Даже при том, что орков было больше раза в четыре, но и трое путников не выглядели легкой добычей. С эльфами зеленокожих связывала извечная ненависть…
      Однако не настолько же, что бы бросаться на противника не взирая ни на что!
      Орки дрались как безумные, не обращая внимания на раны и убитых товарищей, впав в боевую ярость. Десяток берсерков сразу и вместе? Тем более, что судя по дрянному оружию и разномастным, плохо подогнанным доспехам это были даже не бойцы орды, развед отряд, а изгои-бандиты. Бред! Но бред опасный: те, кому удалось миновать Райнарта, скопом наседали на эльфа и если бы не помощь Гейне – ему пришлось бы плохо. Итак один из наиболее удачливых едва не снес ему голову, воспользовавшись тем, что Эледвер еле успел вытащить ноги из стремян убитой под ним лошади. Вдвоем они кое-как справились, но один из клинков все же задел плечо принцессы.
      Когда схватка иссякла, принцесса смогла оглядеться – и ее едва не стошнило, хотя слабонервной она себя не считала и видела героя в бою не впервые. Привалившись к дереву, она пыталась придти в себя, пока Райнарт методично добивал все, что еще могло шевелиться. Слова словами, а когда так, у тебя на глазах…
      – Ни один мясник так не смог бы, – оказалось, она произнесла это вслух.
      – Эффективность – это далеко не всегда красиво, и почти никогда – честно и благородно, – грубо отрубил Райнарт, добил свою еще дышавшую лошадь, которой подрезали ноги, и зло процедил, обращаясь уже к Эледверу, – Диверсанты! Лезем напролом! Осталось только штандарты развесить и в горн трубить!
      Фориан, безуспешно счищавший с себя чужую кровь, поднял голову.
      – Боюсь, что уже все равно, каким путем идти.
      – И придется идти пешком, – Райнарт все не мог унять недовольство своей беспечностью.
      – Лошадей пришлось бы оставить перед Пустошью, – возразил эльф.
      – Думаешь, так нас не заметят!
      – Звезды на нашей стороне, – как и полагается, высокопарно отозвался Эледвер, в то время как Райнарт обрабатывал рану, довольно глубокую, но похоже чистую.
      Мелигейна сидела сцепив зубы, позволяя осмотреть себя. Она ожидала что-нибудь вроде: "Я же говорил" или того хлеще "Поздравляю с потерей невинности" – нечто подобное она однажды невольно услышала, но, наложив повязку, герой вдруг мягко улыбнулся:
      – Выпей, – он протянул ей флягу Алагерды, – Один глоток. Это восстановит силы, уймет боль на какое-то время и компенсирует потерю крови.
      Гейне послушно пригубила эликсир – и задохнулась: казалось, она разом проглотила кусок льда. Или выпила горящее масло. Постепенно, когда внутренности отошли от ледяной волны, а горло больше не напоминало глотку огнедышащего дракона, и она снова смогла осознавать реальность адекватно, то увидела перед собой протянутую руку, что бы помочь ей сесть в седло.
      – Я же сказала, что не буду обузой!
      – Именно поэтому сегодня ты поедешь верхом, – прозвучало это тоже довольно мягко, но непреклонно, – Тот, кто командует, должен уметь и подчиняться. И понимать когда чему время.
      Мелигейна послушно вложила свою ладонь в надежную длань.
      Флешбэк Ветхий замок, прилепившийся к скале, казалось, каждое мгновение рисковал быть смытым волнами. На внутреннем дворе в тесном людском кольце под одобрительные возгласы и цоканье танцевала белая кобылица. Она встряхивала головой и аккуратно переставляла изящные ноги, повинуясь уверенной руке всадника. В финальном пируэте она поднялась на дыбы, замерла на мгновение и, красуясь, медленно опустила копыта.
      – Хороша! – одним неуловимо гибким движением всадник оказался на земле.
      И в этот момент взгляд его упал на въезжающую в ворота вольницу. Он, не глядя бросил поводья и хлыст и вышел на встречу. Люди перед ним расступались.
      Он двигался с нарочито ленивой грацией, так что казалось, будто это молодой вельможа вышел прогуляться по саду. И одет он был изысканно и дорого, как будто одевался у лучших портных, а не из чужих сундуков, отличаясь от остальной разбойничьей братии, в том числе отсутствием всевозможных перстней, золотых серег, ожерелий и других награбленных ценностей. Только сахарная белизна кожи да по-королевски роскошные ножны эстока у тонкой талии контрастировали с траурной чернотой костюма. При ближайшем рассмотрении слегка раскосые глаза, острые скулы и некоторая чрезмерная правильность черт выдавали в нем полукровку.
      – Здорово, Ворон! Дельце провернул – ого-го! Сам не ожидал – тебе спасибо! – атаман ватаги головорезов, только что въехавших в ворота, спешился.
      – А этих ты зачем приволок сюда, Скар? – вместо приветствия поинтересовался метис мелодичным обманчиво мягким голосом, и стало ясно, что именно этот надменный юнец здесь хозяин.
      – Дык, ты гля – бабы какие! Самый сок!
      Скар махнул плетью в сторону трех пленниц, которых они привезли: высокой статной женщины лет тридцати пяти, жмущейся к ней совсем еще молоденькой девушки лет пятнадцати и невразумительной невзрачной особы с мышиным цветом волос.
      – Ты тока гля! – атаман сгреб девушку за косы, разворачивая лицом.
      Женщина дернулась, но ее оттолкнули обратно.
      – Свежа, как роза! И бутончик еще наверняка целенький, – Скар скабрезно подмигнул невозмутимо-холодному Ворону, – Тебе! Подарок!
      – С бабами боле менее все ясно, – скептически выгнутая темная бровь так и не опустилась, – А это что?
      Взмах бархатных ресниц обозначил, что Ворон имеет в виду, – отдельно от женщин стояли оставшиеся трое пассажиров почтовой кареты: упитанный купчик, пожилой мужчина с вдумчивым мягким лицом и юноша лет восемнадцати с разбитой головой.
      Бандиты – аристократ и атаман отошли, и до пленников доносились только обрывки фраз. -…жирный… бабла до хрена… -…сгодится… учителя с юнцом… куда хочешь… не наваришь… ехал на службу наниматься… денег нет, а гонору… -… Одноглазому Винни впарить… -… не лох…на такую лажу… не купится…
      В этот момент юноша словно очнулся. Он толкнул старика, на которого опирался, на разбойников, выхватил у одного из них из-за пояса нож, тут же всадив его в хозяина, вывернулся, оставив в чьих-то руках кусок рубашки, и бросился к раскрытым воротам. Ему почти удалось прорваться: между ним и свободой стояли только Скар и Ворон…
      Скар еще доставал саблю из ножен, когда Ворон резким рывком уже выдернул узкое лезвие из груди беглеца. В лице его не дрогнула ни единая жилка.
      – Я же говорил, денег нет, а гонора – выше головы. И ума нет, – заключил он, спокойно вытирая клинок, – Заканчивай здесь. Дело обсудить надо.
      Тот, кого называли Вороном, открыл глаза. Опять этот сон. Сон, преследующий его уже несколько лет с Городской больницы славного города Роя.
      Ему снилась Башня, огромная, черная с идеально гладкими стенами, казалось выточенными из одного куска камня, вонзающаяся в небо хищными зубцами.
      Исходившая от нее мощь пригибала к земле, но отзывалась в крови чудовищно-прекрасной музыкой, заставляющей все его существо вибрировать в извращенном пароксизме наслаждения. Он шел по широкому мосту, поднимался по огромной лестнице в пустынный зал с аспидно-черными зеркальными стенами. Тронный зал. За стенами нарастал гул: стук тысяч марширующих ног, лязг тысяч мечей, крик тысяч глоток.
      Подкрепленный ЕГО волей. Гул, означающий гибель сотен тысяч… гибель мира… Он смотрел с высоты на огромную армию и в приветственном вопле слышал свое имя…
      Умопомрачительная сила, словно два крыла, разворачивалась за его спиной…
      Этот сон вызывал в нем и ужас и восторг.
      Но сегодня сон оборвался на середине, и он так и не смог подняться по лестнице.
      Ворон сел, плеснул в чашу лучшего анкарионского вина. На другой стороне огромной кровати, свернувшись клубочком, спала заплаканная девушка.
      Свежа, как роза… Действительно. Хотя он бы предпочел иметь дело с ее матерью или даже гувернанткой, – все лучше, чем насмерть перепуганная девственница. Надо избавится от нее поскорее… герой еще объявится…
      Что же его разбудило?
      Ворон встал, – ноги тонули в ворсе ковра, – накинул халат на обнаженное тело и вышел.
      Внизу, в общей зале, все еще продолжалось гуляние. Стоя на галерее, он наблюдал за перепившейся братией. Аристократка была здесь и выглядела так, словно уже умерла. А вот гувернантка наоборот: оживилась, даже похорошела и, похоже, была совсем не против повеселиться в такой компании. Напротив господского стола, занятого в данный момент Скаром, пленницами, бароном по кличке Козырный Туз, и двумя атаманами Лысым Диком и Покойником, стоял старик, которого днем Ворон принял за учителя, и играл на скрипке…
      Вот, что оборвало его сон!
      Мелодия была пронзительно-тоскливая, как будто отчаявшаяся одинокая душа искала приюта…
      – Эй, – Скар оторвался от прелестей преобразившейся гувернантки, – прекрати! Как кота за яйца! Если хочешь остаться при своих…
      Похоже, они с музыкантом порядком надоели друг другу.
      – Пусть играет…
      Сказано было негромко, но его услышали. И не возразили. Коронованному барону не возражают. Особенно такому, как Ворон, заменившему Ройса Весельчака, года два назад поцеловавшегося с плахой. Нравится – пусть слушает, – кто здесь без своих жуков в голове…
      При звуках властного голоса пожилой музыкант поднял голову, и на миг его глаза из-за стекол очков встретились с пронзительно-черными глазами вольного барона, стоявшего наверху в небрежно накинутом на голое тело алом халате и с чашей в руке. Поклонившись, он исполнил этюд до конца, а когда снова посмотрел на галерею, она была пуста.
      Прежде, чем уйти к себе, барон подозвал одного из бандитов, который был боле менее трезвым и приказал:
      – Завтра проводишь скрипача и отдашь это, – тяжелый кошель перекочевал из рук в руки.
 

***

 
      Через два дня геройское трио вступило на ничейные земли. Точнее, ничейными можно было считать уже все территории на расстоянии дневного перехода от Дейла, но в этот день, сами того не зная, они пересекли черту, которая на официальных картах обозначала границу Танкареля. Полдень давно миновал, когда подмытая дождями дорога – а здесь еще были и деревни и дороги, – вывела их к очередному поселку.
      Тоже заброшенному. Здесь по крайней мере не было такой разрухи, хотя аккуратно заколоченные ставни и двери производили не менее гнетущее впечатление. Эльф как-то беспокойно оглядывался, как-будто чувствовал неприятный запах, но никак не мог определить его источник.
      – Что-то не так, – уронил Райнарт.
      – Надеюсь, тут мы ночевать не станем, – зябко повела плечами Гейне, направляясь к колодцу и сталкивая ведро, пока он и Эледвер осматривались: по ее мнению не так было все.
      Герой согласно кивнул и свернул к единственному дому, чья дверь вроде бы не была заколочена. Мелигейна провернула ворот, но не успела она зачерпнуть в пригоршню воды, как подскочивший эльф резко ударил ее по руке, опрокидывая ведро обратно.
      – Что такое?
      – Смотри.
      Он начертал над колодезным срубом резкий изломанный знак. Ничего не произошло.
      – И?
      – Вот именно. Эта вода мертва и ее нельзя пить.
      Гейне побледнела, осознав какую глупость только что не совершила. В это время вернулся Райнарт, не объясняя и не рассказывая, что обнаружил, молча сделал знак следовать за ним из деревни, не задерживаясь. Сообщение о колодце его не удивило: люди отсюда не ушли, – они просто умерли. Не сразу: заколачивая дома, хороня умерших в общих могилах и упорно сопротивляясь непонятной напасти. Последний так и лежал в приготовленной для себя домовине, хотя опустить ее в заранее вырытую могилу и закопать было уже некому. Стоило бы отдать эту последнюю дань мужеству, но Райнарт почему-то не хотел беспокоить принцессу и сообщать, куда именно делись жители деревни, поэтому только разбросал солому и поджег, прежде, чем они спешно покинули поселок. Когда слабый ветерок донес до тонкого обоняния эльфа легкий привкус гари, Эледвер обменялся со спутником короткими взглядами: ему ничего говорить и не нужно было, он все давно понял и сам.
      Само по себе ничего не делается. Гончие появлялись периодически, разозлить кельпи могли сами местные, но вот что бы кто-то или что-то отняло у воды ее силу – он еще не слышал. И честно говоря, даже не представлял, кем для этого нужно быть и какой силой обладать изначально. Понятно, почему эльфы в такой панике: ведь их силы сродни силам того же кельпи, или сильфов, то есть идут от природы, в отличие от людей-магов, берущих ее у изначальных основ. Отними у эльфа его магию – и эльфа не станет, и оказывается, что есть кто-то, кто на такое способен.
      Приходилось признать, что за происшествиями все же стоит чья-то воля, и этот кто-то уже ведет войну, хотя и не так как обычно принято, стремясь даже не покорить, завоевать, а попросту уничтожить. На привале Райнарт невесело размышлял обо всем этом, доводя свое оружие просто до идеального состояния. Гейне, все еще пытавшаяся понять, что за человек перед ней, с интересом за ним наблюдала, но что бы не быть бестактной и не глазеть, смотрела она в основном на меч. Как и его хозяин, он казался обычным только на первый взгляд: полутораручный, с косой крестовиной, он имел простую рукоять без деления и усиливающих колец, но оплетка, хоть и напоминала змеиную кожу, принадлежала скорее всего василиску или виверне.
      Сам равномерно сужающийся шестигранный клинок с небольшим рикассо и долой около трети имел узнаваемый коленчатый рисунок. Меч был прост потому, что не нуждался ни в каких дополнениях и был предназначен для дела, а не для украшения и церемоний.
      – Не наша работа, – заметил неожиданно заинтересовавшийся Эледвер.
      – Не ваша, – с усмешкой согласился Райнарт.
      – Но: работа мастера.
      – А почему ты сражаешься этим мечом? – все-таки спросила Гейне, которой не спалось, – а не вторым, который зачарованный?
      – Я предпочитаю свое оружие, – сухо отозвался Райнарт, – эльфий не слишком удобен.
      – Разве настоящий мастер не должен сражаться любым оружием, – скорее уже по привычке поддела его принцесса.
      – При необходимости можно сражаться и сковородкой. Но настоящий мастер знает, что правильно подобранное оружие уже половина победы. Над моим может и не пели эльфийские чародеи, но во всем остальном он не уступит.
      – Тогда зачем он тебе? – резонно возразила обиженная девушка, когда Райнарт начал прикреплять Разящий к поясу.
      – Видишь ли, нам будет противостоять не только воин, – как раз таки бойцом Черный владыка может быть не очень сильным, – сколько маг. А этот меч, – он опустил ладонь на волнообразную элегантную крестовину, – способен рассечь не только плоть, но и чары. И лучше иметь его под рукой в нужный момент.
      Гейне умолкла и вскоре все-таки заснула, начиная привыкать к неудобствам походной жизни. Разбудил ее звук, настолько неожиданный в здешних местах, что сначала она подумала, что это все еще сон.
      Музыка.
      Нежные печальные трели доносились откуда-то из леса. Повернувшись, Гейне обнаружила, что дежуривший эльф исчез. Она приподнялась, но тут заметила, что Райнарт тоже не спит, и прижав палец к губам, показывает ей лежать тихо. Гейне послушно опустилась обратно, прислушиваясь к рвущей душу мелодии. Свирель плакала, заставляя больно дрожать в груди тонкую струнку. Музыка была прекрасна, – но какая же в ней была тоска! Постепенно звуки начали удаляться, пока не стихли совсем.
      Эледвер призрачной тенью опустился у костра и Райнарт поднялся ему навстречу.
      – Сильван?
      – Их сердце истекает слезами. У них небольшой выбор: умереть или уйти отсюда.
      Что одно и тоже, – закончил эльф.
      – Почему? – только и спросил помрачневший Райнарт.
      – Тень. Это все, что я смог понять.
      Флешбэк Мастер Фабиан осторожно спустился в мастерскую. Ему не спалось, и он услышал какой-то шум. Он долго возился со светильником, а когда зажег и осмотрелся, подняв повыше, то едва не выпустил его из рук…
      В его мастерской сидел не кто иной, как Ворон, и даже ленточка, стягивающая густые волосы была черной, а на столе перед ним лежал памятный эсток.
      Впечатления от сомнительного приключения месячной давности еще не стерлись из его памяти, и вряд ли они когда-нибудь померкнут. До сих пор не верилось, что ему удалось избежать не только гибели, но и вообще ущерба, однако напоминанием о происшествии служил богатый кошель, – деньги, находившиеся в нем, мастер пожертвовал комитету вдов и сирот, а вот саму вещь почему-то оставил себе.
      Мастер Фабиан почувствовал, как слабеют его ноги, и сел. Он не был уверен, что это ему не снится.
      Некоторое время они сидели напротив друг друга. Ворон улыбался уголком губ, уложив острый подбородок на сплетенные пальцы без единого кольца. Похоже, первым нарушать молчание он не собирался.
      – Что вас привело ко мне? – мастер Фабиан совладал с собой.
      – Дело, – сообщил гость, по своему обыкновению почти не разжимая губ.
      – Я всего лишь делаю музыкальные инструменты – чем я могу быть полезен вам?
      – Я хочу, что бы вы стали моим учителем.
      Вот так, – ни больше, ни меньше! Мастер Фабиан снял очки, протер их, надел снова и только тогда к нему вернулся дар речи.
      – Боюсь, что это не возможно, – почти твердо сказал он.
      – Почему?
      – Потому что это невозможно!
      – Вы брали учеников, но сейчас у вас никого нет, – начал перечислять незваный гость, – Заказов много, но нельзя сказать, что нет ни одной свободной минуты…
      – Вы следили за мной, – возмущенный мастер Фабиан даже подскочил на месте.
      – Наблюдал.
      – Я не могу принять вас, – решительно сказал мастер, – Во-первых, я решил больше не брать учеников. Во-вторых, для этого необходим талант… или хотя бы способности… в-третьих, вы – не годитесь в ученики!
      – Откуда вы знаете? – вопросил Ворон, и метр Фабиан осекся, – Я не собираюсь подвергать сомнению ваш авторитет. Если вы согласитесь, естественно я буду исполнять ваши распоряжения, а не вы мои. Почему вы считаете, что я откажу вам в уважении, которого заслуживает наставник и такой мастер?
      Мастер Фабиан молчал. Ему было чрезвычайно трудно представить этого человека подчиняющимся кому-либо, а тем более ему самому. Он попробовал по-другому.
      – Сколько вам лет, молодой человек?
      – Двадцать.
      Мастер Фабиан не сумел скрыть потрясения.
      – Вы выглядите старше… Но это не имеет значения! В вашем возрасте уже поздно учиться ремеслу.
      – Я полагаю, хорошему никогда не поздно учиться.
      – И вы будете жить в моем доме! – вырвалось у мастера против воли.
      Впервые в черных глазах что-то дрогнуло.
      – Я на этом не настаиваю.
      Сказано это было таким тоном, что мастер Фабиан ощутил холод смерти вдоль спины.
      – Давайте договоримся так. Определим срок. Скажем, полгода. Если на Самайн вы скажете мне, что дело безнадежно, – я не стану с вами спорить. Я уйду, возместив вам хлопоты.
      Предложение было самым разумным из того, что он услышал.
      – У меня будет одно условие.
      Ворон ждал. Только одно? – читалось в его жуткой улыбке.
      – Я не желаю брать ваши деньги, – твердо закончил мастер Фабиан.
      Похоже, Ворон ожидал чего-то другого, но и это его не удивило.
      – Как вам будет угодно.
      Гость поднялся, давая понять, что договор заключен и разговор окончен.
      – Доброй ночи.
      – Простите, – растерянный мастер снова начал теребить свои очки, – у меня… еще один вопрос к вам…
      Черная фигура замерла.
      – Как мне называть вас? Ворон… это не имя… согласитесь…
      – Меня зовут Дамон, – сообщил не оборачиваясь гость после небольшой паузы и удалился.
      Мастер Фабиан не нашел сил встать. Ему казалось, что это все сон, и он вот-вот проснется. Ведь невозможно представить, что в его мастерской только что был вольный барон Ворон. И что он, Фабиан, принял его в ученики. Он вообще не мог представить этого молодого бандита с замашками аристократа в мастерской с инструментом в руках…
 

***

 
      Как ни странно, пешим ходом маленький отряд продвигался не намного медленнее, а кое-где и быстрее: эльф вел их лесными тропами между двух основных трактов, и порой приходилось затрачивать немало усилий, что бы провести по какому-нибудь особо затруднительному месту последнюю оставшуюся лошадь или и вовсе делать порядочный круг.
      Но трудности были не только в этом. Хвоистый лес выглядел вполне обычным только для того, кто в лесу никогда не был. Даже Гейне чувствовала что-то неладное, а что уж говорить о Райнарте и тем более эльфе. Какое-то странное гнетущее чувство, чем-то похожее на впечатление от оставленной деревни, давило на затылок, заставляло приглушать голоса. Одинокая птица попробовала было исполнить привычную партию, но, смущенная, не закончила и первой трели, словно испугавшись своей наглости. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы под ветром, однако тишина эта была вызвана не вторжением человека. Судя по следам, зверья здесь почти не осталось и дальше все обещало стать только хуже. Не сговариваясь и не обсуждая, они стали предельно экономить провизию, а воду даже из самых полноводных и бурных ручьев брали лишь после того, как Эледвер или Райнарт ее проверяли.
      Несколько раз эльфийский перстень снова начинал светиться, и что бы не ввязываться в лишнюю драку, герои заблаговременно обходили возможного противника.
      Один раз орки прошли совсем близко, – так, что и не обладая по-эльфьи острым взором можно было рассмотреть все детали. Гейне впервые поняла, о чем говорил Райнарт, потому что впервые собственными глазами увидела кочевье, хотя собственно кочевьем это было назвать трудно: орки тоже шли налегке, взяв только то, что могли. Под охраной вооруженных до зубов мужчин шли их женщины – мелкие, юркие, их почти невозможно было толком рассмотреть из-за поклажи, которой каждой пришлось нести.
      Опираясь на рогатый, увешанный хвостами, клыками, лентами и бубенцами посох, шел шаман. На мгновение остановившись он повел головой, втягивая воздух широким носом. Райнарт плавно перетек за выступающие корни, свободной рукой просто вмяв отнюдь не протестующую принцессу в мох, покрывавший выступающий из недр, заросший густой порослью огромный валун, на котором они лежали, и останавливая эльфа, уже складывающего пальцы в отводящем знаке.
      Магия, которая наоборот могла еще больше взбудоражить шамана, и в самом деле не понадобилась: орки благополучно прошли дальше. Подождав пока совсем стихнут шаги заднего охранения степных жителей, и дав время им отойти на достаточное расстояние, Райнарт поднялся первым.
      – Видел? – мрачно обратился он к Фориану.
      Тот, похоже, опять понял его без пояснений, а вот Гейне начинало порядком надоедать, что она в этих разговорах выглядит этакой простушкой.
      – Мы все не слепые! – съязвила она.
      – Среди них почти нет детей, – Райнарт не поддержал тон, – И то, это подростки, которые скоро займут место в клане.
      – Они плодятся, как грызуны, – продолжил Эледвер, опережая очередной вопрос, – Если у этого клана нет детей, это значит, что они идут издалека и здесь только те, кто смог выдержать поход…
      – Или только те, кто родились, – закончил Райнарт, – и то и другое не сулит ничего хорошего.
      Очевидно, что единого лидера у них нет, так что это не нашествие, а просто бегство, когда отдельные кланы снимаются с места и идут на исконно враждебные им земли либо через них – в негостеприимные и непривычные для них фьорды. Но орки не побегут из своих степей неизвестно куда, в непролазный лес, только потому, что стало мало дичи, а территории они делили друг с другом и кочевниками-людьми постоянно. Орки всегда преданно служили очередному воплощению своего создателя, будучи нерушимой опорой Черного трона. Невозможно представить, что могло заставить их покинуть привычные места поселения, пуститься в опаснейший путь малыми группами на свой страх и риск, пожертвовав молодежью. И тем более не хотелось думать, что могло случиться, если они перестали рождать себе подобных, ведь несмотря на резкость слов, Эледвер был прав: орки живучи, приспосабливаются ко всему и необычайно плодовиты.
      Отряд упорно продвигался вперед, хотя добавилась еще одна трудность – погода словно сошла с ума: дикая жара сменялась едва ли не морозной ночью, штормовой ветер пригонял с собой чудовищный ливень, а у горизонта стояло солнце. Природа ни дня не пребывала в покое, но после переправы у водопада, они словно пересекли невидимую черту. Покой омертвевшего леса обрушился внезапно и обернулся не передышкой а новым испытанием. Деревья еще стояли, трава еще зеленела, однако это было состояние покойника, которого еще не коснулось тление, но к жизни вернуть уже невозможно. Эльф выглядел так, как будто его мучила сильнейшая головная боль.
      – На всей нашей границе так же, – произнес он тихо, и в его обычно безмятежных глазах на миг промелькнуло нечто живое и искреннее: скорбь.
      Дальше стало попадаться нечто еще хуже: то, что все же смогло выжить, приобрело уж совсем невообразимый вид. Обглоданные остовы деревьев покрывал бледно голубой ковер лишайника с вкраплением пушистых ядовито-желтых пятен. Буйным цветом, выше человеческого роста разрослись хвощи, среди которых кружили хороводы "ведьминых кругов", и даже самая мерзкая поганка, по сравнению с этими грибницами казалась милым желанным дополнением к яичнице. Редкие осколки былого леса, исчахшие, согбенные, лишенные всех соков и красок сиротливыми островками мелькали среди зарослей, затянутых густыми коконами паутин, расставленных их расплодившимися и разжиревшими хозяевами на всякого рода гнус. Пару раз проскальзывали какие-то непонятные твари, которых рассмотреть не удавалось, да и не очень-то хотелось!
      Теперь место для ночлега приходилось вначале тщательно выжигать, а только потом Эледвер ставил охранную черту, и то Гейне постоянно дергалась, опасаясь, что какому-нибудь особо шустрому клещу удалось до нее добраться. Их единственная лошадь долго и мучительно издыхала, вероятно отведав чего-нибудь. Гейне тихо плакала, смотря в огромные укоряющие глаза, и гладила тонкую изящную шею, пока Райнарт не покончил с затянувшейся агонией…
      Дело дошло до того, что все трое, уже с нетерпением ждали Пустоши, стремились к ней, как к чему-то надежному, привычному и хорошо известному, и увидев просвет – вздохнули с облегчением.
      Наверняка преждевременно.
      Флешбэк Мастер Фабиан смотрел, как чуткие руки натягивают струну, осторожно пробуют звук, подтягивают еще…
      Он любил украдкой наблюдать за работой своего ученика. Своего лучшего ученика! В такие мгновения его глаза утрачивали свое обычное непроницаемое выражение, становясь задумчивыми и немного печальными, а руки касались заготовки или инструмента нежно, почти с трепетом. Никогда еще мастеру не доводилось встречать человека, так фанатично преданного музыке. Он играл сам, но рождение нового инструмента значило куда больше. Он не замечает этого, но уже почти превзошел своего наставника, у которого перед силой таланта ученика остался только опыт.
      Вот и эта, уже казалось безнадежно погибшая, лютня ожила и снова готова петь…
      И все же сохранялось в его характере и манере, нечто пугающее: словно бы он брал силой даже то, что отдавалось даром. Словно всегда был чужим даже самому себе и только в подобные минуты обретал если не счастье, то хотя бы удовлетворение и успокоение…
      – Вы что-то хотели, мастер?
      Мастер Фабиан вздрогнул. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что его ученик, похоже, кожей чувствовал чужое присутствие.
      – Нет, Дамон. Нет.
      – Вам следовало еще полежать.
      – Не могу быть без дела, – мастер Фабиан прошел в соседнюю комнату за конторку.
      В этот момент в открытое окно просунулась рыжая голова в щегольском берете.
      – Вот ты где, – объявил менестрель Кеннет, заходя весь уже обычным способом. Он никогда не испытывал склонности к церемониям.
      – Сейчас закончу, – Дамон так и не поднял головы, настраивая лютню.
      Рыжий менезингер вызывал у него удивлявшую его самого симпатию. Возможно потому, что тоже был полукровкой, но то, что для Дамона стало неизбывной болью и бедой, для неунывающего Кеннета служило источником неиссякаемого оптимизма.
      – Это она? Вот это да! Не верю! Ты маг и чародей! – Кеннет выхватил лютню, едва Дамон убрал руку от струн.
      Тот смотрел на трубадура, восхищенно крутившего лютню, снисходительно улыбаясь уголком губ. Из-за детской жизнерадостности и наивной непосредственности, он не мог воспринимать Кеннета иначе, чем вздорного, но обаятельного мальчишку, хотя тот был старше него годами. Да и обстоятельства знакомства тоже накладывали отпечаток. Они встретились, когда Кеннета разыскивал разъяренный муж поклонницы со слугами, которые по ошибке затронули Дамона, – кто мог предположить, что на темной улочке окажется сразу двое метисов. Это могло бы плохо кончиться: для мужа и слуг. Но восторженно наблюдавший за стычкой Кеннет схватил своего невольного защитника за руку, едва не получив при этом удар эстока, и потащил его прочь с криком: "Здорово, а теперь сматываемся!". Да и в последствии защищать его приходилось не раз: от ревнивцев, от кредиторов, – со свойственной ему непоседливостью Кеннет постоянно куда-то вляпывался.
      – Береги ее. Добрый день, Полетта, – поприветствовал Дамон вошедшую следом за Кеннетом девушку.
      Хорошенькое кукольное личико куртизанки немедленно залилось несвойственным ей румянцем, что случалось каждый раз, как она видела черноволосого помощника мастера.
      – Надеюсь, мы не очень помешали… День сегодня действительно чудесный… может, прогуляешься с нами… – закончила она едва не заикаясь.
      – Точно. Лето на дворе, – подхватил Кеннет, – Нечего здесь киснуть. Айда гулять!
      – У меня работа.
      – А у меня что, нет? Не сбежит твоя работа!
      – В самом деле, – вмешался в их разговор мастер Фабиан, – срочного у нас ничего нет, сходите, развейтесь.
      Порой ему отчаянно хотелось, чтобы его странный ученик хоть раз улыбнулся так же широко, как Кеннет, приобнял соседку Полетту, которая сохнет по нему с тех самых пор, как учила его играть на флейте, или хотя бы сменил ненавистную черную ленточку в волосах, – единственное, что осталось в его облике от жутковатого Ворона.