.. нет, ею я рисковать не мог. Эти, легко приподняв меня, бросились бежать к повороту реки, я впился в руку того, что был справа от меня, тут же прогремел выстрел, этот правый упал, упал и я, успев заметить, как спряталась в щель Оли с револьвером, второй снова оглушил меня легким ударом, и я в каком-то полутумане, не имея сил бежать, видел только, как он склонился над своим напарником, непрерывно стреляя в сторону щели, потом махнул рукой, закинул меня себе на плечи и потащил дальше, отстреливаясь, так что снова Оли стрелять никак не могла; он, гад, стрелял не переставая. Уже за поворотом, ближе к винтокрылу, я получил еще один легонький ударчик, который лишил меня сознания... не знаю, насколько. Я очнулся уже в воздухе. Я был привязан какой-то веревкой к креслу, соседнему с пилотским, а сам пилот, ведя винтокрыл одной рукой, другой развязал мой рюкзак, поднял пук травы, увидел рыбу, лежащую тоже на траве, и снова бросил верхний пук травы на рыбу и пришлепнул мой рюкзак сверху рукой, не обращая больше на него внимания. Увидев, что я немного пришел в себя, он сказал мне:
      -- Интересно, как хорошо ты видишь и хороша ли твоя память? Понимая, что терять мне нечего, я сказал:
      -- Не исключено, что твой напарник не умер, а сильно ранен. Ты должен был бросить меня, а не его. Стало быть, ты не из повстанцев. Ну что, прав я? -- сказал я как-то даже грубовато.
      -- Более того, -- сказал он и снял очки.
      Это был... а,Урк. Тот самый кулачный боец, шпик квистории, которого вместе с а,Грипом чисто "вырубили" на вечере технициума Олуни и Кальтут. Я -- молчал.
      3
      Близилась ночь. Еще не совсем стемнело, винтокрыл стоял на маленькой поляне среди высоких деревьев леса, а,Урк ужинал, насильно запихивая куски еды и в мой рот, из чего напрашивался умный вывод, что я ему нужен живым. Поесть он мог и в воздухе, но мы уже давно сели, а несколько раньше он пробурчал: "Нет смысла лететь в Тарнфил днем, в самое пекло боя". Что я оценил довольно быстро, когда прошло головокружение от трех легких "педагогических" ударов а,Урка, так это свое незавидное положение.
      -- Ну, узнал ты меня? -- спросил а,Урк, когда мы еще летели, а я немного отошел и думал: хвала небу, папа и остальные хоть будут знать от Оли, где я приблизительно, а не то чтобы просто как в воду канул. -- Узнал или нет? -- повторил а,Урк. А я подумал: коммуникатор-то мой и пистолет в рюкзаке под травой он не видел.
      -- Нет, -- соврал я. -- Не узнал.
      -- Плохое зрение, что ли? -- спросил он. -- Ты сидел в зальчике этого идиотского технициума, а я и мой напарник показывали, что такое кулачный бой, настоящий кулачный бой... Все это было подстроено. (Я молчал.) Небось эти двое моро первую нашу пару не тронули, потому что, я думаю, были с ними в сговоре, заодно.
      -- Что значит "не тронули?" -- сказал я. -- Моро выиграли.
      -- Вот именно. А нас они искалечили.
      -- Как это?.. -- удивился я. -- Вы же опытные бойцы. Просто они у вас тоже чисто выиграли, так как вообще сильнее всех вас.
      -- Сильнее?! -- прохрипел а,Урк. -- Заткни глотку. Они нас искалечили. Мы лежали в больнице. В обмороке, с переломами.
      -- Ничего я не знаю, -- сказал я. -- И ничего я не заметил. Они вас уложили, и занавес опустился. Никто ничего не видел.
      -- Вот именно, -- зло сказал а,Урк. -- Чистая работа. Было у нас с а,Грипом одно дельце, не скрою, хотя и не скажу, какое. Острое дельце и денежное. За это нам и отомстили, но -- бей меня по башке самым большим шаром здания квистории -- ума не приложу, откуда они узнали об этом деле. Знали двое: я и а,Грип.
      -- Кто они-то? -- глупо спросил я.
