Я скачу, но я скачу иначе, —

По камням, по лужам, по росе.

Бег мой назван иноходью — значит:

По-другому, то есть — не как все.

Мне набили раны на спине,

Я дрожу боками у воды.

Я согласен бегать в табуне —

Но не под седлом и без узды!

Мне сегодня предстоит бороться, —

Скачки! — я сегодня фаворит.

Знаю, ставят все на иноходца, —

Но не я — жокей на мне хрипит!

Он вонзает шпоры в ребра мне,

Зубоскалят первые ряды…

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы —

Я последним цель пересеку:

Я ему припомню эти шпоры —

Засбою, отстану на скаку!..

Колокол! Жокей мой «на коне» —

Он смеется в предвкушенье мзды.

Ох, как я бы бегал в табуне, —

Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею —

Потакаю своему врагу!

Я собою просто не владею —

Я прийти не первым не могу!

Что же делать? Остается мне —

Вышвырнуть жокея моего

И бежать, как будто в табуне, —

Под седлом, в узде, но — без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется —

По камням, по лужам, по росе…

Я впервые не был иноходцем —

Я стремился выиграть, как все!

Капитана в тот день называли на ты,

Шкипер с юнгой сравнялись в талантах;

Распрямляя хребты и срывая бинты,

Бесновались матросы на вантах.

Двери наших мозгов

Посрывало с петель

В миражи берегов,

В покрывала земель,

Этих обетованных, желанных —

И колумбовых, и магелланных.

Только мне берегов

Не видать и земель —

С хода в девять узлов

Сел по горло на мель!

А у всех молодцов —

Благородная цель…

И в конце-то концов —

Я ведь сам сел на мель.

И ушли корабли — мои братья, мой флот, —

Кто чувствительней — брызги сглотнули.

Без меня продолжался великий поход,

На меня ж парусами махнули.

И погоду и случай

Безбожно кляня,

Мои пасынки кучей

Бросали меня.

Вот со шлюпок два залпа — и ладно! —

От Колумба и от Магеллана.

Я пью пену — волна

Не доходит до рта,

И от палуб до дна

Обнажились борта,

А бока мои грязны —

Таи не таи, —

Так любуйтесь на язвы

И раны мои!

Вот дыра у ребра — это след от ядра,

Вот рубцы от тарана, и даже

Видны шрамы от крючьев — какой-то пират

Мне хребет перебил в абордаже.

Киль — как старый неровный

Гитаровый гриф:

Это брюхо вспорол мне

Коралловый риф.

Задыхаюсь, гнию — так бывает:

И просоленное загнивает.

Ветры кровь мою пьют

И сквозь щели снуют

Прямо с бака на ют, —

Меня ветры добьют:

Я под ними стою

От утра до утра, —

Гвозди в душу мою

Забивают ветра.

И гулякой шальным все швыряют вверх дном

Эти ветры — незваные гости, —

Захлебнуться бы им в моих трюмах вином

Или — с мели сорвать меня в злости!

Я уверовал в это,

Как загнанный зверь,

Но не злобные ветры

Нужны мне теперь.

Мои мачты — как дряблые руки,

Паруса — словно груди старухи.

Будет чудо восьмое —

И добрый прибой

Мое тело омоет

Живою водой,

Моря божья роса

С меня снимет табу —

Вздует мне паруса,

Словно жилы на лбу.

Догоню я своих, догоню и прощу

Позабывшую помнить армаду.

И команду свою я обратно пущу:

Я ведь зла не держу на команду.

Только, кажется, нет

Больше места в строю.

Плохо шутишь, корвет,

Потеснись — раскрою!

Как же так — я ваш брат,

Я ушел от беды…

Полевее, фрегат, —

Всем нам хватит воды!

До чего ж вы дошли:

Значит, что — мне уйти?!

Если был на мели —

Дальше нету пути?!

