Кондуктор засвистел в свисток, из соседнего вагона явились двое дюжих охранников, подхватили коммивояжера и его чемодан и потащили в конец поезда, хотя несчастный и протестовал во весь голос. Его провожали любопытные взгляды; пассажиры глазели и на Розу, когда процессия покинула вагон, но ей было уже безразлично, что о ней подумают. Ноги ее подкосились, и она рухнула на скамью, одной рукой держась за спинку, а другой прижимая к себе драгоценную книгу.
      Только теперь почувствовала она реакцию. Как она посмела подобным образом обойтись с мужчиной? Никогда в своей жизни она ничего подобного не делала! О, она спорила с мужчинами, отстаивала свое мнение, свободно высказывала мысли на бумаге, но никогда еще не случалось ей противостоять мужчине, который не был джентльменом. Ей никогда не приходилось сталкиваться с человеком, готовым на все ради того, чтобы поставить на своем. Ни одна леди не стала бы иметь дела с подобным негодяем!
      Кондуктор вернулся удостовериться, что с Розой все в порядке. Она вежливо пробормотала слова благодарности, и кондуктор, успокоенный, вернулся к своим делам. Роза не спросила его, что сталось с коммивояжером. Ей и не хотелось этого знать.
      Может быть, его отвели в какой-нибудь сырой тесный закуток в багажном вагоне и там заперли... Однако Роза была поражена, обнаружив, что надеется: и самого наглеца, и его чемодан и правда вышвырнули из поезда.
      Хотя пассажиры поглядывали на Розу с некоторой опаской и перешептывались, кондуктор, должно быть, уверился в том, что она, как и подобает женщине, беспомощна, а потому стал заботливо за ней приглядывать. В результате она без помех смогла насладиться видом океана: никакие непрошеные спутники к ней не подсаживались. Даже рядом с ней никто не рискнул сесть.
      Роза не отрываясь смотрела на бескрайний водный простор. Она, конечно, не раз видела озеро Мичиган, но океан был несравнимо больше! Она забыла об усталости, забыла обо всем. Такой огромный, такой яростный! Даже дребезжание поезда не могло заглушить рева волн, разбивающихся о скалы внизу.
      Поезд сделал поворот, и холмы скрыли океанский простор. Теперь, когда вид из окна снова стал ограничен, Роза опять почувствовала качку, ощутила всю неприглядность окружения и взялась за книгу, хоть и чувствовала, как все внутри у нее дрожит.
      Однако "Одиссея" не могла отвлечь ее от мыслей о случившемся. К Розе опять вернулись гнев и непонимание: она никак не могла разобраться в том, что двигало коммивояжером, и это заставляло ее тревожиться.
      "Неужели он и в самом деле думал, будто я только притворяюсь равнодушной? Или он считал, что я таким извращенным способом флиртую с ним? Он явно не ожидал отпора своим авансам".
      Что могло быть у него на уме? Наверное, он так привык добиваться от женщин всего, чего хотел, что видел в ее поведении лишь то, что ожидал увидеть?
      "И что, по его мнению, я читала? Вальтера Скотта? Какой-нибудь мерзкий грошовый роман? Романтическую любовную историю? "Грозовой перевал", может быть?"
      Скорее всего так и было. Вспомнив, какое у него было лицо, когда он попытался читать книгу, Роза хихикнула, закрывшись затянутой в перчатку рукой.
      "Когда он увидел греческие буквы - о Боже! Пожалуй, я не видела никого настолько изумленного с тех пор, как профессор Смит обнаружил, что я способна читать Кретьена де Труа в оригинале не хуже остальных его студентов".
      Впрочем, у Розы и раньше уже мелькала мысль, что в ее ситуации самое подходящее чтение - романы сестер Бронте. Или, может быть, Джейн Остин.
      "Ведь не такая уж большая разница между тем, чтобы отправиться домоправительницей к неизвестному хозяину, и тем, чтобы ехать в незнакомый город гувернанткой. Чтение книг Бронте могло бы подготовить меня к встрече с Ясоном Камероном".
