковицу, которую он только что взял со стола.
      - Люди привозили специи и краски с Южных остовов или драгоценные камни с Грианспогских гор в Эрнистире, а взамен получали красивые вещи из казны короля-эрла, изготовление которых требовало знания изощренного и таинственного искусства.
      Терпение Саймона подходило к концу. А что же мореплаватели, риммерсманы? А как же холодное железо? Он оглянулся в поисках чего-нибудь съедобного. Последняя луковица? Саймон бочком подобрался к столу. Моргенс стоял лицом к окну, глядя на серый утренний туман. Саймон быстро сунул в карман коричневый шелестящий шарик и поспешил вернуться к пятну на стене. Сильно уменьшившееся, оно теперь напоминало змею.
      Моргенс продолжал, не оборачиваясь:
      - Что ж, сегодня в моей истории действительно говорилось о мирных временах и людях. Это скоро кончится, не волнуйся. - Он покачал головой, и прядь тонких волос упала на его морщинистый лоб. Саймон потихоньку грыз луковицу.
      - Золотой век Наббана длился чуть больше четырех столетий - до первого появления риммерсманов в Светлом Арде. Империя Наббанаи стала затухать сама по себе. Линия Тьягариса была прервана, и каждый новый император, захватывавший власть, становился только новым проигрышем в этой нескончаемой игре в кости; некоторые были добрые люди и хотели сохранить государство, другие, подобно Крексису Козлу, были хуже любых северных грабителей, третьи, как Энфортис, были просто слишком слабы, чтобы удержать власть.
      Во времена правления Энфортиса явились Владетели железа. Наббанайцы решили уйти с севера. Они так быстро перешли через реку Гленивент, что их северные форпосты остались брошенными далеко позади, и им пришлось выбирать между верной гибелью и присоединением к риммерсменам. Хммм... Я утомил тебя, мальчик?
      Саймон, прислонившийся к стене, рывком выпрямился, встречая понимающую улыбку доктора.
      - Нет, доктор, нет! Я только закрыл глаза, чтобы лучше слышать! Продолжайте!
      На самом деле все эти имена, имена, имена действительно вгоняли его в сон... Ему хотелось, чтобы доктор скорее перешел к битвам, но с другой стороны, было очень приятно быть единственным на всей земле, с кем может разговаривать Моргенс. Горничные ничего не понимают в таких... мужских разговорах. Да и что они могут понять в армиях, знаменах и саблях?
      - Саймон?
      - Ой? Да? Продолжайте! - Он повернулся, чтобы стереть остатки пятна, а доктор продолжил прерванный рассказ. Стена была чистой. Неужели он не заметил, как закончил?
      - Ну, юноша, я постараюсь сделать историю немного короче. Как я уже говорил, наббанайцы увели свои армии с севера и впервые стали чисто южной империей. Это было началом конца. Шло время, и империя складывалась как одеяло, становясь все меньше и меньше, и сегодня они не более чем герцогство полуостров с несколькими прилежащими островами. Что, во имя Стрелы Паддара, ты делаешь?
      Саймон изгибался как собака, которая хочет почесать труднодоступное место. Да, часть сажи еще сохранилась, образовав змееобразное пятно на спине его рубашки. Саймон робко повернулся к доктору, но Моргенс только засмеялся и продолжал:
      - Без имперских гарнизонов, Саймон, север пришел в состояние хаоса. Мореплаватели захватили большую часть Фростмарша, назвав свой новый дом Риммергардом. Не удовлетворившись этим, люди Риммера развернулись к югу и выступили в новый поход, сметая все на своем пути. Положи эти фолианты стопкой к стене, будь добр. Они грабили и разоряли города, а ситхи они считали вредными тварями; всюду, где могли, они беспощадно уничтожали честный народ... здесь поосторожнее!.. Вот так, молодец.
      - Сюда, доктор?
      - Да, но - Кости Анаксоса, не урони их! Лучше положи! Ты не представляешь, какие ужасные часы я провел, играя в кости на Утаньятском кладбище, чтобы они попали мне в руки!.. Так! Гораздо лучше.
      Теперь поговорим об эрнистирийцах. Гордый свирепый народ, который даже императорам Наббана не удалось покорить до конца, они вовсе не желали пнуть шеи перед Риммергардом. Они ужаснулись тому, что северяне сделали с ситхи. Эрнистирийцы больше всех людей походили на честный народ. Они торговали с ним, и до сих пор еще виден след древнего торгового пути между этим замком и Таиг в Эрнисадарке. Лорд Эрнистира и король-эрл заключили порожденный отчаянием договор и некоторое время удерживали северное побережье.
      Но даже объединившись, они не мощи сопротивляться бесконечно. Фингил, король риммерсманов, устремился через Фростмарш к границам земель короля-эрла... - Моргенс печально улыбнулся. - Мы уже подходим к концу, юный Саймон, к концу всего этого...
