Сегодняшний день у меня распланирован – до одиннадцати надо успеть позавтракать в "Колобке" и купить автоответчик, в одиннадцать приходит бабушка делать мне массаж, в двенадцать придет Ксюша, в пять я иду к Пие, а дальше, как Бог даст!
      Кто такая Ксюша – для меня пока что секрет. Она позвонила мне вчера вечером и сказала, что хочет быть фотомоделью. Я обещал на нее взглянуть и высказать ей свое мнение. Услышать мое мнение ей было невтерпеж, но я, чтобы соблюсти приличия, не стал приглашать ее на ночь, а назначил ей фото-пробы на следующий день.
      Выйдя из "Колобка", я замечаю преподобного отца Агапита, несущегося вдоль проспекта Чернышевского на велосипеде по сугробам, как камикадзе.
      – Отец Агапит, – кричу я ему, намеренно окая, – во имя Пресвятой и Триединой Троицы, остановитесь!
      Отец Агапит от неожиданности тормозит и, не справившись с управлением на гололеде, врезается в сугроб перед галантерейным магазином.
      На нем черная ряса под черным пальто, на голове – красивого меха высокая поповская шапка. Заметив меня, он приветливо машет правой рукой в тонкой кожаной перчатке:
      – Ты давно в городе?
      – Вот уже третью неделю. А куда ты едешь? – спрашиваю его я.
      – На Фурштатскую, в немецкое консульство.
      – У тебя все в порядке? Как с Гайкой?
      – Да ну ее на… – но заветных слов отец Агапит не произносит, сдерживается.
      – Ты с ней видишься?
      – Виделся, но больше не буду. Она там, у Африкана на Фонтанке малиной заведует, всяких там Ануфриевых, Сорокиных, Паперштейнов и прочую мразь принимает, и с ними трахается.
      – Но почему ты считаешь, что Гайка с ними трахается?
      – Последний раз, когда я у нее был, до того мы долго не виделись.
      Она пустила меня в постель, и все было нормально. Утром же, когда я встал, то заметил, что простыни были грязные, окровавленные и в засохшей сперме. Я потребовал объяснений, а Гайка встала, подняла руки в стороны, и мелким-мелким смехом смеяться стала.
      – Прости, если бы я не знал этот ее жест с поднятыми руками, и этот ее смех, я бы тебе не поверил.
      – Ты ведь знаешь, что ее первый муж был известным в ГДР рок-музыкантом и много ездил на гастроли – то в Венгрию, то в Болгарию, то в Польшу. Ей казалось, что он ей там изменяет, поэтому она старалась сама в это время перепихнуться с как можно большим количеством мужиков. Думаю, эта травма осталась у нее на всю жизнь, и теперь у Африкана она трахается со всеми, кто ее захочет.
      – Знаешь, у меня нет аргументов, чтобы пробовать убедить тебя в обратном.
      – А тебе и не нужно в чем-то меня убеждать.
      – Ладно, звони! Мне нужно еще кое-что купить!
      – С Богом!
 
      Бабушка уже ждет меня на лестнице. Я жалуюсь на головную боль и рассказываю, как я отравился.
      – Что ж вы, Володенька, сами-то красили? Наймите человека, он вам за сто рублей все выкрасит!
      – Точно, – говорю я. – Я найму художника Будилова. У него как раз нет сейчас денег. Пусть красит батареи, если не умеет рисовать портреты!
      У бабушки очень сильное биополе и она начинает снимать мне головную боль, не дотрагиваясь руками до головы. Я чувствую тепло от ее ладоней и даже вроде бы свечение. Становится хорошо-хорошо, почти засыпаю.
      Ксюша приходит раньше.
      – Девушка, подождите, хозяин хворает, – строго говорит бабушка.
      Сидеть, кроме как на полу, у меня негде. Есть, правда, столешница, покрашенная Мишей в синий цвет, которую мы с Гадаски использовали как подиум для съемок. На ней стоит моя фотоаппаратура. Ксюша скромно присаживается с краю.
