– Ты правильно сделал, что не выстрелил, – задумчиво сказал отец.
– Почему? Я хотел это сделать, но просто не смог.
– Это был не волк.
– Тогда – кто? Скажи мне, кто это был?
– Это был оборотень, – спокойно ответил он.
– Откуда ты это знаешь?
– Я это почувствовал. Когда-нибудь ты тоже начнешь чувствовать подобные вещи.
– Это было опасно? Он мог на нас напасть и что-то нам сделать?
– Нет, он был безопасен. Он смотрел на нас с любопытством.
– Но разве не все оборотни опасны?
– Конечно, не все.
– От чего же это зависит?
– Это зависит от разных причин. Главное – их нельзя бояться.
Вот и сейчас я стараюсь не бояться, но мне все равно страшно. Я даже предпочел бы выпрыгнуть на ходу из машины, чем в ней оставаться. А вдруг она бросится на меня и перегрызет мне горло, бросив в болото бездыханный искусанный труп? И никто никогда меня не найдет. Будилов уехал в Норвегию на три месяца. В Питере я вообще никому не сказал ни слова о том, куда я еду. Меня мало кто может хватиться, а если и хватятся, то подумают, что я куда-либо уехал, а когда вернусь – неизвестно.
С заднего сиденья мне виден только один фрагмент искореженного лица. Другой – следит за дорогой. Нужно ее не пугать, а пробовать произносить заклинания. Лучше всего в таких случаях помогают хорошо известные древние формулы из старинного русского языческого культа Матери Земли, давно уже перешедшие в бытовую речь.
Это язык-мать, или другими словами – мат, прославляющий торжество детородных функций и ставящий превыше всего власть хуя. Поэтому я едва слышно шепчу – "Еб твою мать, еб твою мать, еб твою мать". И как раз на третьем разе, когда я это самое "Еб твою мать" произношу, где-то в отдалении начинают кричать третьи петухи.
От этих криков страшная гримаса на лице Пии мгновенно сменяется приветливой улыбкой. Она доверительно бросает мне через плечо нежный ласковый взор и торжественно произносит:
– Знаешь, мне кажется, что я начинаю тебя немножко любить!
Это замечание я решаю оставить без комментариев, потому что не знаю, что ей на это сказать. Спросить ее, зачем она хочет выйти за меня замуж, если она еще только начинает меня любить? Могу сказать – "Ты сначала полюби, а потом и замуж выходи, а не наоборот", но это ее оскорбит. Я хорошо еще помню сказанную нею фразу о том, что она боится меня полюбить. Мне не вполне ясно, что все это означает. Ясно лишь, что лучше об этом не спорить.
Пусть будет, как получится. Я зашел уже слишком далеко, и отступать мне неохота, это не в моих правилах. Китайская мудрость гласит – "Если ты решил куда-то войти, то сначала узнай, как оттуда выйти". Я с этим совершенно согласен, но редко могу так поступать в жизни, меня манит непредсказуемость и опасность, я часто вхожу в различные сложные ситуации, не представляя себе из них выхода.
Сонную финско-русскую границу мы проскакиваем всего лишь за несколько секунд и быстро доезжаем до Выборга. Заправляемся на той же заправке и пьем кофе в том же кафе. Проснувшийся Кай хнычет и хлюпает носом.
– У него температура, – констатирует Пия. – Он вчера где-то простыл. Сегодня не пущу его в школу, а сама отпрошусь с работы. Смотри, какой солнечный день! Как здесь сейчас в Выборге пустынно и красиво. Нам осталось не долго, мы будем в Питере около семи, еще успею забрать койру у Телы и принять перед работой душ. У тебя есть планы?
– Никаких особенных нет. Хотелось бы еще поспать. И похмелье сильное. Сейчас куплю себе минеральной воды, чтобы хоть чуть-чуть отпиться.
– Купи и мне тоже!
– Я возьму две маленькие бутылочки.
– Нет, возьми одну большую и садись вперед рядом со мной. Кая я отправлю спать на заднее сиденье, а мы будем пить воду из одной бутылки и разговаривать.