      В году 663-м два громадных воинства сошлись на просторах Ач Самрата. Пять дней длилась ужасная, беспощадная, кровавая бойня, пять дней ситхи сдерживали напор риммерсманов. Но на шестой день на них вероломно напали с незащищенного фланга люди из тритингов, давно домогавшиеся сокровищ Эркинланда и ситхи. Они предприняли эту страшную атаку в темноте. Оборона была прорвана, колесницы Эрнистира разбиты, Белый олень дома Эрна втоптан в кровавую грязь. Говорили, что десять тысяч эрнистирийцев остались в тот день на поле брани. Никто не знает, сколько погибло ситхи, но потери их были не менее ужасны. Уцелевшие Эрнистирийцы нашли убежище в дремучих лесах своей родины. Сегодня для эрнистирийцев Ач Самрат - символ ненависти и утрат.
      - Десять тысяч! - Саймон присвистнул. Глаза его сияли от ужаса и сознания грандиозности этих событий.
      Моргенс отметил реакцию мальчика легкой гримасой, но ничего не сказал.
      - Это был день, когда владычеству ситхи в Светлом Арде пришел конец. Хотя понадобилось еще три долгих года осады, чтобы Асу'а пал под мечами победоносных северян.
      Если бы не страшная таинственная магия сына короля-эрла, не осталось бы, вероятно, ни единого ситхи, пережившего падение замка. Но многие спаслись, бежав на юг, в леса, к водам и... и в другие места.
      Теперь внимание Саймона словно гвоздями прибили.
      - А сын короля-эрла? Какую магию он использовал? - но тут Саймон оборвал себя из-за внезапно пришедшей в голову мысли. - А Престер Джон? Я думал, вы расскажете сегодня о короле, нашем короле...
      - В следующий раз, Саймон, - сказал Моргенс, обмахиваясь тонким, как легкий шорох, пергаментом, хотя в комнате было довольно прохладно. - Много чего можно рассказать о темном времени, наступившем после падения Асу'а. Множество историй. Риммерсманы правили здесь, пока не появился дракон. Позже, когда он спал, другие владели замком. Много лет прошло, и несколько королей сменилось в Хейхолте, много лет и много смертей, пока не пришел Джон... - Он задумался и провел рукой по лицу, как бы стирая усталость.
      - Но что сделал сын короля ситхи? - тихо спросил Саймон. - Что за... за страшная магия?
      - О сыне короля-эрла... лучше не говорить ничего.
      - Но почему?
      - Довольно вопросов, мальчик! - рявкнул Моргенс, замахав руками. - Я устал говорить.
      Саймон был обижен. Он ведь только пытался разобраться, что к чему. Взрослые всегда легко теряют равновесие. Во всяком случае, лучше не варить курицу, несущую золотые яйца.
      - Извините, доктор. - он старался принять покаянный вид, но старый ученый выглядел таким смешным! Его обезьянье лицо пылало, легкие тонкие волосы разлетелись в разные стороны. Саймон чувствовал, что его губы расползаются в улыбку. Моргенс заметил это, но лицо его оставалось суровым.
      - Правда, извините. - Никаких перемен. Что бы попробовать еще? - Спасибо, что вы рассказали мне историю.
      - Не "историю"! - взревел Моргенс. - Историю! А теперь убирайся и возвращайся завтра утром, готовый к работе. потому что то, что надо было сделать сегодня, ты только начал!
      Саймон встал, стараясь контролировать свою непослушную улыбку, но когда он повернулся, чтобы идти, она вырвалась на свободу и расплылась по его лицу, как широкая лента-змея. Когда дверь закрывалась за ним, Саймон услышал, как доктор проклинает каких-то альдрических демонов за то, что они спрятали его кружку с пивом.
      Послеполуденное солнце едва просвечивало сквозь трещины в тяжелых облаках, когда Саймон шел обратно к внутреннему двору. С виду он был бездельником и зевакой: высокий, неуклюжий, рыжеволосый мальчик в пыльной одежде. На самом деле он был пчелиным ульем с жужжащими в нем догадками, идеями и желаниями.
      Взгляните на этот замок, думал он, старый мертвый камень сложен с другим таким же камнем, просто куча камней, населенная слабоумными созданиями. Но раньше все было иначе. Здесь происходили великие события. Гремели трубы, сверкали мечи, огромные армии сталкивались и отступали, подобно волнам Кинолога, разрушившим стену у Морских ворот. Сотни лет прошло, но Саймону казалось, что все это произошло только сейчас, для него, а тем временем медлительный народ, живущий с ним в замке, проползал мимо, не думая ни о чем, кроме предстоящей еды и следующего за ней отдыха.
      Глупцы!
      Когда он проходил через ворота, странное мерцание привлекло его взгляд к отдаленной пешей дороге, огибавшей башню Хьелдина. Там стояла девушка, маленькая и яркая, как драгоценный камень; солнечный луч озарял ее зеленое платье и золотые волосы, как будто он слетел с неба для нее одной. Саймон не мог видеть ее лица, но знал наверняка, что оно прекрасно, прекрасное и кроткое, как на изображении Непорочной Элисии, стоящем в церкви.