- Я… я даже не знаю… - промямлил Тибор. - Мне надо бы…
      Он замолчал и задумался. "А не повернуть ли мне оглобли назад? Может, я и без того зашел слишком далеко. Меня уже несколько раз пытались убить… не пора ли внять намекам судьбы? Возможно, эта цепочка событий является подсказкой - дескать, остановись, покуда не поздно".
      - Погоди, дай подумать, - произнес он вслух. Он никак не мог принять решения.
      - Позвольте мне сообщить вам еще кое-что, - сказала птица. - За вами следует человек. По имени Пит.
      - До сих пор? - выпалил Тибор. Он не очень удивился, только немного встревожился. - Зачем? Почему?
      - Этого я не могу уяснить себе, - раздумчиво произнесла птица. -Полагаю, вы сами это очень скоро узнаете. Как бы то ни было, он, как говорится, не желает вам зла. Ну так что вы решили, мистер Тибор? Готовы отвечать?
      - А ты не в курсе, что случится, когда я повстречаюсь с Господом Гнева? Не убьет ли он меня? Не постарается ли каким-либо образом погубить?
      - Поначалу он даже не сообразит, кто вы такой и зачем разыскали его, - заявила птица. - Поверьте мне, мистер Тибор, он больше не думает, что -как бы это лучше выразиться? - что кто-либо преследует его с дурными помыслами. Ведь столько лет уже прошло.
      - Да, это похоже на правду, - сказал Тибор. Он глубоко вдохнул, чтобы набраться смелости для решающего вопроса. - Где он находится? Веди меня к нему. Но не очень торопись.
      - Он в сотне миль к северу, - ответила птица. - Вы найдете или его, или того, кто похож на него… Точнее я не могу сказать…
      - Почему ты не можешь сказать точнее? - спросил Тибор. - Я-то думал, тебе все и про все известно.
      Птичьи экивоки его угнетали. "Я перемазался слизью червя, - подумал он, - избежал стольких грозных опасностей - ну и что в результате? Что я получил? Шиш с маслом. Говорящую птицу. Которая якобы что-то там знает. В общем-то, мы с ней похожи. Я что-то знаю, она что-то знает… У всех по клочку истины. Если ее клочок приложить к моему… Отчего бы и не попробовать?"
      - Как он выглядит? - спросил Тибор.
      - Погано, - ответила птица.
      - То есть?
      - У него изо рта воняет. Одних зубов нет, а те, что остались, почти коричневые. Плечи висят. Старый и жирный. Таким тебе придется рисовать его на фреске.
      - Понятненько, - пробурчал Тибор.
      Что ж, этого следовало ожидать. Видать, земное воплощение Господа Гнева не изъято от всеобщего закона увядания и старения плоти. В глазах Тибора Бог мигом стал ближе, человечней. Но поможет ли это при работе над картиной?
      - А есть в нем хоть что-либо - ну, возвышенное?
      - Может, он и не тот, кто вам нужен, - сказала птица. - Дело в том, что в нем возвышенного ни на грош. Извините, что я вынуждена так говорить. От правды никуда не уйдешь.
      - Господи Иисусе! - с горечью произнес Тибор.
      - Однако опять-таки подчеркиваю, - сказала птица, - я не гарантирую, что это именно тот, кого вы ищете. Предлагаю вам взглянуть самолично. Рассмотрите его дотошно, сравните со своими представлениями и решите сами, не полагаясь на мои слова.
      - Это можно. Отчего бы и не взглянуть, - пробормотал Тибор.
      На душе у него было по-прежнему муторно. Уж очень велика ноша на его плечах, уж очень много треволнений поджидает его впереди…
      "Эх, поверну-ка я обратно", - в сотый раз подумал он. Надо выпутываться из этой истории, пока дело не повернулось совсем круто. Пока что ему везло. Но почем знать - вдруг полоса везения закончилась! Нельзя же до бесконечности испытывать терпение судьбы!
      - Вы полагаете, что ваша полоса везения закончилась? - спросила птица, проницательная бестия. - Тут я могу вам сказать со стопроцентной уверенностью: ваши запасы везения еще не исчерпаны. Поверьте мне, вы будете целы и невредимы.
      - Как мне верить тебе, если ты даже не знаешь толком: он это или не он.
      - Гм-м, гм-м, - несколько смутилась птица. - Понимаю, к чему вы клоните. Но повторю снова: даю голову на отсечение, что ваша полоса везения не закончилась. Хотите верьте, хотите нет. В этом вопросе у меня полнейшая уверенность.
      - А что ты за птица? - спросил Тибор. - То есть - какой породы?
      - Голубая сойка.
      - Ну и какая слава у голубых соек? Можно им доверять? В общем и целом.
      - В общем и целом - можно, - заявила птица.
      - А ты, часом, не исключение из рядов в общем и целом честных голубых соек? Исключение, которое доказывает правило? - осведомился Тибор.
      - Нет, не исключение.
      Птица вспорхнула с ветки и пересела к Тибору на плечо.
      - Вы взвесьте хорошенько следующее. Кому вы можете доверять больше, чем мне, - если решите вообще кому-нибудь доверять? Я ждала, когда вы тут появитесь, долгие-предолгие годы. С незапамятных времен я ведала, что вы пройдете именно этим путем, а когда услышала, как вы вдали поете церковный гимн, я вся затрепетала от радости. Вот почему я немедля подала голос, заслышав, как вы с воодушевлением распеваете псалмы. Мне особенно понравился старинный псалом номер сто. Он, честно говоря, мой самый любимый. Итак, вы склонны доверять мне или нет?
      - Полагаю, птице, которая любит и поет церковные гимны, можно доверять, - сказал Тибор, размышляя вслух.
      - А я именно такая птица!
      Сойка взлетела. У нее каждое перышко дрожало от нетерпения отправиться в путь. Экая красивая птица! Какое нежное сочетание голубого и белого в ее оперении! И какая большая! Да, деваться некуда, придется поверить ей на слово.
      "Возможно, мне надо обойти множество мест и увидеть множество людей, которые не окажутся Господом Гнева. И только потом я найду настоящего. Не в этом ли смысл паломничества - в медленном обретении того, к чему стремишься?"
      - Не знаю, выдержит ли колесо… - сказал Тибор. - Эта слизь вряд ли сойдет за настоящую смазку.
      - С колесами проблем не будет, - заверила сойка. - Прокатишься с ветерком. Вперед!
      Тибор покорно последовал за своей бело-голубой проводницей.
      Солнце слало теплые длинные лучи с голубого неба. Было очевидно, что в это время суток самые необычные из здешних живых существ предпочитают прятаться. Тибор не увидел больше ни единого монстра. Как ни странно, это повергло его в еще большее уныние, чем парад страшилищ ночью и поутру. Одно утешало: сойка летела перед ним, указывая дорогу, и не пропадала из виду. И это главное. Она у него теперь как путеводная звезда.
      Когда голштинка остановилась пощипать высокую красноватую траву, Тибор спросил у подлетевшей сойки:
      - Вдоль этой дороги никто не живет?
      - Местные нарочно не кажут носа на свет. Не любят показываться, -ответила птица.
      - Они такие страшные на вид?
      - Да. Того, кто привык к обычным формам жизни, их вид способен ужаснуть.
      - Неужто пострашнее бегунов, человеко-ящеров и человеко-насекомых?
      - Пострашнее.
      Но сама птица, похоже, местных тварей не боялась - попрыгивала по сухим листьям у дороги, поклевывала каких-то мошек и червячков.
      - Тут есть один, который выглядит следующим образом…
      - Не надо, не рассказывай, - взмолился Тибор.
      - Вы же сами интересовались…
      - Это я так… А от подробностей - избавь.
      Он прикрикнул на корову, и та потащила тележку дальше. Птица вспорхнула и полетела вперед. Казалось, корова понимает, что надо следовать за птицей.
      - Слушай, он выглядит очень ужасно? - спросил Тибор немного погодя.
      - Кто? Господь Гнева? - отозвалась сойка, вернувшись к тележке и усевшись на плечо художника. - Он… не знаю, нужно ли говорить вам об этом… словом, он выглядит не совсем обычно. Он мужчина крупный, но, как я имела случай заметить, у него изо рта воняет. Человек вроде бы могучего телосложения, но сгорбленный превратностями жизни. Человек вроде бы преклонных лет - и в то же время…
      - Ну что ты плетешь! Ты даже не уверена, тот ли это человек!
      - Уверена - до известной степени, - не обижаясь, ответствовала птица.
      - Он живет среди людей?
      - Верно! - сказала птица, довольная его сообразительностью. - В селении еще шесть десятков мужчин и женщин. И ни один из них не ведает, кто он такой в действительности.
      - А ты-то откуда про него узнала? - спросил Тибор. - Если односельчане не догадались, кто он такой, ты-то как догадалась? По каким-либо безошибочным знакам на его теле?
      Он надеялся, что это именно так. Было бы куда проще нарисовать убедительный портрет Господа Гнева, будь у него на теле отчетливые знаки непринадлежности к дольнему миру.
      - На нем лежит печать смерти и отчаяния, - небрежно прочирикала птица, вспорхнула с его плеча и полетела вперед, делая кульбиты в воздухе. - Эта печать столь очевидна, что бросится тебе в глаза, как только мы прибудем на место.
      Тибор наблюдал за птицей, которая угомонилась и летела теперь прямо перед тележкой.
      - А поконкретней этой печати ничего нет? - спросил он.
      - Впервые я увидела его два года назад, - сказала птица. - С тех пор я виделась с ним довольно часто. Однако я помалкивала о нем - на мои уста была наложена печать молчания, от которой я была разрешена лишь час назад. Я никому и словечка не проронила про него. Ей-же-ей! А когда вы испачкались в слизи того большого червяка, вы обрели способность понимать меня - и все узнали.
      - Занятно, - сказал Тибор, погоняя корову. - Но ты ушла от моего вопроса.
      - Я стараюсь отвечать на все ваши вопросы, - ответила птица. -Видите ли, мистер Тибор, вам вовсе не обязательно следовать за мной. Никто вас не заставляет. Я просто делаю полезное дело - так сказать, на общественных началах. Никакого навара я с этого иметь не буду. Разве что получила возможность поразмять крылья.
      Сойка обиженно забила крыльями.
      Лес, через который лежал их путь, постепенно редел. Впереди виднелись то ли горы, то ли гряда очень высоких холмов. Склоны этих холмов были бледно-соломенного цвета с вкраплениями темной зелени. Перед Тибором до самого подножия холмов простиралась большая долина - похоже, плодородная. Через нее пролегали почти не заросшие дороги. На одной из них, громко пофыркивая, медленно двигалось что-то вроде автомобиля. Стук мотора хорошо разносился в утреннем воздухе.
      У перекрестка трех дорог виднелся поселок. Не то чтобы действительно очень большой, но, по нынешним временам, величины необычной. Некоторые здания поражали своим размером - не иначе как небольшие фабричные цеха. Есть магазины и даже небольшой аэродром.
      - Это Нью-Брунсвик, штат Айдахо, - объявила птица. - Мы пересекли границу штата - попали из Орегона в Айдахо. Улавливаете?
      - Да.
      Он хлестнул корову, и она побежала резвее. Теперь все колеса разом стали постукивать и поскрипывать - как то, которое ему лишь чудом удалось починить. Тибор слышал жалобы колес, но успокаивал себя: "До селения рукой подать, доеду. А там наверняка есть кузнец, который заменит ходовую часть каждого колеса. Если одному не хватало смазки, то и остальные скорее всего крутятся на пределе. Вот только во сколько обойдется такой основательный ремонт?"
      - Ты сможешь устроить ремонт моей тележки по божеской цене? - спросил художник птицу.
      - Где она теперь - божеская цена? - сказала птица. - Заводов больше нет, чтоб запчасти выпускать. Есть только крохотные мастерские в небольших поселениях с натуральным хозяйством. И все в дефиците. Но в Нью-Брунсвике целых две мастерские для починки довоенной техники.
      - Моя тележка произведена после Катастрофы, - заметил Тибор.
      - Они и с этим справятся.
      - А сколько слупят?
      - Попробуйте бартер, - посоветовала птица. - Жаль, что вы не прихватили что-нибудь из сокровищ червя. Могли бы совершить обмен.
      - Да у него там одна ненужная дрянь! - воскликнул Тибор и удивленно спросил: - Ты хочешь сказать, тот металлолом здесь в цене?
      "Если они умеют перерабатывать металлолом, - подумал он, - тогда здешние жители намного выше нас по уровню своего развития! А ведь я, в сущности, не так уж далеко уехал от дома! Да, соседи, но какая разница! Как же изолированно мы живем! И как мало знаем. Сколько полезных знаний утрачено!"
      - Даже матрасные пружины тут бы очень сгодились, - сказала птица. -Они ведь стальные. И местные умельцы сделали бы из них инструменты. К примеру, ножи, вилки, стамески. Из цветных металлов можно изготовить спирали для женщин - это такие приспособления, чтобы женщины не беременели.
      - Батюшки, - ахнул Тибор, - неужели они сознательно понижают уровень рождаемости - когда население всей планеты составляет лишь несколько миллионов!
      - Слишком много рождается увечных, - объяснила птица. - Например, таких, как вы, - уж простите, что я так говорю. Так вот, в Нью-Брунсвике предпочитают совсем не рожать, чем плодить калек и мутантов.
      Тибор пригорюнился.
      - Они, наверно, выставят меня вон, как только увидят, какой я, -сказал он.
      - Вполне вероятно, - безжалостно согласилась птица и полетела в сторону долины.
      Пока они спускались с лесистой возвышенности в долину, птица тараторила вовсю, рассказывая на лету о всех необычных калеках, рожденных в округе за последние несколько лет. Отвратительные подробности захватывали дух. Впрочем, Тибор слушал сойку вполуха: тележку немилосердно трясло на ухабах, порченые колеса не давали ему покоя. Все тело его болело. Он закрыл глаза и пытался расслабиться, подавить тошноту. Он догадывался, что его мутит не только от тряской дороги, но и от страха - он боится этого незнакомого Нью-Брунсвика. Каково ему придется среди огромного количества незнакомых людей? Ведь всю жизнь он провел в общине, где все друг друга знали. Что, если будет не найти общего языка? Даже в буквальном смысле! Потом он задумался над названием поселка: Нью-Брунсвик. Не исключено, что кто-нибудь там владеет немецким. Это поможет, если местный английский язык сильно отличается от шарлоттсвилльского. В разрозненных общинах язык претерпевает стремительные изменения - рождаются диалекты, которые порой различаются до степени полного взаимного непонимания. А беспечная птица живописала всех когда-либо встреченных ею калек:
      - …у некоторых только один глаз - посередине лба. Кажется, это называют "циклопизм". А некоторые рождаются с сухой тонкой кожей, которая местами прорывается и открывает подкожный слой, поросший шерстью. Был один младенец, у которого пальцы росли прямо из груди, а рук и ног вообще не было. Представляете: десяток пальцев на ребрах! Прожил, как говорят, не меньше года.
      - А он мог двигать этими пальцами? - рассеянно спросил Тибор.
      - Да. И время от времени делал ими непристойные жесты. Все гадали, случайно или сознательно.
      Тибор стряхнул с себя тошнотную одурь и спросил с некоторым интересом:
      - Ну а еще каких уродов ты помнишь? - Порой этот предмет - по очевидной причине - вызывал у него болезненное любопытство. - Случались трехголовые? Чтобы как драконы в сказках!
      - Бывали и такие, - ответила птица, - только не в Нью-Брунсвике, а подальше на север, где уровень радиации был выше… Довелось мне видеть человека-страуса: длиннющие ноги, голые и тощие, тело в перьях, а шея как кишка…
      - Хватит, хватит, - опять взмолился Тибор. - И без того тошно.
      Птица хихикнула:
      - Погодите, дайте рассказать про самого оригинального, которого я видела за всю свою жизнь. У него мозги были вне черепной коробки. Он их носил с собой - ха-ха - в горшке или в ведерке. И при этом они хорошо работали. Он заливал их специальным раствором, чтобы изолировать от атмосферы и поддерживать правильный кровообмен. Ему приходилось постоянно следить за тем, чтобы не порвалась связь между ним и горшком с мозгами. Достаточно было споткнуться и выронить горшок… Прожил он очень долго, но что это была за жизнь - в вечном страхе лишиться своих мозгов!..
      - Заткнись! - выдавил из себя Тибор.
      Чувство омерзения одолело нездоровое любопытство. К горлу снова подступила тошнота. Он закрыл глаза и привалился к спинке своего сиденья.
      Они двигались дальше в полном молчании.
      Переднее правое колесо отвалилось внезапно, сразу. Оно покатилось само по себе вниз по склону - и быстро пропало где-то далеко в траве. Корова замерла, заметив, что тележка за ней двигается как-то необычно, с креном.
      Тибор произнес заплетающимся языком:
      - Ну, похоже, мне теперь действительно хана. Он всю жизнь предвидел, что смерть придет к нему в каком-нибудь смехотворном виде. Перед началом Странствия это чувство было вдвойне острее. И вот былые страхи воплощались в жизнь. Как будто он накликал беду своим непрестанным ожиданием беды. Он испытал животный страх, какой, наверное, испытывает зверь, когда его лапа попадает в капкан. Слепящая, безумящая паника. Зверь порой отгрызает собственную конечность, попавшую в капкан. "И я бы, наверное, сделал то же, - подумал Тибор, - будь у меня нога. Но тут ситуация, когда я бессилен что-либо предпринять…"
      - Я позову людей на помощь, - сказала птица. - Вот только одна беда… - Тут она подлетела поближе и села к Тибору на плечо. - Беда в том, что лишь вы понимаете мою речь. Напишите записку, а я слетаю с ней в поселок.
      Правым манипулятором Тибор достал блокнот с обложкой из черной кожи и шариковую ручку и написал: "Я Тибор Макмастерс, безрукий и безногий калека. Моя тележка застряла на склоне холма. Следуйте за птицей".
      - Вот так, - сказал он, вырвал листок и сложил его вчетверо. Сойка схватила листок в клюв, взмыла высоко в теплое утреннее небо и устремилась в долину, где жили люди - или почти люди.
      Тишина.
      "Может статься, я так и останусь тут, - подумал Тибор, - если никто не выручит. Тут будет моя могила. И здесь же похоронят мои упования и амбиции. Точнее, амбиции тех, кто использовал меня в своих целях. А впрочем, нет. Я ведь и сам воспарял в мечтах и лелеял большие планы. Меня сюда на аркане не тащили - сам поперся, хотя отлично знал обо всех подстерегающих опасностях. Так что, кроме себя, винить некого. А все-таки досадно помереть, подойдя так близко к цели. Разумеется, если считать, что я действительно подошел к цели".
      - Провались оно все пропадом! - громко воскликнул он.
      Голштинка обернулась и вопросительно уставилась на хозяина. Тибор что было силы хлестнул ее кнутом. Корова жалобно замычала и налегла на постромки. Но передняя ось сразу же глубоко зарылась в землю, и тележка резко остановилась - не будь калека привязан к сиденью, он бы непременно вывалился на дорогу.
      "Уж лучше не рыпаться", - подумал он. Остается только ждать. Если птица не вернется и не приведет кого-либо на подмогу, его ждет верная смерть. Досадно помирать в этом таком обыкновенном месте. Хотя где оно приятно - помирать? А с Господом Гнева если кому и суждено встретиться, то не ему…
      "Ну, так что же теперь?" - спросил он себя. Он взглянул на часы: девять тридцать. Если кто и придет на помощь, так не раньше одиннадцати. А если к одиннадцати никто не…
      "В этом случае я сдаюсь и выхожу из игры".
      - Хотелось бы мне взглянуть на трехголового, - сказал Тибор вслух, обращаясь к своей верной голштинке. - Ты не переживай, пеструха. Если меня совсем припрет, я тебя отпущу на волю - тебе-то зачем со мной вместе помирать… Эх, коровка ты моя, коровка…
      Хотелось думать о возвышенном и возвышенными словами. Но в голову лезли детские стишки. Всплыла не бог весть какая оригинальная мысль, вычитанная где-то: "Когда придет время подводить счеты земному существованию, важным окажется не то, победил ты или проиграл, но то, как ты вел игру". А что -хорошая цитата, уместная.
      "Я вел честную игру и достаточно искусно".
      - Кабы наши желания были лошадями, всякий нищий ездил бы верхом, -произнес он вслух. Тишина после этих слов была особенно заметной. Только его тяжелое дыхание и сопение голштинки, которая тянулась к аппетитному кустику у дороги.
      - Проголодалась, милая? - сказал Тибор. Он и сам проголодался.
      "Вот как мы оба можем помереть - от голода и жажды. Будем пить собственную мочу, чтобы протянуть подольше. Но и это нас не спасет. Жизнь моя в коготках и клюве существа, которое может уместиться в ладони. Сойка-мутант… а ведь сойки славятся своей лживостью и пронырством. Сойка - это ж бранное слово у людей. Должно быть, и эта надула"…
      Тут он вернулся к видению, которое возникало в его сознании не единожды в последние несколько лет. Ему представился небольшой пушистый зверек. Этот пушистый зверек живет молчком, одиноко, в своей разветвленной подземной норе. И трудится, трудится, пока в один прекрасный день не прорывает хода к большой дороге. Там он устраивает что-то вроде прилавка, на который выкладывает все сделанное своими лапками - и ждет в молчании целый день покупателей. Время идет. Миновал полдень, опустились сумерки. А зверек так и не продал ничего из своей продукции. И вот горестная сценка: в полумраке зверек собирает товар и, угрюмый, разочарованный, молча убирается в нору -побежденный, но без единой жалобы на устах. Однако он побежден окончательно, безвозвратно - даром что поражение подкралось медленно, бесшумно…
      "Вот я сижу и жду - как тот зверек при дороге. Жду-пожду - а толку никакого. Стемнеет, потом минует ночь, наступит рассвет. И новый день угаснет. А потом случится так, что я не проснусь к восходу солнца, и молчаливая надежда развеется - лишь стылое тело останется на тележке. Нет, голштинку надо отпустить, прежде чем я совсем ослабею. Хоть без нее тоскливей умирать, эгоистом я не буду. Какое странное это облегчение -сознание, что твои страдания видит другое существо, что ты не один. Ведь это, казалось бы, не должно облегчать страдания… Впрочем, страдаю ли я? Нет. Просто душа моя останавливается, как остановлено в пространстве мое тело. Но неподвижность, если ее осознать всеми фибрами, разве она не есть горчайшее страдание?"
      - Господь Гнева, - произнес Тибор вслух привычные слова литургии. -Приди ко мне. Покарай меня, но только возьми в Царствие Твое. Прими меня в небесный вертоград.
      Тибор ждал с закрытыми глазами. Никакого ответа.
      - Здесь ли Ты? - спросил он. - Ты, в руце коего и мое страдание, и мое избавление, разреши меня от нынешней муки. Твоей волей случилось сие со мной, но Твоей же волей влеком предпринял я труд сей… Вытащи меня из этой пакости, а, Господи? Ну, пожалуйста, очень прошу!
      Он умолк - в ожидании. Ответа не было. Не прозвучал он ни свыше, не прозвучал он и внутри - в душе Тибора.
      "Ах так! - подумал Тибор. - Тогда я посоветуюсь с тем, старинным Богом. То есть буду молить его дать мне ответ. Может, глава побежденной, отошедшей в прошлое религии окажется чутче".
      И опять никакой реакции свыше. Хоть лбом о стену шаркнись - никакого результата!
      "Но недаром же говорят, что пути Господа небыстры, - размышлял Тибор. - Время для Господа течет не с той же скоростью, что для нас, смертных. Что для нас вечность - для него мановение ока. Вот он и не спешит - по нашим меркам".
      - Я сдаюсь! Возвращаю свой билет! - сказал он громко, не без скрытой угрозы. И стоило ему это произнести, как он действительно почувствовал непреодолимую усталость. Все тело его, все его клеточки, все жилки -сдавались, отказывались от борьбы.
      "А может, это и есть то облегчение муки, которого я так домогался. Быть может, Он в итоге дарует мне хорошую смерть - скорую и безболезненную? Так умерщвляют любимых домашних животных - переводя в сон, а из сна в смерть…"
      Прямо над Тибором в небе вдруг вспыхнуло яркое сияние. Полуослепленный, он уставился на источник света, приложив к глазам в виде козырька свой левый манипулятор.
      Световое пятно стало снижаться к нему. Мало-помалу оно приобрело матово-красный цвет - это был крупный пульсирующий диск. Казалось, он горячий и все больше накаляется изнутри, пламенея откровенной злостью. И с какого-то момента диск зазвучал - шипением ракеты, рассекающей воздух, или раскаленной болванки, брошенной в воду. На лицо калеки упало несколько капель теплого тумана, который клубился вокруг диска.
      Тибор невольно отпрянул.
      Слепящий диск остановился неподалеку и стал обретать некую форму. Постепенно в нем все отчетливее проступали черты человеческого лица: глаза рот, уши, спутанные волосы. Губы зашевелились и что-то неслышно произнесли.
      - Что? - переспросил Тибор, который смотрел на диск, высоко задрав голову.
      Теперь он различал на диске рассерженное лицо "Чем я прогневал его? Ведь я даже не знаю, кто он и зачем он…"
      - Ты кощунствовал и насмехался надо мной! - прогремел зычный раскатистый голос. - А я - твоя свеча, слабый свет, ведущий к большему свету. Смотри, что я мог бы сделать для тебя, если бы пожелал спасти тебя. Это очень просто… Молись! Пади на колени и молись, простерев руки ко мне!
      - У меня нет ни рук, ни ног, - сказал Тибор.
      Об этом не беспокойся, предоставь это мне, - произнесло облитое светом лицо.
      Тибор ощутил, что он поднимается, выходит из тележки и садится в траву. НОГИ. Он встал на колени. Он видел, как ноги под ним сгибаются. Тут ему бросились в глаза собственные руки, и он пошевелил пальцами. Поверх рук еще оставалась рама его манипуляторов.
      - Вы Карлтон Люфтойфель! - выдохнул Тибор. - Ибо только Господь Гнева может сделать то, что вы сделали!
      - Молись! - приказал освещенный лик. Тибор заговорил невнятной скороговоркой:
      - Я никогда не насмехался над самым могущественным существом Вселенной! Я молю не о прощении, я молю о понимании. Если бы вы знали мою душу…
      - Я знаю твою душу, Тибор!
      - О, навряд ли до конца. Я человек сложный, да и теология в наши дни такая запутанная! В своей жизни я совершил грехов не больше, нежели большинство людей. Молю, поймите, я совершаю Странствие, дабы найти ваше человеческое воплощение - и верно передать его в портрете…
      - Знаю, - перебил его Господь Гнева. - Я знаю все, что известно тебе, а сверх того и еще многое. Это я послал птицу. Это по моей воле ты проехал так близко от червя, что побеспокоил его и он попытался сожрать тебя. Теперь ты больше понимаешь? Это я сделал так, что твоему правому переднему колесу потребовалась починка. Ты был под моим пристальным присмотром в течение всего твоего Странствия.
      Тибор - с помощью своих новых рук - открыл багажник тележки, проворно извлек оттуда фотокамеру "Поляроид" и без промедления сфотографировал разъяренную физиономию на диске.
      - Да ты никак сфотографировал меня! - прогремел голос свыше.
      - Да, - сказал Тибор. - Чтобы удостоверить Твою реальность.
      У него был еще десяток причин на то.
      - Я совершенно реален, - с упреком прогремел голос.
      - Зачем Ты делал все эти вещи? - спросил Тибор. - Почему я привлек к себе такое пристальное внимание с Твоей стороны?
      - Ты для меня лишен значения. Но Странствие - это действительно важно. Ты намеревался найти меня и убить.
      - Нет! - вскрикнул Тибор в ответ. - Я хотел только сфотографировать Тебя.
      Тибор схватил кончик выползающей из камеры фотографии и нетерпеливо потянул на себя.
      На снимке лик с диска получился необычайно отчетливым - лицо, искаженное дикой яростью. Все сомнения отпадали.
      Да, это Карлтон Люфтойфель - это его лицо! Именно его он и разыскивал. Именно это лицо он должен был увидеть в конце своего Странствия, которое могло затянуться на неопределенное время.