Разомкните ряды,

Все же мы — корабли, —

Всем нам хватит воды,

Всем нам хватит земли,

Этой обетованной, желанной —

И колумбовой, и магелланной!

Грязь сегодня еще непролазней,

Сверху мразь, словно бог без штанов, —

К черту дождь — у охотников праздник:

Им сегодня стрелять кабанов.

Били в ведра и гнали к болоту,

Вытирали промокшие лбы,

Презирали лесов позолоту,

Поклонялись азарту пальбы.

Егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках, —

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Кабанов не тревожила дума:

Почему и за что, как в плену, —

Кабаны убегали от шума,

Чтоб навек обрести тишину.

Вылетали из ружей жаканы,

Без разбору разя, наугад, —

Будто радостно бил в барабаны

Боевой пионерский отряд.

Егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках, —

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Шум, костер и тушенка из банок,

И «охотничья» водка — на стол.

Только полз присмиревший подранок,

Завороженно глядя на ствол.

А потом — спирт плескался в канистре,

Спал азарт, будто выигран бой:

Снес подранку полчерепа выстрел —

И рога протрубили отбой.

Егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках, —

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Мне сказали они про охоту,

Над угольями тушу вертя:

"Стосковались мы, видно, по фронту, —

По атакам, да и по смертям.

Это вроде мы снова в пехоте,

Это вроде мы снова — в штыки,

Это душу отводят в охоте

Уцелевшие фронтовики…"

Егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках, —

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Комментатор из своей кабины

Кроет нас для красного словца, —

Но недаром клуб «Фиорентина»

Предлагал мильон за Бышевца.

Что ж, Пеле, как Пеле,

Объясняю Зине я,

Ест Пеле крем-брюле,

Вместе с Жаирзинио.

Муром занялась прокуратура, —

Что ему — реклама! — он и рад.

Здесь бы МУР не выбрался из МУРа —

Если б был у нас чемпионат.

Я сижу на нуле, —

Дрянь купил жене — и рад.

А у Пеле — «шевроле»

В Рио-де-Жанейро.

Может, не считает и до ста он, —

Но могу сказать без лишних слов:

Был бы глаз второй бы у Тостао —

Он вдвое больше б забивал голов.

Что ж, Пеле, как Пеле,

Объясняю Зине я,

Ест Пеле крем-брюле,

Вместе с Жаирзинио.

Я сижу на нуле, —

Дрянь купил жене — и рад.

А у Пеле — «шевроле»

В Рио-де-Жанейро.

Не покупают никакой еды —

Все экономят вынужденно деньги:

Холера косит стройные ряды, —

Но люди вновь смыкаются в шеренги.

Закрыт Кавказ, горит «Аэрофлот»,

И в Астрахани лихо жгут арбузы, —

Но от станка рабочий не уйдет,

И крепнут все равно здоровья узы.

Убытки терпит целая страна,

Но вера есть, все зиждется на вере, —

Объявлена смертельная война

Одной несчастной, бедненькой холере.

На трудовую вахту встал народ

В честь битвы с новоявленною порчей, —

Но пасаран, холера не пройдет,

Холере — нет, и все, и бал окончен!

Я погадал вчера на даму треф,

Назвав ее для юмора холерой, —

И понял я: холера — это блеф,

Она теперь мне кажется химерой.

Во мне теперь прибавилось ума,

Себя я ощущаю Гулливером,

Ведь понял я: холера — не чума, —

У каждого всегда своя холера!

Уверен я: холере скоро тлеть.

А ну-ка — залп из тысячи орудий!

Вперед!.. Холерой могут заболеть

Холерики — несдержанные люди.

Была пора — я рвался в первый ряд,

И это все от недопониманья, —

Но с некоторых пор сажусь назад:

Там, впереди, как в спину автомат —

Тяжелый взгляд, недоброе дыханье.