      -- Не твое дело. Не моро, конечно. В больнице мы кое-как пришли в себя, ну, все, думаю, пригрозили нам -- и ладно. После разберемся. Бамбус, врач, кабан этот, жмет нам руки, мол, пока. Мы идем менять больничную одежду на нашу, в этой комнатке нас и связали. Кляп в рот, руки в наручники, ноги -веревкой, их там человек шесть из шкафа выскочило. В машину -- и под Калихар, к повстанцам. Конечно, они нас там собирались кокнуть, но сначала само собой кое-что из нас вытянуть. Мы перестали врать, одну правду говорили -- жизнь дороже. Не в том смысле, что они нас благородно отпустят, а что контроль будет послабее. В наручниках, но гуляй где хочешь -- понимали, что мы с наручниками и без оружия в лес не уйдем. Но в одном они просчитались.
      "Душу раскрывает, гад, -- подумал я. -- Или хвастается".
      -- Мы и в наручниках -- кулачные бойцы. Тем более я когда-то летал. Оказались мы у винтокрыла, стоявшего с краю, а там двое всего повстанцев было. Два сильных удара ногами -- те вповалку до утра. А мы -- в машину и в небо. Это я мог сделать и в наручниках. Пока летели, а,Грип распилил наручники...
      -- Зачем ты мне все это рассказываешь?! -- нарочито грубо спросил я. Он поглядел на меня, расхохотался и сказал:
      -- Чтобы ты знал, с кем имеешь дело!
      -- Я это давно знаю. По трем ударчикам по голове.
      -- Кто стрелял?! -- рявкнул он. Заревел как хурпу.
      -- А я откуда знаю? Мы жили в глуши, в палатке, я и отец. Недалеко был поселок моро, километрах в трех. Моро говорили, что рядом скрывается отряд повстанцев. Наверное, они и стреляли.
      -- Это почему это?! Из-за тебя, что ли?!
      -- А хоть бы и из-за меня! -- Это я даже прохрипел зло. -- Когда-то меня уже украли, кое-кто из квистории, делая вид, будто это повстанцы. Потом меня действительно выкрали повстанцы, разницу-то в обращении я заметил. И знаю...
      -- Это как же ты заметил? И что ты такое знаешь?!
      -- Я думал, ты умнее, -- сказал я, наглея на глазах. -- Ты же сам мне все рассказал. Вас ищут -- это факт. Стрелять по вам могли и повстанцы-соседи: узнали о вас по коммуникатору...
      Он глухо зарычал, но мне показалось, что в глазах его мелькнуло нечто вроде уважения ко мне.
      -- Да. телек я у повстанцев смотрел и слушал, -- сказал он. -- Слышал, когда они хвастались, что взяли вас под свою защиту, а Орика и дочь превратили в заложников. Взяли вас под защиту, а бросили в глухом лесу.
      -- Кулачный боец ты классный, -- я рассмеялся, -- но думаешь с трудом. Твоего дружка кокнули, а мы, видите ли, были без защиты в глухом лесу. Учти, по а,Грипу, мертвому или живому, "вычислят" и тебя.
      -- И все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине.
      -- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я.
      -- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься!
      -- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром связаться с Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего дружка.
      -- Каким это образом? Ради чего?
      -- Плохо у тебя с головой, -- сказал я. -- Да из-за меня, из-за меня же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что он повстанческий, а вот когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?! -резко спросил я.
      -- Ты мне голову не задуряй, -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас, от землян, в восторге. Квистор, того и гляди, выменяет своего члена правительства, уля Орика, на тебя.
      -- Да-а, я в тебе ошибся, -- сказал я. -- Расчет умный. Тебя, может, даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором.
      -- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили, доставь я им Орика -- члена правительства. Но еще больше -- за Орика-предателя.
      -- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я.
      -- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и не знает, а я знаю. Повстанец он, этот ваш Орик, а по телеку объявили, что он заложник, для отвода глаз.
      -- Если он повстанец -- в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То они его за меня не выдадут.
      -- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты спас его дочурку, красу Политории! Да они готовы его же кровью заплатить за твое всеполиторское благородство!
      Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в Тарнфил теперь никто не удержит. Почему этот гад столько времени, можно сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг понял: у него была та же реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово привязывало его к креслу, он хотел понять, разобраться, потому что был в себе не уверен, потому что боялся. И а,Урк тоже боялся, он, сам того не понимая, говорил со мной, желая услышать что-то успокаивающее, хоть что-нибудь. Он -- боялся.