      Я безжизненно лежу посредине комнаты на одеяле на полу, по мне ползает бабушка. Неплохой имидж для известного фотографа, замечу я вам. Даже не поднимается навстречу, когда приходит модель, и не говорит "Здравствуйте!"
      – Сейчас мы начинаем работать, – бормочу я, проводив бабушку. -
      Ксюша, какой у вас рост?
      – Метр восемьдесят шесть. Я в университетской баскетбольной команде играю.
      – Прекрасно, всегда мечтал иметь женщину выше себя.
      – А у вас какой рост?
      – Давай будем на "ты"! У меня 180 сантиметров.
      Я беру камеру, передергиваю затвор и прицеливаюсь.
      – Давай, раздевайся, только быстро!
      – Щелк-щелк-щелк! Щелк-щелк-щелк! – щелкает фотоаппарат.
      У Ксюши есть серьезные недостатки. Очень маленькая грудь. Два прыщика. Просто удивительно, никогда ничего подобного не встречал. Фотомодель из нее никакая не выйдет, но брать ее на всякие презентации и приемы я мог бы. Буду говорить, как одеваться и, обязательно, чтобы туфли на высоких каблуках носила.
      – Ксюша, теперь делаем видео. У меня возникла интересная мысль.
      Ты будешь боксировать лампочку, ты высокая, и тебе будет легко до нее дотянуться. Включаешь ее, за веревочку нужно дернуть, и вот так боксировать и ногами бить, ноги повыше задирать старайся! Вот так, хоп-хоп!
      Когда стены в квартире оказались убранными, в образовавшейся комнате осталось три источника света. В комнате, в бывшей прихожей и в бывшей кухне. Я все их решил оставить. Теперь это выглядит очень забавно. Можно зажигать их по одиночке, а можно все сразу. Получается интересное освещение. Комнатная лампочка у меня осталась от люстры и она со шнурочком. Дергаешь за шнурочек, и она зажигается. Это удобно, не надо ходить к выключателю. Лампочку я вкрутил красную.
      Ксюша дергает за шнурок – загорается красная лампочка. Она ее боксирует, но не бьет, задирает ногу, хорошо. Одна проблема, когда Ксюша задирает свои длинные ноги, она не влезает в объектив видеокамеры. Я отхожу дальше и дальше, и дальше отходить мне уже некуда. Открываю дверь в ванную и отхожу туда.
      – Надо включить музыку! – кричит разгоряченная Ксюша. – Под музыку мне будет легче двигаться!
      – Нет проблем! – я включаю магнитофон.
      Ксюша движется в жестком ритме, я снова отхожу в ванную, в самую крайнюю точку. Сажусь на унитаз, так удобней. И вдруг – бамс! Задеваю зеркало, стоявшее на батарее, и оно падает на кафельный пол.
      Естественно разбивается, слышен звук битого стекла.
      – Что случилось?
      – Черт побери, я разбил зеркало!
      – Плохая примета, – замечает Ксюша.
      – Плохая или не плохая, а без зеркала я, черт возьми, остался!
      Со съемками закругляемся. Прошу Ксюшу вынести по пути зеркало на дворовую помойку. Договариваемся, что она придет в субботу и принесет сумку с обувью и одеждой, чтобы можно было работать дальше. Она хочет, чтобы я сделал ей порт-фолио.
      У Пии я застаю Люду. Она останется с Каем, пока мы будем ходить в кино. Покуда собирается Пия, Люда успевает мне шепнуть по секрету, что Пия ее спрашивала, не могу ли я работать на КГБ, но Люда ее подозрения рассеяла.
      – Ну и зря, – говорю я. – Если бы она думала, что я работаю на
      КГБ, ее ощущения были бы острее.
      На улице я ловлю машину, и мы едем до кинотеатра "Аврора". По дороге я рассказываю, как я отравился краской, и что разбил зеркало, умалчивая о том, при каких обстоятельствах это произошло.
