Ее голос дрогнул, она сделала паузу, чтобы прошел спазм в горле.
      – Я не переставала любить тебя, Дина, даже после того, что ты сказала мне. – Ее ладонь почти касалась руки дочери. – Я не умерла, – сказала она тихо, – не надо меня вычеркивать из своей жизни.
      Дина повернулась к ней спиной и, уже находясь в безопасности рядом с Клер, бросила:
      – Со мной все в порядке, больше обо мне не беспокойся. На этом точка.
      – Как я могу не беспокоиться?! – Габриэла почувствовала, что начинает терять контроль над собой.
      Гарри взял ее за руку и отвел на несколько шагов в сторону.
      – Пожалуйста, только не здесь, – взмолился он. – Люди уже начинают обращать внимание на нас. Это просто неприлично.
      Неужели существует книга с описанием правил поведения при встрече с дочерью, ставшей совсем чужой, да еще на похоронах человека, сделавшего ее такой?
      – Ты прав, – согласилась она. – Прости.
      – Может, хочешь уйти? – предложил Гарри.
      – Нет, я останусь.
      – В таком случае дай ей время.
      – Сколько часов, дней? Может, месяцев, лет?..
      – Кто знает… Ты еще молода…
      – Так же, как и Пит…
      Габриэла взяла его под руку, и они вновь вернулись к родственникам. Как ни странно, но разговор с Гарри успокоил ее, она была согласна, что наскоком здесь ничего не решить.
      – Зачем ты приехала? – набросилась на нее Дина, выбрав момент. – Ты же никогда не заботилась о папе, так почему ты теперь здесь? Ты не более чем ловкая обманщица!
      Габриэла протянула ей бумажный носовой платок:
      – Вот возьми, моя радость, вытри нос.
      Но Дина оттолкнула ее руку:
      – Не уходи от разговора. Повторяю, тебе здесь делать нечего. Мы прекрасно обходились без тебя.
      – Так ли уж прекрасно?
      – Кто мог подумать, что это случится? – воскликнула Дина.
      – А то, что случилось между нами? Я все-таки твоя мать.
      – Любая кошка может нарожать котят.
      – Я не кошка, и ты не котенок.
      – Прекратите вы или нет! – не выдержал Гарри. – Вы ведете себя совершенно неприлично.
      – Замолчи, Гарри, – вмешалась Клер. – Пусть выговорятся.
      Адриена пообещала присоединиться к ним в церкви и, бросив Габриэле ободряющий взгляд, ушла.
      – Дина, разве я не имею права защищать себя?
      – Нет, потому что папа этого не хотел.
      – Я вовсе не собираюсь обвинять в чем-нибудь твоего отца. Я прилетела сюда только ради тебя. Единственное, что волнует меня, – это то, что случилось между нами и что будет дальше.
      Реакцию Дины на эти слова можно было предсказать заранее: девушка разрывалась между родителями – живой матерью и умершим отцом.
      – Ты обманываешь себя! Тебе кажется, что все у вас с отцом было хорошо. Ты была о себе такого высокого мнения, считала, что слишком хороша для общения с папиными друзьями, его родственниками, даже для меня сама подбирала подходящих друзей. Ты никогда не была мне другом, как другие матери, а потом ты совсем оттолкнула меня, когда вы развелись. – Дина смахнула слезы. – И ты при этом ходила с таким видом, будто ничего не случилось. – Она перевела дух. – Ты всегда считала, что ты лучше других, что весь мир недостоин тебя, а на меня тебе было наплевать. Тебе было все равно – мучаюсь ли я от переживаний или от безденежья.
      В глубине души Габриэла признавала, что дочь, если сказать честно, во многом права. Но эти поступки были далеко не так ужасны, как их пыталась представить Дина. Жизнь – это борьба! Габриэла никогда и не собиралась создавать дочери тепличные условия. Отказываясь защищать Дину во время конфликтов с другими детьми, чем она действительно отличалась от других матерей, Габриэла просто пыталась воспитать у дочери самостоятельность, умение самой справляться со своими трудностями. Ограждать дочь от мыслимых и немыслимых опасностей старался Пит, и ни к чему хорошему это не привело.