От Хайдольфа приходит сообщение – "Hei du, finnischer Trottel, was machst du dort?", из которого я делаю вывод, что они с Кристиной уже хорошо набрались и все еще сидят в ресторанчике "Македония". Через минуту приходит мессидж и от Кристины – "Hi, Vla! Du bist kein Trottel. Heidolf ist bsoffen. Smoky kiss, Christine".
– Я расскажу тебе о моих родственниках. У моего папы было два брата. Оба они тоже уже умирали. Один из них жил в Котке. Он был очень известным криминальным авторитетом в Финляндии. На него работало много людей, которые воровали дорогие автомобили, их перекрашивали, а затем перепродавали. Мой дядя несколько раз сидел в тюрьме, и я помню, как мы туда ходили, чтобы на него посмотреть. Он был очень веселым, как и мой папа. Еще он был известным, о нем писали все газеты, но полиция ничего не могла сделать. Когда он выходил из тюрьмы, он снова принимался за старое, по-другому он не мог. Потом его кто-то убил. И до сих пор неизвестно, кто это сделал и зачем. Думают, что его убили из-за денег его же сообщники, но это только предположения. Он был очень хороший – такой настоящий гангстер, как в кино. Он специально даже немножко играл эту роль.
– Ты вообще с симпатией относишься к бандитам?
– Да, среди них много симпатичных людей.
– Может быть, они более симпатичны в Финляндии, чем в России. Как ты относишься к русским?
– Ой, у меня был такой нехороший опыт в 1993 году, когда я впервые приехала работать в Санкт-Петербурге. Я думала – меня убьют. Они пришли в наш офис с автоматами и все там ломали. Сказали, что изнасилуют меня и убьют, если им не вернут деньги. Это были такие красивые накачаные мальчики, что я даже была бы не против, если бы они меня изнасиловали, но я не хотела умирать. Я звонила тогда в нашу фирму в Финляндии и пробовала сделать, что можно.
– Расскажи подробней, как это случилось, и что им было нужно.
Почему ты не обратилась в милицию?
– Я боялась и знала, что это не поможет. Кроме того, это была отчасти наша вина. Денег они хотели не просто так. Я работала тогда в фирме, которая продавала финские кухни. Однажды один очень крутой бандит заказал у нас кухню себе в квартиру. Но ему ее неправильно установили. Это были его мастера, а ты сам знаешь, какие русские мастера и как они могут все устанавливать.
– Да, могу себе только представить.
– Кухня была в порядке, но ее неправильно установили и все там испортили. Поэтому этот человек решил, что это наша вина и что мы должны вернуть ему деньги. Сумма была не маленькой – семь с половиной тысяч долларов. Мне удалось уладить конфликт. Из Финляндии приехали мастера, которые все сделали как надо, и заказчик остался доволен. Но я не хотела больше оставаться на этой работе и возвращалась домой. Кроме того, Кай был тогда еще совсем маленьким, а условия в России в 1993 были не такими хорошими, как сейчас. Было трудно купить продукты, и все-все было сложно.
– А твой первый друг, расскажи мне о нем! Ты сказала, что ты начала заниматься сексом, когда тебе было четырнадцать лет. Он был из Лаппенранты?
– Нет, что ты! Он был из Хельсинки. Его папа – владелец самого крупного в Финляндии автомобильного журнала. Сам он ездил на очень красивых машинах и был намного старше меня. Мы познакомились с ним на вечеринке в Лаппенранте. Он предложил мне покатать меня на машине, и я ему отдалась прямо на заднем сиденье. Мне очень этого хотелось. Это было красиво. Потом он часто приезжал ко мне из Хельсинки на выходные, ему нравилось быть со мной вместе. Я была маленькой дрянной девчонкой, способной на все. Он забирал меня прямо со школы, и мне все завидовали, что у меня такой крутой друг. Недавно я встретила его в Хельсинки. Сейчас он живет в Америке. Он лысый и скучный, поэтому я рада, что наш роман тогда быстро кончился.
Глава 61. "СИБИРСКАЯ ТРАГЕДИЯ". ЖЕНИТЬБА ОТКЛАДЫВАЕТСЯ.