Может, сзади и не так красиво,

Но — намного шире кругозор,

Больше и разбег, и перспектива,

И еще — надежность и обзор.

Стволы глазищ — числом до десяти —

Как дуло на мишень, но на живую, —

Затылок мой от взглядов не спасти,

И сзади так удобно нанести

Обиду или рану ножевую.

Может, сзади и не так красиво,

Но — намного шире кругозор,

Больше и разбег, и перспектива,

И еще — надежность и обзор.

Мне вреден первый ряд, и говорят —

От мыслей этих я в ненастье ною.

Уж лучше — где темней — последний ряд:

Отсюда больше нет пути назад,

А за спиной стоит стена стеною.

Может, сзади и не так красиво,

Но — намного шире кругозор,

Больше и разбег, и перспектива,

И еще — надежность и обзор.

И пусть хоть реки утекут воды,

Пусть будут в пух засалены перины —

До лысин, до седин, до бороды

Не выходите в первые ряды

И не стремитесь в примы-балерины.

Может, сзади и не так красиво,

Но — намного шире кругозор,

Больше и разбег, и перспектива,

И еще — надежность и обзор.

Надежно сзади, но бывают дни —

Я говорю себе, что выйду червой:

Не стоит вечно пребывать в тени —

С последним рядом долго не тяни,

А постепенно пробивайся в первый.

Может, сзади и не так красиво,

Но — намного шире кругозор,

Больше и разбег, и перспектива,

И еще — надежность и обзор.

Не космос — метры грунта надо мной,

И в шахте не до праздничных процессий, —

Но мы владеем тоже внеземной —

И самою земною из профессий!

Любой из нас — ну чем не чародей?!

Из преисподней наверх уголь мечем.

Мы топливо отнимем у чертей —

Свои котлы топить им будет нечем!

Взорвано, уложено, сколото

Черное надежное золото.

Да, сами мы — как дьяволы — в пыли,

Зато наш поезд не уйдет порожний.

Терзаем чрево матушки-Земли —

Но на земле теплее и надежней.

Вот вагонетки, душу веселя,

Проносятся, как в фильме о погонях, —

И шуточку «Даешь стране угля!»

Мы чувствуем на собственных ладонях.

Взорвано, уложено, сколото

Черное надежное золото.

Воронками изрытые поля

Не позабудь — и оглянись во гневе, —

Но нас, благословенная Земля,

Прости за то, что роемся во чреве.

Не бойся заблудиться в темноте

И захлебнуться пылью — не один ты!

Вперед и вниз! Мы будем на щите —

Мы сами рыли эти лабиринты!

Взорвано, уложено, сколото

Черное надежное золото.

Смеюсь навзрыд — как у кривых зеркал, —

Меня, должно быть, ловко разыграли:

Крючки носов и до ушей оскал —

Как на венецианском карнавале!

Вокруг меня смыкается кольцо —

Меня хватают, вовлекают в пляску, —

Так-так, мое нормальное лицо

Все, вероятно, приняли за маску.

Петарды, конфетти… Но все не так, —

И маски на меня глядят с укором, —

Они кричат, что я опять — не в такт,

Что наступаю на ногу партнерам.

Что делать мне — бежать, да поскорей?

А может, вместе с ними веселиться?..

Надеюсь я — под масками зверей

Бывают человеческие лица.

Все в масках, в париках — все как один, —

Кто — сказочен, а кто — литературен…

Сосед мой слева — грустный арлекин,

Другой — палач, а каждый третий — дурень.

Один — себя старался обелить,

Другой — лицо скрывает от огласки,

А кто — уже не в силах отличить

Свое лицо от непременной маски.

Я в хоровод вступаю, хохоча, —

Но все-таки мне неспокойно с ними:

А вдруг кому-то маска палача

Понравится — и он ее не снимет?

Вдруг арлекин навеки загрустит,

Любуясь сам своим лицом печальным;

Что, если дурень свой дурацкий вид

Так и забудет на лице нормальном?!