      -- Не пора нам лететь, а? Или мы заночуем в лесу? Развяжи меня, все тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь?
      -- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу!
      -- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?! А?!
      -- Не хнычь, -- грубо сказал он, развязывая на мне веревку. -- Давай быстро вместе со мной, и летим.
      Ночь пришла абсолютно темной, без единой звезды на небе. Кругом нас была сплошная тьма, кроме слабого свечения приборов на приборной доске винтокрыла. В какое-то мгновение я почувствовал себя пружиной, точным хронометром, хотя и не думал о себе этими, да и другими словами. Чисто интуитивно я дал а,Урку спрыгнуть первым, и только после, но сразу же спрыгнул сам -- веревка, которой я был привязан, и мой легкий рюкзачок (я схватил его за лямки, не завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной темноте, и а,Урк этого не видел. Сразу же я залепил громкую фразу позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.
      -- Как ты взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая, ничего у тебя не выйдет, понял?! -- грубовато добавил я и хохотнул. Я сердцем чувствовал, что именно в длине его ответа все и заключено, сказать вторую фразу я уже не смогу, не буду иметь права, если создал нужную ситуацию.
      -- Ты что, обалдел малость?! -- рявкнул он. -- Или я тебя сильновато пристукнул по башке?! Темнота, видите ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет, этого тебе не понять! Ты на своей Земле, наверное, и не видел винтокрылов, а?! А прожектор?! Соображаешь? Вряд ли ты соображаешь! Какой-то умишко у тебя есть...
      Да, я выиграл, пока выиграл: фраза его, громкая ругань и мерзкий смех -- все было длинным и громким; большими мягкими шагами я отступал куда-то назад... шаг, шаг, шаг, еще шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь бы скорее "пройти" поляну и упереться ногой, рукой, спиной в дерево, лишь бы побыстрее оказаться в лесу.
      -- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой, как я. Учуял? -- продолжал он.
      И этого хватило, чтобы я действительно наткнулся наконец на дерево, сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...
      -- Ты готов? Чего ты молчишь?! -- рявкнул он, и я, продолжая большими шагами (вроде "гусиного", но назад) отступать в лес, услышал, как он взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:
      -- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но я молчал, застывая и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь на деревья и обходя их.
      -- Сдох ты, что ли?! -- заорал он. Потом пауза. И потом, вероятно, увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:
      -- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!
      Отступая и отступая назад, легонечко, чтобы ветка не хрустнула, я слышал, как он, мерзко ругаясь, вывалился на землю из кабины, тут же перестал орать и остановился (шагов его не было слышно); его окружала полная тьма и он сообразил, что, куда ему броситься за мной, он не знает, потому что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня вернуться, крича о непроходимости леса и о диких зверях, а я все отступал и отступал назад, в полный и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в своем мерзком крике маленькие паузы. Продолжая гадко ругаться, он вновь залез в машину (я подумал -- за фонарем), голос его из машины звучал тише, да и он еще с меньшей вероятностью мог из кабины услышать меня, и я все отступал, отступал, отступал...
      Он, сообразив видно, что я не такой дурак и что вряд ли пошел в ту сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери. По тому, куда ярко светил его прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес сумел я отступить, и теперь уже а,Урк ничего не сможет со мной поделать. Я догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он покружит в этом районе, "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я уже отступал назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро стали тише, еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он летал над лесом кругами, взяв за центр поляну, на которой мы сели, он все увеличивал круги, и вдруг я, обмерев, услышал, как заработал пулемет винтокрыла и редкие постукивания пуль по листве. Это он уже делал зря: он рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою смерть, если бы потом меня нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.
