Действующие лица

Берни Мэдофф, основатель инвестиционного фонда Bernard L. Madoff Investment Securities

Рут Мэдофф (урожд. Альперн), его жена

Марк Мэдофф, их старший сын (р. 1964)

Эндрю Мэдофф, их младший сын (р. 1966)

Питер Мэдофф, младший брат Берни Мэдоффа

Шейна Мэдофф, дочь Питера

Роджер Мэдофф, сын Питера

Ральф Мэдофф, отец Берни Мэдоффа

Сильвия Мэдофф (урожд. Мантнер), мать Берни Мэдоффа

Элинор Скиллари, секретарь Берни Мэдоффа

Ирвин Липкин, первый нанятый Мэдоффом сотрудник

Дэниел Бонвентре, начальник операционного отдела

Фрэнк Дипаскали, менеджер семнадцатого этажа

Аннет Бонджорно, его коллега

Джоанн (Джоди) Крупи, его коллега

Джером О’Хара, программист

Джордж Перес, его коллега и сосед по кабинету

Дэвид Кугел, трейдер по арбитражным сделкам

Сол Альперн, отец Рут Мэдофф

Фрэнк Авеллино, коллега и преемник Альперна

Майкл Бинс, многолетний деловой партнер Авеллино

Джером (Джерри) Горовиц, один из первых партнеров Альперна и бухгалтер Мэдоффа

Дэвид Фрилинг, зять и преемник Горовица

Пол Конигсберг, бухгалтер на Манхэттене

Ричард Гланц, юрист, сын давнего сотрудника Альперна

Мартин Дж. Джоэл-младший, нью-йоркский биржевой брокер

Норман Ф. Леви, нью-йоркский воротила рынка недвижимости

Карл Шапиро, филантроп из Палм-Бич

Роберт (Боб) Джаффи, зять Карла Шапиро

Джеффри Пикауэр, нью-йоркский тайный инвестор

Уильям Д. (Билл) Забел, личный адвокат Пикауэра, сотрудничавший с ним на протяжении двадцати лет

Мендель (Майк) Энглер, биржевой брокер из Миннеаполиса

Говард Сквадрон, видный манхэттенский адвокат

Фред Уилпон, владелец бейсбольной команды New York Mets

Стенли Чейз, инвестор, Беверли-Хиллз

Джеффри Такер, соучредитель Fairfield Greenwich Group

Уолтер Ноэл-младший, соучредитель Fairfield Greenwich Group, партнер Такера

Марк Маккифри, главный юрисконсульт Fairfield Greenwich Group

Амит Виджаверджья, директор по управлению рисками Fairfield Greenwich Group

Дж. Эзра Меркин, крупный финансист на Уолл-стрит

Виктор Тайхер, бывший инвестиционный консультант Меркина

Сандра Манцке, инвестиционный управляющий пенсионного фонда

Роберт И. Шульман, ее прежний партнер

Жак Амселлем, французский инвестор

Альбер Игуэн, закулисный финансовый консультант из Парижа

Патрик Литтэ, менеджер французского хедж-фонда

Рене-Тьерри Магон де ля Вилльюше, его партнер

Соня Кон, австрийский банкир, основатель Bank Medici

Карло Гроссо, управляющий фондами Kingate, Лондон

Родриго Эченике Гордильо, директор Banco Santander, Мадрид

Морис Дж. (Сонни) Кон, партнер Берни Мэдоффа в Cohmad Securities

Марша Бет Кон, его дочь

Майкл Окрент, автор новостной рассылки элитарного хедж-фонда

Эрин Арведлунд, внештатный автор журнала Barron’s

Гарри Маркополос, специалист по количественному анализу из Бостона

Кристофер Кокс, председатель с августа 2005 г. по январь 2009 г.

Мэри Шапиро, его преемник на посту председателя

Х. Дэвид Котц, независимый генеральный инспектор Комиссии

Грант Уорд, чиновник регионального отделения Комиссии в Бостоне

Эд Мэньен, его коллега

Лори Ричардс, начальник одного из отделов Комиссии в Вашингтоне

Эрик Суонсон, юрист Комиссии в Вашингтоне

Эндрю Каламари, главный региональный представитель Комиссии в Нью-Йорке

Меган Чун, юрист Комиссии в Вашингтоне

Симона Су, ее коллега

Уильям Дэвид Остроу, инспектор Комиссии в Нью-Йорке

Питер Лэмор, его коллега

Ли С. Ричардс III, нью-йоркский частнопрактикующий адвокат, назначен ликвидатором фирмы Мэдоффа

