– Мистер Кермак, разрешите спросить?

– Спрашивай, – буркнул он, глядя перед собой. Недурное начало. У ньягонцев рабы не начинают разговор. Коел поудобней разместила на плече лямку вещмешка.

– Какое у вас судно?

– У меня нет судна.

– А экипаж – уже укомплектован?

– У меня нет экипажа. Одна ты.

– О-о... значит, вы работаете на хозяина? – Ответы Никеля привели Коел в замешательство. Почему его звали шкипером, если он без судна? польстить хотели, что ли? но такая лесть похожа на издёвку – а он и веком не шевельнул.

Вблизи, спокойными глазами, Никель отнюдь не походил на тех молодцов с капитанскими дипломами, каких можно встретить в космопортах. На искателях вакансий, даже при большом внешнем лоске, нетрудно найти следы дешёвых – из-за хронического безденежья – излишеств. Этот был свеж и гладок...

...словно вышел из витрины.

Крайне редкие морщинки на его холодноватом лице выглядели посторонними, словно их провели по коже ультратонким карболитовым резцом.

– И хозяина у меня нет. Ты ела сегодня?.. На, пойди, купи себе чего-нибудь.

«Он настолько нелюдимый, что ему и говорить невмоготу? – недоумевала Коел, набивая сумку консервами и пачками галет. – И мне надо расстраиваться из-за этого?.. Капитан, живущий строго по уставу, – совсем неплохо. Подождём, пока он наберёт остальных. Насчёт должности старпома – видно будет, но не мешает выглядеть вольняшкой, и встречать всех новеньких по-сержантски. „Сэр, доверьтесь мне. Я вымуштрую этих обезьян и внушу им, что такое судовой рабочий. Это – каторжник, сэр!" Надо, Коел. Надо мало-помалу расширить свои полномочия».

– Сэр, я позволила себе купить пакетик чая.

«Или – или! или в ухо, или согласится. Будем считать это тестом на жадность. Чай, даже этот поддельный, – не дешёвый».

– Не пью.

«Ну хоть за перерасход не выругал».

Форт вспомнил, чем ещё был знаменателен 6242 год. Когда он уже служил в туанском космофлоте по приговору имперского суда, а Коел изучала основы покорности с помощью электрохлыста, федеральный конгресс дожал эриданское Сословное Собрание, и Эридан отменил рабство... которое заблаговременно откочевало в Аламбук, где могло спокойно процветать веками.

«Чем с пеной у рта орать „Права человека! права человека!" и устраивать всегалактическое шоу с разбиванием цепей, лучше бы переписали по уму кодекс законов о труде, а то он напоминает Эридан до реформы. А сюда высадить пяток бригад Звёздной Пехоты; здесь она нужней, чем на парадах. Или сэйсидов – с партизанами в Сэнтрал-Сити без них справимся; пусть они тут с настоящим врагом познакомятся – горожан-то гонять легко, а как вам покажется двуногое вооружённое зверьё?.. Да, я по натуре интервент. По-моему, это законно – где наших воспитывают хлыстом, туда должен обрушиться кулак державы».

– Покажи покупки. Чек сохранила?.. ах, не дают? Жди меня тут.

Из лавки послышались громкие голоса, ньягонский крик, что-то лопнуло, громыхнуло. Никель вышел, сказав в лавку на прощание;

– Зови ножей, ежей, ужей – кого хочешь. Тогда ты при них съешь ту банку, которую я сохранил на память. Если выживешь – иск вчиню за попытку отравления дорогостоящей рабыни. Кстати, я веду дела с Неминучими Ножами, так что раскинь умом, кого они осудят.

Лавочник догнал Никеля с Коел и, долго кланяясь на ходу, просил взять возмещение за причинённое неудобство. Коел сочла за благо промолчать и молчала до номера в отеле.

Сразу видно – тут живёт мужчина. Вещи сметены в один угол (вроде уборку сделал) и накрыты ньягонской постелью (вроде спрятал). Пустынное жилище нагоняло щемящую тоску и чувство напрасности жизни.