Прекрасен и благословен Санкт-Петербург в лучах весеннего восходящего солнца в 7 часов утра понедельника 7-го мая 2001-го года. Он прекрасен, благословен и фантастичен одновременно. К этому городу у меня чисто немецкое отношение. В немецком языке слово "город" – die Stadt – женского, а не мужского рода, как в русском. Этот город я люблю, как женщину, и он щедро дарит мне женщин в ответ на мою любовь.
– Ты пока можешь поспать, а я заберу собаку, съезжу на работу отпроситься и зайду в магазин купить что-нибудь кушать, – говорит мне Пия, когда мы входим в квартиру.
Я тащу на себе большой пакет со складным столиком и двумя стульчиками для балкона из металла и пластика, подаренный Пие мамой. Я заношу пакет прямо на балкон и его там раскрываю. Стол и стулья нежно-голубого глубокого цвета, как моя футболка.
– Теперь можем пить на балконе чай и завтракать, – радуется Пия.
– Нужно будет купить еще каких-нибудь цветов и покрасить решетку.
Она совсем уже ржавая и грязная. Люда может ее красить, я ей сегодня скажу.
Я ложусь на кровать и сразу проваливаюсь в сон. Сон у меня странный. Я вижу сюжет новой оперы, которую давно хотел написать. Менделеев увидел во сне свою периодическую таблицу химических элементов, Зигмунду Фрейду пришли в голову идеи психоанализа, когда, гуляючи по Венскому лесу, он прилег на поляне и внезапно уснул. Мне же снится сибирская опера. Я назову ее "Сибирской трагедией" и поставлю на сцене Мариинского театра вместо протухших и завонявшихся, закостюмированных костюмами убогих художников "Щелкунчиков" и "Жизелей". Оркестр в моей опере будет играть на шаманских бубнах, а певцы – петь горловым пением.
Сибирская культура еще пока мало известна в цивилизованном мире, и ей обязательно нужно дать шанс. Сюжет, привидевшийся мне во сне, прост. В Сибирь приезжает группа немецких археологов, которые начинают копать. Местное племя возмущено. Люди собираются на сходку и требуют у вождя и старейшин убить немцев за то, что те раскапывают могилы их предков. Только старый шаман категорически против расправы. Он говорит, что убивать никого не надо, пусть копают, ведь в могилах все равно ничего нет – лишь кости, да жалкие украшения. Но его никто не хочет слушать. Возмездие запланировано на ближайшую ночь.
В Сибири же существует старинная традиция, если приходит гость-чужестранец и останавливается в юрте на ночь, хозяин предлагает ему свою жену. Немецкий профессор, остановившийся в юрте вождя племени, таким образом, еженощно наслаждается его красивой женой, в которую постепенно влюбляется. Она тоже не остается к нему равнодушной и сообщает ему о замыслах людей. Сначала он ей не верит, но затем соглашается бежать вместе с ней через Саянские горы.
Всех остальных археологов убивают. За профессором и женой вождя отправляют погоню, от которой им лишь чудом удается уйти. Когда они проходят перевал, за ними от криков погони срывается и сползает лавина. Они спасены. Но женщине нельзя вернуться домой. Поэтому профессор решает забрать ее с собой в Германию. Они едут в Москву и, пройдя массу бюрократических трудностей, сочетаются браком и уезжают на Запад.
Сибирская женщина очень любит своего нового мужа, но ей непонятен европейский менталитет. Когда к мужу приходит друг, чтобы послушать рассказы об экспедиции и выпить пива, она ему отдается, после того, как ее супруг мирно засыпает на стуле под действием чрезмерно выпитого. Она искренне старается сделать этим мужу приятное и удивляется, что он ее не понимает и на нее за это кричит. Конфликт нарастает. Жизнь ее становится невыносимой.
В конце концов, она разводит в квартире профессора костер из мебели и выходит на связь со старым шаманом племени. Она просит, чтобы он забрал ее из ненавистной Германии обратно в Сибирь. И шаман ей в этом помогает. Он телепортирует ее назад. Расправив руки, она летит голая над Европой и Азией через горы и реки, поя удивительно грустную душераздирающую песню. Она знает, что ее ожидает, но она хочет еще раз взглянуть на родной сибирский лес и места, в которых прошло ее детство.