Айра Ли (Айк) Соркин, адвокат Мэдоффа

Дэниел Дж. Хорвиц, участник команды защиты Мэдоффа

Николь Дебелло, участник команды защиты Мэдоффа

Мауро Вулф, участник команды защиты Мэдоффа

Питер Чавкин, адвокат Рут Мэдофф

Мартин Флюменбаум, адвокат Марка и Эндрю Мэдоффов

Тед Качиоппи, специальный агент

Б. Дж. Кан, его коллега

Прит Бхарара, федеральный прокурор по Южному округу Нью-Йорка

Уильям Ф. (Билл) Джонсон, начальник оперативной группы по борьбе с мошенничеством на рынке ценных бумаг и сырьевых товаров

Марк Литт, главный обвинитель по делу Мэдоффа

Лиза Барони, его коллега-прокурор

Ирвинг Х. Пикард, конкурсный управляющий в деле о банкротстве Мэдоффа

Дэвид Дж. Шиэн, его главный юрисконсульт из фирмы Baker & Hostetler

Дуглас Итон, федеральный судья-магистрат

Габриель Горенстайн, федеральный судья-магистрат

Рональд Эллис, федеральный судья-магистрат

Луис Л. Стентон, федеральный окружной судья

Бертон Р. Лифланд, судья в суде по делам о банкротстве

Денни Чин, окружной судья

Ричард Дж. Салливан, окружной судья

Хелен Дэвис Чейтмен, адвокат из Нью-Джерси

Лоуренс Р. Велвел, декан юридического факультета в Массачусетсе

Пролог

За стеклом двойных дверей в дальнем конце тюремного коридора на мгновение мелькнул заключенный. Едва ли кто-то узнал бы в нем всегда невозмутимого господина с характерным ястребиным лицом, который недавно практически не сходил с телевизионных экранов. И двух лет еще не прошло, а он, кажется, весь уменьшился, съежился, превратился в обычного старикана в очках – к тюремному надзирателю обращается с подчеркнутой почтительностью, беспокойно перетаптывается, стоя перед закрытой дверью в ожидании, когда щелкнет замок и можно будет войти.

С залитого солнцем глухого тюремного двора он в сопровождении помощника начальника тюрьмы входит в темноватую, невзрачную комнату для свиданий, которая легко затерялась бы в дальнем уголке его прежнего пентхауса на Манхэттене. Обстановка убогая – выцветшие красные пластиковые кресла без подлокотников да низкие коричневатые столы, и освещение сегодня скудное – в комнате одно-единственное, хотя и широкое, окно, а слабую дополнительную подсветку дают только составленные в ряд торговые автоматы.

Когда ему случалось бывать в комнате для свиданий, там всегда было полно народу – и заключенных, и их родственников. Но сегодня утром в помещении на удивление пусто, никого, кроме его адвоката и того посетителя, с которым он наконец согласился встретиться. В соответствии с установленными правилами, заключенный садится лицом к столу охраны, за которым располагается препроводивший его сюда помощник начальника тюрьмы, и разворачивает листок разлинованной бумаги. На листке написанные от руки заметки и несколько вопросов адвокату. Он кладет листок на стол перед собой, разглаживает его.

Стрелки на его светло-коричневых брюках и рубашке с короткими рукавами как лезвие ножа, несмотря на влажность летнего утра. Его волосы теперь подстрижены короче, но он постройнел, и новая стрижка ему идет. Черные кожаные кроссовки начищены до блеска. Он, как всегда, тщательно ухожен, если не считать маленькой потертости на латунной пряжке ремня. И хотя он мало напоминает того упитанного и лучше одетого господина, которого после ареста так часто показывали в новостях, в нем и поныне с первого взгляда ощущается спокойный магнетизм сильной личности.

Более двух часов он отвечает на вопросы, то глядя собеседнику прямо в глаза, то переводя взгляд на пустой тюремный двор за окном сбоку от него. Он говорит негромко, но твердо, с внезапными проблесками остроумия. Самообладание он теряет лишь однажды, когда разговор заходит о его жене. На протяжении всей беседы он кажется неизменно искренним, честным, прямодушным, располагающим к доверию.