Переступив порог, Коел вмиг потеряла представление о том, зачем её купили. Какой экипаж, какой старпом? На что человеку, проживающему в голом номере, навигатор стоимостью в восемь с половиной тысяч бассов с учётом налогов?

Вокруг Коел начала завиваться пустота, даже в ушах гул послышался. Неожиданно ясно возникла мысль: освобождением даже не пахнет, а что будет – знает одна чернота, живущая в кладезе.

Стоило вспомнить зал и зев колодца, как сердце заколотилось и во рту появился вяжущий вкус страха. А сзади стоял безмолвный Никель Кермак.

– Зачем я вам нужна? – глухо промолвила Коел.

– Будешь спать там, за перегородкой. Сейчас я уберу оттуда лишнее.

– Кто вы?

– Имеется душ. Воду для мытья дают без графика, когда попало. – Голос донёсся из дальней комнатушки вместе с плеском. – Хм, тебе везёт. Сполоснись, если хочешь.

– Вы меня слышите?!

«Чем я могу тебе помочь, подружка? Сказку про добрых самаритян рассказать? время не пришло. Терпи меня».

– Не ори, я не глухой. – Никель появился из-за перегородки, вытирая руки.

– Так что же вы не отвечаете?

– Незачем.

– Ладно. – Голос Коел стал твёрже. – Плитка и холодильник работают?

– Когда есть ток. Судя по лампам...

– По-вашему, я нервная?

– На твоём месте я бы тоже нервничал.

– Не хотите, чтобы я с ума слетела? Тогда не подходите близко. Когда войду в норму, буду вести себя вполне сносно, а сейчас – пожалуйста, не дёргайте меня и не разглядывайте, иначе я волнуюсь, говорю и делаю разную чушь.

Это был рискованный наезд, но он сработал. Коел выиграла ещё балл в противостоянии с хозяином.

– Спасибо за предупреждение. – Никель выслушал её безучастно. Он дышал ровно и медленно. Дышит! а то в голову уже лезли всякие бредни...

– Я из Сэнтрал-Сити. Не приходилось бывать? – Разговор вырывался из Коел какими-то почти несвязными, беспорядочными клочками.

– Я там родился. – Впервые в голосе Никеля дрогнуло что-то человеческое, но он тут же наглухо закрылся. – Мне придётся уходить, я буду запирать тебя.

– Да, конечно. – Она немного поникла.

Когда тобой неотступно владеет беспокойство, можно мыться и семь, и десять раз на дню; водные процедуры умиротворяют нервную систему. Регулятор душа раньше имел ограничитель, но кто-то очень сильный вывернул его, и Коел позволила себе обливаться целыми потоками воды. Платит хозяин. Кто имеет средства на невольницу, найдёт и на её мытьё.

Бутылка с шампунем – неважнецкое оружие, но если размахнуться, по тыкве хлопнет весомо. Она по опыту знача, что под шум душа удобно подкрадываться. При стыковках кораблей в космосе, при нелегальных посадках на планетах освоения, населённых отщепенцами и хищниками, при визитах на пиратские базы приходилось сталкиваться с теми, кому слово «рабыня» мгновенно распаляет воображение. Нихан с хлыстом и удальцами был как нельзя кстати: «Оставь; это моя вещь».

Вытершись и надевая халат, она прислушалась к беседе в главной комнате. Один – Никель, а кто второй?

– Для чего ты с ними препирался? – говорил обладатель мягкого и бархатного молодого голоса.

– Ради экономии. Деньги подотчётные, казённые. Мы сберегли почти четыре мириада! – тихо, но энергично доказывал Никель.

– Мы запросто могли отдать и втрое больше.

– Прямо так и отдать!.. Нельзя сразу платить, что скажут; это вызывает разные сомнения. Если торг уместен, есть смысл требовать скидку – видишь, удалось сбить цену почти наполовину!

– Это меня и настораживает. – Бархатный голос стал жёстче. – Товар стоил первоначальной цены, и вдруг такая уступка... Здесь что-то неладно. Однако, Эксперт, твои приёмы... тебе нравилось играть на нервах? Меня ты заставил беспокоиться, её расстроил до слёз – а ведь нам предстоит отправлять её на Иссу.