      – Дина, – наконец откликнулась она, – я во многом действительно виновата. Но почему ты обвиняешь меня в своих финансовых затруднениях? У меня же не было ни цента. Деньгами распоряжался твой отец. Чем бы я смогла поддержать тебя? – Габриэла взяла дочь за плечо. – Пойдем, побеседуем минут пять…
      – Я не собираюсь прогуливаться с тобой, и нам не о чем разговаривать, потому что тебе нечего сказать такого, что изменило бы мое мнение. – Дина не смогла сдержать слезы. – Но это не самое главное. Есть и другие причины, чтобы ненавидеть тебя!
      Услышав ее последние слова, Габриэла побледнела и стояла, не отводя от дочери напряженного взгляда, как вдруг на ее глазах с Диной произошло чудесное превращение, как будто в нее вдохнули жизнь. Габриэла повернулась посмотреть, кто или что послужило причиной столь разительной перемены в облике ее дочери, и, к своему удивлению, узнала в подошедшем человеке мужчину, который недавно помог ей решить проблему с чемоданом.
      – Здравствуйте, мистер Тресса, – мягко и вкрадчиво поздоровалась Дина и с торжеством глянула на мать так, как может смотреть юная девушка, испытавшая уже силу своих женских чар при обольщении мужчин.
      – Здравствуй, Дина, – довольно сухо ответил мистер Тресса, видимо не восприимчивый к ее обаянию. Он в этот момент не спускал глаз с Габриэлы, и на его лице появилось выражение озабоченности.
      – Ваш чемодан цел и невредим. Он в багажнике моего автомобиля.
      – Спасибо… – только и смогла выговорить Габриэла, пытаясь что-то найти в своей шикарной, но крайне непрактичной французской сумочке. Николас Тресса хотел еще что-то добавить, но в этот момент появилась Клер и помешала ему сделать это.
      – Ник, – воскрикнула она, – как замечательно, что вы пришли! – Она удивленно взглянула на Габриэлу. – Разве вы знакомы?
      – Не совсем, – ответила та, – разве что…
      – Ну, – начала Клер, которая любила объяснять все и всем, – это Николас Тресса. Его фирма занималась перестройкой дома Питера на побережье.
      – Привет! – сказал он, даже не пытаясь скрыть вспыхнувшего в нем интереса к новой знакомой.
      – А это Габриэла, бывшая жена Пита и мать Дины.
      Клер представила ее так, словно бывшая родственница являлась существом с другой планеты.
      Мужчина провел рукой по волосам, и Габриэле его манеры внезапно напомнили гангстера. Видимо, это сходство смутило и насторожило ее при их первой встрече. Он выглядел совсем как один из них, а она достаточно повидала их в молодости. Мистер Тресса был очень похож на одного из тех парней, которые обычно крутились вокруг отцовской закусочной на морском берегу, где подавали кальмаров, ели задарма, а потом еще и забирали его выручку. Несколько лет спустя подобные личности повадились в бар «Вилла Наполи», окруженные «шестерками», с наплечными кобурами под пиджаками и массивными золотыми перстнями. Ей не хотелось считать Николаса Тресса одним из «них», она все время пыталась убежать из этой среды, считая, что в этом был источник многих ее проблем. Если бы она не противопоставляла «их» и себя, она, наверное, меньше бы стыдилась поступков отца и дяди Рокко.
      Габриэла наконец нащупала в кармане жакета то, что искала. Она надела солнечные очки прежде, чем он обратился к ней.
      – Я сожалею, – искренне сказал Николас. – Это действительно большая потеря.
      Глаза у него были добрые, умные, но Габриэла не спешила доверять первому впечатлению.
      – Благодарю, – ответила она.
      – Ужасное несчастье, – потирая подбородок, заметил Гарри.