      Наконец он улетел, шум двигателя замер вдали, и я остался один в абсолютно полной темноте. Я сел в невысокую траву, прислонясь спиной к дереву и напряженно вслушиваясь в шорохи дикого леса, попробовал думать. Потом почти сразу же встал, поняв, что первым делом мне следует "покинуть" землю. В темноте это было сложно. Завязав и надев на себя рюкзак и спрятав веревку в его кармашек, я стал ходить от дерева к дереву, щупая ствол каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При этом все еще "помня" лицом направление, по которому я удалялся от поляны, я старался не утратить этого ощущения. Конечно, все это было до чертиков глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх, обхватил дерево руками и, опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я лез вверх упорно и вдруг почувствовал, что ствол слегка наклоняется все больше и больше к земле, согнут, кривой; я чувствовал, что наклон ствола увеличивается и что он тянется почти параллельно земле, и в тот момент, когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар, я нащупал руками одну ветку, другую, третью, они росли и вверх, и вниз, и тех, которые росли вверх, торчком, было несколько, и все они были вполне прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю защищали бы ветки, и я так и сделал, привязал веревку к рюкзаку, закрепил его на стволе так, будто это подушка, а потом уже и сам лег, привязав веревкой к основному стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво, жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.
      Только улегшись таким образом, ерзая и ища наиболее удобное положение тела, я и начал думать, постаравшись забыть, что если здесь есть крупные кольво, то дерево для меня не защита. Но эта мысль не лезла у меня из головы, я снова отвязал себя и рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его) работал из рук вон плохо: треск, шумы, хрипы, и ни с кем из своих я связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится без страшных хищников; поляну я найду; как именно а,Урк сел на нее относительно курса на Тарнфил, я определю курс на Тарнфил, пусть без гарантий, что выйду прямо на него, но грохот и гул сражения мне подскажут. Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев -- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут, они меня знают, видели по телеку, я для них тоже гость, -- не кокнут. Да, может, я и от них опять сбегу. А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать меня. Кажется, я "прилежался" на этом дереве, чуть расслабился, почувствовав, как одни мышцы моего тела нашли удобные точечки, а другие, найдя неудобные, смирились, даже привыкли, адаптировались. "Неужели я засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось: этот полусон, сами кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря, счастливое лицо Оли), потом -- сцены кулачных боев, рыбы, рыбы, морские, яркие, "цветики степные", -- замелькали на темном фоне за прикрытыми веками глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое, улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.
      4
      Поразительно: мое застывшее тело проснулось, вопреки неудобствам и мыслям о кольво, вовсе не рано утром, скорее днем.
      Отвязался и слез я довольно быстро и стал "тянуть" все мышцы: шеи, ног, рук, спины -- этакая зарядочка, которую я не очень-то любил в обычной жизни. Первым делом после зарядки я занялся коммуникатором -- и опять никакого результата. Спрятав в рюкзак веревку, а его закинув за спину, я добрел до поляны, она оказалась метрах в семидесяти от моего "спального" дерева. Вот здесь стоял винтокрыл (следы в траве), вот там мы садились, и стало быть ощущая заход на посадку, можно было предположить: скорее всего путь на Тарнфил -- такой. Было еще не жарко, есть вдруг захотелось жутко, и я, побаиваясь, не испортилась ли рыба, решил, идя по выбранному направлению и все время делая поправку на движение солнца, -- решил найти в лесу волу. Я брел по лесу, очень густому наверху и довольно просторному внизу (толстые стволы, трава и никаких колючих зарослей и лиан), и все думал, как выгоднее идти: медленно, сберегая силы (а тогда, может, и еще одна ночь впереди), или все же быстро. Проснувшиеся птицы порхали на разных "этажах" леса, кричали, чирикали, пели. Никаких зверей я не видел. Но все же стал повнимательней, когда услышал впереди себя журчание воды: наконец-то я мог попить, но, возможно, и звери здесь, а то и криспы-тутты. Метров через сто я вышел к неширокой речке, скинул рюкзак, разделся, быстро выкупался, напился вволю и только тогда достал из рюкзака свою рыбину. Обнюхав ее со всех сторон, я понял, что она свежая, не испортилась (может, из-за травы?), достал свой перочинный ножик, вскрыл рыбу и еще раз внимательно "понюхал" ее -- свежая. Войдя в речку, я стал чистить рыбу, вырывая из нее и выбрасывая в воду куски и ошметки ее внутренностей. Куски эти быстро "сплавлялись" по струе, и метров через пятнадцать, на перекате (я даже обомлел), кто-то снизу, сделав резкий бурун на поверхности воды, хватал их. Подумав, я