– Я не мог ей подмигивать. Она бы не так поняла и ещё хуже разладилась.

– Не надо было усугублять. Сперва ты дал ей сложное задание...

– Задание плёвое, второкурсник справится.

– ...потом завёл речь о sexy, словно намеренно желая сбить её с толку.

– Хороший навигатор в рабочем режиме – существо глухое и бесполое.

Тут Коел не выдержала и ворвалась в главную комнату. Если сейчас не расставить отношения как следует, потом они могут зайти непоправимо далеко. Что это значит – «отправлять её на Иссу»?!

Никель и консультант – вот кто был вторым! – одновременно повернулись к ней.

– Если кто! ещё раз! скажет про sexy! я кому-то глаза выцарапаю!! Ясно?! – В пакле мокрых волос, раскрасневшаяся от струй душа, одетая развевающимся вихрем банного халата, со свирепо-озлобленным лицом, она походила на ведьму. Её появление не вызвало ни гримас насмешки, как можно было ожидать от самоуверенных самцов, ни гнева – собеседники переглянулись и дружно, тяжко вздохнули.

Было о чём горевать – один не хотел, а другой не мог.

Пытаясь понять их вздох, Коел всмотрелась в лица землян, сидящих по-ньягонски. Никель без шляпы; лампы одинаково освещали его и консультанта. Почти ровесники, моложе тридцати, они различались лишь сложением – Никель был помассивнее – да цветом глаз и волос. Но сейчас она могла их сравнивать.

Кожа. Когда они оказались рядом, в одной позе, разница стала видна – у консультанта кожа была обыкновенной, людской, а у Никеля – слишком ровной и гладкой, идеальной.

Смекнув, что на какое-то время она овладела ситуацией, Коел решительно шагнула к ним:

– Куда вы собрались увезти меня? С какой целью? Если вы что-то замышляете... я никуда не полечу, пока не расскажете! Думаете, я не смогу всё испортить? учтите – здесь следят за перемещением рабов! Любой патруль задержит вас, если я закричу, что...

– Вот о чём я говорил, – ньягонским жестом, с поворотом кисти, указал на неё консультант. – Она уже нам угрожает.

– Имею право, если мной распоряжаются не по закону! – наступала Коел. – У меня, между прочим, права есть!

– Так-то лучше. – Неожиданно лицо Никеля осветилось улыбкой. – Затрушенная, ты плохо выглядишь.

– Не улыбайся мне. Я в твоих ухмылках не нуждаюсь. Отвечайте – что задумано насчёт Иссы? – Перейдя на «ты», Коел осмелела, но тон её был взвинченный, грозящий срывом. От мужчин, сидящих перед ней, по-прежнему исходили угроза и опасность, а их спокойствие могло означать, что они ничуть не боятся её вызывающей дерзости.

– Ты полетишь на Иссу, – просто и коротко ответил консультант. – Там тебя встретят и повезут дальше.

– Пока не узнаю, куда это – «дальше», я с места не двинусь! Я вам не доверяю.

– Здесь никто никому не доверяет, – молвил Никель. – Но тебе – придётся. Не тащить же тебя на волю силой.

– О, тащить вы можете! вдвоём – одну!.. – Разогнавшись, Коел вдруг осеклась. – Как – «на волю»? вы кто? Ты – не консультант, верно? вы – компаньоны? О чьих казённых деньгах вы говорили? Вы купили меня для кого-то?

– Не купили, а выкупили, – терпеливо разъяснил консультант. – Через контору и купчую, иначе бы нам тебя не продали. Ты поступишь умно, если будешь об этом помалкивать.

– Но... пять мириадов плюс налоги... – Коел растерялась. – Кто вбухал в меня такие деньги?

– Святая истинная церковь. Мы – из ордена тринитариев; слышала о таком? Наша специальность – освобождение рабов и пленных. Работаем инкогнито, в штатском. Я – брат Валентин, – представился Никель, – а он – брат Жозеф.

– Вы – тринитарии?!. – Коел ошарашенно глядела то на одного, то на другого.