      – А мне позвонили из Хельсинки. Моя машина готова. Я могу ее забирать. В конце этой недели еду в Финляндию. А ты тоже можешь ехать в Финляндию, если у тебя австрийский паспорт?
      – Могу, мне визы не надо.
      – Но, знаешь, мы лучше едем туда с Каем. Это наше с ним личное дело, мое и его и я не хочу, чтобы там еще кто-то был.
      – Как хочешь, мне безразлично.
      – А ты был в Финляндии?
      – Был в Хельсинки проездом один раз, всего несколько часов. Купил очень хорошего матерчатого оленя. Теперь это любимая игрушка моей дочери.
      – Ты за ней скучаешь?
      – Я видел ее совсем недавно, до того я жил с ней один почти четыре года, пока ее мама путешествовала и пробовала стать художницей. Сейчас она нагулялась, неплохо этаблировалась в арт-бизнесе и хочет заниматься ребенком, а я могу делать, что захочу. Трудно было быть отцом-одиночкой. Но теперь я – мужчина в свободном полете. А с Анастасией могу увидеться летом.
      – Если она будет приходить в Санкт-Петербург, можем знакомить ее с Каем.
      Пия очень хорошо говорит по-русски, но ее речь имеет несколько характерных особенностей. Она не употребляет глагол "ехать/ездить", а почти всегда говорит "ходить". Еще она иногда путает женский и мужской род, а также вместо "положить" всегда говорит "поставить". Еще она совершенно не знает мат, ни единого слова, кроме слова "хуй", которое она употребляет с большим удовольствием. Сперва у меня возникла мысль ее чуть-чуть подучить, но я передумал, решил оставить на потом.
      В кинотеатре "Аврора" большое столпотворение. Мы идем в зал, и я вижу, как она счастлива идти со мной рядом. Она даже подпрыгивает от радости и головой по сторонам вертит, мол, смотрите, я иду с мужчиной! Похоже, у нее давно никого не было. Хотя она меня, можно сказать, сама сняла в баре. Что-то здесь не стыкуется.
      Исландский фильм "Рейкьявик 2000" – фильм с претензией, переполненый набором расхожих западных клише левацкого толка и политической корректности. Эдакая переслаженая конфета с пресноватым салатом из всего, что попадалось режиссеру под руку. Но Пие он нравится.
      – Это очень хороший скандинавский фильм! Думаю, он бы понравился моей маме, – говорит довольная Пия.
      – А мне он не очень понравился. Видно, как им там скучно в
      Рейкьявике жить, и какие у них выдуманные проблемы, – начинаю критиковать я.
      – Это Скандинавия, а не Россия! Там везде скучно. Но фильм очень хороший.
      В толпе выходим на улицу. Еще светло.
      – Мне надо быть дома в половине десятого, я обещала Люде. Но у нас есть еще немного времени. Можем куда-то ходить что-то выпить.
      – Пойдем в сторону дома, там что-нибудь встретим. Можем зайти в гости к художнику Будилову, посмотреть картины. Он здесь в этом доме живет.
      – Нет, к Будилову – в другой раз, времени мало. Давай зайдем выпить!
      Выпить заходим в "Челюсти". Там малолюдно. Сидит группка студентов театральной академии и за пивом обсуждает спектакль. Мы тоже берем себе по пиву. Сидим. Она на меня смотрит с немым вопросом, ждет, чтобы я что-то сказал, а я вдруг не знаю, о чем говорить и тоже молчу. Завязывается тягостное молчание.
      Неожиданно я ощущаю дрожь, мне становится холодно, а через минуту меня уже по-настоящему трясет. Не пойму в чем дело, раньше такого никогда не было. Разве что только один раз в Вене, с Надин, когда мы с ней зачинали ребенка. Тогда нечто подобное я ощутил перед зачатием и в его момент. Но тогда я ощущал мессидж, присутствие души, желавшей воплотиться и нас для этого выбравшей. У меня тогда даже волосы встали дыбом. Если бы это случилось не со мной, никогда бы этому не поверил. Я ощущал тогда это настолько реально, что мне было не по себе. Сейчас же это по-другому.