Как доброго лица не прозевать,

Как честных угадать наверняка мне? —

Они решили маски надевать,

Чтоб не разбить свое лицо о камни.

Я в тайну масок все-таки проник, —

Уверен я, что мой анализ точен:

И маски равнодушия у них —

Защита от плевков и от пощечин.

Вот я вошел, и дверь прикрыл,

И показал бумаги,

И так толково объяснил

Зачем приехал в лагерь!..

Начальник — как уключина:

Скрипит — и ни в какую.

"В кино мне роль поручена, —

Опять ему толкую.

И вот для изучения —

Такое ремесло —

Имею направление.

Дошло теперь?" — "Дошло!

Вот это мы приветствуем!

Чтоб было, как с копирки, —

Еще бы вам под следствием

Полгодика в Бутырке,

Чтоб ощутить затылочком,

Что чуть не расстреляли,

Потом по пересылочкам…

Тогда бы вы сыграли!"

Внушаю бедолаге я

Настойчиво, с трудом:

"Мне нужно — прямо с лагеря,

Не бывши под судом".

"Да вы ведь знать не знаете,

За что вас осудили.

Права со мной качаете,

А вас еще не брили".

"Побреют! — рожа сплющена,

Но все же знать желаю, —

А что уже упущено —

Талантом наверстаю…"

"Да что за околесица? —

Опять он возражать. —

Пять лет в четыре месяца,

Экстерном, так сказать?"

Он даже шаркнул мне ногой

(Для секретарши Светы):

"У нас, товарищ дорогой, —

Не университеты.

У нас не выйдет с кондачка

Из ничего — конфетка.

Здесь — от звонка и до звонка,

У нас не пятилетка.

Так что, давай-ка ты, валяй!..

Какой с артиста толк?

У нас своих — хоть отбавляй," —

Сказал он и умолк.

Я снова вынул пук бумаг,

Ору до хрипа в глотке:

Мол, не имеешь права, враг, —

Мы здесь не в околотке!

Мол, я начальству доложу,

Оно, мол, разберется!..

Я стервенею, в роль вхожу,

А он, гляжу, — сдается.

Я в раже, удержа мне нет,

Бумагами трясу:

"Мне некогда сидеть пять лет —

Премьера на носу!"

Словно в сказке, на экране —

И не нужен чародей —

В новом фильме вдруг крестьяне

Превращаются в князей!

То купец — то неимущий,

То добряк — а то злодей, —

В жизни же — почти непьющий

И отец восьми детей.

Мальчишки, мальчишки бегут по дворам,

Загадочны и голосисты.

Скорее! Спешите! Приехали к вам

Живые киноартисты!

Но для нашего для брата,

Откровенно говоря,

Иногда сыграть солдата

Интересней, чем царя.

В жизни все без изменений,

А в кино: то бог, то вор, —

Много взлетов и падений

Испытал киноактер.

Мальчишки, мальчишки бегут по дворам,

Загадочны и голосисты.

Скорее! Спешите! Приехали к вам

Живые киноартисты!

Сколько версий, сколько спора

Возникает тут и там!

Знают про киноактера

Даже больше, чем он сам.

И по всюду обсуждают,

И со знаньем говорят —

Сколько в месяц получает

И в который раз женат.

Мальчишки, мальчишки — не нужно рекламы —

Загадочны и голосисты.

Скорее! Спешите! Приехали к вам

Живые киноартисты!

Хватит споров и догадок —

Дело поважнее есть.

Тем, кто до сенсаций падок,

Вряд ли интересно здесь.

Знаете, в кино эпоха,

Может пролететь за миг.

Люди видят нас, но — плохо

То, что мы не видим их.

Вот мы и спешим к незнакомым друзьям —

И к взрослым, и к детям, —

На вас посмотреть, — все, что хочется вам,

Спросите — ответим!