– Могу повторить столько раз, сколько надо, чтобы ты поверила. Но если ты нас выдашь, нам придётся туго.

– Господи, – внезапно выдохшись, как на допросе, Коел расплакалась, – я вам не верю, не верю! Это ужасно, вы не сможете... меня не выпустят!

– Какой штамп тебе поставили? – Pax быстро поднялся с плетёнки. – «Особо неблагонадёжна»? почему? это связано с петицией? С обрядом на Чёрном алтаре?

– Не называй его! – закричала Коел. – Никогда не называй!! И ты тоже!.. или я вас зарежу ночью!

– Спать будем по очереди, – мрачно заключил Форт.

– Ты вообще спать не умеешь! перестань прикидываться человеком! Ты – киборг, я же вижу.

– Он человек, – пытался успокоить её Pax.

– Чёрта с два – человек! Я централка, я этих кукол выше крыши навидалась, их у нас миллионы! А ты что – не понял, кто это? Скажи ещё, что он твой начальник.

– Формально – да. По документам я его раб.

Коел, ещё в слезах, рассмеялась:

– Вы запутались в своих инкогнито, ребята! Так не бывает. Киборг – раб человека, а не наоборот. Он тебя не ударит, Три Закона не дадут. Ударь его, мистер Кермак! что, руку заело?

– Зачем мне его бить? – пожал плечами Никель. – По-моему, глупейшее деление – считать человеком лишь того, кто может убить себе подобного... Насилие, свобода, подчинение – вместе они образуют сложнейшую философскую проблему, над которой стоит подумать!

– Займись этим по дороге к билетной кассе, – настойчиво посоветовал Pax. – Для вывоза рабыни на Иссу надо предъявить её рабочую карточку. У тебя обязательно возникнут сложности – те, о которых я сказал, и даже хуже. Я не думал, что у неё такой плохой штамп.

– Тогда, может быть, за билетом ты пойдёшь?

– Она чья – твоя или моя? Ты владелец, тебе и ругаться.

– Я – его?! это дурь! робот не может купить человека! и быть братом-тринитарием – тоже!

– Уйду я от вас. – Взяв карточку, Форт пошёл к двери. – А то сижу и слушаю, как унижают моё достоинство...

– Говорю вам – меня не выпустят!

– Преодолимо. – Никель задержался у порога. – Мы найдём на Иссе поручителей, они возьмут тебя под локти и утащат. Ты, главное, долети и выйди из шлюза, а дальше тебе не о чем заботиться.

– Учти, потребуют доплату за конвой, место в судовом карцере и аренду кандалов. Это примерно восьмисотка крин.

– Ещё полтораста бассов на ветер, кошмар! Парсек можно пролететь за пять с полтиной, а эти отродья за вшивых четыреста штук километров дерут такие бутки! Не планета, а свиная доилка!.. а в своих наручниках на борт пускают? Я видел в лавочке, купил бы. Размер вроде подходящий.

– Брат мой, не согрешай в номинации «гнев» и помни о понятии «навязанная монопольная услуга». У кланов, что крышуют лифты на Иссу, много охранников без дела зевает – им тоже жить надо. Высшая цель оправдает нам расходы. Да, ещё карточку в кассе испачкают штемпелем. От этого не откупишься, но можно поворчать.

– Буду молиться об умилении злого сердца, дабы не вынести окошко кассы вместе с билетёром.

– Это не киборг. – Коел зачарованно уставилась на закрывшуюся за Никелем дверь. – Это полоумный киборг. Ты спишь с ним в одной комнате? я бы не решилась. Вдруг он начнёт всё крушить, когда вирусы доедят его мозг?..

– Он очень добрый и деликатный парень.

– Да уж!.. – Утирая слёзы, Коел вспомнила, как Никель ходил в лавку разбираться. Повадки централа, жаргон... «Я там родился». Похоже на то. Только не «родился», а «был собран на конвейере General Robots».

Но тут же она спохватилась об ином:

– А моя рабочая карточка? У него не отберут её? Это документ; я должна взять карточку с собой! может, мне по ней восстановят косменский стаж.