      Мысли перескакивали со встреченного в поезде волокиты к будущему нанимателю. Оба - мужчины, оба - совершенно загадочные. Ни один не поддавался попыткам проанализировать их поведение. У Розы просто не хватало данных, чтобы наколоть этих бабочек на булавку и рассмотреть в ярком свете разума.
      Она бросила свои попытки и читала до тех пор, пока не сгустились сумерки. В каждом вагоне к потолку подвешивались керосиновые лампы, но они давали слишком мало света и к тому же раскачивались; тени скользили по странице, глаза болели от напряжения. Роза отложила книгу и съежилась в углу. Эта последняя часть пути - от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско, начавшись на рассвете, должна завершиться лишь поздно ночью. Возможно, силы ее были на исходе; может быть, ее мучило сознание того, что путешествие вот-вот закончится, она встретит своего нанимателя и узнает, много ли правды было в его обещаниях. Скорее всего и то, и другое - так или иначе, но на Розу навалилась свинцовая тяжесть депрессии.
      Она ждала конца пути с ужасом - и жаждала его. Мили и часы скользили мимо, все пассажиры давно уснули, а Роза все смотрела на свое отражение в окне: призрачное лицо с темными провалами вместо глаз из-за черной одежды, казалось, висело в воздухе, лишенное тела.
      "Я - бездомный блуждающий призрак и таким останусь навсегда... Я стану привидением в поместье Ясона Камерона задолго до того, как на самом деле умру".
      На кого он будет похож, Ясон Камерон? Чего ей ожидать от своего нанимателя? Достойного положения, уважения к ее знаниям, как обещает его письмо? Или, как в романе Бронте, нищеты духа и отчаяния?
      Окажется ли она в крошечной каморке на чердаке, придется ли ей ухаживать за отвратительными избалованными детьми? Останется ли обещанная плата всего лишь обещанием и она попадет в западню и станет рабыней в чужом городе, где никого не знает? Ждет ли ее заключение в мрачном доме, нарушаемое лишь редкими выездами вместе с детьми?
      А может быть, Ясон Камерон все же сдержит слово? Опыт последнего времени научил Розу не ожидать от других людей ничего, кроме вероломства.
      Она продолжала смотреть на свое отражение, задавая ему безмолвные вопросы. И почему только она согласилась?
      Отражение так же безмолвно смотрело на нее - ответа оно не знало.
      Печальные мысли прервал визг тормозов. Поезд замедлял ход - но почему?
      Конечно, такое случалось и раньше - при поворотах, на мостах. Поезд даже останавливался на запасных путях, чтобы пропустить встречный состав. Однако Роза не ощутила ни малейшего изменения в направлении движения, да впереди и не было поворота. И все же поезд замедлял ход, хотя поблизости не было ни огней, ни строений, вообще никаких признаков присутствия человека они явно еще не приблизились к Сан-Франциско.
      Наконец поезд остановился. В странной тишине пыхтел паровоз, вдалеке раздавался вой. Волк? Или просто собака на ферме? Роза выпрямилась и выглянула в окно, но так ничего и не увидела. Где они? И почему остановились?
      "Может быть, на путях завал?"
      Если так, путешествие продлится еще много часов, придется ждать, пока расчистят пути, а то и обходить препятствие пешком и снова ждать, пока багаж перегрузят в поезд, высланный навстречу. Такое случалось уже дважды оба раза в горах, когда оползни заваливали рельсы грязью и камнями. Эти происшествия удлинили дорогу на несколько дней, поскольку нелегко было сообщить о препятствии и о необходимости прислать другой поезд.
      Когда Роза увидела входящего в вагон кондуктора, она уверилась, что сейчас он объявит пассажирам именно о таком несчастье. Однако кондуктор не побеспокоил спящих пассажиров, а направился прямо к ней.
      - Мисс Розалинда, поезд остановился специально для вас, - сказал он, увидев, что Роза не спит. - Мы уже сгрузили ваш сундук и баул. Как только вы соберете саквояж, мы тут же отправим вас дальше.