      – Я только на прошлой неделе виделся с ним, – сказал Ник, не сводя глаз с Габриэлы. – Он казался таким довольным…
      – Посмотрите, – встрепенулась Клер, – отец Бонапарт приглашает на отпевание. Нам пора… – Она смутилась и нерешительно продолжила: – Габриэла, я не знаю, хватит ли тебе места. Там соберутся только члены семьи… – Она в отчаянии, ища поддержки, взглянула на Гарри. Тот никак не откликнулся и продолжал невозмутимо рассматривать свои ногти.
      Но Габриэлу совсем не удивило и не расстроило это обстоятельство – она была на пределе. Откинув волосы со лба, она устало улыбнулась:
      – Не беспокойся, Клер. Я найду себе место, но сначала я бы хотела глотнуть свежего воздуха.
      – На улице дождь, – предупредила Клер.
      – Я выйду с вами, – предложил Ник и, как бы предупреждая возможные возражения присутствующих, легонько коснулся ее спины. – Мы немного пройдемся с Габриэлой. Скоро увидимся, – пообещал он.
      Габриэла бросила быстрый взгляд на дочь, но Дина ответила ледяным взором, словно все, что было между ними в течение шестнадцати лет, теперь осталось в прошлом. Клер и Дина молча смотрели вслед удалявшейся паре.
      – Это возмутительно, – прошептала Клер.
      Дина не ответила.
      Клер дернула Гарри за рукав:
      – Ты бы мог поверить, что можно вот так бесстыдно флиртовать у тела бывшего мужа?
      – Это все-таки лучше, чем заниматься тем же самым при живом муже, – добродушно заметил он.
      – Все-таки, – добавила Дина, – это не она флиртует с ним, а он заигрывает с нею.

Прогулка

      Дождь кончился, небо прояснилось, и только мокрый асфальт да лужицы напоминали о недавней грозе. Солнце сияло в синем небе, обрамленное белыми пушистыми облаками. Перемена погоды словно помогала рассеять тягостную атмосферу похорон. Утро было таким серым и хмурым, каким обычно показывают день похорон в кинофильмах.
      Николас Тресса крепко взял Габриэлу за локоть, и они медленно проследовали по улице мимо здания суда.
      – Вам, вероятно, крепко досталось? Наглотались колкостей? – мягко спросил Ник.
      Она резко встряхнула головой, откидывая упавшую на глаза прядь волос.
      – Это было ужасно… – Она замолчала. Как объяснить чужому человеку, что ей довелось испытать! И зачем? Габриэла решила сменить тему. – У вас есть дети? – спросила она.
      Ник на мгновение напрягся.
      – Нет, – коротко ответил он, и лицо его приняло прежнее выражение, что не укрылось от глаз Габриэлы.
      – Вы ожидали от Дины что-нибудь подобное?
      – Конечно, нет. Во всяком случае, я надеялась, что будет легче. У нас столько проблем…
      – Если я могу чем-нибудь помочь вам, – начал он, и на его лице отразилось участие. – Я с удовольствием…
      Но она в ответ отрицательно покачала головой. Отказалась резко, поспешно, чтобы он не успел продолжить, потому что подобный разговор мог далеко их завести.
      Они остановились на перекрестке, повинуясь запрещающему красному знаку светофора, и не торопились пересекать улицу, потому что ни один из них не решил, что будет делать на противоположной стороне. Габриэла смотрела прямо перед собой, Ник поглядывал на нее изучающе и немного иронично.
      – Что вы предпочитаете? Пройти еще немного вперед или хотите вернуться? – поинтересовался он.