– Неужели всё это время ты платила профсоюзные взносы? – спросил бессердечный Pax.

– Что же – у меня пропадут шесть лет из стажа?! – Всплеск негодования и снова слёзный блеск в глазах.

– Потом у тебя будет гораздо больше времени, чтобы посвятить его этой проблеме. Сейчас есть дела поважней.

– Кто встретит меня на Иссе? – Коел с усилием смогла вернуться в колею.

– Как раз об этом я хотел с тобой побеседовать. – Брат Жозеф, в отличие от грубоватого и порой несдержанного на язык Никеля, был обходителен и по-ньягонски тих. – По пути на Иссу ты должна выглядеть так, словно не представляешь, куда тебя везут, и ожидаешь самого худшего.

– И притворяться не придётся, я вся на нервах.

– Следи, чтобы случайно не улыбнуться. Только встревоженное и печальное лицо. В Аламбуке большой траур, за улыбку могут избить.

– А что произошло? Я была заперта, потом сборы... Тем нашим, кого успела увидеть, с прошлой полночи запретили выходить из нор. Вроде убили кого-то?

– Той полночью неизвестный убийца, – брат Жозеф вздохнул с унылым оттенком, который приличествует духовному лицу, по воле обстоятельств говорящему о кровавом злодеянии, – зарезал Первого из преосвященных жрецов, благодатного Шуламангу. Все скорбят.

– Ийо-хаа! – Воспрянув, Коел расцвела, как весенний сад. – А некоторые глядят и радуются! Спасибо за новость, брат Жозеф! о, я давно не была так счастлива! это правда?

– Нам по уставу ордена запрещено лгать, – скромно потупился Pax.

– Так и надо этой чёрной гадине! – разгорелась Коел. – Я бы их, псей... – Последовал сжатый, но искренний список пыток и казней, долго копившийся в тайной глубине её души.

– Тебя встретят люди Эрке и сотрудники Гэлп Сэкоунтэй, – приглушенно, но отчётливо и твёрдо продолжил красивый и мужественный брат Жозеф. – Град Эрке берёт тебя под защиту.

– Я полагаю, это не благотворительная акция? – серьёзно спросила Коел.

– Эрке обеспечит тебе свободу и безопасность, ничего не требуя взамен. Но ты поможешь очень многим людям, если согласишься дать показания о том, что происходит в Аламбуке. Готова ли ты пойти на это?

– Я?! готова! – не раздумывая, решительно сказала Коел. – Я руку отдам, чтоб рассказать! Ты будешь за меня молиться?

– Непременно.

Лицо Коел, окрылённой счастьем и яростью, буквально светилось от нахлынувших чувств; желание запечатлеть на нём братский поцелуй мог смирить разве что риск обжечься.

Но Pax взирал на неё холодно. В сердце его извивалась тоска об утраченном, а шёпот внутри выговаривал слова: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её...»

– В память о благодатном учителе, взошедшем по семицветному мечу на облака, чьё святое небесное имя – Надежда Бойцов, Светоч Сражающихся, мы открываем финал жестоких игр на новом ограждённом помосте в стиле Царь Горы. Поклонимся духу учителя!

На опоясавших арену многоярусных рядах поднялись с плетёнок строго одетые в тёмное мужчины и женщины с прикрытыми лицами, чтобы одинаково отвесить церемониальный поклон. Вышли судейские в лаковых масках, каждый нёс в вытянутой руке позолоченный ритуальный шнур; отовсюду их приветствовал стук ладоней по доскам ярусов для сидения. Судьи жестоких игр выступали чинно, как предписывает обычай, – по чёрным оскаленным маскам прорисованы кроваво-оранжевые полосы, уши масок как бы пламенные. Юнцы в масках сна и утомления мели дорожки для подхода бойцов с наставниками и прислужниками, а из-за занавесов низкого прохода, ведущего к норам свирепых единоборцев, дрожью доносился серебряный бой палочек по металлическим полосам.

– Школа Низвергающих выставит трёх. Никто не видел их. По слухам – настоящие каменные чудища, обладающие полным совершенством воли.