      - Отправите дальше? - непонимающе переспросила Роза, когда кондуктор взял ее саквояж и протянул руку, чтобы помочь ей подняться со скамьи.
      - Конечно, - ответил он небрежно, словно ничуть не удивленный происходящим. - Разве мистер Камерон не сообщил вам, что посылает своих служащих встретить вас на разъезде Пасифика?
      - Да... Да, сообщил, - пробормотала Роза, следуя за кондуктором к лесенке в конце вагона.
      "Здесь же нет станции! Кто такой Ясон Камерон, если он может останавливать поезда где ему угодно, чтобы ссадить единственного пассажира?"
      Кондуктор помог Розе спуститься, и, спрыгивая на землю, она подхватила одной рукой юбку. Только теперь она заметила экипаж, ожидающий на рельсах, отходящих от основного пути.
      Тьму рассекали лучи света от фонарей, подвешенных сзади этого странного средства передвижения, и от прожекторов обоих локомотивов. Воздух был холодным и влажным, и Роза поежилась. Звезды у нее над головой были не такими огромными и яркими, какими казались в пустыне, но все равно производили гораздо более сильное впечатление, чем слабые искорки, которые можно было разглядеть с городских улиц. Ничего не было слышно, кроме пыхтения паровозов, крика ночной птицы и кваканья лягушек. От странного экипажа приближались двое мужчин с фонарями и ручной тележкой, колеса которой громко скрежетали по гравию насыпи. Навстречу им двинулись носильщики из багажного вагона - они несли сундук и баул Розы. Один из вновь прибывших почтительно снял кепи и подошел к девушке.
      - Вы мисс Розалинда Хокинс?
      - Да, - слабым голосом ответила Роза, прижав руку к горлу.
      На лице мужчины отразилось облегчение.
      - Прекрасно. Мистер Камерон послал нас встретить вас, мэм. Мы доставим вас прямо до дверей. - Света из окон поезда и от фонаря было достаточно, чтобы Роза увидела, что он ободряюще улыбается. - Теперь уже недолго, и для вас все приготовлено.
      Он снова надел кепи и предложил Розе руку. Второй человек погрузил на тележку весь ее багаж, включая поданный кондуктором саквояж, и, не говоря ни слова, двинулся в сторону странного экипажа. Роза с сомнением оглянулась на кондуктора, но тот только улыбнулся и кивнул.
      А потому ей оставалось только опереться на руку незнакомца и направиться к новому экипажу. Роза тут же порадовалась поддержке - насыпь была каменистой и неровной, а в темноте не видно, куда ступить. Как только Роза и ее спутники отошли от поезда, кондуктор вскочил на площадку вагона и просигналил машинисту фонарем. Из кабины тоже помахали фонарем, и тот же сигнал повторил кондуктор хвостового вагона.
      Локомотив, все это время тихо пыхтевший, выбросил огромный клуб пара, словно нетерпеливо вздохнул, и двинулся вперед. Сначала колеса вращались медленно и со скрипом, потом, преодолев инерцию мертвой массы вагонов, стронули поезд с места, и он постепенно начал набирать скорость. К тому времени, когда Роза и ее спутники дошли до ветки, красный фонарь, висевший на последнем вагоне, уже исчезал в темноте, как угасающая падающая звезда.
      Средство передвижения, к которому подвели Розу, не было похоже ни на что виденное ею раньше. Это была комбинация двух частей - локомотива и пассажирского вагона, и хотя экипаж уступал по размерам паровозу поезда, привезшего Розу, впечатление он производил очень солидное. Роза ничего не видела через задернутые красными с тяжелой золотой бахромой шторами окна и в темноте не могла как следует рассмотреть вагон снаружи, но резные украшения, мягко блестевшие позолотой, свидетельствовали о роскоши и богатстве.