      Вместо ответа она неопределенно хмыкнула и, когда вспыхнул зеленый свет, уверенно шагнула с тротуара, не сомневаясь, что он последует за ней. В молчании они прошли с полквартала, когда она, поглядев вниз, заметила, что он обут в дорогие черные туфли, черные носки из тонкой шерсти, новые узкие брюки. На нее произвел впечатление хороший вкус Ника, стиль его одежды, она так же не могла забыть его хорошие манеры, когда он вызвался помочь ей у дверей похоронной конторы, если б она не знала, кто он на самом деле. Ей было нетрудно догадаться, кто он такой, потому что она выросла среди подобных типов. Их биографии были весьма схожи, только одни ссылались на отсутствие в их детстве дорогих электронных игрушек, а другие нет… По оценке Габриэлы, этому Николасу Тресса около сорока пяти, женат он на избалованной дочке какого-нибудь мафиозного босса, который наведывается в родную Калабрию повидаться с близкими, следит за собой, принимая ежедневно сеанс массажа, чтобы сохранить свежей и упругой кожу, имеет любовниц и спит спокойно, когда под подушкой у него заряженный револьвер. Но что самое удивительное, что она, Габриэла Карлуччи-Моллой, не почувствовала к нему антипатии, хотя старалась как можно меньше общаться с людьми из подобной среды, знакомой ей по годам юности.
      – Иногда в такой печальной ситуации, как похороны, поговорить с кем-то, кто не так близок покойному, доставляет облегчение… – Его робкое, вежливое высказывание вдруг встретило неожиданный и достаточно холодный отпор:
      – С чего вы решили, что я буду раскрывать душу перед посторонним человеком?
      Ник чуть заметно усмехнулся:
      – Потому что я хорошо знаком с Питом и Диной, и выходит, что я не такой уж посторонний человек.
      Они замолчали, но Габриэла ждала от Ника откровений, и ее ожидания оправдались.
      – Я занимался перестройкой дома Пита на побережье. – Он опять помолчал, потом продолжил: – Одним словом, у меня фирма по строительным подрядам в Сэг-Харборе, это совсем рядом с Ист-Хэмптоном. Последнее лето я частенько приезжал туда на уик-энд, чтобы проверить, как идут работы. Зимой тоже наведывался, когда Пита там не было. Так что я там частый гость, и меня многие могли видеть…
      Ей показалось, что он ждет проявления заинтересованности с ее стороны. Но когда его ожидание не оправдалось, он продолжал свой рассказ:
      – Я живу в Сэг-Харборе, у самой воды. Там так красиво и спокойно!.. – Он вдруг резко оборвал себя и нервно сжал ее руку: – Что-то я разболтался! И совсем не на положенные в такой грустный день темы…
      Габриэла взглянула на него с благодарностью, ее глаза вдруг наполнились слезами.
      – Вы все равно ничего не поймете, даже если я все расскажу вам, потому что все настолько запутанно в этой истории. Я сама в ней ничего не понимаю и абсолютно уверена, что вам в этой истории разобраться тоже не под силу.
      В его ответе не было ни раздражения, ни обиды:
      – Почему?
      – Забудьте об этом!
      Они опять в молчании прошли еще полквартала. Вдруг лицо его дрогнуло, в глазах появилось жесткое выражение, и он спросил:
      – Не вернуться ли нам назад?
      Габриэла сделала паузу, собираясь с мыслями. Вдруг ей пришло в голову, что она может легко приобрести над ним власть.
      – Знаете, мистер Тресса…
      – Ник, – поправил он.
      – Мистер Тресса, – настойчиво повторила она. – Не думайте, что я не ценю вашу помощь с этим злосчастным чемоданом или не испытываю признательности за то, что вы так тактично сопровождаете меня сейчас. – Габриэла резким движением освободила свою руку, несмотря на его сопротивление, и во время этой легкой борьбы она заметила, что он не носит обручального кольца, и значит, она ошиблась в своих предположениях, что Ник муж итальянской дочки мафиози. Несмотря на, вероятно, нелегкие прожитые им годы, во всем его облике и поведении было что-то мальчишеское.
      – Я вам не навязываюсь, а то, что мы прохаживаемся с вами сейчас взад-вперед, может пойти вам на пользу… – немного свысока сказал Ник.
      – Я не в том настроении сейчас, чтобы думать о какой-то пользе для себя, мистер Тресса, – отрезала она.
      Он изобразил на лице величайшее изумление.
      – Послушайте, миссис Карлуччи-Моллой, вам никто раньше не говорил, что вы жуткая особа?
