– Ну да, – ответила она непреклонным голосом прокурора, – Таким как он надо отключать воду.

Дэн немного успокоился, и даже не удирал из кухни. Мама рассеянно блуждала взглядом по помещению, решая сложную задачу.

– У тебя новые занавески. Слишком яркие. Поменяй на кремовые, – попытка примирения была засчитана.

Вова вышел из ванной, вытираясь моим полотенцем, и увидел маму. Придя в себя, он высоко поднял брови, галантно расшаркался и даже попытался облобызать зеленую мамину ручку. Увидел какого она цвета и сильно изумился.

– Привет, – смущенный Дэн воспользовался случаем и ушлепал в комнату с велосипедами.

– У нас гидроколбаса закончилась, – Вова красивым движением взмахнул длинными волосами, откидывая их назад.

И тут до мамы дошло, что она разговаривает с очередным полуголым мужчиной. А торс у Вовы ну очень выразительный. И полотенце все норовило сползти. Я тоже поймала себя на мысли, что рассматриваю живот взрослого мужчины с каким-то нездоровым любопытством. Мама смотрела туда же, зарумянилась и засобиралась домой. Оставив мне на память две банки маринованных огурцов, которым я обрадовалась. Она классно их делает. Пальчики оближешь.

– От одной я не откажусь, – деловито сообщил Вова, прибрав банку себе.

– Я спросить хотела, – промямлила я, не зная как правильно задать вопрос.

– Прекрати свои инфантильные закидоны. Хотела – так спрашивай.

– А ты случайно не видел мерзких подозрительных людей, которые в мою парадную входили?

Задумавшись, Вова бесцеремонно открыл холодильник, достал кастрюльку с рыбой и тут же принялся есть ее руками. Дэн услышал чавканье и вернулся посмотреть, что на этот раз происходит. Теперь он был в шортах и вместе со мной печально следил за участью нашего завтрака.

– Нет. Однозначно – нет. Мерзее и подозрительнее меня и моих захребетников тут никого не водится. Но я за двором не слежу. У меня других дел в избытке. А с чего это твоя маман такая сердитая и зеленая?

– Она не вся зеленая. Только рука.

И я рассказала ему, что случилось. Дэн аккуратно подправлял мое повествование точными комментариями. Отчего мой рассказ стал напоминать газетную передовицу о шпионском скандале.

– Некисло, – задумчиво резюмировал сытый Вова, пристально шаря глазами по днищу кастрюли.

Резким движением отщипнул от буханки корку хлеба и вдохновенно собрал питательный налет с запахом рыбы. Прожевал, проглотил и заставил меня повторить эпопею про кучу под дверью.

– Мне на пороге никто не срал, – с некоторой долей обиды сообщил он, подумал и, вспомнив подходящую цитату, продолжил, – В нашей стране с гигиеной всегда было плохо. Ментальность такая.

Он пока говорил, руками расправлял волосы. Они у него очень длинные. Густые такие. Как грива. Дикость какая-то – вытирать вымытые волосы руками, которыми только что ел рыбу.

И еще, он местами оказался в татуировках. Которые я раньше не видела, они под футболкой были. Волки, драконы. Вся спина изрисована. Пока он руками размахивал, полотенце сползло еще ниже. Дэн задеревенел лицом и позорно удрал к велосипедам.

– Я тебе, ребенок, только одно могу сказать. Твоя Графиня ежедневно какого-то лешего забирается на крышу и сидит на ней как гриф. Не меньше часа. Хотя, я бессовестно вру. Она первоначально недолго совсем сидела, а теперь – час.

– А что она на ней делает? – обалдевшим голосом спросила я.

– Твоя крыша, ты и выясняй. Вот если бы она по моей крыше шастала – другое дело. Но запомни – я ее соскребать с асфальта не намерен. Так и знай.

Я тоже никаких графинь соскребать не собиралась. Тем более – она же не в лепешку расшибется. Тут не так высоко лететь. Хотя было дело, как раз в Вовином доме. Давно совсем, после войны. Дедушка мне рассказывал. Про двух братьев. Их Кусок и Довесок звали. Наверное, с блокады клички остались. Так вот Довеска родители из дома не выпускали гулять, а он смотрел, как Кусок во дворе играет со старшими мальчишками. В форточку высунулся, упал и расшибся насмерть. Там пятно на асфальте так и осталось. Во всяком случае, мы с ребятами были в этом уверены на все сто. Хотя папа мне говорил, что это уже другой асфальт, а пятно от машины осталось. Но это он врет – какая машина сможет в наш двор проехать? Она же в арку не пролезет. Там узко. Меня удивляет, что ни Куска ни Довеска никто в виде приведений не видел. Наверное, они реинкарнировались.

Мои мысли убрели так далеко, что я вздрогнула, услышав Вовин деловитый голос.

– Ты, малая, не дрейфь. Фигня все это. Но даже с фигней нужно быть настороже. Ты пока у нее окопался? Эй, ты где?

– Я тут, – откуда-то из недр коридора ответил хриплый голос Дэна.

– Ты пока у младенца жить будешь?

Вопрос застал Дэна врасплох. У него моя персона мало ассоциировалась с младенцем, но сопоставив все сказанное, он понял о ком речь.

– Ну да. Пока буду здесь. И пригляжу за ней. Мало ли что, – решительно ответил он, хотя вроде бы и не собирался оставаться у меня надолго.

– Это правильно. Ну, я на работу пошел. Черт, а где я штаны свои оставил?

– Они тут, в ванной, – сообщил Дэн смущенно.

Вова не соврал. Он действительно собирался что-то грузить в соседнем магазине.

Отыскав одежду, Вова как породистый жеребец, взмахнул головой, забрасывая шевелюру на спину.

– Не ссорьтесь, дети мои. Собирайте улики. Пользуйтесь презервативами. И почаще бывайте на свежем воздухе.

Переглянувшись как сообщники, мы дружно кивнули в знак согласия и заперли за ним дверь.

Дэн дернул головой, пытались скопировать Вову, но вздрогнул, поймав мой ехидный взгляд. Ну да, чтоб отрастить волосы как у Джигурды требуется много лет и терпения. А еще нужна смелость. За длинные волосы могут и в тыкву настучать. Гопота волосатиков не любит. Да и научруки к длинноволосым мальчикам относятся с подозрением. В общем, для такой прически сначала необходимо обзавестись характером. Или изрядной мускулатурой.

Демонстративно сморщив нос, Дэн кинул использованное Вовой полотенце в стиральную машину.

– Хамство. Ты захочешь лицо вытереть, а твой Вова что-то другое им вытирал, – объяснил он.

Об этом я как-то не подумала.

Теперь, когда нашествие гостей схлынуло, Дэн снова стал умником, который несет за меня относительную ответственность. Во всяком случае – на словах.

– Я сосиски сварю, – у меня от пережитых волнений разыгрался дикий аппетит, хоть сырыми их ешь.

– Свари, а я пока тебе все разложу по полочкам.

Полочек у меня было много. С соусниками, фигурками сов и всякой дребеденью, которая мне не грела душу, но выбрасывать жаль. Но Дэн совершенно ими не заинтересовался, он устроился на табурете и явно принюхивался к съедобному запаху кипящих сосисок, заключенных в резиновую якобы съедобную оболочку.

– Если сложить все вместе, – медленно сообщил Дэн, – похоже, тебя заподозрили либо в разнузданной половой жизни, либо в употреблении наркотиков, либо в заразной болезни. А скорее всего – во всем сразу. И теперь будут травить как таракана. У нас так на кафедре парня одного в дурку чуть не загнали.

Его предположения не показалось мне абсурдными. Скорее – наоборот. Только банка с вареньем в его теорию ну никак не вписывалась. А еще – судя по поведению соседки, которая боялась ко мне приближаться – версия про заразную болезнь была наиболее вероятной.

– Лучше наркотики, – робко намекнула я, словно Дэн мог предоставить мне право выбора.

– Не обольщайся. Скорее всего, именно зараза. Тубик. Гепатит. СПИД. Народ ни фига в этом деле не разбирается. Страх он всегда от незнания.

Ну, тут он наврал. Туберкулез вовсе не неприличный. Он даже романтический такой. Им раньше всякие нежные барышни болели. Хотя, что я в болезнях понимаю? Правильно – ничего. Я как бабушка знаю про таблетки от головы и от жопы. В смысле – от поноса. И про обезболивающее – если зуб заболит. Других таблеток у меня никогда и не было.

– Есть еще сифилис и чесотка. Их некомпетентные массы тоже опасаются.

Причем тут массы я не поняла, на ум пришли только анализы кала и мочи, которых совсем недавно было дофига у моей двери. Отчего я здорово расстроилась и почему-то начала чесаться.

– Вот. Уже все признаки сифилиса налицо, – коварно усмехаясь, констатировал Дэн, голосом доброго доктора.

– Может, мне кровь сдать? И справку всем показывать? Ну, что я не больная совсем.

Говоря этот бред, я медленно приходила в ужас от перспективы выступить в роли дуры со справкой. Нет, я даже думать об этом не желаю. Звонить в каждую квартиру и мямлить фигню – ой, тут на меня кто-то плохо подумал, а я не такая, я здоровая, что – вы удивлены? – вам никто ничего гадкого про меня не говорил? Или – не бейте, тетенька, я вам правду говорю и взяток доктору не давала…

– Справку? Не стоит. Думаю, вскоре про тебя забудут. Ты же тут ни к кому грязно не приставала, а?

Да ни к кому я не приставала ни грязно, ни чисто. Что не помешало соседке от меня шарахаться как от чумы. Вспомнив ее лицо, я почувствовала – как мерзко, когда про тебя думают гадости, а ты даже не можешь ответить, оправдаться, доказать свою правоту.

Хорошо, что Дэн поживет со мной, одной мне не справиться.

Наверное, мои мысли подслушал кто-то зловредный. Дэну позвонила научрук. И ему пришлось срочно уйти.

Помыв посуду, я проверила почту, выяснила, что никому я нафиг не нужна, и завалилась на кровать, включив телек. Там ничего интересного не оказалось. Запоздало вспомнила, что забыла спросить у Вовы в какое время Черная графиня восходит на крышу. Ему-то повезло – он ее в окно видит, а я – нет. Представляя, как Графиня просачивается на чердак, я заснула, а, открыв глаза, никак не могла сообразить утро сейчас или вечер. Не день и не ночь точно. И сон приснился какой-то тупой. Я снова от кого-то убегала. Погоня началась в школе. Бетонные ступени лестницы, топот за спиной. Через курилку я выскочила на чердак, скользнула по крыше, перелетела на соседнюю и затаилась. Поняла, что меня видят. Причем, было неважно, кто меня преследует. Адреналин зашкаливал, примешивая к ужасу долю наслаждения. Перелетела дальше, потом очутилась на крыше с башней, которую мы называли кофемолкой, спряталась внутри. Вроде бы можно отдышаться, но тут оказалось, что в башне, недавно пустой, стоит рояль, а на стульчике, наигрывая меланхоличную мелодию, сидит кто-то, ко мне спиной. Я еще подумала – как можно затащить такую гробину в кофемолку? Музыкант резким движением ударил по клавишам и начал медленно оборачиваться. Дикий страх заставил меня отшатнуться и я вылетала в проем окна.

– Привидится же такое, – лоб был влажным от холодного пота.

Холодный сок, теплый пол под босыми ступнями, бессмысленный взгляд перестал видеть рояль, а в позвоночнике прекратилось ощущение падения. Звук телефонного звонка, как завершающий аккорд.

– Если у тебя что-то случилось – я всегда помогу. Чем смогу. Ты сама понимаешь, с деньгами у нас не очень, – добавила мама.

Наверное, у них только что закончился семейный совет. В результате которого мама решилась на неслыханный подвиг – отважилась быть гуманной.

– Я здорова. У меня все хорошо. Не стоит ни о чем беспокоиться.

Хоть я и говорила чистую правду, голос звучал лживо и даже злобно. Но мама сразу успокоилась и, рассказав какие-то неинтересные новости про работу мужа, поспешила распрощаться. Обижаться на нее не имело смысла. Я хотела самостоятельности и теперь нечего прятаться под мамино крыло. Там уже муж окопался.

Сок вдруг показался мне противным. Наверное, потому что согрелся. Запихав его в морозилку, я снова схватилась за телефонную трубку.

– Ты сейчас где? – Шурик, с которым мы недавно виделись на пляже, пыхтел как никотинозависимая кобыла.

– Дома я. А что? – любезностью мой голос не блистал.

– Разговор есть. У меня такие новости – закачаешься.

По-честному, я и без его новостей покачивалась как пьяная. Не проснулась еще.

– Ты зайти хочешь? – придумывая повод избавиться от гостя, спросила я.

– Да как-то нет, – немного истерически торопливо выпалил Шурик.

– Ну, так рассказывай.

– Не по телефону. Давай у твоего дома встретимся. Я бегаю.

Он действительно бегает. Но не как все нормальные люди, а по делам. Если со стороны посмотреть – спортсмен. А на деле – совмещает полезное с необходимым. То есть успевает на нужные встречи и заодно набирается здоровья. Жаль, что во время остановок он еще и курит. Наверное, уравновешивает полученное здоровье с вредом, чтоб достичь нормы.

– Хорошо. Я тебя во дворе буду ждать.

Шурик вообще непоседливый тип. Я однажды случайно видела, как он по мобилке разговаривает. Еще то зрелище. Около станции метро Владимирская, наверное, час бегал по площади со страшной скоростью, и при этом спокойным вкрадчивым голосом объяснял кому-то как все плохо работают, а он такой обязательный и ответственный. Спохватившись, добавлял, что и собеседник его тоже крайне ответственный и обязательный. В общем – во всем мире только два достойных человека набралось. Один из которых – Шурик. Манипулятор, хренов.

Решив, что ради Шурика наряжаться не стоит, я вышла во двор в шортах и майке. Оказывается, был вечер. Наполненный пеклом и какой-то едкой незнакомой вонью. Словно где-то подпалили вагон шуб из искусственного меха, предварительно разрешив кошкам использовать их вместо туалета.

– Скоро. Совсем скоро случится что-то ужасное. Неотвратимо грядут беды и страдания, – Гриша, возвращаясь с работы, выглядел, будто вагоны разгружал.

– А может, обойдется? – мой вопрос огорчил Гришу.

– Нет. Не обойдется. Грядут природные катаклизьмы (он это слово с явным мягким знаком сказал), землетрясения, цунами, саранча египетская, голод и эпидемии. Я уже почти подготовился.

– Наверное, в Питере ценами и саранчи не будет? – как можно дружелюбнее, предположила я.

– Не будет. Будет что-то другое. Гораздо хуже.

– Вы про конец света?

– Причем тут досужие домыслы психически больных фанатиков, – тут я заметила, что на Грише кроме сандалий надеты черные ажурные носки, – Закономерное завершение процесса необдуманного поведения человечества. Процентов десять людей выживут. Но их будут преследовать страдания и болезни.

Это были не носки. Это были бабские следочки. Почти кружевные. Я не хотела на них смотреть, но не получалось. Потому что Гриша постоянно заглядывал мне в глаза, словно пытаясь зацепиться за мою реакцию и вывязать общение под рисунок своих следочков. Взгляд как крючок, поймает – не вырвешься.

– Но в ближайшее время нам угрожает навязывание чуждых идей потребительства. Нас вынудят покупать больше, уничтожая собственную экономику. Совместно с этой напастью произойдет обесценивание доброты и сострадания. Потому как на вершине пирамиды желаний будет водружено чуждое нам знамя.

По-честному, пока он говорил, мне страстно захотелось что-то купить. Лучше бы платье. Или новые туфли. А еще так хочется новую жилетку, я ее однажды на девушке видела. И шляпку тоже хочется. Такую – почти мужскую.

– …останутся хозяева и рабы. И после этого мир погрузится во тьму.

– Вы про атомный взрыв? – не зная, что говорить, предположила я.

– Кто знает. Я могу только чувствовать приближение судного дня, – Гриша поднял голову, вгляделся в окна Любы и, хотя ее не было видно, помахал рукой.

Такая вот супер-вежливость.

– Вы слишком добрый и впечатлительный, – совершенно искренне сказала я.

– Ну что вы, если случится беда, на меня можно положиться.

Причем тут это? Ну, никакой логики. Когда беда полагаются на бойцов и откровенных лидеров. А Гриша даже утешить не сможет. Он только ужасы пророчит и больше ни о чем говорить не может. Иногда мне кажется, что он даже не слышит, что ему отвечают. Да и правильно желает – чаще всего его просто посылают на три веселые буквы.

Как только Гриша удалился, заявился Шурик. Как всегда с идеальной, как у школьника, прической, которую не испортили даже жара и бег.

Двор, как ринг для бокса, и мы посредине. Жаль, рефери нет. Если что – нас некому будет разнимать.

– Привет-привет. Неплохо выглядишь, только бледная.

– На загар намекаешь? – я решила, что он снова решил повеселиться над тем случаем с кремом для загара.

– Ааа, да нет. Я про другое.

Наверное, Шурик был уверен, что кино по нему скучает. Изображал лицом какие-то сложные душевные переживания и почти красовался от довольства своим талантом.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.