часть внутренностей оставил на берегу, промыл рыбу, понюхал, отрезал кусок и приготовился есть скорее всего гадость -- соли-то не было. Не знаю, инстинкт, что ли, но я сполоснул в реке кустик травы, ну, этой красной, и засунул ее в рот. Да-а, тут мне крупно повезло, трава была ароматной, не жесткой и чуть солоноватой на вкус -- ну, просто находка для гарнира к несоленой рыбе. Я съел с травой куска три, засунул остатки поглубже в траву в рюкзаке, в пузо ей тоже сунул травки и, зная, что время дорого, рискнул-таки произвести опыт. Всегда в моей рубашке или куртке торчала булавка (папа приучил), я отстегнул ее и перочинным ножом согнул ее острие; еще раньше этой "операции" я отплел от веревки одно волокно, оно оказалось крепким, я соединил четыре таких, привязал за колечко булавку -- получилась грубая и нелепая снасть метров двенадцать длиной. Я насадил на булавку приличный шмат рыбьих внутренностей, взял покрепче в руку другой конец этой дикой "жилки" и, присев у воды и подкравшись чуть ближе к перекату, забросил свою могучую снасть на струю. Насадка двинулась быстро вниз по течению, достигла переката, и в тот момент, когда снасть натянулась -- возле нее вскипел бурун, я почувствовал резкий удар в руку и, не давая снасти слабины, скоро выволок к своим ногам отличную рыбину, граммов на шестьсот весом. Быстро я изловил вторую, почистил обеих, выбросив внутренности в воду и накормив оставшихся на перекате рыб. Свою рыбу промыл, протер краем рубашки, уложил в траву в рюкзаке, рюкзак -- за плечи, снасть, намотав на веточку, -- в карман, и двинул по лесу дальше: едой теперь я был обеспечен. Солнце стало еще более отклоняться от моего пути, поднимаясь все выше и выше; стало жарко в лесу, душно, влажновато, и я снял куртку. Днем, сейчас, я куда меньше боялся зверей, тем более что город был не так уж далеко, это звери должны были его бояться, а не я их, -- но где же тогда взрывы и пальба, почему их не слышно, почему? Но выбора не было -- я придерживался по ощущению курса винтокрыла: думаю, тогда а,Урку не было смысла идти на Тарнфил какими-то финтами. И еще речки. Их я, шагая по лесу, перешел вброд, наверное, четыре или пять, и все они текли в сторону моря: все, я надеялся, было верно, хотя бы в смысле общего направления. Я шел уже часа два, солнце близилось к зениту, правда, я не знал точно, где у них зенит в это время года. Еще через час возле маленького ручья я перекусил, отдохнул немного и двинул дальше, сообразив, что ручьев и речушек стало побольше на моем пути, появились густые заросли растений, несколько похожих на папоротники; полукеды мои давно промокли и через речки я шагал, уже не снимая их. Вдруг, поглядев наверх, я увидел странное существо, зверя, скорее зверька (но я успел вздрогнуть). Он сидел высоко на ветке и глядел на меня. Если сравнить его с нашими, земными, то получалось, что зверь он -"комплексный". Хвост его, большой и пушистый, был как у лайки, только закручен чуть ли не в три витка, да и сам зверь был очень пушистый, коричнево-золотого цвета, в полоску, глаза у него были блюдечками, огромные, как у лемура, но он был с ушами, широкими и тоже пушистыми, но и длинными, как у зайца. Пожалуй, он был все-таки не зверек, но и не зверь, не зверище, -- размером с крупного молодого поросенка. Он глядел на меня, помахивая хвостом, с огромным любопытством, просто глаза у него были такие, изумленные. Я сделал шаг вперед, он не испугался, не убежал, просто кашлянул или крякнул -- что-то среднее. Я поднял руку -- и он снова крякнул. Тогда я сделал два шага в его сторону, а он аккуратненько продвинулся по ветке шажка на два к стволу дерева. Он похоже не собирался на меня прыгать или удирать, и тогда я сделал вперед целых четыре более быстрых шага, -- тут уж он не выдержал и быстро "взлетел" по основному стволу вверх, но выше не полез, а повернул голову в мою сторону и пару раз снова крякнул. Я, как умел, крякнул тоже, а он -- вроде как бы чихнул, я не быстро пошел к его дереву, и тут он жалобно и плаксиво завопил, бросился вверх по дереву и исчез в густой кроне. Славный был зверь. Я пошел дальше, повеселев, даже насвистывая что-то. Вскоре я почувствовал под ногами нечто мягкое, поглядел -- вроде мох какой-то, и действительно, лес вскоре поредел, и я вышел на болото. Осторожно я сделал несколько шагов в глубь его и, чувствуя, как меня затягивает, вернулся на менее топкое место, испугавшись, что болото может быть длинным в обе стороны. Я пошел вправо, сделал, должно быть, шагов шестьсот, и мне показалось, что болото стало уже, а может быть, и менее топким. Я вновь вошел в него: действительно, меня уже почти не затягивало, и осторожненько я пересек его и пошел обратно налево, среди каких-то папоротников, но не зеленых, а почти черных, и, пройдя свои шестьсот шагов, вновь повернул в сторону предполагаемого Тарнфила. А что, если снова болото, и не одно, и тем более неизвестно какой длины? Я приуныл. Тропический лес -не лужайка на берегу тихого пруда, даже постоянное перешагивание через упавшие стволы показалось мне ерундой рядом с воображаемыми болотами.