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно —

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени, —

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели!

Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света, —

И думаешь ты, что прекраснее нет,

Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,

Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, —

Все равно я отсюда тебя заберу

В светлый терем с балконом на море!

В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно,

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, —

Зря ли я столько сил разбазарил?!

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял!

Отплываем в теплый край

навсегда.

Наше плаванье, считай, —

на года.

Ставь фортуны колесо

поперек,

Мы про штормы знаем все

наперед.

Поскорей на мачту лезь, старик! —

Встал вопрос с землей остро, —

Может быть, увидишь материк,

Ну а может быть — остров.

У кого-нибудь расчет

под рукой,

Этот кто-нибудь плывет

на покой.

Ну а прочие — в чем мать

родила —

Не на отдых, а опять —

на дела.

Ты судьбу в монахини постриг,

Смейся ей в лицо просто.

У кого — свой личный материк,

Ну а у кого — остров.

Мне накаркали беду

с дамой пик,

Нагадали, что найду

материк, —

Нет, гадалка, ты опять

не права —

Мне понравилось искать

острова.

Вот и берег призрачно возник, —

Не спеша — считай до ста.

Что это, тот самый материк

Или это мой остров?..

Что случилось с пятым "А"?

Как вам это нравится:

Вера Павловна сама

С ним не может справиться!

От стены к доске летели,

Как снаряды «ФАУ-2»,

То тяжелые портфели,

То обидные слова.

Бой кипел, и в тайных целях

Кто-то партой дверь припер.

Но и драка на портфелях

Не решила этот спор.

Раз такая кутерьма —

Ожидай не то еще!

Что ж случилось с пятым "А",

Почему побоище?

Догадалась чья-то мама —

Мамы вечно начеку:

"Это проигрыш «Динамо»

В первом круге «Спартаку».

"Нет, — сказал отец Олега, —

Спорят там наверняка:

Кто допрыгнет без разбега

До дверного косяка".

И послали в поздний час —

В половине пятого —

Разбираться в этот класс

Пионервожатого.

Пионервожатый Юра

Крик услышал со двора:

«Всех главней — литература!»

А в ответ неслось: «Ура!»

Но сейчас же крикнул кто-то

Из раскрытого окна:

"В век космических полетов

Только техника нужна!"

И решил вожатый вмиг:

Сам был в пятом классе я —

Все понятно, — там у них

Просто разногласия.

Первый голос был обычный —

И не резок, и не груб, —

Это Ваня Дыховичный,

Всем известный книголюб.

Ну а голоса второго

Трудно было не узнать —

Только Витьке Кораблеву

Мог такой принадлежать!

Ну, теперь для пап и мам

Все яснее ясного:

Не случилось в пятом "А"

Ничего ужасного.

Ваня — необыкновенный,

Ну такой рассказчик был! —

Что подчас на перемены

Целый класс не выходил.

Языки болтали злые,

Что он слишком толстый, — пусть!

Но зато стихи любые

Ваня шпарил наизусть:

Про Мадрид и про Алтай,

Про отважных конников…

И пол-класса, почитай,

Ваниных сторонников.

Ну и Витька тоже в массе

Заимел авторитет:

Сделал Витька в третьем классе

Гидропневмопистолет.

Испытанье за рекою

Он устроил для ребят —

Пистолет стрелял водою

Метров на сто пятьдесят!

И по всем дворам вокруг

Всем дружкам-приятелям

Было лестно, что их друг

Стал изобретателем.

Если Витьке оба глаза

Толстым шарфом завязать,

Он на ощупь может сразу

Два транзистора собрать.

Сконструировал подъемник

В сорок лошадиных сил

И вмонтировал приемник

В холодильник марки «ЗИЛ».

Месяц что-то мастерил

Из кастрюль и провода, —

И однажды подарил

Витька школе — робота!

