Он заскулил еще раз, когда «яйцо», включенное теперь в розетку, раскололось посередине, и верх отошел, открывая внутреннюю полость машины.
      Рэндер сел. Его сиденье начало принимать контуры ложа и наполовину вошло в консоль. Рэндер сел прямо — ложе двинулось обратно, и снова половина потолка отошла, изменила форму и повисла в виде громадного колокола. Рэндер встал и обошел «яйцо». Распай говорил о соснах, небе и тому подобном; Рэндер достал из-под «яйца» наушники. Закрыв одно ухо и прижав наушник к другому, он свободной рукой играл кнопками. Шорох прибоя утопил поэму: мили дорожного движения перекрыли ее; обратная связь сказала: "…сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоко синим, почти фиолетовым".
      Он включил маску и проверил: раз — корица, два — сгнивший лист, три сильный мускатный запах змей… и вниз через третий, и вкус меда, уксуса, соли, и вверх через лилии и мокрый бетон, и предгрозовой запах озона, и все основные обонятельные и вкусовые сигналы для утра, дня и вечера.
      Ложе, как полагалось, плавало в ртутном бассейне, стабилизированное магнитными стенками «яйца». Рэндер поставил ленты.
      — О'кей, — сказал он, поворачиваясь. — Все проверено.
      Элина как раз клала очки поверх своей сложенной одежды. Она разделась, пока Рэндер проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными сосками, длинные ноги. Она отлично сложена для женщины ее роста, подумал он. Но, глядя, на нее, Рэндер понимал, что главное препятствие, конечно, в том, что она — его пациентка.
      — Готова, — сказала она.
      Он подвел ее к машине. Ее пальцы ощупали внутренность «яйца». Когда он помогал Элине войти в аппарат, он заметил, что глаза ее — цвета морской волны. И этого он тоже не одобрил.
      — Удобно?
      — Да.
      — О'кей, устраивайтесь. Сейчас я закрою. Приятного сна.
      Верхняя часть «яйца» медленно опустилась. Оно стало непрозрачным, затем ослепительно блестящим. Рэндер был смущен своими испорченными рефлексами. Он двинулся обратно к столу.
      Зигмунд стоял, прижавшись к столу. Рэндер потянулся погладить его, но пес отдернул голову.
      — Возьми меня с собой, — проворчал он.
      — Боюсь, что этого сделать нельзя, дружище, — сказал Рэндер. — К тому же мы, в сущности, никуда не уходим. Мы подремлем прямо здесь, в этой комнате.
      Собака, похоже, не успокоилась.
      — Зачем?
      Рэндер вздохнул. Спор с собакой был, пожалуй, самой нелепой вещью, какую он мог представить себе в трезвом виде.
      — Зигги, — сказал он, — я пытаюсь помочь ей узнать, на что похожи разные вещи. Твоя работа, бесспорно, прекрасна — водить ее по этому миру, которого она не видит, но ей нужно знать, как он выглядит, и я собираюсь показать ей.
      — Тогда я ей не буду нужен.
      — Будешь. — Рэндер чуть не засмеялся. Патетичность собаки была почти абсурдной, и в то же время предельно искренней. — Я не могу исправить ее зрение, — объяснил он. — Я просто собираюсь передать ей некоторое абстрактное видение — ну, вроде как дать ей на некоторое время взаймы свои глаза. Усек?
      — Нет, — ответил пес. — Возьми мои.
      Рэндер выключил музыку и показал на дальний угол.
      — Ляг там, как велела Элина. Это не очень долго, и когда все кончится, ты по-прежнему будешь водить ее. Идет?
      Зигмунд не ответил, повернулся и пошел в угол, опустив хвост.
      Рэндер сел и спустил купол — операторский вариант «яйца». Перед ним было девяносто белых кнопок и две красные. Мир кончался в темноте под консолью. Он ослабил узел галстука и расстегнул воротник. Затем достал шлем из гнезда и проверил его. Надел на нижнюю часть лица полумаску и опустил на нее забрало шлема. Его правая рука была на перевязи.
      Постукивающим жестом он включил сознание пациентки.
      Конструктор не нажимает сознательно на белые кнопки. Он внушает условия. Тогда глубоко имплантированные мышечные рефлексы осуществляют почти незаметное давление на чувствительную перевязь; та скользит в нужное положение и заставляет вытянутый палец двинуться вперед. Кнопка нажата.
      Перевязь движется обратно.