– Я ставлю на проверенных, испытанных бойцов. Седые уши, проседь на теле – вот знаки, указывающие победителя.

– Вспомните Мака Щелкуна. Один звук его шагов обращал в бегство.

– Где теперь тот Щелкун! всё уходит.

– Его кровь сохранилась в сыне. Я уверена, мотаси, он пробьётся к званию Царя. Он не отступает.

– Кто ставит на Тайса Громового?.. не откажите смешать чашечки и выпить за его триумф.

Вдоль ярусов сновали недоросли с чайниками кипятка. Густой отвар зрители приносили с собой, каждый – состав собственного изготовления по рецепту, заповеданному предками. Здесь сошлись избранные, тонко сведущие в бойцовских приёмах, даже переливах взглядов, а также в составных напитках. Несколько капель на дно чашечки, плывущая по краю струйка кипятка – и ароматный пар взлетает к жаждущим ноздрям, вдыхается чуть приоткрытым ртом. Рассуждают о цветности, крепости, угощают соседа каплями своей рецептуры и (тончайшая изысканность!) смешивают растворы. Иногда возникают столь диковинные сочетания, такие букеты, что душа от тела отрывается.

– Отрыв?

– Отрыв, мотагэ. Чем, скажите, вы добиваетесь этой глубокой горчины на придыхании после осушения чашечки?

– Тайна сокрыта в фактуре камня, из которого выплавлена чашечка. И эта тайна, увы, утрачена! Неизвестно, где та глыбь, в которой добывался камень...

– Какая страшная потеря! Неужели нельзя отыскать...

– Мои сыновья проводят розыски.

Юнцы пошли вокруг игровой площадки, подняв над головами и повернув к зрителям плакаты с каллиграфическими надписями: «Представляем бойцов первого квадрата».

Зал оживился, но не прозвучало ни звука лишнего. Когда выходят бойцы с сопровождением, всё стихает. Глашатай называет имена; благодаря особой акустике зала негромкий голос слышен до самых верхних рядов. На глашатая и бойцов наведены чувствительные микрофоны, ловящие каждый шелест.

Плакаты в руках сменились новыми: «Начинаем взвешивание бойцов».

Весы выверены и опломбированы. Для оценки весовых категорий нужна точность до камешки!

– Открыть помост для освящения, – скомандовал распорядитель.

Юнец и юница, одетые как двойня, снимают с помоста полотнище тонкой оранжевой ткани. Вздох восхищения, шёпот сомнения, цыканье скептиков и шелест рассуждений. Помост новый, скрупулёзно выделанный краснодеревщиками по образцу старого. Платформа бархатистая, как ушки новорождённого, в центре трёхступенчатая пирамида – Гора. Взойти на её вершину сможет самый неукротимый, ярый и бесстрашный боец, обладающий всеми достоинствами – каменной волей, гибкостью клинка, быстротой пули и, что не менее важно, абсолютной чистотой и цельностью звонких зубов.

Наследный жрец маленькой кисточкой совершил обметание углов помоста и верха Горы. Зал, благоговейно сложив ладони, повторял за ним заклинание, призывая па зрителей, бойцов и место непримиримых схваток светлый дух истины и справедливости. Те, кто происходил из жреческих семей, молились с поднятыми руками, громче прочих – таково их родовое право и обязанность: подкрепить моление священника своим сильным словом.

– Будьте жестоки, не отступайте, стойте до последнего – и да стоит град так же, как вы, – произнес распорядитель последнее напутствие.

Трудно понять тех сторонников новомодных веяний, которые считают жестокие игры пережитком и неистовством, пробуждающим реликтовые животные инстинкты! Нигде не увидишь таких светящихся глаз, таких одухотворённых лиц, как вокруг помоста!

«Схватка», – объявили плакаты.