      Я продолжал идти, лес был такой же однообразный, разве что стал пониже, посветлее, по-прежнему я перешагивал через павшие стволы и ручьи, переходил вброд речки, но болота долго не попадались. Через час я так устал, но так тем не менее втянулся в эту однообразную ходьбу, что без особой охоты остановился быстро перекусить и снова зашагал по лесу: новая ночевка в лесу? -- нет, это было сильнее усталости, хотя кто, в сущности, мог сказать, в каких условиях я буду ночевать в Тарнфиле, если доберусь до него.
      Еще через час началось нечто странное. Лес стал более редким, солнечных лучей через крону пробивалось все больше и больше, но впереди себя я увидел сплошную полосу дыма и вскоре вошел в нее, а точнее -- она сама вдруг, эта полоса, надвинулась на меня, наплыла и окутала со всех сторон. Как я ни втягивал в себя воздух -- ничем не пахло, это был какой-то странный движущийся туман: я и глазами, и физически ощущал, как он быстро движется, обтекая и меня, и деревья даже с каким-то легким дуновением и шорохом; деревья впереди меня то почти исчезали в тумане, то вновь выплывали, но не только деревья иногда исчезали, но и полосы солнца, потом эти полосы вовсе исчезли, хотя туман несколько поредел и стали видны ближние и дальние стволы деревьев. Он рассеивался на моих глазах, этот странный стремительный туман, но солнце не появилось; увеличив темп, пока туман в лесу исчез, я поднял голову и через просветы более редких крон увидел, что все солнце заволокло тучами, и не успел я пройти еще с полчаса -- хлынул ливень. Я встал под первое же попавшееся дерево, чтобы переждать этот ливень и страшный грохот прямо над моей головой, а молнии секли небо то здесь, то там, казалось -всюду. Вскоре я вымок до нитки и пошел дальше: надо было идти, если уж я решил не ночевать в лесу еще раз. Пораженный, я вдруг увидел, что впереди, вдалеке, мой лес вообще кончается. Я стоял не только на краю леса, но и на краю явно сбегающей вниз горы, склон которой был и слева и справа от меня, уходя на огромные от меня расстояния так, что терялся в дали и в дожде. Глубоко внизу, под горой, снова начинался лес, какой он -- я просто не знал.
      Гром все грохотал, резвились молнии, дождь стал слабее, а я все стоял под деревом, теперь уже считая, что не могу идти прежним курсом, что, спустившись вниз, надо, видимо, идти градусов на десять правее: с воздуха я ни разу не углядел этой горы. И тут же чудеса политорской атмосферы продолжились: грохот громовых разрядов начал стихать, уходить куда-то за спину, а туча, закрывшая небо до горизонта, вдруг как бы оторвалась от него, обнажив длинную и поначалу узкую полосу голубого неба вдалеке, и двинула прямо в мою сторону, а та голубая полоса неба становилась все шире и шире, тоже приближаясь ко мне, и наконец оказалась прямо над моей головой и "уплыла" за спину, а туча успела за это время проскочить так далеко в сторону Калихара, что снова над моей головой засияло солнце. И пока я, спустившись чуть вниз прямо под лучи солнца, раздевался догола, чтобы просушиться, и прятал под рюкзак от солнца рыбу, я вдруг ощутил нечто странное: гром несколько стих, но явно маловато для той скорости, с какой ушла туча, и он слышался не сзади меня, а впереди.