      - Это личный поезд мистера Камерона, - с гордостью сообщил ее спутник, ласково похлопав по стенке свободной рукой. - Мы пользуемся им для поездок во Фриско. А когда хозяин ездил в Лос-Анджелес, мы прицепляли его к рейсовому составу. Уж вам в нем будет удобно, мэм. - Он помог Розе подняться на площадку и снова приподнял кепи. - И мистер Камерон сказал пользуйтесь всем, что вам понадобится.
      - Сколько времени нужно, чтобы добраться... туда, куда мы направляемся? - обеспокоенно спросила Роза, видя, что ее спутник повернулся к кабине.
      - Ну, спешить мы не будем, мэм, так что, пожалуй, пара часов, ответил он через плечо. - Дорога извилистая, рисковать ни к чему. Вы входите внутрь и располагайтесь как дома.
      Поскольку он уже протянул руку к поручню, чтобы забраться в кабину, Роза решила, что лучше всего последовать его совету.
      Странно: этот выглядящий таким неотесанным человек вежлив и доброжелателен, а тот коммивояжер, подражающий джентльменам в приличной одежде, вел себя просто как мерзавец...
      Роза повернулась, открыла дверь и вступила в мир, который считала для себя навсегда утраченным.
      В цветовой гамме преобладали красные и золотые тона - золото начищенной меди и позолоченных украшений, алые оттенки кожи и бархата обивки. Вагон был отделан как уютная гостиная - с тремя столиками, покрытыми скатертями из красного дамасского шелка, креслами, диваном и кушеткой, которую можно было превратить в постель. Пол покрывал толстый вин-но-красный турецкий ковер, а мебель, чтобы противостоять качке, была привинчена к полу. Одну стену занимали полки с переплетенными в кожу книгами, у другой располагался бар красного дерева, полный разнообразных бутылок и хрусталя.
      Между окнами горели укрепленные на стенах керосиновые лампы, заливая помещение ярким светом. В алькове располагалась облицованная фаянсом печка, распространявшая приятное тепло.
      На одном из столиков Розу ожидал накрытый серебряной крышкой поднос, но ее внимание привлекла расположенная в задней части вагона дверь с медной табличкой, на которой значилось "Туалетная комната". Девушка повернула ручку, желая удостовериться, что за дверью скрывается именно то, что ей надо.
      Так и оказалось. Медная лампа с фарфоровым абажуром мягко освещала крошечную комнатку. Саквояж Розы стоял на прикрепленной к умывальнику полке. В умывальник - скорее даже туалетный стол из дорогого дуба - была вделана изысканная фаянсовая раковина со сливом и пробкой, что избавляло пассажира от необходимости беспокоиться о том, куда девать использованную воду. Рядом с раковиной в фарфоровой мыльнице лежал кусок кастильского мыла, а выше висел кувшин из такого же фарфора с краником внизу. Роза повернула краник, и из него потекла чистая теплая вода.
      Девушка без колебаний сняла блузку и вымыла лицо, шею и руки - даже дважды, ужаснувшись тому, сколько грязи смыла вода. Волосы вымыть она не могла, но по крайней мере причесалась, опираясь на умывальник, чтобы не упасть при резких поворотах поезда. Потом заплела волосы в косу и уложила ее короной вокруг головы.
      В саквояже была еще одна чистая блузка: Роза берегла ее в надежде, что сумеет переодеться прежде, чем предстанет перед своим нанимателем. Эта блузка - память о былых счастливых днях - была сшита из темно-розовой тафты. Увы, теперь - многократно заштопанная. В мягком свете ламп заплаты не должны бы быть особенно заметны... У Розы были еще чистые чулки, но сменить остальное белье, не снимая корсета и нижних юбок, она не могла, а потому ограничилась тем, что надела чистые чулки и блузку. Это сразу же заметно улучшило ее самочувствие. Чистая одежда после долгих дней в одном и том же костюме принесла ей истинное наслаждение. Роза достала зубной порошок и щетку и завершила процесс приведения себя в порядок.
      Глядя на свое отражение в зеркале над умывальником, она решила, что могло быть и хуже. Она ужасно устала, и это заметно, но по крайней мере выглядит она теперь вполне прилично, а не как бродяжка, которая спит в одежде на станционных скамейках.
      Оставив саквояж на полке, Роза вышла в салон; теперь ей не терпелось узнать, что лежит на подносе. Она подняла серебряную крышку и ахнула от восхищения.
      Виноград, которого она не видела - не говоря уже о том, что не пробовала, - многие недели; два сорта сыра, хлеб с хрустящей корочкой. Роза налила себе белого вина и стала откровенно наслаждаться жизнью.
      Подкрепившись, она решила, что сон пойдет ей на пользу, но когда прилегла на кушетку, оказалось, что ее непокорный рассудок слишком полон всяческих подозрений, чтобы дать ей уснуть. Благожелательный с виду мистер Камерон мог ведь на самом деле оказаться чудовищем...
      "Может быть, это все ловушка. Вдруг в еду добавлено снотворное! Вдруг Камерон - торговец белыми рабынями! Что, если он собирается совратить меня?!"
      "Чепуха", - ответила она себе. Зачем тратить столько времени и денег, чтобы заполучить одну женщину из Чикаго, когда в Сан-Франциско под рукой есть сотни - ну по крайней мере десятки - девиц полусвета, и все они гораздо опытнее, чем она, в ублажении мужчин. Наверняка такой богач, как Камерон, не испытывает недостатка в очаровательных спутницах, готовых удовлетворить любое его желание.
      "Да, но, возможно, ему нужен кто-то, знакомый с творчеством Овидия..."
      Однако идея о том, что Ясон Камерон станет выписывать из Чикаго ученую девицу для того, чтобы та приобщила его к древнеримским оргиям, показалась абсурдной даже подозрительной натуре Розы.
      "Он ведь даже не знает, как я выгляжу! - сказала она себе, стараясь сдержать смех. - Он мог заполучить нечто вроде Лидии Булфинч - сплошные торчащие кости, мозги и волосы на подбородке!"
      Представив себе Лидию в прозрачной римской тунике, раскинувшуюся, как сильфида, на кушетке, Роза все-таки не удержалась и хихикнула.
      Должно быть, в конце концов она все-таки задремала, потому что следующим, что привлекло ее внимание, был неприятный металлический скрежет тормозов, достаточно громкий, чтобы разбудить крепко спящего человека. Роза села и поправила одежду, хотя прикасаться к грязной юбке ей было ужасно неприятно.
      Как только поезд остановился, в дверь постучали. Роза поднялась на ноги, и в этот момент, не дожидаясь ответа, в вагон вошел мужчина.
      Он вполне мог бы сойти за героя романа Бронте. Ростом немного выше Розы, он был изящен и смугл. Черные волосы, слишком длинные по чикагским маркам, доходили до плеч, создавая весьма романтическое впечатление. Мрачное лицо с высокими скулами и определенно римским носом, задумчивые карие глаза. Только подбородок не соответствовал романтическому образу слишком решительно он выдавался вперед, словно его обладатель имел привычку использовать его как таран против тех, кто вставал на его пути. Мужчина был одет в безукоризненный темно-синий костюм с неброским галстуком.
      - Мистер Камерон? - сказала Роза, протягивая руку. - Я Розалинда Хокинс...
      - Рад познакомиться, мисс Хокинс, но, боюсь, я не Ясон Камерон, ответил молодой человек, небрежно пожимая ей руку. Его голос оказался глубоким тенором, в котором звучала властность; никакого акцента Роза не заметила. - Мистер Камерон мой хозяин, и он послал меня проводить вас в дом. Меня зовут Поль Дюмон, я его личный секретарь и камердинер, - Он улыбнулся, но тепла в этой улыбке не было. - Вы можете называть меня по имени.
      - Конечно, - ответила Роза, чувствуя, что ее отчитали, хоть и не понимая, отчего у нее возникло такое впечатление. - Пожалуйста, зовите меня... Розалиндой.
      Не позволит она этому источающему холод человеку называть себя Розой!
      - Благодарю, Розалинда. Ах нет, - остановил он девушку, когда та нерешительно протянула руку к своему саквояжу, - насчет багажа не беспокойтесь. Его доставят. Не пройдете ли вы со мной?
      Розе ничего не оставалось, кроме как спуститься за ним по лесенке. Она плохо представляла себе, чего ожидать. Спустившись, она оказалась на мраморной платформе, откуда вверх вела врезанная в утес беломраморная лестница. Роза попятилась и прижала руку к горлу, ежась от холода и сырости. Над платформой проплывали полосы тумана; должно быть, близился рассвет.
      Вид лестницы привел Розу в уныние. Никогда ей не вскарабкаться на такую высоту!
      Заметив ее смущение, Поль улыбнулся, как будто оно доставило ему удовольствие.
      - Не беспокойтесь, Розалинда. Сегодня мы не будем подниматься по лестнице. Хозяин не ожидает такого подвига от усталой путешественницы. Лестница предназначена только для того, чтобы производить впечатление, - и для тех гостей, кто желает продемонстрировать свою силу и выносливость.
      Он подвел Розу к двери, которую та в темноте не заметила, и отворил ее. За дверью оказалась прозаическая решетка лифта. Поль жестом предложил Розе войти.
      Лифт поднимался очень плавно - это даже смутило Розу, не услышавшую звука работающего механизма. Если бы не скользящие за решеткой каменные стены, она решила бы, что кабина не движется. Поль Дюмон не делал попыток занять ее разговором, Роза тоже молчала, хотя молчание через некоторое время стало весьма неловким.
      Наконец над дверью лифта показалась постепенно расширяющаяся полоска света, и Роза поняла, что они прибыли. Дверь лифта вела в холл с полом из черного мрамора, стенами, обитыми винно-красной парчой и панелями из темного дерева. Холл был ярко освещен начищенными медными лампами с абажурами из рубинового стекла.
      Поль открыл перед Розой дверь, но сам из лифта не вышел.
      - Мне нужно заняться еще кое-какими делами, - сказал он, - но я уверен, что такая разумная и образованная леди сумеет найти дорогу и сама. - Его улыбка говорила о том, что он скорее уверен в обратном. - Сверните направо и поднимитесь по лестнице на третий этаж. В ваши апартаменты ведет первая дверь слева.
      Роза несколько растерялась от столь нелюбезного обхождения. Прежде чем она успела что-нибудь ответить, Поль закрыл дверь лифта, и кабина скользнула вниз. Теперь оставалось только последовать указаниям.
      Впрочем, все оказалось не так уж и сложно. Единственное, что смущало Розу, - полная тишина в доме. Этого, правда, следовало ожидать: в конце концов, ночь еще не кончилась. Не станет же Ясон Камерон или его слуги бодрствовать ради приезда гувернантки. Достаточно уже и того, что ее встретили Поль Дюмон и тот слуга, который занимается ее багажом, и что для нее все-таки приготовлена комната.
      Роза ожидала, что подниматься ей придется по темной задней лестнице, предназначенной для слуг, но все оказалось не так: перед ней были широкие дубовые ступени, покрытые красным ковром. Здесь тоже ярко горели медные лампы, но теперь уже с белыми фарфоровыми абажурами. Лестница огибала квадратный холл; на каждой площадке виднелись двери.
      Роза открыла дверь на третьем этаже, на этот раз совершенно уверенная: перед ней окажется тесный темный коридор, - и снова ошиблась.
      Помещение было оклеено красными обоями с тиснеными лилиями, посередине его тянулась бордовая ковровая дорожка. Лампы на стенах снова сияли рубиновыми абажурами - красный и золотой были, по-видимому, любимыми цветами Ясона Камерона. Первая слева дверь, о которой говорил Поль Дюмон, была в нескольких шагах от входа с лестничной площадки, и Роза, уже коснувшись ручки, заметила на ней медную табличку с единственным словом: "Розалинда".
      Изумленная, она застыла на месте, но ручка двери под ее пальцами, казалось, повернулась сама, и дверь распахнулась.
      Увидев комнату, Роза невольно ахнула. В самых безудержных фантазиях о том, что может ее ожидать, такого она не могла себе представить.
      На мгновение она усомнилась. Наверняка тут какая-то ошибка: эта комната не могла быть предназначена для гувернантки! Однако имя на табличке... И Поль Дюмон направил ее именно сюда. Она робко сделала шаг вперед, и дверь бесшумно закрылась.
      Если бы кто-нибудь предоставил Розе абсолютную свободу выбора и неограниченные средства для того, чтобы обставить гостиную полностью по ее вкусу, результат был бы именно таким. В камине горел огонь, разгонявший предрассветный холод, хотя наличие современной батарей парового отопления говорило о том, что камин выполняет главным образом роль украшения. Яркие отблески пламени и свет двух ламп не оставляли в комнате ни одного темного угла.
      В отличие от красно-золотого великолепия салон-вагона и остального дома эта комната была отделана в глубоких синих и темно-серебристых тонах очень приятных для глаз, по мнению Розы. Около огромного окна стояла кушетка, обитая бархатом цвета крыльев селезня, и два вольтеровских кресла. Между ними располагался столик, на котором горела лампа. Другая лампа стояла на письменном столе. На полу лежал мягкий турецкий ковер, а стены были оклеены голубыми обоями с тонкими серебряными полосками.
      В конце комнаты виднелась открытая дверь. Ноги сами, как во сне, понесли Розу вперед. Заглянув в дверь, она лишь широко распахнула глаза: эта комната была таким же совершенством, как и гостиная.
      В ней был не один, а целых три гардероба, все одинаковые; по бокам от них стояли два комода из темного клена с серебряными ручками. У стены, по обе стороны огромного зеркала, в котором Роза видела себя в полный рост, располагались два кресла, а еще одна батарея парового отопления обещала, что в этой спальне никогда не будет холодно. Ковер, обои и занавеси оказались такими же, как в гостиной. Однако главным предметом в комнате была кровать - необыкновенно огромная. Роза поразилась тому, что кровать именно такая, о какой она втайне мечтала, - в средневековом стиле, с пологом из синей парчи и таким же покрывалом, сейчас гостеприимно откинутым и демонстрирующим белоснежные простыни.
      Однако это было еще не все. Свет, льющийся из третьей двери, заставил Розу двинуться дальше, и она оказалась в ванной, роскошь которой не уступала всему остальному.
      Стены ванной были облицованы светло-серым, бледно-голубым и серебристым кафелем. Розу ожидала полная благоухающей лавандой воды ванна огромная, квадратная, мраморная - в древнеримском стиле. В помещении были также две раковины, множество зеркал, кушетка, два кресла и туалетный столик с зеркалом в резной раме. На туалетном столике громоздились бутылочки и баночки из зеленого стекла с серебряными крышками, содержимое которых Розе немедленно захотелось испробовать. Белоснежные полотенца свисали с подогретых труб вешалки, а "удобство" обладало наисовременнейшим спуском. Ванная не уступала размером спальне Розы в родном доме; в ней даже был собственный небольшой гардероб, через открытую дверцу которого виднелся соблазнительный ряд ночных рубашек и пеньюаров.
      Роза не стала колебаться. Она разделась с непостижимой для себя быстротой, сбросив все - юбку, блузку, чулки, рубашку, корсет, нижние юбки, панталоны, - и со вздохом наслаждения погрузилась в воду. Она терла и терла себя губкой, смывала мыло и снова намыливалась, пока кожа не покраснела. Потом она распустила волосы и вымыла и их тоже.
      Впрочем, она не решилась надеть на себя что-либо из прелестных вещиц из гардероба. Роза была уверена, что они принадлежат кому-то другому и оставлены здесь случайно. Она заплела еще влажные волосы в косу, завернулась в полотенце и пошла искать свой саквояж.
      Его в спальне не оказалось, но кто-то побывал в комнате, пока Роза принимала ванну, - полог постели был откинут, а на подушке лежала ночная рубашка.
      Такое явное приглашение было слишком соблазнительным, чтобы Роза могла устоять, - тем более что от одного взгляда на постель она начала зевать.