Шаги Пии входят в мой сон и возвращают меня в дом на набережной Робеспьера. Она ходит по спальне, и что-то раскладывает в шкафу. Мне хочется ее схватить и поделиться с нею моими гормонами и идеями. Но она выходит и принимается греметь чем-то на кухне. Я хочу завтракать. Наверное, она что-то купила, как обещала.
Выхожу из спальни, вижу сидящего в кресле неприкаянного Кая. Нужно было отправить его в школу или хотя бы куда-нибудь, чтоб он тут не маялся, и не мешал взрослым заниматься сексом. На журнальном столике в гостиной проявилась куча русских газет. Откуда? На этот вопрос отвечает Пия:
– Это я принесла с работы. Буду немного читать. Не трогай!
– Почему?
– Ты все перепутаешь.
– У тебя что – плохое настроение?
– Я сказала – не трогай!
– Тогда я пойду к себе, чтобы не мешать тебе читать. А что ты купила?
– Вот, купила огурчики и помидорчики. Видишь, какая я хорошая хозяйка?
– А к завтраку ты что-то купила? Ничего? Я хочу завтракать.
– Мы уже с Каем позавтракали, пока ты спал.
– Ладно, я вижу, что ты не в духе. Пока – я пошел!
Я беру свой рюкзак и купленный в Выборге веник, и выхожу на лестницу. Проходя мимо оконной конторы, расположенной рядом с кафе "Лаборатория", забираю переделанную сетку от мух и комаров. Дома на автоответчике меня ждет куча сообщений. Телефонная станция грозится отключить мне телефон за несвоевременную оплату междугородних переговоров. Из Будапешта вернулась Ольга и желает меня видеть. Сообщения от Хайдольфа из Вены и от Гадаски из Лондона. От Кристины. Кристина просит сделать ей приглашение на конец июня, она все-таки собирается привезти в Питер архитектурную выставку. Я отсутствовал чуть больше суток, а здесь так много всего накопилось.
Приняв душ, отправляюсь платить за телефон и завтракать в "Колобок". Хочется гулять и дышать до бесконечности. Мне следует подумать над тем, где будет выставка Кристины. Лучше всего было бы найти человека, который этим займется. Попробую позвонить Сандре Фроммель. Она работает теперь в Русском музее у Горбуна. Может быть, она за это дело возьмется. По крайней мере, ей было бы интересно. Кристина могла бы ей заплатить за кураторскую работу. Пусть договорится с Горбуном, и все прямо там и выставит.
Неторопливо прошвыриваюсь по Невскому проспекту, перехватывая глазами взоры хорошеньких женщин. Жалко, что уехал Будилов, он любит знакомиться на улице. Если он видит интересную девушку, он может за ней побежать. Так бывало уже не однажды. Мне стоило только показать на объект и он, как верный пес, смело пускался преследовать добычу, загоняя ее льстивыми предложениями в кафе или в парк, где на нее уже набрасывался я.
От подобных охот Будилову по большому счету редко что перепадало, потому что ему некуда было привести. У Будилова нет места для личной жизни, а есть только для семейной, поэтому он сильно страдает. Так, например, он несколько месяцев терпеливо выгуливал кулечницу Вику. А что толку?
Да, они ходили в кино. Да, они пили кофе. Но они не могли позаниматься любовью. Им просто-напросто было негде. Их любовь не состоялась, постепенно растворившись в улицах и подворотнях большого города. Она не нашла себе совершенно никакой почвы – пусть хотя бы шаткой почвы дивана. А почва для любви необходима, как необходима она для цветов, растений, зверей и всего живого.
