Леви, как и Мэдофф, всего добился сам. Но, в отличие от Мэдоффа, он был человеком компанейским, немного шумным и довольно простым в общении. Когда высокий, пышущий здоровьем Леви возникал на пороге, в комнате становилось светлее, и Мэдоффа, по-видимому, согревало его тепло. Леви перезнакомился со всем персоналом Мэдоффа, и сотрудники всегда радовались его появлению. В свою очередь, Леви был только рад готовности Мэдоффа управлять его финансовыми делами – это позволяло ему сосредоточиться на том, что он знал лучше всего: на первоклассной недвижимости.

Со временем Мэдофф стал для Леви больше чем брокером. К полному удовольствию Леви, он взял на себя управление имуществом его семейного фонда. Тесное сотрудничество с Леви обеспечило ему репутацию в банковских кругах, где Леви всегда был желанным клиентом. В JPMorgan Chase Мэдоффа знали как «близкого друга Леви и его трейдера». За десятилетие знакомства с Мэдоффом на инвестиционных счетах Леви в фирме Мэдоффа было минимум 180 млн долларов. В следующие двенадцать лет его баланс вырастет до полутора миллиардов. В 2001 году на счету Леви, откуда ни возьмись, появятся 35 млрд долларов – и в те же двенадцать месяцев вновь с него уйдут.

Четвертый, и последний, таинственный член квартета Мэдоффа был высокий лысеющий юрист и бухгалтер по налогам Джеффри Пикауэр. Он, как и Леви, познакомился с Мэдоффом через Сола Альперна, правда, на сей раз все произошло намного проще. Майкл Бинс, поступивший в фирму Альперна в 1968 году, был женат на сестре Джеффри, Эмили Пикауэр. Согласно некоторым источникам, Пикауэр, который был на четыре года моложе Берни Мэдоффа и только что закончил юридический факультет, частенько наведывался в офис фирмы Альперна. Мэдофф вспоминал, что в то время Альперн был личным бухгалтером Пикауэра, хотя сам он познакомился с Пикауэром через Бинса.

Отец Пикауэра был польский иммигрант, мастер по изготовлению дамских шляпок в Нью-Йорке, поселившимся со своей молодой семьей в Лонг-Биче, небольшом городке на южном берегу Лонг-Айленда. Джеффри получил прекрасное образование. В 1963 году он закончил Университет Пенсильвании и к 1967 году получил диплом магистра делового администрирования в Колумбийском университете и диплом Бруклинской школы права. В 1971 году он стал лицензированным практикующим бухгалтером и попал в известную всей стране бухгалтерскую фирму Laventhol & Horwath.

Он обладал талантом делать деньги на фондовой бирже, но не талантом сходиться с людьми, и был склонен брать на себя большие риски ради больших барышей. Ему случалось проигрывать, как, например, в 1976 году, когда он потерял свыше 600 тыс. долларов, поверив посулам наглой и прилипчивой бродвейской продюсерши, которая обещала колоссальный, более чем пятидесятипроцентный выигрыш, но, как оказалось, попутно сооружала финансовую пирамиду. Однако чаще он выигрывал, даже если проигрывали его клиенты. В 1970-е годы он помогал торговать налоговыми прикрытиями (схемами снижения налогов), основанными на льготах по аренде мейнфреймов, и ко времени, когда Налоговое управление США (IRS) оспорило налоговые списания некоторых из его клиентов, он сколотил солидное состояние и сумел позиционировать себя как серьезный игрок на рынке слияний и поглощений, который в начале 1980-х стал набирать обороты на Уолл-стрит.

Противники Пикауэра по корпоративным битвам будущих лет запомнили его как человека жесткого, агрессивного и весьма склонного к сутяжничеству, человека, который ходит по грани рыночных правил, да и просто правил честной игры. Выигранные битвы за поглощение компаний приносили миллиарды долларов в его карманы – и, в конце концов, на его счета у Мэдоффа.

Из четверки старых клиентов Мэдоффа Пикауэр выделяется тем, что только с ним Мэдофф, по-видимому, чувствовал себя не совсем в своей тарелке. В письменных ответах на вопросы, заданные автором после ареста Мэдоффа, Джеффри Пикауэр и его жена Барбара писали, что «взаимоотношения Пикауэра с Мэдоффом начались как сугубо профессиональные» и только «многие годы спустя эти отношения переросли в личную дружбу».