      Рендер чувствовал покалывание в основании черепа. Пахло свежескошенной травой.
      Вдруг он влетел в громадный серый проход между мирами…
      Через какое-то, показавшееся долгим, время Рэндер почувствовал, что стоит на страшной Земле. Он ничего не видел, только ощущение присутствия информировало его о том, что он прибыл. Такого полного мрака он еще ни разу не видел.
      Он пожелал, чтобы мрак рассеялся. Ничего не произошло.
      Часть его мозга вновь проснулась, а часть, которую он не реализовывал, спала; он вспомнил, в чей мир он вошел. Он прислушался к Элине. Услышал страх и ожидание. Он пожелал цвет. Сначала красный.
      Рэндер почувствовал соответствие. Значит, это было.
      Все стало красным. Он находился в центре бесконечного рубина.
      Оранжевый, желтый…
      Он оказался в куске янтаря.
      Теперь зеленый, и он добавил к нему соленые испарения моря. Синий — и вечерняя прохлада.
      Он напряг мозг и произвел все цвета сразу. Они закружились громадными перьями.
      Затем он разорвал их и заставил принять форму. Раскаленная радуга выгнулась через темное небо.
      Под собой он обнаружил коричневый и серый цвета. Они появились полупрозрачными, мерцающими, исчезающими пятнами.
      Где-то присутствовало ощущение страха, но не было и следа истерии, поэтому он продолжал творить.
      Рэндер создал горизонт, и мрак ушел за него. Небо чуть заголубело, и он пустил в него стадо темных облаков. Его попытки создать расстояния и глубину натолкнулись на сопротивление, поэтому он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он расшвырял облака, от аудитории медленно пришла концепция расстояния, и он быстро воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну агорафобии.
      Паника исчезла.
      Рэндер сфокусировал свое внимание на высоких деревьях — дубах, соснах, секвойях. Он раскидал их вокруг, как копья, в рваных зеленых, коричневых и желтых нарядах, раскатал толстый ковер влажной от утренней росы травы, разбросал с неравными интервалами серые булыжники и зеленоватые бревна, перепутал и сплел ветки над головой, бросил однообразные тени через узкую долину.
      Эффект получился потрясающим. Казалось, весь мир вздрогнул с рыданием, а затем стих.
      Сквозь тишину он почувствовал ее присутствие. Он решил, что лучше будет побыстрее закончить с фоном и создать осязаемые объекты, чтобы подготовить поле действий. Позднее он может изменить, исправить или улучшить результаты в последующих сеансах, но для начала многое было необходимо.
      С самого начала он понял, что тишина — это не отстраненность Элины: она приблизила себя к деревьям, траве, кустам и камням, олицетворила себя в их формах, слилась с их ощущениями, звуками, ароматами…
      Легким ветерком он пошевелил ветви деревьев. За пределами видимости создал плещущие звуки ручья.
      Пришло ощущение радости. Он разделил его.
      Она переносила все исключительно хорошо, и он решил расширить опыт.
      Он пустил свое сознание блуждать среди деревьев. И вот он рядом с ручьем и ищет Элину.
      Он плыл по воде. Он еще не обрел формы. Плеск превратился в журчание, когда он толкнул ручей на глубокое место над камнями. По его настоянию вода стала выговаривать слова.
      — Где вы? — спросил ручей.
      — Здесь! Здесь! Здесь!
      — И здесь! — повторили деревья, кусты, камни, трава.
      — Выбирайте одно, — сказал ручей, расширился, обогнул скалу и стал спускаться по склону к голубому бассейну.
      — Не могу, — ответил ветер.
      — Вы должны. — Ручей влился в бассейн, покружился на поверхности, затем успокоился. — Скорее!
      — Прекрасно, — отозвалось дерево. — Минутку.
      Розовый туман поднялся над озером и потянулся к берегу.
      — Давайте, — зазвенел он.
      — Сюда…
      Она выбрала маленькую иву.
      Ива качалась на ветру и тянула ветви к воде.
      — Элина Шэлотт, — сказал Рэндер, — всмотритесь в озеро.
      Ветер усилился, и ива наклонилась.
      Рэндеру было нетрудно вспомнить ее лицо, ее тело. Дерево крутилось, как будто не имело корней. Элина стояла в тумане взрыва листьев и со страхом смотрела в глубокое голубое зеркало мозга Рэндера, в озеро. Она закрыла лицо руками, но все-таки смотрела.
      — Смотрите на себя, — сказал Рэндер.
      Она опустила руки и посмотрела вниз, а затем стала медленно поворачиваться, изучая себя со всех сторон.
      — Я чувствую, что выгляжу вполне приятно, — сказала она наконец. — Я чувствую это, потому что вы так хотите, или это так и есть? — Она все время оглядывалась вокруг, ища Конструктора.
      — Это так и есть, — ответил Рэндер. Отовсюду.
      — Спасибо.
      Взметнулся белый цвет, и Элина оказалась одетой в узорчатое шелковое платье. Далекий свет стал чуть ярче. Нижний слой облаков окрасился нежно-розовым.
      — Что там происходит? — спросила Элина, глядя туда.
      — Хочу показать вам восход солнца, — ответил Рэндер, — но я, вероятно, чуточку испорчу его, потому что это мой первый профессиональный солнечный восход для таких обстоятельств.
      — Где вы?
      — Везде.
      — Пожалуйста, примите форму, чтобы я могла видеть вас.
      — Хорошо.
      — Вашу естественную форму.
      Он пожелал оказаться рядом с ней на берегу — и оказался.
      Испуганный визгом металла, он оглядел себя. Мир на миг исчез, но тут же стабилизировался. Рэндер рассмеялся, но смех замер, когда он подумал кое о чем.
      На нем были доспехи, стоявшие рядом со столиком в "Куропатке и Ланцете" в вечер его встречи с Элиной.
      Она потянулась и потрогала его костюм.
      — Броня возле нашего стола, — узнала она, пробежав пальцами по пластинам и застежкам. — Я ассоциировала его с вами в тот вечер.
      — …и немедленно сунули меня в него, — прокомментировал Рэндер. — Вы волевая женщина.
      Броня исчезла. Рэндер был в своем светло-коричневом костюме, со свободно завязанным галстуком цвета свернувшейся крови и с профессиональным выражением лица.
      — Смотрите, какой я на самом деле, — он слегка улыбнулся. — Ну, вот и восход. Я хотел использовать все цвета. Следите.
      Они сели на зеленую парковую скамейку, появившуюся позади них, и Рэндер указал направление.
      Солнце медленно проводило свои утренние эволюции. Впервые в этом частном мире оно выплыло снизу, как божество, отразилось в озере, разбило облака, и ландшафт задымился туманом, поднимающимся от влажного леса.
      Пристально, напряженно вглядываясь в поднимающееся светило, Элина долгое время сидела неподвижно и молча. Рэндер чувствовал, что она очарована.
      Она смотрела на источник всего света: он отразился в сияющей монете на ее лбу, как капля крови.
      Рэндер пояснил:
      — Вот солнце, а вот облака, — он хлопнул в ладоши, облака закрыли солнце, и прокатился тихий рокот. — А вот гром, — закончил он.
      Пошел дождь, разбивая озеро и щекоча их лица. Он резко стучал по листьям и с мягким звуком капал с ветвей вниз. Он мочил одежду и приглаживал волосы, слепил глаза и превращал землю в грязь.
      Вспышка молнии пронзила землю и небо, гром гремел еще и еще.
      — А это летняя гроза, — говорил Рэндер. — Вы видите, как дождь воздействует на растительность и на лес.
      — Слишком сильно, — сказала она. — Уберите его, пожалуйста.
      Дождь тут же прекратился, солнце пробило тучи.
      — Мне чертовски хочется покурить, — заявила Элина, — но я оставила сигареты в другом мире.
      В ее пальцах тут же появилась уже зажженная сигарета.
      — У нее, наверное, слабый вкус, — странным тоном сказал Рэндер, внимательно посмотрел на Элину и добавил:
      — Я не давал вам эту сигарету, вы сами взяли ее из моего мозга.
      Дым спирально пошел вверх и исчез.
      — …А это означает, что я сегодня второй раз недооценил притяжения этого вакуума в вашем мозгу — того места, где должно быть зрение. Вы исключительно быстро ассимилировались с новыми впечатлениями. Вы даже собираетесь продолжить ощупывание их. Будьте осторожны. Сдержите этот импульс.
      — Это, как голод, — прошептала она.
      — Наверное, нам лучше сейчас закончить сеанс.
      Одежда их высохла. Запели птицы.
      — Нет, подождите! Прошу вас! Я буду осторожна. Я хочу увидеть многое.
      — Будет следующий визит, — мягко сказал Рэндер, — но я полагаю, что кое-что можно устроить и сейчас. Есть что-нибудь, что вы особенно хотели бы увидеть?
      — Да. Зиму, снег.
      — О'кей. — Конструктор улыбнулся. — Тогда закутайтесь в этот мех…
      ***
      …После ухода пациентки день прошел быстро. Рэндер был в хорошем настроении. Он чувствовал себя опустошенным и вновь наполненным. Он провел первое испытание без страданий и каких-либо последствий. Удовлетворение было сильнее страха. И он с удовольствием вернулся к работе над своей речью.
      — …И что есть психический вред? — вопросил он в микрофон и тут же ответил:
      — Мы живем радостью и болью. Можем огорчаться, можем бодриться, но хотя радость и боль коренятся в биологии, они обуславливаются обществом. И они имеют цену.
      Огромные массы людей, лихорадочно меняющие положение в пространстве, циркулирующие между городами планеты, приходят к необходимости существования полностью нечеловеческого контроля над их передвижениями. С каждым днем этот контроль распространяется на новые и новые области водит наши кары, наши самолеты, интервьюирует нас, диагностирует наши болезни, и я не рискую морально осуждать это вторжение. Этот контроль становится необходимым. В конце концов, он может оказаться целительным.
      Однако я хочу указать, что мы часто не знаем наших собственных ценностей. Мы не можем честно сказать, что означает для нас та или иная вещь, пока мы не удалим ее из наших жизненных условий. Если перестанет существовать достаточно ценный предмет, то психическая энергия, связанная с ним, высвобождается. Мы ищем новые ценности, в которые вкладываем эту энергию — сверхъестественные силы, если угодно, или либидо, если неугодно.
      И нет такой вещи, исчезнувшей три, четыре, пять десятилетий назад, которая много значила бы сама по себе; и нет новой вещи, появившейся за это время, которая сильно вредила бы тем, кто пользуется ею. Однако, общество придумывает множество вещей, и когда вещи меняются слишком быстро, то результат непредсказуем. Интенсивное изучение душевных болезней часто вскрывает природу стрессов в обществе, где появились эти болезни. Если схемы тревоги соответствуют определенным группам и классам, то по ним можно изучить причины недовольства общества. Карл Юнг указывал, что когда сознание неоднократно разочаровывается в поиске ценностей, оно начинается искать бессознательность; потерпев неудачу и в этом, он пробивает себе путь в гипотетическую коллективную бессознательность. Юнг отмечал в своих послевоенных исследованиях бывших нацистов, что чем больше они хотят восстановить что-то из руин своей жизни — если они пережили период классического иконоклазма и увидели, что их новые идеалы также опрокинуты — тем больше они ищут спасения в прошлом и втягиваются в коллективную бессознательность своего народа. Даже их сны были основаны на тевтонских мифах.
      Это, хотя и менее драматически, происходит сегодня. Есть исторические периоды, когда групповая тенденция повернуть мозг внутрь себя, к прошлому, проявляется сильнее, чем в другие времена. Мы живем в период донкихотства в первоначальном значении этого слова. Это потому, что сила психического вреда в наше время — это возможность не знать, отгородиться, и это более не является исключительным свойством человеческих существ…
      Его прервало жужжание. Он выключил записывающий аппарат и коснулся фонбокса.
      — Чарлз Рэндер слушает.
      — Это Поль Джертер, — прошепелявил бокс. — Я директор Диллингской школы.
      — Да?
      Экран прояснился. Рэндер увидал человека с высоким морщинистым лбом и близко посаженными глазами.
      — Видите ли, я хочу еще раз извиниться за случившееся. Виною была неисправность части оборудования…
      — Разве вы не в состоянии приобрести приличное оборудование? Ваши гонорары достаточно высоки.
      — Оно было новое. Заводской брак…
      — Разве никто не следил за классом?
      — Следил, но…
      — Почему же он не проверил оборудование? Почему не оказался рядом, чтобы предупредить падение?
      — Он был рядом, но не успел: все произошло слишком быстро. А проверять заводской брак не его дело. Извините. Я люблю вашего мальчика.
      Могу заверить вас, что ничего подобного больше не случится.
      — В этом вы правы, но только потому, что завтра утром я возьму его и переведу в другую школу, такую, где выполняются правила безопасности. — И легким движением пальца Рэндер завершил разговор.
      Через несколько минут он встал и подошел к шкафу, частично замаскированному книжной полкой. Он открыл его, достал дорогую шкатулку, содержавшую дешевенькое ожерелье и фотографию в рамке; на ней были изображены мужчина, похожий на Рэндера, только молодой, и женщина с высоко зачесанными волосами и маленьким подбородком; между ними стояла улыбающаяся девочка с младенцем на руках. Как всегда, Рэндер несколько секунд нежно смотрел на ожерелье, затем закрыл шкатулку и спрятал ее снова на многие месяцы…
      ***
      …Бум! Бум! — гремел турецкий барабан.
      Чик-чик-чик-чира, — щелкали тыквы.
      Возникли цвета — красный, зеленый, синий и божественно-величественный желтый — вокруг удивительных металлических танцоров.
      — Люди? — спросила крыша.
      — Роботы? — спросили непосредственно снизу.
      — Смотри сам! — тихо прошелестело по полу.
      Рэндер и Джилл сидели за микроскопическим столиком, к счастью, поставленным у стены, под нарисованными углем карикатурами на неизвестных личностей. Среди субкультур четырнадцатимиллионного города было слишком много деятелей. Морща нос от удовольствия, Джилл не сводила глаз с центральной точки этой особой субкультуры, время от времени поднимая плечи к ушам, чтобы подчеркнуть молчаливый смех или слабый протест, потому что исполнители были слишком людьми — черный робот провел пальцами по лбу серебряного робота, когда они расходились. Рэндер делил свое внимание между Джилл, танцорами и скверно выглядевшим пойлом, больше всего похожим на плохой коктейль с водорослями (по которым в любой момент мог подняться Кракен, чтобы утащить на дно какой-нибудь беспомощный корабль).
      — Чарли, я все-таки думаю, что это люди!
      Рэндер извлек свой взгляд из ее волос и прыгающих колец-сережек и осмотрел танцоров на площадке, которая находилась ниже того места, где стоял столик.
      Без этих металлических корпусов это могли быть и люди. Если так, то танцевали они исключительно ловко. Хотя производство легких сплавов не было проблемой, все равно нужен был какой-то трюк, чтобы танцор, закованный с головы до ног в броню, мог прыгать так свободно и почти без усилий продолжительное время, да еще и без раздражающего лязга.
      Беззвучно…
      Они скользили, как две чайки: одна покрупнее, цвета полированного антрацита, а вторая — как лунный свет, падающий через окно на закутанный в шелк манекен.
      Даже когда они соприкасались, звука не было… А, может, и был, но заглушался ритмами джаза.
      Бум-бум! Чира-чик!
      Танец плавно перешел в танец анашей. Рэндер взглянул на часы. Слишком долго для нормальных артистов, — решил он. Видимо, это роботы. Когда он снова взглянул на них, черный робот оттолкнул от себя серебряного футов на десять и повернулся к нему спиной.
      Звука столкновения металла с металлом не было.
      Интересно, сколько стоит такая система? — подумал Рэндер.
      — Чарли! Не было никакого звука! Как они это делают?
      Свет снова стал желтым, потом красным, синим, зеленым. Белый робот отполз назад, а черный крутил шарнир своего запястья кругом и кругом, держа в руках зажженную сигарету. Раздался хохот, когда он машинально прижал ее к своему гладкому безротому лицу. Серебряный робот атаковал черного. Черный бросил сигарету и снова повернулся к партнеру. Неужели он вновь оттолкнет серебряного? Нет…
      Медленно, как длинноногие восточные птицы, они снова начали свой танец со множеством поворотов.
      Что-то в глубине души Рэндера забавлялось, но он сам не мог понять, что тут забавного. Поэтому он стал смотреть на Кракена на дне бокала.
      Джилл вцепилась в его бицепс, привлекая внимание к площадке. Пока светлое пятно терзало спектр, черный робот поднял серебряного высоко над головой и закружился с ним, выгнув спину и сложив руки ножницами — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Затем он завертелся с невероятной скоростью, и полосы спектра также вращались все быстрее, вместе с ним.
      Рэндер потряс головой, чтобы прояснить ее.
      Они двигались так быстро, что просто должны были упасть — люди они или роботы. Но они не упали. Они слились в одну серую фигуру. Затем стали замедлять вращение. Все медленнее, медленнее… Остановились.
      Музыка смолкла. Затем упала темнота, наполненная аплодисментами.
      Когда свет загорелся снова, оба робота стояли как статуи, лицом к публике. Затем медленно, очень медленно поклонились.