      – Что с тобой? – тревожно спрашивает Пия.
      – Не знаю, может, это от отравления краской или от того, что я ел грибную икру, но и то, и другое я делал вчера.
      Сквозь дрожь и леденящий холод пытаюсь сконцентрироваться и понять. В чем дело. Возникает смутное подозрение, что это делает Пия. Что она на меня как-то влияет. Но она вроде бы не напряжена и не сконцентрирована. Поэтому заподозрить ее в энергетической атаке трудно.
      – Лучше пойти, – выбиваю я стучащими зубами.
      Мы выходим на Моховую, и меня отпускает. Пытаюсь поймать машину, но движения в это время здесь почти нет. Идем пешком. Вдруг снова хватает. Заскакиваю в недавно открывшийся магазин "24 часа", чтобы согреться, но не могу.
      "Почему она ничего не говорит и не делает, а только изучающе на меня смотрит, в чем дело?" – пульсирует у меня в мозгу.
      Когда меня отпускает, снова выходим на мороз. Доходим до улицы Пестеля и там ловим такси. Доезжаем благополучно на Робеспьера. Люда укладывает спать Кая.
      Звонит телефон. Пия подходит и начинает долго беседовать по-русски, рассказывает, что будет ехать в Финляндию за машиной, вернется только в понедельник и всякую прочую ерунду.
      Мы с Людой болтаем тут же в прихожей, пока она одевается.
      – Это был Юра, – сообщает мне Пия.
      Люда понимающе округляет взгляд.
      – Он мне иногда позвонит. Юра – это…
      Я сразу понимаю, что Юра – это тот русский мужчина, о котором она мне упомянула. Может быть, это именно он научил ее слову "хуй". Но мне сейчас так неинтересно узнать, кто он такой. Мне вообще нет до него ни малейшего дела. Поэтому я поспешно ее обрываю:
      – Странно, что со мной что-то такое происходило.
      – Наверно, тебе надо еще пить пиво, у меня есть в холодильнике несколько бутылок.
      Проводив Люду, идем на кухню. Открываем пиво и садимся на стулья. Смотрю ее в глаза, и вновь у меня начинается. Сгибаюсь пополам и скатываюсь на пол. Что делать? Решаю перейти в атаку. Подбираюсь к ее стулу. Кладу трясущиеся руки ей на груди, сильно сжимаю пальцы. Головой упираюсь в живот, чувствую идущее из ее влагалища тепло и пытаюсь втянуть его в себя.
      Вдруг ощущаю нечеловеческую силу и нечеловеческое возбуждение. Дрожь проходит. Я срываю с нее одежду и овладеваю нею прямо на стуле. На высоком, стабильном финском стуле. Мне очень удобно. Я работаю как отбойный молоток, с такой же, как мне кажется частотой.
      Неожиданно получаю встречный удар, толчок, горячий душистый фонтан, как из брандспойта. Сразу понимаю, в чем дело.
      – Ой! – говорит Пия. – Что это? Я писовала.
      – Да, это я уже понял, что ты "писовала".
      – Не знаю, что случилось. Раньше со мной никогда этого не бывало.
      Это только с тобой. Я спрашивала у Сиркку, она работает в визовом отделе, у нее большой опыт, но она не знает, в чем дело.
      "Ничего себе!" – думаю я – "Она спрашивала Сиркку! А спрашивала ли она меня, спрашивать ли ей об этом Сиркку? Я эту Сиррку ни разу в жизни не видел и она меня тоже. Зачем же ее в такие подробности посвящать? К тому же, теперь весь визовый отдел будет знать, что Владимир как-то так хитро Пию ебет, что она под ним описывается. Мало того, что там уже все наверняка знают о том, как я выходил на балкон голым. Теперь свежая новость для обсуждения – Пия на меня "писовает"! Причем не случайно, не по пьянке, один раз, а делает это теперь уже регулярно". Визовый отдел находится на проспекте Чернышевского напротив станции метро.