К началу 1980-х годов Мэдофф добавил к «большой четверке» еще один узкий круг клиентов – небольшую группу богатых французских инвесторов, которые были не прочь развлечься арбитражем на рынке США. В своем первом тюремном интервью он заявил, что впервые связался с клиентами-французами через Мориса Сейджа, того самого видного еврейского лидера, который сыграл роль посредника в истории знакомства Мэдоффа с Норманом Леви.

Одним из влиятельных заокеанских клиентов был Жак Амселлем, гражданин Франции, который все 1970-е годы инвестировал в американский рынок. Наиболее заметным его вложением было массированное наращивание участия в сети супермаркетов Shopwell в конце десятилетия. Амселлем открыл у Мэдоффа инвестиционные счета, остававшиеся активными до самой его смерти в 1994 году, после чего счета перешли к его вдове и внукам.

Через Амселлема Мэдофф познакомился еще с одним важным клиентом-французом – Альбером Игуэном, промышленником и знатоком Спинозы. Мэдофф припоминал свое первое путешествие в Париж в начале 1980-х для знакомства с Игуэном, который, по его словам, «обожал фондовую биржу» и хотел поиграть на арбитраже «по маленькой» в долларах США. Игуэн и его жена, уроженка Соединенных Штатов, повели Мэдоффа на обед «в какой-то чудовищный китайский ресторан. Это был мой первый обед в Париже – совершенно ужасный».

Полезное знакомство стоит изжоги. Хотя Игуэн и был по меньшей мере на тридцать лет старше Мэдоффа, они сразу понравились друг другу и поддерживали близкие отношения. Биография Игуэна довольно любопытна: после краткосрочного пребывания в левом французском кабинете он приступил к управлению крупной судоходной компанией. Однако ко времени знакомства с Мэдоффом он по большей части выступал в роли финансового советника высших слоев общества. Подобно Леви в Нью-Йорке, он немало способствовал тому, что перед Мэдоффом открылись двери французских банков. Благодаря таким знакомствам грядущие десятилетия принесут ему миллиарды долларов.

1970-е годы, открывшие Берни Мэдоффу столько новых возможностей, были не слишком милостивы к большинству мелких брокерских фирм, расплодившихся в 1960-е. После волны банкротств регуляторы решили разобраться в том, что же послужило питательной средой для расцвета столь непрочных фирм, и пришли к выводу: виной всему отсутствие ценовой конкуренции.

Сложилась ситуация, при которой клиенты, независимо от качества обслуживания, за каждую купленную или проданную акцию платят одну и ту же фиксированную комиссию. Соответственно, брокер, исполняй он ордер на пакет в сто тысяч одинаковых акций или на тысячу акций ста разных наименований, получает одни и те же комиссионные за каждую акцию. Конечно, какой-нибудь очень крупный клиент мог настоять на негласной оптовой скидке, но у мелких инвесторов такого шанса не было. Никого это не устраивало, за исключением мелких неконкурентоспособных брокеров, которые только благодаря такому положению дел и держались на плаву.

В 1970-е Комиссия по ценным бумагам вынудила финансовую отрасль пойти на усиление ценовой конкуренции, и 1 мая 1975 года фиксированные комиссионные были отменены (впоследствии этот исторический день нарекут Майским праздником). Перемены обрекли на смерть легионы шатких брокерских фирм, избалованных высокими накладными расходами, но не обеспеченных ни вычислительной техникой, ни грамотным персоналом.

И все же небольшие фирмы, особенно в региональных финансовых центрах страны, продолжали играть важную роль финансовых консультантов для многочисленных владельцев мелкого бизнеса и умеренно состоятельных инвесторов. По сути, они тоже непреднамеренно мостили дорогу Мэдоффу.

Одной такой брокерской фирмой, со временем ставшей испытанным каналом поставки инвесторов Мэдоффу, была Engler & Budd из Миннеаполиса. Мендель, или Майк, Энглер основал фирму в 1961 году, и отношения между его фирмой и Bernard L. Madoff Investment Securities представляют собой важный шаг в развитии тайной схемы управления капиталами, а именно внедрение принципа доверия по ассоциации.

В начале начал деятельность Сола Альперна по вербовке клиентов была открыто нацелена на тех, кто потенциально мог захотеть инвестировать в его блестящего зятя, даже если они ничего не смыслили в арбитражных стратегиях – его любимом коньке. И фирма Avellino & Bienes унаследовала этот костяк верных инвесторов, которые понесли славу Мэдоффа из уст в уста. Но Майк Энглер вербовал инвесторов, которые, скорее всего, о Мэдоффе и не слышали, зато знали Энглера и доверяли ему. Дальше так и пошло, сложился безотказно действующий шаблон. Вначале люди инвестировали, потому что доверяли Берни Мэдоффу. В конце они инвестировали, потому что доверяли человеку или институту, который был последним звеном в длинной цепи, тянувшейся к Мэдоффу.