На улице Некрасова в подвале открылось интернет-кафе, открытия которого так ждал Будилов. Не дождался, уехал в Норвегию, а оно как раз и открылось. Я захожу в него, чтобы проверить почту и отправить e-mail-ы. В нем не только компьютеры с интернетом, но и кухня. Заказываю себе обед. От горячей пищи, залитой холодным пивом, окончательно прихожу в себя. Боже мой, ведь Пия теперь наверняка злится, что я ушел, не заговорив о женитьбе. Я свалил, как ни в чем ни бывало, и ни о чем не сказав. А что я должен был сказать, если она не дала мне завтрака и вела себя странно?
Достаю мобильный телефон и набираю ей мессидж – "А ты еще хочешь ходить за меня замуж?". Ее ответ не заставляет себя ждать, она просит, чтобы я позвонил ей домой. Звоню немедленно. Любопытно узнать, что же случилось.
– Привет! Как дела?
– Привет! Мы поженимся через две недели. Я только что говорила с финским пристом. Он все сделает.
– А почему только через две недели? Слишком долго ждать. Хочешь, мой знакомый русский прист поженит нас прямо сегодня или завтра?
– Это тот, о котором ты мне рассказывал? Нет, тогда лучше не надо! Давай ждать две недели. Это не так уж долго.
– Но, почему мы должны ждать?
– Так надо. Через две недели придут мои бумаги из Финляндии, и мы поженимся.
– Ты хочешь, чтобы мы поженились на твой праздник?
– Да, тогда мы делаем все сразу, и не придется дважды собирать гостей.
– Стоп, слушай меня внимательно! Мы с тобой…
Но Пия перебивает меня на полуслове:
– Владимир, давай не будем обсуждать все это по телефону. Приди сюда в шесть часов, и мы обо всем спокойно переговорим. Зачем нужна такая паника?
– Ладно, до вечера! Целую.
Разговор закончен и я в замешательстве. Эта женщина все решает по-своему, не посоветовавшись со мной. Я полностью оказался в ее власти и делаю все, что она хочет. То приди, то уйди, то ходи с ней замуж, то подожди две недели. А интуиция подсказывает мне, что две недели ждать глупо. На этом празднике будут всякие уроды и случайные люди из бара "Пушкин" вместе с его хозяином австралитянином Волли, с которым у Пии, как оказалось, была связь.
Она призналась мне об этом ночью в пятницу, когда мы оттуда вернулись. Это было одним из многих ее откровений, которые она хотела мне тогда выложить. У них была связь, как только она приехала в августе. Но Волли оказался импотентом, и поэтому они быстро расстались.
– Не может этого быть, – сразу не поверил ей я. – Ведь ты так быстро кончаешь, и тебе так мало надо. Неужели у него совсем не стоит?
– Да, представь себе – не стоит! С виду он такой видный и энергичный мужчина, еще совсем не старый, а в штанах у него кусок ваты.
– Что же он тогда делал? Он тебе лизал?
– Да, он давал мне oral pleasure. Надо отдать ему должное, он делал это хорошо. У него сильный толстый язык. Но язык – это все же не хуй! Я – взрослая женщина, и мне нужен хуй. Мне нужен хороший хуй, такой, как у тебя, Владимир!
Мне хочется жениться на Пие тихо и без свидетелей, а не устраивать из этого целое цирковое представление для каких-то ублюдков и выродков, не способных это по достоинству оценить. Конечно, она все рассчитала – на праздник приедет мама, брат, друзья из Финляндии. Ей можно будет хвастаться не только дипломом лапландского университета, но русским мужем. Это – двойная удача. Но мне не особо хочется, чтобы мною хвастались, как животным. Лучше, если она сообщит о нашей женитьбе мимоходом, как о факте уже состоявшемся некоторое время назад.
Потому, что мне неприятно, если меня начнет публично поздравлять пиздолиз Волли или жирный швед, хозяин бара "Time Out" на Марата, пытавшийся подкатывать к Пие яйца. Об этом она мне тоже рассказала. Он пригласил их с Мерьей в свой бар за то, что они помогли провернуть ему какую-то транспортную аферу, связанную с беспошлинной поставкой оборудования через Финляндию. Он угощал и поил их, а затем предложил Пие с ней переспать. Она была в шоке.