Судьи встряхнули шнурами, и первая пара бойцовых свинов, свирепо стрекоча великолепными резцами, начала сходиться на плоскости помоста, цокая коготками по доскам. Мясистые и плотные, на сильных ножках, с сильными подтянутыми брюшками, в ершистой и жёсткой шёрстке, поднятой вздыбленными хохлами на макушках и раскинутой симметричными розетками по холкам, они были бесподобны. Один рыжевато-серый, с белыми боками, другой сплошь полночно-чёрный. Зал замер, опьянённый составными напитками, приготовленный к зрелищу нетерпеливым ожиданием, заворожённый музыкально изменчивым зубным стуком и волшебно-грациозной поступью поединщиков.

Многие сотки глаз были устремлены на свинов, а тишь стояла такая, что слышно было каждое касание когтей, каждую руладу, каждую трель стремительного стрекотания. Свины переступали передними лапками, припрыгивая задними. Они описывали полукружья на восточном поле помоста, присматриваясь к противнику и примериваясь, как выгодней сделать выпад или стойку-вскидку на запугивание. Кто-то беззвучно строчил в блокноте: «Первый поединок, Тоха Мышца и Квин Полночь, сближение в восточном поле, ход по часам». Хорошая примета! осталось сосчитать, сколько раз за турнир свины пойдут по часам – выбор бойцами направления хода может значить благое или неблагое будущее самых разных начинаний.

Сшиблись! Ряды общим движением качнулись к помосту – свины вскинули мордочки, поднявшись на вытянутых передних лапках. Цокот зубов стал слитным, и тут Тоха прянул на Квина, метясь нанести тычковый удар и горло, но Квин не был настолько упоён своей песней, как могло показаться, – оборвав дробь, он изогнул переднюю часть туловища, уходя от тычка, и, вывернув шею, ударил Тоху сомкнутыми обнажёнными резцами в верхний правый скос мордочки. Оскорблённо стрекоча, Тоха отскочил, но тотчас возобновил подкрадывание в низкой, притворно безобидной стойке. Два стрёкота сплетались в боевую симфонию. Болевшие за Мышцу тайно заклинали: «Кусь! Кусь!», подбивая любимца на чистую победу укусом. Однако Тоха демонстрировал высшее благородство – даже уступив в первой сшибке, он не намеревался пускать в ход острия резцов. Квин растопорщил лаково-чёрную шёрстку, глазки его полыхали рубинами, а стук зубов стал вкрадчивым, почти нежным. Стоявшие за Полночь переглядывались, говоря жестами: «Квин твёрд! Высоко держится!»

Пробежка! Тоха быстрым полубегом-полускоком обогнул Квина, каждый миг грозя боковым ударом. Квин, не склоняя головы, повернулся на когтях передних ножек, подгребая задними в сторону.

Скок! Тоха взлетел над досками. Квин, непоколебимый в своей выдержке, не дрогнул, выжидая приземления противника. Это был показной, не атакующий скок. А вот ход, который озадачил Тоху, – вольным броском Квин оказался на нижней ступени пирамиды.

Полковник Ониго неотрывно следил за схваткой. Он был в первом ряду – не по званию, не по должности заседателя совета; во внутреннем поясе сидений хватало и лиц из гражданских семей. Просто когда вершится жестокая игра судьбы, когда воля небес открывает себя в состязании зверьков, ближе всех к квадрату, символизирующему град и земной порядок, должны находиться лица, духовно и кровно близкие к священству. Их молитва с поднятием рук пролагает канал между горним и подгорным мирами; тем чище и прозрачней нистекает в глубину града прорицание.

Появление Ониго в турнирном зале имело и политический смысл. Занятый своими тайными делами, он не всегда мог присутствовать на играх. Но если он не покажется на турнире памяти благодатного учителя, начнётся ропот. Как?! Золотой Луч вновь не явился? значит, плохи наши дела... Восьмая ночь после очередного приступа, слухи самые тёмные, ожидания самые тревожные – что будет? как жить?

Но Ониго Золотой Луч пришёл. До начала финального турнира он вёл светские беседы в кулуарах, похвалил подросшую дочь шефа пищепрома, отчего та зарделась, как ушко свина в бою. Но о политике, о положении дел в граде – ни слова!

– Наоси полковник, что вы скажете о жреце Шуламанге? – осмелился наконец спросить редактор службы новостей.

– Он мёртв, – небрежно ответил Ониго.