Что-то Витька в нем напутал:

Всем законам вопреки

Робот раньше на минуту

На урок давал звонки;

Он еще скользил по полу

И врывался к Витьке в класс…

Деда Витькиного в школу

Вызывали много раз.

"С Витькой мне не совладать

У него наследственность, —

На него должна влиять

Школьная общественность;

Не кончал я академий —

Вы решайте", — дед сказал…

Кстати, дед и сам все время

Что-то там изобретал.

…И устроили собранье:

Стали думать и гадать,

Как на Витьку и на Ваню

Целым классом повлиять…

У историка ходил

Ваня в званье лучшего,

В математике он был —

В роли отстающего.

Он — знаток литературы,

Тут четверки — ни одной;

На уроках физкультуры —

Притворялся, что больной.

А на всех соревнованьях:

«Кораблев — вот это да!»

Ну а Дыховичный Ваня

Был… болельщиком всегда.

Витька книжек не читал,

Знал стихи отрывками;

Запинался и писал

С грубыми ошибками.

А однажды на уроке

Сказанул такое он!..

Будто — во Владивостоке

Протекает Волго-Дон.

Путал даты он несносно, —

Сам учитель хохотал.

Но зато молниеносно

Он делил и умножал.

…Шло собранье — шум и гам,

Каждый хорохорится.

Разделились пополам —

Так удобней ссориться.

И девчонки там и тут

Разделились поровну —

И поддерживают ту

И другую сторону.

Раньше в девичьем народе

Наступал быстрее мир —

Тот, кто в классе верховодил,

Тот и был у них кумир.

А сейчас — два флага вьется,

Два пути — куда свернуть?

Два великих полководца,

Два вождя — к кому примкнуть?

В общем — страсти накалились,

Все решилось впопыхах, —

И подруги очутились

Во враждебных лагерях.

Эти хором: «Физкультура!»

Но не сбить им тех никак —

Те кричат: «Литература!»

Эти снова: «Техника!»

"Ванька слаб, — а Витька ловкий,

Сам он робота собрал!"

"А Титов на тренировки

Пушкина с собою брал!"

Им бы так не удалось

Спор решить неделями —

Все собрание дралось

Полными портфелями.

Но, услышав про Титова,

Все по партам разошлись, —

После Ваниного слова

Страсти сразу улеглись.

И когда утихла ссора,

Каждый начал понимать,

Что собрались не для спора —

А обоим помогать.

И придумало как быть

Бурное собрание:

Их друг к другу прикрепить —

В целях воспитания.

Витька с Ванею — в чем дело,

Не могли никак понять, —

Но… собранье так хотело —

Значит, надо выполнять.

«Значит, так — бегом до Химок!» —

Витька Ване приказал.

Ваня зубы сжал, весь вымок,

Но до дому добежал.

[И] напрасно хохотал.

Кораблев над Ванею:

Дома Ваня Витьке дал

Книгу про Испанию.

Было много ссор и шума —

Ни присесть, ни полежать, —

Ведь вначале каждый думал,

Как другого измотать.

Ваня просто чуть не плачет:

То присядь, то подтянись,

То возьми реши задачу,

То приемником займись!..

Но и Витьку он добил

Рыбами и птицами, —

Тот теперь стихи учил

Целыми страницами!..

Как-то Витька Ваню встретил

И решил ему сказать:

"Знаешь, Ванька, я заметил —

Интересно мне читать!"

И ответил Ваня сразу:

"Щупай мышцы на руке!

Я теперь четыре раза

Подтянусь на турнике!

Хорошо, что приобщил

Ты меня к атлетике.

А вчера я получил

«Пять» по арифметике!"

И захохотали оба,

И решили меж собой,

Что они друзья до гроба,

В общем — не разлить водой!

…Может, случай не типичный,

Но во множестве дворов

Есть и Ваня Дыховичный,

Есть и Витька Кораблев.

И таких примеров — тьма, —

Можно в школе справиться…