Но ведь он всегда производит такое впечатление – даже когда лжет. Это его дар и его проклятие. Именно это позволило ему выстроить самую грандиозную в истории финансовую пирамиду. И это же позволит ему манипулировать фактами и утаивать правду о своем преступлении хоть всю оставшуюся жизнь, если он так решит.

Бернард Л. Мэдофф – заключенный под номером 61727054 – самый известный арестант, содержащийся ныне в Федеральном исправительном комплексе в местечке Батнер (Северная Каролина).

Съезд с федеральной магистрали 85 на Батнер-Кридмор не извещает о том, что где-то здесь расположена тюрьма. Кроме нескольких малозаметных старого образца черно-белых стрелок на перекрестках, в самом Батнере тоже указателей не найдешь. Тюрьмы нет и на карте в местной телефонной книге, так что посетители должны спрашивать дорогу у служащих мотеля.

Извилистый путь от федеральной трассы по проселкам с городскими названиями вроде Тридцать третьей улицы обрамлен увитыми плющом деревьями да невозделанными полями. Тюремный комплекс внезапно выступает из сосняка по правой стороне. Основу комплекса составляют четыре больших здания, расположенных на ярко освещенной днем и ночью вырубке в окружении пойменных лесов и полей.

Справа, у восточной границы комплекса, чуть особняком стоит тюрьма с режимом минимальной строгости, цвета крафт-манильской бумаги, не огороженная стенами или решетками. Слева, почти скрытая от взгляда за густыми рядами деревьев, большая современная тюремная больница, отдельный вход в которую располагается дальше по двухполосной дороге, вьющейся вокруг комплекса. А многоэтажная тюрьма общего режима, облицованная ребристым серым камнем, виднеется прямо в центре комплекса, на небольшом поросшем деревьями холме.

Мэдоффа держат в четвертом корпусе Батнера. Это еще одно место заключения общего режима, слева от главного въезда. К нему ведет короткая дорожка, обрамленная миртовыми деревьями в белом цвету. Низкое здание серого камня похоже на гигантскую костяшку домино. За исключением въездной дороги, оно полностью окружено двойной сетчатой оградой выше самого здания. На ограде переливаются блестящие спирали колючей проволоки. В углу обширного двора почти без деревьев стоит сторожевая башня, и охранники обходят вьющиеся по всему комплексу узкие дорожки, все время зорко наблюдая за слоняющимися заключенными или слишком любопытными посетителями.

Вход в здание – шлакобетонный лабиринт из оборудования для досмотра, шкафчиков для вещей посетителей, телефонов-автоматов и караулок. Система запертых дверей ведет в подобие шлюза. Каждая предыдущая дверь запирается прежде, чем будет открыта следующая. Последняя пара дверей отворяется в широкий белый коридор, ведущий в комнату для свиданий. Коридор безукоризненно чист и весьма неуместно украшен черно-белыми фотоплакатами Энсела Адамса с распахнутыми небесами и вольными просторами.

Как только захлопывается последняя дверь, вас охватывает ощущение полной изоляции. Даже ваш мобильный телефон заперт в шкафчике у входа. Посетителям запрещено передавать записки заключенному, который во время свидания находится под неусыпным наблюдением. Если вы хотите воспользоваться блокнотом, требуется специальное разрешение. Вести магнитофонную запись воспрещено. Подобно лабораторным крысам или муравьиной колонии в стеклянном ящике, заключенные находятся под постоянным наблюдением. Мало кто из американцев способен представить себе такое существование. Телефонные звонки из тюрьмы (всегда за счет вызываемого абонента) нормированы и прослушиваются (записываются). Письма перлюстрируются. Каждый человеческий контакт подлежит контролю, регламентации, ограничению и надзору – включая и сегодняшний.

Для беседы с заключенным представителям СМИ требуется его собственное приглашение, санкционированное начальником тюрьмы. На переписку с тюремной администрацией у нас ушел почти целый месяц, и когда начальник дал наконец добро, до указанного им дня свидания осталось меньше недели. Время для беседы ограничено и не может быть превышено, о чем нас вежливо, но строго предупредили. (Следующее посещение состоится в феврале 2011 года. В промежутке между посещениями Мэдофф пришлет записку с обещанием отослать почтой свои ответы на любые дополнительные вопросы. Это обещание он сдержит – в следующие несколько месяцев от него приходят пространные, написанные от руки письма и несколько коротких сообщений по жестко контролируемой тюремной электронной почте.)