– Владимир, он такой огромный и толстый, – сказала она мне. – Мне просто страшно было представить себя с ним в постели. Если бы он на меня залез, он бы меня точно раздавил. У него килограмм двести весу! Но в общении он довольно милый.
Глава 62. ВСЯКИЕ СТРАННОСТИ. ВОЗВРАЩЕНИЕОЛЬГИ.
"You can come to me any time you want. I will be not strange with you anymore. Love Pia" – приходит мне неожиданный SMS. Ага, значит, она вполне понимает, что ведет себя со мной неадекватно! Ладно, посмотрим, как будет развиваться ситуация. Нужно попробовать повернуть все по-моему. Буду настаивать на своем. Уже достаточно и того, что я на ней женюсь. Пусть довольствуется этим немалым. И никаких цирков!
Сообщение я не стираю, предусмотрительно оставляя на будущее, но раньше шести, тем не менее, не появляюсь. Придя в шесть, застаю большую тусовку финских детей, играющих с койрой и смотрящих привезенные из Выборга мультфильмы на финском языке. Пия суетится и бегает по квартире.
– Сейчас придет Лика. Это – моя хорошая подруга. Мы с ней долго не виделись. Пожалуйста, будь с ней приветлив. Она – грузинка и врач-гинеколог.
– Ага, – говорю я, вспоминая при этом грузина-уролога.
В квартире в мое отсутствие наведен порядок. Посуда, брошенная нами еще в субботу после предотъездной пьянки с Будиловым, вымыта. Все убрано. В спальне кровати застелены чистым бельем. На балконе расставлены цветы в горшочках, которых раньше не было. Фантастика, да и только. Неужели – постаралась Пия? А я даже не купил ей никакого подарка. Вместо этого я решил принести с собой свою зубную щетку. Наконец-то. До этого я всегда забывал ее взять, и уходил по утрам с нечищеными зубами. Теперь я ставлю свою зубную щетку в пластиковый стаканчик на умывальнике к щеткам Кая и Пии.
– Откуда взялись эти цветы на балконе? – спрашиваю я.
– Красиво? Это мы с Каем купили сегодня в Павильоне Цветов в
Таврическом саду.
– Красиво. Я хочу перевесить зеркало в прихожей. Оно висит слишком низко и мне не видно в нем мою голову.
– Не трогай зеркало. Это я его так повесила. Пусть так и висит.
– Но мне не удобно. Я перевешу.
– Не трогай, это не твоя квартира!
– В чем дело? Что-то не так?
– Извини, кто-то звонит снаружи. Это пришла Лика. Сейчас я вас познакомлю.
Лика приносит тюльпаны. Целый букет больших красных тюльпанов, которые Пия спешит поставить в воду. Мы располагаемся за кухонным столом, и женщины принимаются болтать между собой, обмениваясь воспоминаниями и комплиментами.
– Обязательно приходи 18-го мая на мой праздник! – говорит Пия.
– Ой, 18-го я как раз и не могу – у меня ночное дежурство в больнице.
– А ты отпросись или поменяйся с кем-нибудь. Я тоже должна была дежурить в консульстве, но поменялась, и теперь буду дежурить в следующие выходные. Поменяться можно всегда. Я бы хотела, что ты приходишь. Будет много мужчин, и мы посмотрим тебе хорошего мужчину. Обязательно приходи. Будет моя мама, и я тебя с ней познакомлю. А как там твоя мама?
– Она передает тебе привет. Когда она узнала, что я иду сегодня к тебе, она очень обрадовалась. А по дороге от метро я встретила Люду, и мы с ней потрепались о жизни. Рассказывай, что нового.
– Мы только сегодня вернулись из Лаппенранты. А в пятницу ходили в бар "Пушкин", где мы с тобой однажды были. Нам нужно еще ходить куда-нибудь вместе, чтобы посмотреть мужчин. Хочешь чаю? Я могу поставить.
От их разговоров мне сразу становится скучно и вместе с тем понятно, что квартиру убирала не Пия, а Люда. А чего стоит последнее предложение идти и смотреть мужчин?! Зачем я должен присутствовать при этих блядских разговорах? Тем более, что Лика уж вовсе не красавица. С такой внешностью нужно ходить не по барам, чтобы смотреть там мужчин, а по зоопаркам, чтобы смотреть там крокодилов. Поэтому я тихонько ретируюсь в гостиную к детям, и начинаю смотреть с ними "Pokemon 3".