      Эти мысли не мешают мне удерживать темп. Чувствуя приближение мощного оргазма, я с криками хватаю стул вместе с сидящей на нем Пией и начинаю с ним метаться по кухне, задевая его ножками за мебель и электроприборы, а затем бегу с ним в гостиную, на полпути ощутив жесткий приход, и резко бросаю его на пол.
      – С тобой все в порядке? – спрашивает Пия, все еще продолжая сидеть на стуле, отъехавшем на несколько метров к стене.
      – Где мой презерватив? – спрашиваю я, с удивлением осматривая свой хуй, только что совершивший удивительный подвиг.
      Она тревожно заглядывает себе между ног. Теперь я его тоже вижу. Его край выглядывает у нее из пизды, очевидно, он соскользну с меня, когда я швырял стул. Пия осторожно захватывает его пальцами и медленно вытягивает. Затем она отводит его на вытянутой руке в сторону и игриво помахивает ним, словно маятником. От набившейся в него спермы презерватив растянулся и висит, как сопля.
      – Пойдем на диван, я хочу еще! – строго требую я.
      – Подожди, мне нужно с тобой говорить!

      У меня такое впечатление, что она хочет сказать мне что-то важное. Мы возвращаемся на кухню. Я тащу за собой стул. Ого, какой он тяжелый! Как же я мог его носить, да еще с Пией, она же, несмотря на небольшой рост, весит килограмм девяносто! Все вместе получается под сто кило. Может, мне выступать в цирке?
      – Ты хочешь мне что-то сказать?
      – Да. Ты знаешь, мне уже тридцать два года. У меня есть Кай. Я должна его воспитывать. Но скоро, лет через семь-восемь, у него будет своя жизнь, он от меня уйдет, и я останусь одна. Тогда мне будет уже около сорока. Я говорила сегодня с Лизой. Ей уже сорок восемь лет, и у нее уже нет никаких перспектив. Ей уже поздно, чтобы делать новую семью. Это так грустно, правда? А у меня еще есть шанс, если я найду хороший мужчина.
      – Пия, ты имеешь ввиду меня?
      – Я хочу, чтобы у меня были еще дети. Большая семья.
      – Хорошо, я могу делать тебе дети.
      – Можно жениться, или просто так делать. Это все равно!
      – Как хочешь. Могу сделать несколько – два или три.
      – А если не получится? – она запинается на секунду. – Нет-нет, думаю, что получится! Мы будем стараться, да?
      – Во мне ты можешь не сомневаться. Все сделаю, как надо.
      – Знаешь, когда я окончила двухмесячные курсы при Министерстве
      Иностранных Дел в Хельсинки и приехала в августе в Россию, мне было так хорошо. В консульстве я зарабатывала хорошие деньги, алкоголь был дешевый и так много жизни в Санкт-Петербурге после того, как я провела три года в Лапландии в университете, где у нас Каем почти ничего не было. Мы кушали только из супермаркета и никогда не могли ходить в ресторан.
      – Я понимаю, это ужасно!
      – Когда я сюда приехала, я могла оставить Кая с Людой и куда-то ходить. Я делала много секс с разными мужчинами, ходила в клубы, в "Конюшенный Двор", а потом мне стало страшно. Я решила остановиться и сделала aids-тест. Это было 22-го февраля. Я была так рада, что у меня нет СПИДА! После этого у меня не было других мужчин, пока я не встретила тебя.
      – Пия, все, что ты говоришь – очень серьезно. Прекрасно, что ты решилась мне все это сказать. Ты мне нравишься. Мне с тобой хорошо, я чувствую твою женскую энергию.