      Она взяла ночную рубашку и направилась в ванную, чтобы переодеться, на случай, если неизвестный помощник вернется. Рубашка оказалась шелковой, и после грубого хлопка дорожной одежды прикосновение ее к коже было блаженством. Роза задула лампы в ванной, вернулась в спальню и обнаружила, что все лампы, кроме ночника у постели, уже погашены.
      Девушка слишком устала, чтобы беспокоиться о том, что слуги в этом доме имеют привычку проскальзывать в комнаты незаметно. Она слишком устала, чтобы думать о чем-либо, кроме возможности отдохнуть на этой великолепной кровати... Роза осторожно положила очки на столик, задула ночник, задернула занавеси, чтобы дневной свет ее не потревожил, и провалилась в сон.
      Глава 3
      Роза проснулась в темноте, но на этот раз, оказавшись в непривычной обстановке, не испытала страха. Она точно знала, где находится; даже будь это не так, слабый аромат какого-то незнакомого цветка, исходящий от ее волос, напомнил бы ей о событиях прошлой ночи.
      Она наконец добралась до цели - дома Ясона Камерона. Темно было потому, что она задернула тяжелый парчовый полог, так что даже самый настойчивый солнечный лучик не мог бы проникнуть к ней.
      Роза с наслаждением потянулась в теплой постели, получая почти чувственное удовольствие от прикосновения к телу шелка. Следующей ночью, конечно, она снова будет спать в собственной грубой хлопчатобумажной рубашке, но сейчас можно притвориться, будто эта роскошь предназначена для нее.
      Притвориться? Едва ли - ее комнаты так великолепны! Это она сама бедно одета, а все окружающее напоминает дворец.
      "Интересно, сколько сейчас времени?"
      Наверняка не очень поздно: от нее, конечно, ожидают, что она немедленно приступит к исполнению обязанностей, да и наниматель пожелает сначала с ней поговорить. Как ни хотелось Розе поваляться в этой изумительной постели с книгой, ее время больше ей не принадлежало. Неохотно подчиняясь чувству долга, она раздвинула полог и обнаружила, что керосиновые лампы в спальне снова горят - сквозь окна еле сочился серый дневной свет. Без очков Роза ничего больше разглядеть не могла.
      Она потянулась за очками, и комната приобрела четкие очертания. Роза села на кровати и обнаружила, что на кресле для нее приготовлен халат - из такого же бледно-розового шелка, отделанного тонкими кружевами, как и ее ночная рубашка. Слуги явно снова позаботились о ней, хоть она и не слышала, чтобы кто-то входил в комнату. Слегка нахмурившись, Роза завернулась в халат и вышла в гостиную; ковер под босыми ногами напоминал густой мох. Почему она не слышала шагов горничной? Ведь обычно она спит очень чутко...
      И к тому же эти невидимые слуги проникли в ее комнату, пока она накануне принимала ванну, - она и тогда ничего не слышала. Должно быть, они передвигаются сверхъестественно тихо.
      Ее сундук и баул доставили, пока она спала, но, открыв их, Роза с ужасом обнаружила, что ее одежда исчезла. В панике она стала перебирать все - ни одной мелочи не пропало, за исключением одежды.
      Роза заставила себя успокоиться и постараться найти разумное объяснение. В конце концов, в ее комнатах одежда была - Камерон явно не собирался держать ее в заточении, лишив возможности прикрыть наготу.
      "Надо обдумать все не спеша. Я веду себя неразумно. Должно быть, одежду забрали, чтобы выстирать".
      Конечно же! Совершенно очевидное объяснение! Розе приходилось слышать, что именно так обслуживают гостей в богатых домах. "Даже кого-то, кто немногим выше обычной служанки?" Роза отогнала беспокойную мысль и повернулась к стоящему у окна столику. Портьеры были раздвинуты, открывая вид на лужайку, обрамленную густыми деревьями. За деревьями, показалось Розе, шумел океан, хоть сам берег не был виден. Не стоит ли дом на прибрежных утесах?