Майк Энглер познакомился с Берни Мэдоффом вскоре после того, как в 1969 году к фирме брата присоединился Питер Мэдофф. На первых порах Питер Мэдофф без устали колесил по стране, продавая оптовые брокерские услуги небольшим региональным фирмам. Деловому партнеру Энглера Питер понравился, и он согласился перевести активы к Мэдоффу.

Engler & Budd довольно успешно в региональных масштабах торговала внебиржевыми ценными бумагами во времена, когда клуб дилеров внебиржевого рынка был еще очень мал. Майк Энглер стал энергично работать в отраслевых комитетах и участвовать в конференциях, как и братья Мэдоффы. Обе семьи отдыхали в лыжный сезон в Аспене, где Энглерам принадлежал кондоминиум, у обеих семей были прочные связи с поселениями пенсионеров на юге Флориды. Майк Энглер с женой с удовольствием бывали в обществе с Берни и Рут. По воспоминаниям сына Энглера, «они просто обожали» Мэдоффов.

Мэдофф, будучи по натуре сдержанным, тем не менее, по-видимому, любил поговорить с Майком Энглером, общительным и жизнерадостным предпринимателем из семьи преуспевающих бизнесменов. Его отец организовал одну из первых сетей местных кинотеатров. Сам Энглер совместно с родственниками открыл магазин алкогольных напитков, лодочный бизнес и строительную компанию.

Когда Энглер в 1986 году продал свою брокерскую фирму, Мэдофф пригласил его к себе советником по инвестициям – предположительно потому, что Мэдофф впервые открывал чисто институциональный бизнес по управлению капиталом только для богатых частных лиц. Примерно в это же время Энглер впервые доверил Мэдоффу часть своего состояния: по словам сына, отец считал, что ему представился прекрасный случай заполучить «столпа Уолл-стрит» в управители своими капиталами. «Никому из нас и в голову бы не пришло что-то заподозрить, Берни Мэдофф был вне подозрений», – сказал он.

Помимо всего прочего, Энглер был членом Храма Израиля в Миннеаполисе и загородного клуба в Оук-Ридж в окрестностях Хопкинса, двух важных центров общественной жизни состоятельных евреев в агломерации Миннеаполис – Сент-Пол. Шли годы, и все больше приятелей Энглера по загородному клубу, знакомых по Храму и клиентов его брокерской фирмы становились инвесторами Мэдоффа, привлекаемые устойчивыми, хотя и не сенсационными, доходами, а также безупречной у местных жителей репутацией Майка Энглера.

«Я называла эти инвестиции “мои безотказные”, – вспоминала одна вдова из Миннеаполиса. Ее покойный муж решил инвестировать в Мэдоффа после того, как его старинный приятель Майк Энглер провел сдержанную презентацию в гостиной своего летнего дома во Флориде в начале 1990-х годов. – Он не слишком вдавался в подробности. Он сказал, что это считается хедж-фондом». И что минимальная сумма инвестиций – порядка миллиона долларов.

Дама, в отличие от мужа, была весьма опытным инвестором: прежде чем они поженились, она инвестировала в знаменитый фонд Magellan из семейства взаимных фондов Fidelity, причем в его золотые годы, и управляла собственным портфелем голубых фишек и облигаций. Она никогда не слышала о Мэдоффе, но провела некоторые разыскания – подняла газетные статьи о нем и созвонилась со знакомой богатой парой из Бостона. Она узнала, что ее знакомые, которых она считала квалифицированными инвесторами, тридцать лет вкладываются в Мэдоффа и что другие бизнесмены, которым она доверяла (местный «очень умный бухгалтер», «владелец обувной компании в Миннеаполисе»), проверили Мэдоффа, убедились, что тот честен, и вручили ему в управление кое-какие свои деньги. Все эти люди, которым она доверяла, годами доверяли Мэдоффу. Это и решило дело. Она перевела ему свои деньги.