      – Тебе тоже надо делать тест на aids, чтобы я была спокойной.
      – Я его уже сделал на прошлой неделе, после того, как с тобой познакомился.
      – Ну, все равно, мы будем пока делать секс с кондомом, пока я не решу все точно.
      – Ладно-ладно, решай. Не хочу тебя торопить. Знаешь, я думаю, что мы с тобой оба лидера, сильные личности. Поэтому лучше, если решать будет кто-то один. Если решать хочешь ты, тогда я согласен соглашаться с тем, что ты решишь. Ведь для тебя это более важно, чем для меня. Мне не обязательно себя сразу связывать, после того как я только недавно получил свободу и еще не успел ней насладиться. Но для тебя я сделаю все. Я тебе обещаю!
      – А теперь – идем! – она берет меня за руку и ведет на диван.
      Я послушно укладываюсь на нее. Вижу в темноте ее широко раскрытые глаза. Пия странная женщина. Во время полового акта она никогда не закрывает глаза. Более того, она никогда не закрывает глаза во время своих многочисленных оргазмов. Мне иногда кажется, что я в них в эти моменты могу что-то видеть, как в зеркале или в телевизоре.
      Вот и сейчас я погружаюсь в нее и членом и взглядом. Я чувствую, как мы быстро начинаем входить в резонанс и вибрировать подобно камертону. Я слышу странную музыку, и даже какие-то посторонние звуки, похожие на звуковые галлюцинации.
      Я закрываю глаза, потому что не могу, подобно Пие, держать их открытыми во время половой концентрации. И, вдруг, я начинаю видеть. Казалось бы, в этом нет ничего странного. Во время полового акта и оргазма я почти всегда вижу, я вижу образы-воспоминания из своей жизни, часто неожиданные и давно забытые. Это как маленькая клиническая смерть – движение в никуда, к свету, и быстро несущиеся воспоминания. Каждый оргазм как приближение к смерти. Любовь к сексу, как любовь к смерти. Каждый раз в оргазме я умираю и ощущаю себя вновь рожденным, порою за несколько секунд получив переоценку ценностей. Я уже не я. Я другой. Я прекрасно знаю подобные состояния.
      Но в этот раз у меня другое видение. Более отдаленное. Я вижу не картинки свой жизни, а какие-то иные картинки, мне неизвестные. Мелькают причудливо одетые незнакомые мне люди, вещи, пейзажи. Что это, что?
      – Смотри мене в глаза! – слышу я за кадром настойчивый, гипнотический голос Пии.
      С трудом отрываясь от видений, я открываю глаза и вижу перед собой ее сосредоточенный взгляд. Не такой, как обычно, и не такой, как в воскресенье на кухне, когда мы крутили головами лоб в лоб, теряя концентрацию. И не такой, как был у Мерьи. Это другой, незнакомый мне взгляд.
      Я снова закрываю глаза. Снова вижу картины, лица незнакомых мне женщин. Молодых и старых. И снова настойчивый, теперь уже встревоженный голос Пии:
      – Смотри мне в глаза! Вот так, так, – она берет мою голову обеими руками и крепко держит.
      Почему она не дает мне смотреть мои галлюцинации? Почему мешает? И как она знает, что я их вижу? Она боится, что это может быть для меня опасно, что я могу уйти в тот мир и не вернуться назад? Или она не хочет, чтобы я узнал тайну или увидел что-то определенное?
      Я снова упрямо закрываю глаза и пытаюсь вырвать из ее рук голову, но она меня не отпускает, больно впивается ногтями в кожу, тянет за волосы:
      – Смотри мне в глаза! Смотри!
      Наконец, я сдаюсь и покорно повинуюсь. Вот передо мною ее лицо. Ее глаза. В них я ничего не вижу, но зато теперь могу думать. Легко и кристально ясно. Кто же она? Моя кармическая половина? Одна из тех женщин, которых я только что видел? Или же она – все виденные мною женщины, взятые вместе? Зачем вообще она дала заглянуть мне туда, куда я никогда не заглядывал, в мои прошлые жизни?