– Владимир, – кричит Пия. – Иди сюда! Ты почему нас бросил? Иди – говори с Ликой!
Я возвращаюсь обратно и начинаю расспрашивать Лику о ее карьере. Узнаю, что она уже несколько лет работает над диссертацией, уже написала первую главу, но профессор никак не найдет времени, чтобы ее прочитать. Он страшно занят – то у него конференция в Москве, то операция в Сосновом Бору, то он заболел гриппом. Слушая всю эту ересь, мне хочется послать ее в жопу вместе с ее диссертацией и с ее профессором. И где только Пия ее отрыла? Поскорее бы она отсюда свалила! У нее на шее какая-то язва. Могла бы заклеить пластырем, ведь противно же смотреть!
– Владимир, я отвезу Лику к метро на "Чернышевскую", а ты оставайся с детьми. Хорошо?
– Ой, Пия, не надо меня везти! Я сама дойду! Что ты?
– Я хочу это сделать – хочу показать тебе свою машину. Идем!
Когда они уходят, я беру рулон широкого скотча, лежащий на подоконнике, и иду с ним в спальню. Залезаю под кровати и крепко сматываю им ноги друг к другу. Теперь они не будут разъезжаться по ночам, когда мы на них ебемся.
Приходит Тела, чтобы забрать свою девочку. Рассказывает о том, что ездила в Выборг по делам финского меньшинства и ужасно устала. Дети досматривают фильм и начинают играть с собакой. Возвращается Пия. Уже половина девятого. Когда же мы будем говорить о наших делах?
– Сегодня у меня должен был быть массаж в пять, но
Лена-массажистка почему-то не пришла, хотя я с ней договаривалась.
Завтра я позвоню твоей Гульнаре.
– Позвони. Мне будет интересно узнать твое мнение о ней.
К девяти детей разбирают. Мы остаемся одни. Пия зовет Кая и усаживается с ним на диван, обняв его за плечи. Ее лицо приобретает серьезное, сосредоточенное выражение. Знаком руки она предлагает мне сесть в кресло напротив. Мы смотрим в глаза друг другу. Я пробую улыбнуться, но не могу. Она ждет, чтобы я начинал говорить. О чем?
Я молчу. Она тоже молчит. Молчание становится неловким. Кай ерзает. Мой взгляд скользит по столу и цепляется за бутылочку с массажным маслом, которым Пия натирала мне в субботу ступни ног. Она сказала, что любит это делать, она делала это своему мужу, а теперь, если мне понравится, станет делать и мне. Мне понравилось, поэтому я говорю:
– Может быть, ты сделаешь мне foot massage?
– Нет, – упрямо отвечает она.
– Тогда я пошел. Мне надо еще совершить сегодня несколько международных звонков.
При этом я поднимаюсь с кресла и, ловя на себе недоумевающий взгляд Кая, Пия явно готовила его весь день к этому разговору, бросаю ему по-английски:
– I am going. I have to make some international calls.
Я вижу, как дергается при этом лицо Пии, становясь несчастным и жалким. Маска сосредоточенности и серьезности слетает с него в мгновение ока.
– Не уходи, – шепчет она сорвавшимся голосом. – Пожалуйста, не уходи…
Но я вдруг наполняюсь решимости быть до конца жестоким. Она достаточно испытывала мое терпение и трепала мне нервы весь сегодняшний день. Пусть теперь хорошенько подумает над собственным поведением. Надо ее наказать, проявить твердость, иначе она будет меня ломать в будущем. Я должен быть сильным и жестким!
– Почему ты никогда не скажешь мне правду? – слышу я ее беспомощный лепет.
Повернувшись, я выхожу в прихожую, быстро обуваюсь и, не оглядываясь, бегу по лестнице вниз, не в силах больше себя контролировать. Я бегу по улице, переходя постепенно на шаг, и без лифта по лестнице поднимаюсь на шестой этаж.