      Аплодисменты усилились. Роботы повернулись и ушли.
      Вновь зазвучала музыка, свет стал ярким. Поднялся шум голосов. Рэндер убил Кракена.
      — Что ты об этом думаешь? — спросила Джилл.
      Рэндер сделал серьезное лицо и сказал:
      — Кто я — человек, воображающий себя роботом, или робот, воображающий себя человеком? — Он ухмыльнулся и добавил:
      — Не знаю.
      Она шутя стукнула его за это по плечу и он заметил ей, что она пьяна.
      — Нет, — протестовала она. — Разве чуточку. Не так, как ты.
      — Все же, я думаю, тебе нужно показаться врачу. Например, мне. Лучше сейчас. Давай уедем отсюда.
      — Не сейчас, Чарли. Мне хочется посмотреть на них еще раз. Ну, пожалуйста.
      — Если я еще выпью, я не буду способен видеть их.
      — Тогда закажи чашку кофе.
      — Фу!
      — Ну, пива.
      — Я и без этого буду страдать.
      На площадке начали танцевать, но ноги Рэндера как свинцом налились.
      Он закурил.
      — Итак, ты сегодня разговаривал с собакой?
      — Да. Это как-то смущает…
      — Она хорошенькая?
      — Это кобель. И безобразный.
      — Дурачок, я имею в виду хозяйку.
      — Ты знаешь, что я никогда не говорю о делах, Джилл.
      — Но ты же сам сказал мне насчет собаки. Я только хочу знать, хорошенькая она или нет. В смысле — хозяйка.
      — Ну… и да, и нет. — Он сделал неопределенный жест. — Знаешь…
      — Повторить то же самое, — сказала она официанту, внезапно возникшему из смежного озера тьмы. Он наклонился и столь же быстро исчез.
      — Пропадают мои добрые намерения, — вздохнул Рэндер. — Посмотрим, как тебя будет обследовать пьяный дурак — вот и все, что я могу сказать.
      — Ты быстро протрезвеешь. Ты всегда так. Клятва Гиппократа и все такое…
      Он фыркнул и посмотрел на часы.
      — Завтра я должен быть в Коннектикуте. Забрать Пита из этой проклятой школы.
      Джилл вздохнула. Она уже устала от этой темы.
      — Мне кажется, ты слишком уж нянчишься с ним. Любой парнишка может сломать ногу. Это издержки роста. И школа не виновата, что такие вещи случаются.
      — К дьяволу! — прорычал Рэндер, беря свою темную выпивку с темного подноса, принесенного темным человеком. — Если они не могут хорошо работать, я найду тех, кто может!
      Она пожала плечами.
      — Ты — босс. А я знаю только то, о чем читаю в газетах. И все-таки ты сидишь в Давосе, хотя знаешь, что в Сент-Морисе встретил бы лучшее общество.
      — Мы же собирались прокатиться, верно? Я предпочел прокатиться в Давос.
      — Значит, я не каждый вечер выигрываю?
      Он погладил ее по руке.
      — Со мной ты всегда в выигрыше, милочка.
      Они вышли, закурили и держались за руки, пока люди расходились с танцевальной площадки и снова тянулись к своим крохотным столикам, а цвета кружились, окрашивая облака дыма от цвета ада до солнечного восхода и обратно, и барабан ухнул: бом!
      Чира-чира!
      — О, Чарли, они опять идут сюда!
      ***
      Небо было чистое, как кристалл. Дороги чистые. Снегопад прекратился.
      Джилл сонно дышала. С-7 несся по городским мостам.
      Если бы Рэндер сидел спокойно, он убедил бы себя, что пьяно только его тело, но как только он поворачивал голову, мир вокруг начинал танцевать. И тогда он воображал себя спящим и Конструктором всего этого.
      В какой-то миг это было правдой. Он улыбнулся, погружаясь в дремоту.
      Но в следующий миг он проснулся и уже не улыбался.
      Вселенная взяла реванш за его самонадеянность. За один миг триумфа над беспомощностью, которой он хотел помочь, он снова должен был заплатить видением дна озера. И когда он опять двинулся к гибели на дне мира — как пловец, как неспособный говорить, он слышал откуда-то с высоты над Землей вой Волка Фенриса, готовящегося пожрать Луну. И услышав, он понял, что вой этот так же похож на трубный глас правосудия, как дама рядом похожа на Луну. В каждой малости. Во всех отношениях. И его охватил страх.

Глава 3