      Такого со мною еще не бывало. Иногда случалось, что я получал от женщин сгустки нерасшифрованной энергии. В той или иной степени. От одних получал, от других – нет, от одних мало, а от кого-то неожиданно много. Что же произошло на этот раз, и что тому явилось причиной – краска, грибная икра, разбитое зеркало, Пия?
      Утром мы снова принимаем военный парад. Перед нами разворачиваются колонны, чередуются шеренги. Слышны короткие команды старшин и офицеров. Я искоса поглядываю на Пию, вприпрыжку бегущую рядом.
      "Значит, это – моя женщина. То, что мне положено в жизни. Толстая, но какая есть. Получается, что именно такой я достоин. Могу попросить бабушку, чтобы она делала ей массаж. Не буду давать пить ей пиво. Буду заставлять ее бегать трусцой по Таврическому саду".
      Словно услышав мои мысли, она говорит:
      – Сегодня вечером я иду на фитнесс.
      – Куда? Ты знаешь хороший клуб?
      – Здесь рядом на Робеспьера есть "Планета Фитнесс". Я купила себе клубную карту на год за 800 долларов.
      – Это не дешево.
      – Но туда может ходить и Кай. Его водит Люда. Там есть всякие группы для детей. Например, он ходит на йогу. А я давно уже не была. Сегодня пойду.
      – Возьми меня с собой.
      – Я не знаю, если могу брать с собой гостей.
      – Думаю, что можешь.
      – Но я все равно пойду сегодня одна.
      – Вовочка, а где же зеркало? – кричит мне из ванной бабушка.
      – Я его разбил.
      Бабушка каждый раз перед массажем переодевается в спортивные штанишки, чтобы лучше по мне ползать. Делает она это в ванной, там она смотрится в зеркало. Сегодня же зеркала нет. На батарее, где оно раньше стояло, лежит тряпка, которой я полчаса назад вытирал пыль.
      – Вовочка, это нехорошо! Нужно что-то делать!
      – Что же тут сделаешь, Нина Васильевна? Купить новое зеркало?
      – Нет, надо разобраться со старым, иначе могут быть неприятности.
      У вас есть какое-нибудь зеркальце?
      – К сожалению, нет. Впрочем, вот – на складной щетке-расческе.
      Подойдет?
      Бабушка берет зеркальце и начинает ходить с ним по всем углам, выполняя некое ритуальное действие, затем заставляет посмотреться в него мне.
      – Мне пришлось многое повидать на своем веку, я видела привидения, видела, как двигались и падали предметы. Особенно у нас в Петербурге, где много старых домов и страшных тайн, к этому нужно относиться серьезно. В зеркале, к примеру, спрятаться душа умершего или убиенного. Знаете, во время похорон зеркала принято занавешивать, чтобы душа, вернувшаяся на третий день к телу, не заблудилась в зеркале и не осталась в нем жить.
      – Вы говорите страшные вещи. У меня действительно есть привидение. Это старушка, по описаниям человека, делавшего здесь ремонт и ее видевшего, похожая на ту, которая когда-то здесь жила и умерла. Зеркало висело раньше во встроенном стенном шкафу на дверке, изнутри. Но, если шкаф открывали, душа старушки могла туда заскочить. Вот она и жила там в шкафу. Когда шкаф снесли, а зеркало вынули, она стала выходить оттуда, причем всегда в одно и тоже время – в четыре часа утра.
      – Теперь, по идее, она не должна вернуться. Она приходила сегодня ночью?
      – Ой, не могу сказать, сегодня я не ночевал дома.
      Действительно, мое скромное половое ложе из подушки и одеял служит мне только для массажа. В последние дни я почти перестал ночевать дома. Вот и сегодня. Уже успел получить текст мэссидж от Пии и у нас состоялся маленький диалог: