Берингов пролив, соединяющий Берингово море с Ледовитым океаном, очень узок. Он несколько похож на пролив Па-де-Кале между Ла-Маншем и Северным морем. От мыса Гринэ на французском берегу до Соут-Фарлэнда на английском всего двадцать пять-тридцать километров, а от Нуманы до порта Кларенс — восемьдесят.
      Покинув Америку, «Красотка» направилась к Нумане, ближайшему пункту на азиатском берегу.
      Конечно, если бы Цезарь Каскабель мог пересечь Берингово море, то это дало бы возможность ехать значительно ниже полярного круга. В этом случае надо было бы держать путь на остров св. Лаврентия, населенный эскимосами, неменее гостеприимными, чем их одноплеменники в порту Кларенс; оттуда — в Анадырский залив, к Наваринскому мысу, и дальше, по степям южной Сибири; тогда пришлось бы долго ехать по льду, так как Берингово море широко, и это увеличило бы опасность переезда. Понятно, всем хотелось поскорее ощутить под ногами твердую почву, поэтому решили не отступать от первоначального плана — держать путь на Нуману, с остановкой на скалистом острове.
      Если бы у Сергея Васильевича было судно, на котором могли бы поместиться путешественники с их скарбом, то можно было бы направиться совсем другим путем. Из порта Кларенс судно повернуло бы на юг, к острову Беринга, на котором собираются зимою тюлени и другие морские млекопитающие; оттуда можно было достичь одного из портов Камчатки, например Петропавловска, главного города этого полуострова. Но, за неимением судна, приходилось перебираться на ту сторону кратчайшим путем по льду.
      Берингов пролив не особенно глубок. Судя по геологическим исследованиям, можно ожидать, что в очень далеком будущем дно его настолько поднимется, что перешеек заменит пролив. Это будет именно тот мост, о котором мечтал Каскабель. Но если эта перемена будет удобна для путешественников, то мореплавателей, особенно китоловов, она приведет в отчаяние, потому что перешеек закроет вход в арктические моря. Тогда понадобится прорыть канал и восстановить сообщение для моряков. Но увидят это разве только правнуки наших праправнуков.
      На основании гидрографических исследований выяснилось, что самое глубокое место пролива находится у азиатского берега, у Чукотского полуострова. Здесь проходит холодное течение из Ледовитого океана. У берегов Америки идет теплое течение с юга на север.
      Двенадцать лет спустя у берегов острова Колючина, к северу от Чукотского полуострова, «Вега», корабль Норденшельда, застряла во льдах и простояла неподвижно целых девять месяцев, с 26 сентября 1878 года по 15 июля 1879 года.
      Итак, семья Каскабель выехала 21 октября при довольно хороших условиях. Стоял трескучий мороз, но метель улеглась, и ветер упал. Однообразное серое небо нависло над землей. Солнце даже в полдень не поднималось выше трех-четырех градусов над горизонтом. Перед отъездом было решено, что в темноте ехать не будут. Там и сям на ледяном поле были трещины, и в темноте их можно было не заметить. Установили, что как только начнет смеркаться и глаз станет видеть не дальше, чем на сотню шагов, «Красотка» будет останавливаться на ночлег.
      Лучше употребить две недели на переезд в восемьдесят километров, чем рисковать жизнью.
      Снег образовал толстый ковер, который успел уже немного слежаться, и колеса катились довольно легко. Если бы снег больше не шел, то предстояла хорошая погода. Можно было лишь опасаться, что в том месте, где соприкасаются два течения, холодное и теплое, будет очень трудно проехать, так как льдины, плывущие в разные стороны, нагромождаются одна на другую. Это должно было очень затруднить путь.
      Корнелия, Кайета и Наполеона оставались в фургоне, а мужчины должны были идти пешком, чтобы лошадям легче было тащить «Красотку».
      Жан, в качестве разведчика, шел впереди с компасом в руках. Повозка продвигалась к западу, — хотя и не с такою точностью, как бы следовало, но все-таки продвигалась.
      Возле лошадей шел Гвоздик, чтобы помочь или поддержать их, если Вермут или Гладиатор поскользнутся. Но вряд ли это могло случиться, так как обе лошади были хорошо подкованы.
      Возле повозки шли Сергей Васильевич и Цезарь Каскабель. Хорошо закутанные и в очках, предохраняющих глаза от слишком яркого блеска снега, они шли, мирно разговаривая.
      Что касается Сандра, то его невозможно было удержать в каком-нибудь определенном месте. Он бегал вокруг, прыгал и скакал не хуже обеих собак, и был очень огорчен тем, что отец не позволил ему надеть лыжи.
      — С такими коньками можно пробежать пролив в несколько часов, — говорил он.
      — Но ведь наши лошади не могут бегать на лыжах, — возразил ему отец.
      — Я постараюсь их выучить, — отвечал шалун.
      Тем временем Корнелия, Кайета и Наполеона готовили обед, и легкий дымок вился из небольшой трубы над очагом. Им было тепло; они все время заботились о том, чтобы те, кто был снаружи, не очень страдали от холода. Все время поддерживался огонь. Был готов горячий чай, в который прибавляли немного водки.
      Для лошадей было припасено несколько охапок сена, которым их снабдили эскимосы порта Кларенс. Для Ваграма и Маренго было заготовлено достаточное количество мяса.
      Оказалось, что на льду пролива попадалось довольно много дичи. Собаки то и дело поднимали целые тучи кайр и других птиц полярных стран.

Собаки поднимали целые тучи кайр.

      Птицы эти, приготовленные особым способом, чтобы уничтожить присущий им запах, довольно съедобны. Но пока запасы Корнелии не истощились, решили, что ружья Сергея Васильевича и Жана будут спокойно лежать в чехлах.
      Что касается тюленей и других морских животных, то в первый день путешествия их совсем не было видно.
      Выехали все радостные и веселые, но чем дальше, тем грустнее становилось у всех на душе. Необъяснимая тоска охватывала при взгляде на безграничное белое пространство. К одиннадцати часам утра уже не было видно высоких скал порта Кларенс. Даже верхушка мыса принца Уэльского скрылась в далекой дымке. Впереди не было ничего, на чем мог бы остановиться глаз, и много времени должно было пройти, пока на горизонте покажется восточный мыс Чукотского полуострова. А его высоты сильно могли бы помочь путешественникам ориентироваться в дороге.
      Островок Диомида, расположенный как раз на середине пролива, едва поднимается над поверхностью моря. Его можно было узнать лишь тогда, когда колеса заскрипят по его каменистой почве.
      Сергей Васильевич и Каскабель шли, обсуждая создавшееся положение. Проезд через пролив казался в начале самой простой вещью. Возможно, что потом, когда он окончится, он и окажется пустяковым, но теперь, в момент совершения его, переезд этот представлялся очень опасным и рискованным.
      — И угораздило же нас придумать этот переезд! — говорил Каскабель.
      — Да, — отвечал Сергей Васильевич. — Не всякому придет в голову мысль ехать по льду Берингова пролива, да еще в такой тяжелой повозке.
      — Вы правы, месье Серж! Но что же делать? Если в голове засела мысль о возвращении домой, то уже ничто вас не удержит. Ах, если бы дело шло только о сотнях километров через Дальний Запад или Сибирь, то об этом и говорить не стоило бы!.. Идешь по твердой земле, которая не грозит провалиться каждую минуту!.. А эти восемьдесят километров по замерзшему морю, с тяжелой повозкой, со всем скарбом, с лошадьми… Эх, если бы это все уже прошло! Кончилась бы эта самая трудная и самая опасная часть нашего путешествия!
      — Да, мой дорогой Каскабель, особенно, если «Красотке» удастся вовремя достичь южной Сибири. Было бы очень неосторожно ехать берегом во время сильных морозов.
      — Мы так и думали сделать… Но вы, месье Серж, должны знать эти места?
      — Я знаю лишь местность между Якутском и Охотском, где я проходил во время моего бегства. Что касается дороги от границы Европы до Якутска, то у меня осталось о ней лишь слабое воспоминание. Все мы, арестанты, были страшно утомлены и тяжелой дорогой и душевными страданиями… Не желаю испытать самому лютому моему врагу то, что я перенес.
      — Неужели вы совсем потеряли надежду вернуться на родину свободным, и неужели правительство не разрешит вам возвратиться?
      — Для этого надо, — отвечал Сергей Васильевич, — чтобы объявлена была амнистия, которая касалась бы не одного графа Наркина, но и всех вместе с ним осужденных. Представится ли для этого возможность?.. Кто знает, мой дорогой Каскабель!
      — Но ведь так грустно — жить в изгнании!.. Точно выгнали из своего собственного дома.
      — Да!.. Тяжело вдали от тех, кого любишь!.. А мой бедный старик отец!.. Как бы мне хотелось его увидеть…
      — Вы увидите его, месье Серж! Поверьте старому циркачу. Вы приедете в Пермь с нами!.. Разве вы не член труппы Каскабель?.. Надо мне вас научить каким-нибудь штукам, это при случае пригодится. Но самое главное — мы проведем за нос русскую полицию!
      Цезарь Каскабель не мог удержаться от смеха. Нет, подумать только, — граф Наркин, важный русский барин, и вдруг поднимает тяжести, жонглирует бутылками, подает реплики клоунам и даже собирает деньги со зрителей!
      Около трех часов пополудни «Красотка» остановилась. Хотя ночь и не наступала еще, но густой туман мешал далеко видеть. Жан вернулся с разведок и посоветовал сделать остановку, так как при этих условиях продвигаться дальше было опасно. Снегу здесь было меньше, и все шероховатости и неровности льда выступали наружу, так что «Красотку» все время кидало из стороны в сторону. Лошади спотыкались чуть не на каждом шагу. Полдня пути сильно утомили их.
      А в сущности, маленький караван сделал в этот первый переход всего восемь километров.
      Как только остановились, Корнелия и Наполеона вышли наружу, закутавшись хорошенько, чтобы не простудиться от резкой перемены температуры: внутри повозки было десять градусов выше нуля, а на воздухе — десять ниже нуля. Что касается Кайеты, то, с детства привыкшая к суровым зимам, она вышла, как была.
      — Надо теплее одеваться, Кайета, — обратился к ней Жан. — Ты рискуешь простудиться.
      — О, я не боюсь холода, — отвечала она, — у нас в долине Юкона к нему привыкли.
      — Все-таки надо теплее одеваться.
      — Жан прав, — вмешался Каскабель, — пойди, перепелочка, и оденься потеплее. Если только ты простудишься, то тебе достанется от меня, и сильно. Я живо вылечу от насморка!.. Голову с плеч долой… вот насморк и пройдет, и нечем тебе будет чихать.
      При такой угрозе оставалось лишь повиноваться.
      Потом все занялись устройством лагеря. В сущности, это было просто. Не надо было ни резать хвороста в лесу для костра, ни собирать травы для лошадей. «Красотка» дала всем необходимый комфорт: и постели и теплый ужин. Надо было лишь дать корму лошадям и укрыть их толстыми попонами. Попугай сидел в клетке, обезьяна у своего корыта; собак тоже не забыли накормить вяленой лосиной.
      Позаботившись о животных, вся семья села ужинать или, скорее, обедать, так как час был не поздний.
      — Однако! — вскричал Каскабель. — Кажется, первый раз французы обедают на льду Берингова пролива, да еще с таким комфортом!
      — Пожалуй, — отвечал Сергей Васильевич. — Но я рассчитываю, что дня через три-четыре мы будем обедать уже снова на твердой земле.
      — В Нумане? — спросила Корнелия.
      — Нет, на островке Диомида, где мы остановимся дня на два. Наши лошади везут так медленно, что нам понадобится, по крайней мере, неделя, чтобы добраться до азиатского берега.
      По окончании обеда все охотно разошлись спать, хотя не было еще пяти часов. Все так устали за день утомительной дороги по льду, что хотелось поскорее расправить уставшие члены и заснуть под теплыми одеялами. Каскабель не счел даже нужным установить дежурство для охраны лагеря. В этой пустыне нечего было бояться опасных встреч, да к тому же и собаки дадут знать, если кто-либо вздумает явиться потревожить сон обитателей «Красотки».
      Все-таки Сергей Васильевич вставал ночью два или три раза посмотреть, в каком положении лед, так как за ночь могла произойти перемена погоды. Но все было по-прежнему, и дул легкий северо-восточный ветер.
      На другой день путешествие продолжалось при тех же условиях. Особых препятствий не было, но, как и накануне, все сильно устали. В этот день проехали до обеда двенадцать километров и остановились, как и вчера, довольно рано.
      На следующий день, 22 октября, можно было тронуться в путь лишь в девять часов утра, так как до этого было совсем еще темно.
      Сергей Васильевич заметил, что небо стало мрачнее, и на юго-востоке собирались облака. Температура шла заметно на повышение.
      — Мне это, Жан, совсем не нравится, — сказал Сергей Васильевич. — До тех пор, пока мы едем по льду, мы не должны жаловаться на сильный мороз. Наоборот, мы должны бояться тепла. А барометр, к несчастью, повышается. Прошу тебя, Жан, наблюдать внимательно за состоянием льда. Как только заметишь что-нибудь подозрительное, спеши сюда, чтобы предупредить нас.
      — Положитесь на меня, месье Серж.
      Ясно, что со следующего месяца и до середины апреля нечего было бы бояться повышения температуры. Но в этом году зима запоздала, и то морозы, то оттепель не давали сразу установиться на проливе ровному льду. Возможно было встретить теперь и полыньи.
      Уж лучше было бы переносить двадцатиградусный мороз.
      Косые лучи солнца не были в состоянии бороться с туманом, так что выехать пришлось в полутьме. Ветер гнал к северу густые облака.
      Жан, во главе маленького каравана, шел, внимательно наблюдая за дорогой. Снег стал рыхлее и поддавался под ногами. Лошади с трудом тащили повозку и едва-едва сделали восемь километров. Ночлег прошел спокойно.
      На другой день, 23-го, двинулись в путь в десять часов утра. Сергей Васильевич с тревогой заметил, что температура все повышается; это было совершенно необыкновенным явлением в такое время года и под такой широтой.
      Так как было не очень холодно, то Корнелия, Кайета и Наполеона решили идти пешком. Надев эскимосские сапоги, они шли довольно бодро. Все три вооружились деревянными очками и приучались смотреть через прорезанное в них узенькое отверстие. Этим они доставляли удовольствие Сандру, который буквально не знал усталости и прыгал, как молодой козленок.
      Повозка продвигалась очень медленно. Колеса ее вязли в глубоком снегу, и лошади с трудом тащили «Красотку». Кое-где попадались глыбы льда, нагроможденные одна на другую, и надо было делать крюк в сторону, чтобы их объехать. Все это удлиняло дорогу. Однако надо было еще радоваться, что пока не встречалось ни одной расщелины — значит, лед был достаточно прочен.
      Тем временем барометр все повышался. Это настораживало Сергея Васильевича. Незадолго до двенадцати часов дня женщинам пришлось укрыться в повозке. Пошел сильный, рыхлый снег. Казалось, что хлопья его готовы каждую минуту превратиться в крупные дождевые капли.
      Цезарь Каскабель предложил Сергею Васильевичу сесть в повозку, но тот отказался. Разве не мог он переносить все, что переносили его товарищи?
      Этот мокрый снег очень беспокоил его. Дело могло кончиться тем, что лед начнет таять. Во что бы то ни стало надо было добраться поскорее до острова Диомида.
      Из предосторожности приходилось продвигаться очень медленно. Сергей Васильевич присоединился к Жану, который шел шагах в ста впереди. Каскабель и Гвоздик были возле лошадей, которые постоянно спотыкались. Если только что-нибудь случилось бы с повозкой, пришлось бы ее бросить здесь. Это было бы непоправимым несчастьем.
      Шагая возле Жана, Сергей Васильевич не отрывал от глаз бинокля, тщательно всматриваясь в горизонт, который был почти скрыт за снежной завесой. Хлопья снега кружились перед глазами, мешая далеко видеть. Шли почти наобум. Если бы Сергей Васильевич не боялся, что лед может быстро растаять, то уже давно дал бы сигнал остановиться.
      — Мы должны достичь острова Диомида сегодня же, — сказал он. — Очевидно, там нам придется дождаться новых морозов.
      — А как вы думаете, месье Серж, далеко этот островок? — спросил Жан.
      — Думаю, что до него километров шесть. И так как светло будет еще часа два, то надо будет приложить все усилия, чтобы достигнуть его до наступления темноты.
      — Не пойти ли мне вперед, чтобы посмотреть, как скорее туда попасть? — спросил Жан.
      — Нет, Жан, это опасно! Ты рискуешь заблудиться благодаря метели. Что мы тогда будем делать? Это еще больше осложнит наше положение. Надо уж ориентироваться по компасу. Беда будет, если мы пройдем мимо этого островка, выше или ниже его: что тогда будет с нами?
      — Тише, месье Серж, слушайте, — сказал вдруг Жан, нагибаясь над ледяным полем.
      Сергей Васильевич тоже наклонился, и они ясно расслышали легкое потрескивание, будто разбивалось стекло. Что это? Неужели треснул лед? Но на поверхности пока трещин не было видно.
      Положение становилось в высшей степени опасным. Нечего было и думать провести ночь на льду. Могла случиться страшная катастрофа. Единственное спасение — добраться до островка Диомида. Как жалел Сергей Васильевич, что не уговорил всех переждать еще несколько дней в порту Кларенс!
      Жан и он вернулись к повозке и сообщили об опасности Каскабелю. Решили женщинам ничего не говорить, чтобы не испугать их. Мужчины припряглись к повозке и стали помогать лошадям, которые совсем выбились из сил.
      Около двух часов дня снег стал утихать, и только отдельные снежинки носились в воздухе, легкие, как пух.
      При помощи четырех сильных мужчин повозка продвигалась быстрее, но Сергей Васильевич решил, что остановятся они лишь тогда, когда «Красотка» въедет на берег островка.
      Рассчитали, что теперь этот островок находится не дальше двух километров к западу, и, если хорошенько приналечь, то можно в час достигнуть берега.
      К несчастью, быстро темнело, и приходилось двигаться вперед почти в темноте. Кто мог сказать, на верной ли они дороге? Как это проверить?