До сегодняшнего дня единственным посетителем Мэдоффа, помимо адвокатов, была его жена. До сих пор на вопросы о своем преступлении он отвечал только судье в зале суда.

Пока Мэдофф отмалчивается и окружает себя завесой таинственности, его пребывание в заключении постоянно муссируется в журнальных статьях и телепередачах – очередная передача выходит в эфир на этой неделе. В ней некий бывший узник Батнера утверждает, будто бы тюремная охрана носится со своим знаменитым подопечным как с писаной торбой, хотя мы ничего подобного не заметили. В телепрограмме Батнер хотят представить как «дом отдыха», уютную каталажку для «белых воротничков», и действительно условия содержания там не столь суровы, как в других тюрьмах штата, где отбывают срок убийцы и прочие осужденные за тяжкие насильственные преступления. Что ж, если жертвы Мэдоффа считают, что злостный мошенник не заслуживает ничего комфортнее вьетконговской «тигровой клетки», то их ждет разочарование: здесь предусмотрены двухместные камеры, тренажеры и телевизионные комнаты.

И тем не менее Мэдофф отбывает наказание в тюрьме общего режима. Это не стальные джунгли, не царство грубого, практически бесконтрольного насилия и порока, но и не комфортабельный санаторий с полем для гольфа, теннисными кортами и свободным посещением друзей и родных. Заключенные отнюдь не выходят покурить за ограду из колючей проволоки. Мэдофф со своим стопятидесятилетним сроком до конца своих дней останется под замком. Там и умрет.

Едва ли разумно доверять тем сведениям о Мэдоффе, которые просачиваются наружу из этого изолированного мира. Кроме давнишней заметки в таблоиде, будто он умирает от рака поджелудочной железы, поступали и другие, более правдоподобные сообщения о том, что его якобы избил повздоривший с ним заключенный. А кому-то из посетителей Мэдофф якобы сказал, что он «чихать хотел» на собственных сыновей. Журнал New York Magazine сообщил, что Мэдофф, спровоцированный сокамерником, в сердцах бросил: «Жертвы, жертвы! Чтоб им пусто было!..» Вместе с тем газета New York Post доложила, будто он признался неким неустановленным заключенным, что за время своей многолетней аферы припрятал миллиарды долларов.

Что здесь правда? Тюремная администрация решительно отрицает, что у Мэдоффа, которому сейчас семьдесят два года, рак поджелудочной железы или иная смертельная болезнь. Он и сам это опровергает и никаких признаков тяжкого недуга не выказывает. Точно так же и Мэдофф, и тюремные власти утверждают, что на него никто никогда не нападал и ни в какой драке он замешан не был. Мелкие травмы, спровоцировавшие эти слухи, он получил при падении, когда у него закружилась голова после приема лекарства от повышенного артериального давления. И тем более Мэдофф отрицает, что он когда-либо пренебрежительно отзывался о своих сыновьях или жертвах аферы или что кому-то рассказывал о своем якобы надежно припрятанном состоянии. Очевидно, кто-то в этом закрытом мирке, опутанном паутиной лжи, говорит правду. Может, и он сам.

Имя Берни Мэдоффа знают и поносят во всем мире, оно повсеместно стало синонимом своекорыстия и бесстыдства. Его порицали в Швейцарии, недобрым словом поминали по радио в Австралии, о нем шептались в Китае, оно взбудоражило страны Персидского залива. Его лицо было в каждой газете, оно смотрело с обложек журналов, выходящих на полудюжине языков, высмеивалось в карикатурах.

Даже в век гиперболических преувеличений эта история не укладывается в голове: многомиллиардная финансовая пирамида, которая продержалась несколько десятилетий, охватила весь земной шар и завлекла в свои сети некоторых богатейших, умнейших и авторитетнейших людей планеты. Но и многие тысячи обычных людей попались в сети Мэдоффа – попались и были разорены.

После экономического обвала 2008 года, когда мир финансов явил свою бессовестную, шарлатанскую сущность, из всех негодяев именно Мэдофф стал олицетворением глобального краха – вероятно, потому, что его махинации были в чем-то масштабнее самого финансового кризиса. Это же по сути вневременная драма, извечная, как человеческая алчность, неизбывная, как человеческое доверие.

Скандал с Мэдоффом задевает те потаенные струны нашего воображения, которые откликаются на народные сказки и наделяют их такой силой воздействия. В основе сказок – чудесное превращение. В мгновение ока уродливая лягушка становится прекрасной царевной. Поцелуй – и Спящая красавица пробудилась от сна, такая же прекрасная, как сто лет назад. По мановению волшебной палочки круглая тыква и полудюжина снующих мышей становятся золотой каретой с шестеркой серых лошадей.