К концу 1970-х годов, когда даже такие состоятельные клиенты, как Стенли Чейз, Норман Леви и Джеффри Пикауэр, все еще получали отчеты о состоянии своих счетов по старинке, на бумаге, Берни Мэдофф тратил немалые средства на укрепление своей репутации инноватора рынка. Он стал членом Фондовой биржи Цинциннати, которая шла в авангарде технического прогресса и первая из бирж закрыла операционный зал, положившись исключительно на электронный трейдинг. Мэдофф инвестировал значительную сумму денег своей фирмы на финансирование этой трансформации, благодаря которой биржа Цинциннати стала наглядным примером виртуального рынка будущего. При очередной ротации кадров они с Питером заняли должности в руководстве обновленной биржи. Это положение – братья стали ни много ни мало директорами признанной региональной фондовой биржи – добавило Мэдоффу веса в глазах регулирующих органов.

В 1979 году Берни Мэдофф также стал членом комитета Национальной ассоциации дилеров ценных бумаг, NASD, который энергично помогал создавать электронную систему, призванную связать все региональные фондовые биржи (в том числе и биржу Цинциннати) с Нью-Йоркской, с тем чтобы у дилеров была возможность беспрепятственно перенаправлять клиентские ордера и совершать сделки по наиболее выгодной цене. Мэдофф смело пошел наперекор общепризнанной мудрости и поставил большие деньги на автоматизацию фондового рынка. А между тем в 1970-х некоторые разуверились и махнули на рынок рукой – как раз накануне его самого стремительного в истории роста.

Назревал всемирный бум фондового рынка, и Мэдофф готов был его встретить.

Логическим следствием падения барьеров регулирования по всей Европе стало открытие лондонского офиса под названием Madoff Securities International Ltd. Новая аффилированная компания заработала в феврале 1983 года в престижном районе Мейфэр. Ее деятельность сводилась главным образом к торговле иностранными ценными бумагами и поддержанию счетов в иностранной валюте для головного офиса, но на руководящие должности Мэдофф поставил не последних людей в местных биржевых кругах и со временем ввел в совет директоров своего брата и сыновей.

Лондонский филиал Мэдофф учредил с помощью инвестора и друга по имени Пол Конигсберг, нью-йоркского бухгалтера, уверенно делавшего большую карьеру. Конигсберг пошел по стопам Альперна – открыл инвестиционный счет, проложивший клиентам его бухгалтерской фирмы Konigsberg Wolf дорожку к Мэдоффу. В будущем эту комбинацию вновь и вновь будут повторять в других бухгалтерских фирмах.

По мере притока денег в 1970-х – начале 1980-х годов (от богатых частных клиентов, от Avellino & Bienes, от доверенных профессионалов наподобие Пола Конигсберга и Майка Энглера и от «донорских» фондов Чейза в Беверли-Хиллс) Берни Мэдофф начал расправлять плечи.

Около 1979 года, все еще живя в пригороде Рослина, Мэдоффы купили красивый загородный дом в Монтоке, на восточной оконечности Лонг-Айленда. Расположенный далеко за пределами уже модного в то время Хэмптона, Монток в конце 1970-х был тихим, почти сельским прибрежным поселением. И все же загородный дом на берегу океана с крытым бассейном и широкой террасой, откуда открывался вид на дюны, был впечатляющим приобретением для владельца молодой брокерской фирмы сорока с небольшим лет, учитывая, что ему еще предстояло оплатить образование двоих сыновей.

Берни Мэдофф был далеко не типичным финансовым управляющим – отнюдь. Другие папаши могли не чинясь ездить на службу лонг-айлендской электричкой, примостив на коленях свои кейсы. Но Мэдофф каждое утро выезжал из Рослина в Порт-Вашингтон на берегу пролива Лонг-Айленд, где его ждал гидроплан «сессна».

Вместе с несколькими управленцами с Уолл-стрит – такими же, как и он, любителями приключений, которые жили вблизи Порт-Вашингтона, – он предпочитал не трястись в электричке (прозванной за невысокую скорость «серебряной улиткой») и не томиться в автомобильных пробках, а перелетать на Манхэттен по воздуху. В те дни это не было чем-то беспрецедентным (работа в гидропорте так и кипела), но такое несколько авантюрное решение транспортной проблемы наверняка способствовало знакомству четверых или пятерых пассажиров, набивавшихся в тесный салон, чтобы за двадцать минут с ветерком долететь к сверкающим на солнце небоскребам Манхэттена.

Гидроплан, помимо всего прочего, оказался еще и подспорьем в бизнесе. Некоторые из спутников Мэдоффа сами стали его клиентами или поставляли ему клиентов. Одним из «летунов» был общительный трейдер Американской фондовой биржи Морис Дж. Кон (для друзей – Сонни), который жил в Рослине по соседству с Мэдоффами.

Начиная с 1985 года у Берни Мэдоффа и Сонни Кона будет куда больше общего, чем полеты на гидроплане.