      Я протер ладонью мокрое еще лицо и глаза и буквально впился взглядом в ту голубую даль, откуда и доходил до меня этот грохот. О! Он был уже совсем с другими паузами, нежели грохот грома, разрывы и какое-то глухое буханье не напоминали гром, я не ошибся, нет, я даже различал на голубом небе слои дыма и даже, кажется, видел маленькие острые пики домов над лесом... Вдалеке и точно, правее градусов на десять, был Тарнфил, и я слышал гром и грохот войны.
      Когда я обсох и высохли на солнце мой рюкзак, "плеер" и коммуникатор, я надел трусики, штаны и полукеды, рубашку и куртку подвязал к рюкзаку и начал спускаться вниз, но уже сразу под нужным углом и запоминая, как но отношению ко мне "стоит" солнце, -- в нижнем лесу я бы уже не видел дым над Тарнфилом и концы-иголочки высотных домов с шарами. Что там в нижнем лесу, сколько мне идти до Тарнфила, проскочу я в него или нет -- я не знал. Одно было очевидно: сумей я пробраться в город -- ключ-пластины от дома были в нашей машине и стало быть у папы. Я углубился теперь уже в настоящую чащу, хотя -хвала небу! -- поначалу не такую уж невообразимую, просто более трудную для ходьбы, чем на плато.
      Здесь, в нижнем лесу, деревья были более тонкими, стоили плотнее, было влажно и душно, жарко, липко как-то, и, несмотря на это, мне пришлось надеть и рубашку, и куртку: появилось много кустов, через которые я продирался; обойти их, казалось, заняло бы больше времени. Валяющиеся на земле стволы были и тут в избытке, никуда не делись, да и трава была повыше, разве что ногами я не чувствовал, что почва более болотистая, и я этому обрадовался (не рано ли?). Птиц здесь было ничуть не меньше, чем на плато. Довольно быстро от жары, духоты и ходьбы я промок, но пару часов я шел в приличном темпе, не думая ни о чем. Гуще лес не становился, но над головой появилось некоторое подобие лиан, иногда густых, по ним сновали маленькие птички и какие-то зверьки вроде белок, но не хвостатые. Иногда под высокой травой оказывались лужицы поглубже. Одна лужа была почти по колено, а за ней и еще несколько, и я почувствовал, что почва стала более вязкой. Вскоре я уткнулся в узкое болото, я сделал маневр вправо, но болото оказалось длинным, я вернулся и с час времени потратил на собирание мелких, тонких, павших деревьев и на устройство прохода через болото. Очень мило будет, решил я, если болота пойдут одно за другим, а павших деревьев рядом не будет. Оч-чень мило! Пошел с Оли немного поблеснить -- и вот я уже тут, в гиблом каком-то лесу. Речки и ручьи все с более вязким дном попадались все чаще, и я почему-то с каким-то напряжением стал думать, что вот идеальное место для криспы-тутты, а то, что город рядом, тутте плевать, не такая она умная, как кольво, чтобы бояться города. Несмотря на усталость, внимание мое обострилось, и я держал руку с пристегнутым револьвером наготове. Еще через час я так намаялся от напряжения, выбранного темпа, рваного какого-то ритма, из-за продирания через кусты и вечного перешагивания через стволы и ручьи, что, перейдя вброд очередную речку и зацепившись за невидимый в траве упавший ствол, я грузно, как мешок, упал и с непонятной охотой минут десять лежал неподвижно в мокрой траве, в какой-то луже, лишь бы не шевелиться, не идти, не продираться через кусты; все это похоже было на "да ну все к лешему, никуда дальше не пойду!", на самом же деле я просто поддался неожиданной возможности отдохнуть, потому что знал, что все равно встать -надо. На-до. Вариантов нет.
      Когда я снова побрел по лесу, мне показалось, что иду я довольно медленно. "В конце концов, -- думал я, тупо тащась по лесу, -- Тарнфил не далеко. Но чем скорее я встречу людей квистора, тем раньше начнутся новые проблемы. Если вдуматься, они даже не в том, что меня могут убить, а в том, что потащат меня за собой обратно, в сторону от Тарнфила".