      Габриэла поджала губы и решительно зашагала вперед. Ник после мгновенного замешательства последовал за ней. Они миновали бакалейную лавку, кафе, витрины крайслеровского торгового автомобильного салона-магазина, где были выставлены последние модели «крайслера» 1990 года. Так могло продолжаться до бесконечности, если бы она не очнулась.
      Габриэла внезапно повернулась и попыталась высвободить свою руку из его руки, но это оказалось ей не по силам. Ник не отпускал ее.
      – Спасибо, я сама справлюсь, – стараясь придерживаться вежливого тона, сказала Габриэла. – Пожалуйста, отпустите меня.
      Ей показалось, что он не удивился ее словам, а скорее пожалел ее. Он повторил слова, которые ей запомнились:
      – Вы такая ужасная особа…
      Габриэла невольно остановилась, внимательно пригляделась к своему спутнику. Уж не ошиблась ли она, поторопившись так легко зачислить его в разряд «крутых» парней, подонков и негодяев, окружавших ее в молодости. Может быть, он простой симпатичный мужчина, не столь важно, чем он занимается. Главное, что он местный житель Лонг-Айленда, а она уже стала парижанкой, поэтому и понимает его.
      – Простите, что-то я действительно не в себе… Знаете, я так устала, еще ко всему этот долгий перелет из Парижа.
      – Сколько вы там прожили?
      Габриэла был удивлена:
      – Откуда вы знаете, что я там живу?
      – Во-первых, однажды проговорился Пит. Во-вторых, у нас все знают все друг о друге.
      – Вот поэтому я и уехала, чтобы не задохнуться в атмосфере маленького городка.
      Он помолчал, потом сказал:
      – Я знаком с вашими родными – отцом и дядей. По дороге я частенько заглядываю в «Вилла Наполи» выпить чего-нибудь или закусить…
      – Я ни на секунду не сомневалась, что вы знакомы с моим отцом и дядей, – холодно ответила она, потому что напоминание о ее семье не доставило ей ни малейшего удовольствия.
      – Вы на что-то намекаете? – В первый раз за это время она заметила, что выдержка начинает изменять ему, что он как-то сник, хотя вряд ли она чем-то его оскорбила. Вместо того чтобы разрядить внезапно возникшую напряженную атмосферу, она выплескивала на него накопившуюся горечь, как бы желая отомстить этому малознакомому человеку за то отчуждение, которое возникло между нею и ее ребенком.
      – Я намекаю на то, – сказала она, подчеркивая каждое слово, – что вы принадлежите к той группе граждан этого городка, которая заправляет тут всеми делами и делишками. Неважно, как вы себя называете – элита, сливки общества, – мне это все равно. Мой муж тоже принадлежал к вашему кругу. Я уже давным-давно порвала с этим окружением, еще до того, как улетела в Париж. Я больше не имею к этому никакого отношения и не хочу, чтобы кто-нибудь из подобных людей имел отношение ко мне.
      Он озадаченно посмотрел на нее:
      – Что-то я не совсем понял. Может быть, вы выразитесь яснее.
      – Я, мистер Тресса, здесь не для того, чтобы что-то вам объяснять.
      – А для чего вы тогда приехали, миссис Карлуччи-Моллой?
      Тон его был по-прежнему ровным, вежливым, успокаивающим.
      – Чтобы похоронить мужа… – ответила она уже более спокойно.
      – Некоторые из нас действительно скорбят по Питу, – прервал Ник ее на полуслове.
      – Что вы хотите этим сказать? – спросила Габриэла, хотя заранее знала ответ.
      – Когда я хоронил свою жену, то это была не бывшая моя супруга. – Он помолчал, потом добавил: – Я сказал это не для того, чтобы уколоть вас. Я понимаю вашу боль…
      Она опустила глаза, стараясь собраться с силами.
      – Простите. – На большее у нее не хватило слов.
      – Может, мы лучше вернемся, а то пропустим отпевание? – предложил Ник.
      – По правде говоря, я приехала сюда только ради моей девочки. – Она запнулась, голос ее дрогнул. – Не знаю, удастся ли мне справиться со всеми проблемами, но как только появится хотя бы какая-нибудь ясность, я хотела бы как можно быстрее вернуться в Париж. Если, конечно, еще можно что-нибудь исправить.
      Они стояли лицом к лицу под огромной плакучей ивой.
      – Тогда до свидания, – сказал он мягко и вытер пальцем слезу, покатившуюся по ее щеке.
      – До свидания… – едва слышно прошептала Габриэла.
 
      Дина ехала вместе с Адриеной по Центральному бульвару в машине, направляющейся на кладбище.
      – Не правда ли, отпевание было впечатляющим? – спросила Адриена. – Строго, торжественно…
      Дина кивнула – говорить сил уже не было, а когда попыталась что-то сказать, с губ сорвались приглушенные рыдания.
      Адриена повернулась к ней:
      – Прости, я понимаю, в это трудно поверить… Всего несколько дней назад мы с ним обедали, встречались в суде, играли в теннис…
      Дина никак не могла освободиться от впечатлений, обрушившихся на нее на похоронах отца: он, неподвижно застывший в гробу; крышка, опустившаяся и скрывшая навсегда его лицо, непонятная суета вокруг катафалка, как будто все вдруг вспомнили, что куда-то опаздывают… Распорядитель похорон руководил отправкой кортежа машин, процессия уже тронулась, и Дина, почему-то упрямо отказавшаяся сесть в первый лимузин вместе с Клер и Гарри, едва не осталась около церкви. Хорошо, что Адриена заметила ее и взяла в свою машину.
      – Почему ты не захотела ехать со своей тетей? – спросила Адриена, как будто прочитала ее мысли…
      – Не хочу слушать все те глупости, которые они обычно говорят друг другу. – Она выглянула в окно и заметила свою мать возле входа в похоронное бюро с большим чемоданом. Она казалась такой одинокой и беззащитной, пока Николас Тресса не подошел к ней и не наклонился над чемоданом, собираясь помочь ей. Но когда Дина вновь обернулась, Тресса уже не было, а мать по-прежнему стояла на том же месте.
      – Окончание похорон оказалось испорченным, – тихо сказала Адриена, – как-то торопливо и скомканно.
      – Что теперь говорить, когда все уже кончилось?
      Адриена выглядела так, как будто даже дыхание давалось ей с трудом.
      – Ты не хочешь говорить об этом?
      Девушка отрицательно покачала головой.
      – Я не имею в виду похороны…
      – Я знаю, что вы имеете в виду.
      – На эту тему ты тоже не желаешь разговаривать?
      Дина ответила не сразу, но, когда она заговорила, тон ее был скорее озлобленным, чем печальным.
      – Эта тема закрыта!
      – Закрыть ее невозможно, Дина. Она твоя мать.
      – Я решила, что все это время вы вели активную кампанию по замещению этой должности. Или я была вам безразлична – вы просто охотились за папиными деньгами?
      Адриена изменилась в лице:
      – Нет, конечно. Я просто хотела помочь тебе избавиться от тяжести в душе. Поверь, я очень хотела этого.
      – Ради кого?
      – Ради тебя, Дина, кого же еще? Единственный способ обрести душевный покой – это помириться с ней.
      – И вы считаете, что одна из нас будет счастливо жить после этого?
      – Боюсь, что нет, – печально заметила Адриена, однако Дина не собиралась сдаваться:
      – Зачем вы мне все это говорите?..
      – Затем, что мы с тобой как-то долго беседовали на эту тему. Помнишь, когда я приезжала к вам на побережье. Как раз после развода. – Она искоса глянула на Дину. – Еще до того, когда мы начали встречаться с твоим отцом из… – она помедлила, подбирая нужное слово, – личного интереса.

Фотография

      Все началось с того письма, адресованного просто Моллоям, которое было доставлено в загородный дом на побережье спустя две недели после начала летних каникул. Пит настаивал, чтобы Габриэла не досаждала Дине телефонными звонками и дала девочке приспособиться к новой жизни, и кто мог знать, что совершивший до этого долгий путь белый конверт без обратного адреса испортит ей все каникулы.
      Габриэла писала, что отправилась в Перу по заданию «Парижской хроники», чтобы сделать репортаж о каком-то революционном лидере, который скрывался в горах, вынашивая планы переворота.
      Из репортажа ничего не вышло, о причинах этого в письме было сказано невнятно, и журнал отозвал Габриэлу в Париж. На этом все могло бы и закончиться, если бы не фотография, вложенная в конверт.
      На снимке – сидящая на ступеньках вагона Габриэла, ее стройные ноги широко расставлены. Поезд проходит по ущелью меж тесно подступивших скалистых гор. За спиной Габриэлы стоит на коленях и улыбается в объектив черноволосый красавчик, обросший бородой. Летные очки скрывают его глаза, на шее болтаются золотые цепочки. Он скорее выглядел богатым южноамериканским плейбоем, чем революционером.
      Отец изучал фотографию, переданную ему Диной, куда дольше, чем дочь. Рассматривал, хмыкал, кривил губы… Потом бросил фотографию на стол.
      – Бедная мамочка, – насмешливо заметила Дина, – пропал такой репортаж.
      Пит сделал большой глоток из запотевшего стакана.
      – Я смотрю, это ее не очень-то огорчило. В этом путешествии, видимо, были свои приятные моменты… – Он оперся о перила террасы, стоя спиной к тихому заливу Ист-Хэмптон и сжимая в руке стакан джина с тоником.
      – Ты, кажется, ревнуешь! – поддела отца Дина. – Я знаю, почему. Потому что тебе никогда не удастся отрастить такую роскошную бороду.
      Пит выдавил из себя улыбку.
      – Ошибаешься, непременно сделаю это, – пошутил он, потом добавил более серьезно: – Но мне не нравится, что твоя мать околачивается возле этих революционеров.
      Дина вскинула голову:
      – Не знаю, что думаешь ты, папа, но мне ясно, зачем она это делает.
      Она повернулась к Адриене Фаст, коллеге отца, которая навестила их в этот уик-энд и прислушивалась к их разговору, сидя в шезлонге.
      – И к тому же это ее работа, правда, Адриена?
      Она ничего не ответила.
      – И совсем не похожа на мою работу, – отрезал Пит, направляясь к бару, чтобы наполнить свой стакан. – Это более смахивает на оплачиваемый отпуск.
      Дина подбежала к нему сзади и, шутя, обеими руками обняла его за талию.
      – Эй, поосторожней! – предупредил отец.
      – А мне кажется, что ты все-таки ревнуешь, – с усмешкой сказала Дина. – И это нечестно, потому что у тебя столько подружек…
      Адриена удивила их обоих:
      – Она права, Пит. Дине, должно быть, неприятно сознавать, что ты придерживаешься двойного стандарта в подобных вещах.
      Пит бросил в стакан кубик льда, потом примиряюще улыбнулся:
      – Здесь нет никакого двойного стандарта. Просто не надо смешивать мою личную жизнь с родительскими обязанностями.
      – Это относится и к маме? – поинтересовалась Дина.
      – Если она подвергает себя опасности, общаясь с подобными типами, несомненно. Зачем меня об этом спрашивать?
      – Ну, а как насчет других людей, с которыми ты имеешь дело?
      – Кого ты имеешь в виду?
      – Ну, всех этих преступников, гангстеров, которых ты стараешься посадить за решетку?
      – Это моя работа, – коротко ответил он.
      – Тоже двойной стандарт, – улыбнулась Адриена.
      – И потом, я не ввожу никого в заблуждение клятвами в любви каждой девице, с которой обедаю.
      – Выходит, что теперь ты больше никогда не влюбишься серьезно снова? – В глазах у Дины мелькнули искорки.
      – «Брак по любви» звучит так банально, что я, думая о будущем, предпочитаю строить отношения только на взаимном уважении и общих интересах.
      – В этом случае, – глубокомысленно заключила четырнадцатилетняя Дина, – вы с Адриеной – идеальная пара. Гостья покраснела:
      – Это не имеет отношения ко мне. Я ищу в браке нечто другое…
      – Что именно? – настаивала Дина. – Страсть?
      – Вот этого, – откликнулся Пит с натянутой улыбкой, – у меня осталось на самом донышке.
      – Бедный папочка, не испытывающий страстей!
      Адриена поднялась с места, подошла к перилам, задумчиво уставилась в пространство. Дина между тем вернулась к столу, взяла фотографию, долго изучала ее и с расчетливой жестокостью спросила:
      – Итак, ты считаешь, что у мамы с этим парнем общие интересы и взаимное уважение?
      Ее вопрос настиг Пита на полпути к двери, ведущей в дом.
      – Пойду, почитаю немного, – пробормотал он и вышел, хлопнув дверью.
      Дина вернулась к раскладному креслу, устроилась там, положила руки за голову, и оценивающе принялась следить за Адриеной. Красивая женщина, которую не портит даже какое-то поразительное чувство юмора. Дина заметила, что смеется Адриена редко и только тогда, когда папа брякнет что-нибудь, по его мнению, страшно остроумное. Шутки стоили Питу больших усилий, и Адриена, вероятно, была единственным человеком в мире, оценившим его чувство юмора по достоинству.
      – Так что вы думаете? – спросила девочка.
      Адриена потускнела, как быстро заходящее солнце.
      – Насчет чего? – откликнулась Адриена, скупо роняя слова.
      – Насчет того, что отец говорил о любви и страстях.
      – Почему это должно меня волновать?
      – Потому что вы имеете на него виды.
      – Почему бы тебе не спросить об этом у него самого, – сказала Адриена и неожиданно добавила: – И зачем ты мучаешь его?
      – О чем вы? – невинно спросила Дина, изучая свои ногти.
      – Ты знаешь, что я имею в виду.
      – Нет, не знаю. Даже не догадываюсь…
      Губы у Адриены задрожали, она подошла и села в соседнее кресло.
      – Послушай, я знаю, как ты переживаешь после этого развода, но ведь он тоже страдает, и его мучения нельзя использовать для того, чтобы делать то, что тебе вздумается.
      – Для того чтобы делать то, что я хочу, у меня впереди вся жизнь, а его никто не мучает. А вот вы вряд ли добьетесь того, на что рассчитываете.
      – Я бы хотела быть его другом, – тихо сказала Адриена.
      – Кем вы хотите быть, – холодно сказала Дина, – так это моей мачехой.
      В глазах у Адриены появился испуг.
      – Знаешь, что я хочу тебе сказать, – наконец проговорила она. – В трудных обстоятельствах, особенно когда человека гнетет какая-нибудь беда, случается, ему изменяет способность выбирать слова. Подобные проблемы – первый признак, что человек мечется, никак не может найти свое место.
      – Это как раз касается вас. Насчет поисков места в жизни…
 
      Когда небо чуть поблекло и над самым морем, там, где садилось солнце, порозовело, они закончили загорать и вошли в дом. Молча прошли на кухню, занялись обедом… Адриена готовила приправу к цыплятам с аппетитной золотистой корочкой, руки у нее были в красном перце, Дина принялась резать овощи для салата – лук, помидоры, огурцы.
      – Вы знаете, он до сих пор любит маму, – неожиданно заявила Дина.
      – Они так долго прожили вместе.
      – И она по-прежнему любит его.
      – Это твои фантазии.
      – Тогда почему он так сильно переживает из-за этой фотографии?
      – Ты еще слишком молода, чтобы понять, но со временем услышишь о территориальной неприкосновенности.
      Дина на мгновение замерла с ножом в руке:
      – Вы считаете, что они совершили ошибку, когда развелись?
      – Я не могу ничего утверждать. Одно знаю наверняка – они оба очень любят тебя.