Мгновенное превращение – вот что означало для многих падение Мэдоффа. Богатые вдруг стали бедными, уважаемые – презираемыми, умных выставили дураками, рассудительные впали в ярость. Прекрасный принц превратился в гадкую жабу. Берни Мэдофф единолично обратил в ничто сбережения десятков тысяч чересчур доверчивых людей. Часы пробили полночь, и их бой вдребезги разбил тысячи судеб. В мгновение ока сгинуло все – деньги, положение, уверенность в завтрашнем дне, путешествия первым классом, обеспеченная старость, накопления на учебу в колледже, мирный сон, отчисления на благотворительность. В единый миг среди повседневных забот, пока все эти люди спали, или сидели в парикмахерской, или ехали домой с совещания, или стояли в очереди перед кассой кинотеатра, их богатство просто исчезло.

И виной всему Берни Мэдофф, злой чародей. Вот он взмахнул волшебной палочкой – и все пропало.

Берни Мэдофф десятилетиями жил в центре расширяющейся паутины лжи и обмана.

За время его долгого молчания после ареста клочья этой паутины свились в клубки с домыслами и наветами. На последующих страницах с помощью свежих данных и анализа отношений Мэдоффа с членами его семьи и с ключевыми инвесторами – в свете их причастности к афере Мэдоффа – многие из этих клубков будут распутаны.

Но, может быть, еще важнее то, что в книге предпринята попытка разобраться в изначальном сплетении обмана и полуправды, о которых широкая публика до сих пор не подозревала. Возможность осветить эту тему открылась только после того, как сам Берни Мэдофф согласился встретиться со мной в тюрьме и обо всем поговорить. Наша беседа стала первым интервью прессе под запись со дня его скандального ареста.

Прежде на мои многочисленные просьбы о встрече он отвечал лестью и посулами. «Я много лет слежу за вашей блестящей карьерой и содержательными репортажами, – писал он из тюрьмы в сентябре 2009 года. – Разумеется, я постараюсь удовлетворить вашу просьбу, но не раньше чем завершится открытое судебное разбирательство и все предшествующие ему следственные мероприятия. Можете быть уверены: ваше имя в первой строке моего списка. Как журналист-профессионал высочайшего класса вы, несомненно, войдете в мое положение».

И вот наконец этот час настал, и Мэдофф сидит напротив меня. Наш первый разговор продолжался более двух часов и затрагивал темы в диапазоне от семейной истории до причуд Уолл-стрит. Меня потрясло то, как Мэдофф реагирует на сокрушительные последствия своей грандиозной аферы, – это еще один пример всеохватности сотканных им иллюзий. Он прекрасно знал, что некоторые из его первых жертв сумели извлечь из пирамиды больше, чем вложили изначально. Остальным это не удалось, но он понимал, что они могут рассчитывать на долю в любых активах, выявленных в ходе масштабного дела о банкротстве Мэдоффа. Рассматривая два этих факта, он, вопреки всякой логике, пророчил: «Те, кто был со мной, окажутся в более выигрышном положении, чем если бы они сами по себе играли на рынке» в период (финансового) кризиса 2008 года.

Мэдофф раскрыл подробности раннего этапа своей деловой карьеры, которые до сих пор оставались в тени. Из его признаний следует, что пристрастие к обману сформировалось у него раньше, чем принято считать. Еще в 1962 году он, как выяснилось, скрыл огромные потери, которые понесли его клиенты, из-за того что он инвестировал их сбережения в недавно выпущенные высокорисковые акции. Псевдоприбыли упрочили его репутацию и привели к расширению бизнеса. К концу 1980-х годов он помогал самым крупным своим клиентам уйти от налога на прибыль и валютного контроля, для чего использовал разные хитроумные схемы, сделав еще один шаг на пути к мошенничеству. После биржевого краха 1987 года Мэдоффа накрыла волна оттока капитала, и в числе тех, кто изымал свои средства, оказались некоторые из его многолетних инвесторов – хорошо знакомые всем имена: их связь с Мэдоффом теперь видится в новом свете. По его словам, потери от этих нежелательных изъятий он начал покрывать за счет наличности, которая стала поступать от новых клиентов хедж-фонда, и так родилась его пирамида, классическая схема финансового мошенничества: «Украсть у Петра, чтобы заплатить Павлу».