Только у себя дома замечаю, что меня сильно знобит. Лоб покрывается испариной, к горлу подступает тошнота. Я чувствую, что надо вернуться, но мне удается себя сдержать. Каким-то образом попробую вытерпеть до утра, чтобы все перегорело. Не стану идти на поводу у женщины! Завтра она будет как шелковая. Если я вернусь сейчас – я признаю свое поражение. Она хочет, чтобы я возвращался. Она меня ждет. Может быть, наивно надеется, что я действительно сделаю только несколько необходимых звонков и приду назад? Но я не приду! А звонки я сделаю – и первым делом я позвоню Ольге!
Ольга дома. Ольга рада, что я объявился.
– Хочешь, я скажу тебе что-то хорошее? – спрашивает она.
– Скажи, мне это сейчас нужно! А еще расскажи о Будапеште, как там было?
– Хорошо, сейчас я приеду и все тебе расскажу.
– Это и есть то хорошее, что ты хотела мне сказать?
– Да, встречай меня у метро через час – в половине одиннадцатого.
Насколько эротичными могут быть слова? От разговора с Ольгой мне становится легче. Я ощущаю эрекцию, снимаю штаны и подхожу к зеркалу, в котором отражается мой нетерпеливо подрагивающий хуй, который через час я всажу в Ольгу, и который еще совсем недавно – вчера вечером, показывал в соседней Финляндии свои лучшие стороны. Почему же так возбуждают слова и мысли?
Они зачастую возбуждают сильнее самого телесного акта. Однажды, я не мог кончить на проститутке, привезенной ко мне с Суворовского проспекта Маленьким Мишей. И тогда я потребовал, чтобы она шептала мне в ухо:
– Я люблю тебя! Ты мой единственный и неповторимый. Мне с тобой хорошо!
– Но это же не правда! – возмутилась она. – Я не стану этого делать, потому, что я тебя не люблю! Это – обман! Я тебя ненавижу!
– В сексе нет, и не может быть правды, в нем все – обман и иллюзия! Секс – это очень странная штука… Хорошо, если ты не хочешь шептать о любви, тогда кричи о ненависти! Кричи – "Я тебя ненавижу!"
– Я тебя ненавижу, – злобно прошипела она, и я кончил.
А Ольга похожа на весенний цветочек, ее светловолосая головка, надушенная легкими духами, выглядывает из фиолетовой в клетку рубашки с расстегнутым воротом, ее ноги в черных чулках, поставленные на высокие каблуки, напоминают тонкие стебли. Поверх рубашки она завернута в весеннюю курточку-обертку. Я беру ее и целую, вышедшую из метро на станции "Чернышевская", чтобы насытить мою весеннюю похоть. В легких сумерках начинающихся белых ночей я веду ее по Фурштатской улице к Таврическому саду. Зачем – туда, а не сразу домой – не знаю!
Если Пия – моя кармическая половина, то Ольга, я уверен, тоже играет в моей жизни некую кармическую роль. Возможно, что она меня от Пии спасает. Я прислушиваюсь и приглядываюсь к ситуациям, я призываю на помощь свою интуицию. Я стараюсь понять непонятное и предвидеть непредвиденное. Мы идем, и Ольга щебечет, как птица, обнимая меня за талию и прижимаясь ко мне покрепче.
Безмятежные входим мы в парк. Проходим мимо постамента памятника Ленину без Ленина и подходим к белеющему памятнику Есенину. Зачем мы к нему подходим? Мы останавливаемся посередине поляны и начинаем безудержно целоваться в сладостных ароматах расцветшей черемухи.
И тут мне вдруг начинает казаться, что за мной наблюдают. Словно я голый. Но не совсем, словно голый. Быть голым для меня совершенно не страшно. Голым мне приходилось неоднократно выступать публично – со сцены театра и даже с университетской кафедры. Голым я выходил на балкон, когда познакомился с Пией. То, что я ощущаю сейчас – это нечто другое. Мне кажется, что с меня сняли кожу. Я чувствую себя беззащитным и обескоженным.