– Приходят вести, будто его смерть приписывают Духу Бесследному.

– Перешедший так близко общался с духами, что немудрено, если они вышли из повиновения и некрасиво поступили с хозяином. Духи не знают меры ни в покорности, ни в гневе. У них нет чувства юмора. Запомните, кой, – если кто-то перестал шутить и понимать шутки, то перед вами не оригинал, а двойник.

Пойми Луча Золотого, когда он посмеивается, а когда говорит в лоб сущую правду. Лица-то он не меняет, лишь слабо вздрагивает родовая метка на радужке тёмно-жёлтого глаза – бронзово-чёрный лучик, расширяющийся от зрачка к белку.

– Скажу одно – пока не восстановят пятерицу чёрных, их общее слово не раздастся. А обряд избрания долог...

Сегодня же побежит крик по Эрке: « Полковник Золотой Луч сказал на турнире – приступов долго не будет! их не будет! не будет!!» Снова заглянет радость в град, измученный страхом. Таков Луч – одним светит, других сжигает.

Лучик метнулся к виску – Ониго увидел кого-то поодаль.

«О радуга, главарь всех Небеков приближается!.. Этот не с добром идёт. Уклонимся от встречи».

– Идёмте в зал. Пора испить составного перед играми.

Ониго следил за тем, как Тоха – воля его крепка! – наскакивал на Квина, занявшего уже вторую ступень Горы. Бились на сомкнутых резцах, как истые воители, обозначая, но не нанося укусы. Квину надо занять верх и выдержать восемь наскоков, тогда он – Царь. Тоха напирает.

Во внутреннем кармане жилета лежала греющая грудь депеша. Всего лишь бумажка, а сколько в ней огня! Подпали ты её зажигалкой – пламя пробежит, один пепел останется, а слова, строки хранят иной, превосходящий пыл – пламень бессильной злобы.

«Ты, ведьмин внук с обеих рук, шаманский ошмёток, криворылого жреца-хромца последыш! Мы твой глаз-порчу вырежем. Число сравняется – и на тебя прочтут такое слово, которого твои колдушки-бабушки не ведали. Лучше сам задавись, легче будет. А твой гнилой дух кладезь не примет. Выть тебе на холмах от зимы до зимы вечно. В каждом кроле на костре тебя охотники живьём зажарят. Будешь кролихой колючки глодать, кролят рожать. За Шуламангу тебе месть случится».

«Без подписи. Стыдно подписывать. Майлер забит тем же – пишут, изощряются. Бесятся, клянутся и кровью скрепляют, а сделать ничего не могут. Хотя нет – могут. Взорвать бомбу на рынке, среди детишек и домохозяек. Я сочту убитых, внесу в список. Когда придёт Наша Ночь, зачитаю его штурмовым командам. Приказ не нужен, сами знают – без жалости, всех, кто выше колена. С гангреной не дискутируют, её ампутируют».

Сердце ныло. Как там Дух? Нашёл ли с Экспертом то что искал? Пришёл сигнал об исполнении заказа Авы, теперь надо перевезти покупку на Иссу.

«Если Квин выстоит восемь наскоков, они вернутся с победой», – загадал Ониго.

Справа – от луча подальше – подсел сам Эрке Небек-старший с початой чашечкой составного. Добрался-таки, подкрался.

– Моё почтение вам, наоси полковник. – Голос вежливейший и тишайший. – Соизволите ли побеседовать?

Попробуй не соизволь. Судостроители покрывают выплатами три шестнадцатых градских расходов.

– Очень неприятная история, наоси. Альтиец Фортунат Кермак намеревался купить у нас люгер, но в дело вмешался ваш Pax Пятипалый. Он, Pax, внушил моему менеджеру, что клиент ненадёжен, а сам сманил альтийца к вам на службу. Теперь их обоих не сыскать, а у нас между тем стоят пять непроданных космолётов на общую сумму...

– Они в командировке.

– Как же так? нам в покупатели альтиец не годится, а вам – ничего, сойдёт, вы ему доверяете. Наоси, так поступать нехорошо. Я обращусь в градский совет с жалобой.