Нет ни малейших сомнений в том, что к 1992 году он фальсифицировал целые портфели акций, опционов и облигаций. Под занавес его аферы в число обманутых, одураченных клиентов входили гигантские институциональные инвесторы всего мира – от испанского Banco Santander до правительства ОАЭ, от хедж-фондов Каймановых островов до частных банков Швейцарии. Масштабы его мошенничества беспрецедентны. Полагают, что на день ареста он распоряжался капиталом примерно в 64,8 млрд долларов. Если бы он в действительности располагал такими деньгами, его следовало бы признать крупнейшим в мире инвестиционным менеджером, чья организация была в полтора раза крупнее банковского гиганта JPMorgan Chase, вдвое больше Goldman Sachs и втрое больше, чем все фонды, организованные легендарным глобальным инвестором Джорджем Соросом.

Но он располагал лишь малой толикой этих денег. В масштабах, затмевающих все известные в истории финансовые пирамиды, он фальсифицировал буквально все – от отчетов о состоянии клиентских счетов до обязательной отчетности регуляторам рынка.

«К 1998 году я осознал, что из этого уже не выпутаться, – сказал он в одном из тюремных интервью. – Именно тогда я признался себе, что рано или поздно моя голова окажется на плахе».

Отчего же он не сбежал с оставшимися миллионами и не нашел убежище за пределами досягаемости американской юстиции, когда стало ясно, что ему уже не выбраться из этой ямы? «За столько лет я много чего мог бы предпринять [для побега], но не предпринял, – говорил он в августе. – У меня и в мыслях не было удрать и спрятать деньги… мне это и на ум не приходило».

Он не сбежал, нет, он продолжал усердно культивировать доверие и репутацию – питательную среду его все разраставшейся аферы, то есть жил жизнью, которая, по его собственному определению, давно превратилась в фарс, прикрытый мнимой честностью и респектабельностью.

Конечно, многое в Мэдоффе навсегда останется загадкой. В последующие месяцы и годы у государственных следователей могут появиться новые свидетельства, которые подтвердят или опровергнут кое-что из того, что сегодня кажется наиболее вероятным. Да и к воспоминаниям Мэдоффа, как и к его версии собственных преступлений, всегда следует относиться крайне скептически – ведь он одинаково изящно говорит и правду, и ложь, и граница между правдой и ложью раз от раза смещается. С этой оговоркой настоящая книга предложит вниманию читателей карту темных путей-дорожек, которыми долго ходил Мэдофф, пока в конце концов не пришел к краху, и прольет свет на то, что и сегодня еще остается за пределами этой карты.

Возвести крупнейшую в истории финансовую пирамиду Мэдоффу позволила нынешняя Уолл-стрит, которую он же сам и помогал строить. Мэдофф играл видную роль в формировании современного фондового рынка, от компьютеризованных торгов NASDAQ до таинственного мира хедж-фондов и повального увлечения опасными играми с деривативами. Он умел распознавать тренды, оценивать возможности, он был одним из авторов пособия для инспекторов службы финансового регулирования и приложил руку к тому, что в финансовой системе возникли слабые места, с которыми мы вынуждены мириться по сей день. И он был плоть от плоти того мира, который сам помог сотворить, – мира, алчущего прибыли без риска, нетерпимого к надзору и контролю, самонадеянно рассчитывающего исключительно на успех, прискорбно беспомощного в предвидении неблагоприятных перемен и эгоистично равнодушного к ущербу, если он касается других.

Если бы жизнь Мэдоффа не была так тесно сплетена с историей Уолл-стрит, ему вряд ли удалось бы проворачивать свою аферу на протяжении стольких лет. Чтобы понять скандал с Мэдоффом, нужно понимать изменчивую форму рынка, в создании которого он принимал непосредственное участие, того самого рынка, который чем дальше, тем больше влияет на наше личное финансовое благополучие, становясь в то же время все менее доступным для понимания большинства из нас. Мэдофф на зависть бойко владел новым языком рынка, тогда как мы все только мечтали его выучить или притворялись, что уже его знаем. В странном новом месте, где ему, казалось, было тепло и уютно, нам холодно и тревожно.

Если он злой чародей, то его могущество стократно умножилось оттого, что мы все пошли за ним в его заколдованный замок.

1. Катастрофа на Уолл-стрит